<< Пред.           стр. 4 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу

  Совокупно движение неоваххабитов на Северном Кавказе до известных событий в августе 1999 г., как и в других исламских государствах, не отличается монолитностью, а подразделялись на умеренное и радикальное направления. Конечная цель у них была одна - исламизация всего мусульманского населения и создание на территории Северного Кавказа независимого исламского государства ("от моря до моря"). Однако "умеренные" больше значения придавали осуществлению мусульманской пропаганды (исламского призыва, или даава), стремились максимально увеличить численность своих сторонников и таким образом прийти к власти. Они избегали открытого столкновения с властями, декларировали готовность к сотрудничеству с "официальными" религиозными авторитетами и структурами, полагая, что успех движения достижим скорее на пути разумного компромисса с режимом, нежели открытого столкновения с ним. К умеренному крылу относились молодые интеллектуалы, получившие традиционное религиозное образование, а также мусульманская интеллигенция, как правило, старшего возраста.
  "Радикалы" же всегда были настроены более решительно и были готовы не только психологически, но и организационно к открытой конфронтации, вплоть до вооруженной борьбы во всех ее формах с властями. Причем эта борьба всегда представлялась и до сих пор представляется ими в качестве джихада - открытой войны с "неверными", "отступниками" и "лицемерами", среди которых отчетливо просматривается многочисленная прослойка "худших из мусульман" - тех, кто отказывается от участия в "священной войне" во имя установления власти "чистого ислама".
  Наибольшего развития неоваххабизм, как и в целом исламизированность населения, достиг в восточной части Северного Кавказа, чему имеются многочисленные веские основания. Сторонники "чистого ислама" здесь не признают авторитета шейхов, во имя строгого единобожия порицают характерный для суфизма культ святых и посещение их могил, уплату баснословного калыма за невесту, дорогостоящие поминки и т.п. Одновременно сторонники этого течения резко критикуют "официальное" духовенство, обвиняя его в конформизме по отношению к светским властям.
  В Дагестане движение сторонников "чистого ислама" стало складываться на рубеже 1980-90-х гг. Первыми носителями и распространителями идей ваххабизма в республике стали создатели Исламской партии возрождения (ИПВ), среди них наиболее активно проявили себя аварцы Аббас и Багауддин Кебедовы, а также первый председатель всесоюзной ИПВ аварец Ахмадкади Ахтаев. А.Ахтаев, врач по профессии, получил богословское образование в подпольной исламской школе, а Б.Кебедов, пройдя курс исламского самообразования, открыл в Кизилюрте медресе и сам преподавал в нем основы ислама и арабский язык.
  Движение неоваххабитов практически сразу обрело в республике благоприятную почву для своего развития. Разумеется, что местным "ваххабитам" помогали и продолжают помогать религиозные мусульманские центры из-за рубежа. Однако этого обстоятельства недостаточно для объяснения вскоре последовавшего довольно быстрого роста их рядов. Тот факт, что религиозный раскол коснулся не только верхушки духовенства, но захватило и население, главным образом сельских регионов, и часто проходит внутри отдельных семей, свидетельствует о том, что это не верхушечные склоки за паству, а глубинный социокультурный процесс, обусловивший серьезные политические последствия. Его корни кроются в социально-экономических реалиях республики, в невыносимой обременительности псевдотрадиционных обычаев, разочарованности в духовных наставниках из числа мулл и шейхов традиционного ислама. И покуда социально-экономическая, политическая, морально-психологическая ситуация в регионе не претерпит кардинальных изменений, для многих мусульман преодоление кризиса будет видеться именно на путях переустройства общества на исламских основах. "Никогда еще в Дагестане, - писал глава Союза мусульман России и бывший депутат Госдумы Н.Хачилаев, - размах воровства государственных и общественных средств и личного обогащения не достигал таких размахов, как сегодня... Никогда еще разрыв между богатыми и бедными не достигал таких размеров, как сегодня... Никогда еще столь цинично и нагло не попирались права простых людей, как сегодня... Я вижу только одну судебную дистанцию - Шариатскую"446.
  Особенно влияние "ваххабитов" в Дагестане усилилось после ввода российских войск в Чечню в 1994 г. Восприняв боевые действия как джихад мусульман против неверных, многие дагестанцы поехали помогать чеченцам. "Победа" дудаевцев еще больше укрепила позиции этого течения в Дагестане. Вернувшись из Чечни, дагестанские добровольцы уже не скрывали, что хотят превратить Дагестан в исламское государство447.
  Первыми, кто обратил внимание властей и общественности на угрозы, связанные с распространением идеологии и практики движения неоваххабитов, были деятели официального исламского духовенства Дагестана. Их первые заявления по этому поводу, относящиеся к 1994-95 гг. и обращенные к высшему руководству республики, содержали резкие обвинения в адрес приверженцев "ваххабизма" и требования законодательно запретить это движение. Однако необходимо отметить, что региональная правящая элита в тот период недооценила, фактически проигнорировала угрозы, связанные с возможными негативными последствиями политизации исламского движения, что существенно отразилось на положении мусульманских традиционалистов. Авторитетнейший отечественный знаток шариата Л.Р.Сюкияйнен по этому поводу отмечает: "Я помню разговор с муфтием Дагестана Абубакаровым, который рассказывал о том, что, когда на первом этапе они обратились к властям Дагестана с просьбой защитить их от вооруженных людей, то получили недвусмысленный ответ: это религиозный спор, который надо урегулировать религиозными средствами!"448.
  Тем не менее, позднее, оправившись, духовные управления мусульман, заручившись поддержкой федеральных и местных властей, сумели укрепить свои позиции. В частности, о ситуации в Дагестане в этой связи Ахмадкади Ахтаев сказал так: "Среди мусульман Дагестана легко произошел раскол. Суфии взяли духовное управление, наладили связь с властями, с населением, взяли мечети, образование. Но это на поверхностный взгляд. Выбор сделан властями, и не местными, а дальше"449.
  В середине 1990 гг. неоваххабизм в Дагестане, по мнению ряда авторов, был представлен тремя течениями450.
  Первое (наиболее умеренное) из них вплоть до своей смерти в марте 1998 г. возглавлял один из крупнейших авторитетов российского политизированного ислама Ахмадкади Ахтаев (основатель всесоюзной ИПВ). Это крыло отличалось относительной терпимостью к традиционным в Дагестане суфийским братствам и представителям других религиозно-правовых школ в исламе. Общественной и политической активности не проявляло, больше внимания уделялось агитационной и просветительской деятельности. А.Ахтаев, несомненно, был одним из самых подготовленных исламских теологов и крупным авторитетом среди "ваххабитов". Став после развала Советского Союза лидером дагестанской ИПВ, он одновременно основал в республике духовно-просветительское общество "Исламийя", поднимавшее в первую очередь вопросы религиозного образования. Ахтаев в своих выступлениях неоднократно осуждал радикальные действия части мусульман, называвших другую часть "неверующими". Он и его сторонники не ставили целью захват власти, скорее демонстрировали желание участвовать в работе властных структур. А.Ахтаев пользовался авторитетом и у происламски настроенных чеченских политиков. В частности, он являлся заместителем З.Яндарбиева в созданной им организации "Кавказская конфедерация" и М.Удугова - в его движении "Исламская нация", даже занял пост главы шариатского суда в рамках этой организации. Уже после его смерти в газете "Знамя ислама" (печатный орган исламского центра "Кавказ") было сказано, что вариант ваххабизма, предлагавшийся Ахтаевым, был гораздо мягче, чем навязываемый Багауддином и Хаттабом, но их цели одинаковы: "в тактическом плане он бы намного опередил прямолинейного Багауддина", которого подводит связь с чеченскими бандитами и арабскими террористами. Там же подчеркивалось, что "смерть Ахтаева - большая потеря для Саудовской Аравии" - возможно, ему удалось бы добиться хотя бы временного объединения исламистов в Дагестане "ради общей цели захвата власти"451.
  Второе, более радикальное и многочисленное течение дагестанского "ваххабизма" представлял наиболее известный дагестанский радикал Багауддин Кебедов (Багауддин Магомедов, Багауддин Мухаммад, Мухаммед Кизилюртовский, или мулла Багауддин), бывший руководитель Кизилюртовского центра салафитов (в этой связи его сторонники называли себя салафитами - И.Д.), многое сделавший для распространения радикального неоваххабизма в Дагестане. Главный акцент он фокусировал на необходимости осуществления джихада против "неверных" и неизбежности превращения Дагестана в исламское государство, ориентированное, прежде всего, на Саудовскую Аравию. В селе Первомайское Хасавюртовского района Дагестана, памятному по рейду С.Радуева на Кизляр в 1996 г., находился его издательский центр "Сантлада", тиражировавший ваххабитскую литературу, в том числе и экстремистской направленности.
  После завершения чеченских событий 1994-96 гг. Багауддин активно организовывал ваххабитские ячейки - "джамааты" на территории Дагестана. На их основе в середине 1997 г. им создается общественно-политическая организация "Исламское сообщество Дагестана" ("Джамаат аль-Исламийун", ИСД), получившая официальную регистрацию в министерстве юстиции РД. Основной целью был объявлен выход Дагестана из состава России и построение исламского государства. Для реализации этой политической цели создаются параллельные официальным собственные органы власти, которые провозглашаются единственно законными, правомочными, способными стабилизировать обстановку и преодолеть кризис путем установления "исламского порядка". Одновременно формируются военные группировки экстремистов - так называемый "Центральный Фронт освобождения Дагестана", располагавший сетью лагерей и учебных центров на территории Чечни и Дагестана, под командованием "главного штаба" ИСД, возглавлявшимся Багауддином. Однако после принятия осенью 1997 г. Госсоветом Дагестана ряда жестких мер, направленных на пресечение экстремистской деятельности "ваххабитов" (в первую очередь - принятие поправок к Закону РД "О религии"), и нападения "исламских" террористов в декабре того же года на воинскую часть в Буйнакске М.Багауддин и его ближайшие последователи были вынуждены перебраться в Чечню (по словам "ваххабитов" - совершить "хиджру"). Там в Урус-Мартане руководство ИСД активно занималось религиозно-идеологической и боевой подготовкой молодых дагестанских "исламистов", рекрутируемых в так называемую "повстанческую армию имама"452. Дагестанские "ваххабиты" приняли самое активное участие в вооруженных действиях на территории Дагестана в августе-сентябре 1999 г. Тогда так называемой "Исламской армией Кавказа", входившей в басаевское "Объединенное командование дагестанских моджахедов", командовал М.Багауддин.
  Третье, ультрарадикальное (в связи со строгим следованием ваххабитской догматике - И.Д.) течение было представлено относительно малочисленными последователями Аюба Омарова (Аюба Астраханского). Лидер этого течения в тот период времени жил в Астрахани, где создал религиозную общину, члены которой, в отличие от двух предыдущих течений, признавали себя именно "ваххабитами". В этой связи они носили бороды и, подражая пророку Мухаммеду, укороченные штаны, считая их обязательными атрибутами внешности истинного мусульманина.
  В Чечне в тот период религиозно-политическая ситуация характеризовалась еще большей конфликтностью, нежели в Дагестане, между мусульманскими традиционалистами, представленными суфийскими тарикатами накшбандийя и кадирийя, их вирдовыми братствами и "ваххабизмом". В отличие от Дагестана, чеченский неоваххабизм имеет свои особенности, связанные с последствиями военных действий 1994-96 гг., участием в них зарубежных "моджахедов" и организацией ими религиозно-пропагандистских и боевых центров подготовки, а также с начавшейся осенью 1999 г. контртеррористической операцией, о чем речь пойдет в следующей главе.
  Несмотря на заявления бывшего руководства Ингушетии об отсутствии условий для деятельности в этой республике адептов "чистого ислама", сторонники неоваххабизма имеются и здесь.
  Это движение также в значительной степени охватило и некоторые другие народы региона. Так, корни этой проблемы в Карачаево-Черкесии уходят в 1991 г., когда фиксируются первые попытки раскола мусульман республики. В то время в Малокарачаевском районе группы молодежи, далекой от религии, предпринимают попытки организовать структуры, противостоящие Духовному управлению мусульман Ставропольского края (ДУМСК). Без всяких законных оснований были образованы Оргкомитет мусульманских общин по строительству медресе в селе Учкекен, Совет имамов Малокарачаевского района, Имамат Карачая. Возможность создания подобных организаций и их статус не определялись уставом ДУМСК. Они претендовали на независимость от Духовного управления, присваивали себе его полномочия. Лидерство в оппозиционном движении в это время принадлежало Исламской партии возрождения, возглавляемой Мухаммедом Биджиевым (Биджи-уллу)453. Деятельность ИПВ была тщательно продумана, организована, хорошо обеспечена, получая материальную помощь из-за рубежа. Издавалась газета "Ислам Нюрю" тиражом в 20 тыс. экземпляров. Публикации в этом издании наглядно свидетельствуют об истинных целях приверженцев "чистого ислама". Здесь открытым текстом звучал призыв к расколу республики, авторы противопоставляли себя властям и официально действующему ДУМ454.
  Однако в декабре 1991 г. на внеочередном съезде мусульман Карачаево-Черкесии и Ставрополья действия радикалов были признаны незаконными, после чего М.Биджиев первоначально перебрался в Малокарачаевский район, а затем в 1993 г. и вовсе покинул Карачаево-Черкесию. По нашему мнению, М.Биджиева и его сторонников в начале 90-х можно было бы отнести к умеренно-радикальному крылу исламистов. Жесткая радикализация движения была осуществлена уже его преемниками.
  Так, его сторонники продолжили свою деятельность по созданию параллельного Духовному управлению мусульман религиозно-политического центра. В Совет Министров КЧР с просьбой о регистрации устава религиозно-просветительского общества под разными наименованиями ("Аль-исламия", "Вахид") неоднократно обращалась группа мусульман-членов ИПВ из Учкекена. После официальных мотивированных отказов в регистрации членами этой группы было незаконно захвачено здание медресе, выделенного администрацией Малокарачаевского района Президиуму ДУМКЧиС. Было сформировано руководство этого медресе из числа своих сторонников. Руководителем медресе после отъезда Биджиева стал имам одной из местных мечетей Р.Х.Борлаков, который позже перебрался в Чечню, где участвовал в боевых действиях против федеральных сил в составе незаконных вооруженных формирований. Однако в середине 90-х он на территории КЧР осуществлял "исламский призыв", для чего первоначально посетил несколько арабских стран, где нашел финансовых "спонсоров". В этой связи медресе стало действовать на средства зарубежных исламских организаций, там учили чтению Корана, арабскому языку, теологии. Значительное место уделялось физической и военной подготовке, активно приобреталось оружие. Вплоть до 1999 г. медресе действовало незаконно, являясь центром исламских радикалов в КЧР.
  Основными местами сосредоточения радикальных групп были Малокарачаевский район, г. Карачаевск, Карачаевский район. Их деятельность отмечалась также в Усть-Джегутинском и Хабезском районах. Общая численность "ваххабитской" общины фиксировалась официальными властями на уровне 300- 500 человек455. Необходимо подчеркнуть, что формально заявляя о своей принадлежности к традиционному исламу, они занимали гиперкритическую позицию по отношению к официальным исламским структурам республики. Взяв на вооружение разработанную С.Кутбом идеологию "пути спасшейся группы", радикалы в своих проповедях выступали за введение шариатских законов, подчеркивая "неисламский характер" ДУМКЧиСК, как "прогнившей и коррумпированной структуры, которая дружит с властью и не заботится о бедных"456. Активно использовался фактор "возрождения чистого ислама", который бытовал среди населения в то время. Для большинства простых мусульман, не разбирающихся в тонкостях религиозных вопросов, отличие между традиционалистами и неоваххабитами заключалось лишь в способе реализации возрожденческих принципов. Причем в большинстве случаев предлагаемые радикалами пути оказывались более доступными населению в материально-финансовом плане, поскольку Духовное Управление брало плату за исполнение обрядов, в то время как "ваххабиты" открывали мечети на собственные деньги, а порой и просто обходились без них, одновременно занимаясь вопросами религиозного просвещения457.
