<< Пред. стр. 35 (из 54) След. >>
Список литературы по разделу
Однако, по-видимому, и это единство не является
устойчивым, поскольку ведь для того, чтобы произвести один и
тот же предмет, потребуется в зависимости от совершенства
производственного процесса (то есть от степени
установленного разделения труда) более или менее долгий
труд. Но ведь меняется здесь не сам труд, а отношение труда
к количеству производимой им продукции. Труд, понимаемый как
рабочий день, как тяготы и усталость, -- это устойчивый
числитель; варьируется лишь знаменатель (количество
производимых объектов). Работник, которому приходится одному
осуществлять те восемнадцать различных операций, которые
необходимы, скажем, для производства булавки, смог бы
сделать, несомненно, за весь свой рабочий день десятка два
булавок; а десять рабочих, занятых лишь одной или двумя
операциями каждый, могли бы вместе сделать за рабочий день
сорок восемь тысяч булавок, то есть в среднем по сорок
восемь сотен каждый. Производительная мощность труд
увеличилась, количество предметов, произведенных в одну и ту
же единицу времени (один рабочий день), увеличилось, стало
быть, их меновая стоимость понизится, а это означает, что
каждый из них в свою очередь может приобрести лишь
пропорционально меньшее количество труда. При этом труд по
отношению к вещам не уменьшается, уменьшается количество
вещей на единицу труда.
Обмен и в самом деле происходит потому, что существуют
потребности; без них не было бы ни торговли, ни труда, ни
того разделения труда, которое делает его более
продуктивным. И обратно, именно потребности, по мере их
удовлетворения, ограничивают и труд, и его
совершенствование: "Так как возможность обмена ведет к
разделению труда, то степень последнего всегда должна
ограничиваться пределами этой возможности, или, другими
словами, размерами рынка"<$FАдам Смит. Исследование о
природе и причинах богатства народов, с. 30.>. Потребности и
обмен продуктов для их удовлетворения остаются основой
экономики: они и сам труд, и организующее его разделение
выступают лишь как следствия. Однако в самом обмене, в ряду
эквивалентов, та мера, которая устанавливает равенства и
различия, отлична от потребностей по своей природе. Эта мера
не просто связана с желаниями индивидов, меняясь и
варьируясь вместе с ними. Это мера абсолютная, если тем
самым подразумевается, что она не зависит ни от настроения
людей, ни от их аппетита; он навязывает себя им извне: это -
- время их жизни, это ее тяготы. Исследования Адама Смита
представляют собой существенный сдвиг по сравнению с
исследованиями его предшественников: он различает причину
обмена и меру обмениваемого, природу того, что подлежит
обмену, и единицы, позволяющие его расчленение. Обмен
происходит потому, что имеются потребности и имеются объекты
потребности, однако порядок обменов, их иерархия и
выявляющиеся здесь различия устанавливаются в конечном счете
единицами труда, вложенного в эти объекты. Если на уровне
человеческого опыта -- на том уровне, который вскоре будет
назван психологическим, -- кажется, будто люди обмениваются
тем, что им "необходимом, полезно или приятно", то для
экономиста под видом вещей обращается именно труд; перед ним
не объекты потребности, представляющие друг друга, но и
время и тяготы труда -- преобразованные, скрытые, забытые.
Этот сдвиг весьма важен. Правда, Адам Смит, подобно
своим предшественникам, еще исследует то поле позитивности,
которое в XVIII веке называлось "богатствами"; и он также
понимает под этим объектом потребности (то есть объекты
некоей формы представления), которые представляют друг друга
в перипетиях и процессах обмена. Однако уже внутри этого
самого удвоения, стремясь упорядочить законы, единицы и меры
обмена, он формирует такой принцип порядка, который не
сводит к анализу представления: он выявляет труд, его
тяготы, его длительность, тот рабочий день, который
разрывает и вместе с тем потребляет человеческую жизнь.
