<< Пред.           стр. 6 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу

  Новое в изучении "почему" социокультурного изменения. Параллельно с обрисованным выше сдвигом в рассмотрении "что" социокультурного изменения ряд изменений произошел и в изучении "почему" и "как", его причин и механизмов. Опять-таки данные изменения не представляют собой нечто абсолютно новое, совершенно неизвестное социологии и общественным наукам XIX века. Они скорее явились результатом смещения основного исследовательского интереса и смены господствующей модели мышления, дальнейшим прояснением того, что было недостаточно ясно в XIX столетии, и более отчетливой дифференциацией того, что было тогда недостаточно дифференцировано.
  Во-первых, сегодня придается больше веса социокультурным переменным как факторам социокультурного изменения. Несмотря на то что теории, в которых подчеркивается важная роль географического, биологического и психологического факторов в социокультурном изменении, продолжают развиваться, они вряд ли добавили что-либо к тому, что уже было сказано ими в прошлом веке. Основные достижения и основной взгляд принадлежат социологическим теориям, которые рассмотрели различные социальные и культурные факторы как главные движущие силы социокультурного изменения. Тщательные исследования изменения числа самоубийств и преступлений, экономических колебаний, войн и революций, смены политических режимов, стилей в изобразительном искусстве или динамики обширных культурных и социальных систем со всевозрастающей надежностью подтверждают догадку о том, что основные факторы этих изменений находятся в самих социокультурных явлениях и тех социокультурных условиях, в которых они происходят и функционируют. Оказывается, что внешние по отношению к ним географические и биологические силы являются второстепенными факторами, способными облегчить движение социокультурной системы или подорвать и даже сокрушить ее, но, как правило, не определяющими ее нормальное развитие, взлеты и падения, основные качественные и количественные изменения в ее жизни-истории. Направление факторного анализа получило свое естественное завершение в ряде систематических теорий имманентного социокультурного изменения, согласно которым каждая социокультурная система несет в себе семена своего собственного изменения и гибели. Таким образом, в нашем столетии возродились и развиваются старые теории имманентного изменения Платона и Аристотеля, Полибия и Вико, Гегеля и Маркса, Момзена и Конта, которыми так или иначе пренебрегали в прошлом веке19.
  19 Об этих теориях и принципах имманентного изменения см. мою "Dynamics" (vol. IV, ch. 12, 13), в которой дан, вероятно, самый полный в социологической литературе обзор и анализ этого вопроса.
 
  С развитием этих теорий в социологической мысли нашего века произошло второе изменение, состоявшее в придании все большего значения и особой роли имманентным, или внутренним, силам каждой данной социокультурной системы в ее жизнедеятельности и в придании меньшего веса и лишении особого значения факторов, внешних по отношению к данной социокультурной системе . Господствующим направлением факторного анализа социального изменения в XIX веке было объяснение изменения каждого данного социокультурного явления - будь то семья или деловое сообщество, литература или музыка, наука или право, философия или религия - посредством изучения внешних по отношению к данному явлению факторов (географических, биологических и других социокультурных условий, внешних по отношению к данной социокультурной системе). В XX веке ученые все чаще обращаются к основаниям главных изменений в функционировании данной социокультурной системы во всей совокупности ее собственных актуальных и потенциальных свойств и ее связях с другими социокультурными явлениями. Все внешние силы (географические, биологические и социокультурные), с которыми система непосредственно не связана, должны рассматриваться, как правило, лишь как второстепенные факторы, подрывающие либо облегчающие (а иногда даже уничтожающие) реализацию потенций системы21.
  20 Это не относится к социокультурным совокупностям несистемного характера (congeries). О различии между системой и congery см. в моей "Dynamics" (vol. IV, ch. 1-4).
  21 Об этом см. упоминавшиеся выше том и главы "Dynamics". Следует отметить, что, подобно мольеровскому герою, который говорит прозой, не отдавая себе в этом отчета, многие социологи и представители общественных наук не осознают этих изменений в полной мере. В своих исследованиях эти ученые подчеркивают решающую роль социокультурных факторов в причинном объяснении тех или иных социокультурных изменений, но в то же время выступают против принципов имманентного изменения и его имманентных факторов, явно оставаясь на "экстерналистской" точке зрения. Они как будто не понимают, что акцент на социокультурных факторах социокультурного изменения как главных факторах уже означает - с небольшими исключениями и оговорками - признание имманентной теории социокультурного изменения.
 
 
  Третьим изменением в области "почему" социокультурного развития стали возрастание внимания к роли отдельных факторов (переменных) в отдельных социокультурных изменениях, особенно к роли социокультурных факторов, и большая точность в их изучении. В XX веке социология не открыла ни одного нового фактора социокультурных изменений, неизвестного социологии прошлого века. Но, изучая причинные связи, социология XX века гораздо точнее определила эти факторы - географические, биологические и особенно социокультурные, весьма неопределенно именовавшиеся ранее экономическими, религиозными, идеологическими, юридическими и т.д. В интересах точности эти широкие и довольно неопределенные факторы были разложены на множество более определенных и четких "независимых переменных" и гораздо более тщательно изучены в их причинных связях с рядом более частных "зависимых социокультурных переменных". Разложив всеобъемлющий и неопределенный "экономический фактор" марксизма на такие переменные, как экспорт, импорт, цена товаров, уровень заработной платы и доходов, структура расходов, индекс деловой активности и т.д., и исследовав связи каждой из этих переменных с особыми формами преступлений, психических расстройств, самоубийств или сменой политических идеологий, социология XX века дала нам более определенное знание о связях между этими переменными, чем социология прошлого века. Таким же образом социология нашего века поступила и с другими предельно широкими факторами.
  Возросшая точность факторного анализа явилась также результатом накопления в социологии и общественных науках XX столетия богатого фактического материала. Поскольку идеалом науки была "социология, нацеленная на факт", ею был накоплен более обширный систематизированный фактический материал, столь необходимый для выдвижения и проверки любой гипотезы о причинной связи. Этот более обширный и более качественный фактический материал позволил социологии и общественным наукам XX века надежно проверять обоснованность причинных гипотез. В результате часть прежних теорий причин социокультурного изменения была признана ложной, другие объяснения пришлось уточнить и ограничить, а некоторые оказались даже более обоснованными, чем это казалось раньше22. Этому возросшему стремлению к точности и надежности теорий "почему" социокультурных изменений мы обязаны значительными достижениями современной социологии, но в нем же коренится и один из ее самых больших грехов - принесение приблизительной действительности в жертву обманчийой точности.
  22 См. факты и теории в моих "Contemporary Sociological Theories", passim; "Dynamics", passim.
 
  Главным изменением в социологии и общественных науках XX века стали, однако, нарастание разногласий и раскол на два противоборствующих направления в изучении каузально-факторных проблем "почему" социокультурного изменения. В менее явной, скрытой форме это противоречие существовало уже в XIX веке. В XX веке оно углубилось, расширилось и переросло в открытый конфликт. Первый подход состоит в некритическом применении методов и принципов причинно-функционального анализа в том виде, в каком они утвердились в естественных, физико-химических науках. Второй подход заключается в специфически социокультурном понимании причинности, существенно отличающемся от сформулированного в естествознании, разработанном для изучения особой природы социокультурных явлений, причинных и функциональных связей между ними как в статическом, так и в динамическом аспекте. Сторонники "естественнонаучной модели причинности" в области социокультурных явлений считают, что эти явления по своей структуре подобны, даже идентичны физико-химическим и биологическим явлениям; следовательно, такие плодотворные в своей области методы и принципы причинного анализа естественных наук будут вполне адекватными и для причинного анализа - как статического, так и динамического аспекта социокультурных явлений.
  В соответствии с этими посылками сторонники "естественнонаучной причинности в общественных явлениях" в XX веке, во-первых, стремились к тому, чтобы выбираемые ими факторы, или "переменные" (изменения), были "объективными, поведенческими, операциональными" - чем-то материальным и осязаемым.
  Во-вторых, их образ действий был "механическим и атомистическим" в том смысле, что они брали за переменную любой "транссубъективный" фактор, независимо от того, является ли он неотъемлемой частью какого-либо реального единства или изолированным явлением. Начиная с причин преступлений или "счастья в браке" и кончая более масштабными явлениями, факторный анализ такого типа пытается перебрать по одному длинные или короткие ряды возможных факторов (например, для супружеского согласия или счастья: телосложение, цвет кожи, экономическое положение, вероисповедание, профессия, доход, климат, раса, национальность, etc., etc) и оценить, причем количественно, их относительную значимость для исследуемого явления, приписывая каждому из факторов строго определенный "индекс влияния". Эта процедура повторяется при выявлении любых причинных связей.
  В-третьих, опять же в полном соответствии с этими предпосылками для упорядочения и "обработки" данных заимствуются разнообразные принципы естественных наук: физики и механики (от теории относительности Эйнштейна до современных теорий физики микрочастиц), принципы химии и геометрии, биологии и математики (современные течения "социальной физики", "социальной энергетики", "геометрической и топологической социологии", квазиматематические теории социального изменения и причинности, социометрические, "рефлексологические", "эндокринологические", "психоаналитические", "биологические" и другие социологические теории причинности и изменения).
  В-четвертых, некоторые энтузиасты особенно усердно стараются применить "точный количественный метод" причинного анализа в форме различных псевдоматематических процедур и сложных статистических операций, твердо уверовав в возможность достижения истины посредством сложных механических операций, предписываемых их псевдоматематикой и псевдостатистикой23.
 23 Литературу по естественнонаучной причинности см. в моих книгах: Sociocultural Causality, Space, Time. Durham, 1943, chap. 1,2; Contemporary Sociological Theories, Ch. 1,11. Из современных работ, в которых эти тенденции доведены почти до абсурда, вполне представительны: D о d d S. С. Dimensions of Society. N.Y., 1942; Chappie E. D., Arensberg С. М. Measuring Human Relations. Provincetown, 1940; Н о г s t P., W a 1 1 i n P., G u 11 m a n L. and oth. The Prediction of Personal Adjustment. N.Y., 1941. Самое грубое, незрелое и наивное изложение философии этого рода см. в кн.: Lundberg G. А. Fondations of Sociology. N.Y., 1939.
 
  В результате приверженности к этой якобы24 "естественнонаучной причинности" теоретические и конкретные исследования социокультурных явлений и факторный анализ XX века создали обилие "исследований", переполненных цифрами, диаграммами, показателям, сложными формулами - очень точными и "научными" на вид - простых и сложных причин существования и изменения любых социокультурных явлений, которые им приходилось изучать. Несмотря на шумные заявления и претензии сторонников этого направления, реальные результаты их весьма энергичных усилий разочаровывают. При тщательном рассмотрении их утверждения и посылки оказываются разновидностью грубейшей материалистической метафизики, непоследовательной и внутренне противоречивой, искажением методов и принципов естественных наук, логики и математики. А действительные результаты, полученные посредством этих "точных на вид" формул и операций, как правило, оказываются либо тщательной разработкой очевидного, либо формулами, обманчивыми в своей точности и противоречащими друг другу: с высокими показателями у одного и того же фактора в одной серии исследований и низкими в следующей, с высокими положительными коэффициентами корреляции между какими-либо переменными в одних работах и низкими или отрицательными коэффициентами между теми же переменными в других.
  24 "Якобы" потому, что то, что они проповедуют как методы и принципы естественных наук, как правило, оказывается их собственным примитивным искаженным пониманием этих принципов. Их "математика" - это псевдоматематика, их геометрия и топология не имеют никакого отношения к настоящим геометрии и топологии; их "физика", "химия" и "биология" не более чем дилетантская стряпня, чуждая науке. И это открыто заявляют настоящие математики, химики, биологи, которым приходилось отзываться об этих работах.
 
  Логико-математическая несостоятельность большинства этих предпосылок вместе с фактической бесплодностью достигнутых результатов вызвала значительное и растущее противодействие этой праздной игре в "естественнонаучную причинность" в общественных явлениях со стороны других социологов и обществоведов. Следуя традиции великих мыслителей прошлого, таких, как Платон и Аристотель, и некоторых выдающихся ученых XIX века, таких, как сам Конт, Г. Риккерт, В. Дильтей и другие, они представили целый ряд ясных и убедительных доводов против этой "игры".
  Во-первых, они констатируют, что каждая зрелая естественная наука имеет специфические принципы, методы и методики анализа причинных связей, соответствующие природе исследуемых явлений. Принципы, методы и методики чисто математических наук отличны от физических или биологических; методы и методики биологии отличаются от методов физики или химии; даже в рамках одной науки принципы, методы и методики физики микромира не те же самые, что в физике макромира. Поэтому, возражают они, неправомерно утверждать, что существуют какие-то общие "естественнонаучные принципы, методы и методики", и тем более некритически применять их к изучению социокультурной причинности.
  Во-вторых, они указывают на коренные различия в природе и структуре социокультурных и физических, биологических явлений; следовательно, изучение социокультурной причинности требует набора принципов, методов и методик, отличных от тех, которые применяются в физике или биологии, и соответствующих характеру причинных связей в социокультурном мире.
  В-третьих, они утверждают, что, имея в виду "нематериальный" компонент этих явлений, невозможно безусловно оперировать "объективными", "материальными", "поведенческими", "операциональными" переменными, взятыми атомистически и механически, так как каждая социокультурная переменная (включая религиозные, экономические, юридические, этические, эстетические, политические и другие, которыми оперируют "социологи-естественники") "объективно" воплощается во множестве "материальных носителей", различающихся химически, физически, биологически, перцептивно, материально, и ни одна из этих переменных не ограничена в своих материальных проявлениях каким-либо одним классом материальных явлений. Поэтому никому, даже "социологам-естественникам", непозволительно рассматривать какой-либо "объективный" материальный объект или неизменное проявление какого-либо из этих факторов, классов или групп социокультурных явлений; любая такая попытка, где бы и когда бы она ни предпринималась, оборачивается самыми грубыми ошибками.
  Четвертое возражение состоит в том, что атомистическое изучение любого социокультурного фактора в его взаимосвязи с другими переменными невозможно, так как один и тот же социокультурный фактор А может совершенно по-разному относиться к переменной В в зависимости от того, являются ли А и В частями одной социокультурной системы (unity) или изолированными явлениями (congeries), дан ли фактор А в данной социокультурной констелляции или же в другой, например, фактор принадлежности к одной расе (А) оказывает ощутимое влияние на выбор партнера в браке (В) в обществе, где придается большое значение общности или различию рас партнеров, и небольшое (если вообще оказывает) влияние на тот же выбор В в обществе, где общности или различию рас партнеров придается небольшое значение или вообще не придается никакого значения; объективно одно и то же действие, скажем А дает В тысячу долларов, может иметь десятки социокультурных значений - от выплаты долга или зарплаты до пожертвования или взятки. Подобно этому причинная связь данного действия с другими действиями А и В и с другими социокультурными явлениями находится в диапазоне от теснейшей причинной связи до нулевой, от связей с С и Д или М и до связей с десятками других социокультурных переменных.
  В-пятых, следует признать, что причинные связи в социокультурных явлениях вообще совершенно отличны от связей в атоми-стичных несистемных совокупностях, агрегатах (congeries). В силу этих и многих других причин вряд ли можно говорить, что между социокультурными явлениями существуют чисто причинные связи, такие, как в физических, химических и даже биологических явлениях. Скорее в этой области мы находим большей частью связи по значению и типологические связи (Sinn-Ordnung, Sinn-Zusammenhaenge, Verstenhende25 и идеально-типические взаимосвязи В. Дильтея, Г. Риккерта, Макса Вебера, Т. Литта, Г. Гайгера и других представителей школы Дильтея - Макса Вебера) или взаимосвязи "динамической групповой оценки" (dynamic group assessment) (Макайвер), или то, что я называю значаще-причинными связями. Вряд ли возможно изучать эти специфические связи, механически применяя к ним догматические правила статистических методов, методы индукции или любые другие правила и методы той или иной естественной науки. Точность результатов таких исследований обманчива. Необходимы иной подход, иные методики, учитывающие "значащую составляющую" социокультурных явлений (отсутствующую в физико-биологическом мире), так как эта составляющая играет ведущую и решающую роль и является "ключом" как к простейшим, так и к сложнейшим системам значаще-причинных, статистических и динамических связей в социокультурном мире.
  Ряд социологов и обществоведов, рассуждая таким образом, на протяжении последних 20 лет пытаются создать систематическую теорию социокультурной причинности. Некоторые из них попытались применить эту теорию к конкретному анализу социокультурных систем - как широких, так и узких, не избегая даже предсказаний, касающихся дальнейшего развития этих малых и крупномасштабных социокультурных процессов26.
  25 Смысловой порядок, смысловая связь, понимание.- Прим. перев.
  26 Современный анализ, краткое изложение и система социокультурной причинности даны в кн.: Maclver R. M. Social Causation. Boston, 1942, и в моих кн.: Sociocultural Causality, Spase, Time и Social and Cultural Dynamics, vol. IV et passim.
 
  Несмотря на то что эти теории специфической социокультурной причинности в настоящий момент весьма приблизительны и далеки от завершения, их развитие в ближайшее десятилетие обещает поставить причинный анализ в общественных науках на гораздо более твердое основание, чем то, которым он обладал до сих пор. А с улучшением инструмента исследований мы вправе ожидать и более значительных и плодотворных результатов, чем прежде.
  Таковы вкратце основные различия в изучении социальной динамики в XIX и в XX столетиях.
 СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
 Р. К. Мертон. Явные и латентные функции1
  1 Merton R. К. Social Theory and Social Structure. Glencoe, 1957 {Перевод Ю. Асеева). Впервые опубликован в кн.: Структурно-функциональный анализ в современной социологии. Вып. 1. М., 1968. С. 82-179.
  Функциональный анализ является как самым перспективным, так, по-видимому, и наименее систематизированным направлением среди современных социологических теорий. Развиваясь одновременно на многих интеллектуальных фронтах, он рос скорее вширь, чем вглубь. Достижения функционального анализа таковы, что можно с полным основанием утверждать, что те большие ожидания, которые были с ним связаны, будут постепенно осуществлены. Современные же слабости функционального анализа говорят о необходимости периодически пересматривать прошлое, чтобы лучше строить будущее.
  Эти периодические переоценки полезны уже хотя бы потому, что они выявляют многие трудности, которые в противном случае оставались бы невысказанными и не рассмотренными в открытой дискуссии.
  Как и все схемы интерпретации, функциональный анализ основывается на тройственном союзе теории, метода и фактов. Из этих трех союзников метод, несомненно, является самым слабым. Многие крупные исследователи, работающие в области функционального анализа, занимались созданием его теоретических положений, равно как и прояснением его основных категорий; некоторые обращались к фактам, имеющим прямое отношение к функциональной теоретической схеме; и лишь очень немногие высказывались по вопросу о том, как должен осуществляться функциональный анализ. Однако само обилие и разнообразие работ, проводимых в рамках данного направления, с необходимостью приводит к заключению, что исследователи пользуются какими-то методами, а это в свою очередь пробуждает надежду, что, наблюдая их работу, мы сможем многому научиться.
  Хотя методы и могут весьма плодотворно рассматриваться без обращения к теории или к основополагающим фактам - это, собственно, и составляет задачу методологии или логики научного исследования,- все же для эмпирических дисциплин более плодотворными будут такие исследования метода, которые учитывают должным образом как теоретические проблемы, так и основные данные, ибо использование "метода" включает в себя не только логику, но также и практические проблемы согласования данных с требованиями теории, может быть, к сожалению тех, кто должен преодолевать трудности исследования. Такова по крайней мере наша предпосылка.
  Поэтому наше изложение будет сопровождаться систематическим обзором некоторых из основных положений функциональной теории.
 Терминологическая путаница в функциональном анализе
  С самого момента возникновения в функциональный метод в социологии проникла терминологическая путаница. Очень часто один и тот же термин используется для обозначения различных понятий, точно так же как одно и то же понятие обозначается различными терминами. Как ясность анализа, так и адекватность научной коммуникации становятся жертвами этого легкомысленного употребления слов. Зачастую функциональный анализ страдает от непреднамеренного изменения концептуального содержания некоторого термина, а коммуникация с другими блокируется, когда тождественный, в сущности, характер мыслимого содержания затемняется применением для его обозначения целого ряда различных терминов. Для того чтобы убедиться, как сильно конфликтующие словари функционального анализа затемняют его концептуальную ясность и блокируют научную коммуникацию, нам достаточно проследить хотя бы некоторые из многочисленных и причудливых употреблений понятия "функция".
 Один термин, различные понятия
  Термин "функция" до его распространения в социологии употребляется как в научных дисциплинах, так и в повседневной речи. Естественным результатом этого является то, что значение данного термина в социологии в собственном смысле слова зачастую становится неясным. Ограничивая наше рассмотрение только пятью значениями, обычно приписываемыми данному термину, мы игнорируем большое количество других.
  Во-первых, существует обиходное употребление, согласно которому функцией называют некоторое публичное собрание или праздничное мероприятие, обычно включающее какие-то церемониальные моменты. Следует считать, что в газетном заголовке термин "функция" употребляется именно в этом смысле: "Мэр Тобин не поддерживает общественную функцию", так как в тексте сообщения разъясняется, что "Мэр Тобин объявил сегодня, что он не интересуется никакой общественной функцией и не уполномочивал кого бы то ни было продавать билеты или распространять объявления о каком бы то ни было мероприятии". Как ни распространено подобное употребление термина, оно слишком редко попадает в научную литературу, для того чтобы можно было считать, что оно вносит какой-то весомый вклад в хаос, господствующий в терминологии. Очевидно, что данное значение термина "функция" полностью чуждо функциональному анализу в социологии.
  Во втором значении термин "функция" фактически эквивалентен термину "профессия". Макс Вебер, например, определяет профессию как "способ специализации, спецификации и комбинации функций индивидуума в той мере, в какой этот способ обеспечивает ему постоянную возможность получения дохода или прибыли"2. Это употребление термина является частым, почти типичным для некоторых экономистов, которые говорят о "функциональном анализе группы", когда они описывают функциональное распределение занятий в этой группе. Так как здесь имеет место его отождествление, то было бы целесообразно последовать предложению Сарджента Флоренса3, который считает, что описательное выражение "анализ профессий" более точно передает характер такого рода исследований.
  2 Weber M. Theory of Social and Economic Organization. London, 1947, P. 230,
 3 Florence P. S. Statistical Method in Economics. N. Y., 1929. P. 357 358.
 
  Третье значение представляет собой частный случай второго и распространено как в повседневном языке, так и в политической науке. Термин "функция" часто употребляется для обозначения деятельности, входящей в круг обязанностей человека, занимающего некоторое социальное положение, или, более конкретно, для обозначения круга обязанностей, связанных с некоторой должностью или политической позицией. Отсюда возникает термин "функционер", или "официальное лицо". Хотя функция в этом смысле частично совпадает с более широким значением, которое приписывается данному термину в социологии и антропологии, все же лучше исключить и это понимание функции, так как оно отвлекает наше понимание от того обстоятельства, что функции осуществляются не только лицами, занимающими определенные положения, но и широким кругом стандартизированных деятель-ностей, социальных процессов, культурных стандартов и систем верований, обнаруживаемых в некотором обществе.
  С того момента, как Лейбниц ввел понятие "функция", оно имеет самое точное значение в математике, где оно обозначает переменную, рассматриваемую в отношении к одной или большему числу других переменных, через которые она может быть выражена и от значения которых зависит ее собственное значение. Это понимание термина, хотя и в более широком (и часто менее точном) смысле, выражается в таких фразах, как "функциональная взаимозависимость" и "функциональные отношения", которые столь часто применяются 'исследователями в области общественных наук. Так, когда Мангейм утверждает, что "каждый социальный факт есть функция места и времени, в которых он происходит", или когда демограф заявляет, что "величина рождаемости есть функция экономического статуса", оба они явно пользуются термином "функция" в его математическом значении, хотя и не употребляют при этом уравнений, с помощью которых выражается последнее. Как правило, вопрос о том, употребляется ли термин "функция" в этом математическом смысле, становится ясным из контекста. Однако исследователи в области общественных наук нередко мечутся между математическим и другим, связанным, хотя и отличным от него, значением, которое также включает в себя понятия взаимозависимости, взаимного отношения или же взаимосвязанных изменений.
  Именно это пятое значение слова и является главным в функциональном анализе в том его виде, в котором он применялся в социологии и социальной антропологии. Данное значение, хотя частично и возникло под влиянием математического понимания этого термина, однако в большей степени оно обязано своим происхождением биологическим наукам, где термином "функция" обознаются "жизненные или органические процессы, рассматриваемые с точки зрения того, какой вклад они вносят в сохранение организма"4. При внесении в данное понимание соответствующих поправок, связанных с тем, что речь идет об исследовании человеческого общества, оно оказывается весьма близким тому ключевому понятию функции, которое было принято как чистыми, так и умеренными антропологами-функционалистами5.
  Рэдклифф-Браун очень часто и совершенно недвусмысленно прослеживает происхождение своей рабочей концепции социальной функции из аналогичной модели в-биологических науках. Как и Дюркгейм, он утверждает, что "функцией повторяющегося физиологического процесса является некоторое соответствие между ним и потребностями (т. е. необходимыми условиями существования) организма". И в социальной сфере, где отдельные человеческие существа, "основные элементы", связаны сетью социальных отношений в единое целое, "функцией любой повторяющейся деятельности, такой, как наказание за преступление или церемония похорон, является та роль, которую она играет в социальной жизни как в целом, и, следовательно, тот вклад, который она вносит в сохранение структурной преемственности"6. Малиновский, несмотря на некоторые отличия в формулировках, присоединяется к Рэдклифф-Брауну, делая стержнем функционального анализа изучение "той роли, которую социальные или культурные явления играют в обществе". "Этот тип теории,- поясняет Малиновский в одной из своих ранних деклараций о целях функционализма,- стремится к объяснению антропологических фактов на всех уровнях развития их функцией, той ролью, которую они играют внутри интегрированной системы культуры, способом их взаимосвязи внутри системы..." .
  4 Bertalanffy L. von. Modern Theories of Development. N. Y., 1933. 9ff., 184 if;
 Bayliss W. M. Principles of General Physiology. London, 1915. P. 706; Cannon W. B. Bodily Changes in Pain, Hunger, Fear and Rage. N. Y., 1929. P. 222.
 5 L. ow i e R. H. The History of Ethnological Theory. N. Y., 1937. Ch. 13.
  6 R a d с 1 i f f-B г о w n A. R. On the Concept of Function in Social Science. N. Y., 1935. P. 395-396; On Social Structure // The Jorn. of the Royal Anthropolo gical Institute of Great Britain and Ireland. 1940. 70. Part 1. P. 9-10.
 
  Как мы вскоре увидим, такого рода часто повторяющиеся фразы, как "роль, играемая в социальной или культурной системе", имеют тенденцию затемнять важное различие между понятием функции как взаимозависимости и понятием функции как процесса. Точно так же в этом разделе нашей работы нам не следует обращать внимание на то, что постулат, утверждающий, что каждое культурное явление имеет некоторые устойчивые отношения к другим явлениям, что оно имеет некоторое определенное место в культуре, взятой как целое, едва ли дает наблюдателю или аналитику конкретные ориентиры метода исследования. Обо всем этом речь будет впереди. Сейчас мы только должны обратить внимание на то, что более поздние формулировки прояснили и расширили это понятие функции, подвергнув его целому ряду последовательных уточнений. Так, например, Клакхон пишет: "...рассматриваемый феномен культуры "функционален" в той мере, в какой он определяет способ реакции, являющейся адаптивной (adaptive) с точки зрения общества и регулятивной (adjustive) с точки зрения индивида"8.
  7 Malinowski В. Anthropology // Encyclopedia Britannica. First Supplementary Volume. London; New York, 1926. P. 132-133.
  "Kluckhohn С Navaho Witchacraft // Peabody Museum. Cambridge, 1944. XXII. N 2. P. 47.
 
  Из этих словоупотреблений термина "функция",- а мы коснулись лишь нескольких из большого числа имеющихся - становится ясным, что многие понятия охватываются одним и тем же термином. Здесь начало путаницы. И если окажется, что одно и то же понятие выражается при помощи многих различающихся терминов, то путаница только усугубится.
 Одно понятие, различные термины
  Среди большого количества терминов, используемых в настоящее время равнозначно и почти синонимично с термином "функция", мы находим следующие: "применение", "полезность", "цель", "мотив", "намерение", "стремление", "следствие". Если бы эти и аналогичные термины употреблялись для того, чтобы обозначить одно и то же строго определенное понятие, то, безусловно, в нашем перечислении их большого разнообразия было бы мало смысла. Но дело заключается в том, что небрежное употребление этих терминов при кажущемся подобии их значений приводит ко всевозрастающим отступлениям от последовательного и строгого функционального анализа. Те аспекты значения каждого из этих терминов, которые скорее различают, чем отождествляют их, делаются (непреднамеренной) основой для выводов, которые становятся все более сомнительными по мере того, как они все дальше отходят о центрального понятия функции. Один или два примера подтвердят нашу мысль о том, что неустойчивая терминология приводит к возрастанию недоразумений.
  В нижеследующем отрывке, взятом из наиболее содержательных исследований по социологии преступности, можно обнаружить эти смещения значения формально синонимичных терминов и сомнительные выводы, которые основываются на этих смещениях (ключевые термины выделены курсивом для того, чтобы облегчить анализ хода этого рассуждения).
  ".Цель наказания. Делаются попытки определить цель или функцию наказания в различных группах в разное время. Многие исследователи подхватывают один из мотивов и объявляют его главным и единственным мотивом наказания. С одной стороны, подчеркивается функция наказания в восстановлении солидарности группы, которая была ослаблена преступлением. Томас и Знанецкий указали, что назначение наказания за преступление у польских крестьян состоит прежде всего в том, чтобы восстановить то положение, которое существовало до этого преступления, и возродить солидарность группы, в то время как соображения мести являются вторичными. С данной точки зрения наказание прежде всего озабочено группой, и только после этого преступником. С другой стороны, искупление и предотвращение преступления, возмездие за него, преобразование преступника, доход для государства и многое другое постулируются в качестве функций наказания. Как в прошлом, так и в настоящем нельзя было бы сделать вывод, что один из таких мотивов является определяющим мотивом; наказание, по-видимому, вырастает из многих мотивов и выполняет много функций. Это верно как с точки зрения отдельных жертв преступления, так и с точки зрения государства. Представляется безусловным, что современные законы не являются строго последовательными с точки зрения целей или мотивов; по-видимому, те же самые условия существовали в предшествующих обществах"9.
  9 Sutherland E. H. Principles of Criminology. Philadelphia, 1939. P. 349- 350.
 
  Обратим прежде всего внимание на совокупность терминов, якобы выражающих одно и то же понятие: цель, функция, мотив, предназначение, вторичные соображения, главная забота, задача. При рассмотрении этих терминов становится ясно, что они могут быть сгруппированы по совершенно отличным концептуальным системам координат. Иногда некоторые из этих терминов - мотив, назначение, цель и задача - совершенно недвусмысленно относятся к целям наказания, открыто провозглашаемым представителями государства. Другие же термины - мотив, вторичные соображения - относятся к целям жертв преступления. И обе группы этих терминов оказываются схожими в том плане, что они относятся к субъективным предположениям о результатах наказания. Понятие функции включает в себя точку зрения наблюдателя, но не обязательно участника. Социальные функции обозначают наблюдаемые объективные следствия, а не субъективные намерения (цели, задачи, мотивы). А неумение разграничить объективные социологические последствия и субъективные намерения неизбежно приводит к путанице в функциональном анализе, что можно видеть из нижеследующего отрывка (и здесь ключевые термины выделены курсивом).
  "Дискуссия о так называемых "функциях" семьи приобрела чрезвычайно нереалистический характер. Семья, говорят нам, выполняет важные функции в обществе; она обеспечивает продолжение рода и воспитание подрастающего поколения; она выполняет экономические и религиозные функции и т. д. Нам едва ли не стараются внушить, что люди женятся и заводят детей потому, что они стремятся исполнить эти необходимые общественные функции. Фактически же люди женятся потому, что они любят друг друга, либо по не менее романтичным, но не менее личным причинам. Функция семьи, с точки зрения индивидуумов, как раз и состоит в том, чтобы удовлетворить их желания. Функция семьи или любого иного общественного института заключается всего лишь в тех целях, в которых они используются людьми. Социальные "функции" в большинстве случаев представляют собой рационализацию установившейся практики; сначала мы действуем, а уже потом объясняем наши действия; мы действуем по личным основаниям, но оправдываем наше поведение, исходя из общественных или этических принципов. В той мере, в какой эти функции общественных институтов основываются на чем-то реальном, они представляют собой выражение социальных процессов, в которые люди вступают, стремясь удовлетворить свои желания, функции возникают из взаимодействия конкретных человеческих существ и конкретных целей"10.
  10 WallerW. The Family. N.Y., 1938. P. 26
 
  Данный отрывок представляет собой любопытную смесь небольших островков ясного мышления, окруженных морем путаницы. Всякий раз, как в нем ошибочно отождествляются (субъективные) мотивы с (объективной) функцией, ясный функциональный подход оказывается отброшенным, ибо отнюдь не обязательно предполагать, как мы увидим вскоре, что мотивы вступления в брак ("любовь", "личные основания") тождественны функциям, осуществляемым семьей (социализация детей). И опять же не обязательно предполагать, что основания, выдвигаемые людьми для объяснения своего поведения ("мы действуем по личным основаниям"), являются теми же самыми, что и наблюдаемые последствия этих стандартов поведения. Субъективное намерение может совпадать с объективным следствием, но этого, опять же, может и не произойти. Эти два фактора изменяются независимо друг от друга. Но если, однако, утверждается, что мотивированное поведение людей может привести к (необязательно предполагавшимся) функциям (объективным следствиям.- Прим. перев.), то здесь перед нами открывается выход из моря путаницы.
  Краткий обзор соперничающих терминологий и их печальных результатов может рассматриваться в качестве своеобразного ориентира для последующих попыток систематизации понятий функционального анализа. При этой систематизации нам, очевидно, представляется случай ограничить применение социологического понятия функции, и возникнет необходимость четкого разграничения субъективных категорий намерения и объективных категорий наблюдаемого следствия. В противном случае сущность функционального подхода может затеряться в тумане расплывчатых определений.
 Основные постулаты функционального анализа
  Главным образом в антропологии, но не только в ней, функциональные аналитики повсеместно применяли три взаимосвязанных постулата, которые, как мы постараемся показать, оказались спорными и ненужными для функциональной теории.
  В сжатом виде эти постулаты утверждают, во-первых, что стандартизированные социальные деятельности или же элементы культуры являются функциональными для всей социальной или культурной системы; во-вторых, что все эти социальные и культурные элементы выполняют социальные функции; и, в-третьих, что они тем самым являются необходимыми. Хотя все эти три догмата веры обычно встречаются в исследованиях рядом друг с другом, все же представляется более целесообразным рассмотреть их в отдельности, так как с каждым из них связаны свои специфические трудности.
 Постулат функционального единства общества
  Типичная формулировка этого постулата принадлежит Рэдклифф-Брауну: "Функцией отдельного социального обычая является его вклад в совокупную социальную жизнь, которая представляет собой функционирование социальной системы в целом. Такой взгляд предполагает, что социальная система (социальная структура общества в целом вместе со всеми социальными обычаями, в которых эта структура проявляется и от которых зависит ее существование) имеет определенный тип единства, который мы можем назвать "функциональным единством". Мы можем определить его как состояние, в котором все части социальной системы работают совместно с достаточной гармоничностью или внутренней согласованностью, т. е. не порождая устойчивых конфликтов, которые не могут быть ни разрешены, ни урегулированы" 11.
  Важно заметить, однако, что Рэдклифф-Браун в ходе дальнейшего изложения рассматривает это понятие функционального единства как гипотезу, которая требует дальнейшей проверки.
  На первый взгляд представляется, что Малиновский ставит под сомнение эмпирическую преемлемость этого постулата, когда он замечает, что "социологическая школа" (куда он относит Рэдклифф-Брауна) "преувеличивает социальную солидарность примитивного человека" и "игнорирует личность"12.
  Однако становится очевидным, что Малиновский не столько отбрасывает это сомнительное положение, сколько добавляет к нему другое. Он продолжает считать стандартизованные деятельности и верования функциональными "для культуры в целом" и, развивая эту мысль, предполагает, что они точно так же функциональны и для каждого члена общества. Так, обращаясь к вопросу о примитивных верованиях в сверхъестественное, он пишет: "Здесь функциональная точка зрения подвергается серьезной проверке... Она должна показать, каким образом верования и ритуалы способствуют социальной интеграции, технической и экономической эффективности, каким образом они оказывают влияние на культуру в целом - и косвенно, следовательно, на биологическое и духовное благосостояние каждого индивидуального члена этой культуры"13.
 11 Radcliff-Brown A. R. Op. cit. P. 397.
  12 Malinowski В. Op. cit. P. 132; The Group and the Individual in
 Functional Analysis // Amer. Journ. of Sociol. 1939. 44. P. 938-964.
 13 Malinowski B. Anthropology. P. 135.
 
  Если ничем не ограниченная гипотеза о функциональном единстве общества в целом сама по себя является сомнительной, то сомнительность данного предположения увеличивается вдвое. Вопрос о том, выполняют ли элементы культуры функции для общества, рассматриваемого в качестве некоторой системы, равно как и для всех членов этого общества, по-видимому, скорее представляет собой эмпирический вопрос фактов, чем аксиому.
  Клакхон, очевидно, отдает себе отчет в существовании этой проблемы, поскольку он расширяет данную альтернативу, включая в нее возможности того, что "культурные формы являются регулятивными или адаптивными... для членов общества или для общества, рассматриваемого в качестве продолжающегося целого". Это первый и необходимый шаг к признанию того, что структурные единицы, обслуживаемые анализируемой функцией, могут быть различными. Побуждаемые силой эмпирических наблюдений, мы будем иметь возможность в последующем изложении еще более расширить диапазон вариаций этих единиц.
  Кажется достаточно ясным, что понятие функционального единства не является постулатом, недоступным эмпирической проверке. Напротив, степень интеграции является эмпирической переменной, изменяющейся во времени в одном и том же обществе и являющейся различной в разных обществах. То, что все человеческие общества должны иметь некоторую степень интеграции, есть вопрос определения и постулируется нами чв качестве истинного положения. Но не все они имеют ту высокую степень интеграции, при которой каждая культурно-стандартизированная деятельность или убеждение являются функциональными для всего общества как целого, или одинаково функциональными для людей, живущих в нем. Для того чтобы усомниться в истинности своего предположения о функциональном единстве, Рэдклифф-Брауну достаточно было бы только взглянуть на свою излюбленную область аналогий. Здесь мы находим значительные вариации в степени интеграции даже среди индивидуальных биологических организмов, хотя с точки зрения здравого смысла именно здесь все части организма работают во имя "единой" цели. Рассмотрим хотя бы этот отрывок.
  "Легко можно видеть, что имеются высокоинтегрированные организмы, находящиеся под постоянным контролем нервной системы или гормонов. В этих организмах утрата какой-нибудь значительной части оказывает сильное воздействие на всю систему и зачастую приводит к смерти. Однако, с другой стороны, существуют низшие организмы со значительно меньшей степенью корреляции, в которых потеря даже большей части тела вызывает только временное неудобство до регенерации восстановления тканей. Многие из этих более свободно организованных животных оказываются столь слабо интегрированными, что их различные части могут находиться в активной оппозиции друг к другу. Например, когда обыкновенная морская звезда переворачивается на спину, то часть ее лучей стремится перевернуть животное в одном направлении, в то время как другая часть стремится перевернуть его в противоположном направлении... Благодаря своей слабой интеграции морской анемон может сдвинуться, оставив часть своей ножки, прилипшей к скале, так что животное разрывается на части"14.
  14 S о г о к i n P. A. Forms and Problems of Culture-integration // Rural Sociology. 1936. I. P. 121 - 141; 344-374.
 
