<< Пред. стр. 18 (из 30) След. >>
Список литературы по разделу
химическая реальность, разложенная на свои абстрактные моменты. В этих моментах
определенность достигла своей рефлексии-в-себя не в чем-то ином, как это имеет
место в нейтральном объекте, а в себе возвратилась в свою абстрактность и есть
стихия в ее первоначальной определенности.
3. Тем самым эти объекты-стихии освобождены от химической напряженности; в них
реальным процессом была положена первоначальная основа той предпосылки, с
которой химизм начался. А поскольку, далее, с одной стороны, внутренняя
определенность этих объектов, как таковая, есть по существу своему противоречие
между ее простым безразличным наличием (gleichgiiltigen Bestehens) и ею как
определенностью, а также побуждение вовне, которое расщепляет себя и полагает
напряженность в своем объекте и в некотором другом, дабы иметь нечто такое, к
чему объект мог бы относиться как различенный (differentes) и в чем он мог бы
нейтрализоваться и сообщить своей простой определенности налично сущую
реальность, - постольку химизм
возвратился тем самым к своему началу, в котором взаимно напряженные объекты
ищут друг друга, а затем соединяются в нечто нейтральное через формальный,
внешний средний член. С другой стороны, химизм этим возвращением в свое понятие
снимает себя и перешел в некоторую высшую сферу.
С. ПЕРЕХОД ХИМИЗМА (UBERGAND DES CHEMISMUS)
Уже обычная химия дает нам примеры, таких химических изменений, при которых,
например, то или другое тело сообщает одной части своей массы более высокую
степень окисления и этим снижает окисление другой ее части до той степени, при
которой данное тело только и может вступить в нейтральное соединение с
придвигаемым к нему другим отличным (differenten) от него телом, что было бы
невозможно при сохранении его первой, непосредственной степени окисления. Здесь
происходит следующее: объект соотносится с другим объектом не на основе
непосредственной, односторонней определенности, а на основе внутренней
тотальности некоторого первоначального отношения полагает предпосылку,
необходимую ему, чтобы вступить в реальное отношение, и тем самым дает себе
средний член, которым он связывает свое понятие со своей реальностью; он есть в
себе и для себя определенная единичность, конкретное понятие как принцип
разделения на крайние члены, воссоединение которых есть деятельность того же
самого отрицательного принципа, который благодаря этому возвращается к своему
первому определению, но уже как объективированный.
Сам механизм есть первое отрицание безразличной объективности и внешности
определенности (Auberlichkeit der Bestimmtheit), следовательно, он еще отягощен
непосредственной самостоятельностью объекта и внешностью. Поэтому он сам по себе
еще не есть та тотальность самоопределения, которая проистекает из него и в
которой он скорее снимает себя. - Полученные три умозаключения составляют его
тотальность; первое умозаключение имеет средним членом формальную нейтральность,
а крайними - напряженные объекты; второе имеет средним членом продукт первого,
реальную нейтральность, а крайними - расщепляющую деятельность и ее продукт,
безразличную стихию;
третье - это реализующее себя понятие, полагающее для себя ту предпосылку,
которой обусловлен процесс его реализации, - умозаключение, имеющее своей
сущностью всеобщее. Поскольку определение химической объективности - быть
непосредственностью и внешностью, эти умозаключения все еще оказываются вне друг
друга. Первый процесс, продукт которого - нейтральность напряженных объектов,
угасает в своем продукте, и его вновь возбуждает лишь приводящее извне
дифференцирование; буду обусловлен непосредственной предпосылкой, он ею и
исчерпывается. Точно так же выделение различенных (differenten) крайних членов
из нейтрального [продукта ], а равно и их разложение на их абстрактные стихии
должно исходить от приходящих извне условий и возбуждений к деятельности. Но так
как и оба существенных момента процесса - с одной стороны, нейтрализация, а, с
другой - отделение и редукция, - связаны одним и тем же процессом, а соединение
и ослабление напряженных крайних членов есть также и разделение на таковые, то
эти моменты в силу внешности, еще лежащей в основании, составляют две разные
стороны;
крайние члены, выделяемые в этом же процессе, - это не те объекты или материи,
которые соединяются в нем; поскольку первые выходят из этого процесса вновь
различенными, они должны обращаться вовне; их новая нейтрализация есть другой
процесс, нежели та нейтрализация, которая имела место в первом процессе.
Но эти разные процессы, оказавшиеся необходимыми, составляют столько же
ступеней, проходя через которые снимаются внешность и обусловленность
(Bedingtsein), вследствие чего понятие выступает как определенная в себе и для
себя и не обусловленная внешностью тотальность. В первом процессе снимается
внешность составляющих всю реальность, различенных (differenten) друг от друга
крайних членов, иначе говоря, снимается разность между в себе сущим определенным
понятием и его наличествующей определенностью. Во втором процессе снимается
внешность реального единства, снимается соединение как чисто нейтральное', -
говоря точнее, формальная деятельность снимает себя сначала в столь же
формальных основаниях (Basen) или неразличенных (indifferenten) определенностях,
внутреннее понятие которых есть теперь возвратившаяся в себя, абсолютная
деятельность как реализующаяся в самой себе, т. е. как деятельность, полагающая
внутри себя определенные различия и конституирующаяся как реальное единство
благодаря этому опосредствованию, - опосредствованию, которое, стало быть, есть
собственное опосредствование понятия, его самоопределение и которое касательно
рефлексии понятия в себя из этого опосредствования есть имманентное
предполагание. Третье умозаключение, которое, с одной стороны, есть
восстановление предшествующих процессов, снимает, с другой стороны, еще и
последний момент безразличных оснований (Basen) - снимает совершенно абстрактную
внешнюю непосредственность, которая таким образом становится собственным
моментом опосредствования понятия самим собой. Понятие, которое тем самым сняло
все моменты своего объективного наличного бытия как внешние и которым они
положены в его простое единство, благодаря этому полностью освободилось от
объективной внешности, с которой оно уже соотносится лишь как с несущественной
реальностью; это объективное свободное понятие есть цель.
Глава третья
ТЕЛЕОЛОГИЯ (TELEOLOGIE)
Там, где усматривается целесообразность, источником ее признают рассудок; для
цели, следовательно, требуют собственного свободного существования понятия.
Телеологию противопоставляют прежде всего механизму, в котором положенная в
объекте определенность есть как внешняя по существу своему такая определенность,
в которой не обнаруживается никакого самоопределения. Противоположность между
causis efficientibus и causis finalibus - между только действующими и конечными
причинами - относится к указанному различию, к которому, взятому в конкретной
форме, сводится также и исследование того, понимать ли абсолютную сущность мира
как слепой природный механизм или как рассудок, определяющий себя согласно
целям. Антиномия фатализма (вместе с детерминизмом) и свободы равным образом
касается противоположности между механизмом и телеологией, ибо свободное есть
понятие в своем существовании.
Прежняя метафизика обращалась с этими понятиями так же, как и со своими другими
понятиями: с одной стороны, она предполагала некоторое представление о мире и
старалась показать, что то или иное понятие ему соответствует, а противоположное
понятие неудовлетворительно, так как это представление нельзя объяснить из него;
с другой стороны, она не исследовала при этом, какое понятие истинно само по
себе - механической причины или цели. Если само это установлено, то пусть
объективный мир являет нам механические и конечные причины;
их существование не есть масштаб истины, а скорее истина есть критерий того,
какое из этих существовании есть истинное существование мира. Подобно тому как
субъективный рассудок обнаруживает в самом себе и заблуждения, так и объективный
мир показывает и те стороны и ступени истины, которые, взятые сами по себе, лишь
односторонни, неполны и суть только отношения в сфере явлений. Если механизм и
целесообразность противостоят друг другу, то именно поэтому их нельзя брать как
равнодушные друг к другу, каждое из которых отдельно как будто есть правильное
понятие и так же ценно, как и другое, так что весь вопрос только в том, где
можно применять то или другое. Эта их равноценность основана только на том, что
и то и другое есть, а именно на том, что мы имеем их оба. Но так как они
противоположны, то необходимый первый вопрос -какое из них есть истинное
понятие, а более важный подлинный вопрос _ это вопрос о том, не есть ли нечто
третье их истина или не есть ли одно из них истина другого. - Но отношение цели
оказалось истиной механизма. - То, что представилось как химизм, связано с
механизмом постольку, поскольку цель есть понятие в своем свободном
существовании и ей вообще противостоит несвобода понятия, его погруженность во
внешность, таким образом, и то и другое - и механизм, и химизм - одинаково
рассматриваются как необходимость природы, так что в механизме понятие не
существует в объекте, потому что объект этот как механический не содержит
самоопределения, а в химизме понятие или обладает напряженным, односторонним
существованием, или (поскольку оно выступает как единство, создающее в
нейтральном объекте напряженность и расщепляющее его на крайние члены), снимая
эту раздельность, внешне самому себе.
Чем больше телеологический принцип связывался с понятием некоего внемирового
рассудка и потому находился под покровительством благочестия, тем в большей мере
он, казалось, удалялся от истинного исследования природы, которое стремится
познать свойства природы не как чужеродные, а как имманентные определенности и
признает лишь такое познание постижением в понятиях. Так как цель есть само
понятие в своем существовании, то может показаться странным, что познание
объектов из их понятия представляется скорее неправомерным переходом в некоторую
чужеродную стихию, а механизм, для которого определенность объекта дана как
определенность, положенная в нем извне и чем-то иным, считается более
имманентным воззрением, чем телеология. Механизм, по крайней мере обычный,
несвободный, равно как и химизм, действительно должен рассматриваться как
имманентный принцип постольку, поскольку определяющее внешнее само в свою
очередь есть лишь такого рода объект, нечто внешне определенное и безразличное к
такой определяемоеT (Bestinuntwerden), или, если иметь в виду, химизм, поскольку
другой объект есть равным образом химически определенный и вообще поскольку тот
или иной существенный момент тотальности всегда находится в чем-то внешнем. Эти
принципы остаются поэтому в пределах одной и той же природной формы конечности;
но хотя они не желают выходить за пределы конечного и для [объяснения ] явлений
приводят лишь к конечным причинам, которые сами требуют идти все дальше и
дальше, они, однако, в то же время расширяются, с одной стороны, до формальной
тотальности в понятиях силы, причины и тому подобных рефлективных определениях,
которые должны выражать собой первоначальность, с другой стороны, через
абстрактную всеобщность - до некоторой совокупности сил (All der Krafte), до
некоторого целого взаимных причин. Механизм проявляет себя как стремление к
тотальности тем, что он старается понять природу самое по себе как нечто целое,
не требующее для своего понятия ничего иного, - тотальность, которой нет в цели
и в связанном с ней внемировом рассудке.
Целесообразность проявляется прежде всего как нечто высшее вообще, как рассудок,
внешним образом определяющий многообразие объектов через некоторое в себе и для
себя сущее единство, так что безразличные определенности объектов становятся
благодаря этому отношению существенными. В механизме они становятся таковыми
благодаря одной лишь форме необходимости, причем их содержание безразлично, ибо
они должны оставаться внешними, и только рассудок, как таковой, должен
чувствовать удовлетворение, познавая присущую ему связь-абстрактное тождество.
Напротив, в телеологии содержание становится важным, так как она предполагает
некоторое понятие, нечто в себе и для себя определенное и, стало быть,
самоопределяющее, следовательно, от соотношения различий и их взаимной
определенности (Bestimmtsein), от формы она отличила рефлектированное в себя
единство, нечто в себе и для себя определенное, стало быть, некоторое
содержание. Но если содержание к тому же конечно и ничтожно, то оно противоречит
тому чем оно должно быть, ведь цель по своей форме есть бесконечная внутри себя
тотальность, в особенности если признают что целенаправленная деятельность есть
абсолютная воля и абсолютный рассудок. Телеология потому навлекла на себя
столько упреков в несообразности, что цели, которые она указывала, то более
значительны, то более ничтожны - как попадется и касающееся целей отношение
между объектами потому столь'часто должно было казаться пустой забавой, что это
отношение являет себя столь внешним и потому случайным. Напротив, механизм
оставляет за определенностями объектов по их содержанию свойственное им значение
случайных определенностеи, к которым объект безразличен и которые не должны быть
более значимы ни для объектов, ни для субъективного рассудка, вот почему этот
принцип, связывая собой внешнюю необходимость, дает сознание бесконечной свободы
по сравнению с телеологией, выставляющей вне незначительное и даже презренное в
своем содержании как нечто абсолютное, в котором более общая мысль может
чувствовать себя лишь бесконечно стесненной и даже испытывать отвращение.
Формальная невыгодность позиции, которую занимает эта телеология, заключается
прежде всего в том, что она доходит лишь до внешней целесообразности. Так как
понятие тем самым положено как нечто формальное, то содержание есть для
телеологии и нечто данное ему внешним образом в многообразии объективного мира,
-данное именно в тех определенностях, которые составляют также содержание
механизма, но как нечто внешнее, случайное. Ввиду этой общности [содержания!
единственно лишь форма целесообразности, взятая сама по себе и составляет суть
всего телеологического. В этом отношении и не принимая во внимание различия
между внешней и внутренне" целесообразностью, отношение цели вообще оказалось в
себе для себя истиной механизма. - Телеология вообще обладает лее высоким
принципом - понятием в своем существовании, каковое понятие в себе и для себя
есть бесконечное и абсолютное, - принцип свободы, который, совершенно уверенный
в своем самоопределении, абсолютно лишен присущей механизму внешней
определяемости.
Одна из великих заслуг Канта перед философией состоит в различении им
относительной, или внешней, и внутренней целесообразности; в последней он
раскрыл понятие жизни, идею и этим сделал положительно то, что критика разума
делает лишь несовершенно, весьма превратно и лишь отрицательно, - а именно
возвысил философию над рефлективными определениями и релятивным миром
метафизики. - Раньше уже было указано, что противоположность между телеологией и
механизмом - это прежде всего более общая противоположность между свободой и
необходимостью. В такой форме Кант представил эту противоположность как одну из
антиномий разума, а именно как третье противоречие трансцендентальных идей. - Я
изложу его взгляд, которого я уже касался выше, совершенно кратко, так как
существенное в нем столь просто, что не нуждается в пространном разъяснении, а
характер кантовских антиномий мы уже осветили более подробно в другом месте58.
Тезис антиномии, подлежащей здесь рассмотрению, гласит:
"Причинность по законам природы есть не единственная причинность, из которой
можно вывести все явления в мире. Для объяснения явлений необходимо еще
допустить свободную причинность (Kausalitat durch Freiheit)".
Антитезис: "Нет никакой свободы, все совершается в мире только по законам
природы".
Доказательство, как и в прочих антиномиях, ведется, во-первых, апагогически:
допускается противное каждому тезису; во-вторых, чтобы показать противоречивость
этого допущения, принимается и предполагается правильным противоположное этому
допущению, т. е. положение, подлежащее доказательству. Можно было поэтому
обойтись без всего этого окольного пути доказывания; доказательство состоит не в
чем другом, как в ассерторическом утверждении обоих противостоящих друг другу
положений.
А именно, для доказательства тезиса нам предлагают сперва допустить следующее:
нет никакой другой причинности, кроме причинности по законам природы, т. е. по
механической необходимости вообще, включая сюда и химизм. Это положение
противоречит себе потому, что закон природы состоит именно в том, что ничто не
происходит без достаточно определенной а priori причины, в которой, стало быть,
содержится абсолютная спонтанность; другими словами, допущение, противоположное
тезису, противоречиво потому, что оно противоречит тезису.
Для доказательства антитезиса предлагается сделать следующее допущение:
существует свобода как особый вид причинности - свобода безусловно начинать
некоторое состояние, а стало быть, и ряд следствий его. Но так как такое начало
предполагает состояние, не имеющее никакой причинной связи с предшествующим
состоянием той же самой причины, то оно противоречит закону причинности, только
согласно которому и возможно единство опыта и вообще опыт; другими словами,
допущение свободы, противоречащее антитезису, невозможно потому, что оно
противоречит антитезису.
По существу та же самая антиномия встречается снова в "Критике телеологической
способности суждения" как противоположность [между утверждением], что "всякое
возникновение материальных вещей возможно только по механическим законам", и
утверждением, что "некоторые порождения их невозможны по таким законам". -
Кантово разрешение этой антиномии таково же как общее разрешение [им] прочих
антиномий; а именно, разум не может доказать ни того, ни другого положения, так
как у нас не может быть априорного определяющего принципа относительно
возможности вещей только по эмпирическим законам природы; далее, оба положения
следует поэтому рассматривать не как объективные положения, а как субъективные
максимы: я, с одной стороны, должен всегда размышлять о всех событиях природы
согласно принципу одного лишь механизма природы, но это не мешает мне в
подходящих случаях исследовать некоторые формы природы по другой максиме, а
именно по принципу конечных причин, - как будто эти две максимы (они, впрочем,
по мнению Канта, необходимы только для человеческого разума) не столь же
противоположны друг другу, как указанные выше положения. - Как уже было
отмечено, [Кант], придерживаясь полностью этой точки зрения, не исследует того,
чего единственно и требует философский интерес, а именно какой из этих двух
принципов истинен сам по себе. Для этой точки зрения нет никакой разницы,
рассматриваются ли принципы как объективные (это значит здесь: внешне
существующие определения природы) или только как максимы субъективного познания.
Скорее это - субъективное, т. е. случайное, познание, применяющее ту или другую
максиму в подходящих случаях, т.е. в зависимости от того, какую из них оно
находит подобающей для данных объектов, вообще же оно не спрашивает об
истинности самих этих определений - суть ли они оба определения объектов или
определения познания.
Поэтому, как бы неудовлетворителен ни был кантовский анализ телеологического
принципа с точки зрения существа дела, во всяком случае достойно внимания то,
какое место Кант отводит этому принципу. Приписывая его рефлектирующей силе
суждения Кант делает его связующим звеном между всеобщностью разума и
единичностью созерцания. Далее он различает эту рефлектирующую силу суждения от
определяющей, которая лишь подводит особенное под всеобщее. Такое всеобщее, под
которое только подводится [единичность], есть нечто абстрактное, становящееся
конкретным лишь в чем-то ином, в особенном. Напротив, цель есть конкретное
всеобщее, имеющее в самом себе момент особенности и внешности; оно поэтому
деятельно и есть побуждение отталкивать себя от самого себя. Понятие как цель
есть, конечно, объективное суждение, в котором одним определением служит
субъект, а именно конкретное понятие, как определенное само через себя, а другим
определением - не только предикат, но и внешняя объективность. Однако отсюда не
вытекает, что отношение цели есть рефлектирующий акт суждения (reflektierendes
Urteilen), который рассматривает внешние объекты лишь с точки зрения единства,
как будто какой-то рассудок дал это отношение для нашей познавательной
способности; нет, это отношение есть в себе и для себя сущее истинное, которое
судит объективно и абсолютно определяет внешнюю объективность. Отношение цели
есть в силу этого нечто большее, чем суждение, оно умозаключение
самостоятельного, свободного понятия, связывающего себя с самим собой через
объективность.
Цель оказалась третьим по отношению к механизму и химизму; она их истина.
Находясь еще внутри сферы объективности или непосредственности тотального
понятия, она еще испытывает воздействие внешнего, как такового, и ей
противостоит объективный мир, с которым она соотносится. С этой стороны при
отношении цели (которое есть внешнее отношение) все еще выступает механическая
причинность, к которой в общем следует причислить и химизм, но выступает как
подчиненная этому отношению, как сама по себе снятая. При ближайшем рассмотрении
этого отношения оказывается, что механическому объекту как непосредственной
тотальности безразлично, быть определяемым или чем-то определяющим. Эта внешняя
определенность теперь развилась до самоопределения и тем самым положено понятие,
в объекте лишь внутреннее или, что то же самое, лишь внешнее; цель и есть прежде
всего именно само это внешнее для механического объекта понятие. Таким же
<< Пред. стр. 18 (из 30) След. >>
Список литературы по разделу