Эквивалентность объектов желания устанавливается теперь не
посредством других объектов и других желаний, но посредством
перехода к тому, что им полностью чужеродно. Если в
богатствах существует некий порядок, если с помощью одного
можно приобрести другое, если золото стоит вдвое дороже
серебра, то это не потому, что люди имеют сопоставимые
желания, не потому, что телом они испытывают один и тот же
голод, а душою повинуются одним и тем же авторитетам, --
нет, это потому, что все они подчинены времени, тяготам,
усталости и, в конце концов, самой смерти. Люди совершают
обмен, поскольку они испытывают те или иные потребности и
желания; однако сама возможность обмена и порядок обмена
обусловлены тем, что они подчинены времени и великой внешней
неизбежности. Что же касается плодотворности этого труда, то
она не определяется только личным умением или же
заинтересованностью; она основывается на условиях, столь же
внешних по отношению к представлению: на прогрессе
промышленности, все большем разделении труда, накоплении
капитала, отделении прозводительного труда от
непроизводительного. Здесь мы видим, каким образом
размышление о богатствах, начиная с Адама Смита, выходит за
рамки того пространства, которое отводилось ему в
классическую эпоху; тогда оно еще располагалось внутри
"идеологии", то есть анализа представления, ныне же оно
соотносится как бы "по косой" с двумя областями, которые обе
ускользают от форм и законов расчленения идей: с одной
стороны, оно уже указывает на антропологию, которая ставит
вопрос о самой человеческой сущности (о конечности
человеческого бытия, о его отношении ко времени, о
неминуемости смерти) и о том объекте, в который человек
вкладывает дни своей жизни и своего труда, не будучи в
состоянии узнать в нем объект своих непосредственных
потребностей; с другой стороны, оно указывает на пока еще не
реализованную возможность политической экономии, объектом
которой был бы уже не обмен богатств (с игрой представлений
в его основе), но их реальное производство -- формы труда и
капитала. Ясно, каким образом между этими вновь
образованными позитивностями -- антропологией, которая
говорит о человеке, отчужденном от самого себя, и экономией,
которая говорит о механизмах, внешних по отношению к
человеческому сознанию, -- Идеология или Анализ
представлений неизбежно сводится всего лишь к психологии,
тогда как именно перед нею, вопреки ей и превыше нее
открывается величие истории, ставшей возможной. Начиная с
Адама Смита, время в экономике уже не будет циклическим
временем, в котором чередуются обнищание и обогащение, оно
не будет также и линейным временем тонких политических
операций, которые, увеличивая понемногу количество
обращающихся денег, тем самым заставляют производство расти
быстрее, чем цены: это будет внутренее время организации,
которая растет в соответствии со своей собственной
необходимостью и развивается по своим собственным законам, -
- время капитала и режима производства.
3. ОРГАНИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА ЖИВЫХ СУЩЕСТВ
В области естественной истории между 1775 и 1795 годами
можно констатировать подобные же изменения. Основной принцип
классификаций сомнению не подвергается: по-прежнему их цель
-- определение "признака", который группирует индивидов и
виду в более обширные единства, отличает эти единства друг
от друга и таким образом образовывать таблицу, в которой все
индивиды и все группы, известные или неизвестные, могут
найти свое место. Признаки эти выводятся из целостного
представления индивидов; они расчленяют его и позволяют,
представляя эти представления, создать какой-то порядок.
Общие принципы таксономии, управлявшие системами Турнефора и
Линнея, методом Адансона, сохраняют силу и для А.-Л.Жюсье,
Вик д'Азира, Ламарка, Кандолля. Однако приемы, позволяющие
установить признак, отношение между видимой структурой и
критериями тождества, стали иными, подобно тому, как у Адама
Смита стали иными отношения между потребностью и ценой. В
течение всего XVIII века составители классификаций
устанавливали признаки сравнением видимых структур, то есть
выявлением отношений между однородными элементами, каждый из
которых мог в соответствии с выбранным принципом организации
послужить представлению всех остальных; единственное
различие заключалось в том, что у систематиков элементы
представления фиксировались заранее и сразу, а у методистов
они вычленялись постепенно, в результате последовательного
сопоставления. Однако переход от описываемой структуры к
признаку-классификатору происходил целиком на уровне
репрезентативных функций, в которых видимое выражалось через
видимое. Начиная с Жюсье, Ламарка и Вик д'Азира, признак
или, точнее, преобразование структуры в признак стало
обосновываться на принципе, лежащем вне области видимого, --
на внутреннем принципе, не сводимом к игре представлений.
Этот принцип (в области экономики ему соответствует труд) --
органическая структура. В качестве основы таксономий она
проявляется четырьмя различными способами.
1. Прежде всего -- в форме иерархии признаков. В самом
деле, если, не располагая в ряд все великое разнообразие
видов, взять, чтобы ограничить сразу же поле исследования,
обширные бросающиеся в глаза группы -- такие, например, как
злаки, сложноцветные, крестоцветные, бобовые, -- среди
растений; или черви, рыбы, птицы, четвероногие -- среди
животных, то можно заметить, что некоторые признаки обладают
абсолютным постоянством и наличествуют во всех возможных
родах и видах; например, способ приклепления тычинок, их
расположение по отношению к пестику, способ приклепления
венчика, несущего тычинки, число долей, которыми обладает
зародыш в семени. Другие признаки, хотя и часто встречаются
в том или ином семействе растений, не достигают, однако,
такой же степени постоянства; они образованы менее важными
органами (число лепестков, наличие или отсутствие венчика,
взаиморасположение чашечки и пестика), это вторичные, "не
вполне единообразные" признаки. И наконец, третичные,
"полуединообразные" признаки могут быть и постоянными, и
переменными (однолистковая или многолистковая структура
чашечки, число долей в плоде, расположение цветов и листьев,
характер стебля); с помощью этих полуединообразных признаков
невозможно определять семейства или порядки -- не потому,
что они неспособны, будучи применены ко всем видам,
образовывать всеобщие единства, но потому, что они не
затрагивают самое существенное в той или иной группе живых
существ. Каждое обширное семейство в природе имеет
необходимые, определяющие его черты, и те признаки, которые
позволяют отличить его среди других, лежат ближе всего к
этим основным условиям: так, поскольку размножение является
важнейшей функцией растения, зародыш -- важнейшая его часть,
и все растения можно распределить на три класса:
бессемянодольные, односемянодольные и двусемянодольные. На
основе этих важнейших "первичных" признаков могут далее
проявиться и другие, входящие уже более тонкие
разграничения. Таким образом6 теперь признак не выходит
непосредственно из видимой структуры сообразно единственному
критерию его наличия или отсутствия: в основе его лежат
важнейшие функции живого существа и значимые отношения,
которые уже более не обнаруживаются в результате простого
описания.
2. Таким образом, признаки связаны с функциями. В
известном смысле мы возращаемся здесь к старой теории
значков или меток, предполагавшей, что живые существа носят
на себе, в наиболее заметных местах, знаки, указывающие на
то, что в них является наиболее важным. В данном случае
значимыми отношениями оказываются отношения функционального
подчинения. Число семядолей, например, является решающим для
классификации растений постольку, поскольку они играют
определяющую роль в функции размножения и тем самым связаны
со всей внутренней организацией растения, указывая на
функцию, которая определяет всю его структуру<$FA.-L. de
Jussieu. Genera plantarum, p. XVIII>. Подобно этому Вик
д'Азир показал, что для животных самыми важными, несомненно,
являются функции питания и что именно по этой причине
"существуют устойчивые соотношения между структурой зубов у
плотоядных и структурой их мышц, пальцев, когтей, языка,
желудка, кишечника"<$FVicq d'Azyr. Systeme anatomique de
quadrupedes, 1792, Discours preminaire, p. LXXXVII.>. Таким
образом, признак нельзя установить на основе отношения
видимого к самому себе; признак, как таковой, является лишь
некоей видимой точкой некоей сложной иерархической
организации, в которой ведущая и определяющая роль
принадлежит функции. В доступных наблюдению структурах
признак важен не потому, что он часто встречается; напротив,
признак часто встречается потому, что он функционально
важен. Как отметил Кювье, обобщая труды последних великих
методистов своего времени, чем выше мы поднимаемся к самым
общим классам, "тем более устойчивыми становятся общие
свойства, причем поскольку самые устойчивые отношения
принадлежат важнейшим частям организма, постольку признаки
разделения на высших уровнях извлекаются из этих важнейших
частей... Именно в этом смысле данный метод можно считать
естественным: он учитывает значимость органов"<$F G.Cuvier.
Tableau elementaire de l'histoire naturelle, Paris, an VI,
p. 20--21.>.
3. В этих условиях ясно, как понятие жизни смогло стать
необходимым для упорядочения живых существ. Произошло это по
двум причинам. Прежде всего потому, что в глубине тела
требовалось уловить отношения, связывающие наружные органы с
теми органами, существование и скрытая форма которых
обеспечивают важнейшие жизненные функции. Так, Шторр
предлагает классифицировать млекопитающих по расположению
копыт, поскольку оно связано со способами передвижения и
вообще двигательными возможностями животного, а эти способы
в свою очередь соотносятся с формой питания и различными
органами пищеварительной системы<$FStorr. Prodromus methodi
mammalium, Tubingen, 1780, p. 7--20.>. Более того, наиболее
важные признаки могут оказаться в то же время и наиболее
скрытыми; уже в растительно царстве можно отметить, что не
цветы и не плоды, эти самые заметные части растения,
являются здесь самыми значимыми элементами, но зародышевый
аппарат и такие органы, как семядоли. У животных это явление
встречается еще чаще. Шторр полагал, что обширные классы
животных следует определять посредством форм кровообращения,
а Ламарк (который, впрочем, сам не занимался вскрытиями)
отвергал даже для низших животных принцип классификации,
который опирался бы лишь на видимую форму: "Рассмотрение
тела и членов ракообразных заставляло всех
естествоиспытателей видеть в них настоящих насекомых; я и
сам долго придерживался общего мнения на этот счет. Однако
поскольку известно, что именно органическая структура важнее
всего как для классификации животных согласно методу и
природе, так и для выявления подлинных отношений между
животными, то отсюда следует, что ракообразных, которые,
подобно моллюскам, дышат исключительно жабрами и тоже имею
мышечное сердце, следует поместить непосредственно за
моллюсками до паукообразных и насекомых, которые
организованы иначе"<$FLemarck. Systeme des animaux sans
vertebtes, Paris, 1801, p. 143--144.>. Таким образом,
классифицировать уже не значит соотносить видимое с самим
собою, заставляя один из его элементов представлять другие,
-- это значит уже в исходном побуждении к анализу связывать
видимое с невидимым как с его скрытой причиной, а затем
восходить от этой скрытой архитектоники к тем ее видимым
знакам, которые даны на поверхности тел. Как говорил Пинель
в своих естественнонаучных работах: "ограничиться внешними
признаками, определяющими названия, не значит ли это закрыть
для себя самый плодотворный источник знаний и тем самым, так
сказать, лишить себя возможности раскрыть великую книгу
природы, на познание которой мы, однако,
притязаем?"<$FPH.Pinel. Noubell methode de classification
des quadrumanes (Actes de la Societe d'histoire naturelle,
t. I, p. 52, цит. по: Daudin. Les Calsses zoologiques, p.
18.)>. Теперь признак вновь приобретает свою былую роль
видимого знака, указывающего на скрытую глубину; однако
указывает он не на некий скрытый текст, не на таящееся под
покровом слово или же какое-нибудь сходство -- слишком
тонкое, чтобы быть заметным, -- но лишь на связный ансамбль
органической структуры, которая вбирает в единую ткань своей
суверенности и видимое, и невидимое.
4. Таким образом, параллеилизм между классификацией и
номенклатурой нарушается. Когда классификация представляла
собой все более детализирующееся расчленение видимого
пространства, тогда вполне можно было помыслить, что
разграничение и называние этих ансамблей может
осуществляться одновременно и параллельно. Проблема имени и
проблема рода были изоморфными. Однако теперь, когда признак
способен служить классификации, лишь соотносясь прежде с
целостной органической структурой индивидов, "разграничение"
<< Пред. стр. 35 (из 54) След. >>
Список литературы по разделу