  Если все это истинно применительно к отдельному организму, то это представляется тем более истинным, коль скоро речь идет о сложных социальных системах.
  Не надо ходить слишком далеко, чтобы показать, что положение о полном функциональном единстве человеческого общества неоднократно противоречило фактам. В одном и том же обществе социальные обычаи или чувства могут быть функциональными для одних групп и дисфункциональными для других. Антропологи часто говорят о "возросшей солидарности общины" и "возросшей семейной гордости" как примерах функционально-приспособительных чувств. Однако, как указывали Бейтсон 15 и другие, возрастание гордости среди индивидуальных семей может приводить к разрушению солидарности небольших местных общин. Постулат функционального единства не только часто противоречит фактам, но он имеет также небольшую эвристическую ценность, поскольку он отвлекает внимание аналитика от возможных, в корне отличных последствий данного социального или культурного явления (обычаи, убеждения, стандарта поведения, института) для различных социальных групп и для индивидуальных членов этих групп.
  15 Bateson G. Nayen. Cambridge, 1936. P. 31-32.
 
  Если совокупность фактов и наблюдений, противоречащих положению о функциональном единстве, столь многочисленна и легко, как мы уже указывали, доступна, то интересно поставить вопрос: как могло случиться, что Рэдклифф-Браун и его последователи продолжали придерживаться этого положения? Одним из возможных ответов на него является то обстоятельство, что данная концепция в ее новейшей форме была разработана социальными антропологами, т. е. людьми, имеющими дело прежде всего с изучением дописьменных обществ. Учитывая то, что Радин назвал "высокоинтегрированным характером большинства аборигенных цивилизаций", гипотеза функционального единства может быть относительно приемлемой для некоторых, если не всех, дописьменных обществ. Но мы очень дорого расплачиваемся за перенос этой, возможно, полезной гипотезы из области небольших дописьменных обществ в область больших, сложных и высокодифференцированных письменных обществ. Нигде, по всей видимости, опасности подобного переноса этой гипотезы не являются столь наглядными, как в функциональном анализе религии. Этот вопрос заслуживает краткого рассмотрения хотя бы только потому, что здесь становятся весьма рельефными все ошибки, связанные с некритическим принятием данной гипотезы.
  Функциональная интерпретация религии. При исследовании той цены, которую приходится платить за перенос молчаливо принимаемой гипотезы о функциональном единстве общества из области относительно небольших и относительно хорошо объединенных дописьменных групп на область более дифференцированных и, может быть, менее объединенных обществ, целесообразно рассмотреть труды социологов, в особенности тех из них, которые весьма щепетильны по отношению к тем методологическим предпосылкам, на которых они основываются. Рассматриваемый нами вопрос имеет некоторое значение и в более широком смысле, имея в виду распространение попытки применять к изучению развитых обществ без соответствующих модификаций понятия, сложившиеся при изучении дописьменных культур (этот же вопрос возникает при оценке переноса методов и техники исследования, но этой проблемы мы не будем здесь касаться).
  Широкие внепространственные и вневедомственные обобщения относительно "интегративных функций религии" в значительной степени были получены из наблюдений, сделанных в допись-менных обществах, хотя, безусловно, и не только в них. Нередко случается, что ученые в области социальных наук молчаливо принимают результаты анализа религий дописьменных обществ и, экстраполируя их, приписывают интегральной функции религии вообще. А отсюда уже совсем недалеко до нижеследующих утверждений: "Причина, по которой религия является необходимой, по-видимому, заключается в том, что человеческое общество приобретает свое единство прежде всего благодаря тому, что некоторые высшие ценности и цели оказываются общими у членов этого общества. Хотя эти цели и ценности являются субъективными, они влияют на поведение, и их интегрированность делает возможным функционирование данного общества как единой системы"16.
  16 М а 1 i п о w s k i В. Anthropology. P. 132.
 
  В очень развитых обществах, построенных на базе научной технологии, священники постепенно теряют свой статус, так как священная традиция и сверхъестественное отодвигаются на задний план... (но) ни одно общество не оказалось секуляризованным до такой степени, чтобы полностью устранить веру в трансцендентальные цели и сверхъестественные сущности. Даже в секуляризованном обществе должна существовать некоторая система, служащая для интеграции высших ценностей, для их ритуалистического выражения и для эмоционального приспособления индивида, связанного с разочарованием, смертью или несчастьем.
  Исходя из дюркгеймовского подхода к религии, который у него основывался прежде всего на изучении дописьменных обществ, эти авторы стремятся выделить только явно-интегрированные следствия религии и игнорируют ее возможные дезинтегративные следствия в определенных типах социальных структур. Однако рассмотрим следующие хорошо известные факты и зададим несколько вопросов данной теории.
  1. Когда в одном и том же обществе существуют различные религии, в обществе часто имеет место глубокий конфликт между различными религиозными группами (достаточно только рассмотреть громадную литературу о религиозных конфликтах в европейских обществах). В каком же смысле тогда религия вносит свой вклад в интеграцию тех многочисленных обществ, где существуют различные религии?
  2. Очевидно, что "человеческое общество достигает своего единства" (коль скоро оно обнаруживает это единство) прежде всего благодаря тому, что основные ценности и цели оказываются общими для его членов. Но где доказательство того, что нерелигиозные люди, скажем, в американском обществе, в меньшей мере разделяют общие "ценности и цели", чем люди, преданные религиозным доктринам?
  3. В каком смысле религия вносит свой вклад в интеграцию больших обществ, если содержание ее доктрины и ценностей противоречит содержанию других, нерелигиозных, ценностей, которых придерживаются многие люди в том же самом обществе? Укажем, например, на конфликт между католической церковью, выступившей против законодательной регламентации детского труда, и светскими ценностями, препятствующими эксплуатации труда подростков. Можно указать также на резко отличные оценки контроля рождаемости, которые имеются у различных групп в нашем обществе.
  Этот список весьма банальных фактов относительно роли религии в современных цивилизованных обществах мог бы быть сильно увеличен, и все эти факты, безусловно, хорошо известны тем антропологам и социологам-функционалистам, которые описывают религию в качестве интегративной силы, никак не ограничивая при этом диапазон социальных структур, для которого данное положение является справедливым. Вполне возможно, что теоретическая ориентация, вынесенная из исследований дописьменных обществ, помешала этим исследователям видеть столь наглядные во всех иных случаях факты о функциональной роли религии в полирелигиозных обществах. Может быть, именно этот перенос гипотезы функционального единства привел к зачеркиванию всей истории религиозных войн, инквизиции (которая разъединяла людей в одном обществе вслед за другим), смертельных конфликтов между религиозными группами. Как бы там ни было, фактом остается то, что защитники данной точки зрения игнорируют весь этот превосходно известный материал и предпочитают ему примеры, взятые из исследования религии в дописьменных обществах. Вторым поразительным фактом является то, что в статье, цитированной нами выше, в которой говорится о "религии, создающей интеграцию общества с помощью чувств, верований и ритуала", в то же самое время ни слова не упоминается о возможной разделяющей роли религии. " Тезис об интегративной функции религии мог бы, конечно, означать, что религия обеспечивает интеграцию тех, кто верит в те же самые религиозные ценности. Однако маловероятно, что защитники этого тезиса исходят из такого его толкования, так как это было бы просто равносильно утверждению, что интеграция общества обеспечивается любой формой единодушия по любым совокупностям ценностей.
  Все это еще раз иллюстрирует опасность принятия гипотезы функционального единства, которая может быть вполне разумным приближением при описании некоторых дописьменных обществ, в качестве составной части некоторой прямо не формулируемой модели обобщенного функционального анализа. Как правило, в дописьменных обществах имеется только одна господствующая религиозная система, так что, абстрагируясь от отдельных лиц с отклоняющимся поведением, количество членов данного общества и количество членов религиозной общины фактически совпадают. Очевидно, что в социальной структуре этого типа общая совокупность религиозных ценностей в качестве одного из своих следствий может иметь усиление общих чувств и социальной интеграции. Но распространить данное положение на другие типы общества было бы весьма затруднительно.
  Мы еще будем иметь возможность вернуться к другим теоретическим следствиям современного функционального анализа религии, но сейчас и вышеизложенного достаточно, чтобы показать, какую опасность таит в себе принятие никак не ограниченного постулата функционального единства. Вопрос о единстве в обществе в целом не может решаться ариорно. Это вопрос фактов, а не мнений. К основным положениям теории функционального анализа следует отнести требование определения социальных единиц, для которых данное социальное или культурное явление оказывается функциональным. В ней должна быть специально предусмотрена возможность того, что некоторое социальное явление может иметь различные последствия, функциональные и дисфункциональные, для индивидов, подгрупп и для более широкой социальной структуры и культуры.
 Постулат универсального функционализма
  Взятый в наиболее сжатой форме, данный постулат утверждает, что все стандартизированные социальные или культурные формы имеют позитивные функции. Точно так же, как и в случае с другими аспектами функциональной теории, наиболее крайняя формулировка этого постулата была выдвинута Малиновским: "Функциональный взгляд на культуру поэтому настаивает на принципе, согласно которому в каждом типе цивилизации каждый обычай, материальный объект, идея и верование выполняют некоторую жизненную функцию..." 17.
  Хотя, как мы уже это видели, Клакхон допускает, что социальные единицы, обслуживаемые некоторой культурной формой, могут быть разными, он присоединяется к Малиновскому, постулируя функциональную ценность всех сохраняющихся форм культуры. ("Моим основным постулатом... является то, что ни одно культурное явление не сохранится, если оно не представляет собой в некотором смысле регулятивной или адаптивной реакции..." 18.) Этот принцип универсального функционализма может иметь и может не иметь эвристического значения; это еще следует выяснить. Но мы должны быть готовы к тому, что и он, так же как и предыдущий постулат, отвлекает наше критическое внимание в сторону от целого ряда нефункциональных последствий существующих культурных форм.
  17 Ibid.
  18 Kluckh oh п С. Op. cit. P. 32.
 
  И в самом деле, когда Клакхон стремится проиллюстрировать данное положение обнаружением "функций" у якобы бесполезных явлений, то он выдвигает такой тип функции, который по определению, а не в результате фактического исследования может быть обнаружен у всех сохраняющихся явлений культуры. Так, он утверждает, что "в настоящее время не используемые пуговицы на рукавах пиджака европейского костюма выполняют "функцию" сохранения привычного, поддержания традиций. Люди, как правило, чувствуют себя более уютно, если они ощущают непрерывность поведения, если они чувствуют, что они следуют ортодоксальным и социально одобренным формам поведения"19.
  Здесь, по-видимому, перед нами тот крайний случай, в котором приписываемая функция очень мало или вообще ничего не прибавляет к прямому описанию стандарта культуры или формы поведения. Мы вполне вправе предположить, что все установившиеся элементы культуры (которые могут не очень определенно быть охарактеризованы как "традиции") обладают этой минимальной функцией "сохранения привычного, поддержания традиций", хотя и не только ею. Это все равно, что сказать, что "функция" конформности с любой установившейся практикой заключается в том, чтобы избежать санкций, вызываемых поведением, отклоняющимся от прямой практики. Все это, несомненно, правильно, но вряд ли очень поучительно. Однако это напоминает нам о необходимости заняться в будущем исследованием типов функций, которые социологи приписывают явлениям культуры. В настоящий момент на основании вышеизложенного можно выдвинуть предварительное предположение, согласно которому любое явление культуры или социальной структуры, хотя и может иметь функции, однако было бы преждевременным категорически заявлять, что любое такое явление должно быть функциональным.
  Постулат универсального функционализма, безусловно, является историческим результатом ожесточенной, бесплодной и длительной дискуссии о "пережитках", которая развернулась среди антропологов в начале этого столетия. Понятие социального пережитка, т. е., словами Риверса, "обычая... (который) не может быть объяснен его современной полезностью, но становится понятным, если мы проследим его историю" 20, восходит по крайней мере ко временам Фукидида. Но когда эволюционные теории культуры стали господствующими, понятие социального пережитка стало приобретать все большее и большее стратегическое значение для реконструкции стадий развития культур, в особенности для дописьменных обществ, не обладавших никакими письменными источниками. Для функционалистов, которые стремились отойти от того, что они считали фрагментарной и зачастую спекулятивной "историей" дописьменных обществ, атака на понятие социального пережитка приняла форму атаки на всю интеллектуально отталкивающуюся систему эволюционной мысли. По-видимому, в результате этого их нападки на данное понятие, являющееся центральным для эволюционной теории, оказались чрезмерно утрированными, а сформулированный ими "постулат", согласно которому "каждый обычай (повсюду)... выполняет какую-то жизненную функцию", не менее преувеличенным.
  19 Ibid.
  20 R i v e r s W. H. R. Survival in Sociology // The Sociological Review. 1913. N 6. P. 293-305; Ту lor E. B. Primitive Culture. N. Y., 1874. P. /0-159; L о w i e R. H. Op. cit. 44 ff, 81 f; D u r k h e i m E. Rules of Sociological Method. Ch. 5. P. 91.
 
  Было бы весьма прискорбно, если бы полемике прошлого было позволено создавать явно утрированные теоретические положения в настоящем. Коль скоро мы обнаружим, обозначим и исследуем социальный пережиток, он не может быть уничтожен магической силой какого-бы то ни было постулата. А если мы не можем указать ни одного примера этих пережитков, то спор прекращается сам собою. К тому же можно сказать, что даже в том случае, когда пережитки такого рода выявляются в современном цивилизованном обществе, они, как нам кажется, мало что добавляют к нашему пониманию человеческого поведения или же динамики социального изменения. Социолог-исследователь современного общества, не требующий того, чтобы эти пережитки выступали в сомнительной роли плохих заменителей письменной истории, может их просто игнорировать безо всякого заметного ущерба. Устаревшая и не имеющая значения дискуссия отнюдь не должна побуждать его к принятию весьма общего постулата, согласно которому любое явление культуры должно выполнять жизненные функции. И в данном случае перед.нами проблема для эмпирического исследования, а не для априорного решения.
  Вопрос о том, являются ли последствия того или иного культурного явления функциональными, решается не априорно, а в процессе исследования. Более плодотворным методологическим принципом можно было бы считать некоторую предварительную гипотезу, согласно которой устойчивые культурные формы имеют чистый баланс функциональных последствий или для общества, рассматриваемого как единое целое, или для подгрупп, достаточно сильных, чтобы сохранить эти формы нетронутыми; путем прямого принуждения или же опосредованно с помощью убеждений. Такая формулировка одновременно помогает избежать тенденции функционального анализа сосредоточивать внимание на положительных функциях и обращает внимание исследователя также на другие типы последствий.
 Постулат необходимости
  Последний из этого трио постулатов, широко принимаемых функционалистами в области общественных наук, в некотором отношении является самым двусмысленным. Эта двусмысленность отчетливо видна в вышеприведенном манифесте Малиновского, который утверждает что "в любом типе цивилизации любой обычай, материальный объект, идея и верования выполняют некоторую жизненную функцию, решают некоторую задачу, представляют собою необходимую часть внутри действующего целого" 21.
  21Mai inowski В. Anthropology. P. 132.
 
  Из этого отрывка вообще неясно, утверждает ли он необходимость функции или же явления (обычай, объект, идея, верование), которые выполняют эту функцию, либо же он утверждает необходимость и того и другого.
  Эта двусмысленность весьма распространена в литературе. Так, например, в уже цитировавшихся нами описанных роли религии, данных Дэвисом и Муром, на первый взгляд кажется, что необходимым считается институт: "Причина того, почему необходима религия..."; "...религия... играет уникальную и необходимую роль в обществе". Однако оказывается, что авторы считают необходимым не столько институт религии, сколько те функции, которые, как предполагается, выполняет религия, ибо они считают религию необходимой постольку, поскольку она заставляет членов общества принять "некоторые общие высшие ценности и цели". Эти ценности и цели, как они утверждают, "должны... представляться членам этого общества как обладающие какой-то реальностью, а роль религиозных верований и ритуала и состоит именно в том, чтобы создать и усилить эту видимость реальности. С помощью ритуала и веры общие цели и ценности связываются с воображаемым миром, символизируемым конкретными священными предметами, а этот мир в свою очередь оказывается в связи с фактами и испытаниями жизни индивидуума. С помощью поклонения священным предметам и тем существам, которые они символизируют, и с помощью принятия сверхъестественных предписаний, являющихся одновременно и кодексами поведения, осуществляется эффективный контроль над поведением людей, так что последнее оказывается поведением, направленным на поддержание институционной структуры и конформным со всеобщими целями и ценностями".
  Пресловутая необходимость религии тогда основывается на гипотезе о том, что только через "поклонение" и сверхъестественные предписания" может быть достигнут необходимый минимум "контроля над человеческим поведением" и "интеграции посредством верований и чувств".
 Короче говоря, постулат незаменимости, как он обычно излагается, содержит два связанных между собой и одновременно различных утверждения.
  Во-первых, предполагается, что существуют определенные функции, которые являются незаменимыми в том смысле, что если они не будут выполняться, то общество (или группа, или индивид) прекратит существование. Это, следовательно, выдвигает понятие функциональных предпосылок или предварительных условий, функционально необходимых для общества, и нам представляется случай проанализировать это понятие более детально.
  Во-вторых, и это совсем другое дело, предполагается, что определенные культурные или социальные формы являются необходимыми для выполнения каждой из этих функций. Второе утверждение связано с понятием специализированных и незаменимых структур и порождает самые разнообразные теоретические трудности, ибо можно показать, что оно не только явно противоречит фактам, но и включает в себя ряд дополнительных предположений, которые мучили функциональный анализ с самого начала. Оно отвлекает наше внимание от того факта, что одни и те же функции, необходимые для существования групп, выполнялись в условиях, которые подлежат исследованию различными социальными структурами и культурными формами. Развивая это положение, следует сформулировать основную теорему функционального анализа: точно так же как одно и то же явление может иметь многочисленные функции, так и одна и та же функция может по-разному выполняться различными явлениями. Потребности удовлетворения той или иной жизненной функции скорее рекомендуют, чем предписывают принятие определенной социальной структуры по этой теореме; иными словами, имеется некоторый диапазон вариаций структур, удовлетворяющих данную функцию (предел этой вариабельности устанавливается с помощью понятия об ограничениях, накладываемых структурой, о чем мы будем говорить ниже).
  Таким образом, в противоположность этому понятию незаменимых культурных форм (институтов, стандартизированной деятельности, систем убеждений и т. д.), существует понятие функциональных альтернатив, функциональных эквивалентов или функциональных заменителей. Это понятие многими признается и широко применяется; однако следует отметить, что оно не может без противоречия входить в ту теоретическую систему, которая содержит постулат незаменимости конкретных культурных форм. Так, после рассмотрения теории Малиновского о "функциональной необходимости таких институтов, как магия", Парсонс делает следующее осторожное замечание: "...во всех тех случаях, когда элементы неуверенности включаются в преследование эмоционально важных целей, мы вправе ожидать появления если не магии, то по крайней мере, явлений, которые функционально эквивалентны ей" 22.
  22 Parsons Т. Essays in Sociological Theory Pure and Applied. Glencoe, 1949. P. 58.
 
  Это положение весьма далеко от собственной теории Малиновского, согласно которой магия выполняет необходимую функцию внутри культуры. Она удовлетворяет некоторую определенную потребность, которая не может быть удовлетворена ни одним другим факторам примитивных цивилизации .
  Это удвоенное понятие необходимой функции и незаменимого типа взаимосвязи определенного верования с действием полностью исключает понятие функциональных альтернатив.
  Фактически понятие функциональных альтернатив, или эквивалентов, неоднократно возникало во всякой научной дисциплине, принимавшей точку зрения функционального анализа. Оно, например, широко используется в психологии, как великолепно показывает статья Инглиша. В неврологии, на основании экспериментальных и клинических данных Лешли опроверг "предположение о том, что индивидуальные нейроны специализируются для выполнения конкретных функций", и вместо этого выдвинул положение о том, что отдельная функция может быть выполнена некоторым множеством альтернативных структур 24.
  23 М а 1 i n о w s k у В. Op. cit. P. 132.
  24 Е n g I i s h H. В. Symbolic Versus Functional Equivalents in the Neuroses of Deprivation // Journ. of Abnormal and Social Psychology. 1937. N 32. P. 392; Lash ley K. S. Basic Neural Mechanisms in Behavior // Psychological Review. 1930. N 37. P. 1-24.
 
 
  У социологии и социальной антропологии еще больше оснований для того, чтобы стремиться избегать постулата необходимости данных структур, и для того, чтобы систематически пользоваться понятием функциональных альтернатив и функциональных заменителей. Аналогично тому как неискушенные в науке люди в течение длительного времени ошибочно считали, что "странные" обычаи и верования других обществ являются "простыми предрассудками", так и функционалисты в области общественных наук рискуют совершить ошибку, хотя и противоположного рода, излишне быстро, во-первых, устанавливая функциональное или адаптационное значение этих обычаев и верований, и, во-вторых, не видя того, какие иные способы действий исключаются этой приверженностью к данным методам удовлетворения тех или иных функций. Так, например, часто некоторые функционалисты с большой легкостью делают вывод о том, что магические или религиозные ритуальные акты и верования являются функциональными, потому что они благотворно влияют на душевное состояние и чувство уверенности верующего. Однако в целом ряде случаев вполне может быть, что эта магическая практика мешает нам увидеть и принять светскую и значительно более адаптивную практику. Как заметил Ф. Л. Уэллс: "Прибитая подкова над дверями во время эпидемии оспы хотя и может поднять дух домочадцев, но, безусловно, не остановит оспу. Такие верования и обряды не выдерживают тех светских тестов, которым их подвергают, и чувство уверенности, даваемое ими, сохраняется лишь постольку, поскольку избегают этих действительных тестов" 25.
  25 W e I I s F. L. Social Maladjustments: Adaptive Regression // Handbook of Social Psychology. Clark Un. Press, 1935. P. 880. 398
 
  Те из функционалистов, которые, следуя своей теории, обнаруживают последствия подобных символических ритуальных действий только в состояниях сознания индивидуума и которые таким образом приходят к заключению о функциональности магической практики, игнорируют то обстоятельство, что подчас именно эта практика может осуществляться вместо значительно более эффективных видов деятельности. И те теоретики, которые обосновывают необходимость стандартизированных практик или господствующих институтов их положительным влиянием на рост эмоциональной солидарности, должны прежде всего обратить внимание на возможные функциональные заменители этих практик и институтов, а уже потом делать вышеуказанный вывод, ибо факты значительно чаще опровергают, чем подтверждают его.
  Итак, из рассмотрения трех функциональных постулатов вытекает несколько основных положений, которыми следует руководствоваться в нашей попытке кодифицировать данный метод анализа.
  Во-первых, при разборе постулата функционального единства мы обнаруживаем, что нельзя предполагать полную интеграцию всех обществ. Вопрос об интергрированности общества - это вопрос эмпирического исследования, и решая его, мы должны быть готовыми к тому, что общества обнаружат различные степени интеграции. При рассмотрении особого случая функциональной интерпретации религии мы обратили внимание на то обстоятельство, что, хотя природа человека и может быть исключительно цельной, отсюда не следует, что структура дописьменных обществ аналогична структуре высокодифференцированных "письменных" обществ. Различие степени их однородности - скажем, наличие нескольких различных религий в одном и их отсутствие в другом, - может сделать весьма рискованными переносы выводов с одного на другое. Из критического рассмотрения этого постулата следует, что теория функционального анализа должна включать в себя требование спецификации той социальной единицы, которая обслуживается данной социальной функцией, равно как и признание того, что явления культуры имеют множество следствий, некоторые из которых являются функциональными, а другие могут быть и дисфункциональными.
  Рассмотрение второго постулата универсального функционализма, который утверждает, что все устойчивые формы культуры обязательно являются функциональными, привел нас к ряду других соображений, которые необходимо учесть при систематизации метода функционализма. При этом рассмотрении выявилось, что мы не только должны быть готовыми обнаружить дисфункциональные, равно как и функциональные, последствия этих форм, но и то, что перед теоретиком обязательно встанет трудная проблема разработки метода определения чистого балансового итога последствий того или иного социального явления, если он хочет, чтобы его исследование имело практический характер. Совершенно очевидно, что заключение эксперта-социолога, основывающееся на оценке ограниченного и, может быть, произвольно подобранного ряда возможных последствий того или иного планируемого действия, будет подвержено частым ошибкам и совершенно справедливо будет рассматриваться как имеющее небольшую ценность.
  Мы обнаружили, что постулат необходимости содержит два различных положения: одно из них утверждает необходимость определенных функций, и отсюда возникает понятие функциональной необходимости или необходимых функциональных предпосылок; второе говорит о необходимости существующих социальных институтов, культурных форм и тому подобное. На основании критического анализа последнего положения нами было сформулировано понятие функциональных альтернатив, эквивалентов или заменителей.
  Кроме того, распространенность этих трех постулатов, как порознь, так и вместе, является источником часто раздающегося обвинения, согласно которому функциональный анализ необходимо связан с определенными идеологическими обязательствами. Так как этот вопрос неоднократно будет возникать перед нами при исследовании других аспектов функционального анализа, лучше будет рассмотреть его сейчас, если мы не хотим, чтобы наше внимание постоянно отвлекалось от аналитических проблем, подлежащих разрешению, призраком некой социальной науки, зараженной идеологией. 26
  26 V i n е г J. Adam Smith and Laissez Faire // Journ. of Political Economy. 1937. N 35. P. 206.
 Функциональный анализ как идеология. Консервативность функционального анализа
  Многие критики с возрастающей резкостью обвиняли функциональный анализ в том, что какова бы ни была его интеллектуальная ценность, он неизбежно связан с "консервативной" (даже "реакционной") ориентацией. Для некоторых критиков функциональный анализ представляет собой не более чем современную версию доктрины XVIII века о принципиальной и неизменной тождественности общественных и личных интересов. Он рассматривается как секуляризованная версия доктрины, выдвинутой Адамом Смитом, который в своей "Теории морального чувства", например, писал о "гармоническом порядке природы, направляемом божественной силой, который обеспечивает благосостояние человека, приводя в действие его индивидуальные склонности".
  Отсюда, говорят эти критики, функциональная теория есть просто ориентация консервативного социолога, который защищает существующий порядок вещей и выступает даже против умеренных изменений. С этой точки зрения, функциональный анализ систематически игнорирует предостережение А. Токвиля о том, чтобы не путать знакомое, привычное с необходимым: "...то, что мы называем необходимыми институтами, зачастую оказывается не более чем институтами, к которым мы привыкли...". Еще следует доказать, что функциональный анализ неизбежно становится жертвой этого милого заблуждения, однако, рассматривая постулат необходимости, мы можем видеть, что этот постулат, если его принять, легко дает основание для такого идеологического обвинения. Мюрдаль является одним из самых недавних и весьма типичных критиков, обвиняющих функциональный анализ в консервативных склонностях: "...если некоторая вещь имеет "функцию", то эта вещь хороша или по крайней мере имеет значение. Термин "функция" имеет смысл только в том случае, если мы будем определять его через некую предположительную цель; если эта цель останется неопределенной или же просто принимается за "интерес общества", содержание которого не уточняется, то хотя возможность индивидуальных расхождений в практических выводах из данной доктрины и будет значительной, все же ее основное направление окажется вполне определенным: описание социальных институтов с помощью их функций должно вести к консервативной телеологии"27.
  Замечания Мюрдаля поучительны не столько из-за их выводов, сколько из-за их предпосылок, ибо, как мы уже отметили, он основывается на двух постулатах из тех, которые так часто принимаются функционалистами для того, чтобы обосновать свое обвинение всего функционального анализа в том, что при характеристике институтов с помощью функций мы неизбежно впадаем в "консервативную телеологию". Но нигде Мюрдаль не ставит под сомнение необходимость самих постулатов. Было бы интересно поставить вопрос, насколько неизбежной окажется консервативная тенденция функционального анализа, если мы избегнем предпосылок Мюрдаля.
  Фактически же, если бы функциональный анализ в социологии действительно был связан с телеологией, не говоря уже о консервативной телеологии, то он немедленно подвергся бы, и подвергся с полным основанием, еще более резким обвинениям, чем эти, как часто уже происходило с телеологией в истории человеческой мысли. Функциональный анализ подвергся бы reductio ad absurdum. Тогда функциональному анализу была бы уготована судьба Сократа (хотя и по другим причинам), который утверждал, что Бог поместил наш рот как раз под носом для того, чтобы мы могли наслаждаться запахом пищи 28.
  27 Myrdal G. An American Dilemma. V. II. N. Y., 1944. P. 1056.
  28 Farrington. Science in Antiquity. London. 1936.
 
  Либо же, как это было с христианскими теологами, строившими свои аргументы на основе постулата предназначения, функциональный анализ мог бы быть мистифицируем каким-нибудь Бенджамином Франклином, который доказывал, что Бог со всей определенностью выразил "пожелание, чтобы мы выпивали, так как именно Он расположил локтевой сустав таким образом, что мы можем поднести стакан к самому рту и не промахнуться. Да будем поэтому со стаканом в руке благословлять божественную премудрость, благословлять и пить!" Либо же он мог оказаться жертвой более серьезных замечаний, типа замечаний Мишле, который писал: "Как мудро все устроено природой. Как только дитя появляется в мир, оно находит мать, готовую заботиться о нем". Подобно всякой иной системе мысли, граничащей с телеологией, функциональный анализ в социологии, хотя он и стремится не вступать на эту трудную и бесплодную территорию, постоянно оказывается перед опасностью сведения к абсурду, коль скоро он принимает постулат, согласно которому все существующие социальные структуры являются необходимыми для выполнения определенных функциональных потребностей.
 Радикальность функционального анализа
  Достаточно интересно отметить, что другие наблюдатели пришли к выводам, прямо противоположным тому обвинению функционального анализа, согласно которому он по своей природе связан со взглядом, утверждающим, что все, что есть, так и должно и быть и что мы живем в лучших из всех возможных миров. Эти наблюдатели, Ла Пьер например, полагают, что функциональный анализ по своей природе представляет собой метод, который критичен по своему мировоззрению и прагматичен в своих оценках: "Имеется... значительно более глубокий смысл, чем это может показаться на первый взгляд, в определенном сдвиге, произошедшем в общественных науках, от структурных описаний к функциональному анализу. Данный сдвиг знаменует собою разрыв с социальным абсолютизмом и морализмом христианской теологии. Если важным аспектом любой социальной структуры является ее'функция, то из этого следует, что никакая структура не может оцениваться только сама по себе. На практике это значит, например, что патриархальная семейная система будет иметь положительное значение с точки зрения коллектива лишь в той мере, в какой она удовлетворяет коллективным целям. Как социальная структура, сама по себе она не имеет никакой внутренне присущей ей ценности, так как ее функциональная ценность каждый раз будет варьироваться в зависимости от времени и места.
  Функциональный подход к коллективному поведению, несомненно, оскорбит всех тех, кто верит, что специфические социопсихологические структуры имеют внутреннюю ценность сами по себе. Таким образом, для тех, кто верит, что церковная служба хороша уже потому, что она - церковная служба, утверждения, что некоторые церковные службы представляют собой формальные обряды, лишенные всякого религиозного значения, что другие службы сравнимы по своим функциям с театральными представлениями и что, наконец, имеются и такие службы, которые оказываются своеобразной формой увеселения и поэтому сравнимы с пьяными пирушками, - все эти утверждения покажутся оскорбительными нападками на честность приличных людей или же по крайней мере бреднями безумца" 29
  29 La Piere R. Collective Behavior. N. Y., 1938. P. 55-56. 402
 
 
  Тот факт, что функциональному анализу могут приписываться прямо противоположные идеологические ориентации, свидетельствует о том, что по своей природе он не является ни консервативным, ни радикальным. На этом основании можно считать, что функциональный анализ внутренне не связан с какой-то определенной идеологией, хотя, как и любая другая форма социологического анализа, он может быть соединен с любой из большого числа идеологических ценностей. Не впервые из некоторой теоретической ориентации в социальных науках или в социальной философии извлекались прямо противоположные идеологические следствия. Поэтому представляется целесообразным исследовать наиболее яркие примеры таких теорий, в которых социологические и методологические концепции явились предметом самых различных идеологических обвинений, и сравнить их, насколько это возможно, с функциональным анализом. Сравнимый случай дает нам диалектический материализм, и его протагонистами в нашей работе будут историк экономики, социальный философ и профессиональный революционер К. Маркс и его ближайший друг и помощник Ф. Энгельс.
 
 
 
 Идеологические ориентации диалектического материализма Сопоставимые идеологические ориентации функционального анализа 1. Мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал исчерпывающую и сознательную картину ее общих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо поставить ее на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно
 2. В своей мистифицированной
 форме диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она прославляет
 существующее положение вещей.
 3. В своем рациональном виде
 диалектика внушает буржуазии
 и ее доктринерам-идеологам
 лишь злобу и ужас, так как
 в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели.
 4. "Каждую осуществленную форму она рассматривает в движении, следовательно, также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна" 30.
 30 Marx К. Capital. V. I. Chicago, 1906. P. 25-26.
 5. "...Все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением.
 6. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах. Она вынуждена уступить место более высокой ступени, которая в свою очередь также приходит в упадок и гибнет.
 
 7. На всем и во всем видит она (диалектика. - прим. перев.) печать неизбежного падения, и ничто не может устоять перед ней, кроме непрерывного процесса возникновения и уничтожения, бесконечного восхождения от низшего к высшему... У нее, правда, есть и консервативная сторона: каждая данная ступень развития познания и общественных отношений оправдывается ею для своего времени и своих условий, но не больше. Консерватизм этого способа понимания относителен, его революционный характер абсолютен - вот единственное абсолютное, признаваемое диалектической философией.
  1. Некоторые функционалисты-аналитики безо всяких оснований предполагают, что все существующие социальные структуры выполняют необходимые социальные функции. Все это - слепая вера, мистицизм, если хотите, а не окончательный результаты основательного и систематического исследования. Данный постулат должен быть не унаследован, а приобретен в процессе реального исследования, для того чтобы он мог быть принятым учеными в общественных науках.
 
 2. Три постулата функционального единства, универсальности и необходимости составляют
 некоторую систему предпосылок, которая неизбежно приводит к прославлению существующего порядка вещей.
 
 3. В своих эмпирически направленных и аналитически точных формах функциональный анализ зачастую вызывает подозрения тех, кто считает существующие социальные структуры вечными и неизменными.
 Эта более точная форма функционального анализа включает в себя не только изучение функций существующих социальных структур, но также
 и изучение их дисфункций для индивидуумов, занимающих различное социальное положение, для подгрупп или социальных прослоек и для более
 широких обществ. В качестве временной гипотезы, как мы увидим ниже, эта версия функционального анализа принимает, что если чистый баланс совокупности следствий существующей социальной структуры окажется определенно дисфункциональным, то тогда возникает сильное и настойчивое давление, ставящее своей целью изменение этой структуры. Возможно, хотя это еще не установлено, что по достижению определенной критической точки это давление неизбежно
 приведет к более или менее предопределенным направлениям социальных изменений.
 
 4. Хотя функциональный анализ часто сосредоточивается скорее на статике социальной структуры, чем на динамике социального изменения, все же это обстоятельство не является присущим данному типу анализа. Обращая внимание на дисфункции, точно так же как на функции, этот способ анализа может выявить не только основы социальной стабильности, но и потенциальные источники социального изменения. Выражение "исторически развитые формы" весьма полезно потому, что оно может напомнить нам, что социальные структуры, как правило, претерпевают отчетливые изменения. Остается обнаружить те давления, которые производят изменения различных типов. В той мере, в какой функциональный анализ полностью концентрируется на функциональных следствиях, он склоняется к ультраконсервативной идеологии; в той же мере, в какой он обращается только к функциональным следствиям, он склоняется к ультрарадикальной утопии. В сущности же, он не радикален и не консервативен. 5. Вынужденные признать, что социальные структуры находятся в процессе постоянного изменения, функционалисты-аналитики тем не менее должны исследовать взаимозависимые и часто взаимоподдерживающие элементы социальной структуры. Как правило, оказывается, что большинство обществ интегрированы в такой степени, что многие, если не все, их отдельные элементы взаимно согласуются друг с другом. Социальные структуры не представляют собой случайного набора атрибутов, но эти атрибуты взаимосвязаны и часто взаимно поддерживают друг друга. Признание этого факта отнюдь не означает некритического принятия каждого status quo; не признать его - означает подвергнуться искушениям радикального утопизма.
 
 6. Напряжение и деформации в социальной структуре, которые накапливаются как дисфункциональные следствия существующих элементов этой структуры, не замыкаются с по
 мощью соответствующего социального планирования в какой-то небольшой ее части, но со
 временем приводят к разрушению институтов и фундаментальным социальным изменениям. Когда эти изменения выходят за пределы некоторой критической точки, определить
 которую бывает затруднительно, то принято говорить, что возникла новая социальная система.
 
 
 7. Однако мы вновь и вновь вынуждены повторять, что ни изменение само по себе, ни
 статичность сама по себе не могут быть предметом исследований аналитика-функционалиста. Когда мы рассматриваем ход всемирной истории, то можно достаточно ясно видеть, что все основные социальные структуры со временем либо постепенно изменяются, либо же внезапно прекращают свое существование. И в том и в другом случае они не являются вечно устойчивыми и неподдающимися изменению. Но в некоторый данный момент наблюдения любая такая социальная структура может быть достаточно хорошо приспособлена как к субъективным ценностям многих или большинства людей, входящих в нее, так и к тем объективным обстоятельствам, с которыми она сталкивается. Признать это обстоятельство - означает быть верным фактам, а не предвзятой идеологии. И в равной мере, если при наблюдении социальной структуры обнаружится, что она потеряла связь с потребностями людей или со столь же устойчивыми условиями действия, то и это должно быть признано. Только тот, кто посмеет признать как то, так и другое, может быть функционалистом-аналитиком.
 
  Это систематическое сравнение идеологических ориентации диалектического материализма и функционального анализа по одним и тем же вопросам приводит нас к выводу о том, что функциональный анализ, как и диалектика, отнюдь не необходимо связан со специфическими идеологическими тенденциями. Это не значит, что такого рода тенденции в скрытой форме не присутствуют в работах по функциональному анализу. Но эта идеологическая направленность представляется скорее внешней, чем внутренней характеристикой функциональной теории. Здесь, как и в других областях интеллектуальной деятельности, возможность злоупотребления чем-то не исключает возможности его применения. Критически пересмотренный функциональный анализ является нейтральным по отношению к основным идеологическим системам. В этой мере и только в этом ограниченном смысле он подобен тем теориям или инструментам физических наук, которые индифферентны к их использованию противоположными группами и в целях, которые часто не входили в намерения ученых.
 Идеология и функциональный анализ религии
  И в данном случае было бы весьма поучительным рассмотреть, хотя бы кратко, дискуссии, возникающие в связи с проблемой функции религии, для того чтобы показать, как логика функционального анализа принимается людьми, которые во всех остальных отношениях занимают противоположные позиции.
  Вопрос о социальной роли религии, безусловно, не является новым, он неоднократно поднимался на протяжении веков. Все наблюдатели, занимавшиеся этим вопросом, сходились на том, что религия представляет собою институционализированное средство социального контроля. Эта точка зрения выражается и в учении Платона о "благородной лжи", и во мнении Аристотеля, что религия "стремится убедить массу", и в аналогичном суждении Полибия, согласно которому "массы... могут быть управляемы только с помощью страха и ужаса перед таинственным и трагичным". Если Монтескье говорит о римских законодателях, что они стремились "внушить народу, который не боялся ничего, страх перед богами и использовать этот страх для того, чтобы вести этот народ туда, куда они пожелают", то Джавахарлал Неру отмечал на основе своего собственного опыта, что "единственными книгами, которые британские чиновники от всей души рекомендовали (политическим заключенным в Индии), были религиозные книги или романы. Удивительно, как близка сердцу британского правительства религия и как беспристрастно оно поощряет все ее виды". Существует, как можно видеть, древняя и прочная традиция мысли, утверждающая в той или иной форме, что религия служит тому, чтобы управлять массами. Представляется также, что способы выражения этой основной идеи дают нам ключ к идеологическим установкам того или иного мыслителя.
  Как обстоит дело с современным функциональным анализом религии? В своем критическом анализе нескольких главных современных теорий в социологии религии Парсонс суммирует некоторые из основных выводов по вопросу о "функциональном значении религии": "...если моральные нормы и чувства, их поддерживающие, имеют такое первостепенное значение, то с помощью каких механизмов, отличных от внешних процессов принуждения, они сохраняются в обществе? По мнению Дюркгей-ма, именно религиозный ритуал имел важнейшее значение как механизм выражения и укрепления тех чувств, которые чрезвычайно существенны для институционной интеграции общества. Эта точка зрения, как это ясно видно, близка ко взглядам Малиновского относительно значения похоронных церемоний как некоторого механизма, вновь утверждающего солидарность группы в связи с тяжелым эмоциональным напряжением. Таким образом, Дюркгейм выявил в более резкой форме по сравнению с Малиновским некоторые аспекты специфических отношений между религией и социальной структурой и к тому же показал новую функциональную перспективу данной проблемы, постольку поскольку он применил ее к обществу как целому, абстрагируясь от конкретных ситуаций эмоционального напряжения и нагрузки на индивидуума".
  И опять же, суммируя существенное открытие одного из главных сравнительных исследований в области социологии религии, Парсонс замечает, что, "может быть, самой поразительной чертой анализа религии Вебером является доказательство теснейшей связи между вариациями социально санкционированных ценностей и целей светской жизни и вариациями в господствующей религиозной философии великих цивилизаций" 31.
  Аналогичным образом при исследовании роли религии среди расовых и этнических меньшинств в США Дональд Янг отмечает тесную связь между их "социально санкционированными целями и ценностями в светской жизни" и их "доминирующей религиозной философией": "Одной из функций, которую призвана выполнить религия некоторого меньшинства, может быть функция примирения с низким социальным статусом данного меньшинства и дискриминационными последствиями этого статуса. Доказательства того, что религия выполняет эту функцию, могут быть обнаружены среди всех американских этнических меньшинств. С другой стороны, религиозные институты могут развиваться таким образом, что они будут побуждать и поддерживать восстания против низкого социального статуса. Так, индейцы-христиане, за некоторым исключением, оказываются более послушными, чем индейцы-язычники. Особые культы, объединяющие как христианские, так и языческие элементы, были обреченными на неудачу попытками выработать способы религиозного выражения, пригодные для индивидуальных и групповых обстоятельств. Один из этих культов ("танец призрака") с его учением о наступлении тысячелетней эры свободы от белого человека поощрял восстания. Христианство у негров, несмотря на то что в нем поощрялась словесная критика существующего порядка, подчеркивало вместе с тем необходимость принятия горестей этого мира в надежде на лучшие времени в потусторонней жизни. Многочисленные варианты христианства и иудаизма, принесенные иммигрантами из Европы и Мексики, несмотря на наличие общих националистических элементов, точно так же делали упор скорее на последующем вознаграждении за земные страдания, чем на непосредственном немедленном действии" 32.
  31 Р а г son s Т. Op. cit. P. 61, 63.
  32 Young D. American Minority Peoples. N. Y., 1937. P. 204. См. также: Simpson G. E., Yinger J. M. Racial and Cultural Minorities. N. Y., 1953. P. 522-530.
 
  Эти разнообразные и рассеянные замечания, заметно различные по своему идеологическому происхождению, обнаруживают сходство по некоторым основным моментам.
  Во-первых, все они рассматривают последствия конкретных религиозных систем для господствующих чувствований, для определения ситуации и действия. Наблюдается весьма большая степень согласованности мнений о том, каковы эти последствия. Ими считаются: укрепление господствующих моральных норм, покорное принятие этих норм, сдерживание честолюбий и откладывание вознаграждения (если того требует религиозная доктрина) и тому подобное. Однако, как замечает Янг, при определенных условиях религии могут провоцировать восстания, или же, как показал Вебер, религии выступали как факторы, мотивирующие и направляющие поведение большого количества мужчин и женщин, ставящих своей целью видоизменение социальной структуры. Поэтому было бы неверно заключать, что все религии и повсюду имели только одну функцию, а именно - создавать апатию масс.
  Во-вторых, марксистская точка зрения имплицитно, а функционализм явно утверждают следующее основное положение: системы религии влияют на поведение, они не просто эпифеномены, но частично независимые детерминанты поведения, ибо, по-видимому, отнюдь не безразлично, примут или не примут "массы" некоторую религию, как не безразлично, принимает или не принимает человек опиум.
  В-третьих, как предшествующие, так и марксистские теории рассматривают дифференциальные последствия религиозных верований и ритуалов для различных подгрупп и слоев в обществе, например, для "масс" точно так же как это делает немарксист Дональд Янг. Функционалист, как мы видели, не обязательно должен исследовать последствия той или иной религии для общества в целом.
  В-четвертых, начинает складываться мнение, что функционалисты с их акцентированием того, что религия представляет собой некий социальный механизм для "укрепления чувств, имеющих чрезвычайно существенное значение для институционной интеграции общества", могут и не отличаться значительно по их концептуальному аналитическому аппарату от марксистов. Последние, как мы видим, превратили метафору "Религия - опиум народа" в нейтральную констатацию социального факта и утверждают, что религия действует в качестве некого социального механизма, имеющего целью укрепить определенные светские, равно как и священные, чувства среди верующих.
  Различие во взглядах появляется только тогда, когда речь заходит об оценке этого факта, принимаемого обеими теориями. В той мере, в какой функционалисты говорят только об "институционной интеграции", не исследуя различные следствия интеграции, осуществляемой вокруг различных типов ценностей и интересов, они ограничивают себя чисто формальной интерпретацией, ибо интеграция является явно формальным понятием. Общество может быть интегрировано вокруг норм строгой кастовости, регламентации и покорности подчиненных социальных слоев, как оно может быть интегрировано вокруг норм открытой мобильности широких областей самовыражения и независимости суждений среди социальных слоев, временно занимающих низшее положение. И в той мере, в какой марксисты утверждают, безо всяких ограничений, что все религии и повсюду, безотносительно к их доктринальному содержанию и организационным формам, являются "опиумом" для массы, они также склоняются к чисто формальной интерпретации, которая не предусматривает возможности того, как мы это видим в цитате из Янга, что конкретные религии в конкретных социальных структурах скорее активизируют, чем усыпляют массы. Отсюда, именно в оценке этих функций религии, а не в логике анализа, порывают друг с другом марксисты и функционалисты. И именно с оценками вливается идеологическое содержание в сосуды функционализма. Сами же эти сосуды остаются нейтральными к их содержимому и в равной степени могут служить для хранения как идеологического яда, так и идеологического нектара.
 Логика процедуры. Распространенность функциональной ориентации.
  Конечно, функциональная ориентация не является новой и не ограничивается общественными науками. На социологической сцене она появилась относительно поздно, если сопоставлять с ее ранним и широким распространением в целом ряде других дисциплин.
  Центральная идея функционализма, выраженная в практике объяснения фактов путем установления их значения для больших структур, частью которых они являются, может быть найдена, по существу, во всех науках о человеке: в биологии и физиологии, психологии, экономике и юриспруденции, антропологии и социологии. Распространенность функционального мировоззрения сама по себе не гарантирует его научной ценности, хотя и говорит о том, что накопленный опыт побудил принять эту ориентацию всех наблюдателей-исследователей человека как биологического организма, как психологического субъекта действия, члена общества и носителя культуры.
  Более существенным является то, что опыт, накопленный ранее другими науками, может предоставить в наше распоряжение полезные методологические модели для функционального анализа в социологии. Использовать каноны аналитической процедуры этих, зачастую более точных дисциплин отнюдь не означает полностью принять их специфические концепции и методики. Воспользоваться логикой исследования, успешно применяемой в биологии, не означает вновь вернуться к принятию бесполезных по большей части аналогий и гомологии, которые в течение такого длительного времени зачаровывали последователей организмиче-ской социологии. Исследовать методологические рамки биологической науки не означает принять понятия, характеризующие специфический предмет этой науки.
  Логическая структура эксперимента, например, не отличается в физике, химии или психологии, хотя их субстанциональные гипотезы (гипотезы, относящиеся к их специфическим предметам исследования. - Прим. перев.), технические средства, основные понятия и практические трудности могут весьма сильно отличаться друг от друга. Точно так же заменители эксперимента в антропологии, социологии или биологии - планомерное, организованное наблюдение, сравнение и метод "различий" - не отличаются по своим логическим структурам.
  Обращаясь к краткому рассмотрению кэнноновской логики исследования в физиологии, мы стремимся поэтому найти некую методологическую модель, которая может оказаться полезной и для социологии, но мы не принимаем неудачных гомологии Кэннона между структурами биологических организмов и общества. Логика исследования в физиологии, по Кэннону, выглядит приблизительно следующим образом. Принимая основную идею Клода Бернара, Кэннон вначале указывает, что организм требует относительной устойчивости и постоянства. Тогда одна из задач физиолога состоит в том, чтобы дать "конкретное и детальное объяснение способов обеспечения устойчивых состояний организма". Рассматривая эти "конкретные и детальные" объяснения, приводимые Кэнноном, мы видим, что общая манера их построений оказывается неизменной безотносительно к тому, какую специфическую поблему он рассматривает. Характерное построение объяснения у Кэннона выглядит следующим образом: "Для того чтобы кровь... служила в качестве циркулирующей среды, выполняющей различные функции некоторого всеобщего переносчика питательных веществ и шлаков... должны быть некие механизмы, удерживающие кровь в сосудистой системе всякий раз, как возникает опасность ее утечки". Или же, беря другое положение: "Для того чтобы сохранить существование клетки, необходимо, чтобы... кровь с достаточной скоростью приносила к живым клеткам (необходимые) запасы кислорода".
  Установив потребности органической системы, Кэннон затем переходит к детальному описанию различных механизмов, с помощью которых удовлетворяются все эти требования (например, те сложные изменения, которые приводят к образованию тромба: местное сжатие пораненного сосуда, приводящее к уменьшению интенсивности кровотечения, ускоренное образование тромба благодаря выделению адреналина и его действию на печень и т. д.), или же он описывает различные биохимические устройства, которые обеспечивают нужный запас кислорода в нормальном организме и те компенсационные процессы, которые имеют место тогда, когда одно из этих устройств перестает действовать нормально.
  В общей форме логика функционального подхода в биологических науках включает следующую взаимосвязанную последовательность шагов. Во-первых, устанавливаются определенные функциональные требования организма, которые должны быть удовлетворены, чтобы организм мог выжить или действовать с некоторой степенью эффективности. Во-вторых, имеется конкретное и детальное описание механизмов (структур и процессов), с помощью которых происходит типичное удовлетворение этих требований в "нормальных" случаях. В-третьих, если некоторые из типичных механизмов для удовлетворения этих требований нарушены или функционируют неадекватно, наблюдатель чувствует необходимость найти компенсирующие механизмы (если таковые имеются), которые выполняют необходимые функции. В-четвертых, во всем вышеизложенном подразумевается, что существует детальное описание структуры, для которой выполняются функциональные требования, равно как детальное описание механизмов, с помощью которых выполняется функция.
  Логика функционального анализа столь прочно установилась в биологических науках, что вышеприведенные правила принимаются почти как нечто само собой разумеющееся. В социологии нет столь четко разработанной логики функционального анализа. Здесь не существует единого мнения о том, какой должна быть схема исследования. Для одних анализ состоит в установлении эмпирических взаимоотношений между "частями" социальной системы; для других - в выявлении "ценности для общества" некоторой социально стандартизированной практики или социальной организации; для третьих - в детальных описаниях целей формальных социальных организаций.
  Исследование разнообразных методов проведения функционального анализа в социологии приводит нас к выводу, что социологи в отличие, скажем, от физиологов, как правило не обладают операционно рациональной процедурой исследования, не собирают необходимых данных систематическим образом, не применяют одинаковых критериев истинности. Иными словами, мы находим в физиологии некоторую совокупность стандартных понятий, методик и схем, характеризующих метод функционального анализа, в то время как в социологии мы наталкиваемся на конгломерат понятий, методик и схем, которые зависят, как подчас кажется, от интересов и вкусов отдельных социологов. Конечно, это различие между двумя науками связано - и, может быть, в значительной степени - с различиями в характере данных, исследуемых физиологами и социологами. Относительно большие возможности для постановки экспериментов в физиологии, как очень хорошо известно, едва ли существуют в социологии. Но это вряд ли объясняет систематическое упорядочение процедур исследования и концептуального аппарата, которое мы наблюдаем в одном случае, и разрозненный, часто нескоординированный и нередко ошибочный характер этих процедур и аппарата в функциональной социологии.
 Парадигма для функционального анализа в социологии
  В качестве первого опытного шага в направлении кодификации функционального анализа в социологии предлагается парадигма понятий и проблем, которые являются центральными для данного подхода. Как скоро станет ясным, основные компоненты данной схемы возникли в ходе предыдущего изложения из критического рассмотрения терминологии, постулатов, понятий и идеологических ориентации, приписываемых функциональному анализу. В схеме они собраны вместе в компактной форме, что позволяет одновременно рассматривать основные требования функционального анализа и помогает исследователю вносить коррективы в выдвигаемые им интерпретации, чего трудно достичь, когда понятия разбросаны и скрыты в длинных рассуждениях. Данная парадигма дает нам основное ядро понятий, методик и выводов функционального анализа.
  Прежде всего необходимо отметить, что парадигма не представляет собой ряд категорий, которые вводятся заново; это скорее кодификация тех понятий и проблем, которые представали перед нами в ходе критического анализа имеющихся исследований и теорий в функциональном анализе. (Обращение к предыдущим разделам этой главы покажет, что в них были заложены основания для включения в парадигму каждой категории.)
 1. Явление (явления), которому приписываются функции
  Все социологические явления могут подвергаться - а многие из них и были подвергнуты - функциональному анализу. Основное требование состоит в том, чтобы объект анализа представлял стандартизованное (т. е. типизированное, повторяющееся) явление, такое, как социальные роли, институционные типы, социальные процессы, культурные стандарты, эмоциональные реакции, выраженные в соответствии с нормами данной культуры, социальные нормы, групповые организации, социальные структуры, средства социального контроля и т. д.
  Основной вопрос: что должно входить в протокол наблюдения данного явления, если оно должно быть подвергнуто систематическому функциональному анализу?
 2. Понятия субъективных предпосылок (мотивы, цели)
  На некотором этапе функционального анализа мы неизбежно прямо или косвенно обращаемся к представлениям о мотивах деятельности индивидов, включенных в исследуемую систему. Как показало предыдущее изложение, эти понятия субъективных склонностей часто ошибочно отождествляются со связанными с ними, но отличными от них понятиями объективных последствий некоторого мнения, убеждения и поведения.
  Основной вопрос: в каких типах аналитических исследований достаточно брать наблюдаемые мотивации как первичные факты, как данные, и в каких их следует рассматривать как проблематичные, производные из других данных?
 3. Понятия объективных (функции, дисфункции) последствий
  В современных истолкованиях понятия "функция" существует
 два типа неточностей:
  1) тенденция ограничивать социологические наблюдения позитивными вкладами социологического явления в социальную или культурную систему;
  2) тенденция путать субъективную категорию мотива с объективной категорией функции.
  Для устранения этой путаницы требуются соответствующие концептуальные разграничения.
  Первая проблема требует понятия множественности последствий и чистого балансового итога совокупности последствий.
  Функции - это те наблюдаемые последствия, которые способствуют адаптации или приспособлению данной системы.
  Дисфункции - это те наблюдаемые последствия, которые уменьшают приспособление или адаптацию системы. Существует также эмпирическая возможность нефункциональных последствий, которые просто безразличны для рассматриваемой системы.
  В любой данный момент явление может иметь как функциональные, так и дисфункциональные последствия. Это ставит перед нами трудную и важную проблему развития принципов определения чистого итогового баланса совокупности последствий (это, конечно, особенно важно при использовании функционального анализа для направления, формирования и проведения политики).
  Вторая проблема, возникающая при неточном употреблении понятия мотивов и функций, требует от нас введения понятийного разграничения между случаями, в которых субъективные цели совпадают с объективными последствиями, и случаями, когда они расходятся.
  Явные функции - это те объективные последствия, которые вносят свой вклад в регулирование или приспособление системы и которые входили в намерения и осознавались участниками системы.
  Латентные функции, соответственно, те объективные последствия, которые не входили в измерения и не были осознаны.
  Основной вопрос: каковы результаты превращения ранее скрытых функций в явные функции (включая проблему роли знания в человеческом поведении и проблемы "манипуляции" человеческим поведением)?
 4. Понятия социальной обслуживаемой функцией единицы
  Мы уже видели те трудности, которые возникают при ограничении анализа функциями, выполняемыми для "общества" в целом, поскольку явления могут быть функциональными для одних индивидов и подгрупп и дисфункциональными для других.
  Необходимо поэтому рассматривать некоторую совокупность единиц, для которых явление имеет предназначенные последствия: индивиды, занимающие различный статус, подгруппы, большие социальные системы и культурные системы (терминологически это предполагает понятия психологической функции, групповой функции, социетальной функции, культурной функции и т. д.).
 5. Понятие функциональных требований (потребности, предпосылки существования)
  Функциональный анализ и всякое исследование, с ним связанное, предполагает подразумеваемое или явно выраженное понятие функциональных требований рассматриваемой системы. Как отмечалось в другой работе33, это понятие является одним из самых туманных и наиболее спорных с точки зрения эмпирического содержания в функциональной теории. При социологическом употреблении оно часто оказывается либо тавтологией, либо определяется постфактум. Имеется тенденция ограничивать его содержание условиями "выживания" данной системы; имеется тенденция, как у Малиновского, включать в это понятие как социологические, так и биологические "потребности".
  33 Merton R. К. Discussions on theory" // ASR. 1949. N 13. P. 164-168. Parsons "Position of sociological
  Отсюда возникает трудная проблема установления типов функциональных требований (всеобщих vs. специфических) и методов проверки теоретических предположений относительно данных требований. Основной вопрос: что необходимо для установления законности применения такой переменной, как "функциональное требование", в ситуации, где невозможно строгое экспериментирование?
 6. Понятие механизмов, через которые выполняются функции
  Функциональный анализ требует "конкретного и детального объяснения механизмов", с помощью которых выполняется функция. Это относится не к психологическим, а к социальным механизмам (т. е. разделение по ролям, обособление институциональных требований, иерархическое расположение ценностей, социальное разделение труда, ритуалы и церемонии и т. д.).
 Основной вопрос: имеется ли в нашем распоряжении полный перечень социальных механизмов, аналогичный, скажем, обширному перечню психологических механизмов? Каковые методологические проблемы, связанные с различением действий этих социальных механизмов?
 7. Понятие функциональных альтернатив (функциональных эквивалентов или заменителей)
  Как мы уже установили, если мы отказываемся от необоснованного положения о функциональной необходимости конкретных социальных структур, то мы испытываем потребность в некотором понятии функциональной альтернативы, эквивалента или заменителя. Это ставит перед нами проблему определения диапазона изменчивости явлений, оставаясь в котором, они могут выполнять определенную функцию. Этот диапазон вносит подвижность в застывшую картину существующего и неизбежного.
  Основной вопрос: поскольку научное доказательство эквивалентности предполагаемых функциональных альтернатив требует в идеальном случае строго поставленного эксперимента и поскольку это часто практически неосуществимо в крупномасштабных социологических ситуациях, то какие практические методики исследования смогли бы наиболее полно заменить логику эксперимента?
 8. Понятия структурного контекста (или ограничивающего влияния структуры)
  Диапазон вариаций в явлениях, при которых они могут выполнять соответствующие функции в социальной структуре, не является беспредельным. Взаимозависимость элементов социальной структуры ограничивает фактические возможности изменений или функциональных альтернатив. Понятие ограничивающего влияния структуры соответствует в сфере социальных структур тому, что Гольденвейзер назвал "принципом ограниченных возможностей" в широком смысле. Непонимание значения взаимозависимости и ограничивающего воздействия структуры ведет к утопическому мышлению, в котором молчаливо предполагается, что определенные элементы социальной системы могут быть устранены, не повлияв при этом на всю систему. Взаимозависимость и влияние структуры признается как марксистами (например, Марксом), так и немарксистами (Малиновским).
  Основной вопрос: насколько данный структурный контекст ограничивает диапазон вариаций явлений, в котором они могут эффективно удовлетворять функциональные требования? Можно ли найти при условиях, которые еще следует определить, некоторую неопределенную сферу, в которой любая из широкой совокупности альтернатив будет выполнять данную функцию?
 9. Понятие динамики и изменения
  Мы отмечали, что функциональный анализ имеет тенденцию сосредоточивать внимание на статике социальной структуры и пренебрегать изучением структурных изменений.
  Такое подчеркивание статики не является внутренне присущим теории функционального анализа. Подчеркивание статического момента в данной теории возникает как побочное следствие того, что ранние функционалисты-антропологи выступили против предшествующей тенденции в антропологии писать надуманные истории дописьменных обществ. Эта практика, полезная в то время, когда она впервые была применена в антропологии, принесла вред, когда она была перенесена в работы некоторых социологов-функционалистов.
  Понятие дисфункции, которое связано с напряжением, принуждением, давлением на структурном уровне, дает некоторый аналитический метод изучения динамики и изменений. Каким образом наблюдаемые дисфункции могут иметь место в конкретной социальной структуре, не вызывая ее нестабильности? Создает ли накопление напряженности и деформаций в социальной системе некоторую силу, которая стремится направить изменения таким образом, чтобы они приводили к уменьшению напряженности?
  Основной вопрос: сосредоточивая преимущественное внимание на понятии социального равновесия, не игнорируют ли тем самым функциональные аналитики явление социального неравновесия? Какие находящиеся в нашем распоряжении методики позволяют социологу более точно определять накопление напряжений и деформаций в социальной системе? В какой мере знание структурного контекста позволит социологу предвидеть наиболее вероятные направления социальных изменений?
 10. Проблемы, связанные с установлением достоверности положений функционального анализа
  При изложении парадигмы мы неоднократно привлекали внимание читателя к тем специфическим моментам в гипотезах, наблюдениях, характеристиках, связанных с функциональным анализом, достоверность которых должна быть установлена. Установление истинности тех или иных положений данной теории требует прежде всего разработки строгих методик анализа, приближающихся, насколько возможно, к логике экспериментального исследования. Это требует систематического рассмотрения всех возможностей и недостатков сравнительного функционального анализа (как межкультурного, так и межгруппового).
  Основной вопрос: в какой степени функциональный анализ ограничен трудностью определения адекватных выборок социальных систем, которые могут быть подвергнуты сравнительному (квазиэкспериментальному) изучению?
 
 11. Проблемы идеологического функционального анализа знания
  Ранее подчеркивалось, что функциональный анализ не является органически связанным с определенной идеологической позицией. Это не противоречит факту, что отдельные работы этой школы и отдельные гипотезы, выдвигаемые функционалистами, могут играть определенную идеологическую роль. Тогда специфической проблемой социологии знания становится: в какой степени социальная позиция социолога-функционалиста (т. е. его отношение к "клиенту", финансирующему исследование) повлияла на саму постановку проблемы, на его предположения и понятия, заставила его игнорировать возможные выводы из находящихся в его распоряжении данных?
  Основной вопрос: как определить идеологическую окраску функционального анализа и в какой мере некоторая специфическая идеология связана с основными положениями, принимаемыми социологами? Связаны ли эти положения со статусом и ролью социолога в исследовании?
  Прежде чем мы приступим к более детальному исследованию некоторых частей этой парадигмы, давайте выясним, каким образом могла бы быть она использована, ибо можно умножать таксономии понятий до бесконечности, никак не влияя на решение задач, стоящих перед социологическим анализом. Каковы же тогда цели парадигмы и как ею можно будет пользоваться?
 Цель парадигмы
  Первая и основная цель данной парадигмы - дать... систематическое руководство для адекватного и плодотворного применения функционального анализа. Эта цель, очевидно, предполагает, что данная парадигма содержит некоторый минимальный набор понятий, с которыми должен оперировать социолог для того, чтобы осуществить правильно построенный функциональный анализ. Очевидно также, что данная парадигма время от времени может использоваться и для критической оценки работ в области функционального анализа. Таким образом, она должна служить в качестве компактного, сокращенного руководства для проведения исследований в области функционального анализа и для оценки достоинств и недостатков ранее проделанных исследований. Недостаток места позволяет нам рассмотреть применение лишь части парадигмы для критической оценки отобранных в данных целях исследований.
  Во-вторых, парадигма должна подводить нас непосредственно к постулатам и (часто молчаливо принимаемым) предположениям, лежащим в основе функционального анализа. Как мы уже обнаружили в первых разделах этой главы, некоторые из этих гипотез имеют очень большое значение, другие - несущественны и без них можно обойтись, и, наконец, третьи оказываются сомнительными и даже вводящими в заблуждение.
  В-третьих, парадигма пытается сделать социолога восприимчивым не только к узко научному значению различных типов функционального анализа, но и к их политическим, а иногда и к идеологическим следствиям. В парадигме особое внимание уделено моментам, где функциональный анализ предполагает скрытое политическое мировоззрение, и моментам, в которых он оказывает влияние на "социальную технологию".
  Очевидно, в данной главе не могут быть детально рассмотрены большие и сложные проблемы, охваченные нашей парадигмой. Такое рассмотрение должно быть осуществлено в специальной книге. В последующем изложении мы ограничимся только применением первых частей данной парадигмы к весьма небольшому количеству случаев функционального анализа в социологии. Время от времени мы будем использовать эти случаи в качестве отправных точек для рассмотрения специфических проблем, неполно и несовершенно проиллюстрированных этими исследованиями.
 На что должно быть обращено внимание при функциональном анализе
  На первый взгляд кажется, что простое описание явления, подвергающегося функциональному анализу, заключает в себе мало или не заключает никаких трудностей. По-видимому, необходимо описывать данное явление "так полно и так точно", как это только возможно. Тем не менее при более пристальном рассмотрении этой рекомендации сразу становится очевидным, что она принесет мало пользы наблюдателю. Представьте себе только, с какими трудностями столкнется новичок-функционалист, располагающий только этой рекомендацией, когда он попытается ответить на вопросы: что я должен наблюдать, что я должен занести в мой протокол наблюдателя и что я могу без всякого ущерба опустить?
  Отнюдь не предполагается, что в настоящее время можно дать детальный и обстоятельный ответ на эти вопросы; мы не можем не признать, что данный вопрос сам по себе вполне законен и что косвенные ответы на него частично были даны. Для того чтобы вычленить эти имплицитные ответы и обобщить их, необходимо проанализировать имеющиеся работы по функциональному анализу с точки зрения того, какие типы данных систематически включаются в эти работы, безотносительно к тому, какое явление подвергается анализу и почему включают именно эти, а не другие данные.

<< Пред.           стр. 6 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу