<< Пред.           стр. 18 (из 30)           След. >>

Список литературы по разделу

 все или почти все события обнаруживаются в сочетании. Если одно или
 несколько из них отсутствуют -- это совсем не плеврит или, по меньшей мере,
 не настоящий плеврит"2. Болезнь как имя -- есть частное бытие, но как слово
 -- оно обладает конфигурацией. Номиналистская редукция существования
 освобождает постоянную истину. И вот почему:
  3. Клинический взгляд совершает над патологическими феноменами
 редукцию химического типа. Взгляд нозографистов вплоть до конца XVIII
 века был взглядом садовника;
  необходимо было опознать в разнообразии внешнего вида специфическую
 сущность. В начале XIX века вводится другая модель -- модель химической
 операции, которая, изолируя составные элементы, позволяет определить
 композицию, установить общие точки сходства и различия с другими множествами
 и основать, таким образом, классификацию, базирующуюся более не на
 специфических типах, но на фор-
  _______________
  1 Ibid., р. 66. 2 Ibid., p. 66.
  184
 
  мах связи: "Вместо того, чтобы следовать примеру ботаников, не должны
 ли нозологисты скорее принять систему химиков-минерологов, то есть
 довольствоваться классификацией элементов болезни и их наиболее частых
 сочетаний?"1. Понятие анализа, с которым мы уже познакомились, примененное к
 клинике в квази-лингвистическом и квази-математическом смысле2, теперь
 приблизится к химическому смыслу: оно будет иметь в качестве горизонта
 изоляцию чистых веществ и создание таблицы их сочетаний. Осуществляется
 переход от темы комбинаторики к теме синтаксиса и, наконец, к теме
 сочетания.
  И, соответственно, взгляд клинициста становится функциональным аналогом
 огня химических горелок. Именно благодаря ему сущностная чистота феноменов
 может освободиться:
  он является агентом, отделяющим истины. И совсем как пламя выдает их
 тайну лишь в живости самого огня, и было бы напрасным ворошить однажды
 погасший огонь, оставивший лишь мертвую золу, caput mortuum, точно
 так же в речевом акте и живой ясности, которая проливается на феномены,
 раскрывается истина: "Это совсем не останки болезненного пламени, вносящие в
 медицину знания; это род пламени"3. Клинический взгляд -- это взгляд,
 сжигающий вещи до их конечной истины. Внимание, с которым наблюдают, и
 движение, которым высказывают, в конце концов восстанавливаются в этом
 парадоксальном пожирающем акте. Реальность, рассуждение о которой он
 спонтанно читает, чтобы восстановить ее такой, какова она есть, не столь
 адекватна самой себе,
  _________________
  1 Demorcy-Delettre, Essai sur I 'analyse applique au
 peifeclionnement de la medecine, p. 135. 2 Cf. supra, chap.VI. 3
 Amard, Association intellectuelle, t. II, p. 389.
  185
 
  как можно было бы это предположить: ее истинность дается в разложении,
 которое лучше, чем чтение, ибо речь идет об освобождении внутренней
 структуры. Отсюда видно, что клиника существует не просто для чтения
 видимого, она -- для раскрытия тайн.
  4. Клинический опыт идентифицируется с хорошей
 чувствительностью. Медицинский взгляд -- это не то же, что
 интеллектуальный взгляд, способный под явлением обнаружить неискаженную
 чистоту сущностей. Это -- конкретный чувствительный взгляд, взгляд,
 переходящий от тела к телу, весь путь которого располагается в пространстве
 осязаемых проявлений. Полная истина для клиники есть чувственная истина.
 "Теория почти всегда молчит или исчезает у постели больного, чтобы уступить
 место наблюдению и опыту. Эх! На чем основываются наблюдения и опыт, если не
 на связи с нашими чувствами? И что будет с тем и другими без этих верных
 проводников?"1. Если это знание на уровне непосредственного использования
 чувств не дано сразу, если оно может приобретать глубину и мастерство, то не
 за счет смещения плоскости, позволяющего ему достичь иного, чем оно само, а
 благодаря полностью внутреннему господству в своей собственной области; оно
 углубляется лишь на свой уровень, относящийся к чистой чувствительности, так
 как ощущение никогда не рождает ничего, кроме ощущения. Что же тогда такое
 "взгляд врача, который часто берет верх над самыми обширными познаниями и
 наиболее прочным образованием, если не результат частого, методического и
 правильного упражнения чувств, из которого происходит эта легкость
 применения, эта живость
  _____________
  1 Corvisart, предисловие к переводу Auenbrugger, Nouvelle methode
 pour reconnaitre les maladies internes de la poitrine (Paris, 1808), p.
 VII.
  186
 
  связей, эта уверенность суждения, иногда столь быстрого, что все
 действия кажутся симультанными и совокупность которых подразумевается под
 названием чутья?"1. Таким образом, эта чувственность знания, которая тем не
 менее содержит в себе соединение больничной и педагогической сфер,
 определение области вероятности и лингвистической структуры реального,
 связывается в хвале непосредственной чувствительности.
  Вся размерность анализа разворачивается единственно на уровне эстетики.
 Но эта эстетика не только определяет исходную форму любой истины; в то же
 время она предписывает правила исполнения. На следующем уровне она
 становится эстетикой в том смысле, что предписывает нормы искусства.
 Чувственная истина открывает в дополнение к самим по себе чувствам
 красивую чувствительность. Вся сложная структура клиники кратко
 излагается и свершается в чарующей быстроте искусства: "В медицине все или
 почти все, зависящее от взгляда, или счастливого инстинкта, уверенности,
 находится скорее в самих ощущениях артиста, нежели в принципах искусства"2.
 Техническая основа медицинского знания превращается в советы осторожности,
 вкуса, умения, требуется "великая проницательность", "большое внимание",
 "большая точность", "большая ловкость" и "великое терпение"3.
  На этом уровне все правила приостановлены или, скорее, те правила,
 которые образуют сущность клинического взгляда, заменяются
 мало-помалу и в кажущемся беспорядке теми, что вскоре образуют взор, и они
 существенно различны. Взгляд в самом деле содержит в себе открытую область,
 и его основ-
  _____________
  1 Corvisart, ibid., p. X.
  2 Cabanis, Du degre de certitude (3 d., Paris, 1819), p. 126.
  3 Roucher-Deratte, Lecons sur l'art d'observer (Paris, 1807), p.
 87--99.
  187
 
  ная активность относится к сукцессивному порядку чтения. Он
 констатирует и обобщает, он восстанавливает постепенно имманентные
 структуры, он распространяется на мир, который уже является миром языка, и
 вот почему он спонтанно объединяется со слухом и речью. Он формирует как
 особую артикуляцию два фундаментальных аспекта Говорения (то, что высказано,
 и то, о чем говорится). Взор же не витает над полем, он упирается в точку,
 которая обладает привилегией быть центральным или определяющим пунктом.
 Взгляд бесконечно модулирован, взор двигается прямо: он выбирает, и линия,
 которую он намечает, в одно мгновение наделяет его сутью. Он направлен,
 таким образом, за грань того, что видит; непосредственные формы
 чувствительности не обманывают его, так как он умеет проходить сквозь них,
 по существу он -- демистификатор. Если он сталкивается со своей жесткой
 прямолинейностью, то чтобы разбить, чтобы возмутить, чтобы оторвать
 видимость. Он не стеснен никакими заблуждениями языка. Взор нем как
 указательный палец, который изобличает. Взор относится к невербальному
 порядку контакта, контакта, без сомнения, чисто идеального, но в конечном
 итоге более поражающего, потому что он лучше и дальше проникает за
 вещи. Клиническое око открывает сродство с новым чувством, которое ему
 предписывает свою норму и эпистемологическую структуру: это более не ухо,
 обращенное к речи, это указательный палец, ощупывающий глубину. Отсюда эта
 метафора осязания, с помощью которой врачи без конца хотят определить, что
 такое их взгляд1.
  Представленный самому себе в этом новом образе, клинический опыт
 вооружается, чтобы исследовать новое пространство: осязаемое пространство
 тела, которое в то же самое
  _____________
  1 Corvisar, текст, цитированный выше, р. 122.
  188
 
  время есть непрозрачная масса, где скрываются секреты, невидимые
 повреждения и сама тайна происхождения. И медицина симптомов мало-помалу
 приходит в упадок перед этими органами, локализацией и причинами, перед
 клиникой, полностью упорядоченной патологической анатомией. Это эпоха Биша.
 
 
  Глава VIII Вскройте несколько трупов
  Очень рано историки связали новый дух медицины с открытием
 патологической анатомии; она появилась с тем, чтобы определить его суть,
 продвигать его, прикрывать, формируя одновременно и наиболее живое
 выражение, и самое глубокое обоснование; казалось, методы анализа,
 клиническое обследование, вплоть до реорганизации школ и госпиталей,
 заимствуют его значение. "Во Франции для медицины началась совершенно новая
 эпоха... анализ, примененный к исследованию физиологических феноменов,
 просвещенный вкус к писаниям Античности, объединение медицины и хирургии,
 организация клинических школ -- произвели эту удивительную революцию,
 характеризуемую прогрессом в области патологической анатомии"1. Она получила
 любопытную привилегию внести первичные принципы своей позитивности в
 завершающий момент знания.
  Почему произошла эта хронологическая инверсия? Почему время того, что
 содержалось в самом начале, открывая и уже оправдывая путь, разместится в
 конце движения? На протяжении 150 лет повторяли одно и то же объяснение:
 медицина не смогла найти подходов к тому, что ее научно обосновывало,
 медленно и с осторожностью совершая обход такого главного препятствия, как
 религия, мораль, глупые предрассудки, запрещавшие вскрытие трупов.
 Патологическая анатомия жила полуподпольной жизнью на границах запрета,
 благодаря сме-
  _______________
  1 Р. Rayer, Sommaire d'une histoire abregee de l'anatomie
 pathologique (Paris, 1818), introd., p. V.
  190
 
  лости тайных знании и терпя проклятия; вскрывали только под сенью
 неверных сумерек, в великом страхе мертвых: "перед рассветом, с приближением
 ночи" Вальсальва "украдкой пробирался на кладбища, чтобы там изучить на
 досуге развитие жизни и ее разрушение"; видели, в свою очередь, как Моргани
 рылся в гробницах и погружал свой скальпель в трупы, покоящиеся в гробу"1.
 Затем наступило Просвещение; смерть обрела право на ясность и стала для
 философии объектом и источником знаний: "Когда философия принесла свой факел
 цивилизованным народам, было наконец разрешено устремить испытывающий взгляд
 на безжизненные останки человеческого тела, и эти останки, еще недавно
 бывшие гнусной жертвой червей, становятся плодородным источником наиболее
 полезных истин"2. Прекрасная метаморфоза трупа: не слишком уважительное
 отношение приговорило его к гниению, к черной работе разложения; в дерзости
 жеста, который режет только для того, чтобы пролить свет, труп становится
 самым ясным моментом облика истины. Знание движется туда, где формировалась
 личинка.
  Эта реконструкция исторически ложна. Моргани в середине XVIII века не
 испытывал трудностей с вскрытием трупов, как и, несколькими годами позже,
 Гюнтер. Конфликты, о которых поведал его биограф, носили скорее
 анекдотический характер, и не указывали ни на какую оппозицию принципу.
 Венская клиника, начиная с 1754 года, включала секционный зал, точно такой
 же, как .был создан Тиссо в Пави; Дезо в Отель-Дье почти свободно
 "демонстрировал на безжизненном
  ______________
  1 Rostan, Traite elementaire de diagnostic, de prognostic,
 d'indications therapeutiques (Paris, 1826), t.I, p. 8. 2 J.-L. Alibert,
 Nosologie naturelle (Paris 1817), Preliminaire, I, p. LVI.
  191
 
  теле повреждения, делавшие искусство бесполезным"1. Достаточно
 вспомнить статью 25 декрета Марли: "Предписываем магистратам и директорам
 госпиталей снабжать трупами профессуру для анатомических показов и обучения
 хирургическим операциям"2. Итак, в XVIII веке нет недостатка в трупах, нет
 ни разрушенных погребений, ни черных анатомических месс, вскрытия совершенно
 не были тайной. Благодаря часто встречающейся в XIX веке иллюзии, которой
 Мишле придал размеры мифа, история одолжила концу старого режима оттенки
 последних лет Средневековья, смешав с раздорами Возрождения проблемы и споры
 Aufclarung .
  В истории медицины эта иллюзия имеет точный смысл, она употребляется
 как ретроспективное оправдание: если старые верования имели столь долго
 такую силу запрета, то как же медики должны были испытывать, со всей силой
 своего стремления к познанию, вытесненную потребность вскрывать трупы. Здесь
 -- источник заблуждения и безмолвная причина, заставляющая его свершаться с
 таким постоянством: со дня, когда появилось допущение, что поражение
 объясняет симптом, и что патологическая анатомия обосновывает клинику,
 следовало призвать в свидетели преобразованную историю, в которой вскрытие
 трупа, по крайней мере в качестве научной потребности, предшествовало
 наконец объективному наблюдению больных: необходимость познать смерть уже
 должна существовать, когда появляется желание понять живое. В любом случае
 воображалось нечто вроде черной мессы вскрытия,
  _____________
  1 Cf. 1'histoire de 1'autopsie du geant, in D. Ottley, Vie de
 John Hunter, in AEuvres completes de J. Hunter (trad. fr., Paris,
 1839), t.I., p. 126.
  2 M.-A.Petit, Eloge de Desault (1795), in Medecine du caeur, p.
 108.
  3 Здесь -- Просвещение (Примеч. перев.).
  192
 
  церкви воинствующей и страдающей анатомии, скрытый дух которой
 оправдывал бы клинику до своего проявления в регулярной, дозволенной и
 повседневной практике аутопсии.
  Но хронология не податлива: Моргани публикует свой De sedlbus1 в
 1760 году и через Sepulchretum2 Боне находится в явной
 преемственности с Вальсава. Леотар обобщает эти работы в 1767 году. Без
 всяких моральных или религиозных споров труп становится частью медицинской
 области. Итак, у Биша и его современников сорок лет спустя возникает чувство
 нового открытия патоанатомии по другую сторону мрачной зоны. Латентный
 период отделяет текст Моргани, также как и открытие Ауэнбрюггера от их
 использования Биша и Корвизаром: сорок лет, бывшие теми годами, когда
 сформировался клинический метод. Именно там, а не в старых навязчивых
 тревогах, покоится момент вытеснения: клиника, нейтральный взгляд,
 устремленный на проявления, частотность и хронологию, занятый объединением
 симптомов и их схватыванием в языке, был по своей структуре чужд этому
 исследованию немого и вечного тела; причины или локализация были ему
 безразличны: история, но не география. Анатомия и клиника не однородны:
 сейчас, когда установлена и далеко отодвинута во времени связь клиники и
 анатомии, может показаться весьма странным, что именно клиническое мышление
 в течение сорока лет мешало воспринять урок Моргани. Конфликт существовал не
 между юным знанием и старыми верованиями, но между двумя обликами знания.
 Для того, чтобы внутри клиники обрисовать и воспринять призыв к
 патологической анатомии, требовалось взаимное приспособление: здесь --
 появление новых географических линий, а там -- нового спо-
  ____________
  1 О местонахождении (лат. --Примеч. перев). 2 Кладбище (лат.
 --Примеч. перев.).
  193
 
  соба чтения времени. На исходе этого противоречивого структурирования
 познание живой и неопределенной болезни смогло приспособиться к ясной
 видимости смерти.
  Снова открыть Моргани не означало, однако, для Биша разрыва с
 клиническим опытом, который был только что приобретен. Напротив, верность
 методу клиницистов в сущности остается. И именно по другую ее сторону
 забота, разделяемая им с Пинелем, придает основание нозологической
 классификации. Парадоксальным образом возвращение к вопросам De
 sedibus происходит, начиная с проблемы группировки симптомов и
 упорядочивания болезней.
  Как Sepulchretum и множество трактатов XVII и XVIII веков,
 тексты Моргани обеспечивали спецификацию болезни с помощью локального
 распределения симптомов или их исходных моментов. Анатомическое
 распределение было руководящим принципом нозологического анализа:
 исступление принадлежало, как и апоплексии, заболеваниям головы, астма,
 перипневмония и кровохаркание образовывали близкий класс, потому что
 локализовались в груди. Болезненное сродство покоилось на принципе
 органического соседства: пространство, его определявшее, было локальным.
 Классификационная медицина, а затем клиника оторвали патологический анализ
 от этого регионализма и установили для него пространство одновременно и
 более сложное, и более абстрактное, где оно было проблемой порядка,
 последовательности, совпадений и изоморфизма.
  Основное открытие Трактата о мембранах, систематизированное
 затем в Общей патологии -- это принцип расшифровки телесного
 пространства, являющегося сразу интерорганическим, интраорганическим и
 трансорганическим. Ана-
  194
 
  томическии элемент перестал определять фундаментальную форму
 пространственного распределения и управления через отношение соседства
 путями физиологического и патологического сообщения: он стал лишь вторичной
 формой первичного пространства, устанавливающего его с помощью свертывания,
 соположения, уплотнения. Это фундаментальное пространство целиком
 определялось тонкостью ткани. Общая анатомия насчитывала их 21:
 клеточная, нервная животной жизни, нервная органической жизни, артериальная,
 венозная, ткань выделяющих сосудов, поглощающих, костная, медуллярная,
 хрящевая, фиброзная, фибро-хрящевая, животно-мышечная, мышечная, слизистая,
 серозная, синовиальная, железистая, кожная, эпидермоидная и волосяная.
 Мембраны есть индивидуальные тканевые варианты, которые несмотря на их
 крайнюю тонкость, "связываются только непрямыми организационными отношениями
 с соседними частями"1. Глобальный взгляд всегда смешивает их с органом,
 который они покрывают или определяют. Существует анатомия сердца без
 различения перикарда, легкого -- без изоляции плевры, брюшина смешивается с
 желудочными органами2. Но можно и следует производить анализ этих
 органических объемов по тканевым поверхностям, если требуется понять
 сложность функционирования и их поражения: полые органы выстланы слизистыми

<< Пред.           стр. 18 (из 30)           След. >>

Список литературы по разделу