  Учитывая, что поведение радикально настроенных неоваххабитов, членов так называемого "исламского джамагата" зачастую отличалось безаппеляционностью, самоуверенность и несдержанностью, все это нередко приводило к конфликтам с другими мусульманами, часто - пожилого возраста. Дело доходило до того, что некоторые "борцы за чистоту ислама" ратовали за насильственную исламизацию населения республики под угрозой смерти, ими распространялись видеофильмы, содержащие призывы к вооруженному джихаду, разжигающие русофобию. Хорошо поставленная работа с каждым членом экстремистской группы в совокупности с щедрой материальной поддержкой давала существенные результаты, которые не могли не тревожить руководство республики. Несмотря на широкое неприятие населением экстремистских идей, радикальные мусульманские группы представляли достаточно сплоченные образования, беспрекословно подчинявшиеся своему лидеру и готовые в любой момент с оружием в руках поддержать своих единомышленников.
  Об основных направлениях деятельности членов неоваххабитских джамаатов свидетельствует документ, попавший в руки правоохранительных органов, в котором, в частности, упоминается о необходимости "поставить ультиматум преступным группировкам..., взять под охрану коммерсантов, тех, которые ведут бизнес незаконно, и побудить к исламу и закяту (налогу) в пользу бедных, также к работе на пути Аллаха", похищения членов семей "у людей, которые едят народное имущество на должностях неверного государства..., у людей, ненавидящих религию Аллаха в делах" и т.д.458
  В середине 90-х гг. джамааты, подчиненные преемнику Р.Борлакова - Х.Салпагарову, существовали практически во всех населенных пунктах Карачаево-Черкесии. Все члены джамаатов давали клятву верности. Смысл ее заключался в том, что в назначенный день и час они возьмут в руки оружие и подчинятся любому приказу, который поступит от амира. На судебном процессе весной 2002 г., на котором предстали религиозные экстремисты, вынашивавшие планы переворота в Карачаево-Черкесии, прозвучало обвинение в том, что "члены этих организаций ставили своей целью создание т.н. исламского государства на Северном Кавказе". По данным прокуратуры, большинство обвиняемых, пройдя обучение в лагерях в Чечне, затем были направлены домой для "ведения религиозной пропаганды и подготовки к участию в террористических действиях на Северном Кавказе"459.
  В этой связи в последние годы руководством республики были приняты соответствующие меры по локализации "ваххабитского" движения, которые принесли определенные результаты. Так, на сегодняшний день в Карачаево-Черкесии нет ни одной мечети, находящейся под контролем экстремистов. Однако утверждать, что проблема полностью решена, по нашему мнению, преждевременно.
  Ваххабитские организации созданы и действуют также в Кабардино-Балкарии. Так, наличие представителей этого движения зафиксировано в Нальчике, населенных пунктах Эльбрусского и Чегемского районов. По утверждению республиканской газеты "Советская молодежь", наиболее ярко проявления ваххабизма ощущаются в Эльбрусском районе. Более полусотни молодых людей подвержены его влиянию, чему способствует тяжелое социально-экономическое положение, падение уровня жизни, безработица, криминализация общества, ослабление государственной власти. Как подчеркивает газета, "под влияние ваххабизма попадают самые различные люди, но в основном те, кто не определился в жизни, у кого имеются различные проблемы, были нелады с законом". Приводятся слова президента КБР В. Кокова о том, что "пример Чечни и дагестанские события должны стать поучительными, и каждый, кто дорожит судьбой своего народа, должен понять, что ваххабизм на самом деле - это смертельное зло"460.
  На примере КЧР и КБР видно, что больше всего приверженцев идеологии ваххабизма здесь среди родственных тюркских народов - карачаевцев и балкарцев, что, видимо, можно объяснить чувством ущемленности, возникшем у них в результате сталинских репрессий и неудовлетворенности результатами реабилитации. Впрочем, по сравнению с Дагестаном и Чечней, уровень "ваххабизации" населения на порядок ниже.
  Среди черкесских народов исламский фундаментализм получил наименьшее развитие. Видимо, немаловажную роль играет тот факт, что хотя сравнительно поздно утвердившийся здесь ислам во многом изменил уклад общественной и домашней жизни адыгов, смягчил суровые нравы, в основном искоренил языческие верования и предрассудки, но не сделал адыгов ортодоксальными мусульманами. Коран не смог вытеснить сложившиеся правила поведения (Адыгэ хабзэ). Очевидно, причиной этого послужила сфера традиционных ценностей адыгов и их соотношение с собственно мусульманскими ценностями. Многое из того, что было уже выработано традиционным адыгским обществом, закреплено в культуре, вошло в повседневную жизнь, нередко на бытовом уровне ассоциируется с исламом. Кроме того, исторически мусульмане-адыги исповедуют самый умеренный толк в суннитском исламе - ханафитский. Он отличается веротерпимостью, творческим осмыслением коранических норм и уважением к местным традициям, что было свойственно и раннему исламу. "Исламисты" же проповедуют буквалистский подход к истолкованию Корана и крайнюю нетерпимость не только к представителям других вероисповеданий, но и к своим единоверцам-мусульманам, отошедшим, по их мнению, от исполнения предписаний Аллаха. Подобные идеологемы не находят широкой поддержки среди адыгских народов. Кроме того, отсутствие исламских тарикатов, безусловно, является одной из причин того, что население западной части Северного Кавказа является менее исламизированным и соответственно более приверженным к своим собственным этническим традиционным нормативам.
  Ситуация с "ваххабизацией" северокавказских регионов резко изменилась после известных событий в августе 1999 г. в Дагестане и в связи с проведением антитеррористической кампании в Чечне. Практически во всех республиках Северного Кавказа были приняты "антиваххабитские" законы, в результате чего достаточно огульно, без разбора, на адептов неоваххабизма было оказано массированное разноплановое давление. Были ликвидированы их оплоты - т.н. "ваххабитские анклавы" в Дагестане и Чечне, они лишились мечетей, культурных центров, официальных газет и других средств массовой информации, подверглись жесткому административному воздействию. В результате эти люди практически были загнаны в подполье. Тем самым государство, его структуры способствовали тому, что ныне существующее неоваххабитское движение реально полностью перешло к радикализму, как во взглядах, так и на практике.
  Развернув "антиваххабитскую" кампанию, власти практически всех республик уже в конце 2001 г. поспешили продекларировать, что в республиках Северного Кавказа проблема религиозного экстремизма, долгое время остававшаяся актуальной, якобы потеряла остроту. Деятельность экстремистских религиозно-политических объединений, согласно рапортам чиновников с мест, "практически парализована", а "попытки экстремистов распространить свое влияние среди населения полностью провалились"461.
  Такой подход, когда желаемое выдается за действительность, явно не соответствует реалиям и наносит большой вред делу блокирования этого опасного социально-политического явления. Загнанные в подполье неоваххабиты, тем не менее, существуют, действуют. Однако их деятельность стала более конспиративной, а идеологическая позиция - исключительно экстремистской. Поэтому не стоит удивляться новым взрывам, поджогам, убийствам, похищениям людей и другим фиксируемым экстремистским акциям, причастность к которым неоваххабитов зачастую очевидна. Более того, отмечается процесс привлечения новых адептов в ряды радикалов, даже там, где этого и вовсе не ожидалось, например, среди некоторой части мусульман-осетин в Республике Северная Осетия-Алания.
  Таким образом, наиболее характерным для современно исламского движения на Северном Кавказе, протекающим на фоне широкомасштабной реисламизации, является его общая политизация и радикализация, наличие в нем квазиисламских структур. Главной же особенностью выступает острое соперничество, противоборство традиционного ислама и салафийи (неоваххабизма).
 
 
 Глава 6. Крайние формы проявления исламского радикализма в
  северокавказском регионе и национальные интересы России
  6.1. "Исламские" экстремизм и терроризм на Северном Кавказе
  "Исламский радикализм" (исламизм), как идеологическая доктрина и основанная на ней политическая практика, реализуется в деятельности различного рода исламистских организаций, образующих в своей совокупности радикальное исламское движение462. Это движение выступает частью более широкой тенденции реисламизации общества и политизации ислама, фиксируемой в последние десятилетия во многих регионах мира, в том числе и в России. Иначе говоря, исламизм проявляется как крайняя, агрессивная часть политизированного ислама. В свою очередь "исламский экстремизм" и "исламский терроризм" понимаются нами как частные, наиболее негативные проявления радикализма.
  Теоретическое определение понятия "экстремизм", а также классификация его разновидностей, тем более относящихся к религиозной сфере, к исламу в частности, до сих пор вызывает серьезные затруднения в отечественной и зарубежной науке463. Одну из первых и удачных попыток дать определение этому явлению сделали ученые Российского института стратегических исследований. "Исламский экстремизм" ими понимается как использование различными исламистскими группировками, ставящими своей целью захват политической власти, таких методов борьбы, которые выходят за рамки законных с точки зрения международного права464.
  Отечественный исследователь И.Севостьянов считает, что "главным действующим лицом в исламском экстремизме является агрессивное мессианство конфессионально-политического толка, нацеленное на слом гражданских обществ мусульманского и сопредельного ему пространств, внешнюю экспансию в форме панисламизма, обострение коллизий вдоль линии соприкосновения религий, прежде всего ислама и христианства". Он также полагает, что "исламский экстремизм обслуживает интересы радикальной части исламского мира, используется клерикальными, политическими, экономическими кругами и порой государственными структурами для различного рода "разборок" на мусульманском пространстве и за его пределами". Севостьянов в этой связи выделяет наиболее характерные черты исламского экстремизма: непримиримость к гражданскому светскому обществу и стремление к его замене исламским, устроенным по шариату; недопустимость раздельного существования религии и государства, мечеть и государство должны быть вместе; отрицание единства глобальной цивилизации наряду с противопоставлением исламской зоны остальному миру; нетерпимость к международному праву, отрицание таких его ключевых положений, как территориальная целостность, незыблемость государственных границ, и т.д.; опора на методы дестабилизации ради достижения своих целей при использовании, где возможно, легальных путей к власти; готовность союзничать со всеми силами, в первую очередь с национализмом, сепаратизмом и все в большей мере с социальным популизмом465.
  По мнению исследователя "исламского фактора" в современной России С.А.Мелькова, основными направлениями самореализации исламского экстремизма в современных условиях являются: нагнетание межрелигиозной розни в международных отношениях, культивирование отчуждения между мусульманской и другими цивилизациями, прежде всего христианской; радикализация мусульманского массива и смещение его к агрессивным подходам во внутренней жизни и во внешней политике; дестабилизация социально-политической ситуации на мусульманском и сопредельном ему участках постсоциалистического пространства; поддержание затяжных конфликтов по линии соприкосновения цивилизаций; взаимодействие с силами международного терроризма466.
  Исследование проблем, связанных с исламским терроризмом, в свою очередь выступающим частью исламского экстремизма, также далеко от завершения467. Общим в мировой теории и практике является понимание того, что терроризм - крайняя форма проявления насилия в сфере политических отношений, когда на карту ставится человеческая жизнь. За каждой подобной акцией всегда стоит попытка решения каких-то совершенно определенных политических задач. Терроризм приобретает все большее политическое звучание, поскольку он подрывает систему власти, ослабляет государственные и общественные институты, вызывает хаос, беспорядки в обществе, выходит на международный уровень, представляя опасность для мирового сообщества. Он направлен на расширение влияния определенных сил в обществе, ликвидацию или подчинение деятельности их политических оппонентов, а в итоге - на захват и установление политической власти468.
  Среди различных видов терроризма отечественными и западными исследователями выделяется религиозный, связанный с борьбой приверженцев одной религии или секты в рамках одного государства с адептами другой религии, либо с попыткой подорвать и низвергнуть светскую власть и утвердить власть религиозную, либо с тем и иным одновременно469. Однако, как правило, в чистом виде религиозный терроризм практически не встречается, но переплетается с другими видами терроризма - политическим, этническим, социальным и т.д.
  Составной, но достаточно автономной частью религиозного терроризма выступает терроризм исламский. Известный отечественный терролог Е.Г.Ляхов, в частности, подчеркивает, что немаловажным отличием терроризма 90-х гг. от терроризма 70-х гг. является его усиливающаяся исламизация, а наиболее питательной средой проявления терроризма в наши дни становится уже не идеология, а национальные, этнические и религиозные интересы, в частности исламский фундаментализм470.
  В настоящее время в мире существуют сотни исламистских террористических организаций и группировок. По оценкам западных спецслужб, в 1968 г. их было 13, а в 1995 г. уже около 100, причем общее число активных членов, способных совершить террористические акты, к этому времени составляло не менее 50 тысяч человек471. Ю.П.Кузнецов считает, что "в целом исламский экстремизм несет ответственность за 80% террористических актов в мире и в конце ХХ в. на мировой арене действовали почти 150 исламских организаций террористической направленности"472. А авторитетнейший российский исследователь проблем радикализма в исламе, профессор А.А.Игнатенко, в свою очередь, называет цифру 200473.
  Среди наиболее одиозных террористических группировок, действующих в современном мире можно назвать: египетские "Ал-Гамаат ал-исламийа" и "Ал-Джихад", алжирские "Фронт исламского спасения" и "Вооруженную исламскую группу", пакистанские "Джамаат ал-фукра" и "Харакат ал-ансар", палестинские "Хамас" и "Исламский джихад", ливанский "Хезболлах", международные "Ал-Каида" и "Мировой фронт джихада", среди северокавказских - многочисленные исламистские "джамааты" и т.д.
  Истоки современного исламского терроризма, прежде всего в центре мусульманского мира - на Ближнем и Среднем Востоке - следует отнести ко времени завершения создания здесь колониальной и полуколониальной систем, т.е. к окончанию первой мировой войны. Тогда азиатская часть Османской империи была поделена между странами Антанты на основе подписанного в 1916 г. в Петербурге тайного "соглашения Сайкс-Пико"474. Уже тогда были заложены предпосылки возникновения исламского терроризма, к важнейшими из которых в период до начала 80-х годов можно отнести следующие475:
  * Возникновение организаций, оппозиционных колониальным властям, прибегавших к методам террора (например, создание в 1929 г. в Египте первой современной фундаменталистской организации "Братья-мусульмане").
  * Изменение в ходе колонизации параметров исторически сложившихся границ между странами региона (в результате территориальные претензии в настоящее время предъявляются Саудовской Аравией - к Кувейту и Йемену, Сирией - к Турции, Ираком - к Кувейту и Ирану и т.д.).
  * Колонизация Палестины международными сионистскими организациями и последовавшими после образования в 1948 г. государства Израиль арабо-израильскими войнами, до сих пор далекая от своего решения проблема ближневосточного урегулирования.
  * Усиление, начиная с 20-х годов XX в., экспансии США на Ближнем и Среднем Востоке.
  Дальнейшее распространение исламской экстремистской идеологии и террористической практики по всему миру в конце ХХ в. было связано с рядом факторов международного и регионального характера:
  * Во-первых, растущие экономические трудности в странах мусульманского мира в сочетании с такими проблемами, как безработица, особенно среди молодежи, высокая рождаемость, ухудшающееся медицинское обслуживание, рост преступности и коррупции создают благодатную почву для исламских группировок, стремящихся изменить социальный и политический порядок.
  * Во-вторых, распространение экстремизма в исламском мире связано с исламской революцией в Иране (1979 г.) и провозглашением там Исламской республики. Исламское руководство Ирана на государственном уровне декларировало "экспорт исламской революции" в качестве одного из принципов своей внешней политики и осуществило некоторые мероприятия в этом направлении, стимулировав возникновение массовых религиозно-политических вооруженных группировок в Кувейте, ОАЭ, Ливане, Египте и Судане, а также в зоне Палестинской автономии. Создание в Иране исламского теократического государства, помимо идейного стимулирования исламского экстремизма, значительно расширило его финансово-материальную и организационную базу.
  * В-третьих, распространение крайних форм исламизма связано с войной в Афганистане и пребыванием там советского воинского контингента (27 декабря 1979 г. - 15 февраля 1989 г.). В мощную мобильную военную силу исламского экстремизма превратились подготовленные с помощью спецслужб США и Пакистана мусульманские боевики, принимавшие участие в боевых действиях против марионеточного режима и советских войск в Афганистане. Именно тогда американцами была разработана и запущена в действие так называемая "Программа-М", предусматривавшая перенос исламистского движения из Афганистана на территории мусульманских республик бывшего Советского Союза. После вывода советских войск из страны, лишившись значительной части финансово-материальной поддержки со стороны США и Саудовской Аравии, зарубежные "моджахеды" были вынуждены вернуться в свои страны. Их появление там привело к существенному усилению исламистских движений, дестабилизирующих обстановку.
  * В-четвертых, расширение сферы влияния исламского экстремизма связано с распадом социалистической системы и развалом Советского Союза, образованием на его территории независимых государств. Начавшийся в этих странах процесс исламизации сопровождался усилением влияния идей исламского экстремизма, их внедрением в местные мусульманские общины. В результате мгновенного по историческим меркам распада СССР с предшествовавшим ему банкротством идей социализма во многих государствах Ближнего и Среднего Востока (Египет, Ирак, Сирия, Ливия, Афганистан и др.), идеологический вакуум там, а затем и в мусульманских регионах России быстро стал заполняться исламом, зачастую радикальным.
  Все это обусловило сложное и неоднозначное протекание в нашей стране процесса исламизации, начавшегося в конце 80-х на гребне горбачевской "перестройки" и набравшего силу в смутное постперестроечное время. Особенно масштабно на территории России процесс политизации ислама происходил и все еще происходит на Северном Кавказе, где уже в начале 90-х годов активно стала распространяться идеология ваххабизма. Рост экстремистских и террористических тенденций стал здесь в наибольшей степени ощущаться первоначально в ходе "самоопределения" "суверенной" Чечни, а затем в результате последовавших военных операций на территории этой республики.
  К числу других факторов, способствующих распространению исламского экстремизма можно отнести чрезмерную милитаризацию регионов исламского мира, в том числе и оружием массового поражения, имеющие место там перманентные пограничные столкновения, локальные вооруженные конфликты, возникающие на этнической и религиозной основе, участие в которых принимают и экстремистские, террористические организации и т.д.
  Следует также отметить такой немаловажный фактор, как покровительство и субсидирование радикальных исламских движений из-за рубежа (например, финансирование Саудовской Аравии "Братьев-мусульман" и других экстремистских движений на территории Египта в 50-е и 60-е гг.; нынешняя поддержка чеченских сепаратистов многими государствами через возможности различных неправительственных фондов и организаций и т.д.).
  На усиление экстремистских тенденций ощутимое воздействие оказывают и перманентно имеющие место в мусульманском мире кризисные ситуации. В этих случаях политическая и международная нестабильность работают на повышение рейтинга сторонников "очищенного от западной скверны" исламского общества, а радикальная исламская идеология превращается в наиболее доступный и приемлемый способ обретения идентичности. Так происходило во время кризисов в Персидском заливе в 90-е гг., в ходе арабо-израильского конфликта, гражданских войн в Афганистане, Сомали, Йемене, Алжире, Боснии и т.д. Именно тогда радикальный ислам представал как альтернатива утратившим свою привлекательность и влияние коммунистическим идеям, а также концепциям национализма и панарабизма.
  Следующим фактором, укрепляющим возможности исламских радикалов, выступает неуклонное проникновение исламизма во всех его формах на Запад и в США. Дело в том, что либеральная политика многих западных стран, прежде всего Англии, Германии, Франции и США, позволила экстремистам из стран Ближнего и Среднего Востока создавать здесь своего рода форпосты для обеспечения своей деятельности по всему миру и расширения влияния.
  Исламские экстремисты населяли эти страны по каналам иммиграции и получения политического убежища. Они успешно пользовались преимуществами демократических и либеральных норм в этих странах, чтобы организовать и сформировать за рубежом эффективные террористические структуры для последующего их использования. Политические реалии этих стран создали им возможности эффективно направлять и финансировать нелегальную деятельность своих последователей не только в этих странах, но и за их пределами. Терпимая политика Запада и США обеспечивала им безопасное пребывание в этих странах, а доступ к мощным коммуникационным системам и возможность быстрого и непосредственного перевода финансовых потоков позволили укрепить их материальную независимость, сделали их структуры мощными и почти неуязвимыми.
  Кроме того, их действия до некоторых пор не считались противоправными в силу того, что они, как правило, были направлены не против стран их пребывания, а государств исхода или других стран. Такая ситуация сохранялась вплоть до 11 сентября 2001 г., когда ряд американских объектов в Вашингтоне и Нью-Йорке были подвергнуты мощнейшей атаке мусульманских террористов. Вслед за ней началась массированная контртеррористическая операция США и их союзников на территории Афганистана против боевиков движения "Талибан" и "Аль-Каиды". Однако, как известно, структуры международных террористов не разрушены, их лидеры продолжают действовать, находясь на нелегальном положении, а потому исходящая от них угроза не снята с повестки дня.
  Чудовищная акция международного терроризма в США не стала для специалистов, исследующих проблемы исламизма, в том числе в его крайних проявлениях, особой неожиданностью. Сказанное актуально для российских ученых, занимающихся проблемой, поскольку наша страна уже во второй половине 90-х гг. ХХ в. столкнулась на части своей территории, преимущественно на Юге России, с агрессией этнорелигиозного терроризма. Здесь он до сих пор подпитывается финансами, оружием, инструкторами, боевиками и т.д., поступающими из международных экстремистских и террористических организаций исламистского или националистическо-исламистского толка. К сожалению, мировая общественность, а также некоторые общероссийские структуры, с недоверием отнеслись к предупреждениям России о том, что она стала жертвой агрессии со стороны международного терроризма, который стремится расширить зону своего влияния, превратить ряд регионов нашей страны в полигон институционального строительства в духе идей исламского экстремизма. Складывавшаяся во второй половине ХХ в. система международной и национальной безопасности, была ориентирована на сферу исключительно международных отношений и оказалась не готовой, в известном смысле беззащитной перед вызовами и угрозами, инспирируемыми внесистемным игроком на мировой арене - международным терроризмом.
  Особенность современного терроризма, с которым столкнулась Россия, прежде всего на Северном Кавказе, по нашему мнению, заключается в сращивании на основе идеологии радикального ислама религиозного, этнического и криминального терроризма, поддерживаемого аналогичными международными структурами. Чтобы лучше понять этот феномен, рассмотрим некоторые этнокультурные, этнопсихологические, этноконфессиональные особенности, элементы политической культуры горских народов Кавказа, особенно чеченцев, и механизмы их синтеза, эксплуатирующиеся в деятельности современных террористических групп.
  Исторически на Северном Кавказе уже фиксировались определенные формы этнорелигиозного экстремизма и терроризма: наездничество (набеговая система); похищения людей с целью продажи или получения выкупа; абречество; вооруженный сепаратизм и призывы к джихаду (после завершения Кавказской войны); политический бандитизм (20-е - 30-е гг. ХХ в.); этнический коллаборационизм, создание и участие на стороне фашистской Германии горских воинских формирований476. Аналогичные явления в регионе вновь фиксируются с начала 90-х гг. ХХ в., вплоть до настоящего времени.
  До присоединения к России в конце XVIII - первой половине XIX вв. ядро традиционной культуры (включая потестарную) горских народов Северного Кавказа составляли морально-этические кодексы, формирование которых связано с феноменом наездничества или, так называемой, набеговой системой477.
  Экономика горских народов основывалась на сочетании скотоводства и земледелия с другими производящими отраслями. Однако производящее хозяйство в горных природно-ландшафтных условиях не могло удовлетворить все потребности местного населения, особенно молодежи. Как подчеркивают авторы труда "Кавказская война" М.М.Блиев и В.В.Дегоев, именно слабость экономической базы здесь привела к гипертрофии набеговой системы478. Действительно, набеги жителей горных селений на равнину, Грузию, казачьи станицы и русские крепости зачастую играли дополняющую экономическую роль. Однако некоторые исследователи, изучающие феномен "института наездничества", в частности у адыгских народов, не признают за ним значительной экономической роли, а обусловливают его укоренение в традиционной культуре горцев Черкесии, главным образом, постоянной внешней напряженностью, феодальной междоусобицей и другими факторами, делающими необходимым существование специальных механизмов поддержания высокой военной мобильности479. Но в любом случае, идет ли речь о "набеговой системе" или "институте наездничества", экономических или иных причинах этого в принципе одного и того же явления, оно имело место, было развито в большей или меньшей мере у целого ряда народов Кавказа (адыгов, дагестанцев, осетин, чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, абхазов) и оказывало заметное влияние на их ментальность, формирование культурного архетипа480.
  Наездничество и горские набеги фиксируются с XIII - XIV вв., но правилом они становятся только с XVII в.481 В XVII - начале XIX вв. у многих народов Дагестана, а также чеченцев, ингушей, адыгов, тушин и др. набеги становятся своего рода промыслом: захватывалось продовольствие, скот, пленные для работорговли или выкупа и т.д.482. Часть пленников продавали на сторону, другая оседала в хозяйствах "наездников" в качестве рабочих рук, "иногда составляя для всей дружины объект коллективной эксплуатации"483.
  В то же время набеги совершались не только ради военной добычи, но были одной из форм социализации горской молодежи484. В практике создания военных отрядов для совершения набегов Ю.Ю. Карпов усматривает косвенное использование социальных связей, характерных для мужских союзов, которые выступали автономной частью горских общин485.
  Набеги были хорошо организованы, носили систематический характер, модели сбора военных отрядов и организации набегов были очень сходными у различных горских народов. У них выработался своеобразный культ наездничества, оказавший влияние на формирование горского менталитета, правил поведения, воинской доблести и т.п.486.
  В годы Кавказской войны (1818 - 1864 гг.), которая горцами велась под исламскими лозунгами газавата, этические кодексы горцев подверглись сильной эрозии, что сказалось на характере наездничества, которое зачастую превращалось в откровенный разбой487. Особенно это касается абречества - террористической формы народно-освободительной борьбы, получившей развитие на Северном Кавказе в результате военного поражения горских народов. Практически идейная форма абречества была неотделимой от обычных разбоев (абреки убивали представителей царской администрации, грабили банки, поместья, захватывали в плен помещиков, состоятельных людей с целью получения выкупа), однако зачастую прикрывалась исламскими лозунгами488.
  Ислам имеет исключительное значение в духовной жизни всех северокавказских народов, в том числе и для чеченцев, для которых он неоднократно выполнял социально мобилизующую роль, особенно в переломные исторические периоды. Среди них можно выделить национально-освободительные движения под руководством имама Мансура (1785-1791 гг.), имама Шамиля (1834-1859 гг.), восстания и абречество (1866-1916 гг.), революцию и гражданскую войну (1917-1920 гг.), депортацию (1944-1957 гг.), кампании по "восстановлению конституционного порядка" (1944-1996 гг., октябрь 1999 г. - по настоящее время).
  Как верно подметила М.Броксат, "все северокавказские войны велись как джихад против неверных: вначале - царской России, затем - Деникина (1918-1919 гг.), наконец, против большевиков. Большевики считались еще хуже своих предшественников, поскольку были безбожниками ("бидин"). Вопреки советской атеистической пропаганде, кавказские мюршиды (учителя священного закона) не были ни дураками, ни тупыми религиозными фанатиками; никто из них, будь то Шамиль или Узун Хаджи, не воспевали прошлое и не намеревались вернуть страну назад. То, что Шамиль боролся с дагестанской феодальной знатью и старался заменить "адат" - правила обычая - нормами шариата, как более современной концепцией закона, лучше всего иллюстрирует это"489. Лозунгами джихада пытаются облечь свое движение и орудующие сегодня в регионе откровенные националисты, сепаратисты и даже просто криминальные элементы, преследующие собственные политические цели.
  Современная ситуация в северокавказских республиках характеризуется ростом значимости ислама во всех сферах жизнедеятельности общества, что в целом характерно в последнее десятилетие для всех "мусульманских" регионов России. Однако в Чечне в связи с сепаратистскими тенденциями, берущими отсчет с начала 90-х, а также длительными военно-политическими кампаниями по "восстановлению конституционного порядка", произошла более резкая и ущербная по сравнению с другими регионами исламизация социума с привнесением в республику идей и практики крайнего религиозного радикализма. Они начали проникать сюда уже в конце 80-х годов.
  Сторонников фундаменталистского ислама в Чечне, как и в остальных республиках Северного Кавказа, стали называть "ваххабитами". Распространению идеологии и практики ваххабизма здесь способствовало не только явное ослабление позиций традиционного ислама в советский период, распад в постсоветский период единого управления, но и позиция чеченских властей. Пришедшее к власти в Чечне в начале 90-х гг. сепаратистски настроенное руководство не только не препятствовало, но всячески способствовало укреплению позиций исламских радикалов. Уже тогда в Грозном был открыт центр ваххабитов, который распространял религиозную литературу, организовывал коллективные моления, проповедовал идеи своего учения через средства массовой информации. Его распространение в Чечне стало возможным, так как дудаевцы заявляли, что они строят исламское государство, которое нуждалось в единой идеологии. В качестве таковой и должен был выступить ваххабизм.
  Однако распространение идеологии этого крайне политизированного мусульманского течения в Чечне нельзя объяснить лишь прихотью некоторой части националистически настроенной элиты и отдельных лидеров, так же как и только внешними факторами. Среди последних можно обозначить финансовую помощь международных исламских организаций фундаменталистского толка, идеологическую обработку эмиссарами этих организаций чеченских паломников во время хаджа и чеченских студентов, обучающихся в зарубежных исламских университетах, распространение массовыми тиражами салафитской литературы и деятельность мусульманских проповедников в регионе. Все эти факторы, несомненно, сыграли свою роль, однако существует немало причин внутреннего характера, которые делают ваххабизм привлекательным в глазах определенной части населения, прежде всего религиозной молодежи, которая составляет важнейший сегмент социальной базы этого движения. Сказанное особенно касается той части молодежи, которая не просто ищет в религии ответы на важнейшие проблемы бытия, но и горит желанием немедленно приступить к "исправлению" общества.
  Этому в существенной степени способствует ваххабитская доктрина, которая отличается рационализмом и доступностью, обладает четкой, почти неопровержимой внутренней логикой. Декларируя строгое следование буквальным положениям Корана и Сунны, ваххабиты порой весьма умозрительно реконструируют, словно "заново изобретают" модель "чистого ислама" (особенно ее социально-политические аспекты) на базе избирательного подхода к священным текстам. Тем не менее, этот своеобразный рационализм ваххабитов позволяет преодолевать элитарность и замкнутость суфизма, как бы "модернизировать" ислам, очистив его от мистики, суеверий и патриархальных традиций, против которых восстает сознание современного человека490.
  Другой привлекательной чертой ваххабитской идеологии является ее способность транслировать протест против традиционных форм социальной организации. Ваххабизм можно рассматривать как идеологическую оболочку процесса социальной модернизации и выделения индивида из системы клановых связей, до сих пор цементирующих чеченское общество. Быстрое социально-имущественное расслоение людей в последние годы, смещение морально-нравственных ориентиров и нарушение процесса социализации наиболее болезненно сказывается на молодежи, порождая у них протест против устоявшихся, традиционных форм социальной организации. Суфийские братства, органически вплетенные в систему традиционных связей, оказались не способны сыграть роль выразителя подобного протеста. Ваххабитское же требование строгого поклонения одному лишь Аллаху объективно освобождает индивида от власти патриархальных тейповых (родовых) традиций, обеспечивая высшую религиозную санкцию свойственного особенно молодежи стремлению к самостоятельности и самоопределению в рамках новых, современных форм социальной солидарности. Не менее важно и то, что ваххабитские общины, в отличие от вирдовых братств, представляют собой организованную, нередко вооруженную, силу, способную не просто обеспечить своим членам чувство социальной защищенности, но и реальную защиту в условиях разгула преступности и анархии. Помимо этого, духовный эгалитаризм ваххабитов, проповедующих равенство верующих перед Аллахом, естественным образом сочетается в их учении с призывами к социальному равенству и справедливости. Таким образом, ваххабитская идеологическая доктрина с ее акцентом на социально-политическую активность индивида служит эффективным средством мобилизации на борьбу против несправедливости и беззакония. Салафиты символизируют новый, "исламский порядок", тогда как тарикатисты, несмотря на аналогичные призывы к введению шариатского устройства общества, воспринимаются частью "старого порядка", старой системы491.
  Мощный импульс радикализации исламского фундаментализма на Северном Кавказе придали события в Чечне (1994-96 гг.) и последующая ее "суверинизация". Мероприятия по "восстановлению конституционного порядка" в Чечне повлекли за собой тяжелейшие последствия для России и российской государственности. Тейпово-вирдовое чеченское общество, в мирное время раздираемое противоречиями, в военном противостоянии с федеральным центром сумело сплотиться посредством идеи мусульманского единства. Эта же идея во многом стала определяющей для многих сотен "воинов джихада" из Пакистана, Афганистана, Турции, различных арабских государств, принявших участие в чеченской кампании.
  В эти годы несколько крупных террористических акций, осуществленных под руководством известных полевых командиров, резко изменили ситуацию, заведя в тупик "наведение конституционного порядка". Речь идет, прежде всего, об акциях 1995 г. в Буденновске, возглавлявшейся Ш.Басаевым, и 1996 г. в Кизляре и в Первомайском под руководством С.Радуева. Сопровождавшиеся исламской символикой и риторикой, эти беспрецедентные террористичяеские акции привели к хасавюртовскому, а затем и московскому соглашениям.
  Ставка на ваххабизм как интегристское фундаменталистское учение лидерами чеченских сепаратистов была окончательно сделана после окончания военных действий в 1994-96 гг. Однако последовавшая "ваххабизация" Чечни была осуществлена не без воздействия со стороны прибывших в Чечню в первую военную кампанию многочисленных зарубежных "моджахедов". Характерной вехой этого процесса явилось формирование весной 1995 г. на территории республики отряда иностранных наемников под названием "Джамаат Ислами", которым командовал иорданец чеченского происхождения Хабиб Абд аль-Рахман Хаттаб492.
  В 1996 г. при помощи чеченской общины в Иордании в районе селения Сержень-Юрт Шалинского района Чечни был создан учебный диверсионно-террористический центр - "Кавказский институт исламского призыва" ("Кавказский институт - Да'ва"), который фактически являлся филиалом международной экстремистской организации "Братья-мусульмане"493. Первоначально его возглавлял иорданский шейх Абу Сальман, имевший псевдоним "Фатх". Деятельность "института" финансировала находящаяся в Саудовской Аравии организация "Международная исламская помощь".
  Институт "Да'ва" представлял собой специализированный лагерь, готовивший диверсантов и террористов. Здесь обучались потенциальные "моджахеды" в возрасте от 17 лет и старше. В течение двух месяцев они изучали идейные положения радикального исламского фундаментализма и проходили специальную военную подготовку. Затем некоторая часть из них направлялась на стажировку в зарубежные мусульманские страны. "Институт" имел свои представительства в Баку и Киеве, вербовавшие наемников, которые затем направлялись в Сержень-Юрт для прохождения спецподготовки494. На базах в Чечне в 1996-1999 г.г. были подготовлены сотни террористов.
  В "институте" А.Хаттаб лично обучал будущих боевиков методам ведения "партизанской войны" в Чечне и проведению разведывательно-диверсионных акций в других регионах России. Из числа его "учеников" было сформировано ядро "Дагестанской исламской армии", готовившейся к свержению конституционного строя в Дагестане. Будущих террористов А.Хаттаб призывал к ненависти к русским. Инструктируя их, он рекомендовал: "... всех патриотически настроенных русских обвинять в фашизме. Тех же, кто из них захочет встать под святое знамя пророка, необходимо вязать кровью"495.
  В результате усиленной исламизации населения уже к 1996 г. на территории Чечни, а также и Дагестана, были созданы своего рода территориальные плацдармы со сформированной инфраструктурой, обеспечивающей его культурную, идеологическую и в перспективе политическую экспансию - т.н. "ваххабитские анклавы". Наряду с хаттабовским "Да'ва", наибольшую известность в республике приобрел ваххабитский "Урус-Мартановский джамаат" во главе с "амиром" Умаром бен-Исмаилом. Спецификой этих анклавов являлось то, что они содержались на "спонсорские" деньги, поступавшие из-за рубежа, и изначально являлись средствами геополитической экспансии со стороны мусульманского мира. Именно из этих анклавов должны были поступать мощные импульсы, направленные на полную ваххабизацию не только Чечни, но и всего Северного Кавказа.
  Однако официальное руководство ЧРИ в этот период также берет курс на построение исламского государства, но основанного не на ваххабизме, а на традиционных для республики религиозных ценностях. Президент А.Масхадов в выступлении по республиканскому телевидению в апреле 1998 г. заявляет, что в Чечне будет построено независимое исламское государство, в котором нормы шариата будут возведены в ранг закона (еще ранее создаются "исламские" институты - "шариатский суд", "шариатская гвардия" и др.).
  Однако против Масхадова и поддержавших его мусульманских традиционалистов немедленно выступили "фундаменталисты" во главе с Ш.Басаевым, М.Удуговым, З,Яндарбиевым, Э.Хаттабом и другими поборниками "чистого" ислама. После непродолжительного разыгрывания антиваххабитской карты, преследовавшей пропагандистские цели, в стан "ваххабитов" переходит и террорист номер два С.Радуев. В своей речи перед выпускниками одной из диверсионных школ 14 марта 1997 года он так озвучивает планы чеченских экстремистов: "Ваша задача - сеять смертельный ужас среди тех, кто продал Аллаха, они каждый час должны чувствовать холодную руку смерти. ...Ваша задача - внедриться во властные структуры, административные и финансовые органы России. Ваша задача - дестабилизация обстановки, экономики, финансов. ...Создавайте базы, подбирайте людей, ждать долго не придется. ...На территории национальных республик сейте национальную рознь, стравливайте националов и русских, любую беду сваливайте на русских. ...Необходимо занимать лидирующее место в мафиозных структурах..."496.
  Несмотря на то, что последователей учения аль-Ваххаба в Чечне было меньше, чем в Дагестане, там они представляли реальную боевую силу, стремившуюся вырвать власть из рук Масхадова. После кровопролития у грозненского телецентра и гудермесской резни (в середине июля 1998 г. в Гудермесе ваххабиты выступили против сил министерства шариатской безопасности: "Исламский полк особого назначения" под командованием Хаттаба вступил в бой с шариатской гвардией - И.Д.) указом президента республики ваххабизм был объявлен вне закона, несколько ваххабитских миссионеров-иностранцев были выдворены из республики, а ваххабитские вооруженные отряды подлежали расформированию. Однако они не подчинились приказу и продолжали наращивать свою мощь.
  В одном из своих телеобращений к населению Чечни по грозненскому телевидению зимой 1999 г. Масхадов, разоблачая сущность ваххабизма как крайне реакционного течения в исламе, заявил: "Эта идеология сюда привносится искусственно. ...Самое страшное - нас разделяют по вере. И так везде, где побеждает исламизм. Делят по вере, в результате чего начинаются гражданские войны... Сумели вдолбить в головы определенной части населения идеологию ваххабизма... Они говорят, что только они избранники Аллаха, и только они на истинном пути. А все остальные - их враги... Приезжают из арабских стран, уверяя, что они алимы-богословы. Берут в руки Коран... и находят в нем положения о том, что якобы можно похищать людей, ...людьми можно торговать. ...Их призывы немедленно начать войну в Дагестане ставят целью стравить Чечню и Дагестан..."497.
  Однако в отличие от президента Масхадова, пытавшегося заняться укреплением внутренних структур нового квазинезависимого чеченского государства, радикальные проваххабитски настроенные полевые командиры поддерживали курс не только на исламизацию собственно Чечни, но и на экспорт "чеченской революции" в Дагестан. Одновременно ими решалась и иная задача, позволяющая направить вовне негативную энергию межчеченского противостояния различных группировок, увязнувших в борьбе за власть и передел сфер влияния. В этих целях идет активнейший процесс консолидации чеченских и дагестанских "ваххабитов", прежде всего, путем создания совместных "ваххабитских" религиозно-политических институтов: в конце августа 1997 г. в Грозном состоялся учредительный съезд общественно-политического движения "Исламская нация" во главе с М.Удуговым. Среди целей этого движения было провозглашено содействие "реальному объединению народов Кавказа" и "восстановление Дагестана в его исторических границах" (т.е. его объединение с Чечней). Аналогичную задачу - добиваться объединения двух народов в едином исламском государстве с перспективой включения в это государство остальных республик Северного Кавказа - поставил перед собой и "Конгресс народов Ичкерии и Дагестана" (КНИД) под председательством Ш.Басаева, созданный по инициативе "Исламской нации" в апреле 1998 г. По существу КНИД превратился в военно-политическую организацию, силовое обеспечение деятельности которой осуществлялось т.н. "исламским миротворческим батальоном" под командованием Хаттаба.
  На усиление позиций чеченских "ваххабитов" повлиял также переезд в январе 1998 г. на территорию Чечни Генерального штаба и военной инфраструктуры ваххабитского дагестанского "Джамаата" во главе с его лидером - М.Багаутдином (М.Кебедовым), что произошло после нападения 23 декабря 1997 г. боевиков Хаттаба на российскую воинскую часть в Буйнакске. В свою очередь, пребывание представителей дагестанского "Джамаата" в Чечне оказало мощное радикализующее воздействие на сторонников "чистого" ислама в Дагестане. С марта 1998 г. штаб М.Багаутдина располагается в Урус-Мартане, там же находятся его отборные боевики, численность которых постоянно растет. Укрепляется взаимодействие чеченских и дагестанских "ваххабитов", целью которых по-прежнему остается построение единого исламского дагестанско-чеченского государства. Для этого они пытаются "разогреть" ситуацию в Дагестане до состояния неуправляемости, чреватого взрывом. Наблюдается вмешательство во внутренние дела Дагестана: из Чечни все чаще раздаются требования, например, по восстановлению Ауховского района, невмешательству государства в дела мусульман "Кадарской зоны" и т.д.
  Одновременно в республике отмечается невиданный разгул преступности: процветают нелегальный нефтяной промысел, похищения и торговля людьми превращаются в доходное предприятие. В декабре 1998 г. осуществляется зверское убийство трех англичан и одного новозеландца. Масхадов, режим которого весьма неустойчив, объявляет кампанию по борьбе с преступностью и одновременно издает указ о частичной мобилизации народного ополчения. В своем выступлении в декабре 1998 г. по национальному телевидению чеченский президент возлагает ответственность за ситуацию в Чечне на "деструктивные силы", осевшие в Урус-Мартане: "Их руководители, прикрываясь религиозными лозунгами, выполняют задания иностранных спецслужб и любыми методами добиваются дестабилизации обстановки в республике. Для этой цели они получают извне большие деньги и теперь им необходимо за них отчитаться. ...Главная задача наших врагов состоит в том, чтобы, используя религиозный, межтейповый фактор, направить ситуацию по афганскому варианту".
  В этот же период времени лидер КНИД Ш.Басаев в интервью чеченской газете "Аль-Каф" заявляет, что в рамках "Конгресса" создано вооруженное формирование - "Исламская миротворческая бригада", которая может вмешаться в любой конфликт на Кавказе с "целью разъединения сторон". Комментируя события, происходившие в тот период времени в Дагестане, он подчеркивает: "Руководство КНИД не позволит русской оккупационной армии творить беспредел в братской мусульманской стране, а своих братьев в беде оставлять мы не намерены"498.
  Вслед за этим в январе 1999 г. Хаттабом из числа зарубежных добровольцев начал формироваться "иностранный легион". По заявлению Хаттаба в ходе интервью корреспонденту "Вестник КНИД", "...создание иностранного легиона продиктовано сегодняшней обостряющейся обстановкой на Кавказе, в первую очередь в Чечне. Именно в интересах безопасности исламского государства, а также за торжество исламских идей во всем мире, будут действовать бойцы иностранного легиона, и, уверяю вас, за эти идеи наши моджахеды готовы отдать свои молодые жизни"499.
  В феврале 1999 г. в результате жестокой борьбы с "ваххабитской" оппозицией Масхадов уступает нажиму и вводит в республике "шариатское" правление, а также своим указом образует консультативный орган при президенте по политическим, экономическим и правовым вопросам - т.н. "шуру". Его противники, немедленно заявив о нелегитимности светского поста президента в исламской Чечне (т.е. о нелегитимности Масхадова), создают собственную "шуру", куда входят известные полевые командиры, сторонники ваххабизации республики. По замыслу идеолога сепаратистов З.Яндарбиева, предполагалось, что в дальнейшем из своего состава эта "шура" изберет "легитимного" главу государства, который будет ей подотчетен.
  В последующий период внутричеченское противостояние нарастает: в конце марта 1999 г. чеченские власти закрывают телеканал "Кавказ"; в результате оппозиция попадает в информационную блокаду. "Исламисты" пытаются наладить телевещание из своего идеологического центра в Урус-Мартане, куда вывозится телевизионное оборудование телеканала "Кавказ".
  Тем не менее, ваххабиты все более активизируются, ими осуществляется серия террористических акций в отношении руководства республики и других известных государственных функционеров (покушения на А. Масхадова, В. Арсанова, генерального прокурора М. Магомадова, убийство заместителя министра шариатской госбезопасности Ш. Увайсаева и группы сотрудников этого министерства и т.д.). Отмечается концентрация боевых отрядов ваххабитов в Грозном и его окрестностях, а также активная подготовка "моджахедов" в диверсионно-террористических лагерях Хаттаба.
  17 апреля 1999 г. в Грозном проходит очередной съезд КНИД, который констатирует невозможность захвата радикалами власти в Чечне в связи с укреплением позиций Масхадова. Чтобы не провоцировать возможную гражданскую войну в республике, принимается решение основную активность перенести на территорию Дагестана. В апрельском номере яндарбиевской газеты "Кавказская Конфедерация" "амир Урус-Мартана" Бен-Исмаил и "амир Исламского джамаата Дагестана" М.Багаутдин обратились с призывом к молодежи Кавказа "принять участие в джихаде", вступив в созданную ими "Исламскую армию Кавказа" (ИАК). Молодым людям внушается мысль о том, что "нам - мусульманам - необходимо за свою дорогую религию воевать и начать джихад"500.
  Таким образом, вторжение в Дагестан отрядов "ваххабитов" оказывается делом предрешенным, что и происходит 2 августа 1999 г. Тогда на территорию Цумадинского и Ботлихского районов Дагестана вторглись вооруженные боевики из Чечни, захватившие ряд населенных пунктов. Руководило операцией т.н. "Объединенное командование дагестанских моджахедов" (ОКДМ) во главе с Ш.Басаевым. Основные силы "ваххабитов" были сведены в три группировки - "Исламскую армию Кавказа" (М.Багаутдин), "Дагестанскую повстанческую армию Имама" (М.Тагаев) и "Миротворческие силы меджлиса народов Ичкерии и Дагестана" (Э.Хаттаб). По замыслам руководства ОКДМ, объявившего вторжение первым этапом по "освобождению" Дагестана под кодовым названием "Имам Кази-Магомед", на территории РД их должны были поддержать местные сторонники "чистого ислама", экстремистски настроенная часть чеченцев-аккинцев и некоторые другие силы. Однако этого не произошло: вторжение боевиков вызвало рост нетерпимости дагестанского населения к различным проявлениям исламского экстремизма. Именно негативная реакция на вторжение со стороны подавляющего большинства населения республики и международной общественности стала одной из основных причин, по которой от участия в вооруженной борьбе отказались дагестанские "исламисты". Население Дагестана, особенно приграничных с Чечней районов, крайне негативно отнеслось к действиям боевиков и оценило их как бандитские. И это становится понятным, поскольку ваххабиты не только призывали к вооруженному джихаду против неверных, но и против мусульман, которые не разделяют их интерпретации ислама. Такая постановка вопроса и дала им возможность идейно обосновать ведение вооруженной борьбы, террористические акты, как против федеральной власти, так и против властей Дагестана, мусульманского духовенства, простых дагестанцев.
  После неудачного завершения первого этапа по "освобождению" Дагестана руководство "ваххабитов" объявило о начале второго этапа операции под кодовым названием "Имам Гамзат-бек" (этот имам в свое время основные усилия джихада направил против соотечественников, поддерживавших царизм), цели и задачи которого официально не разглашались. В сентябре 1999 г. руководством "Объединенного командования дагестанских моджахедов" прорабатывались варианты нового вторжения в Дагестан, которым не суждено было сбыться в связи с начавшейся в октябре того же года антитеррористической операцией российских войск непосредственно на территории Чечни. В ходе осуществляемой военной кампании ваххабитский анклавы в Чечне были уничтожены, а "джамааты" рассеяны.
  Агонизируя, в этот же период исламисты совершают крупные террористические акции в Москве и Волгодонске, потрясшие своей бессмысленной жестокостью население страны и мировую общественность. Так, в статье "Кто такие исламисты?", опубликованной в алжирской газете "Ле Матэн", осуждаются эти акты вандализма, указываются их непосредственные организаторы - Ш. Басаев и Хаттаб. Автор статьи, проводя параллель между алжирскими и чеченскими террористами, подчеркивает, что "чеченские и алжирские исламисты под лозунгом борьбы за идеалы ислама и построения исламского государства ведут жестокую борьбу с применением всех имеющихся средств и возможностей без разбора, опираясь в первую очередь на террор", а "...источником финансовой подпитки является Усама бен Ладен". Автор также указывает, что "все экстремистские течения в исламе едины, имеют общую сущность - террор, и их нельзя разделять"501.
  Сегодня противостоящее законным властям сепаратистское движение в Чечне не представляет собой единого целого. Достаточно условно его можно классифицировать по следующим основным направлениям: националистическое (А.Масхадов, Р.Гелаев и др.), ваххабитское (Х. аль-Валид, Ш.Басаев и др.) и криминально-бандитское (представлено многочисленными полевыми командирами небольших по численности банд). В руководстве чеченских сепаратистов отмечаются глубокие и практически непреодолимые противоречия, в основе которых лежит борьба за власть и ресурсы (внутренние и внешние). Как свидетельствует практика, идеи "независимости" и "исламизации" Чечни, выдвигаемые некоторыми лидерами банддвижения, не находят широкой поддержки среди масс населения. Большинство диверсионно-террористических акций осуществляется не из-за идейных убеждений, а в результате финансовых подпиток, зачастую поступающих в республику из-за рубежа. Неоднократно фиксировались случаи фальсификации "акций сопротивления", прикарманивания финансовых средств, выделяемых для ведения "джихада" как крупными полевыми командирами (А.Масхадов, Р.Гелаев и др.), так и среднего звена. Между различными группировками существуют разногласия и взаимное недоверие, неприязнь. Например, "гелаевцы" крайне негативно относятся к "ваххабитам" и не желают координировать с ними свои усилия.
  "Ваххабиты", хотя они также не являются какой-то монолитной силой, представляют собой наиболее боеспособные формирования, прежде всего в связи с финансовой и иной подпиткой из-за рубежа и присутствием в их рядах значительной группы зарубежных "моджахедов" из многих стран Ближнего и Среднего Востока. Вместе с тем, как подчеркивают многие исследователи, чеченских последователей "чистого" ислама (Ш.Басаев, М.Удугов, З.Яндарбиев и др.) неправомерно называть ваххабитами, поскольку это оскорбительно для мусульман тех стран, где ваххабитская идеология является доминирующей, а ислам ваххабитской направленности - традиционным (Саудовская Аравия, Кувейт, ОАЭ и др.). Скорее их можно отнести к сепаратистам, националистам и даже криминальным бандитам, что роднит их с другими группами чеченского банддвижения. Сказанное позволило исследователю радикального ислама на Северном Кавказе Д.В.Макарову охарактеризовать происходившее и все еще происходящее в Чечне как "ваххабизацию" радикальных националистов502.
  Таким образом, рассмотренный выше материал позволяет сделать вывод о том, что исламский радикализм, как, впрочем, и его крайние формы, не является основным, главным звеном, обусловливающим региональный сепаратизм. Однако он в существенной степени усиливает действие ключевых, в первую очередь социально-экономических и политических факторов.
  Существенным выступает и то обстоятельство, что исламский фактор в регионе зачастую используется в качестве идеологической и организационной оболочки при реализации практических интересов вовсе не исламских сил и субъектов политического и социального действия. Речь идет о заурядных сепаратистах, националистах, мафиозных структурах и кланах, криминалитете. Причем, "исламский экстремизм" и "исламский терроризм" зачастую подпитывается архаичными формами социального поведения горских народов, такими как "наездничество", абречество, обычай кровной мести. Все эти факторы в невиданной степени укрепляют позиции исламизма, одновременно используя его идеологические конструкты для оправдания своей политической практики и мобилизации верующих на джихад против "неверных"..
  Иными словами, отличительной особенностью религиозно-политического терроризма в регионе выступает то обстоятельство, что он теснейшим образом переплетается и блокируется с терроризмом национально-этнической направленности, который нередко использует "исламское" прикрытие. Растеканию терроризма способствует также криминализация региона и особенно Чечни, где терроризм в 1996-1999 гг. фактически получил государственный статус. Тогда террористические акты совершались открыто и оставались безнаказанными. Государственные структуры занимали позицию невмешательства. В результате Чечня превратилась в убежище террористов, в том числе и международных, что стало главной причиной осуществления на ее территории контртеррористической операции. Другими отличительными чертами терроризма на Северном Кавказе являются: невиданный масштаб милитаризации, участие большого количества оснащенных самыми современными средствами людей в вооруженных и террористических акциях, нарастающая интернационализация региональных конфликтов и т.д.
  В настоящее время исламский терроризм рассматриваются многими западными и российскими политологами в качестве одной из главных и реальных угроз существующему мировому порядку503. Видимо, такая угроза сохранится и в обозримом будущем. Связи мирового радикального исламского движения с мафией и одиозными режимами некоторых государств могут привести к обладанию ими оружия массового поражения, которым отдельные исламистские группировки, несомненно, воспользуются504.
  Острота проблемы противодействия распространению исламского экстремизма, наносящего ущерб безопасности России, предопределяет выработку соответствующих государственных мер. Они должны учитывать опыт организации работы по противодействию экстремистам, как в мусульманских, так и западных странах. Однако в этом деле основные усилия должны быть направлены на решение социально-экономических проблем, создающих благодатную почву для распространения радикальных идей и привлечения в свои ряды новых сторонников. Такую задачу только силовыми методами решить невозможно. Этот вывод и должен стать основополагающим для России, побуждающим ее элиты и конкретных лидеров разработать и задействовать комплекс научно обоснованных мер по противодействию разрушающему напору исламистов.
 
 6.2. Практические действия по блокированию исламского радикализма
 
  В последнее десятилетие на Северном Кавказе в наиболее полном и законченном виде сформировались как системные, так и внесистемные факторы, способствующие развитию антироссийских центробежных тенденций. В силу этого, даже в случае успешного осуществления в Чечне широкомасштабных войсковых операций против незаконных вооруженных формирований экстремистов, проблема развития сепаратистских тенденций как таковая остается неразрешенной, что в свою очередь приводит к своеобразной консервации здесь социально-политической напряженности.
  Наиболее значимыми в плане воздействия на социально-политическую обстановку в регионе являются социально-экономические, политические, конфессионально-мировоззренческие и этнодемографические факторы. Системное и целенаправленное воздействие на них со стороны органов государственной власти создает объективные предпосылки для успешной защиты национальных интересов России.
  Отмеченные виды факторов находятся в многомерной взаимозависимости, параметры которой изменяются достаточно быстро, что и определяет иерархию, степень значимости и даже содержание самих факторов. Динамика таких изменений обусловлена активностью (определенными стратегиями действия) региональных политических субъектов, к которым относятся элитные группы, политические партии и движения, а так же формы самоорганизации самодеятельного населения, в той мере, в какой оно сформировало механизмы представительства своих интересов.
  Содержание конфессиональных факторов, создающих предпосылки к развитию сепаратизма, определяется в первую очередь политизацией ислама и конкуренцией его различных направлений за влияние в обществе505.
  Существующие сегодня духовные управления мусульман в целом, хотя и в разной степени, поддерживают укрепление российской государственности. Однако дробление созданного еще в советские времена единого Духовного управления мусульман Северного Кавказа на субрегиональные муфтияты не только ослабило их влияние на верующих, но и объективно сузило возможности взаимодействия с ними при проведении единой политики, направленной на защиту национальных интересов страны.
  В субрегиональных муфтиятах в настоящее время отчетливо прослеживается этно-политическая составляющая. Для верующих важное значение сегодня имеет не только общественно-просветительская и религиозная деятельность муфтия, но и его этническая принадлежность, а также политико-идеологическая платформа.
  В целом можно констатировать, что духовное и политико-мировоззренческое лидерство сегодня официальным служителям культа не принадлежит. В то же время в значительной степени выросло влияние некоторых вирдов и мюридских братств суфийских тарикатов в Чечне и Дагестане. Рост влияния тарикатов и их мобилизационные возможности в отношении верующих определяются использованием традиционных форм самоорганизации населения. Тарикатистские общности опираются на так называемые "братства". Последние представляют собой фратриальные объединения (у дагестанцев - джамааты, у чеченцев - тукхумы и тейпы, у карачаевцев и балкарцев - "большие фамилии", у адыгов - "братства"), восходящие к адатной культуре и существенно ограничивающие влияние традиционного ислама.
  И, наконец, политизированные квазиисламские организации, а также ультрарадикальные религиозно-политические объединения - прежде всего, так называемые "вахаббиты", имеющие широкие международные связи. Неоваххабиты на деле выступают оплотом антироссийских и сепаратистских сил в регионе.
  Несмотря на то, что за исключением традиционного ислама, представленного ДУМами, большая часть исламских и околоисламских организаций настроена негативно по отношению к России, их противодействие национальным интересам РФ в существенной степени ослаблено ожесточенной конкуренцией за политико-идеологическое влияние в широких слоях населения.
  В свое время в результате такой конкуренции утратило былое влияние официальное духовенство. Сложившаяся к середине 90-х гг. ситуация привела к тому, что резко возросло влияние квазирелигиозных политизированных объединений, например, Союза Мусульман России, Партии Исламского Возрождения в Дагестане, вирдов в Чечне (особенно кадирийского направления), а также "вахаббитских" организаций в РД и ЧРИ, в меньшей степени оно имеет место в РИ, РСО-А, КБР и КЧР. Как представляется, пик влияния последних приходится на 1996-98 гг. В эти же годы среди мусульман возникают противоречия на религиозной почве (конфликты между последователями традиционных течений ислама на Северном Кавказе и формирующимися общинами фундаменталистского толка). Это ярко проявилось, например, во время столкновений вахаббитов с суффитами в мае 1997 г. в селении Чабан-Махи Буйнакского района РД.
  Однако, ориентация на вооруженное противостояние органам федеральной власти и последовавшие за этим силовые акции правительства, а также социально-политическая нестабильность, рост преступности, пауперизация населения на территориях, подконтрольных вахаббитам, дискредитировали ультрарадикальные организации в целом. В результате этого на сегодняшний день возникла своего рода тупиковая ситуация, когда среди достаточно пестрого спектра исламских политико-идеологических течений бесспорно лидирующих организаций нет. Тем не менее, следует признать, что авторитет федерального центра от этого практически не вырос. Это связано с тем, что на смену радикальным религиозно-политическим объединениям приходят националистические организации, активно использующие мусульманскую риторику и атрибутику.
  Продолжавшаяся в течение последнего десятилетия ожесточенная борьба религиозных организаций за влияние на широкие слои граждан привела к тому, что в настоящее время население отчетливо дифференцируется по религиозно-идеологическим предпочтениям. То есть, сокращение социальной базы в целом для каждого из конкретных направлений от традиционалистов до ультрарадикалов, с одной стороны, сопровождается консолидацией оставшихся - с другой. Сегодня можно утверждать, что социальная база каждого из направлений становится хотя и менее многочисленной, зато более однородной, сплоченной (а значит и более управляемой со стороны их лидеров), чем прежде. При этом чем более маргинализована та или иная социальная группа, тем более популярными в ней становятся радикальные формы религиозности. Это во многом объясняет, в частности, почему так быстро распространяется неовахаббизм в КБР и КЧР, хотя прежде население этих республик не отличалось особой религиозностью. Дело заключается в том, что реальная безработица среди трудоспособного населения в возрасте до 35 лет достигает 70 %, республиканская система социальной защиты и адаптации населения к ситуации социально-экономического кризиса практически недееспособна. В этих условиях "вахаббитские" общины, предоставляя как материальную помощь, так и социально-психологическую поддержку своим членам, становятся все более популярными (преимущественно среди балкарской и карачаевской молодежи).
  Таким образом, внутриконфессиональная конкуренция, борьба за общественное влияние дестабилизируют обстановку в национальных республиках региона. Дифференциация населения по религиозным предпочтениям, по сути дела, формирует социальные общности однородные по религиозно-мировоззренческим характеристикам, которые зачастую крайне враждебно воспринимают политику федерального центра, направленную на укрепление российской государственности. Если при этом учесть экономические параметры, дестабилизирующие обстановку, то можно утверждать, что хотя конфессиональные факторы и не определяют однозначно негативные тенденции, они все же существенно усиливают действие социально-экономических факторов. Возникает своеобразный резонанс стратегий социально-экономического поведения и религиозно-идеологических предпочтений, несовместимых с развитием современного российского федерализма, либерально-рыночных отношений, гражданского общества и т.д.
  На фоне влияния социально-экономических и политических факторов, объективно способствующих развитию сепаратистских тенденций, формируется высокий потенциал социальной напряженности в самых широких слоях населения. При этом социально-политическая напряженность приобретает синкретический характер. На практике это означает, что становится невозможным снять или хотя бы ослабить ее мерами (даже самыми широкомасштабными) только военного, экономического или политического характера. Стабилизировать ситуацию и блокировать развитие сепаратизма сегодня можно только системой долгосрочных мер многопрофильной направленности. Очевидно, что это требует колоссальных ресурсных затрат и четкой координации действий по всем направлениям.
  Рассматривая многочисленные факторы, детерминирующие развитие в регионе нежелательные политические процессы, следует признать, что порознь они выделяются в аналитических целях, тогда как в реальной действительности имеет место своеобразный синтез всех четырех видов, в котором каждый фактор усиливает действие других.
  При этом социально-экономические и политические факторы (в том числе происходящий явно политизированный процесс "исламского возрождения", наличие серьезных социально-экономических и политических проблем, а также широкомасштабная финансовая помощь радикалам, как из-за рубежа, так и за счет внутренних ресурсов исламистов) выступают в качестве ключевых, то есть таких, позитивное изменение параметров которых позволяет блокировать или свести к минимуму отрицательное воздействие второстепенных, среди которых выделим этнодемографические и конфессионально-мировоззренческие. В то же время минимизация отрицательного воздействия последних - скажем, путем роста влияния духовенства, лояльного к федеральной власти, будет недостаточным для того, чтобы оказать значимое позитивное воздействие на политико-идеологические предпочтения и экономическое поведение широких слоев населения. Другими словами, активизацию радикального исламского движения в регионе, как и в мире в целом, обусловливают ключевые факторы, дестабилизирующие обстановку.
  В этой связи, по нашему мнению, стратегическим направлением борьбы с радикальным исламским движением является нейтрализация "ключевых" факторов, способствующих его активизации. Рассматривая их, следует иметь в виду, что процесс "исламского возрождения" носит, как уже нами отмечалось, в основном объективный характер. Поэтому любое излишне прямолинейное силовое воздействие на него не только бесперспективно, но может привести к негативным последствиям. Кроме того, он используется исламистами только в сочетании с другими факторами. С учетом изложенного, главный упор в стратегии противодействия исламским радикалам необходимо делать на решение проблем по перекрытию каналов финансирования радикальных исламских организаций и движений, особенно экстремистской направленности; урегулированию имеющихся и недопущению возникновения новых политических конфликтов; улучшению социально-экономической ситуации в регионе. Последняя мера играет главную роль в противодействии исламским радикалам, так как она не только существенно сужает социальную базу исламистов, но и способствует урегулированию политических конфликтов, многие из которых возникают из экономических противоречий.
  Однако решение политических и социально-экономических проблем и достижение большинством населения материального благополучия в реальных условиях северокавказского региона представляется довольно отдаленной перспективой. В этой связи могут возникнуть сомнения относительно возможности достижения поставленной цели по локализации движения исламистов. Разумеется, такое направление развития событий не может быть принято нами, что заставляет искать пути выхода из сложившейся ситуации. Поэтому, решая ключевые проблемы, не стоит игнорировать второстепенные, в частности, конфессиональные, поскольку они усиливают действие основополагающих факторов. При этом следует учитывать, что наибольшую опасность для российской государственности представляют крайние формы исламизма - "исламский" экстремизм и, соответственно, "исламский" терроризм (экстремизм и терроризм, осуществляемые под прикрытием ислама). Именно в отношении этих явлений и должны быть направлена мощь государства и институтов гражданского общества.
  Иначе говоря, нынешние реалии страны и региона требуют выработки комплекса эффективных мер, направленных если не на полную ликвидацию, то хотя бы на эффективное противодействие религиозному экстремизму и терроризму и их блокирование. Для этого надо обеспечить ряд условий и требований. Среди них - снижение уровня экстремизма, особенно террористических проявлений исламистов путем дискредитации их идеологии и организационного ослабления, предотвращение самой возможности прихода радикалов к власти в какой-либо из республик региона, создание условий для постепенной трансформации радикального движения в более умеренное, религиозно-реформистское.
  Напомним в этой связи, что "исламский экстремизм" определяется нами как идеология и социально-политическая деятельность, направленные на полную исламизацию (шариатизацию), как минимум, мусульманских сообществ и государств, а также межгосударственных отношений. При этом борьба за реализацию такого проекта выходит (или может выходить) за рамки законности с точки зрения международного права, а также юридических норм той или иной страны. Исходя из такого понимания феномена "исламский экстремизм" и принимая во внимание то, что так называемый "исламский терроризм" выступает частным случаем экстремизма, можно выстраивать направления по их блокированию. Поскольку эти явления состоят из двух компонентов (идеологическая доктрина и соответствующая ей практическая деятельность), то представляется целесообразным практическую деятельность по противодействию им осуществлять в этих двух направлениях.
  По нашему мнению, залогом успеха станет только комплексный подход к решению стоящих перед государством и обществом задач. Только системное и целенаправленное воздействие на все подсистемы радикального исламского движения со стороны органов государственной власти может создать объективные предпосылки для успешной защиты национальных интересов России. Речь идет о выстраивании практических мер по блокированию исламского радикализма, прежде всего его крайних форм, которые условно могут быть разделены на четыре вида: институционально-правовые, политико-организационные, социально-экономические и административно-силовые.
  Институционально-правовые меры направлены на создание многоуровневой системы регулятивов деятельности общественных субъектов, которые существенно сужают исламистские тенденции, сокращая социальную базу поддержки исламистов. Речь идет о необходимости завершения процесса по созданию пакета нормативных актов, включая и подзаконные, которые четко бы определяли процедуру правовой квалификации "исламского" экстремизма по трем основным направлениям: посягательство на конституционные основы государства (принцип территориальной целостности), посягательство на национальные интересы страны, посягательство на конституционные права и свободы граждан.
  Первое направление по своему политико-правовому содержанию должно четко определять, что пропаганда, побуждение и практические действия исламистов, направленные на пересмотр, как внешних границ, так и существующего административно-территориального деления РФ, выходящие за рамки порядка и процедуры, установленных федеральным законодательством, квалифицируется как преступление против основ государственного строя.
  Следует подчеркнуть, что на этом направлении деятельности федеральный центр демонстрирует явную медлительность по сравнению с северокавказскими субъектами. Так, еще в августе 1996 г. Народным Собранием (Парламентом) Ингушетии был принят закон "О свободе вероисповеданий и религиозных организациях", предусматривавший запрещение деятельности религиозных организаций, если их деятельность противоречит республиканскому законодательству.
  16 сентября 1999 г. Народным Собранием (Парламентом) Республики Дагестан был принят закон "О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан", в котором "создание и функционирование ваххабитских и других экстремистских организаций" признается "противоречащим Конституции РД" и "угрожающей территориальной целостности и безопасности республики", а потому законодательно запрещено506.
  Аналогичные законы в 2000 г. приняты в Чечне и Карачаево-Черкесии. Так, закон КЧР "О противодействии политическому и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики" был принят в апреле 2000 г. Одновременно президентом КЧР В.М.Семеновым был подписан Указ "О создании рабочей группы и формировании межведомственного банка данных по противодействию политическому и религиозному экстремизму". В программу борьбы с преступностью в этой республике на 1999-2000 гг. были включены совместные мероприятия по предупреждению и пресечению деятельности общественных объединений и религиозных организаций, направленных на разжигание межнациональной и религиозной розни. Итоги работы по противодействию экстремизму неоднократно рассматривались на правительственном уровне, принимались соответствующие решения. В частности, в сентябре 2000 г. было принято постановление Президиума НС КЧР о ходе выполнения республиканского закона "О противодействии политическому и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики"507.
  В других субъектах Федерации (РСО-А, КБР и Адыгее) вопрос с "исламским фактором" не стоит так остро, как в восточной части региона. Тем не менее, власти и этих республик уделяют пристальное внимание проблеме.
  Таким образом, на законодательном уровне первыми начали борьбу с религиозным экстремизмом северокавказские регионы, федеральный центр явно медлил с принятием аналогичного общероссийского закона, хотя потребность в нем ощущалась все последние годы. Принятие Государственной Думой РФ закона "О противодействии политическому экстремизму", по всей видимости, снимет проблему. Однако этот закон, расширяя правовое пространство противодействия политическому экстремизму, тем не менее, содержит ряд формулировок, допускающих неоднозначные толкования, что в случае применения его в судебной практике может привести к различным юридическим казусам.
  Улучшению качества правового поля, по нашему мнению, будет способствовать и реализация федеральной целевой программы "Формирование установок толерантного сознания и профилактики экстремизма в Российском обществе (2001 - 2005 годы)"508. Программа предусматривает внедрение в социальную практику норм толерантного поведения, эффективное противодействие проявлениям экстремизма в обществе, гибкое опережающее реагирование на изменение социально-политической ситуации в России, создание основы для снижения социальной напряженности. Она предусмотрена к осуществлению в три этапа. Задачей первого этапа (2001 г.) являлась разработка методологических и научно-методических основ профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания, создание благоприятных предпосылок для реализации Программы, привлечение внимания к этой проблеме органов государственной власти, общественных объединений, работников системы образования. На втором этапе (2002-2003 гг.) предусматривается создание и экспериментальное внедрение механизмов профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания, создание организационной базы широкомасштабного использования разработанных механизмов в ряде субъектов Российской Федерации. Задачей третьего этапа (2004-2005 гг.) является активное применение механизмов профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания.
  Далее, как представляется, на общероссийском уровне необходимо реализовать проект светского (нерелигиозного) характера Российского государства. Как показывает практика деятельности различных экстремистских исламских институтов, она обязательно сопровождается конфессиональной (или этно-конфессиональной) нетерпимостью, уничтожением и подавлением иноверия, сепаратистскими устремлениями, иначе говоря, насилием, зачастую в форме террористической деятельности.
  В этой связи и необходима деконфессионализация политики, т.е. создание законодательных и институциональных условий, которые бы исключали вовлеченность религии в политическую сферу. Причем, речь идет не только об исламе, но и обо всех конфессиях, распространенных в России. Одновременно назрела задача деконфессионализации оборонной сферы.
  Очевидно, что нельзя потворствовать исламскому радикализму и экстремизму не только на государственном, но и на мировом уровне. Речь идет о том, что активно проводившаяся великими державами в последние десятилетия политика "двойных стандартов" привела к парадоксальной ситуации. Несмотря на реально существующую международную правовую базу, терроризм постоянно развивается, поскольку "продолжает пользоваться определенной благосклонностью сильных мира сего, когда они бывают заинтересованы в том или ином сценарии развития ситуации в разных уголках земного шара"509. В этой связи в нынешних условиях, прежде всего, необходимо изменить "правила игры" в отношении этого явления на международном уровне. Целесообразно было бы в рамках ООН и других авторитетных международных структур принять решение о недопустимости инспирирования "исламского фактора" (что неоднократно практиковали, в частности, американские и израильские спецслужбы). Более того, всем участникам "антитеррористической кампании" необходимо отказаться от порочной практики использования "двойных стандартов" ("плохой" Усама бен Ладен и "хорошие" чеченские "повстанцы" и т.д.).
  Второе направление по своему политико-правовому содержанию должно касаться связей региональных субъектов с зарубежными экстремистскими и террористическими организациями. Суть его необходимо свести к тому, что несанкционированные соответствующими органами государственной власти контакты с организациями, которые в международных политико-правовых и дипломатических документах квалифицируются как террористические или экстремистские, в российском законодательстве также должны рассматриваться как пособничество терроризму.
  Тогда, установленные контакты и связи политических партий, общественно-политических организаций и движений с такими структурами как "Братья-мусульмане", "Боз курт" и т.д. могут быть использованы как основание для приостановки их деятельности с возможностью последующего запрещения их дальнейшей деятельности в судебном порядке.
  Правовыми методами следует также предупреждать саму возможность аккредитации в стране и регионах представительств зарубежных радикальных исламских организация, активность здесь исламских эмиссаров, преподавательской деятельности в духовных учебных заведениях России иностранцев, неконтролируемого направления на учебу за границу будущих служителей мусульманского культа и т.д.
  Третье направление связано с процедурно-нормативной защитой традиционных мусульманских институтов и верующих-традиционалистов в субъектах Федерации. В нормотворческой деятельности необходимо, прежде всего, ориентироваться на традиционные институты мусульман и широкие массы верующих-традиционалистов, которые должны почувствовать нормативную защиту своих интересов со стороны государства.
  Прежде всего, на законодательном уровне следует исключить саму возможность возникновения политизированных форм любой религии, в том числе и ислама. Для этого необходимо последовательно реализовывать существующее законодательное ограничение, запрещающее создание конфессиональных политических партий, общественно-политических организаций и движений в соответствии с действующим федеральным законом "Об общественных объединениях"510. Сегодня этот закон нарушается, и в России реально существуют исламские политические партии. Кроме того, в федеральном законе "О свободе совести и о религиозных объединениях"511 необходимо четче прописать положение о том, что духовенство не имеет право участвовать в деятельности политических партий. В федеральный закон "О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации"512 необходимо внести положения, запрещающие формирование избирательных объединений на конфессиональной основе. Нельзя допускать даже самой возможности создания в законодательных структурах различного уровня фракций и депутатских групп по религиозному признаку513. Все эти меры призваны оградить традиционалистов от политизации и, соответственно, от радикализации.
  Политико-организационные меры. Их содержанием выступает поддержка лояльных федеральному центру и официальным республиканским властям традиционных исламских структур, формирования условий для их укрепления и модернизации, а также проведение различного рода политико-организационных мероприятий "антиваххабитской" направленности.
  В настоящее время на общероссийском уровне существует Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте России, Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ.
  Что касается северокавказских республик, то и там созданы соответствующие структуры по связям с религиозными организациями. В Дагестане - это комитет Народного Собрания по межнациональным отношениям, внешним связям, делам общественных объединений и религиозных организаций; в Ингушетии - постоянная комиссия в Народном Собрании по межнациональным отношениям, международным делам и связям с общественными и религиозными организациями; в Кабардино-Балкарии - Комитет по межнациональным отношениям, в функции которого входит поддержание связей с религиозными организациями и т.д.514
  Однако, как верно подчеркивает исследователь из Ингушетии И.М.Сампиев, "против идеи можно бороться только идеей большей духовной силы, и здесь важнейшую роль играют духовные лидеры традиционного ислама и их авторитет"515. Разумеется, необходимо использовать потенциал традиционалистов, прежде всего, официального мусульманского духовенства в борьбе с распространением исламизма в России. Для усиления эффективности этой деятельности надо, прежде всего, поддержать их усилия в деле модернизации российского ислама, формирования отечественного мусульманского богословия и правоведения. Это позволит ликвидировать тот дефицит богословской и правоведческой литературы, который в настоящее время компенсируется поступлением произведений зарубежных авторов, в которых нередко проталкиваются экстремистские идеи (аль-Ваххаб, аль-Маудуди, С.Кутб, аль-Умар и многие другие). Необходимо подчеркнуть, что подрывная исламистская литература, содержащая прямые или завуалированные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации, возбуждающая межрелигиозную и межнациональную рознь, попадает в страну не только из-за рубежа, но значительная ее часть публикуется непосредственно на территории России (зачастую в Москве и Московской области). В этой связи заслуживает государственной поддержки проводимая рядом исламских централизованных организаций (ДУМ Дагестана, Совет муфтиев России) экспертиза и оценка всей исламской литературы, поступающей из-за рубежа и издаваемой в стране. В одних случаях такая литература должна изыматься из оборота на основании соответствующих законов, в других - не рекомендоваться к прочтению мусульманами (например, на основе решения Совета муфтиев России).
  Представляется целесообразным принять меры по подготовке религиозных российских кадров, сочетающих знание исламского вероучения, светских дисциплин и одновременно являющихся носителями идей российского патриотизма. Такие кадры могли бы более активно участвовать в просветительской деятельности, в доступном для различных категорий слушателей виде излагая доктринальные толкования ключевых тем и понятий, использующихся в риторике сепаратистских и радикальных религиозных организаций (например, "кафир", "такфир", "джихад" и т.д.). Речь идет о том, что для организации противодействия экстремистским идеологиям необходимо, прежде всего, сосредоточить усилия на выявлении сути их отступлений от исламской традиции и компрометации на этой основе такого рода взглядов в глазах мусульман и приверженцев других религиозных верований. В частности, говоря о "неверных", или "врагах ислама", (отступники, многобожники, лицемеры), идеологи экстремизма значительно расширяют круг их участников: сюда сразу попадают не только все немусульмане, но и те "правоверные", которые не придерживаются идеологической линии экстремистов. То же можно сказать и о концепции джихада: радикалами решительно отметается его деление на "большой" (усилия по самосовершенствованию) и "малый" (вооруженная борьба), говорится только о джихаде "в форме меча", причем зачастую даже игнорируется его оборонительная составляющая. И таких противоречий с "эталонным" исламом в идеологических конструктах мусульманских экстремистов немало.
  В программы культурно-просветительских циклов необходимо также включать те положения ислама, которые характерны и для других мировых религий. При этом можно будет показать, что в этих религиях (например, в исламе, христианстве, буддизме) много общих этико-мировоззренческих норм. В то же время, следует делать акцент на схожести во всех этих религиях риторики и организационной практики радикальных организаций и тоталитарных сект.
  По нашему мнению, для систематизации и унификации религиозного образования, выработки богословских ответов на вызовы времени, лицензирования и назначения на должности имамов и преподавателей духовных учебных заведений, оптимальной организации сотрудничества с единоверцами за рубежом, противостояния исламскому радикализму и экстремизму как теории и политической практике, необходимо решение задачи по созданию единой, общероссийской централизованной организации мусульман как в рамках страны, так и Северного Кавказа, что, несомненно, укрепит ряды традиционалистов.
  Представляется целесообразным также шире проводить конференции, собрания, съезды, в ходе которых осуществлять мероприятия по противодействию исламскому политическому экстремизму; доводить решения этих форумов до широких слоев общественности.
  Примеров такой работы немало. Так, участники прошедшей в ноябре 1999 г. в Нальчике международной конференции "Ислам - религия мира" призвали объединить усилия "как мусульман, духовенства, так и светских органов власти в борьбе с ваххабизмом"516.
  Эта работа требует грамотного ее освещения в СМИ. С одной стороны, как правильно подчеркнул президент КБР В.Коков, "абстрактное раздувание "исламской угрозы" противопоказано России"517, а с другой - необходимо информировать население об опасности развития и растекания политизированного ислама и актуальности мер по противодействию ему. Необходимо освещать как опасность и возможные катастрофические последствия развития религиозного экстремизма и сепаратизма, так и активно пропагандировать опыт борьбы с этими явлениями в западных странах. Весомым аргументом может служить террористическая атака на цели в США 11 сентября с.г., реакция на это со стороны мирового сообщества. Особенно интересен здесь опыт борьбы Израиля против регионального этноконфессионального экстремизма и терроризма.
  Кроме того, следует обращать внимание аудитории на борьбу против экстремизма собственно в исламских странах, например, в Алжире, Египте, Иордании, Ираке, Марокко, Судане, Тунисе, Турциии т.д.. Так, в Ираке и Турции многие годы идет борьба с экстремистскими группировками курдов, в Египте - против "Братьев-мусульман" и других ультрарадикальных НРПО, там жестко ограничивается деятельность религиозных экстремистов и террористов. Другими словами, в общественном мнении необходимо продолжить формирование убеждения, что политической практикой ультра-радикалов всегда является экстремизм и терроризм.
  Вместе с тем, следует подчеркнуть, что никоим образом нельзя "раскручивать" в СМИ исламистские организации и учреждения, создавая им какой бы то ни было позитивный образ. Нельзя также предоставлять любую трибуну лидерам и участникам экстремистских организаций и групп, как в агитационно-пропагандистских, так и других целях.
  Блок социально-экономических мер в деле противодействия религиозному экстремизму включает в себя действия, направленные на подрыв и ликвидацию экономической базы радикалов. Как известно, эта база состоит из двух составляющих: содействия из-за рубежа и использования внутренних источников. Реализация на практике этих мер играет главенствующую роль, поскольку существенно ограничивает финансово-экономические возможности экстремистов и, соответственно, сужает их социальную базу.
  Что касается финансовой и иной подпитки экстремистов из-за рубежа, которая осуществляется, как правило, через соответствующие неправительственные структуры (фонды, НРПО и т.д.), то необходимо постоянно работать над совершенствованием банка данных в отношении такого рода структур (численность, цели, задачи, руководители, вооружение, методы деятельности и т.п.). Одновременно следует укреплять и расширять международное сотрудничество в противодействии исламскому экстремизму. Среди мер, которые могли бы реально быть приняты, - запрет финансирования экстремистских и террористических организаций и международные санкции за нарушение запрета, эмбарго на поставки оружия и боеприпасов экстремистским группировкам; мониторинг распространения оружия массового поражения (ядерного, химического и бактериологического) с жесткими международными санкциями в отношении государств, виновных в передаче подобного оружия или технологии его производства экстремистским группировкам и т.д.
  Представляется необходимым также продолжить практику взаимодействия и координации усилий со спецслужбами других заинтересованных стран в деле накопления данных в отношении экстремистских НРПО и совместного противодействия их дестабилизирующей деятельности.
  Среди внутренних источников подпитки радикалов можно назвать незаконный нефтяной и газовый промысел, чисто криминальные доходы (рэкет, похищения людей, контрабанда оружия и наркотиков, финансовые махинации в виде подделок авизо, фальшивомонетничество и т.д.), что особенно характерно для Чечни.
  Следует иметь в виду, что влияние исламистских организаций основано на том, что вокруг них сформировался своеобразный "буферный слой", образованный легальными субъектами хозяйственной и общественно-политической деятельности, с помощью которых сепаратисты задействуют в своих интересах финансово-экономические, информационные и инфраструктурные ресурсы. Так, в течение 1999 г. Управлением Федеральной Службы налоговой полиции совместно с государственной налоговой инспекцией Карачаево-Черкесской Республики проводилась проверка законности приобретения собственности, экономической деятельности коммерческих структур, принадлежащих общественным объединениям и движениям экстремистской направленности, либо оказывающих им финансовую поддержку. В результате было выявлено 11 предприятий, руководителями которых являлись лица, исповедывавшие радикальный ислам и оказывавшие поддержку экстремистам. Среди них: КФХ "Джан-Киши", КФХ "Агропрод", ТОО "Компания Консалтинг Лимитед", ИЧП "Шешекей", МП " "Континент", МП "Джумхуриат", ПТМП " Алания", МП" Бумеранг", АОЗТ "АДС", МП "Джулдуз", КЧ филиал ГНПП "Мегасофт". Владельцем двух предприятий являлся разыскиваемый за совершение террористических актов в Москве и Волгодонске Гочияев А.Ш. УБЭП МВД КЧР была проведена проверка финансово-хозяйственной деятельности этих предприятий, их деятельность была прекращена. Как представляется, в дальнейшем правоохранительные структуры должны наращивать свою активность в этом направлении.
  Административные-силовые меры призваны решительно пресекать даже попытки деятельности исламских экстремистов. Региональные власти северокавказских субъектов федерации активнее всего задействуют именно административный ресурс. Так, еще в июле 1998 г. бывший президент Ингушетии Р.Аушев сделал следующее распоряжение: "Министерству внутренних дел РИ во взаимодействии с УФСБ РФ по РИ принять необходимые меры по пресечению деятельности на территории республики организаций и лиц, пропагандирующих идеи ваххабизма", "...всем иностранцам-преподавателям духовных учебных заведений, миссионерам выразить признательность за оказанную помощь и попросить их до 10 августа покинуть пределы республики"518.
  Частным случаем административных выступают силовые меры, которые призваны осуществлять непосредственное воздействие на вооруженные формирования исламских боевиков ("ваххабитов", националистов и др.) путем разоружения, либо физического уничтожения террористических групп силами Министерств обороны и внутренних дел, а также спецслужб.
  Помимо собственно силовых мер в отношении "исламских" экстремистов и террористов, представляется важным усилить оперативную деятельность и профилактическую практику в отношении экстремизма и терроризма. Речь идет о необходимости профилактики тех групп, которые пока еще не реализовали террористические устремления, но в идеологии которых заложены принципы нетерпимости по отношению к людям, которых они рассматривают в качестве "неверных", а также содержатся прямые призывы к изменению конституционного строя России. Именно такова, например, идеология радикального "северокавказского ваххабизма".
  Для этого, например, правоохранительными органами Карачаево-Черкесии созданы специальные оперативные группы и подразделения, которые непосредственно занимаются проведением профилактических и оперативно-розыскных мероприятий по выявлению и пресечению экстремистских проявлений в общественных и религиозных организациях. При паспортно-визовой службе МВД создан временный оперативный отдел по контролю за регистрацией прибывающих в эту республику граждан.
  Как представляется, эту работу надо осуществлять и в дальнейшем. Кроме того, административными мерами можно приостанавливать деятельность СМИ, издательств, фондов и банков, связанных с религиозными ультра-радикалами. Отсутствие же активного противодействия экстремизму со стороны органов власти и государственных служащих всех уровней должно соответствующим образом квалифицироваться с применением надлежащих санкций.
  Разумеется, подобного рода работа не должна превращаться в "охоту на ведьм" или ограничивать права и свободы мусульман и их контакты с зарубежными единоверцами, препятствовать деятельности иностранных благотворительных организаций в России и т.д.
  Как свидетельствует широкая мировая практика борьбы с радикальным исламским движением, одни лишь репрессивные меры не только не способны поставить точку в деятельности исламистов, но и ведут к росту экстремизма с их стороны. Да и собственный опыт репрессивного подавления этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе в бытность Российской империи и Советского Союза свидетельствует о том, что запрет и силовое подавление антиправительственной деятельности на этнорелигиозной почве не преодолевает социальные девиации, а лишь консервирует их.
  Ориентация современного федерального и регионального законодательства на репрессивные методы подавления этнорелигиозного экстремизма эффективна лишь при борьбе с вооруженными проявлениями экстремизма. Использование репрессивного законодательства против радикальных исламских организаций и носителей радикального сознания, выдвигающих альтернативные современной российской модели проекты государственно-правового устройства, но не прибегающих к насилию для их реализации, объективно превращает государственно-правовую политику в один из факторов расширения социальной базы этнорелигиозного экстремизма519.
  В этой связи в основе тактики противодействия мусульманским радикалам должен лежать принцип дифференцированного подхода к двум главным его течениям: с одной стороны, привлечение "умеренных" исламистов к участию в политической борьбе, интегрирование в сферу экономики, органов управления государства и т.п. при сохранении контроля со стороны властей за проводимой ими деятельностью, а с другой стороны - применение репрессивных мер против исламских экстремистов и террористов.
  Разумеется, предложенный набор мер не является раз и навсегда заданной величиной, но может варьироваться в зависимости от конкретных задач и условий. В то же время, он представляется довольно эффективным в деле противодействия исходящим от движения исламских радикалов угрозам. Гибкий подход к проблеме их деятельности, несомненно, будет способствовать снижению напряженности в обществе и сдерживанию активности исламистов в течение периода, необходимого для решения стоящих перед нашей страной и регионом реформационных задач.
 
 
 Заключение
 
  Ситуация в современном мире, характеризующаяся модернизацией обществ, сопровождается утратой традиционных форм жизни, что приводит к радикализации религиозного наследия. При этом сегодня практически во всех религиях, в том числе и в исламе, наблюдается усиление фундаменталистских тенденций, стремление отыскать в священных писаниях обоснование непримиримости даже к самым незначительным нововведениям, различным толкованиям одних и тех же религиозных догм. Следует подчеркнуть, что религия в обществе всегда выступала и продолжает выступать не только как вера, но и как идеологический инструмент, средство воздействия на людей, способ управления их восприятием окружающего мира и поведением. Естественно, что эти особенности религии нередко используются в политических целях для обоснования земных, социальных решений, что в свою очередь порождает радикальные религиозные движения, которые нередко носят "еретический" и сектантский характер.
  Проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что наблюдающаяся в настоящее время тенденция к активизации деятельности радикального исламского движения в той или иной степени охватило многие мусульманские и немусульманские страны. Его деятельность постоянно расширяется, представляя собой угрозу миру. Оно проникло даже в те регионы, где мусульманское население составляет меньшинство, его активность распространяется и на Россию. В этой связи осмысление природы и сущности исламского радикализма имеет не только общетеоретический интерес, но и прагматическую значимость.
  Исламский радикализм (исламизм), как и его крайние проявления (экстремизм и терроризм), является сложным социально-политическим явлением, имеющим глубокие исторические, культурные, философские и собственно религиозно-догматические корни. Стержневой религиозно-философской категорией ислама, особенно его фундаменталистского и традиционного течений, выступает осознанное абсолютное единобожие, постулирующее предопределенность поступков человека Богом и, соответственно, ничтожность его бытия вне связи с общиной. Значимой в системе социально-религиозных отношений считается исключительно мусульманская община. Именно мусульманская умма является "общиной избранных", вне ее невозможно нормальное бытие мусульманина, заключающееся в беспрекословной покорности Богу и выполнении его предписаний, нашедших свое отражение в божественном законе правоверных - шариате.
  В радикальном исламе эти принципы гиперболизируются. Главной мировоззренческой ценностью в восприятии мусульманина-радикала выступает замкнутая община единоверцев, обособленная от других социальных групп, уверенная в том, что именно она является богоизбранной "общностью спасенных", члены которой обретут счастье в раю, в то время как другие попадут в ад. Но в таких группировках зачастую акцент делается не столько на морально-этической и духовной стороне вопроса, сколько на его сугубо политико-организационном аспекте. Указанные братства мусульман-радикалов представляют собой особый тип организации, где насаждается строжайшая дисциплина, культивируется ярко выраженное единоначалие. Такие принципы организационного строительства находят свое отражение в процессе "ихванизации" ("ихванизм" - религиозно-политическое движение воинов-фанатиков, инициированное в начале ХХ в. будущим королем Саудовской Аравии Абд аль-Азизом с целью образования единого государства - И.Д.) радикального исламского движения. "Ихванизация" нередко превращает общины радикалов в военизированные религиозно-политические организации (иногда вырождающиеся в тоталитарные секты) - так называемые "джамааты" во главе с единоначальниками - амирами.
  Специфическое мировоззренческое отношение адептов радикального исламского движения к миру отливается в идеологические конструкты, тождественные по своему содержанию независимо от конкретно-исторических условий, которые провозглашают необходимость бескомпромиссного противостояния миру "неверных" вовне и миру "неистинной веры" внутри ислама. Построенные на их основании идеологемы (до конкретного исламиста основные элементы идеологий доводятся в упрощенной для восприятия форме архетипических идеологем - И.Д.) используются как в доктринальном обосновании действий, так и в религиозно-мировоззренческой мотивации практической деятельности членов радикальных религиозных организаций на международной арене.
  Широкое распространение в массовом сознании исламистских идеологических доктрин объясняется, по нашему мнению, их целостностью и непротиворечивостью, а также относительной когнитивной простотой. Когнитивно простая картина мира, представленная теоретиками радикализма, является двухцветной, легкой для восприятия, поскольку в ней четко прописаны объекты "симпатии и антипатии". Социальные группы, объединенные такими идеологиями, отличаются высокой сплоченностью и массовым характером, прекрасной управляемостью. Для их носителей внутренне обусловленным качеством выступает четкая маркировка людей на "своих" и "чужих". Причем в "чужие" попадают не только все немусульмане, но и те собственно мусульмане, которые не считаются "своими", в связи с чем им навешиваются ярлыки "неверных" (то есть "многобожников", "лицемеров", либо "отступников"). Такими мусульманами-чужаками считаются все те, кто не разделяет мировоззренческих ценностей и политико-идеологических установок исламистов.
  Культивированию радикальной идеологии среди членов исламистских группировок, безусловно, способствуют труды теоретиков исламизма, наиболее известными среди которых считаются пакистанец аль-Маудуди и египтянин С. Кутб, которые в своих сочинениях развили идеи средневековых салафитских авторов (Ибн Ханбала, Ибн Таймийя и др.). Вершиной мировоззренческих изысков идеологов радикального ислама стала антинаучная, человеконенавистническая доктрина "Симпатии и антипатии", которой руководствуются в практической деятельности современные экстремисты и террористы, использующие ислам в качестве прикрытия для совершения гнуснейших преступлений. Те, кто взрывал жилые дома в Москве и Волгодонске в 1999 г., и те, кто уничтожил тысячи невинных людей в ходе беспрецедентной атаки на цели в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 г., были носителями идейных установок авторов доктрины "Симпатии и антипатии". При этом сами экстремисты не считают себя террористами, представляя свою разрушительную деятельность как джихад (священная война за веру), а себя - моджахедами (моджахед: борец за веру, участник священной войны - джихада - И.Д.).
  Тем не менее, вряд ли стоит убеждать читателя в том, что как социально-политическая практика исламизм представляет собой инструмент в руках конкретных политических сил, средство и одновременно способ давления на политику для достижения определенных целей. В своих крайних формах (экстремизм и терроризм) деятельность исламских радикалов выходит за рамки дозволенного с точки зрения права, серьезно дестабилизирует ситуацию, как на региональном, так и международном уровнях.
  Вместе с тем, следует подчеркнуть, что помимо эндогенных существуют и экзогенные факторы, объективно способствующие радикализации исламского движения в современном мире. Среди них едва ли не главную роль играет зримо набирающий обороты процесс однополярной глобализации, призванный трансформировать традиционные общества в техногенные, такие, какие сложились в странах Запада, прежде всего, в США. Курс на такого рода глобализацию является явной угрозой гармоничному развитию человечества, традиционных конфессий и национальных культур. Глобализация по-американски разрушает традиционный жизненный уклад, подрывает основы веры, внедряет в общество нормы и штампы, несовместимые с исламскими представлениями о благочестии, негативно влияет на молодое поколение, отрывая его от веры отцов, от нравственных и культурных корней.
  Глобализация, осуществляемая в интересах западной (атлантистской) цивилизации, включающей в себя Северную Америку и Западную Европу, не может быть принята представителями других цивилизаций, прежде всего, исламской, так как эти две цивилизации равно претендуют на мировое господство. И если первая из них в ее нынешнем виде сформировалась к XVIII - XIX вв., то ислам именно в наши дни бурно переживает свое "второе рождение", что, безусловно, связано с ростом экономического могущества и международного влияния мусульманских стран.
  Такой подход к проблеме позволяет понять один из существенных мотивов нынешней глобальной активизации ислама: информационной и материальной мощи и экспансии сегодняшнего Западного мира сопутствует существенное ослабление его духовного потенциала. Исламское "контрнаступление", начавшееся в 70-х гг. ХХ в., есть, в сущности, выражение протеста сакральной культуры Священного писания (Коран, по мнению мусульман, представляет собой последнюю священную книгу единого для всех людей Бога - Аллаха, ниспосланную "печати пророков" Мухаммеду - И.Д.) против обмирщенной культуры аудиовизуальных средств. Кроме того, этот протест налагается и даже резонирует с непринятием большинством населения планеты несправедливого перераспределения жизненных благ в пользу "золотого миллиарда", представляющего собой все тот же Запад, западно-христианскую цивилизацию.
  Начиная с эпохи средневековья (серия "крестовых походов" - И.Д.) и практически по настоящее время фиксируется период глобального натиска христианско-европейских обществ на исламский мир. Нынешняя инверсия этого макроисторического движения, фиксируемая на мусульманском Востоке в виде антиамериканизма и антизападничества, представляет собой некое восстановление исторической справедливости, компенсацию вековых обид. В этой связи в отношениях с христианским Западом мусульмане отнюдь не считают себя агрессорами. По их мнению, они уже тысячу лет испытывают нажим со стороны христианской цивилизации и считают необходимым дать отпор, что и реализуется, в том числе, в специфической деятельности адептов современного радикального исламского движения.
  Вместе с тем, культивируемая концепция "исламской угрозы" является удобной ширмой для реализации Западом своих глобальных целей, направленных на сталкивание между собой своих геополитических конкурентов. Именно этим объясняется, по нашему мнению, стремление определенных кругов США и их партнеров по НАТО переориентировать экспансию исламского экстремизма на поликонфессиональную Россию с таким расчетом, чтобы она оказалась на переднем крае противостояния христианской и мусульманской цивилизаций. Предпринимаются попытки навязать нашей стране незавидную роль своеобразного громоотвода от "исламской угрозы", втянуть ее в военно-политическую конфронтацию с мусульманскими государствами, с различными исламскими течениями.
  Однако для России в силу целого ряда причин противопоказано противостояние исламскому миру, с которым она исторически связана. Внутри страны мусульманское население является второй по численности, после православно-христианской, религиозной группой. Являясь поликонфессиональной страной с многочисленной мусульманской общиной, Россия непосредственно граничит с исламскими республиками бывшего Советского Союза и мусульманскими государствами Ближнего и Среднего Востока. Кроме того, концептуальная близость духовных ценностей ислама и православия, в отличие от западного христианства, дает основание говорить о межцивилизационном контакте и диалоге, культурном взаимопроникновении, а не о конфронтации и вражде в духе сценария "столкновения цивилизаций" С.Хантингтона.
  Разумеется, эти контакты и культурное взаимопроникновение возможны лишь со здоровыми силами исламского сообщества, которые, прежде всего, представлены традиционным и модернизирующимся исламом. И ничего не может быть общего с радикальными исламистами, делающими ставку на силу, пренебрегающими нормами международного права при достижении своих далеко идущих политических целей. Государство, его институты, несомненно, должны противодействовать экстремизму на религиозной основе, но это противодействие в рамках действующего законодательства должно быть направлено против ультра-радикалов, тех, кто организует террористические акты, провоцирует вооруженные столкновения, но не против ислама как такового.
  Безусловно, понимание сущности радикализма, его эндогенных и экзогенных оснований, позволит эффективно противодействовать этому явлению и обеспечить национальные интересы России. Преодоление религиозного экстремизма возможно на путях устранения причин, порождающих конфликты, изменения способов разрешения возникающих разногласий и, прежде всего, отказа от применения в этих целях безадресного и неадекватного насилия и принуждения. Борьба с терроризмом на религиозной почве - сложнейшая социально-философская и политико-правовая задача. Силовой вариант ее решения способен дать позитивные результаты лишь на кратковременный период. Силой религиозные взгляды изменить невозможно, насилие лишь укрепляет их, обостряя присущую им политическую устремленность. Для кардинального оздоровления ситуации нужна кропотливая и прицельная работа по выявлению и ликвидации факторов, детерминирующих религиозно-политический экстремизм и терроризм, а также той питательной среды, на которой они произрастают.
 
  СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
 
  1. Нормативные источники
 
  Конституция Российской Федерации: Официальный текст с историко-правовым комментарием. М., 1999.
  Конституция (Основной Закон) Российской Федерации - России. М., 1992.
  Конституции республик в составе Российской Федерации: (Сборник документов) / Под ред. Н.А.Михалевой. М., 1995.
  Концепция государственной национальной политики Российской Федерации // Вертикаль власти. Региональная и национальная политика, принципы местного самоуправления. Документы. Комментарии. Разъяснения. Выпуск № 15. М., 1996.
  Концепция государственной национальной политики Российской Федерации на Северном Кавказе. М., 1998.
  Федеративный закон от 11 июля 2001 г. № 95-ФЗ "О политических партиях" (с изм. и доп. от 21 марта 2002 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 29. Ст. 2950.
  Федеральный закон от 17 июня 1996 г. № 74-ФЗ "О национально-культурной автономии" (с изм. от 21 марта 2002 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 25. Ст. 2965.
  Федеральный закон от 13 декабря 1996 г. "Об оружии" // Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 51.
  Федеральный закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ "О свободе совести и о религиозных объединениях" (с изм. и доп. от 26 марта 2000г., 21 марта 2002 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации. 1997. № 39. Ст. 4465.
  Федеральный закон от 19 мая 1995 г. № 82-ФЗ "Об общественных объединениях" (с изм. и доп. от 17 мая 1997 г., 19 июля 1998 г., 12 марта, 21 марта 2002 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 21. Ст. 1930.
  Постановление Правительства РФ от 25 августа 2001 г. № 629 "О федеральной целевой программе "Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в российском обществе (2001-2005 годы)" // Собрание законодательства Российской Федерации. 2001. № 36. Ст. 3577.
  Закон Республики Дагестан "О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан" // Собрание Законодательства Республики Дагестан. Махачкала, 1999. 30 сент.
  Постановление Президиума Народного Собрания Карачаево-Черкесской Республики
 № 49 о ходе выполнения Республиканского закона "О противодействии политическому и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики". Черкесск, 2000. 5 сент.
 
  2. Литература
 
  На русском языке
 
  Абдуллаев М.А. Актуальные проблемы критики и преодоления ислама. Махачкала, 1975.
  Абдуллаев М.А. Деятельность и воззрения шейха Абдурахмана-Хаджи и его родословная. Махачкала, 1998.
  Абдурагимов Г.А. Кавказская Албания - Лезгистан. СПб, 1995.
  Абутамам, Мамонов В.Е., Пацына В.Л., Шмайлов А.Н. Жизнеописание Пророка Мухаммада.
  Харьков, 1994.
  Авксентьев А.В. Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь, 1973.
  Авцинова Г.И. Политический радикализм в России: концептуальные подходы к понятию и пути нейтрализации // Вестник Московского университета. Серия 12. Социально-политические исследования. 1995. №№ 3-4.
  Авцинова Г.И. Политический радикализм как одна из российских традиций // Власть. 1996.
  № 3;
  Агаев С.Л. Иран в прошлом и настоящем. М., 1981.
  Агаев С.Л. Иран: рождение республики. М., 1984.
  Агрономов А.И. Джихад. Священная война мухаммедан. Казань, 1877.
  Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов. Нальчик, 1974.
  Акаев В.Х. Место суфизма в исламе // Россия и мусульманский мир. Бюллетень реферативно-аналитической информации ИВ РАН № 9. М., 2000.
  Акаев В.Х. Религиозно-политический конфликт в Чеченской Республике Ичкерия // Центральная Азия и Кавказ (Швеция). 1999. № 4.
  Акаев В.Х. Суфизм и ваххабизм на Северном Кавказе. Конфронтация и компромисс. Махачкала, 1999.
  Акаев В.Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный, 1994.
  Акаев В.Х., Магомедов С.С. Суфийские братства в Чечне, их взаимоотношения и участие в современной общественно-политической жизни // Научная мысль Кавказа. 1996. № 3.
  Аккиева С. Международная конференция "Ислам - религия мира" // Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. М., 1999. № 28.
  Акопов Л.В. Контроль в управлении государством. Ростов н/Д, 2002.
  Александров И.А. Исламская основа саудовского общества и государства // Королевство Саудовская Аравия: прошлое и настоящее. М., 1999.
  Александров И.А. Монархии Персидского залива: этап модернизации. М., 2000.
  Алиев С.М. Современное исламское возрождение и его особенности (на примере Афганистана, Ирана и Турции) // Ислам и политика / Отв. ред. В.Я.Белокриницкий и А.З.Егорин. М., 2001.
  Аль-Бахнасауи С. Ислам и нация (Стенограмма основного доклада на международной конференции "Роль мусульман в духовном возрождении России"). М., 1999.
  Аль-Газали А. Х. Воскрешение наук о вере: Избранные главы. М., 1980.
  Аль-Маудуди А.А.. Ислам сегодня. М., 1992.
  Аль-Маудуди А.А.. Образ жизни в исламе. М., 1993.
  Аль-Маудуди А.А.. Основы ислама. М., 1993.
  Аль-Умар А.Х.. Религия истины - Ислам. М., 1997.
  Аль-Фаузан С. Дружба и непричастность в исламе. Баку, 1997.
  Аль-Фаузан Ф. Книга единобожия. Махачкала, 1997.
  Аль-Хашими М.А. Личность мусульманина. Пер. с араб. М., 2001.
  Аляутдинов Ш. Путь к вере и совершенству. 2-е изд., расшир. и перераб. / При участии и под ред. М.Заргишиева. М., 2001.
  Ан-Навави М. Сады благонравных. Пер. с араб. Махачкала, 1993.
  Ан-Наим А.А. На пути к исламской реформации (гражданские свободы, права человека и междуцнародное право). Пер. с англ. / Отв. ред. Д.Фурман. М., 1999.
  Антес П. Ислам в современном мире (пер. с нем.) // Ислам в Евразии / Под ред. М.В.Иордана. М., 2001.
  Арон Р. Этапы развития социологической мысли. М., 1993.
  Артемов И. Россия и мусульманский мир // Пантюркизм и национальная безопасность России: Тез. докл. межд. науч. конф. М., 1994.
  Арухов З.С. Концепция джихада в раннем исламе. Дис. канд. философ. наук. Махачкала, 1995.
  Арухов З.С. Экстремизм в современном исламе. Махачкала, 1999.
  ат-Таласи Мохаммад. Кавказ и исламский Халифат // Исламская нация. 1998, янв.
  ат-Тамими Мухаммад ибн Сулейман (Ибн Абд аль-Ваххаб). Книга единобожия. М., 1999.
  Ахмадуллин В., Мельков С. Государственно-исламские отношения в России. М., 2000.
  Ахтаев А. Как выбить почву из-под ног экстремизма? // Знамя Ислама. 1997. № 2.
  Ахтаев А. Суфий должен быть политиком // Ат-таухид. 1994. № 1. С. 16.
  Ашмави Омар. Под знаком полумесяца. Свет и тени ислама // Ислам Минбэре. 1999.
  № 10. Окт.
  Аш-Шахрастани. Книга о религиях и сектах. М., 1984.
  Айзенштадт Ш. Международные контакты: культурно-цивилизационное измерение // Мировая экономика и международные отношения. 1991. № 10.
  Аятолла Хаменеи. Свет исламской революции. Речи и выступления Руководителя Исламской Республики Иран. М., 2000.
  Бабаджанов Б. Среднеазиатское духовное управление мусульман: предыстория и последствия распада // Многомерные границы Центральной Азии / Под ред. М.Б.Олкотт и А.Малашенко. М., 2000.
  Бабич И.Л. Соотношение политической, религиозной и этнической идентичности в современном кабардино-балкарском обществе // Фактор этноконфессиональной самобытности в постсоветском обществе / Под ред. М.Б.Олкотт и А.В.Малашенко. М., 1998.
  Бабич И.Л. Эволюция правовой культуры адыгов (18601990-е годы). М., 1999.
  Бабкин С.Э. Религиозный экстремизм в Алжире. М., 2001.
  Багауддин М. Намаз: 2-е изд. М., 1999.
  Багауддин Мухаммад. Чистота Единобожия // Аль-Вахдат. 1991. 1 сент. С. 1, 4.
  Бартольд В.В. Ислам. Петроград, 1918.
  Бартольд В.В. Культура мусульманства. М., 1998.
  Башамил М.А. Как мы понимаем единобожие. Махачкала, 1997.
  Бгажноков Б.Х. Адыгская этика. Нальчик, 1999.
  Безыменский Л. Разгаданные загадки третьего рейха. 1941-45 гг. М., 1984.
  Белая книга российских спецслужб. М., 1996.
  Белокреницкий В. Элементы "большой игры" в войне Запада против терроризма // Центральная Азия и Кавказ. 2001. № 6 (18).
  Беляев А.Е. Мусульманское сектантство. М, 1957.
  Беляев И. Ислам, религия и политика // Диалог. 1990. № 6.
  Бен-Баз, Абдуль Азиз бен Абдулла. Необходимость соблюдения сунны Посланника (да благословит его Аллах и приветствует) и признание безбожниками тех, кто ее отвергает. Эр-Рияд, 2000.
  Бенигсен А. Мусульмане в СССР. М., 1996.
  Бережной С.Е., Добаев И.Л., Крайнюченко П.В. Ислам в современных республиках Северного Кавказа. Ростов н/Д, 2002.
  Бертельс А.Е. Насир-и Хосров и исмаилизм. М., 1959.
  Бларамберг И. Историческое, топографическое, этнографическое и военное описание Кавказа. Нальчик, 1999.
  Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказская война. М., 1994.
  Бобровников В.О. Ислам и советское наследие в колхозах Северо-Западного Дагестана // Этнографическое обозрение. 1997. № 5.
  Бобровников В.О. Исламофобия и религиозное законодательство в Дагестане // Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 2(10).
  Бобровников В.О. Исламская трансформация колхозов Аварии (Нагорный Дагестан) // Восток. 1998. № 5.
  Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие: Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана. М., 2002.
  Богданов В. Югославский вариант для Украины // Российская газета. 2001. 28 апр.
  Большаков О.Г. История Халифата. 1. Ислам в Аравии (570-633). М., 2000.
  Большаков О.Г. История Халифата. 2. Эпоха великих завоеваний (633-656). М., 2000.
  Большаков О.Г. История Халифата. 3. Между двух гражданских войн (656-696). М.,1998.
  Борисов А.Б. Роль ислама во внутренней и внешней политике Египта (ХХ век). М., 1991.
  Босин Ю.В. Роль и соотношение исламского и этнического факторов во внутриафганском конфликте // Ислам и политика. М., 2001.
  Босин Ю.В. Этнический фактор во внутриафганском конфликте (исторический анализ) // Восток. 1999. № 5.

<< Пред.           стр. 4 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу