<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу

  Функционирование современного государственного аппарату и механизма политического управления невозможно представить без рационально разработанных, твердо установленных и обязательных формальных правил, без строгой профессионализации политики и механизма управления. Инструментом и одновременно результатом такой профессионализации, в частности, стала бюрократия, которая основывается на принципах профессиональной компетентности, иерархии и специализации функций. В данном контексте, естественно, возникает вопрос о соотношении профессионализма и нравственности. М. Вебер проводил различие между чиновником и политиком: "Подлинной профессией настоящего чиновника... не должна быть политика. Он должен "управлять" прежде всего беспристрастно... по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены "государственные интересы", то есть жизненные интересы господствующего порядка... - без гнева и пристрастия должен он вершить дела. Итак, политический чиновник не должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен желать политик - как вождь, так и его свита - бороться. Ибо принятие какой-либо стороны, борьба, страсть - суть стихия политика, и прежде всего политического вождя".
  Деятельность политика и деятельность чиновника подчиняются отличным друг от друга принципам ответственности. Чиновник обязан точно и добросовестно выполнять приказ вышестоящего начальника (если даже он ошибочный). Без такой нравственной дисциплины невозможно функционирование любого аппарата. Политический же руководитель или государственный деятель имеет личную ответственность за все свои действия. А ответственность за свои действия со всей очевидностью предполагает наличие у субъекта этой ответственности собственных морально-этических позиций и убеждений. С этой точки зрения профессионализм и эффективность чиновника и есть показатель его нравственности, верности своему профессиональному призванию и долгу.
  Необходимо провести линию разграничения между правом и нравственностью. Характерен постулат, сформулированный А. Шопенгауэром: никому не вреди, но всем, насколько можешь, помоги. Первый из этих постулатов отражает золотое правило "не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы другие делали тебе" и, соответственно, признание наряду с собственными правами прав и остальных сограждан. Второй же выражает морально-этический аспект, предусматривающий наряду с соблюдением личного, эгоистического интереса и заботу о благе остальных. Разумеется, в политике это архисложная задача, но тем не менее особенно важно не допустить перехлеста в какую-либо одну сторону: профессионализма в ущерб нравственности и, наоборот, нравственного начала в ущерб правовому и т.д.
  Подчинение права нравственности с точки зрения юридического порядка означало бы стремление к насильственному насаждению справедливости и добра и могло бы привести к всевластию государства. Об обоснованности этого тезиса со всей очевидностью свидетельствует опыт тоталитаризма, где политика всецело была подчинена идеологии, претендовавшей на принудительное счастье для всех людей. Здесь, как отмечал Н. Бердяев, правда-истина была соединена с правдой-справедливостью. Добавим здесь от себя - со своеобразно понимаемой правдой-справедливостью: распределительно-уравнительной. В результате истина оказалась принесенной в жертву соблазну великого инквизитора, требовавшего отказа от истины во имя народного блага. Как показал исторический опыт, подлинная любовь к народу не может основываться на игнорировании истины, какой бы горькой и неприятной она ни была.
  Однако вычленение и определение истины в сфере политического - задача особенно трудная. Как справедливо подчеркивал М. Вебер, практический политик может занять некую среднюю линию, играя роль посредника между конфликтующими сторонами, или же он может принять позицию одной из двух сторон. Ни то, ни другое не имеет ровным счетом ничего общего с научной объективностью. М. Вебер считал опасным самообманом убеждение в том, "будто можно получить практические нормы, обладающие научной значимостью, посредством синтезирования ряда партийных точек зрения или построения их равнодействующей, ибо такая позиция, стремящаяся часто к релятивированию и маскировке собственных ценностных масштабов, представляет собой значительно большую опасность для объективного исследования, чем прежняя наивная вера партий в научную "доказуемость" их догм".
  Любой политик так или иначе сталкивается с вечной и, в сущности, неразрешимой антиномией между справедливостью и эффективностью, свободой и равенством. Да, весь мировой опыт дает достаточно примеров того, что эффективное функционирование любых сфер жизнедеятельности, в первую очередь социально-экономической, требует конкуренции, что конкуренция жестока, она порой не знает пощады к людским судьбам, а порой и к самой человеческой жизни. Но такова жизнь, без конкуренции, без соперничества она чахнет и рано или поздно прекратится. Вместе с тем любая общественно-политическая система, любой режим не могут сколько-нибудь длительное время существовать без легитимизации, которая, в свою очередь, не может существовать хотя бы без видимости соблюдения элементарных норм справедливости. Более того, справедливость составляет один из краеугольных камней любой теории легитимности. Не случайно самые тиранические режимы неизменно декларируют свою приверженность принципам справедливости. Истинная же справедливость требует относиться ко всем людям как к равным, но в то же время не приемлет стремления сделать их равными, поскольку это потребовало бы неравного и, следовательно, несправедливого отношения к ним. В трактовке этого вопроса существует самый широкий спектр мнений. Если социалисты и левые либералы решительно выступают за так называемую перераспределительную справедливость, то консерваторы усматривают в ней ущемление свободы тех, кто облагается налогами для обеспечения фондов распределения. Как считал, например, видный представитель консерватизма Ф. фон Хайек, справедливость предполагает распределение или перераспределение материальных благ, а это, в свою очередь, предполагает распределителя, который осуществляет этот акт в соответствии со своим субъективным пониманием добра и зла, справедливости. В свободном обществе и рыночной экономике вообще нельзя вести речь о социальной справедливости, поскольку там нет и не должно быть распределения или перераспределения. Там все действия совершаются естественным путем, и каждый участвующий в этом механизме получает свое. Речь может идти о помощи при несчастном случае, например при каком-либо стихийном бедствии, болезни, катастрофе, но не об исправлении социальной несправедливости и восстановлении справедливости.
  Равенство перед законом и связанные с этим гражданские права в правовом государстве дополняются политическими и социально-экономическими правами. Очевидно, что обеспечение подлинной свободы в обществе предполагает, чтобы каждый человек стал гражданином не только в юридическом и политическом, но также и в социальном смысле этого слова. Равенство - это не самоцель, а исходное состояние, которое создает равные для всех условия выбора. Оно служит в качестве того фундамента, на котором процветает свобода. Свобода останется недостижимой мечтой, пока каждому члену общества не будет обеспечен равный доступ ко всему разнообразию жизненных шансов.
  "Государство благосостояния" - так условно называется государство, которое включает комплекс институтов как основу своей политики, призванных улучшать социальную и экономическую жизнь общества с целью обеспечения "полной занятости", высокой заработной платы и стабильных цен. Составной частью государства благосостояния является широкий комплекс программ, направленных на выполнение социальной помощи непривилегированным слоям населения: пособия по безработице и временной или постоянной потере трудоспособности, пенсии по старости, социальное страхование и т.д. В качестве одной из главных целей государства благосостояния его приверженцы выдвинули "расширение" демократии, предоставление всем членам общества не только юридических и политических, но также социальных прав путем справедливого, с их точки зрения, перераспределения доходов. В социал-демократии и либеральном реформизме государство благосостояния рассматривалось как гарант обеспечения социальной справедливости. В настоящее время социальные программы стали неотъемлемой частью правового государства. Более того, в XX в. правовое государство приобрело значение "государства благосостояния".
  Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что в основе права лежит нравственность в самом высшем смысле этого слова. При таком понимании главное содержание права составляет сопротивление против несправедливости.
 
 § 3. Противоречие между равенством и свободой, реальным и идеальным
  При решении проблемы справедливости перед любым политиком так или иначе встает вопрос о свободе и равенстве, правах и обязанностях человека и гражданина, гражданском обществе и государстве. Ключевое место здесь занимает идея свободы. С этой точки зрения свобода составляет важную, но не единственную сущностную характеристику человека. Будучи разумно-нравственным существом, человек живет и действует, не только преследуя собственные эгоистические цели и интересы, но и неся в себе сознание сверхличных стоящих над ним начал и законов. О собственной свободе он может говорить лишь в ее согласии со статусом другого человека. Человек, взятый сам по себе, без соотнесенности с другими людьми, не может быть мерой всех вещей. В этом качестве он может выступать лишь как существо нравственно-разумное, руководствующееся основополагающими морально-этическими нормами и установками, составляющими некую невидимую ось, обеспечивающую сущностное единство общества.
  Источник и права, и нравственности - личная свобода. Сам факт утверждения гражданского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы обеспечивает максимум нравственной свободы. Как писал П.Б. Струве, "в свободе решения заключается непременное условие нравственности действования. В свободе действования заключается непременное условие осуществления или действительности нравственного решения. Все, что делает невозможным свободу моего действования, посягает и на всякое нравственное решение, содержанием которого является это действование. Оно упраздняет его как действование".
  С точки зрения определения приоритетности целей и средств их достижения актуальна проблема соотношения идеального и реального в политике. Как выше указывалось, этика, в том числе и политическая, включает элемент идеала и, соответственно, идею о конечных целях общества. Естественно, что в точке пересечения этики и политики особую актуальность приобретает вопрос об общественном идеале, а также соотношении целей и средств. "Что всегда превращало государство в ад на земле - так это попытки сделать его земным раем", - писал Ф. Гельдерлин. Попытка определить конечную цель политического действия, тем более реализации идеала совершенного общества, в сущности, не согласуется с основными принципами как моральной философии, так и теории эволюции. "В истории, - писал Н. Бердяев, - нет по прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого - есть лишь трагическое, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как светлых, так и темных, как божественных, так и дьявольских. В раскрытии этих противоречий и в выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества". Поэтому "ни в коем случае нельзя утверждать постоянное нарастание положительного за счет отрицательного, как это утверждает теория прогресса".
  При разработке того или иного общественного идеала необходимо исходить из постулата о свободе бесконечного развития, а не цели достижения законченной гармонии всех аспектов жизни. Подобно тому, как видимый физический горизонт есть всего лишь иллюзия, за которой простирается бесконечность, осмысленный человеком моральный горизонт также является иллюзией, за которой лежит бесконечность действий и устремлений. Понятие бесконечности есть фундамент общего миропонимания, оно должно быть краеугольным камнем также моральной философии. Как писал П. Новгородцев, путь морального прогресса - это путь постепенных исканий и стремлений, не останавливаясь на достигнутом и преодолевая препятствия. Здесь речь может идти не о достижении конечных целей и окончательных решений, а о непрекращающемся стремлении к осуществлению вечного идеала. Этот идеал, собственно говоря, и может существовать как идея, утопия, отдаленная цель, которую невозможно в полной мере достигнуть, но к которой люди всегда будут стремиться. Но на пути реализации этих стремлений они идут к более совершенному обществу, с более гуманными, свободными, демократическими отношениями.
  Мы часто говорим о том, что такой-то партии, придя к власти, не удалось реализовать все свои программные установки, обещания и т.д.; что такому-то идейно-политическому течению не удалось сформулировать программу, в полной мере соответствующую существующим реальностям; что государство благосостояния или, скажем, программа "великого общества" Л. Джонсона потерпели неудачу в решении проблем бедности и социального равенства и т.д. Это говорит не столько о несостоятельности той или иной программы, предлагаемой определенным идейно-политическим течением, сколько о невозможности втиснуть все многообразие социального бытия в прокрустово ложе схем и проектов, составленных в кабинетной тиши. Утверждают, что один из средневековых королей Испании, король Кастилии и Леона Альфонс X, в XIII в. заявлял, что если бы бог посоветовался с ним, когда создавал мир, то он получил бы неплохой совет. Возможно, нам следует возблагодарить всевышнего за то, что он не обратился к самонадеянному монарху за таким советом.
  Вечная антиномия между идеалом и реальностью постоянно самовоспроизводится, поскольку не может быть реальности статичной, неизменной, раз и навсегда утвердившейся. Всякая идеальная конструкция в общем и целом создается путем экстраполяции количественных переменных и параметров наличного состояния на будущее, которое имеет собственную систему детерминации, приоритетов и предпочтений. В данном контексте легче понять принципиальную невозможность разрешения антиномии между свободой и равенством. Обе эти категории представляют собой желательные для большинства людей, но практически недостижимые идеалы. Теоретическое допущение полной реализации идеала свободы предполагало бы ущемление равенства. И наоборот, полная реализация идеала равенства - ущемление свободы.
 
  Если я не стою за себя, то кто встанет за меня?
  Если я только за себя, то кто я?
  Если не сейчас, то когда?
 
  Если принять за отправную точку это изречение из Талмуда, то одинаково несостоятельными с точки зрения морали окажутся как учения, проповедующие неограниченный индивидуализм, так и учения, предлагающие полное самоотречение человека в пользу общества. Несостоятельны и все те учения, которые требуют жертвовать благосостоянием и счастьем ныне живущих во имя будущего, для не родившихся еще поколений. Как подчеркивал А.И. Герцен, каждое поколение - это свой собственный мир, "цель для каждого поколения оно само", и нельзя приносить его в жертву, превращая в опору, призванную всеми своими силами поддержать свод еще неспроектированного и непостроенного здания, предназначенного для будущих поколений. Сама постановка вопроса об "окончательном решении", полной реализации той или иной идеальной модели или конечной цели чревата огромными опасностями для самой человеческой свободы и, соответственно, опасностью аннигиляции самой морали и нравственности. Тот, кто верит в возможность окончательного решения всех проблем человечества путем создания совершенной общественно-политической системы, будет готов заплатить за это любую цену, в том числе, как это продемонстрировали тоталитарные режимы, миллионы, десятки миллионов человеческих жизней. По самой логике вещей, этот режим готов подавлять и уничтожать своих оппонентов, если они не разделяют его цели, искоренять все еретические, по его мнению, взгляды. Поскольку путь к цели далек и долог, необходимо принимать меры, призванные обеспечить постоянство цели путем подавления всякой критики, ликвидации всякой оппозиции, насаждения убеждения в мудрости и всемогуществе предводителя в движении к намеченной цели и т.д.
  Один из важнейших принципов такого утопизма состоит в том, что каждая наступившая эпоха будет приноситься в жертву тем, которые придут после нее, и так до бесконечности. О том, что реализация этого принципа может привести к непредсказуемым, трагическим последствиям, красноречиво свидетельствует опыт тоталитарной системы в Советском Союзе. Здесь подчинение всех аспектов жизни цели строительства так называемого "светлого коммунистического будущего", всего и вся, в том числе и морали, классовой идеологии, придание безусловного приоритета классовым или каким-либо узкогрупповым интересам перед интересами всего общества, перед правами и свободами отдельной личности обернулись игнорированием идеи самоценности и неповторимости каждой личности, потерей личными правами и свободами значимости естественных и неотчуждаемых. Личность растворяется в безликой массе, она превращается в одну из бесконечного множества статистических единиц, в совокупности составляющих население страны. При таком положении вещей уже неправомерно говорить о разумно-нравственной сущности отдельной личности.
  Очевидно, что проблему соотношения политических целей и средств адекватно невозможно разрешить, основываясь, как это пытался делать Ф.В. Ферстер, на постулате "из добра может следовать добро, из зла лишь зло". Как показывает исторический опыт, в сфере властных отношений наидостойнейшего из людей подстерегает множество соблазнов. Как говорили древние греки, власть выделяет истинную суть человека. Приходится констатировать, что последняя слагается из константных и переменных величин, где божественное перемежается с сатанинским, благородное - с низменным, истинно человеческое - с неандертальским, устремленность ввысь - с дьявольской одержимостью и т.д.
  Очевидно, что не всегда человек выдерживает испытание властью и нередко в нем второе начало одерживает верх. Поистине, как говорил один из героев Честертона отец Браун, "можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла". К сожалению, за примерами, свидетельствующими о верности этого суждения, нам вовсе не нужно обращаться к отдаленным временам или странам - в нашей сегодняшней жизни примеров тому предостаточно. К тому же не всегда человек или идея выступают на общественно-политическую авансцене в своем истинном обличье. Бывает, что великие идеи приходят в мир в обнимку со злом, а бывает и так, что, как говорил еще Ф.М. Достоевский, зло приходит в мир в маске добра. Нужно ли здесь напоминать о том, что который раз в истории разного рода лжепророки, претендовавшие на осчастливливание всех людей, на деле оборачивались сущими антихристами и бессовестными злодеями, принесшими неисчислимые бедствия своим да и чужеземным народам.
  Выдвигая хорошие на первый взгляд, а то и прекрасные идеи, мы не вправе забывать о реальностях, тем более подгонять их под эти реальности. В этом контексте интерес представляет проводившееся П. Сорокиным разграничение в подходах к этике между неокантианством и социологией. Первый говорит словами С. Лотце: "Я все еще убежден, что иду правильным путем, когда ищу в том, что должно быть, основание того, что есть". Второй же, наоборот, утверждает: "В том, что есть, мы ищем то, что должно быть". Однако, как представляется, здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Если нет резко очерченной грани между ними, то нет резко обозначенной границы между вопросами власти и вопросами морали. Идеальная цель, как бы далека и возвышенна она ни была, должна принадлежать реальному миру. Важное место в нашей жизни занимает выбор между возможностями, предоставляемыми реальными условиями, и обстоятельствами. Разумеется, можно пассивно наблюдать, плыть в водовороте политических событий и процессов. Но все же политика немыслима без решений, а всякое решение сопряжено с выбором из двух и более вариантов. По справедливому заключению Р. Даля, среди наиболее важных вопросов, касающихся политического выбора, можно назвать следующие:
  1) Какая из всех форм политической культуры наилучшая?
  2) Кто компетентен наилучшим образом управлять?
  3) Какую политику следует правительству проводить?
  Ответы на эти вопросы можно найти на двух уровнях: на более высоком абстрактном, или философском, когда речь идет, например, о природе общественно-политической системы вообще (демократия, авторитаризм, тоталитаризм и т.п.), и на более практическом, когда речь идет о каком-либо конкретном политическом вопросе. На принятие решения непосредственное влияние оказывает то, как принимающий его человек оценивает мир, свое место в нем и происходящие события. Оценки, на основе которых принимаются решения, могут быть сознательными или бессознательными, простыми или сложными, тщательно продуманными или поспешными, основанными на солидной или поверхностной информации.
 
 § 4. "Моральный компромисс" как категорический императив политической этики
  Все многообразие результатов человеческой деятельности, а также сами отношения в обществе оцениваются в категориях добра и зла, истинного и ложного, справедливого и несправедливого, прекрасного и безобразного и т.д. Способы и критерии такой оценки, выраженные в форме нормативных представлений, закрепляются в общественном сознании как "субъективные ценности" - установки, оценки, ориентации, императивы и запреты и т.д. В системе ценностей зафиксированы те критерии социально признанного в данном обществе или социальной группе, на основании которых формируются более конкретные системы нормативного контроля и целенаправленные действия людей.
  Как выше говорилось, гражданское общество представляет собой сферу сотрудничества и столкновения множества частных интересов. Возникает немаловажный вопрос о том, как достичь совместимости разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, их общей воли и морально-этического начала. Способность обеспечивать такую совместимость и делает политику "искусством возможного". "Искусство возможного" означает не отказ от морально-этического, ценностного начала, а то, что сама политическая этика должна быть реалистичной в смысле учета реальных общественных и структурных предпосылок политической деятельности и возможностей реализации того или иного политического курса. Учет этих предпосылок предполагает то, что К. Баллестрем называет "моральным компромиссом". Такой компромисс отнюдь "не означает отказа от собственных убеждений или их дискредитации, он означает признание приоритета того, что в конкретной ситуации является наиболее приемлемым для большинства; он оставляет право использования собственных убеждений для завоевания этого большинства". Все то, что согласуется с такой концепцией справедливости и готовности к компромиссу, представляет собой отрицание возможности определения истинности моральных убеждений, навязывание собственных моральных убеждений, стремление устранить скандальный плюрализм при помощи диктата добродетели.
  Здесь мораль как одно из сущностных проявлений человеческого измерения - это одно, а абстрактное морализирование - нечто совершенно иное. Важно также отличать практическую целесообразность, необходимость или неизбежность того или иного действия и его моральную оправданность и обоснованность. То, что исследования и разработки по химии чреваты для окружающих людей и общества опасными последствиями, не значит, что должны быть прекращены изыскания. Но действительно опасен тот химик, который не сознает опасности. То же самое и с политиком. Разумеется, идеальным является такой политик, который стремится к достижению наибольшего блага для наибольшего числа людей. Но ни один политик не может гарантировать этого, тем более предвидеть все возможные последствия своих действий. "Ни одна этика в мире, - писал М. Вебер* в данной связи, - не обходит тот факт, что достижение "хороших" целей во множестве случаев связано с необходимостью смириться и с использованием нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств, и с возможностью или даже вероятностью скверных побочных следствий; и ни одна этика в мире не может сказать: когда и в каком объеме этически положительная цель "освещает" этически опасные средства и побочные следствия".
  Политик зачастую оказывается перед дилеммой: либо принимать непопулярные и жесткие меры, которые не выдерживают критики с гуманистической и моральной точек зрения, либо, отказавшись от их принятия, оказаться перед перспективой еще более усугубить ситуацию. С одной стороны, максима "политика есть искусство возможного" ставит определенные пределы морализации политики. С другой стороны, этика, в свою очередь, определяет возможные пределы, за которые политик не может выйти без риска оказаться политическим трупом. С учетом сказанного, перефразируя известное высказывание классиков марксизма, можно сказать: "Политики должны ставить себе всегда только такие задачи, которые они могут разрешить, соблюдая при этом общепризнанные в обществе морально-этические нормы". Но в любом случае главная цель политики должна состоять в том, чтобы показать неправомерность слов великого поэта П. Валери, который говорил: "Политика - это искусство не давать людям заниматься тем, что для них является главным". Политика, оцениваемая в морально-этическом измерении, как раз и должна обеспечивать условия, позволяющие людям заниматься тем, что для них является главным.
 
 ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ
 1. Какое содержание вкладывается в понятие "политическая этика"?
 2. Перечислите важнейшие трактовки проблемы соотношения морали и политики.
 3. Какова ваша собственная позиция по данному вопросу?
 4. Каково соотношение профессионализма и морали в политике?
 5. Чему в политике следует отдавать предпочтение: праву или нравственности?
 6. Какова в политике взаимосвязь между справедливостью, правом и нравственностью?
 7. Как решается в политике антиномия между равенством и свободой, реальным и идеальным?
 8. Как решается в политике вопрос о соотношении целей и средств?
 9. Что вы понимаете под "моральным компромиссом" и какое содержание | вкладываете в известную формулу "политика есть искусство возможного"?
 
 ЛИТЕРАТУРА
 Аристотель.Соч. -М., 1984. -Т. 4;
 Баллестрем К.Г. Власть и мораль (основная проблема политической этики)// | Философские науки. -1991. - № 2;
 Бейнарович Л.Е. Проблема справедливости и принципы власти в "Государстве" Платона//Вестник древней истории. -1985. - № 1;
 Бердяев Н. Смысл истории. - Париж, 1969;
 Вебер М. Избр. произведения. - М., 1980;
 Гаджиев К.С. Этика и политика//Мировая экономика и международные отношения. -1989. - № 3;
 Запасник С. Ложь в политике//Философские науки. -1991;
 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - М., 1991;
 Петражицкий Л. Теория права и государства в связи с теорией нравственности // СПб., 1909;
 Принципы ненасилия: классическое наследие. - М., 1991.
 
 
 Глава XIV. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА
  Несмотря на очевидную значимость политической культуры для понимания мира политического, в нашей обществоведческой литературе она еще не получила должного освещения. Те работы, в которых она так или иначе затрагивается, посвящены в основном критическому анализу буржуазных концепций политической культуры.
 
 § 1. Формирование политической культуры
  Среди зарубежных и российских обществоведов еще нет единого подхода к трактовке как самой категории "политическая культура", так и ее структурных компонентов, содержания, функций и т.д. Здесь существует самый широкий спектр мнений, определений и формулировок. По подсчетам канадского исследователя Г. Патрика, к 1976 г. существовало более сорока определений политической культуры. С тех пор число работ по данной проблеме значительно возросло, что привело к росту также и количества определений.
  Понятие "политическая культура", по-видимому, впервые появилось в статье американского политолога Г. Олмонда "Сравнительные политические системы" (1956 г.).
  Во второй половине 60-х и в 70-е гг. концепция политической культуры была взята на вооружение такими известными американскими социологами и политологами, как В. Ки, Р. Маркридис, В. Нойман, Д. Марвик и др. Первоначально возникнув в США, в последующем эта концепция получила все более растущую популярность и в других странах и стала одним из важнейших инструментов исследования политических процессов и явлений.
  Интерес к данной проблеме был обусловлен прежде всего осознанием обществоведами Запада необходимости выявления средств и механизмов достижения политической стабильности и общественно-политического развития с помощью анализа глубинных, эмоциональных и социально-психологических связей между членами политических общностей и формами правления. Потребовалось выявить связи, содействующие и препятствующие национальному развитию и достижению общественной стабильности. Предпосылки для массового изучения этих связей были созданы так называемой "бихевиористской революцией", о которой говорилось выше. Установление в тот период тесных междисциплинарных связей политической науки с другими обществоведческими дисциплинами - культурной антропологией, социальной психологией, социологией, историей и т.д. - способствовало формированию и утверждению политико-культурного подхода.
  Особенно важное значение в его возникновении имело проникновение в политическую науку после второй мировой войны различных концепций культуры и культурной антропологии. Предшественниками концепции политической культуры можно считать известных антропологов и культурологов К. Клакхона, А. Кребера, Б. Малиновского и др. Все чаще стали предприниматься попытки рассматривать политические феномены в культурных, социокультурных и социально-психологических терминах. Следует учесть также развитие компаративистской политологии, которая поставила своей целью сравнительное изучение политических процессов, происходящих в современном мире, для выявления в разных политических системах тех элементов, которые способствуют достижению общественной стабильности.
  В целом политико-культурный подход представляет собой попытку интегрировать социологию, культурологию, социальную психологию в единую политологическую дисциплину. Сторонники этой концепции пытались соединить исследование формальных и неформальных компонентов политических систем с анализом национальной политической психологии, политической идеологии и т.д.
  Главную свою цель авторы и приверженцы концепции политической культуры усматривали в том, чтобы выделить, так сказать, сугубо политические компоненты из общенационального культурного контекста в целом. Большинство сторонников концепции политической культуры сходятся в признании существования в каждой общественно-политической системе и стране особой политической культуры, которая определяет политическое поведение людей, придавая ему то или иное содержание и направление. Однако разные авторы, как выше говорилось, вкладывают в него разное содержание. Что касается нашей политологии, то, несмотря на очевидную значимость этой проблемы для понимания сущности и механизмов функционирования политических систем современности, она у нас еще не получила должной разработки.
  В настоящее время существует разнобой в толковании как самой категории "политическая культура", так и ее структурных компонентов, содержания, функций и т.д. Здесь господствует самый широкий спектр мнений, определений, формулировок и т.д. Нередко ее отождествляют с образовательным или культурным уровнем. Например, говорят, что у такого-то нет политической культуры, у другого - высокий или низкий уровень политической культуры.
  Иногда полагают, что политическая культура может быть только у образованных людей, а у людей с низким образованием ее нет. Ее часто путают с политической системой и политическим поведением. Что же такое политическая культура? Попытаемся ответить на этот вопрос.
 
 § 2. Основные характеристики политической культуры
  Каждый член общества в процессе социализации и взросления формируется как социокультурное существо и в этом качестве интегрирует основополагающие характеристики господствующей в обществе социокультурной системы. Вместе с тем каждый индивид является носителем политической культуры в той мере, в какой он социализируется в условиях данной конкретной социальной общности, и с этой точки зрения политическая культура составляет интегральную часть социокультурной системы. Усваивая и интегрируя господствующую в данном обществе политическую культуру, отдельный человек включается в многогранный и динамичный процесс властных отношений, совершает акт самовоспроизводства себя как политико-культурного существа. Политическая культура - это система отношений и одновременно процесс производства и воспроизводства составляющих ее элементов в ряде сменяющих друг друга поколений. Это явление динамическое, развивающееся, постоянно обогащающееся историей в своем содержании и формах, явление, чутко реагирующее на изменения в реалиях окружающего мира, будь то промышленная революция, научно-техническая, компьютерная, информационная или иные революции.
  Политическая культура включает в себя те элементы и феномены общественного сознания и в более широком плане - духовной культуры той или иной страны, которые связаны с общественно-политическими институтами и политическими процессами и оказывают значительное влияние на формы, формирование, функционирование и развитие государственных и политических институтов, придают значимость и направление политическому процессу в целом и политическому поведению широких масс населения в частности. Политическая культура составляет в некотором роде этос, или дух, который одушевляет формальные политические институты. Вслед за Г. Олмондом и С. Вербой вполне обоснованно можно сказать: "Мы говорим о политической культуре точно так же, как мы можем говорить об экономической культуре или религиозной культуре".
  Подобно тому как культура определяет и предписывает те или иные формы и правила поведения в различных сферах жизни и жизненных ситуациях, политическая культура определяет и предписывает нормы поведения и правила игры в политической сфере. Политическая культура дает отдельному человеку руководящие принципы политического поведения, а коллективу - "систематическую структуру ценностей и рациональных доводов". Она представляет руководящие принципы политического поведения, политические нормы и идеалы, обеспечивающие единство и взаимодействие институтов и организаций, придавая ценность и интегрированность политической сфере, подобно тому как общенациональная культура придает целостность и интегрированность общественной жизни в целом. Основополагающие ценности политической культуры имеют первостепенное значение для жизнеспособности и сохранения преемственности любой общественно-политической системы, поскольку их задача состоит в формировании приверженности данной системе, нормы служат цели интегрирования социальных систем. Они включают в себя не только ценностные компоненты, но и особые формы ориентации людей в определенных функциональных и ситуационных условиях.
  Политическую культуру можно правильно понять лишь в том случае, если рассматривать ее как неразрывную часть более широкой общенациональной культуры. Соглашаясь с К. Гиртцем в том, что культура представляет собой некую структуру определенной совокупности значений, с помощью которых люди формируют свой опыт, и исходя из того, что политика представляет собой одну из главных публичных сфер, в которых раскрываются эти значения, можно вычленить значения, имеющие отношение к миру политики. Эти "значения", составляющие политическую культуру, тесным образом связаны с общенациональной культурой, социокультурными национально-историческими, религиозными, национально-психологическими традициями, обычаями, стереотипами, мифами, установками и т.д. Фундаментальные компоненты национальной культуры оказывают большое влияние на формирование системы политических убеждений и политической культуры в целом.
  В качестве составных элементов политическая культура включает в себя сформировавшиеся в течение многих десятилетий и поколений политические традиции, действующие нормы политической практики, идеи, концепции и убеждения о взаимоотношениях между различными общественно-политическими институтами и т.д. Она включает определенные ориентации и установки людей в отношении существующей системы в целом, составляющих ее институтов и важнейших правил игры, принципов взаимоотношений отдельного человека, общества и государства. Эти компоненты, обусловленные социально-экономическими, национально-культурными, общественно-историческими и другими долговременными факторами, характеризуются относительной устойчивостью, живучестью и постоянством, медленно поддаются изменениям в процессе глубоких сдвигов в общественном бытии.
  Политическую культуру можно характеризовать как ценностно-нормативную систему, которая разделяется большинством населения в качестве субъекта политического сообщества. Она включает базовые убеждения, установки, ориентации, символы, обращенные на политическую систему. Политическая культура, как отмечает американский политолог Д. Дивайн, - это "историческая система широко распространенных, фундаментальных поведенческих политических ценностей", которых придерживаются члены данной общественно-политической системы. Она охватывает как политические идеи, ценности, установки, так и действующие нормы политической практики. Она предполагает изучение таких категорий, как "политическая идеология", "легитимность", "суверенитет", "правление закона" и т.д. Политическая культура в определенном смысле предоставляет некие рамки, в которых члены общества принимают законность существующей формы правления, чувствуют себя политически дееспособными, выражают согласие с действующими правилами игры. Рамки, в которых убеждения, эмоции, нормы и ценности проявляются в политических процессах и политическом поведении, сами по себе составляют важнейший компонент политической культуры.
  Цементирующим элементом политической культуры следует считать политическое мировоззрение, составляющее часть общего мировоззрения отдельного человека, отдельной группы или иной социальной общности. Большое влияние на характер политических ориентации, симпатий и антипатий людей оказывают господствующая в обществе система мировоззренческих позиций и ценностно-нормативных установок, фундаментальные взгляды на человека, общество и мир в целом.
  При выявлении и определении политической культуры возникает естественный вопрос о ее соотношении с другими компонентами политического, прежде всего с политической системой. Еще в 1968 г. Л. Пай предпринял попытку определить взаимосвязь между политической культурой и политической структурой. Он, в частности, писал: "Если нужно эффективно использовать концепцию политической культуры, то ее необходимо дополнить структурным анализом, но трудность состоит в том, что политические структуры можно рассматривать, с одной стороны, как продукты отражения политической культуры, а с другой стороны, они составляют "данные", формирующие политическую культуру". При поисках адекватного ответа на этот вопрос необходимо исходить из того, что политические институты, будучи творениями культуры того или иного народа, в свою очередь, оказывают значительное влияние на содержание и проявление культуры. Поэтому естественно, что между, например, политическим поведением и политической культурой существует тесная взаимосвязь, хотя политическая система и политическая культура составляют самостоятельные подсистемы политического, они взаимно влияют друг на друга, взаимопереплетаются друг с другом и не могут существовать друг без друга. Например, в либерально-демократической системе партийному плюрализму, порожденному, в свою очередь, плюрализмом интересов в обществе, соответствуют плюрализм идейно-политических ориентации и установок, терпимость в отношениях между приверженцами различных партий в вопросе соблюдения "правил политической игры", в системе разделения властей - приверженность принципам компромисса, диалога, прагматизма; в монопартийной системе - идеологический монизм, моноидеология или метаидеология; а в монополизме власти - верховенство идеологии над конкретными прагматическими соображениями.
  Одним из важнейших факторов формирования, утверждения и жизнеспособности политической культуры является легитимность существующей системы и действующего в каждый данный период политического режима. Более того, в системе ценностей, ориентации, установок, стереотипов, составляющих политическую культуру, центральное место занимают элементы, способствующие формированию и сохранению политической системы. Количество разделяемых всеми членами общества "позитивных" ценностей определяет степень консенсуса между его отдельными компонентами, его стабильность и жизнеспособность.
  Вместе с тем было бы неправомерно рассматривать политическую культуру как систему только широко, разделяемых в обществе ценностей, убеждений и символов, ограничивать ее лишь "позитивными" установками в отношении существующей политической системы, как это делают ряд политологов. Концентрирование внимания исключительно на разделяемых всеми убеждениях, установках и ценностях чревато игнорированием политических убеждений, установок и ценностей, присущих тем или иным социальным группам, выступающим за изменение существующего положения вещей. Зачастую сам факт, что они не разделяются большинством членов общества, может служить важным показателем сущности и тенденций развития той или иной политической культуры и политической системы в целом. Поэтому значение имеет также выделение расхождений в политических убеждениях различных групп в рамках каждой политической системы. В противном случае совершенно невозможно было бы объяснить такие важнейшие явления в истории капиталистических стран, как левый и правый варианты радикализма, которые выступают и в наши дни, продолжают выступать за изменение существующего там положения.
  Человеческая деятельность, требующая совместных коллективных усилий, предполагает соответствующую организацию и координацию усилий людей как на индивидуальном уровне, так и в масштабах всего общества. Как показали Г. Олмонд и С. Верба, межличностное доверие является необходимым условием формирования вторичных ассоциаций, которые, в свою очередь, имеют важное значение для эффективного политического участия в любой демократической системе. Чувство доверия необходимо и для функционирования демократических правил игры. Например, важно оценивать оппозицию как лояльную, которая в случае прихода к власти не будет преследовать своих противников и способна управлять страной, оставаясь в рамках закона.
  Устойчивость и жизнеспособность любой политической системы зависят от степени соотношения и соответствия ее ценностей ценностям политической культуры. Количество разделяемых всеми членами общества "позитивных" ценностей определяет степень консенсуса между его отдельными компонентами, его стабильность и жизнеспособность. Одним из важнейших факторов формирования, утверждения и жизнеспособности политической культуры и принятия ею основных элементов большинством населения является принятие им идеи легитимности существующей системы и действующего в каждый данный период политического режима. Лорд Брайс говорил, что даже Римская империя основывалась не столько на силе, сколько на согласии и доброй воле ее подданных. Например, в правовом государстве жизнеспособность правовой системы и подчинение ей подавляющего большинства населения зависят в большей степени от уважения к закону, нежели от страха применения санкций. Раз такое уважение потеряно, презумпции справедливости закона брошен вызов.
  Обеспечение легитимности, или легитимизация, - это форма обоснования, которая призвана интегрировать разрозненные институциональные процессы и подсистемы значений и обоснований, тем самым придавая смысл всему социальному порядку. Это одновременно и когнитивное, и нормативное измерения. Легитимизация обеспечивает информирование, объяснение, рационализацию и обоснование.
 
 § 3. Политическая символика
  Неотъемлемой частью формирования, фиксации и воспроизводства идентичности любой нации и государства как социокультурнои и политической общности являются национально-государственные символы и идеалы. Учитывая это, ряд авторов, например Л. Дитмер, даже предлагают рассматривать политическую культуру как "символическую систему". По его словам, "политическая культура - это система политических символов, входящая в более широкую систему, которую можно обозначить термином политическая коммуникация". Следуя традиции Т. Арнольда, ряд авторов считают символы цементирующим элементом любой политической системы и лежащей в ее основе политической культуры. Более того, для них "институционализация приверженности общим политическим символам является необходимой предпосылкой образования национального государства".
  Символ представляет собой идейную или идейно-образную структуру, содержащую в себе в скрытой форме все возможные проявления вещи, для которой он является обобщенным и неразвернутым знаком. Символ в широком смысле слова - это образ. Он содержит в себе определенный смысл, нераздельно слитый с образом, но ему не тождественный. В структуре символа предметный образ и смысл выступают как два неразделимо связанных друг с другом полюса. Символ характеризуется многослойностью и многозначностью и требует активной умственной или рассудочной работы воспринимающего субъекта. Символ составляет средство общения между людьми, призванное представлять тот или иной объект, социальную общность, идею и т.д. Символы можно изображать графически, как, например, христианский крест, серп и молот, разного рода гербы и т.д.; человеческими фигурами, как, например, Марианна (Франция), Джон Булл (Англия), дядя Сэм (США). Символами власти и государства выступают меч, войско, дворцы, правительственные здания (например, Кремль, Белый дом, Уайт-холл, Елисейский дворец). Символ, например флаг страны, приобретает значимость не сам по себе, а как средство выдвижения и выражения связи с обществом или действиями людей. Такие комплексные системы, как речь, письмо или математические знаки, тоже охватываются понятием "символ", поскольку звуки и знаки, используемые сами по себе, не имеют смысла и могут иметь значимость лишь для тех, кто знает, как их интерпретировать в понятных для них терминах.
  Разного рода символы и знаки играют огромную роль в жизни человека, и без них невозможно представить себе практическую и духовную жизнь общества. С помощью символов и знаков люди взаимодействуют друг с другом, и в этом отношении они являются средствами регуляции социального поведения. Это определяется прежде всего тем, что любая информация, воспринимаемая субъектом, представляет собой некоторую совокупность визуальных или звуковых символов. Субъект, воспринимающий эти символы, расшифровывает их в формулах, имеющих для него смысл. Как отмечал О. Шпенглер, единство всякой культуры покоится на общем языке ее символики. Каждый народ создает и почитает собственные национально-государственные символы. Они строятся на длительной традиции, в которой важное место занимают разного рода знамена, флаги и гербы, другие символы и атрибуты государственно-политической самоидентификации. Часть символов формируется спонтанно в процессе жизнедеятельности всех или большинства членов национального сообщества, а другая часть создается и целенаправленно внедряется элитами. Со времени возникновения национального государства политические лидеры создавали и использовали национальные символы, такие как флаги, гимны, конституции, праздники, денежные знаки и т.д., с целью привлечения внимания, интегрирования граждан, стимулирования тех или иных действий. Министр иностранных дел Франции Ламартин говорил в 1848 г.: "Если вы отнимете у меня трехцветный флаг... то отнимите у меня половину мощи Франции как здесь в стране, так и за границей".
  Одно из центральных мест среди символов занимают национальные гимны, которые представляют собой официальные патриотические символы или, как пишет К. Серулоу, "музыкальный эквивалент девиза, герба, или флага страны". Как таковые они представляют идентичность или характер нации - ее настроение, желания и цели так, как они сформулированы теми, кто стоит у власти. Гимны, подобно другим национальным символам, становятся чем-то вроде "визитной карточки" нации. Они - современные знаки, с помощью которых народы отличают себя друг от друга или подтверждают границы своей "идентичности". С этой точки зрения немаловажное значение приобретают так называемые политические ритуалы, составляющие важный компонент своего рода "гражданской религии" или "политической религии", характерной для того или иного общества. С помощью таких ритуалов, например церемонии инаугурации президента США или коронации королей в Англии, простые смертные превращаются в президентов и монархов. Причем коронация представляет собой религиозную церемонию, осуществляемую в Вестминстерском аббатстве под руководством архиепископа Кентерберийского, а президент США, вступая в свою должность, произносит свою клятву на Библии.
  Национально-государственные символы и идеалы более или менее тесно связаны между собой, они взаимодополняют и поддерживают друг друга. Идеал не существует сам по себе, а выражается с помощью какого-либо документа, произведения искусства, изречения и т.д. Лучше всего продемонстрировать это на конкретных примерах. В отношении нашей страны эта задача затрудняется тем, что она в настоящее время переживает, по сути дела, процесс перехода от одной государственно-политической системы к совершенно иной системе. В такие периоды происходит отказ от старых символов и утверждение новых. Сейчас мы являемся свидетелями восстановления таких традиционных российских символов, как трехцветный государственный флаг, андреевский флаг, двуглавый орел и др., которые снова занимают свои места наряду с Московским Кремлем, Красной площадью, храмом Василия Блаженного и другими традиционными символами российской государственности.
  Рассмотрим этот вопрос более подробно на примере США. Первым и основополагающим символом американской нации и государственности является Декларация независимости, принятая Континентальным конгрессом 4 июля 1776 г. и объявившая о разрыве традиционных связей тринадцати колоний с Британской империей и создании независимого государства - Соединенных Штатов Америки. Ее место в истории современной общественно-политической системы в контексте формирования политической культуры Запада состоит в том, что она впервые исчерпывающе сформулировала принципы демократического идеализма, провозгласив, что правительства создаются и существуют для обеспечения счастья управляемых и что их власть основывается на согласии этих последних. Декларация независимости, в которой нашли отражение основополагающие идеалы и чаяния американского народа - свобода, равенство и национальный суверенитет, по сути дела, явилась первым в истории официальным документом, в котором был провозглашен принцип народного суверенитета в качестве основы государственного устройства.
  После Гражданской войны постепенно место главного символа нации Декларация независимости уступила Конституции и Биллю о правах. Это стало еще более очевидно после революции и России в 1917 г., а также прихода фашизма к власти в Италии и Германии. В глазах американцев конституция стала символом стабильности. Их реакция на эпоху социальных и политических катаклизмов приняла форму апелляции к законопорядку и конституционным правилам. Конституция стала самым важным символом национальной идентичности. Она стала для нации объектом сильнейшего эмоционального притяжения. Большинство американцев и поныне рассматривают конституцию как своего рода священный документ. Не случайно некоторые политологи проводят аналогию между ней и Библией, называя их "теологическими документами", поскольку в глазах американцев Конституция, как и Библия, священна. Подобно христианству, которое ассимилировало учения Коперника, Дарвина и Эйнштейна без изменения древнего библейского текста, утверждает Миллер, Конституция институционализировала любые изменения в американском обществе.
  Наряду с Декларацией независимости и Конституцией воплощением и символом идеала свободы является Колокол Свободы, который со времен революции стал одним из весьма почитаемых американцами реликвий. Статуя свободы венчает купол Капитолия, как бы доминируя над всем Вашингтоном. Таких примеров можно привести множество. Здесь достаточно, как представляется, упомянуть, что понятия "свобода" и "права человека" у американцев превратились в клише и стереотипы, и кажется, что они часто произносят их, не задумываясь о их смысле и содержании.
  Самым завершенным и концентрированным воплощением идеалов свободы и прав человека стала Статуя Свободы. Для многих поколений американцев, да и не только американцев, Статуя Свободы была символом свободы, "американской мечты", успеха страны неограниченных возможностей, принимающей в свои объятия всех обездоленных со всех концов земного шара. По данным исследований феномена социализации подрастающего поколения, дети всех начальных школ США называют Статую Свободы, наряду с флагом, в качестве лучшей выразительницы духа Америки.
  Одним из главных воплощений символа нации стал национальный флаг, известный как звездно-полосатый флаг, который был принят Континентальным конгрессом 14 июня 1777 г. Флаг и гимн в сочетании с другими патриотическими песнями и маршами превратились в эмоциональное воплощение нации. В школах День флага отмечается торжественными речами и пением патриотических песен. Социализирующая роль флага усиливается тем, что многие гражданские ассоциации, братские организации начинают свою работу с клятвы приверженности флагу и пения национального гимна. Флаг является атрибутом не только официальных встреч, но и многих неофициальных мероприятий, таких как бейсбольные, футбольные и иные матчи.
  Выразителями национального духа, фактором, способствующим формированию национального самосознания, и в то же время воплощением символа страны могут выступать те или иные города. С данной точки зрения прежде всего следует, естественно, назвать столицу страны Вашингтон, которая сыграла немаловажную роль в качестве символа сплочения американского народа в единую нацию и утверждения федеративной государственно-политической системы. В глазах как самих американцев, так и остального мира Вашингтон ассоциируется с политическим центром Америки, представляется как символ американской нации и государственности. И это вполне объяснимо, если учесть, что Вашингтон - это прежде всего конгресс, президент, закон, Капитолий, Белый дом и здание Верховного суда, Пентагон и Госдепартамент. Здесь в здании Национального архива хранятся важнейшие атрибуты американской нации и государственности, в Вашингтоне расположены памятники и мемориалы отцов-основателей и других выдающихся политических, общественных и государственных деятелей США. Не случайно, когда речь идет о вопросах и проблемах политического характера, под Вашингтоном, как правило, подразумевают Америку вообще или же правительство США, подобно тому как при упоминании Москвы, Лондона, Парижа имеются в виду, соответственно, Россия, Великобритания, Франция. Вряд ли есть необходимость доказывать, что та или иная совокупность национально-государственных и политических символов характерна для большинства стран и соответствующих политических культур.
 
 § 4. Религиозный аспект политической культуры
  Показательно, что нередко формирование той или иной нации, ее вступление на общественно-историческую арену обосновываются ссылками на некое божественное провидение. В поисках аргументов часто обращаются к Библии, особенно где говорится, что бог не только правит миром, но и избирает из среды всех народов только один, наделяя его своей благодатью. Крайние формы этого мифа отводят другим народам и странам лишь роль фона, на котором разворачивается история того или иного богоизбранного народа. История дает много примеров, свидетельствующих о том, что идея величия и богоизбранности была присуща чуть ли не каждому великому народу, особенно в период его восхождения.
  Покажем это на примере русского и американского народов. Так, автор "Сказания о князьях Владимирских", рассказав о преемственности мировых монархий древнейших царств до Римской империи, выводил основы современной ему власти от римского императора Августа. Согласно этому сказанию, Русь является законной наследницей всех древних мировых монархий. Естественно, Рюрик, положивший начало династии Рюриков, правивших Русью до восхождения на престол династии Романовых, ведет свой род от самих римских императоров. Постепенно сформировалась идея Москвы как третьего Рима - наследницы Рима и Константинополя, столицы Восточной Римской империи.
  Показательно, что наряду с символами самодержавия и народности в формировании и укреплении русского государства и завоевании им новых земель, стран и народов важную роль сыграла православная церковь. Она давала русским духовную опору, чтобы противостоять мусульманскому Востоку и католическому Западу, которые на тех или иных исторических этапах представляли угрозу их религиозному и государственному существованию. В целом, хотя принципы веры и не преобладали над политическими, религия часто использовалась для обоснования власти и притязаний сначала русских князей, а затем и московских царей.
  Пропагандируя грандиозную концепцию, рассматривавшую Москву как "новый Вечный город, наследницу Рима и Константинополя", церковная иерархия постоянно предупреждала царей об их священном долге превратить Московию в "Новую христианскую империю", при этом сколько-нибудь четко не обозначая ее границы. Следует отметить, что эта доктрина сыграла немаловажную роль в экспансии и утверждении многонациональной Российской империи на бескрайних просторах Евразийского континента. Поэтому можно утверждать, что в формировании идей о величии России, ее масштабности, патриотизме и преданности отечеству - Руси-матушке, особом пути России и т.д., составляющих важнейшие компоненты политического сознания россиян, немаловажную роль сыграла и православная вера. В этой связи нельзя не упомянуть, что многие атрибуты и символы православной церкви стали одновременно и символами российской государственности. Здесь можно упомянуть, например, храм Василия Блаженного, возвышающийся на главной площади страны рядом с Кремлем, да и храмы в самом Кремле, взорванный большевиками храм Христа Спасителя, Исаакиевский собор, Оптину пустынь. Симптоматично, что церковь возводила в ранг святых выдающихся деятелей, которые в строгом смысле не являлись ее служителями. Речь идет, например, о равноапостольных Кирилле и Мефодии, св. Владимире, Александре Невском и др.
  Что касается США, то с самого начала формирования американского национального сознания важнейшим его компонентом стало убеждение об особом пути развития Америки и ее роли в мировой истории. Казалось, что сама природа и мировоззрение эпохи предназначили английские колонии в Северной Америке для "великого эксперимента". Подобно более ранним утопиям, в воображении европейцев XVII-XVIII вв. Америка представлялась сказочным островом, отделенным от остального мира морями и океанами.
  Историки и духовные вожди сначала колоний, а затем независимого американского государства представляли дело таким образом, что американцы с самого начала преследовали ясную и осознанную цель - претворить в жизнь идею божественного провидения, построить на американской земле божественный "град на холме" в пример всем другим народам мира. В конечном счете была сформулирована грандиозная религиозная философия истории и прогресса, согласно которой Америка представляет собой высший этап развития человечества и последнюю лучшую надежду всех людей. Характерно, что, обосновывая исключительное место Америки в мировой истории, автор Декларации независимости США, третий президент Америки Т. Джефферсон в 1785 г. предлагал изобразить на государственном гербе страны взятый из Библии образ сынов Израиля, идущих за лучом солнца. Почти все отцы-основатели Америки были глубоко убеждены в том, что ей уготована особая судьба, особая, божественная миссия.
  Многие исследователи прямо связывают с религией республиканские и демократические институты Америки. Как утверждал еще известный французский общественный деятель и историк А. де Токвиль, истинной школой республиканских добродетелей в Америке была церковь. По его словам, религия представляла собой первый из американских политических институтов. Она была республиканской и демократической религией, которая не только включала республиканские ценности, но и давала первые уроки относительно того, как участвовать в общественной жизни. По словам Токвиля, нравы в большей степени, чем законы или физические обстоятельства, способствовали успеху американской демократии, а нравы же коренятся в религии.
  Обращает на себя внимание тот факт, что религиозный и социокультурный традиционализм часто идут рука об руку с социально-философским и идейно-политическим консерватизмом. Религия всегда служила источником традиционных ценностей. В конце концов религия тесно связана с культурной традицией как часть образа жизни в целом. Когда этот образ жизни подвергается опасности, его религиозные и моральные компоненты оказываются опорными пунктами защиты существующей системы и привычного образа жизни. Поэтому вполне объяснима наблюдающаяся у отдельных категорий населения склонность сетовать в определенных ситуациях на упадок таких традиционных ценностей, как закон и порядок, дисциплина, сдержанность, консенсус, патриотизм и т.д.
  В связи с изложенным обращает на себя внимание тот факт, что конфессиональный фактор зачастую перевешивал в прошлом и в некоторых странах продолжает перевешивать и в настоящее время социально-классовые приверженности. Именно влияние клерикализма и конфессионализма на общественное сознание и, соответственно, политическую культуру обусловило возникновение во многих странах Западной Европы клерикальных партий разных ориентации, роль и значение которых нельзя оценить однозначно.
  Были и есть консервативные и даже реакционные конфессиональные партии и организации, но были и есть и такие, которые выступали с позиций социального реформизма (например, социальное христианство). В наши дни христианская окраска помогла ХДС в ФРГ, ХДП - в Италии и аналогичным партиям в других странах привлечь на свою сторону многих верующих. В них, наряду с консервативными, есть и центристские и либеральные фракции, выступающие за реформы (например, так называемые "социальные комитеты" в ХДС).
  Немаловажное место в политической культуре занимает идеология. Это и естественно, поскольку проблемы идеологии трудно отделить от проблем, касающихся авторитета, власти, властных отношений и т.д. Она призвана придавать значимость институциональным отношениям между людьми, объяснять политические реальности в конкретно-исторических условиях. Однако в широком смысле слова идеология, как отмечают Д. Мэннинг и Т. Робинсон, не может обязать человека действовать определенным образом, как это делают правовые нормы. Не приверженность идеологии, а членство в партии, которая действует именем идеологии, обязывает ее приверженцев принимать политическое решение таким, как оно есть. В отличие от партии, в идеологии нет ни руководителей, ни подчиненных, она имеет только приверженцев. Без дисциплины, связывающей партию, сторонник идеологии рискует быть вовлеченным в вечный спор относительно того, что именно идеология предписывает. Доводы "о товариществе" и "братстве" сами по себе не могут помочь приверженцам идеологии создать новое общество, но они могут придать их партийным предпочтениям, усилиям, деятельности определенную значимость. Идеология обеспечивает категориями и понятиями, с помощью которых обосновываются или отвергаются те или иные политические институты, действия, политический курс и т.д. Но она не может подменять собой политическую культуру как таковую. В условиях одной политической культуры могут сосуществовать несколько конфликтующих друг с другом идеологических и идейно-политических течений, хотя, как это имеет место при тоталитаризме, бывают ситуации, когда идеология стремится полностью подмять под себя политическую культуру.
 
 § 5. О моделях политической культуры
  Простая констатация факта существования того или иного комплекса элементов, которые можно было бы объединить в категорию политической культуры, сама по себе не снимает вопрос о том, как эти элементы реализуются в конкретном политическом процессе, поведении различных групп и слоев населения. Дело в том, что одни и те же политические установки, ценностно-нормативные ориентации и идейно-политические принципы у разных людей и социальных групп в конкретном политическом поведении проявляются по-разному. Это особенно важно учесть при оценке и характеристике политической культуры разных стран и народов. Необходимо исходить из факта существования многих региональных и национальных вариаций политической культуры. Скажем, нельзя говорить о единой для Европы и Ближнего Востока, Западного полушария и Дальневосточного региона и т.д. модели политической культуры.
  Но все же каждой общественно-политической системе соответствует особая, собственная базисная модель (или модели) политической культуры, которая в каждой конкретной стране проявляется в национально-специфических формах. Как правило, важнейшие элементы каждой базовой модели характеризуются универсальностью и определяются общемировоззренческими установками и ориентациями людей независимо от их национально-государственной принадлежности. В этом качестве в обобщенной, абстрагированной форме они составляют системообразующие компоненты политической культуры и разделяются большинством населения соответствующих стран.
  Вместе с тем эти компоненты в каждой отдельной стране, как говорилось выше, проявляются в специфически национальных формах. Это естественно, поскольку в формировании национального самосознания, самой национальной идентичности участвуют как универсалистские, так и сугубо национально-культурные элементы. Как отмечал известный американский политолог С. Коэн, "ни одна политическая система ни в одной стране не будет стабильной, если она не рождена в самой этой стране, на ее почве как результат развития собственной политической культуры". Так, общественно-исторические, национально-культурные, географические, религиозные и иные особенности формирования и эволюции каждой нации и национального самосознания, естественно, наложили свой глубокий отпечаток на содержание и форму ее политической культуры.
  Это, в свою очередь, предполагает необходимость выделения соответствующих моделей политической культуры. Симптоматично, что уже первые авторы, обратившиеся к данной проблематике, предложили собственную типологизацию политических культур. Учитывая как позитивные, так и не во всем приемлемые доводы и аргументы всех названных подходов, представляется возможным сформулировать собственные модели политической культуры. Можно выделить следующие более или менее отчетливо очерченные крупные модели политической культуры: либерально-демократическую, авторитарную и тоталитарную. Между ними располагается целый спектр всевозможных национальных или иных вариантов и разновидностей политической культуры.
 
 § 6. Либерально-демократическая модель политической культуры
  Основные факторы и этапы формирования и эволюции либерально-демократической модели политической культуры в целом совпадают с важнейшими вехами формирования и эволюции гражданского общества и правового государства. Более того, все эти три компонента в совокупности составляют буржуазно-либеральную общественно-политическую систему. Она связана с утверждением и легитимизацией в процессе капиталистического развития новой, по сравнению со средневековьем, системы миропонимания, где свободный индивид признается в качестве самостоятельной единицы социального действия. Важнейшие параметры этого миропонимания были проанализированы выше. Здесь отметим лишь то, что важнейшим компонентом сформировавшейся на его основе политической культуры стала идея плюрализма, которая составляет сущностную характеристику как гражданского общества, так и правового государства. Необходимо напомнить также о том, что свобода предполагает наличие как многих центров власти, уравновешивающих всевластие государства, так и прежде всего возможность экономического выбора, что, в свою очередь, маловероятно без альтернативных источников получения средств существования. Если в тоталитарных и авторитарных системах государство доминирует над обществом, то в буржуазно-демократической системе, наоборот, общество доминирует над государством и его институтами. Всесторонне развитое гражданское общество, в свою очередь, предполагает развитую политическую демократию, правовое и плюралистическое государство.
  Это выражается в том, что, несмотря на различия - порой существенные - по широкому спектру идей и концепций общественного и государственно-политического устройства, большинство политически активного населения стран Запада разделяет идеи конституционализма, индивидуализма, свободы вероисповедания, свободы слова и печати и т.д. Соблюдение и реализация этих принципов создавали предпосылки для признания каждой из противоборствующих сторон "законности" существования разнообразных конфликтующих друг с другом интересов, группировок, партий и т.д.
  Идея представительства тесно связана с другими не менее важными идеями партии и выборности как инструментов реализации разнообразных интересов. Эти идеи, в свою очередь, предполагают соблюдение и правительством, и оппозицией "правил игры", суть которых состоит в общепринятом согласии на мирную передачу власти от одной (побежденной) партии другой (победившей) партии в ходе избирательного процесса. Важно учесть, что именно через институт выборов, именно через избирательный процесс политическая культура в наибольшей степени воздействует на политическое поведение. Характерно не только и не столько возможно более полное участие масс в принятии политических решений, сколько открытая конкуренция с целью завоевания тех или иных правительственных постов и контроль над деятельностью тех, кто находится у власти.
  Акт участия в выборах уже сам по себе увеличивает веру граждан в законность и ответственность правительства. Для многих из них сам факт участия в голосовании имеет чуть ли не ритуальное значение. Как не без основания отмечает политолог Б. Гинзбург, влияние участия в избирательном процессе аналогично влиянию, которое оказывает организованная религия на отдельных индивидов, которые подчиняются принципу отправления веры в той церкви, которую они сами выбирают. Здесь сам факт отправления веры важнее выбора церкви, в которой этот акт осуществляется.
  Еще со времен Аристотеля считается, что демократические системы сохраняют жизнеспособность и эффективно функционируют в силу активного участия граждан в делах общества, обеспечения высокого уровня информации о состоянии общественных дел и широко распространенного чувства гражданской ответственности. Что касается современных условий парламентской демократии, всеобщего голосования, плюрализма партий и политических организаций, представляющих разного рода заинтересованные группы, то очевидно, что ни одно правительство не может завоевать власть без согласия и доброй воли большинства избирателей. Здесь состояние умов общества, социально-психологический климат, общественное мнение имеют немаловажное значение.
  Либерально-демократическая модель включает принцип "согласие не соглашаться" с мнениями и позициями других членов или групп общества. В таком случае при решении сколько-нибудь значимых проблем в идеале отвергается волевое навязывание позиций одной части общества другой его части. Где нет свободы несогласия, там нет и не может быть демократии, независимо от того, как она называется - "народной", "либеральной", "буржуазной", "социалистической" и т.д. Обращает на себя внимание отмеченная выше в главе о социологических основах политики расщепленность позиций значительной части людей, с одной стороны, как личностей, членов гражданского общества, с другой стороны, как граждан государства, членов политического сообщества.
  О расщепленности политической и общественной сфер свидетельствует, в частности, наблюдающийся у многих англичан, американцев, французов и т.д. разрыв между тем, как они ведут себя в повседневной, так сказать, мирской жизни, и их идейно-политическими позициями. Зачастую личные вкусы, предпочтения, симпатии и антипатии людей во взаимоотношениях между собой могут, порой существенно, не совпадать с их идейными и партийно-политическими позициями. Здесь нет той тотальности личности, которая характерна для тоталитарного общества, где, как правило, политические, идеологические, философские и просто жизненные позиции людей как бы слиты в интегральном единстве, в результате чего личные симпатии и антипатии во многом определяются политическими и идеологическими установками и, предпочтениями. В странах с устойчивыми либерально-демократическими традициями нередки случаи, когда люди, будучи друзьями в повседневной жизни или близкими родственниками, могут принадлежать к различным, зачастую конкурирующим и даже враждующим друг с другом политическим партиям или лагерям. Нам не всегда понятны такие, например, явления, как дружба представителя левого либерализма и идеолога правого радикализма в США, принадлежность мужа и жены или отца и сына к разным партиям, поведение английских парламентариев, которые чуть ли не врукопашную дерутся на сессиях парламента, а вне его стен являются друзьями.
  Исключая монополию на власть со стороны какого-либо одного лица, социальной группы, партии и т.д., либерально-демократическая модель постулирует идею самого широкого выбора во всех сферах общественной жизни. Основополагающее значение с данной точки зрения имеет свобода экономического выбора. Здесь в качестве разумеющихся, самоочевидных постулатов принимаются идеи частной собственности, свободного рынка, свободного предпринимательства. Наиболее рьяные приверженцы этих идей рассматривают индивидуализм и свободную конкуренцию в условиях свободного рынка в качестве естественных законов, не подвластных действиям отдельных людей и общественных институтов, политических партий и государства. Считается, что свобода, равенство, конкуренция и индивидуализм в условиях саморегулирующегося рынка в рамках гражданского общества способны обеспечить социальную гармонию и прогресс.
  В либерально-демократической модели важное место занимает проблема соотношения свободы, равенства и справедливости. Здесь наблюдается множество противоречий, различий, оттенков, переходных ступеней от откровенной апологии неравенства до признания социального равенства, от приверженности либертаристски трактуемой идее анархической свободы до признания в тех или иных сферах жестких ограничений на индивидуальную свободу со стороны государств. В целом зачастую предпочтение отдается равенству возможностей, с которым отождествляется справедливость, перед социальным равенством, равенству стартовых условий перед равенством результатов.
  Но вместе с тем в глазах носителя либерально-демократической модели политической культуры право, правовая система представляют собой гарант свободы отдельного индивида в выборе по собственному усмотрению морально-этических ценностей, сферы их деятельности. По его мнению, закон призван гарантировать свободу личности, неприкосновенность собственности, жилища, частной жизни, духовную свободу. В обществе должен господствовать закон, а не люди, функции государства состоят в регулировании отношений между гражданами на основе закона. Для него самоочевидной истиной являются право участия в политическом процессе, соблюдение определенных правил игры между политическими партиями, разного рода заинтересованными группами, ротация власти в процессе всеобщих выборов на всех уровнях власти, другие нормы и принципы парламентаризма и плюралистической демократии.
  Следует учесть, что в развитых странах Запада средний гражданин в повседневной жизни при нормальных условиях лишь спорадически соприкасается с государством, зачастую имея лишь весьма смутное представление о политических событиях, происходящих в "коридорах власти" и "столицах", за пределами своей общины, деревни, городка. Более того, для него государство нечто отдаленное, чуждое, вмешательство которого в частные дела нежелательно и гарантировано обычаем, традицией и законом. Например, значительной части американцев присущи недоверие и даже неприязненное отношение к государству, государственным институтам и отождествляемой ими политике вообще. Общеизвестен еще тот факт, что американцы отдают предпочтение правительствам штатов перед федеральным правительством, органам местного правительства перед правительствами штатов, семье, общине и индивиду перед обществом в целом.
  Для значительной части населения стран Запада характерно амбивалентное отношение к государству и связанным с ним институтам. С одной стороны, в их глазах государство - это источник и гарант закона и морали, без сильного государства общество может оказаться во власти анархии. Здесь обнаруживается склонность к позитивному, зачастую даже авторитарному отношению к государству. С другой стороны, в их глазах чрезмерно раздутое государство может оказаться инструментом подавления и нарушения прав личности. При необходимости выбора между индивидом и обществом значительная часть людей, придерживающихся консервативных воззрений, на первое место ставит общество. По их мнению, это последнее, будучи значительно шире правительства, исторически, этически и логически выше отдельного индивида. Права отдельного человека носят одновременно и естественный, и социальный характер: естественный, потому что принадлежат человеку, созданному самим богом в качестве неотъемлемого элемента великого плана природы, а социальный, потому что человек может реализовать эти права лишь в организованном обществе. Правительство же является политическим оружием общества, призванным обеспечить и защищать права человека. Для наиболее консервативной части данной категории людей власть - это предпосылка всех свобод. Придавая первостепенное значение закону и порядку, авторитету и дисциплине, они склонны высказываться за восстановление авторитета и престижа власти и правительства. Они убеждены в том, что современное общество нуждается в повиновении и послушании, и для достижения этих целей государство вправе принимать соответствующие меры.
  Все это, естественно, усложняет выявление политических предпочтений основных категорий населения, особенно это касается государства и важнейших государственно-политических институтов, политики вмешательства государства в экономические и социальные процессы. Достижение ясности в этом вопросе затрудняется также тем, что здесь противоречия, так сказать, в горизонтальном разрезе совмещаются с противоречиями по вертикальной линии между идеологическим и практическим, теоретическим и обыденным уровнями сознания.
  В либерально-демократической модели политической культуры политическому плюрализму соответствует религиозный и идеологический плюрализм. Здесь" и религия, и идеология, которые при всех их различиях эпистемологического, сущностного и концептуального характера в методологическом плане представляют собой однопорядковые явления, отделены от государства. Парламентская демократия с ее этнокультурным, социальным, социокультурным и иными формами плюрализма не приемлет ни государственной религии, ни государственной идеологии. Здесь идеология, равно как и религия, отделена от государства, хотя, как представляется, нет каких-либо законодательных актов, узаконивающих это положение. Признав плюрализм интересов и партий, религиозных, этнокультурных, социально-экономических и иных различий, нельзя не признать плюрализм идеологий или идеологических течений в каждой отдельной стране, позиции которых по ряду важнейших вопросов совпадают. Особенно это касается системообразующих аспектов. Такое положение вещей и создает основу "единства в многообразии", консенсуса по основополагающим вопросам государственно-политического устройства.
  При всех различиях и противоречиях было бы ошибочно представлять дело таким образом, будто в каждой политической культуре существуют четко разграниченные, фронтально противостоящие друг другу течения, между которыми как бы пролегает непреодолимая стена. Дело в том, что во всех главных политических партиях индустриально развитых стран как носителях соответствующих политических культур присутствует сочетание социал-демократических, либеральных и консервативных элементов. В данной связи не может не обратить на себя внимание тот факт, что само содержание, вкладываемое в понятия "правые" и "левые", "консерватизм" и "либерализм", "радикализм", которые получили хождение в общественно-политическом лексиконе Запада в XIX-XX вв., их трактовка и толкование к настоящему времени претерпели существенные, а в некоторых аспектах радикальные изменения. Например, уже потерял убедительность принцип, согласно которому индивидуалистические ценности жестко привязывались к правому, консервативному флангу идейно-политического спектра, а коллективистские -к его левому флангу.
  Все перечисленные компоненты (перечень их, естественно, можно дополнить) в совокупности составляют основную модель либерально-демократической политической культуры - обобщенный и абстрагированный идеальный тип, который проявляется в каждой конкретной стране или регионе, в конкретных национально-исторических и национально-культурных формах.
  Если базовая модель либерально-демократической культуры с теми или иными национально-культурными модификациями прочно утвердилась в наиболее развитых странах Западной Европы и Северной Америки, то этого не скажешь о регионе Южной Европы. В странах этого региона процессы ее утверждения пробивали (а в ряде стран эти процессы продолжаются и поныне) дорогу с существенными трудностями. Это объясняется прежде всего особенностями социально-экономического и общественно-исторического развития региона, а также той особой ролью, которую здесь продолжают играть традиции, обычаи, ценности, унаследованные от многовековой и чрезвычайно богатой истории. Запоздалый и неравномерный, растянувшийся на многие десятилетия процесс утверждения в Южной Европе капиталистической формы производства, сильные позиции монархии, аристократии, церкви в политической жизни, устойчивость традиционных, по преимуществу консервативных, ценностей в общественном сознании обусловили особую противоречивость и растянутость процесса утверждения буржуазных общественно-политических структур и соответствующих парламентских форм политической жизни.
  Вплоть до 1980-х гг. южноевропейский капитализм, по сути дела, не смог достичь своей культурной и идейной гегемонии. Здесь сохраняют большую значимость антикапиталистические по своей сути установки и ориентации, "на равных" с буржуазно-либеральной шкалой ценностей существует другая, добуржуазная социокультурная и идейно-политическая традиция. Эти и другие особенности, определившие общественно-исторический и политико-культурный ландшафт региона, подробно проанализированы в нашей литературе. Здесь отметим лишь тот очевидный факт, что весь набор ценностей, установок, ориентации и т.д., составляющих политическую культуру южноевропейских стран, с переходом их - сначала Италии после второй мировой войны, а затем во второй половине 1970-х гг. Испании, Португалии и Греции - на путь политической демократии и буржуазного парламентаризма не мог исчезнуть бесследно и не оказать влияние (порой существенное) на конфигурацию и сущность как новой партийно-политической системы, так и самой политической культуры.
  Тот или иной комплекс черт и характеристик, обусловливающих их специфику и особенность, можно обнаружить и в других национальных или региональных вариантах либерально-демократической модели политической культуры.
 
 ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ
 1. Назовите основные факторы и вехи формирования концепции политической культуры.
 2. Перечислите составные элементы и важнейшие характеристики политической культуры.
 3. Какое место в политической культуре занимает политическая символика?
 4. Какое влияние оказывает на содержание политической культуры религия?
 5. Какова взаимосвязь между идеологией и политической культурой?
 6. Какие существуют модели политической культуры?
 7. Назовите основные составные элементы и базовые характеристики либерально-демократической модели политической культуры.
 
 ЛИТЕРАТУРА
 Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии// Политические исследования. - 1992. - № 4;
 Вебер М. Избр. произведения. -М., 1990;
 Гаджиев К.С. Политическая культура: концептуальный аспект//Политиче-ские исследования. -1991. - № 6;
 Гудименко Д., Родионов А. Конфликт и консенсус в политической культуре ФРГ//Мировая экономика и международные отношения. - 1993. - № 7;
 Каменская Г.В. Политическая культура США//Мировая экономика и международные отношения. - 1993. - № 4;
 Новгородцев П.И. Об общественном идеале. - Берлин, 1922;
 Рормозер Г. Политика и религия//СССР - ФРГ: навстречу друг другу. - М., 1990;
 Шапиро И. Три способа быть демократом//Политические исследования. -1991. - № 1-2.
 
 
 Глава XV. ТОТАЛИТАРНО-АВТОРИТАРНАЯ МОДЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ
 § 1. Общая характеристика и условия формирования тоталитарного сознания
  Применительно к тоталитарной системе весьма проблематично говорить о политической культуре как самостоятельной, четко вылепившейся подсистеме со своими более или менее отчетливо сформулированными элементами и характеристиками. Эти последние интегрально и нерасчленимо слиты с общими социокультурными характеристиками членов тоталитарного сообщества. Поэтому здесь остается выделить и проанализировать те признаки и элементы тоталитарного сознания, которые имеют отношение к политическим реалиям.
  В силу изложенных в соответствующей главе причин в тоталитарном сознании теряется внутренняя связь личности с бытием. Жрецы тоталитаризма вознамерились создать и выпестовать скроенного по своим меркам "чистого", свободного от всех мыслимых погрешностей, человека. Придумали даже некий "моральный кодекс строителя коммунизма" - атеистический суррогат десяти заповедей, который был призван служить в качестве азбучного руководства к жизни "образцового" человека. Главный порок кодекса состоял в том, что он был построен на отрицании тайны и таинства жизни, включающих в себя наряду с устремленностью ввысь, в сферу сверхличностного, божественного, также мистерию греха, греховного начала, отрицании того, что мироздание, соответственно, и жизнь, как интегральная часть его, полны роковых противоречий, что падшая жизнь, горечь и тленность мира такие же законные характеристики человеческого бытия, как и высшее блаженство, высший полет интеллекта и духа.
  Антропологический компонент тоталитаризма как особого социально-философского феномена состоит в стремлении к полной переделке и трансформации человека в соответствии со своими социально-философскими и идеологическими установками. Здесь использовался широчайший комплекс средств, механизмов и методов, в основе которых лежали те три принципа, которые тоталитаристами были заимствованы из идеологического багажа Великого Инквизитора: чудо, тайна и авторитет. Я вполне сознаю неизмеримость широты и глубины этой проблемы и невозможность ее охвата даже в самых общих чертах в одной главе или даже объемистой книге. Здесь отметим лишь то, что они, идеологи тоталитаризма, четко усвоили себе урок того же Великого Инквизитора, который осознавал, что для утверждения своего господства одного только убийства Иисуса Христа недостаточно, необходимо также убить его веру и создать новую, свою собственную веру для пленения ею сознания самых широчайших масс людей. Не случайно, что в комплексе идей и методов тоталитаристов, направленных на изменение самой человеческой онтологии, жесткий контроль занимает над сознанием человека, его мыслями, помыслами, внутренним миром значительное место. Более того, ставится задача полной трансформации человека, конструирования нового типа личности с особым психическим складом, особой ментальностью, мыслительными и поведенческими характеристиками и т.д. путем стандартизации, унификации индивидуального начала, его растворения в массе, сведения всех индивидов к некоему среднестатистическому знаменателю, стерилизации или во всяком случае подавления индивидуального, личностного начала в человеке. В этом контексте "успех" большевизма и фашизма в немалой степени объясняется тем, что в условиях своеобразного диффузного состояния общественного сознания, его расщепления и надлома им удалось подчинить рационально-утопическому началу все богатство, многослойность и сложность сознания и как бы склеить на этой основе его распавшиеся обломки по собственной схеме.
  Выше уже говорилось о том, что задача переделки человеческого сознания может быть успешной лишь в том случае, если взамен старой вере создается новая. Поэтому неудивительно, что как фашизм в его нацистской ипостаси, так и марксизм-ленинизм советского периода, в сущности, приобрели все атрибуты религиозного фундаментализма с присущими последнему фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом, литургией, песнопениями, осаннами и т.д. Так, социализм в том виде, в каком он предстал перед нами, оказался, по сути дела, профанированным воплощением христианства. Можно сказать, что тоталитаризм воспроизводится и его жизнеспособность обеспечивается тем, что он как бы находится в постоянном движении. Более того, продолжение революции, постоянное ее воспроизводство и нагнетание и связанные с этим условия чрезвычайности и своеобразных гигантских гонок, призванных что-то или кого-то догонять и перегонять, составляют оптимальную почву для жизнеспособности и постоянного воспроизводства тоталитаризма. Так было в СССР, так было и в Германии. Идеей-фикс для нацистского руководства была ревизия Версаля и его последствий. На острие такой критики они пришли к власти и, оказавшись у руля правления, развернули широкомасштабные усилия в сфере пропаганды, производства вооружений и пересмотра статей Версальского договора, что за короткое время превратило Германию в укрепленный военный лагерь. Как писала известная в то время американская журналистка Д. Томсон, "формы социальной и экономической организации, господствующие в Германии под названием национал-социализма, таковы, что только отсутствие настоящих военных действий в настоящий момент не дает осознавать их как то, что есть в действительности, а именно как характерные формы государства, находящегося в состоянии войны".
  В течение всех десятилетий "строительства социализма" мы тоже жили и действовали, по сути дела, в условиях фактического военного положения и чрезвычайщины. Руководящим принципом этого положения стал девиз "догнать и перегнать". Этот девиз И.В. Сталин сформулировал так: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет". Не идти, а именно пробежать, спешить во что бы то ни стало. Как верно отмечал М. Геллер, "спешка одурманивает, не позволяет оглянуться, разобраться в происходящем, оценить средства и цели. Темпы оправдывают все, становясь мощным психологическим средством принуждения, лишая одновременно воли к сопротивлению, надежды на близкое достижение цели и передышку". С этой точки зрения вся история советского государства представляет собой сплошную череду различных кампаний: электрификация, коллективизация, индустриализация, освоение целины, химизация, мелиорация и т.д. и т.п. Собственно говоря, и перестройка первоначально мыслилась, по крайней мере многими партийно-государственными деятелями, как очередная кампания.
 
 § 2. Мифологическое измерение тоталитарного сознания
  В целом тоталитарная ментальность и соответствующая ей мифологическая действительность строятся не на реальных фактах, а на логических суждениях и идеологических доводах. Нельзя не обратить внимания на то, что здесь логика абсурда одерживает верх над логикой здравого смысла. Фиктивная, иллюзорная, искусственно сконструированная действительность ставится на место реально существующей действительности. Отдельные историки могут расходиться между собой в трактовке тех или иных исторических событий, но все же остается определенный массив фактов, в реальности которых ни у кого из них не может быть никаких сомнений. Тоталитаризм, по сути дела, как бы уничтожает и этот массив фактов, тем самым отменяя и возможность согласия по их поводу.
  Нужно ли напоминать здесь о том, сколько раз переписывалась вся история нашей страны на потребу сиюминутным поворотам политического курса руководителей партии и государства. Чуть ли не с самого начала взяв на вооружение методологию догматизма и примитивизма, "прорабы" каждой "новой исторической эпохи" начисто переписывали прошлое, превратив историческую науку в служанку идеологии и пропаганды. Такое, по выражению Дж. Оруэлла, "отлаженное вранье" было призвано "творить" не только будущее, но и прошлое, историю вообще по своему усмотрению. В целом тоталитарное государство, будучи теократией, постоянно нуждается в обосновании своей непогрешимости. В таком же обосновании нуждаются и вожди тоталитарного государства. Отсюда - потребность в постоянном перекраивании прошлого и настоящего.
  Отметим еще раз, что насилие и террор в тоталитаризме имеют не только физическое, но также интеллектуальное и духовное измерение, материализующееся в пропагандистсткой деятельности. Дж. Оруэлл говорил, что "любая пропаганда представляет собой ложь, даже когда говорят истину". А ложь, в свою очередь, по удачному выражению В.Н. Ильина, есть вид насилия и, последовательно проводимая, всегда приводит к насилию - скрытому или открытому. Но и обратно: насилие есть проявление лжи. Получается своеобразная цепь: пропаганда - ложь - насилие - ложь - пропаганда.
  Когда официальная оценка, тоталитарная культура и homo totalitarieus как ее носитель становятся господствующими элементами социальной системы, физический террор в качестве инструмента политического контроля может отойти на второй план или вовсе потерять свою значимость. Здесь немаловажное значение имеет феномен так называемого "горизонтального тоталитаризма", когда насилие как бы пронизывает все общественные структуры, придавая определенный настрой самому образу жизни. Тоталитарность, так сказать, тоталитарного режима состоит не только в том, что партия, какая-либо клика или фюрер-вождь устанавливают всеохватывающий контроль над всеми сферами общественной жизни и государством, как бы заглатывают их, но и в том, что подавляющая масса населения чуть ли не свято верит в основные цели, установки, ориентации, постулируемые партийным руководством или фюрером-вождем. Раб по принуждению должен стать рабом по убеждению. Обе стороны как бы слиты в тотальном единстве для достижения универсальной цели.
  Одним из важнейших показателей проникновения тоталитарных начал во все сферы повседневной жизни является так называемый новояз, который представляет собой "лингвистический эквивалент основной идеи официальной идеологии". Хотя новояз - литературное изобретение Дж. Оруэлла, он является реальностью. Как отмечал Оруэлл, новояз является не только средством выражения мировоззрения и привычек сознания, но и средством, делающим трудным, если не невозможным, выражать другие формы мысли. Суть этого феномена состоит в почти полной замене реального мира неким подобием сюрреалистического, абсурдного, прямо-таки шизоидного (иначе это не назовешь) видения мира, в котором все перевернуто с ног на голову, где поистине дважды два равно пяти. В повседневной жизни нужно приспосабливаться к иррационализму языка, на котором речь о мире скорее скрывает, чем объясняет реальное положение вещей, люди вынуждены вести шизофреническое существование, сопровождаемое бредом, галлюцинациями, раздвоенностью души.
  Это порождает своеобразный двойной стандарт в жизнедеятельности и поведении "тоталитарного" человека. Он как бы раздваивается, приобретает двойное дно. В отношении разного рода политических и иных решений и постановлений, принимаемых высшими государственными и партийными инстанциями, у людей вырабатывается нечто вроде устойчивого иммунитета: выражая "горячее" и "единодушное" одобрение на словах, они проявляют в отношении этих решений и постановлений холодное безразличие или даже резкое их неприятие на деле. Появляется, становится массовым феномен, названный Дж. Оруэллом "двоесмыслием" и "мыслепреступлением". Это, в сущности, означает уже начало конца тоталитаризма в его "чистом" классическом виде.
  Поскольку не государство существует для людей, а, наоборот, люди существуют для государства, то отдельный человек приносится в жертву гражданину, а гражданин, в свою очередь, - в жертву подданному. Каждый отдельный индивид остается один на один с огромным всесильным аппаратом принуждения. Это, естественно, препятствует свободному проявлению общественных сил. Побеждает конформизм, народ превращается в массу, население приобретает атрибуты толпы. Это своеобразное, как говорил Ратенау, "вертикальное вторжение варваров". Чрезмерная опека государства над своими гражданами наносит непоправимый вред энергии, деятельности и моральному характеру людей. Тот, кем постоянно и настоятельно руководят, в конечном счете отказывается от той доли самостоятельности и ответственности, которой он обладает. В условиях тотального запретительства и опыта" тотального поражения людей в лучших своих устремлениях сформировалась личность, страдающая социальной апатией, характеризующаяся иронично-скептическим отношением к миру, чувством отчуждения и т.д. Тоталитарность существенно снижает или же вовсе устраняет способность к критическому анализу реалий современного мира, места своей страны в мире, своей социальной или референтной группы, самого себя в реальном социальном окружении.
 
 § 3. Редукционизм и апофеоз конфронтационности
  Поэтому вполне естественны характерные для тоталитарного сознания крайние схематизм и редукционизм, сводящие все и вся к одной-единственной идее - истине. Ее можно назвать политическим мессианством, внушающим предопределенный гармонический и совершенный порядок вещей, основанный на одной-единственной идее. Здесь наука и искусство, экономика и политика, философия и промышленность, мораль и отношения между полами и многое другое направляются одной-единственной ключевой идеей. Здесь достигается некая слитность различных структур - экономических, политических, научных и т.д. Цементирующим началом выступает идеология. Биология и генетика, к примеру, перестают быть самостоятельными научно-исследовательскими дисциплинами. Наоборот, они объявляются средствами в руках буржуазии для порабощения пролетариата и подрыва исторического материализма (у большевиков) или же орудием мирового еврейства и коммунизма для подрыва Третьего рейха (у нацистов). Поэтому неудивительно, что в тоталитарном государстве речь идет не просто о науке, а о "немецкой", "арийской", "социалистической", "марксистской" и иных разновидностях идеологической "науки".
  В соответствии с такой установкой тоталитаризм оставляет одну-единственную дверь в будущее. Дело в том, что тотализация, как отмечал М. Геллер, позволяет "заминировать все выходы из тоталитарной системы, подменяя идеи, желания, слова: патриотизм, национализм, религия, демократия, надежды, благородные стремления. Подмененные понятия приводят обратно - в тоталитаризм". Возникает некая завороженность тоталитаризмом, заставляющая превратно толковать и объяснять все общественные феномены и процессы. Например, вплоть до недавнего времени многие у нас были настолько убеждены в незыблемости тоталитарной системы, что в условиях демократизации на нее некритически был перенесен тезис о принципиальной невозможности демократизации тоталитаризма, выдвинутый еще во второй половине 70-х гг. Дж. Киркпатрик, Н. Подгорецом и другими американскими неоконсерваторами. Памятуя о всесилии тиранического властителя подавлять все и вся, создавать и разрушать государственно-политические структуры по своему произволу, отдельные так называемые демократы предлагали заменить тоталитаризм авторитаризмом, разумеется, "просвещенным", который в течение известного исторического периода постепенно, по-отечески, воспитает свой народ в духе демократии и внедрит демократические институты в структуру тоталитарной системы.
  А в дальнейшем, когда распад тоталитарных структур вызвал неизбежные при таких широкомасштабных, революционных по своему характеру изменениях, означающих, по сути дела, смену одной общественно-политической системы другой, неразбериху, некомпетентность властей, анархию и т.д., авторитарная диктатура была предложена уже в "плюралистическом" варианте.
  Обращает на себя внимание такая характерная как для правого, так и левого вариантов тоталитаризма деталь. И здесь и там тщательно разработан образ врага, чужака, недочеловеков, ущербных по своей сущности, неких ненастоящих, которых просто не жалко оскорблять, унижать и даже физически уничтожать. По-видимому, определенное пленение сознания людей подобными образами как бы снимало с них моральную ответственность за свои позиции и деяния.
  Связывая воедино все без исключения политические и иные проблемы, такой подход рано или поздно перерождается в концепцию крестового похода и манихейский мессианизм, основывающийся на резком и бескомпромиссном разделении мира на сферы божественного и дьявольского, проводящий непреодолимую грань между добром и злом, стимулирует склонность впадать в неумеренный морализм и крайности, что, в свою очередь, порождает неизбежный конфликт между целями и возможностями их осуществления. Носители тоталитарного мышления склонны быть моральными абсолютистами, разделяющими мир только на белое и черное (у большевиков -красное и белое, а у нацистов - коричневое и красное или белое) и требующими на все вопросы немедленного и окончательного ответа.
  Соответственно все участники "драмы истории" делятся на силы добра, ассоциируемые с тоталитарным режимом, и дьявольские силы зла, ассоциируемые со всеми теми, кто безоговорочно и на все сто процентов не стоит на страже этого режима. Здесь неукоснительно действует принцип "кто не с нами, тот против нас". В глазах такого фанатика любой несогласный или, что еще хуже, противник оказывается агентом сатанинских сил, которые будто замышляют грандиозный заговор для уничтожения сил добра. Теория заговора исключает возможность реалистической оценки социальных, исторических или политических факторов. Тот, кто посвящен в заговор, заранее знает весь ход событий, он занимается лишь конкретизацией деталей и этапов прохождения предустановленного течения истории.
  Исключая возможность какого бы то ни было компромисса, теория заговора не оставляет места для сил, занимающих нейтральную позицию. Идти на согласие с теми, кто выступает против вождя и его политического курса, - значит порвать с верой и присоединиться к участникам заговора. За неимением подходящего выражения американский историк Р. Хофстедтер назвал такой подход "параноидным стилем", означающим "предельное преувеличение, подозрительность и фантазии о заговоре". Отличительной особенностью такого "параноидного стиля" является не просто то, что его приверженцы рассматривают "обширный" или "гигантский" заговор в качестве движущей силы исторических явлений. В их глазах сама "история представляет собой заговор", организованный мощными "демоническими силами". Параноидный тип склонен рассматривать историю как результат действий отдельных личностей. Он предполагает, что враг располагает особо важными источниками и рычагами власти. Например, он контролирует прессу, направляет общественное мнение с помощью "управляемых новостей", он обладает неограниченными ресурсами, секретами "промывания мозгов" или же держит в своих руках власть над системой образования и т.д. Это такой тип сознания, который доводит подозрительность и ненависть до уровня мировоззренческого кредо. Будучи совершенно нормальным человеком в отдельных сферах жизни, например в семье, на работе и т.д., такой тип способен впадать в крайности и действовать экстремистскими методами в других сферах, например в политике, религии и т.д.
  Большевики, поставившие перед собой цель свержения существующей системы в лице царского самодержавия, с самого начала вынуждены были действовать как конспиративная партия. Но проблема состоит в том, что сущностной характеристикой большевистской партии оставались конспиративность, своего рода интеллектуальная, идеологическая и политическая закрытость и после завоевания власти. Всю ее деятельность как во внешней, так и внутриполитической сфере пронизывали секретность, подозрительность, в некотором роде заговорщический комплекс. В результате жизнь советского общества приобрела фантасмагорический, прямо-таки сюрреалистический характер. В глазах большинства советских людей действительность превратилась в некий шабаш "врагов", "предателей", "заговорщиков", "саботажников", "вредителей" и т.д., и т.п. Другими словами, здесь весь мир разделен на два непримиримых лагеря -"мы" и "они", "друзья" и "враги", "красное" и "белое".
  В тоталитарной ментальности, сознательно и целенаправленно воспроизводимой и культивируемой мощным идеолого-пропагандистским аппаратом тоталитарного государства, эти особенности приобретают самодовлеющую значимость. Все это в совокупности создает условия для формирования homo totalitarieus как весьма странной и парадоксальной амальгамы таких характеристик, как чуть ли не обожествление рекордов и средней производительности; революционной (понимаемой в самом широком смысле) героики, героепочитания и посредственности; слепой веры и крайнего цинизма. Здесь же сочетаются вождизм на всех уровнях власти, идея незаменимости вождя с идеей человека-винтика, человека-функции, основанной на принципе, согласно которому незаменимых не существует. Имеет место также подмена истинной просвещенности блеском показной грамотности, искусства и творчества - искусственностью и механистичностью и, как говорил В.Н. Ильин, общества общественностью и т.д. При всей этой противоречивости и парадоксальном сочетании противоположных, казалось бы, начал определяющими в тоталитарном сознании являются конформизм, усредненность, самодовольство и удовлетворенность жизнью и т.д., составляющие в совокупности характерологическую матрицу посредственности как социально-политического типа человека массы.
 
 § 4. Особенности проявления тоталитарного сознания в нынешних условиях
  Прежде всего бросается в глаза удивительное сочетание дилетантизма и непрофессионализма, с одной стороны, и всезнайства - с другой.
  В политической сфере - война законов, подзаконных актов и просто решений, принимаемых не только разными органами и на различных уровнях, но и в одном и том же органе и одними и теми же людьми. Наблюдается вполне объяснимое в таких ситуациях великое перемещение людей из одной сферы в другую. При этом один автор в "Независимой газете" не без оснований говорит о "переползании рептильных институтов в новые структуры". Иначе и быть не может. Немало нынешних певцов демократии в свое время верно служили в коммунистическо-тоталитарных структурах, но там не состоялись либо из-за собственной профессиональной непригодности, либо этого не захотели партийно-государственные бонзы. Зачастую за такими перемещениями стоит помимо всего прочего и стремление многих работников, особенно умственного труда, скрыть или возместить свою несостоятельность в прежних сферах.
  Живучесть тоталитарной ментальности проявляется, в частности, в массовом стремлении выделиться, прославиться. Вдруг, как бы без особой причины, появляется мода, например, на политологов, причем политологов, разбирающихся "одинаково профессионально" во всех без исключения вопросах.
  Появляется много астрологов, а то и откровенных проходимцев от науки, которые знают точные рецепты решения всех проблем вплоть до спасения России и других не менее глобальных по масштабам вопросов. Причем чем экстремистичнее идеи, выдвинутые тем или иным искателем популярности, тем "научнее" они считаются и, естественно, тем больше у них шансов стать достоянием широкой общественности. Солидные журналы, издательства, не говоря уж о телевидении и прессе, буквально охотятся за идеями, концепциями, теориями, которые на поверку оказываются удручающе однообразными по своей "методологии", способу аргументации и источникам заимствования. Это не что иное, как торжество заурядного конформизма заурядных нонконформистов. Наряду со множеством честных и принципиальных людей, искренне стремящихся к преобразованию страны на путях демократии и много делающих в этом направлении, на авансцену вышли политики и представители других профессий, не имеющие представления о профессиональной этике и морально-этических началах.
  Здесь нельзя не упомянуть также о своеобразном всплеске садомазохистского комплекса - поиске врагов, заговорщическом комплексе, разоблачительстве и саморазоблачительстве. Отсюда - стремление сокрушить памятники не только преступникам тоталитарного режима, но и истинным героям, отдавшим жизнь за родину. Отсюда работы с весьма любопытными названиями, как "Я был стукачом", "Я был сексотом", "Я был агентом Сталина", "Я была любовницей Сталина" и т.д., и т.п. Вряд ли есть надобность и дальше перечислять подобные факты, которых бесчисленное множество. Ясно одно: они убедительно свидетельствуют о том, что вирус тоталитаризма свирепствует не только в тоталитарном обществе, что мы переживаем мучительный период излечения от тоталитарной шизофрении и освобождения от тоталитарной ментальности.
 
 Послесловие к главе
  Роман Дж. Оруэлла заканчивается словами: "Он одержал победу над собой. Он любил старшего брата". Это лишь литературный прием, символ, призванный констатировать факт окончательного формирования и утверждения в оруэлловской утопии тоталитарного человека. Я изложил лишь некоторые, на мой взгляд, наиболее существенные характеристики действительно имевшего в исторической практике места, а не литературно-утопического пленения сознания тоталитаризмом. Чтобы исключить превратное толкование моей позиции по данному вопросу, считаю необходимым сделать несколько оговорок. Прежде всего важно учесть, что выделенные мною характеристики надо понимать в идеально-типологическом смысле, а не как точное отражение реального положения вещей в обществе, поскольку в общем и целом как в гитлеровской Германии, так и в сталинистском Советском Союзе даже в самый апогей тоталитаризма вряд ли правомерно говорить о всеобщей тотализации сознания. В реальной жизни положение вещей обстояло значительно сложнее.
  Естественно, если люди поставлены перед выбором - свобода или хлеб, что по сути зачастую означает выбор между свободой и голодной смертью, то большинство из них выберут хлеб. Но при жестком, императивном выборе. Все же Великий Инквизитор, хорошо изучивший Писание и поставивший его на службу своей воле, ошибся в одном: он недооценил то, что в том же Св. Писании сказано: "Не хлебом единым жив человек". Если бы это было не так, то человек до сих пор не вышел бы из пещер каменного века или же царство самого Великого Инквизитора было бы вечным. Спору нет, хлеб нужен человеку как воздух, и он приговорен к тому, чтобы в поте лица зарабатывать свой хлеб насущный. Но тем не менее опыт нашей страны убедительно показывает, что зло само по себе, в каких бы обличьях оно ни выступало, не способно окончательно ликвидировать божественного образа в человеке, возвратить его в первобытное состояние, что неистребимо его стремление к свободе и утверждению истинно человеческого начала. Поэтому неудивительно, что в самые мрачные времена тоталитаризма при всех искажениях сознания, приоритетов, миропонимания и т.д. были миллионы и десятки миллионов людей, которые честно и зачастую самоотверженно тянули свою лямку, служили своей родине, людей, значимость которых всегда остается величиной постоянной, инвариантной. Поэтому было бы неправильно и непредусмотрительно вынести огульный приговор всей семидесятилетней истории страны и всем тем, кому выпала незавидная доля быть героями, персонажами и просто участниками этой истории.
 
 ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ
 1. Назовите основные признаки тоталитарно-авторитарной модели политической культуры.
 2. Каковы условия формирования этой модели?
 3. Перечислите основные характеристики "тоталитарного человека".
 4. Какое место занимают в тоталитарной политической культуре мифы и стереотипы?
 5. Объясните, в чем состоит дихотомичность и конфронтационность тоталитарного сознания.
 6. Какое место в нем занимает заговорщический комплекс?
 7. Объясните феномен "новояза" и двоемыслия.
 8. Каковы особенности проявления тоталитарного сознания в условиях перехода к демократии?
 
 ЛИТЕРАТУРА
 Бердяев Н.А. Истоки русского коммунизма. - М., 1990;
 Бюрократия, авторитаризм и будущее демократии в России (материалы "круглого стола") // Вопросы философии. - 1993. - № 2;
 Гаджиев К.С. Заметки о тоталитарном сознании // Вестник Московского университета. Серия 12. - Социально-политические исследования. - 1993. - № 3;
 Джилас М. Лицо тоталитаризма. - М., 1992;
 Тоталитаризм: что это такое? - Т. 1. - М., 1993.
 
 
 Глава XVI. СРЕДСТВА МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ (СМИ) И ПОЛИТИКА
  Средства массовой информации (СМИ) выполняют многообразные функции: информирование населения о событиях, происходящих в стране и мире; образование и социализация; реклама в различных ее ипостасях. СМИ оказывают влияние почти на все сферы и институты общества, включая политику, здравоохранение, образование, религию.
  Средства массовой информации - важнейшие инструменты реализации политического процесса.
  Знаменательно, что в современной политологии СМИ характеризуют такими пышными титулами, как "великий арбитр", "четвертая ветвь власти", наряду с законодательной, исполнительной и судебной, и т.д. Вера во всемогущество телевидения настолько велика, что иные политические деятели считают: тот, кто контролирует телевидение, контролирует всю страну. Политику невозможно себе представить без прессы, радио и телевидения. Можно уверенно утверждать, что в тех грандиозных переменах, которые в настоящее время переживает наша страна, не последнюю роль играют СМИ. Более того, можно даже утверждать, что в условиях отсутствия оппозиционных партий, сколько-нибудь значимых организаций и союзов, способных бросить реальный вызов тоталитарной системе, СМИ сыграли роль своего рода организатора и мощного стимулятора тех сил, которые в конечном счете способствовали политическому поражению этой системы.
 
 § 1. Место и роль СМИ в политике
  Еще в начале 60-х гг. канадский социолог М. Маклюэн не без некоторого преувеличения утверждал, что средство передачи само по себе более важно, чем передаваемая им информация. С этой точки зрения каждая система массовой коммуникации имеет свои специфические особенности. Не все СМИ объединяет способность к прямой связи с общественностью, как бы минуя традиционные институты связи, такие как церковь, школа, семья, политические партии и организации и т.д. Как раз эта способность и используется, будь то рекламным агентом, пытающимся убедить публику купить тот или иной товар, или политическим деятелем, политической партией и т.д., для мобилизации массовой поддержки своей программы.
  В течение длительного периода для широкой публики главным источником информации служила пресса - газеты и журналы. Первоначально многие из них возникли в качестве органов тех или иных политических партий либо в той или иной форме были вовлечены в политический процесс. Во всяком случае, газеты с самого начала не скрывали, что не собираются быть политически нейтральными. Значение имело и то, что газеты предлагали не только политическую и экономическую информацию. Предоставляя также материалы развлекательного характера и местные новости, они приучили людей рассматривать себя частью более широкого мира, реагирующей на происходящие в нем события.
  Началом "эры телевидения" в политике считается 1952 г., когда оно было впервые использовано для широкого освещения президентской избирательной кампании в США.
  В 70 - 80-е гг. телевидение, которое приобретало все больший вес в политическом процессе, стало доминирующим средством массовой информации. В качестве примера влияния телевидения на характер политического поведения и особенно голосования американских избирателей в США часто приводят телевизионные дебаты между Дж. Кеннеди и Р. Никсоном в 1960 г. Э. Роупер, который в тот период провел опрос среди избирателей, пришел к выводу, что именно эти теледебаты в значительной степени способствовали победе Кеннеди. В 1980 г., по существующим данным, теледебаты дали возможность Р. Рейгану не только ликвидировать четырехпроцентный разрыв с Дж. Картером, но и на пять процентов опередить его. Немаловажную роль сыграли теледебаты между главными претендентами в после дующих избирательных кампаниях - Р. Рейганом и У. Мондейлом в 1984 г., Дж. Бушем и Б. Дюкакисом - в 1988 г., Дж. Бушем и Б. Клинтоном - в 1992 г.
  Постепенно теледебаты между конкурирующими кандидатами на высшие выборные должности как инструмент предвыборной борьбы все более растущее признание и применение получают во всех индустриально развитых странах, в том числе и у нас, в России.
  Очевидно, что хотя утверждение, будто "электронная деревня" М. Маклюэна стала реальностью, является преувеличением, телевидение в индустриально развитых странах в наши дни обладает огромными возможностями для воздействия на общественное мнение. В зависимости от того, в чьих руках оно находится, его можно использовать как для объективного и оперативного информирования людей о реальных событиях в мире, их просвещения и воспитания, так и манипулирования в интересах тех или иных групп людей. Роль СМИ в политике нельзя оценивать однозначно. Они представляют собой сложный и многогранный институт, состоящий из множества органов и элементов, предназначенных реализовать многообразные задачи информирования населения о происходящих в каждой конкретной стране и во всем мире событиях и явлениях. Еще Г. Ласуэлл выделил следующие четыре основные функции СМИ: наблюдение за миром (сбор и распространение информации); "редактирование" (отбор и комментирование информации); формирование общественного мнения; распространение культуры. Другими словами, СМИ обеспечивают расширенную форму человеческой коммуникации. Ко всему этому нужно добавить еще одну важнейшую их функцию по политизации общества и политическому просвещению широких слоев населения. Пресса, радио, телевидение претендуют на выполнение функций "сторожевой собаки общественных интересов", на то, чтобы быть "глазами и ушами общества", предупреждая, например, о спаде в экономике, росте наркомании и преступности или коррупции в коридорах власти и т.д. Для оправдания такого имиджа или такой претензии СМИ должны выглядеть как можно более независимыми как с экономической, так и с политической точек зрения.
  В большинстве индустриально развитых стран СМИ представляют собой частнопредпринимательский институт, отрасль экономики, в которой заняты десятки, а то и сотни тысяч человек. Их экономическая деятельность основывается на сборе, производстве, хранении и "продаже" информации. В этом качестве функционирование СМИ подчиняется законам рыночной экономики. Они пронизаны противоречиями общества и воспроизводят их в своих публикациях и программах. Они затрагивают интересы различных слоев и групп. По мере увеличения экономической мощи и социокультурного влияния СМИ приобретают относительную свободу от контроля со стороны государства и крупнейших корпораций - рекламодателей. Естественно, реклама, будучи одним из важнейших источников финансирования и прибылей СМИ, служила и продолжает служить существенным препятствием к их моральной и политической независимости. Однако дело нельзя представлять таким образом, что рекламодатели прямо диктуют главному редактору той или иной газеты или журнала свою волю. Тем более что крупнейшие конгломераты СМИ на Западе сами превратились в самостоятельную, исключительно прибыльную отрасль бизнеса со своими особыми интересами, которые не всегда совпадают и даже зачастую вступают в конфликт с интересами тех или иных влиятельных сил в обществе или политического руководства страны.
  Коммерческое начало, которое лежит в основе большинства органов и организаций СМИ, в принципе индифферентно к содержанию, оно предполагает рыночное использование информации для продажи как можно более широкой публике. Примечательно, что в феврале 1988 г. впервые за все семь лет пребывания у власти Р. Рейгана три ведущие телекомпании США отклонили просьбу Белого дома предоставить Р. Рейгану возможность выступить по их каналам. Официальные представители этих компаний в один голос заявили, что, коль скоро в президентской речи не будет содержаться ничего нового, коммерческие интересы компаний не позволят им тратить эфирное время впустую.
  СМИ в своих публикациях, репортажах и комментариях могут пролить свет на скрытые пружины политики правящих кругов, обратить внимание общественности на наиболее одиозные стороны их деятельности. В качестве примеров можно назвать публикацию газетой "Нью-Йорк тайме" части так называемых "документов Пентагона", разоблачение газетой "Вашингтон пост" Уотергейтского скандала, трансляцию ведущими телекорпорациями разоблачительных слушаний этого дела в конгрессе, мобилизацию общественного мнения ведущими органами СМИ западных стран против грязной войны во Вьетнаме США и многое другое. Можно упомянуть и то, что отдельные органы СМИ США сыграли свою роль в уходе с политической арены президентов Л. Джонсона и Р. Никсона. Другими словами, общественное мнение, в той или иной форме выраженное через СМИ, играет немаловажную роль в ограничении власти и конкретных действий правящих кругов, в разоблачении отдельных наиболее вопиющих нарушений законности с их стороны.
  Следует отметить и то, что многие журналы и газеты, а также радиовещательные и радиотелевизионные станции, как, например, "Шпигель", "Штерн", "Тайм", "Ньюсуик", "Камбио-16", "Панорама", "Эуропео", "Вашингтон пост", "Лос-Анджелес тайме", "Монд", "Фигаро", "Матэн" и многие другие, держатся на плаву и даже процветают на вскрытии скандалов, разоблачении махинаций, выискивании секретов, выставляя их на всеобщее обозрение. Разоблачительная, или "исследовательская", журналистика стала девизом многих изданий. В этом плане не являются исключением и российские СМИ. Зачастую эти издания падки на сенсации, стремятся "взорвать бомбу", раскрывая одновременно коррупцию, должностные злоупотребления, обман избирателей и падение политической морали в коридорах власти.
  Многие из этих изданий задают тон в публичных дискуссиях и спорах, доводят наиболее актуальные проблемы и темы, скандалы и аферы до общественности. Именно с подачи этих и подобных им "элитных" изданий стал достоянием гласности уотергейтский скандал, приведший впервые в американской истории к отставке президента. "Шпигель" опубликовал статью под заголовком "Телефонное покушение на гражданина Т.", в которой подробно описывался скандал, связанный с тайным проникновением сотрудников ведомства по охране конституции в дом инженера К. Траубе и установлением на его телефонах подслушивающих устройств. Вскоре после этого разоблачения министр внутренних дел ФРГ В. Майхофер, ответственный за эти действия, был вынужден подать в отставку.
  Необходимо отметить и то, что, апеллируя к таким чувственным, иррациональным, эмоционально-волевым компонентам общественного сознания, как чувство любви к родине, националистические и патриотические настроения и т.д., СМИ способны мобилизовать поддержку значительных слоев населения тех или иных акций правящих кругов или отдельных заинтересованных групп. Как правило, в подобных случаях изменения в массовом сознании носят кратковременный характер и по завершении пропагандистской кампании по данному конкретному поводу все, как говорится, возвращается на круги своя. Эта особенность функционирования СМИ, как будет показано ниже, особенно отчетливо проявляется в избирательном процессе, во время избирательных кампаний.
  Примером умелого и широкомасштабного использования иррационалистических импульсов является нагнетание в США в начале 80-х гг. СМИ "патриотизма" и откровенно националистических настроений в отношении Советского Союза. Завидную способность апеллировать к эмоционально-волевым, иррационалистическим импульсам продемонстрировали английские СМИ во время фолклендской войны. Нагнетая в стране, казалось бы, уже канувшие в Лету имперские амбиции и притязания, а также антиаргентинские настроения, английская пресса, радио, телевидение убедили весь мир в том, что средний англичанин, несмотря на радикальное изменение положения Великобритании на мировой арене, остается восприимчив к заклинаниям духов "отцов" и душеприказчиков колониальной империи.
  Как показывают результаты многих социологических и социально-психологических исследований, постоянные сообщения СМИ об отклоняющихся от общепринятых в обществе норм явлениях и событиях, подаваемых, как правило, сенсационно, порождают у читателей, слушателей, зрителей беспокойство и страх перед нарушением привычного миропорядка, привычного течения жизни, страх за свое место в обществе, за свое будущее и т.д. В то же время факты свидетельствуют о том, что у людей, слишком часто прибегающих к услугам СМИ, более легко вырабатываются негативные установки об окружающем мире. Так, дети, которые часто и много смотрят передачи, напичканные насилием,' убеждаются в том, что в мире, в котором они живут, много насилия, беспорядка, засилья сильного и т.д. Они склонны с большей готовностью примириться с этими негативными явлениями, рассматривать их не как отклонение от нормы или результат дисфункции общественной системы, а как ее неотъемлемую часть.
  Причем разные категории населения могут реагировать на эти явления по-разному. Постоянные сообщения о преступности, наркомании, терроризме, беспорядках и т.д. наводят часть читателей, слушателей, телезрителей на мысль о необходимости "твердой руки", сильной личности, которая сможет положить конец анархии, обеспечить закон и порядок и т.д. Именно среди этой части нашли живейший отклик Р. Рейган, М. Тэтчер и другие руководители правых и консервативных сил, которые как раз выступали с подобными лозунгами. Для другой части общества в качестве компенсаторного механизма служат уход в частную жизнь, приватизация, а для третьих - присоединение к разного рода общинам, коммунам, религиозным сектам и т.д.
  Пожалуй, с рассматриваемой точки зрения о характере и масштабах воздействия СМИ на эмоционально-волевой и иррациональный уровень общественного сознания наглядное представление можно получить на примере сдвигов в массовом религиозном сознании общества ряда индустриально развитых стран, которые в совокупности получили название "новое религиозное сознание". Оно проявляется во многих формах: в неуклонном росте конфессионных церквей, неожиданном всплеске различных вариаций фундаментализма, росте в отдельных странах числа прихожан церквей, в появлении множества традиционных и нетрадиционных сект и т.д.
  Об этом же свидетельствует беспрецедентное расширение масштабов так называемых "электронных церквей", где различные церкви используют радио и телевидение в качестве своеобразного амвона для проповеди своих взглядов. Передачи религиозного характера или же затрагивающие темы религиозной веры стали обычным делом в ведущих радиотелевизионных сетях индустриально развитых стран. Растет число радиотелевизионных станций, всецело специализирующихся исключительно на религиозной тематике. Используя новейшие достижения научно-технического прогресса, привлекая первоклассных специалистов по аудиовизуальной, электронной и компьютерной технике, консультантов по созданию наиболее привлекательных имиджей и аранжировке передач, эти "электронные церкви" стали мощным средством воздействия на общественное сознание. Апеллируя к многомиллионным аудиториям и выколачивая из них зачастую значительные денежные средства, они превратились в обыкновенные деловые корпорации с оборотами в десятки и даже сотни миллионов долларов. Более того, ряд наиболее известных "электронных священников", или "телепроповедников", особенно в США (например, Дж. Фолуэлл, Б. Грехэм и др.), приобрели настолько большое влияние на общественность, что с их мнением вынуждены считаться высшие государственные деятели. Показательно, что телепроповедник П. Робертсон на президентских праймериз 1992 г. был одним из претендентов на выдвижение кандидатом на пост президента США от республиканской партии.
  Воздействие СМИ модифицируется влиянием семьи, школы, церкви, общины и других институтов. Но здесь нельзя не учитывать и то, что сами эти институты также испытывают на себе воздействие СМИ. Как бы то ни было, изучение данного феномена необходимо дополнить анализом межличностного общения, межличностных отношений, взятых во всем объеме и сложности всего комплекса институтов социализации и регулирования сознания. При таком анализе обнаруживается, что СМИ не дают и не могут дать зеркального отражения действительности.
 
 § 2. Что такое "теледемократия"?
  Особенностью развернувшейся в настоящее время информационной или телекоммуникационной революции стала замена однолинейной связи между отправителем и получателем информации многофункциональной и диалоговой связью, создающей новые возможности для участия в информационном обмене. Появление на свет кассет и кабельного телевидения вызвало далеко идущие последствия социального и частного порядка. Кабельные телеприемники оснащены коммутационными панелями и микропроцессорами и подключаются к центральному компьютеру кабельной компании. При помощи технологии "двусторонней связи" потребитель сможет читать газету, получать почту, делать покупки, читать видеокниги из библиотеки, улаживать свои финансовые дела. Система может быть также использована как предупреждение о пожаре или попытке взлома. Более того, по системе "двусторонней связи" зрители имеют возможность выражать свое мнение по принципу "да-нет", "больше-меньше", нажимая соответствующие клавиши панелей, установленных в их телеприемниках. Эти новые технические средства и приемы в политическом процессе могут быть использованы для проведения опросов общественного мнение с "моментальным" подведением их результатов в политических дискуссиях, для проведения референдумов и т.д.
  Эти приемы получают настолько большую популярность, что в западной политологии их характеризуют как средства всеобщей демократизации общества. Например, О. Тоффлер считает, что по мере роста числа персональных компьютеров и "компьютерной вооруженности" населения, создающей условия для прямого информационного контакта человека, сократятся возможности для установления над ним централизованного контроля со стороны государства и тем самым уменьшится угроза личным свободам. Данная технология открывает дорогу плюрализму, широким возможностям для выражения местных интересов, замены представительной демократии "демократией участия", не нанося ущерба ни одному демократическому институту. Для обозначения данного феномена изобретено даже специальное понятие "теледемократия".
  "Демократия участия" рассматривается как такая система политической организации общества, где граждане прямо, без посреднической помощи избираемых представителей решают все интересующие их социальные и политические вопросы. По мнению сторонников концепции "демократии участия", демократия, осуществляемая через средства массовой информации, раньше технически неосуществимая, теперь может стать реальностью. Разумеется, в этих рассуждениях много здравого. Действительно, при определенных условиях, особенно на местном уровне, при решении конкретных проблем, имеющих значение для того или иного региона или страны в целом, эффективно могут быть использованы отдельные элементы "теледемократии", приемы "электронного голосования на дому". Однако было бы опрометчиво однозначно оценивать значение и роль новейших средств телекоммуникации, поскольку, как выше говорилось, они сами по себе нейтральны. Результаты, последствия их использования во многом определяются тем, как и в каких целях они используются.
  В самом начале внедрения "электронного голосования" подвергалась сомнению объективность его результатов. 28 октября 1980 г. телекомпания Эй-би-си после телевизионных дебатов между Р. Рейганом и Дж. Картером, транслировавшихся на все штаты США, предложила телезрителям позвонить по определенному телефону для выяснения их мнения о том, кто выиграет на предстоящих президентских выборах. После подсчета около 727 тыс. звонков оказалось, что Рейган по популярности почти в два раза превосходит Картера. Оспаривая в данном случае соответствие результатов опроса телезрителей действительным позициям электората по стране в целом, советники Картера указывали на ряд факторов, которые, по их мнению, повлияли на эти результаты: во-первых, теледебаты транслировались во время, более удобное для зрителей западных штатов, где Рейган пользовался большей популярностью; во-вторых, из городов труднее звонить на студию из-за пробок на АТС, чем из сельской местности (в городах было больше сторонников Картера); в-третьих, не исключалась возможность нескольких звонков одного человека; в-четвертых, стоимость одного телефонного звонка составляла 50 центов, что снижало желание наиболее бедных слоев населения, традиционно голосовавших за демократов, участвовать в опросе.
  К тому же технология двусторонней политической коммуникации позволяет организаторам опросов легко оперировать полученными данными, сами ответы предопределены составителями кабельных программ - так как зрителю предоставляется право выбора из ограниченного числа альтернатив, например: "А", "Б" или "В". Следует учесть также и то, что "теледемократия участия" с помощью кабельного телевидения может означать и усиление тоталитарных тенденций. Приобретая форму своеобразного плебисцита, она, по сути дела, перешагивает стадию обсуждения тех или иных проблем, по которым принимаются решения, оставляет избирателя наедине с центральной ЭВМ, лишь регистрирующей его мнение. Политики приобретают дополнительный канал доступа к общественному мнению. При таком положении вещей увеличивается возможность навязать публике решение, основанное не на разуме, а на эмоциях.
  Таким образом, активизация и расширение поля деятельности СМИ, широкое использование опросов общественного мнения, политических консультантов и специалистов, занимающихся организацией и проведением избирательных кампаний, "продажей" избирателям специально "сконструированных" имиджей кандидатов и т.д., способствовали, с одной стороны, лучшему освещению и доведению до широких слоев населения проблем, стоящих перед обществом, позиций и альтернатив, предлагаемых различными партиями и кандидатами, с другой стороны, беспрецедентному увеличению возможностей для манипулирования настроениями и ориентациями людей. В данной связи нельзя не затронуть еще один аспект, влияющий как на сам политический процесс, так и на его освещение средствами массовой информации.
 
 § 3. Взаимоотношения СМИ и властных структур
  Характер взаимоотношений правительства и средств массовой информации варьируется от страны к стране в зависимости от того, о каких органах СМИ идет речь, какое конкретное правительство в данный период времени у власти, какие проблемы в центре внимания, какова ситуация в мире, в стране и многое другое. Немаловажное значение имеет то, в какой степени журналисты, репортеры, обозреватели, редакторы и издатели разделяют те или иные ценности, идеалы, идейно-политические ориентации, установки и т.д.
  Хотя отдельные газеты и журналы ассоциируются с конкретными политическими партиями или организациями и даже выступают официальными органами последних (в качестве типичного примера можно привести газету "Форверст" и журнал "Нойе Гезельшафт" -официальные органы СДПГ), большинство органов СМИ в индустриально развитых странах предпочитают подчеркивать свою независимость от государства, государственно-политических институтов, прежде всего правительства. Примечательно, что, например, в Испании партийные газеты и журналы имеют незначительные тиражи, не соответствующие числу членов партии, и оказывают сравнительно небольшое влияние на общественное мнение. В целом применительно к большинству индустриально развитых стран, как представляется, следует говорить не о партийной приверженности тех или иных органов СМИ, а об их тенденции ориентироваться на центр, левую или правую половину идейно-политического спектра.
  Так, во Франции, например, за исключением "Юманите" и "Матэн", трудно говорить о близости какой-либо газеты к определенной партии. Более подходящим для характеристики французской печати остается деление на "правую" и "левую".
  В Великобритании также мало органов СМИ, которые открыто ассоциируют себя с какой-либо конкретной политической партией. Вместе с тем можно сказать, что газета "Дейли телеграф" связана с крупным бизнесом, "Гардиан" выражает позиции реформистских сил, "Дейли миррор" поддерживает лейбористов, а "Файнэншл таймс" отражает интересы финансовых кругов Лондона. В целом, как отмечал один агент по рекламе, "Тайме" читают те, кто управляет страной, "Файнэншл таймс" - те, кто ею владеет, а "Гардиан" - те, кто хочет управлять страной.
  Такая неоднозначность позиций СМИ обусловливает то, что взаимоотношения между ними и правительствами, в зависимости от того, какая партия стоит у власти, складываются либо по конфликтной, либо консенсусной, либо консенсусно-конфликтной модели. Наиболее крайний пример конфликтной модели дают Испания, Португалия и Греция в период их перехода от диктатуры к режиму буржуазной демократии.
  В открытый конфликт вылились трения между правительством Тэтчер и английскими СМИ во время фолклендской войны, когда журналистам был закрыт доступ в районы боевых действий, передача корреспонденции всячески задерживалась, а в Лондоне только одним министерством обороны осуществлялась двойная цензура. Министерство широко использовало практику дезинформации. Это, в свою очередь, заставило СМИ обращаться к иностранным источникам информации, что также вызывало серьезные нарекания со стороны правительства.
  Вместе с тем необходимо отметить, что для получения информации по важнейшим вопросам государственной политики СМИ заинтересованы в доступе к ведущим государственным и политическим деятелям, особенно руководителям партий, государств и правительств, являющимся источником информации "из первых рук". Неудивительно, что подавляющая часть журналистов, корреспондентов, репортеров сосредоточена в столицах развитых капиталистических стран.
  Так, например, в настоящее время в Вашингтоне аккредитованы более 16 000 корреспондентов. Около 60 из них вместе с обслуживающими их операторами и техническими специалистами по звуку ежедневно работают в Белом доме. Они представляют главным образом телеграфные агентства "Ассошиэйтед пресс" и "Юнайтед пресс интернэшнл", а также вашингтонские бюро крупных газет, журналов и радиосетей. В дополнение к этому различные синдикаты новостей предоставляют информацию более мелким органам СМИ, которые не могут содержать собственные бюро и корреспондентов. Обе палаты конгресса имеют "галерки" для средств массовой информации, особенно радио. Связи власть имущих и СМИ осуществляются по многим каналам. Важную роль во взаимоотношениях между политическими деятелями и представителями СМИ играют пресс-конференции. И здесь пальма первенства принадлежит США. Президент Т. Рузвельт первым начал проводить пресс-конференции и отвел в Белом доме специальное помещение для корреспондентов. В. Вильсон "институционализировал" взаимоотношения прессы и президента, превратив пресс-конференции, которые стали проводиться регулярно, в официальный канал политической информации для прессы и общественного мнения. В свою очередь, вашингтонские журналисты учредили Ассоциацию корреспондентов в Белом доме.
  Пресс-конференция значительно содействовала "политической конвергенции" правительства и прессы. Для президента это был новый и удобный механизм более широкой, чем прежде, мобилизации общественного мнения в поддержку своего политического курса, для прессы - новый источник политической информации.
  Пресс-конференции, хотя и в меньших масштабах, стали общепризнанной формой политической коммуникации и"в европейских странах. Нынешний президент Франции Ф. Миттеран продолжает традицию, заложенную еще при Ш. де Голле, когда во время пресс-конференции на заранее подготовленные вопросы он отвечал пространной речью. Подобное поведение главы государства Франции считается нормальным явлением и служит свидетельством общего подхода правительства к СМИ. Хотя, как правило, "паблисити" глав государств и правительств формируется во многих департаментах и офисах, ключевая роль в этом отношении принадлежит пресс-секретарям и их штату.
  В США именно от пресс-секретаря зависит политический "имидж" президента. Наиболее ценную информацию о президенте обозреватели и журналисты, аккредитованные при Белом доме, могут получить не на публичных выступлениях или пресс-конференциях, а от людей из близкого окружения президента, в частных беседах. Это дает администрации широчайшие возможности для манипулирования общественным мнением: как правило, раскрывается лишь та информация, которая в выгодном свете представляет президента и администрацию. Методом "утечек" эта информация попадает в прессу, которая создает благоприятный климат для восприятия общественностью и реализации того или иного решения.
  В Англии правительство также имеет специальную службу по связям с общественностью и прессой, а при премьер-министре состоит пресс-секретарь, который поставляет ежедневные сообщения о политике правительства. При освещении СМИ политики правительства они способствуют тому, чтобы престижу последнего не был нанесен ущерб.
  Следует учесть также, что государство в развитых капиталистических странах является крупнейшим производителем информации. Так, правительство США входит в число 20 лучших рекламных агентств страны, соперничая по расходам с такими гигантскими корпорациями, как "Кока-Кола". Годовые расходы правительства на рекламу составляют 200 млн. долл. Не зря Вашингтон называют "Голливуд на Потомаке". Правительственные агентства тратят примерно 600 млн. долл. на производство фильмов и аудиовизуальных программ. В 1986 г. стоимость печатной продукции правительства составила около 1,3 млрд. долл. Деятельность службы "паблик рилейшнз", по связям с общественностью, обходится государству в 400 млн. долл. в год. В настоящее время службы "паблик рилейшнз" имеются практически во всех важнейших государственных ведомствах. Например, штат служащих - специалистов по вопросам информации и связи с общественностью Пентагона состоит из 1227 человек. Мощный аппарат "паблик рилейшнз" создан при конгрессе. Капитолий издает свои собственные бюллетени (например, "Конгрешнл рекорд"), он имеет свою собственную радиотелевизионную студию.
  Первой издательской группой Франции по количеству названий является государство. Каталог официальных публикаций, безусловно, самый обширный из всех публикуемых каким-либо западным государством. В перечне наиболее плодовитых по количеству изданий министерств пальма первенства, бесспорно, принадлежит министерству обороны. Со своими 38 публикациями, выходящими ежегодно тиражом 35 млн. экземпляров, оно опережает даже службы премьер-министра (34 названия, тираж 4,8 млн. экз.). Объяснение политики правительства стоит казне все дороже. В 1980 г. оно обошлось правительству в более чем 100 млн. франков. Помимо законов, регулирующих деятельность СМИ, государство само непосредственно участвует в распространении информации через Агентство Франс Пресс и ГАВАС - крупное рекламное агентство.
  Важным инструментом осуществления влияния правительства на СМИ является предоставление им государственных субсидий. Из 14 тыс. выходящих во Франции изданий более 10 тыс. получают субсидии от государства на основании того, что их содержание "представляет всеобщий интерес".
 
 § 4. СМИ в качестве инструмента "политического маркетинга"
  С распространением телевидения некоторые исследователи стали связывать надежды на сокращение избирательных кампаний, рост информированности и политической активности электората и усиление общественного контроля над политическим процессом. Однако всему этому не суждено было сбыться. Особенно наглядно это можно продемонстрировать на примере США. Начиная с президентских выборов в 1964 г. обозначился спад в политической активности избирателей. Вопреки ожиданиям, неуклонно возрастали продолжительность и стоимость избирательных кампаний. Дорогостоящая реклама стала важной составной частью любой избирательной кампании на сколько-нибудь высокие государственные посты. Характерно, что значительную часть расходов на проведение избирательных кампаний кандидатов ныне составляют расходы на средства массовой информации.
  В обстановке усиливающейся политической конкуренции фактор времени приобретает неуклонно возрастающее значение. Поэтому еще до начала избирательной кампании органы СМИ пользуются особым вниманием со стороны всех претендентов и кандидатов. Политический деятель, решивший баллотироваться на ту или иную высокую выборную должность, стремится как можно раньше обратить на себя внимание органов СМИ и через них - общественности и деловых кругов.
  Не случайно в период первичных выборов руководители избирательной кампании видят прямую связь между отношениями к ним со стороны прессы и их способностью собирать денежные средства. Стремление завоевать симпатии прессы облекается в неформальный, даже дружественный стиль общения претендентов с журналистами: широко практикуются частные встречи, совместные поездки, званые обеды с приглашением наиболее влиятельных журналистов и т.п. История президентских выборов в США дает немало примеров того, как именно благодаря своей активности на этом этапе претендент получал необходимые шансы на номинацию от своей партии. Так было с Дж. Кеннеди в 1960 г., в то время малоизвестным сенатором от Массачусетса, выигравшим номинацию у именитого Г. Хэмфри, или с Дж. Картером, который своими бесчисленными визитами в офисы различных редакций и телестудий задолго до начала первичных выборов привлек к себе внимание СМИ.
  Поэтому неудивительно, что от выборов к выборам в США укрепляется тенденция к перенесению фактического начала предвыборной кампании на все более ранние сроки по сравнению с их официальным началом.
  По мере все более широкого проникновения стиля и методов коммерческой рекламы в сферу политики политические кампании в средствах массовой информации все 'больше приобретают характер рекламных. Предсказывая такое развитие событий еще в начале 50-х гг., председатель демократической партии штата Мичиган Н. Стейблер предупреждал, что "выборы во всевозрастающей степени станут спорами не между кандидатами, а между крупными рекламными фирмами".
  И действительно, в области СМИ утвердился своего рода новый вид профессиональной деятельности - "политический маркетинг". При обосновании значимости политического маркетинга порой дело доходит до того, что ряд авторов проводят аналогию между рекламой товаров в бизнесе и кандидатов в политике. Так, основываясь на концепции "экономического человека", А. Лепаж считал, что поведение индивидуума в кабине для голосования принципиально не отличается от его поведения в универмаге. При этом исходят из того, что всякий товар имеет свои отличительные свойства: цвет, форму, упаковку. Как и любой другой товар, кандидат на выборные должности тоже должен предлагать избирателям определенные физические качества. Некоторые авторы не утруждают себя подобными тонкостями и говорят о тождестве коммерции и политики, маркетинга коммерческого и политического.
  Суть политического маркетинга состоит в следующем. Каждый кандидат на выборный пост занимается, хочет он того или нет, исследованием конъюнктуры "рынка", изучает "свой" округ, оценивает сложность проблем и соотношение различных социальных интересов и т.д. для определения предвыборной тактики. Само же "искусство и способ" выиграть на выборах превращаются в вид профессиональной деятельности, которым занимаются профессиональные советники.
  Политический маркетинг включает три этапа. Первый - социальный, экономический, политический, психологический анализ места действия. Второй - выбор стратегии, определение целей для обработки различных групп избирателей, выбор темы кампании, тактики использования местных и национальных СМИ. Затем наступает этап продвижения кандидатов, или, на профессиональном жаргоне, который уже успел утвердиться, -"товара". Одно из главных мест здесь занимают СМИ, тем более что специалисты по коммуникации являются решительными сторонниками применения тактических и технических приемов коммерческой рекламы к политической.
  Наиболее законченную свою форму политический маркетинг приобрел в США, где детально разрабатываются механизмы и методы его реализации в избирательном процессе. Ключевое место среди них занимают опросы общественного мнения, политические консультанты по организации и проведению выборов, техника создания и "продажи" имиджей кандидатов. В настоящее время в США возникло множество фирм и компаний, которые играют растущую роль в организации и проведении различных политических кампаний.
  Американские консультанты разворачивают свою деятельность и за пределами страны. В последние годы их услугами, особенно в избирательных кампаниях, пользуются по крайней мере в тридцати странах - Австралии, Великобритании, Канаде, Франции, Испании, Японии, Швеции, Италии и т.д.
  Рекламные агентства играют большую роль в избирательном процессе европейских стран. Характерно в этом отношении положение дел во Франции. Здесь начало профессиональному политическому маркетингу было положено в 1965 г., когда организацию избирательной кампании центриста Ж. Леканюэ взял в свои руки дипломированный специалист по рекламе М. Бонгран. На следующий год он создал компанию "Услуги и методы", которая впоследствии была переименована в "Мишель Бонгран А.О.", предлагающую свои услуги как предприятиям, так и государственным учреждениям и политическим партиям. В 70 - 80-е гг. использование коммерческой технологии в политике шло по нарастающей. Перед выборами 1978 г. кандидатам от всех партий предлагался уже полный набор рекламных услуг. Европейские выборы 1979 г., по мнению специалистов, дали сильный импульс развитию политического маркетинга в Западной Европе. В итоге президентские выборы 1981 г. стали самыми "коммерческими" за всю историю Франции. Свидетельством растущего веса политического маркетинга стало появление большого числа работ, посвященных этой теме. Он стал популярным предметом в коммерческих школах. Высший институт управления и школа кадров посвящали ему семинары и конференции.
  Предпринимаются попытки координации деятельности политических консультантов на международном уровне. Уже функционирует международная ассоциация политических консультантов, основанная в 1968 г. итальянским специалистом по рекламе Дж. Наполитано и М. Бонграном. В ее руководство входят представители США, Франции, Испании, Португалии и Дании. В Сорбоннском университете разработана и действует программа подготовки докторов по политическим коммуникациям.
  Ныне специалисты и консультанты занимают одно из центральных мест в аппарате претендентов на политические посты во всех крупных партиях развитых стран. Каждая из них имеет собственных экспертов по вопросам опроса общественного мнения, консультантов по вопросам радио и телевидения.
  Наиболее точное определение функций политических консультантов, которых нанимают, как правило, из числа наиболее опытных журналистов-комментаторов, сотрудников рекламных и консультативных фирм, - режиссеры избирательных кампаний. Располагая широкими личными контактами, знанием истории различных кампаний, опытом деятельности в сфере СМИ, эти деятели, чьи собственные политические взгляды перекрывают весь существующий спектр - от крайне левых до крайне правых, действуют тем не менее в пределах четко обозначенных границ поставленной перед ними задачи. Они организуют благоприятное освещение своего клиента в органах массовой информации, определяют темы и антураж передач и телефильмов о нем, продумывают содержание, форму и внешние аксессуары его публичных выступлений.
  Широко используется организация "предвыборных псевдособытий" с их последующим освещением в органах СМИ - лотерей для избирателей, "походов" и "поездок" претендента по стране, его "рабочих дней" и т.д. Несмотря на то что демонстрация таких "безобидных" сюжетов по телевидению в виде так называемых коммерческих фильмов, то есть фильмов, снятых по заказу претендента и показываемых в оплаченное им телевизионное время, - дело чрезвычайно дорогостоящее, в глазах претендентов этот способ распространения информации о себе обладает несравненными преимуществами перед "бесплатным" освещением по инициативе СМИ: в первом случае и содержание фильма, и форма информации целиком находятся под его контролем. Кроме того, политикам, не обладающим необходимой популярностью, вообще трудно рассчитывать на внимание со стороны прессы, и в этом случае телереклама остается для него наиболее надежным способом получения паблисити.
  Задача политических консультантов - не просто привлечь внимание общественности к претенденту, но создать его определенный имидж, или образ. Специалисты по общественному мнению, привлекая известных кинорежиссеров и актеров, используя технические приемы и методы, первоначально применявшиеся в рекламе бизнеса, разработали "технологию" создания и "продажи" имиджей политических деятелей. Эти имиджи должны максимально соответствовать целям избирательной кампании, представлениям общественности о наиболее желательном типе политического лидера, ожиданиям партийных заправил, расчетам деловых кругов и т.д. При этом специалисты исходят из тезиса, высказанного еще в 1956 г. председателем национального комитета республиканской партии США Л. Холлом, согласно которому "вы продаете своих кандидатов и свои программы так же, как бизнес продает свои товары".
  В настоящее время существует целая теория "идеального кандидата", на основе которой конструируются имиджи реальных претендентов. К примеру, такой кандидат должен обладать чертами характера, которые максимально соответствуют конкретной политической ситуации в стране. Так, в периоды социально-политических кризисов наибольшими шансами обладают "откровенные" и "честные" политики, способные на максимально "открытый" разговор с обществом. Отправляясь от этих и множества других обобщенных характеристик "идеального претендента", консультанты мобилизуют все наличные пропагандистские средства, чтобы подчеркнуть наиболее выигрышные черты своего клиента и замаскировать неблагоприятные или не соответствующие ожиданиям избирателей.
  Важнейшим инструментом реализации политического маркетинга в политическом процессе стали опросы общественного мнения. В условиях парламентской демократии, всеобщего голосования, плюрализма партий и политических организаций общественное мнение приобрело беспрецедентное значение и влияние. Более того, при парламентском режиме в современных условиях как ценность правительственных программ, так и достоинства политических деятелей, как правило, измеряются их популярностью.
 
 § 5. СМИ и опросы общественного мнения
  Важнейшим инструментом выявления состояния общественного мнения стали опросы. Об их значимости свидетельствует, например, такой факт. М. Тэтчер не объявляла дату проведения досрочных парламентских выборов 1987 г. до тех пор, пока в течение нескольких месяцев опросы не стали показывать благоприятный исход для консерваторов.
  Свидетельством повышения значения опросов общественного мнения в политическом процессе являются всевозрастающее внимание и интерес к ним со стороны правительственных и частных организаций, кандидатов, баллотирующихся на различные посты, разного рода фондов, ассигнующих средства на разработку теоретических проблем, появление огромного количества работ по этим проблемам. Об этом же свидетельствует неуклонный рост расходов политических партий на проведение опросов, особенно в периоды избирательных кампаний. Пальма первенства в этом отношении, несомненно, принадлежит США. В настоящее время в США действуют более 200 специализированных фирм, которые довели методику зондажа позиций общественности по тем или иным проблемам до высокого уровня. Наиболее характерны опросы, проводимые институтом Гэллапа. Как правило, этот институт строит свои выводы на опросе 1500 человек, представляющих различные избирательные участки по всей стране. Этот прием обеспечивает более или менее сквозной срез электората, содержащий в соответствующей пропорции фермеров, горожан, белых, негров, чиканос, бедных, богатых, южан и т.д. На первый взгляд количество опрошенных незначительно, но, как показывает опыт, результаты опросов получаются такими же, как если бы были опрошены 3 тыс., 10 тыс. или даже 20 тыс. человек. Последний перед президентскими выборами опрос общественного мнения, проводимый институтом Гэллапа, определяет победителя со средней ошибкой всего в 1,5%.
  Правда, за исключением этого последнего опроса, ни один из опросов, проводимых в ходе предвыборной борьбы, не в состоянии предсказать ее конечного результата, но каждый из них, во-первых, довольно точно фиксирует положение дел - соотношение сил между конкурирующими кандидатами, отношение общественности к правительству, мнения различных групп электората по узловым национальным проблемам - на момент проведения; во-вторых, в связи с другими и ранее проведенными опросами показывает развитие общих тенденций избирательной кампании, с учетом которых корректируются стратегия и тактика соперников. Опросы крупнейших фирм - Гэллапа, Харриса, Роупера, Янкеловича и других - обычно публикуются в печати, но кандидаты все чаще прибегают к услугам частных фирм, которые по условиям контракта работают только на них и не публикуют полученных сведений в печати.
  В последние годы опросам общественного мнения большое внимание уделяется и в других странах. Хотя, надо отметить, что не во всех странах они приобрели такой размах, такую разработанность и точность, как в США. Но тем не менее опросы общественного мнения все настойчивее утверждаются в странах Западной Европы в качестве важнейшего инструмента выявления общественных умонастроений. И здесь США сыграли роль своего рода экспортера. Примечательно, что институт Гэллапа имеет филиалы на всех континентах.
  Во Франции насчитывается около 150 специализированных организаций, где занято порядка 10 тыс. человек. Оборотный капитал различного рода институтов по изучению общественного мнения превышает ежегодно почти 1 млрд. фр. В последние годы во Франции в среднем каждые два дня проводится опрос общественного мнения по политическим вопросам. Ритм проведения таких опросов заметно ускорился с 1987г.
  Опросы общественного мнения являются средством политической разведки, выявления позиций населения по самым различным проблемам политического характера. Они призваны определить, какого мнения избиратели придерживаются о том или ином политическом деятеле, какие конкретные проблемы их волнуют, действенность тех или иных внутри- и внешнеполитических акций правительства и т.д. Здесь широко применяются методы и технические приемы выявления спроса и эффективности рекламы, используемые в бизнесе, особенно в торговле.
  Вместе с тем опросы общественного мнения превратились из средства выявления настроений избирателей в инструмент придания определенной направленности этим настроениям. Опросы выявляют, организуют и обнародуют мнения, не требуя каких-либо действий со стороны носителей этих мнений. Разумеется, проявление мнения через опросы отнюдь не исключает его проявления и в поведении. Но тем не менее опросы дают заинтересованным лицам или партиям возможность оценивать состояние общественных умонастроений до того, как они проявятся в поведении тех или иных групп населения. С точки зрения заинтересованных лиц, достоинство опросов состоит в том, что они дают возможность выявить установки общественности до их материализации в нежелательных, разрушительных политических действиях. Выявляя индивидуальные позиции опрашиваемых, опросы закрепляют их в рамках коллективных представлений.
  Опросы в конечном счете способствуют также трансформации общественного мнения в менее опасный для существующего режима феномен. Во многих отношениях опросы общественного мнения содержат значительный элемент запрограммированности и могут быть использованы с целью манипулирования общественным мнением. О манипулятивных возможностях опросов свидетельствует, например, тот факт, что малейшая модификация вопросов, задаваемых опрашиваемым, может привести к совершенно разным результатам. Например, по данным одного опроса, 50% американцев доверяют "господствующей религии", но лишь 35% доверяют "организованной религии". Около 63% питают очень большое доверие к армии, военно-морскому флоту и военно-воздушным силам, но эта цифра составляет лишь 48%, когда речь идет о "военных", и 21% - о "военных руководителях". В то время как 21% питают большое доверие к "организованному рабочему движению", лишь 1% настроены так , в отношении "большого профсоюза".

<< Пред.           стр. 3 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу