<< Пред. стр. 2 (из 2) След. >>
Список литературы по разделу
Управление и государственное администрирование
Существует широко укоренившееся утверждение, что русские и центральные азиаты не имеют демократических традиций и, следовательно, не готовы к демократии. Это утверждение заслуживает внимания. Люди могут иметь свои собственные концепции демократии и хорошего управления. Аргумент, что наши люди не готовы для этого, может служить оправданием для малой элиты делать то, что она захочет. Мюриэль Эткин доказывает в своей работе о постсоветском Таджикистане:
Существует опасность в объяснении авторитаризма или конфликта в современной политике Центральной Азии в условиях народных исторических традиций. Такие аргументы могут быть использованы как вид культурного релятивизма, чтобы оправдать репрессивность режим или допустить, что обращение к политическому насилию первобытно в людях и потому не подлежит изменению. Эта точка зрения также допускает, что если люди, не привыкли к демократии, то они не возражают против плохого с ними обращения. Традиционные концепции царствования среди персов Центральной Азии, предков современных таджиков, многое положили в утверждение справедливого правила. Таким образом, хорошим правителем был тот, кто не только обеспечивал безопасность и гарантировал внутренний порядок, но также управлял в соответствии с господствующими политическими, религиозными и социальными убеждениями, а не в соответствии с личными капризами, и был внимательным к нуждам его подданных. Финансовая поддержка учености и искусства повысила бы репутацию хорошего управленца.
Это говорило о том, что при реформах 1990-х годов относительно небольшое внимание было оказано управлению и реальным потокам влияния и информации, которые поддерживают его работу. Эти модели влияния и информации уместны как в рамках правительственных органов, так и среди них, они также относятся к НПО и бизнесу, которые имеют взаимоотношения с этими органами, и которые помогают исполнять работу управления.
Уместны следующие вопросы:
* Какие виды связей существуют между правительственными органами, НПО и бизнесом и с какой целью?
* Какие типы людей имеют влияние и власть, и что является основой их влияния и власти?
* Какие существуют основания для доступа к деньгам, привилегиям и связям, и каким образом эти ресурсы распределяются в рамках правительственных органов и между ними?
* Какие виды посредников существуют в рамках организаций и между ними, и что является основой их способности выступать посредниками (например, длительные дружеские отношения; семейные связи; профессия; официальное положение; общий опыт; региональная, религиозная или этническая тождественность)?
Путь, по которому информационные потоки (например, в соответствии с устоявшимися сообществами и интересами, не теми, которые условия работы, в той степени, в который они существуют, могли бы диктовать) могут освещать многое о деятельности правительства. Часто, мало официальных каналов информации устанавливалось в рамках органов или между ними, даже тех, которые вовлечены в параллельную деятельность. Около сорока (или семидесяти) лет управления ослабили механизмы обратной связи и официальной институциональной подвижности. Коммунистические режимы поддерживали узкие ограничения на информацию; даже телефонные книги в пределах правительственных органов были четко классифицированы.
Аналитик польской коррупции утверждает, что большинство коммуникаций зависит от информационных контактов среди людей в различных органах. "Это не классическая официальная государственная структура", по его наблюдениям. Нанесение на карту реальных каналов коммуникаций (кто имеет доступ к информации и на каких условиях) показывает, что процессы управления, которые вопрошают об официальной структуре, плохо подготовлены для исследования.
Гипотетический пример, доноры финансируют проект по борьбе со СПИДом, что всецело осуществляется Министерством здравоохранения и социального благосостоянии страны. Если действующий принцип информационного потока и кооперации - это устоявшиеся взаимоотношения, и соответствующие чиновники этих министерств не имеют таких взаимоотношений, то программа АНТИ-СПИД будет работать так, как и было задумано. Задача доноров в том, что бы помочь создать для этих чиновников стимулы делиться информацией и работать вместе.
Касаясь вопросов управления уместны следующие вопросы:
* Каким образом и от кого правительственные чиновники получают информацию, переломную для ежедневного принятия решений и работы? Какие существуют организационные принципы (например, знакомство, родство, общие задачи или интересы) согласно тому, какая информация реально протекает?
* Какие существуют основания для решения проблемы (например, знакомство, родство, общие задачи или интересы)?
Модели Управления иГосударственно-частные образования
Осознавая того или нет, политика донора и его программы повлияли на модели управления и государственно частные образования, которые развились в странах Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза. Донорское сообщество рассматривало НПО как способ децентрализации служб. Модели, которые были сделаны доступными и им даже содействовали, не всегда приводили к конечному результату, который воображали себе доноры.
Например, некоторые американские программы помощи и американские организации продвигали идею привлечения внешних ресурсов для решения проблем правительственных служб. Такая модель или локальные версии такой модели были применены в некоторых областях управления, по крайней мере, в нескольких российских городах, включая главный город Сибири. Городская администрация учредила ряд пунктов в своем бюджете, что бы дать возможность НПО конкурировать ради денег, для осуществления специальных социальных проектов. Местные цели имели сходство с целями западных доноров: децентрализация служб, создание гражданского общества, формирование гражданской инициативы.
Американские сторонники идеи привлечения внешних ресурсов, вероятно, подразумевали, что будет достигнут близкий результат. Кроме того, несмотря на то, что как позитивные, так и негативные результаты можно было наблюдать, выводы не обязательно были близки к наблюдателям за управлением в США. Прежде всего, городская администрация служит не для того, что бы систематически призывать к внесению предложений, которые точно специфицируют нужды города, для удовлетворения их за счет внешних финансовых проектов. Результатом стало то, что НПО представили на рассмотрение всевозможные проектные предложения. Городские бюрократы отобрали проекты без достижения какого-либо очевидного консенсуса (до или после представления предложений) относительно потребностей. И хотя некоторые внешние атрибуты конкурирующих предложений присутствовали, было не ясно, до какой степени принятие решений основано на достоинствах в противоположность связям.
Многие НПО появились именно для того, чтобы выпрашивать правительственные деньги, которые стали доступны. Многие из этих НПО были основаны и возглавляемы профессионалами, которые уже работали как школьные администраторы или как администраторы приюта для сирот, учителями или психологами. Появление НПО и получение правительственных грантов дало им возможность пополнить их скудные государственные жалования. Приобретение дополнительной работы по их профессии было вполне понятно гораздо более привлекательно для них, чем сведение концов с концами посредством работы таксистом или челночной торговли.
Новые средства управления имели следующие результаты: Проекты породили энтузиазм и чувство самодостаточности, а также ощущение "принятия дел в собственные руки" как на стороне НПО, так и городских властей. Проекты, которые получили финансирование, действительно стали полезны и желанны.
Однако, модель, примененная городской администрацией, не могла рассматриваться как рациональный, систематический путь предоставления услуг. В условиях исполнения работы правительства, подход оказался, в лучшем случае, случайным. Многие потребности, которые подлежали удовлетворению (и к которым теперь привлекались внешние ресурсы), были встречены предыдущим коммунистическим правительством и были лишены финансирования только в течение экономического упадка 1990-х годов. Новое внешнее финансирование было, по крайней мере, попыткой вновь удовлетворить нужды, которыми пренебрегали в течении экономического кризиса. Таким образом, модель внешнего финансирования могла стать временной мерой, предоставляющей некоторые услуги, хотя и очень неровно. В то же самое время, это дополняло зарплаты профессионалов, которым прежде, возможно не было нужды создавать НПО, что бы зарабатывать себе на жизнь.
Этот опыт наводит на мысль, что некоторые предосторожности могут быть приемлемыми. Также стоит указать, что практика США по внешнему финансированию, возможно, ещё в прогрессе. Хотя США выставляется по всему миру как позитивная модель "обновлённого правительства", право не всегда соответствовало тенденциям. Федеральное правительство выписывает жалования для миллионов более ограниченных и субсидируемых служащих, а не для гражданских служащих. Однако, как показал Дэн Гатман, с "частными" служащими, поставляющими услуги от управления комплексом ядерного оружия и аспектами военных операций до разработки правительственных бюджетов и политики, законы, призванные защищать граждан от злоупотреблений чиновников, обычно не применяются к неправительственным служащим, которые несут управленческую службу. Имплементация системы внешнего финансирования в контексте со много меньшими требованиям отчетности, мониторинга и ответственности, чем в США, является, по крайней мере, не отмеченной на карте территорией.
В дополнение к презентации новых моделей управления, доноры также безоговорочно отстаивали определенные государственно-частные образования посредством программ помощи, которые умышленно не принимали во внимание правительства. Многие реформы и социальные инженерные достижения 1990-х годов имели тенденцию разводить правительство и частный сектор. Некоторые, в связи с этим, ослабили и без того незначительное управление. Например, проекты помощи, которые в интересах эффективности учреждали "частные" организации или НПО, параллельные государству, чтобы обойти государственные органы, и часто выполняли функции, которые обычно рассматриваются как сфера деятельности правительства, могут разрушить и без того слабые или угнетенные кризисами государства. Эти организации, особенно когда учреждаются в обществах основанных на клике, часто способствуют экспансии влияния клики и её деятельности во множестве сфер и областей.
Например, благодаря значительной экономической помощи России всё же не удалось результативно провести предполагаемые экономические реформы, частично из-за того, что она была распределена через единственный клан, который имел конкурирующие отношения с другими кланами и очевидно недостаточную заинтересованность в работе ради более обширных публичных интересов. Доноры учредили российские организации для осуществления реформаторской деятельности, однако упустили из виду тот факт, что они возглавлялись единственным кланом, и что этот клан руководил реформой, процессами развития и официальными институтами. Не только эта вспомогательная политика затруднила законные экономические реформ, она также антагонизировала другие кланы, которые, ожидалось, будут вовлечены в процесс и посодействуют антиамериканской и антирыночной реакции. Хотя логическое обоснование учреждения частных организаций зачастую должно не принимать во внимание бюрократические и неэффективные государственные организации, необходимо воздерживаться от аргументов за "эффективность" в учреждении организаций, которые будут вытеснять и далее ослаблять государство.
Выбор Партнеров и Центристские Институты
Смысл представленного здесь анализа заключается в важности обращения очень пристального внимания на происхождение, сообщества и повестки дня партнеров и собеседников на стороне реципиента. Необходимо - как для успеха реформы, так и для репутации донора - не работать с единственной группой, которая определяется как принадлежащая - исполняющая приказания - единственной клике. Следует предпринять попытки работать с более, чем одной кликой и, если возможно, построить стратегии для взаимодействия групп.
Усилия по сдерживанию коррупции, если они должны осознаваться как таковые на стороне реципиента, должны иметь межкликовый характер и, если возможно, иметь широкую основу. Это особенно сложно в тех посткоммунистических странах, которые были охарактеризованы, как испытывающие дефицит "публичной сферы". Однако такой пробел появился, что бы была предпринята попытка развить центристские институты, даже более решающие.
В любом усилии построить институт необходимо помочь стимулировать центристские неприсоединившиеся институты. Здесь доноры могут сделать заявление - и иметь длительное влияние - работая, чтобы построить институты, не дающие преимуществ одной политико-экономико-социальной группе над другой. Важно соблюдать нейтралитет и демонстрировать, что вспомогательные средства используются для поддержания демократических структур так, что все могут принести пользу. Проекты должны восприниматься как непредвзятые, и как работающие в интересах всей страны, а не отдельных групп в её пределах.
Одна программа помощи, финансируемая первоначально Исследовательской Службой Конгресса США, а позднее Советом Европы, обеспечила поддержку новым парламентам региона, таким образом, что они могли развить справедливые системы информации, которыми смогли пользоваться все парламентарии вне зависимости от политической принадлежности. Эта программа была успешна и признана как таковая, поскольку была политические нейтральной. Отсутствие приверженности какой-либо партии оказалось переломным фактором для успеха программы.
Дальнейший Смысл Антикоррупционных Инициатив
Со второй половины 1990-х годов, борьба с коррупцией стала главным приоритетным направлением сообщества международного развития. Такие международные организации, как Всемирный Банк, начали антикоррупционные мисси по всему миру. Банковские инициативы "институциональной реформы" - это одна из двух главных областей её антикоррупционной работы, сфокусированной на снижении возможностей для коррупции. Институциональный анализ предпринят для исследования институтов, которые затрагивают "производительность" публичного сектора, которая подразумевает пополнение, обучение, продвижение государственных служащих.
Как мы видели, этнографические оценки освещают концептуальные проблемы с классическим определением коррупции - злоупотребление государственной властью в личных целях. Неформальные группы часто затуманивают и опосредуют поле деятельности посредством таких форм как гибкие организации. Группы и индивиды также могут пересекать сферы в рамках государства, маневрируя взад и вперед между официально-публичной и частно-публичной сферами, которые сосуществуют и частично совпадают.
За приемлемостью определения коррупции лежит вопрос существования антикоррупционных стратегий. Каким образом структура принимающего правительства сама взаимодействует с коррупцией и антикоррупционным усилиями? Проблема здесь - это чиновничье использование криминальных групп и переплетение кланов с сегментами государства. Такая ситуация может разрушить принятие некоторых американских правовых норм и антикоррупционных программ, а также программ по организованной преступности, которые обучают антикоррупционным мерам российские правительственные органы. Если иногда чиновники используют закон и мафию взаимозаменяемо для решения проблем, что это означает для проектов американских правоохранительных органов, которые работают со своими дубликатами в России? Идея правительства обладать маленькой независимой жизнеспособность отдельно от клана может подорвать применение этих программ.
Несмотря на имидж воспринимаемой коррупции в Центральной и Восточной Европе и бывшем Советском Союзе, здесь может быть несколько средств антикоррупционного воздействия, которые могут быть опробованы. Они включают в себя неофициальные кодексы чести и структурированые дискуссии по коррупции в рамках контрольных кругов. Традиционные утверждения чести и уважения остаются довольно сильны в некоторых странах и в некоторых кругах. В некоторых обществах, по-прежнему существуют, традиционные уважаемые посредники и категории деятелей, что внушает широкое уважение и может быть использовано для оказания помощи в установлении стандартов и для успокоения полемики. В некоторых странах Центральной Азии и Кавказа, например, уважаемые представители старшего поколения или их группы, выполняющие такие роли, можно мобилизовать для принятия участия в антикоррупционной повестке дня.
Например, в Узбекистане Махаллас, соседствующие группы сообщества исламского происхождения, помогает решить конфликты, касающиеся как внутренних вопросов, таки земельных споров. Это традиционные институты, однажды инкорпорированные в советскую действительность, сегодня махаластцы восстанавливают себя в правах под мантрой постсоветского "возвращения к корням". Кыргызстан также имеет, уважаемые неформальные власти. Аксакал или "белая борода" означает старого опытного человека, который отличил себя своими действиями и рассматривается как некто, способный помочь регулировать отношения в сообществе. Люди выбирают как зрелых женщин, так и мужчин для службы в советах и судах аксакала, регулирующих споры.
Дискуссии с определенным количеством профессионалов в Польше наводят на мысль, что атмосфера была обычной для рассуждений о том, какая практика в рамках отдельных профессий, таких как право и медицина, приемлема либо неприемлема. Неофициальная дискуссия в рамках социального круга или профессиональных кругов, таких как врачи или юристы, могла бы стать полезной для установления стандартов и повышения самосознания.
Можно задать следующие вопросы: Какие существуют стандарты? Какая существует приемлемая и неприемлемая практика, а так же кодексы поведения? Такие дискуссии могли обозначить те области, в которых необходим международный мониторинг и установление стандартов для членов неформальных профессиональных кругов и обществ. Люди чувствительны в отношении профессиональной репутации, такие дискуссии могли пробудить чувство собственного достоинства, а также усилить профессиональную ответственность. Доноры могли бы учредить форумы и искусно помочь стимулировать такую дискуссию.
Заключение
Мировые общеупотребимые названия - "НПО", "гражданское общество" и "приватизация" часто скрывают тот факт, что сейчас отсутствует осведомленность о действительной практике и моделях существования государственно-частных образований, интегрированных в управление и общество. Касательно Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза исследование "переходного периода" часто игнорировало роль неформальных систем в формировании государства. Кроме того, в течение переходного периода неформальные группы и сообщества в регионе развились или продолжали развиваться, поскольку коммунистический государственный монопольный контроль над ресурсами был утрачен или потерпел крах, а возможности заполнить образовавшийся вакуум имелись в достаточном количестве. Неформальные системы играли первостепенную роль во многих реформаторских процессах 1990-х годов - от приватизации и экономической реструктуризации до публичной администрации, развития НПО и гражданского общества.
Общепринятая терминология государственного развития и институциональных изменений не адекватна для того, чтобы охватить всю сложность возникающих государственно-частных образований. Не случайно, что этнографы, исследующие регион, ввели свои собственные термины, такие как "институциональные кочевники", "реструктурирующие сообщества", "неправящие коалиции", "гибкие организации", "клан-государства". Направления, в которых общепринятая терминология не применяется к предыдущим коммунистическим государствам, поучительны. Свойства неформальных систем представляют некоторые из этих направлений.
Эти направления включают следующее: единицей принятия решения являются неформальная группа; неформальные группы и сообщества действуют во множестве областей - политической, экономической, правовой; неформальные группы и сообщества действуют в частной и государственной сферах, бюрократии и рынке, правовой и неправовой сферах, опосредуют их и затуманивают границы между ними. При постсоциалистических преобразованиях большое политико-экономическое влияние выпало на долю тех, кто умело смешивал, затемнял смысл и опосредовал эти сферы и области. Политико-экономическое влияние находилось именно в контроле взаимодействия государственной сферы и частной. Многие итоги, такие как распределение и владение ресурсами создавались в битвах на государственно-частной почве.
Степень и природа проницаемости государства неформальными группами и сообществами поставлены на карту. Заменили ли неформальные группы и сообщества предыдущее централизованное государство (или большую его часть) или просто проникли в него до некоторой степени? Я выделил две модели: "частично присвоенное государство" и "клан-государство". Эти модели разделяют определенный набор общих черт: обе обозначают фрагментированное государство, приватизированное до определенной степени "институциональными кочевниками", чьи экономические возможности остаются зависимыми от политических связей. Обе модели характеризуются сомнительными группами, предприятиями и институтами, расположенными где-то между государственной сферой и частной. Государственно-частные предприятия и мероприятия, общие для обеих, расширяют сферу государства. Результатом может стать укрупненное государство, которое включает индивидов, группы, предприятия и институты, характеризуемы неопределенностью и уклончивостью. В теории это государство ответственное. На практике, однако, оно обладает лишь незначительным контролем.
Этнографические выводы по государственно-частным образованиям в регионе бросают вызов определению "захваченного государства" и классическому определению коррупции - "злоупотребление государственной властью в личных целях". Эти выводы иллюстрируют, государственно-частное различие может быть изменчивым, подразделенным, частично дублируемым или вовсе непонятным. Государства могут быть фрагментированы соперничающими кланами. Этот вид этнографических знаний следует применять к предлагаемым политическим, экономическим, социальным изменениям. Отсутствие внимания к этому виду знаний может дорого обойтись, поскольку без него невозможно узнать, каким образом новые реформаторские меры или политика могут вызвать резонанс в рамках рассмотренных обществ.
Часть III: От пагубной империи до мафии
С момента разрушения Советского Союза в конце 1991 года американский стереотип "пагубной империи" был замещен совершенно другой концепцией, равно неподходящей новой России: это концепция "мафии". Западные образы мафии сосредоточены на "криминальных" предприятиях, широко распространенной коррупции, и их потенциальной угрозе общему благосостоянию. Чтобы убедиться, стереотип новой России, такой как мафия, имеет некоторую правдивость. Платежи чиновникам общеприняты. Контрактные киллеры и трафик наркотиков, проституция - широко распространены. Трансграничная торговля на черном рынке оружием и ядерными материалами абсолютно известна, и зачастую представляется западными СМИ и правительствами как угроза национальной безопасности. И поскольку восприятие этой угрозы стало ближе к дому через организованную преступность, действующую в США, противостояние организованной преступности, происходящее от предыдущей "пагубной империи", соответствовало росту промышленности США. Американский нормативный массив, антикоррупционная программа и программа против отмывания денег развивались и имплементировались с расширенным мониторингом со стороны правоохранительных и разведывательных органов.
Массовая характеристика обществ Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза, как криминальных и коррумпированных, внешними аналитиками, и журналистами, делает неясным то, каким образом народы региона сами конструируют утверждение преступности и коррупции. Широко используемые термины, такие как "мафия", часто употребляемые для пробуждения здравого смысла общества перед лицом драматических изменений, вероятно, неправильно понимаются на Западе. Некоторые отношения и практика, которые рассматриваются людьми в регионе как благотворные или, по крайней мере, приемлемые, могут быть криминализованными сторонними наблюдателями. По сравнению с внутренней деятельностью организованной преступности, многие народы в регионе рассматривают устоявшуюся официальную практику, которую представители Запада могли бы отнести к категории коррупционной - включая традиционные подарки врачам и других поставщиков услуг - такой же нормальной, как чаевые шофёру или разносчику пиццы.
Опыт людей в преступности и коррупции, а также концепции преступности и коррупции вышли за рамки права, взаимоотношений и разумных установок, которые возникли ещё при предыдущей коммунистической системе и были сформированы посткоммунистическими годами реформ. В течение периода государственного социализма, картины права стали глубоко внедренными в дихотомии коммунизма против капитализма и государства против общества. При коммунизме народы региона квалифицировали их взаимоотношения с государственной бюрократией, создавая различия между государством и обществом; поскольку люди всенародно ссылались на себя как на общество, они использовали неформальные социальные сообщества, чтобы оказывать сопротивление и растаивать планы государства. Теперь, после провала коммунистических правительств, эти сообщества обмена - ведущие политику и бизнес через и в рамках самих себя - продолжают играть роль в конфигурации людских восприятий права, справедливости и преступности. Важно что, те сообщества улаживания дел в пределах государства и за его рамками, которые привнесли персонифицированные сообщества граждан в государственную экономику и бюрократию, продолжают разбивать барьеры между государственной сферой и частной, создавая гибридные организации для улаживания необходимых дел, что из западной капиталистической перспективы может нарушить предписанную роль государства в частной экономике и роль частных организаций в управленческих процессах. Особенно из перспективы западных концептуализацией границ между государственной сферой и частной, популярные формы общества в регионе могут предстать преступными.
Пока государство против общественной идеологии возбудило людские взгляды при коммунизме, граждане реорганизовали государственно-общественное разделение посредством неформальных социальных сообществ. Сегодня неформальные сообщества затуманивают сферы - государственную и частную, бюрократическую и рыночную, легальную и нелегальную, которые на Запада более ограничены и разделены понятиями преступности и коррупции. Кроме того, когда западные институты экспортируют правовое правило, они часто налагают предположения на другие общества, которые могут не совпадать с местными взглядами, на то, каким образом государственному и частному следует взаимоотноситься. Например, антикоррупционные программы, проведенные Всемирным банком и другими международными организациями, основаны на широком употребления понятия коррупции - злоупотребление государственной властью в личных целях - и зачастую на идеализированных утверждениях государственно-частных отношений, которые могут не применяться даже на Западе. Каковы значение и роль понятия коррупции там, где государственно-частное различие является неопределенным?
В посткоммунистических странах государственно-частная граница может быть изменчивой, подразделенной, частично совпадающей или вовсе непонятной. Умелые акторы смешивают, опосредуют и иным образом формируют государственное и частное, рынок и бюрократию, законное и незаконное в личных или групповых интересах. На Западе такие государственно-частные образования, вероятно, могут быть неправильно истолкованы как преступные. Кроме того, каждый вид деятельности, который пересекает государственно-частную границу, не обязательно представляет собой коррупцию.
Более того, в регионе люди не обязательно уравнивают нарушение закона и преступность. Представители Запада, возможно, приучены к довольно ясным стандартам для осуждения того, кто виновен (даже если эти стандарты не всегда или не часто применяются), предполагая, что преступность где-либо определяется на основе таких генеральных директив; однако в России, например, стандарты, применяемые для решения вопроса кто - преступник, могут не быть столь ясными. Как при коммунизме, судебное преследование подозреваемого преступника может зависеть от факторов в политико-экономической сфере - таких как политическая и экономическая принадлежность обвиняемого, а также должность подозреваемого преступника. Закон, который выражает в меньшей степени систему разделенных идеалов, чем механизм осуществления власти в социальных отношениях, может быть использован как оружие одной группой против другой.
Другая точка межкультурного недоразумения касается широко распространенного использования термина мафия в регионе. Отнесение некоторых индивидов и групп в регионе к категории "мафии" стало общепринятой практикой. По всему региону можно услышать голословные обвинения в принадлежности к мафии в отношении широкого спектра групп, от чиновников, которые принимают взятки и бывшей номенклатуры управленцев, которые приобрели государственные фабрики по заниженным ценам, до обычных уличных преступников и бывших осужденных с их собственными вооруженными силами. Мафия также может иметь этническое измерение; например, поляки говорят о российской мафии, а россияне о чеченской мафии. Одна этническая группа обвиняет другую в причастности к мафии.
Термин мафия можно понять только в контексте. В обществах многих стран Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза мафия стала публично признанной конструкцией для публичной экспрессии. Она пришла, чтобы организовать и символизировать познания многих людей, чьи общества, сформированные коммунистическим прошлым, испытали драматические и иногда разрушающие изменения. Мафиозная структура дает возможность людям, которые полны страха и столкнулись с неопределенностью, возложить ответственность и определить первопричины изменений. Голословные обвинения в причастности к мафии, кажется, проявляются наиболее сильно в странах, недосовершивших глубочайший социальный и экономический переворот. Как пишет Нэнси Райз: "Мафия присутствует в ежедневных разговорах и в народной культуре: мафия является ключевым символом, через который люди выражают свои восприятии и нравственные оценки систематической трансформации". Присутствие мафии в народной культуре может усилить западные стереотипы российской мафии.
Сегодняшние встречи бывших коммунистических стран с Западом могут создать ситуации, в которых как представители Востока, так и Запада подразумевают различные объекты под словами, которые используют и те, и другие, такие как мафия и коррупция. В этих странах популярные пути сообществования, которые затуманивают государственно-частные границы, могут оказаться нелегальными и коррумпированными с внешней стороны, и с Запада, могут быть некорректно объединены с практикой подобной мафиозной. В регионе новое неравенство и неопределенность, которые сопровождали крах коммунизма и достижение капитализма, могут привести к заимствованию людьми термина мафия для выражения своих обманутых надежд, пока оцениваются как преступные сообщества, обеспечивающие влияние в рамках государства и доступ к благосостоянию в рамках изменяющейся экономики. В обоих случаях, использование криминализирующих понятий для определения различий (будь они организационными или просто не теми, которые ожидались) подавляет понимание того, каким образом различный исторический опыт государства может привести к различной популярной практике в смешивании государственного и частного секторов.
Для объяснения этих разобщностей, необходимо исследовать сферы, в которых мафии - реальные и мнимые - развились в регионе, и, исследовать акторов, которые могли объяснить их привлекательность. Обжуливание, детализированное в основной части текста, является наследием коммунистического прошлого, помогающим объяснить, почему представители Запада склонны криминализировать неформальные системы обмена (которые были всепроникающими при коммунизме) и обращение к мафии в настоящее время. Еще одно наследие - это концепция Другого, как использовано антропологами коммунистических обществ. Оно отсылает к выражению "мы против них", то есть "мы" (хорошие парни) против правящей элиты (неправильно направленной и/или всемогущей). В Восточной Европе и бывшем Советском Союзе эта концепция была выражена в условиях общество против государства, оппозиция против коммунистов и добродетельный Восток против Империалистического Запада. Как в основной части текста, так и в этом приложении, я показываю то, каким образом наследие коммунистического прошлого формирует мафию, как публичную экспрессию и то, каким образом коррупция и организованная преступность, происходящие из Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза, могут быть неправильно истолкованы на Западе.
Мафия, Нравственность и "Другое"
Наследие обжуливания и Другого дало строительный материал мафии - реальной или мнимой - который реформы прошлого десятилетия помогли сконфигурировать. Три дополнительных черты коммунистического опыта - относительное равенство доходов, низкая преступность и подозрительность государства - также поспособствовали сегодняшнему возвышению "мафии". Поскольку мафии разрослись, все эти наследия коммунизма обеспечивают выгодные позиции, с которых граждане рассматривают достижение глобального капитализма и оценивают его сущность в противовес своим ожиданиям. Как и в других странах, где крутые перемены, демократические идеологии и капитализация покрыли вчерашние общества и опыт - такие как Южная Африка в муках тысячелетнего капитализма, описанная Джоном Комароф и Джином Комароф - результаты не оправдали ожидания. Например, в таких странах как Россия и Украина развивается огромная пропасть между крошечным меньшинством, обладающим огромным состоянием, и обширным большинством населения с очень маленьким, для сравнения, уровнем обеспеченности.
Результат, как и в Южной Африке, это - "моральная паника" и поиск первопричин неожиданных неравенств. Под влиянием западных СМИ некоторые народы Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза призвали криминальные структуры отчетливо произнести и определить первопричины их разочарований и лишений гражданских прав. В ироничном твисте мафия стала символическим "козлом отпущения" при переходе к глобальному капитализму, поскольку люди превращают их собственные негосударственные источники демократии и экономического выживания в колдовские социальные безнравственные машины. Преступность связана с завладением и хранением ресурсов, огромными различиями в количестве накопленных богатстве, и с тем фактом, что такие несоответствия зачастую являются более показными, чем предварительно допустимыми. Все это возбуждает мнения, что люди с привилегиями достигли их посредством сомнительного грязного сотрудничества ценой тех, кто менее удачлив.
Компонент наследия, относительно равенства доходов заключается в том, что при коммунизме начальник зарабатывал не на много больше, чем его секретарь. При посткоммунизме крупнейшие начальники - владельцы миллиардов долларов - припрятали большую часть своей наличности на швейцарских и оффшорных банковских счетах. В результате незначительная часть тех, кто имел хорошую должность для извлечения преимуществ из происходящих перемен, оказалась в очень выгодном положении, в то время как большинству других далеко не так повезло.
Население России, например, испытало многочисленные лишения в течении всего периода реформ. Одно авторитетное исследование определило, что 38% населения жило в бедности к концу первой четверти 1999 года, в сравнении с 28% одним годом ранее. Реальные доходы в июне 1999 года составляли 77% от уровня 1998 года. В 1999 году российские граждане стали еще беднее. На повороте тысячелетий, по оценкам 70% россиян жили за чертой бедности, либо незначительно выше этого показателя. По-прежнему, многие россияне и другие народы региона продолжали стремиться к более справедливому распределению богатств.
В течение периода реформ другая сильная идея оживила общества Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза: идея о том, что люди сами могут извлекать преимущества из новых экономических возможностей и аккумулировать обширные богатства. Однако, для многих людей такие "возможности", как системы пирамид, обратились в жестокий обман.
Джон Комароф и Джим Комароф, пишущие о Южной Африке, определяют очень схожее обстоятельство - "мир, в котором возможность быстрого обогащения, накопления состояния искусными методами всегда явно существует". Они объясняют:
С одной стороны, существует восприятие, подтвержденное мимолетными картинами обширного богатства, которые проходят через большинство постколониальных обществ и переходят в руки нескольких людей: таинственные механизмы рынка до настоявшего времени владеют ключом к невообразимым богатствам; ... С другой стороны, существует пробуждающееся чувство холодного отчаяния, сопровождающее упущенные обещания процветания, о том, что каждый будет свободен спекулировать и аккумулировать, расточать и потворствовать подавленным желаниям. Однако, для многих тысячелетний момент прошел без явного возмещения.
Тысячелетний момент, как в Южной Африке так и в посткоммунистических странах связан с драматической системной переменой и переходом к глобальному капитализму. Джон Комароф и Джим Комароф разработали:
Подъем тайной экономики в постколониальных, постреволюционных обществах, будь они в Европе или в Африке, кажется переопределенным. Во-первых, эти общества склонны быть такими, в которых оптимистическая вера в частное предпринимательство сталкивается с реалиями неолиберальной экономики: непредсказуемыми изменениями в местоположении производства и спросе на рабочую силу; сильными трудностями, свойственными осуществлению постоянного контроля над пространством, временем и потоками денег; неопределенной ролью государства; окончанием старых политических регулировок без каких-либо четких линий, вне чистого интереса; неопределенностью, окружающей истинную природу гражданского общества и (пост?) модернистскую тему. Такими предстают результаты подъема тысячелетнего капитализма, как они прочувствованы большей частью современного мира.
В Центральной и Восточной Европе и бывшем Советском Союзе людской шок и трудность в приспособлении к драматическим, непонятным, быстрым, пугающим изменениям, следующим за более стабильными годами эры ушедшей Второй мировой войны, обеспечивают область для властвования символической мафии. Люди приписывают мафии богатство других и оплакивают свои собственные нужды. Они спрашивают, "как это может быть, что у них получилось всё так хорошо, пока я стараюсь изо всех сил".
Другое наследие коммунистического прошлого, касательно вновь обретенных богатств немногими представляет собой наследие низкой преступности. Граждане часто связывают приобретение и поддержание богатства с ростом преступности. Явная, опасная, насильственная и иногда организованная преступность, например, наемные убийства банкиров, политиков, разразились в обществах с незначительным опытом в таких преступлениях и очень низкими показателями преступности, но с некоторой приверженностью западным стереотипам мафии по ТВ и в кино. Это вызывает у людей ассоциации мафии, которая, возможно, стоит за этими преступлениями. Хотя большинство преступлений, ассоциируемых с мафией, обычно ограничено для сокращения столкновений между конкурирующими группами, у среднего числа граждан присутствует чувство опасения. Они могут стать невольными жертвами насилия, даже если не его предполагаемыми целями.
От двух наследий - относительного равенства доходов и низкой преступности - тесно связанных между собой, к наследию подозрительности. Огромное количество подозрений дополняло систематическое жульничество, преступность и относительное процветание. Поскольку государственная пропаганда при коммунизме была ненадежной и противоречила ежедневной жизни, люди научились "жить во лжи", как это описал Ваклав Хавель - не доверять официальным объяснениям. Поскольку многое должно было быть устроено "под столом" в экономии дефицита, многие сделки были окутаны тайной. Каждый день требовал значительных политических навыков и доверия. Кто бы что ни делал и ни получал, реальные людские мотивации и лояльность были зачастую не тем, чем представлялись. Это привело, по-видимому, к бесконечной спекуляции и подозрительности на всех уровнях общества - от научного или бюрократического объяснения продвижения соответствующих коллег до объяснения гражданами крупного богатства соседа.
Катерин Вердери приравнивает это к колдовству. "Разговор о мафии - это как разговор о черной магии", пишет она. "Это способ отнесения сложных социальных проблем злобным и не видимым силам". Это представляется схожим с южноамериканским фокусом на колдовстве, когда одни люди обвиняют других в черной магии. Таинственные механизмы, пишет Комароф, которые "стали объектом подозрительности, зависти и порочных сделок", подразумевали "вмешательство мистических сил в производство ценностей, отвлекая их поток для эгоистических целей". Колдуны жизнерадостны, поскольку они "перегоняют сложные материальные и социальные процессы в понятные человеческие мотивы...".
Это именно то рассуждение в контексте Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза, которое побуждает людей объяснять сегодняшние перемены в условиях влияния мафии. Против истоков неопределенности, экономического упадка мира, "в котором большинство существует в бедности благодаря таинственным махинациям меньшинства", разговор о мафии выражает чувство, что зловещие силы вдали от людского контроля натягивают поводья и виновны в их неудачах. При наличии мафиозного ярлыка, некто указывает пальцем на определенного человека или группу, такую как бизнес конкуренты или политическая оппозиция, и предполагает, что они находятся под чарами зловещей власти. Мафиозный ярлык является неопровержимым обвинением.
Заключение
В посткоммунистических странах мафия, как обвинение в преступности и безнравственности, не является возвратом к прошлым традициям. Наоборот, это ответ людской неудовлетворенности их текущими, иногда несчастными жизненными обстоятельствами. Это путь определения ответственности тех, кто пожал плоды Нового Капитализма, пока им самим, по-видимому, деспотически отказано в плодах, которые для некоторых явились вполне достижимыми. Как доказали Джон Комароф и Джим Комароф, разговор о мафии является ответом на маргинализацию, чтобы "тысячелетний капитализм" принял меры в отношении многих своих реципиентов.
1 Дихотомия (прим. пер.) - последовательное деление целого на две части или на два противопоставляемых друг другу подкласса; противопоставление двух объектов, находящихся в оппозиции друг к другу.
2 Zhuz (с англ.) - семья, клан или орда (Прим. пер.).
??
??
??
??
<< Пред. стр. 2 (из 2) След. >>
Список литературы по разделу