<< Пред. стр. 6 (из 7) След. >>
Список литературы по разделу
В этой мотивации либертарии видят следующий существенный элемент функционирующего государства. Все государства выдвигают некоторую идеологию, которая легитимизирует их правление. Легитимизация делает граждан государства более понятливыми и послушными и, в частности, обеспечивает больше готового корма для войны. Она дает людям мотив иной, нежели генетический интерес к себе, готовит их к жертвованию своими жизнями ради других. Ценой жизни некоторых членов общества, погибающих на полях войны, все общество становится более эффективным как при завоевании других обществ, так и при сопротивлении подобным агрессиям.
Конечный фактор, влияющий на ведение войны есть мотивация самого народа. Идеи детерминируют и то, в каком направлении он поворачивает свое оружие и то, воюет ли он вообще. Мораль народа не только прямо сказывается на военных операциях, но и косвенно влияет на способность государства устанавливать эти правила. Многие успешные завоевания были обязаны эффективной легитимизации не только среди своего населения, но и среди завоеванных народов. Примеры этому, - Британское правление в Индии и испанское завоевание Мексики, когда имперский правящий класс оставался легитимизированным и среди подчиненного населения.
В принципе, все государства, коль скоро они существуют, легитимизированы. Достаточное количество субъектов должны принять силу государства как необходимую или желательную, чтобы правление было широко признано и поддержано. Но тот же социальный консенсус, который легитимизирует государство, одновременно и связывает его. Идеология, следовательно, становится мощным фактором, объясняющим общественные движения, преодолевающие проблему свободного всадника и вносящие значимые изменения в политику государства. Идеология может больше мотивировать людей в их стремлении к социальным изменениям, чем даже материальные вознаграждения. Россия, например, двигается к крайностям своей политики больше под влиянием идеологических, чем экономических факторов.
Последовательное развертывание соответствующих идей может быстрее изменить сферу и интенсивность навязывания себя государством. Историческое развитие цивилизаций представляет собой последовательность таких преодолений проблемы свободного всадника. Но продолжительность этих изменений в свою очередь опирается на другие факторы, особенно, на интенсивность конкуренции между государствами. С течением времени сохраняются в политике только те изменения, которые помогли обществу выжить. Но даже и тогда идеологический и чисто экономический фактор останутся в постоянном напряжении. Динамика проблемы свободного всадника всегда приводит к развязыванию процесса распада общества, к ослаблению общественных сухожилий и разрыву его идеологической иммунной системы. Таким образом любая теория общественного развития в качестве своей аксиомы должна принять, что: "Цена свободы - вечная бдительность".
В конечном счете, сила государства зависит от установок населения. Давление государства будет настолько сильным, насколько оно согласуется с верованиями населения. Индивидуально, частным образом невозможно защитить себя от давления государства. Даже возможность индивидуально вооружиться атомным оружием не является стратегически правильным путем защиты себя от налогов, поскольку другие граждане думают, что налоги справедливы и необходимы. Но в отличие от банд охотников и собирателей будущее свободное общество не будет неизбежно страдать от раскола населения по отношению к его государству.
Резюмируя взгляды либертариев по отношению к государству, можно сказать, что либертарии ведут неуклонную и настойчивую работу по его демистификации. Мистификация - это процесс, посредством которого заурядное подымается до уровня божественного теми, кто инвестировал свой интерес в его ненарушимость. Государство есть отличный пример мистификации. Группа людей, предназначенная для координации дел в обществе, занимается извлечением богатства, власти и ресурссов на данной географической территории. Хотя обычно люди сопротивляются ворам и грабителям, но в случае государства они это не делают, поскольку государство создало мистику законности своей активности. Государство держится на мнении, писал В.Годвин. Народ должен научиться уважать короля до того, как король распростит свою власть над ними. Если монарх назначен божественным установлением, то бунт против него становился бунтом против воли бога.
Демократические правительства использовали это божественное право королей как средство для внушения исподволь этого уважения населению, но они заменили бога законностью, выведенной из таких понятий как демократия, равенство, отчизна или американский образ жизни.
Короче говоря, будущее безгосударственное общество имеет, по мнению либертариев, наилучшие перспективы для разработки идеологической платформы, как внутренней и так внешней, заражающей оптимизмом другие народы. Анархия есть мем, который имеет потенцию расширяться подобно огню.
8.4.Охрана общественного порядка - это частное дело каждого
В сравнительном изучении эффективности добровольных или государственных организаций либертарии много внимания уделяют правовым и силовым структурам современного демократического государства, развивают проекты их функционирования на принципах рыночных отношений. Рассмотрим их взгляды на охрану общественного порядка и национальную безопасность.
Реконструкция мифа о коллективной безопасности порождает целый ряд теоретических проблем. Этот миф может быть также назван мифом Гоббса. Т.Гоббс и бесчисленные политические философы и экономисты после него доказывали, что в состоянии природы человек человеку - волк. Говоря современным языком, в состоянии природы преобладает постоянное недопроизводство безопасности. Каждый индивид, оставленный наедине с самим собой тратил бы слишком мало на свою защиту и, следовательно, постоянная взаимная межличностная война была бы результатом такого положения. Решением этой предположительно невыносимой ситуации, согласно Гоббсу и его последователям, является учреждение государства. Для того, чтобы установить мирное взаимодействие между двумя индивидами А и В, требуется третий субъект S, который выступает как конечный судья и умиротворитель. Однако этот третий субъект S - не просто другой индивид и товар, производимый S, т.е. безопасность, есть не просто другой частный товар. Скорее S есть суверен и как таковой имеет два уникальных властных качества. С одной стороны, S может настоять на том, чтобы его субъекты А и В не искали защиты нигде, кроме как только у него. Иначе говоря, S есть принуждающий территориальный монополист защиты этих двух субъектов. Вместе с тем, S односторонне может определить, как много его субъекты А и В должны платить за свою собственную безопасность. То есть он имеет власть единолично накладывать налоги, для того чтобы обеспечить безопасность "коллективно".
Не прояснит эту ситуацию и та или иная интерпретация природы человека. Гоббсовский тезис очевидно не может означать, что человек ведом исключительно и только агрессивными инстинктами. Если бы это было так, то человечество давно бы уже вымерло. Тот факт, что оно живо, означает, что оно способно их сдерживать.
Следовательно, вопрос касается скорее предложенных решений, ограничивающих или нет агрессивные инстинкты. Обосновано ли решение Гоббса? При условии, что человек есть рациональное животное, является ли предложенное им решение проблемы безопасности, улучшением ситуации? Может ли учреждение государства уменьшить агрессивное поведение и продвинуть мирную кооперацию и таким образом обеспечить лучшую защиту и протекцию частной жизни граждан?
Трудности с решением Гоббса очевидны. Независимо от того, насколько плохи или хороши люди, S, будет ли он диктатором, королем или президентом всего лишь один из них. Человеческая природа не трансформируется со становлением S. Какая может быть лучшая защита для А и В, если S должен обкладывать их налогами, для того чтобы обеспечить эту защиту? Нет ли противоречия внутри самой конструкции S как экспроприирующего собственность защитника? Не является ли это рэкетом защиты? S должен установить мир между А и В, но только так, чтобы он сам в свою очередь мог грабить их с большей для себя выгодой. Определенно, S лучше защищен. Но чем более он защищен, тем меньше А и В защищены от атак S. Коллективная безопасность не лучше частной безопасности. Скорее это частная безопасность государства S, достигаемая через экспроприацию, т.е. экономическое разоружение своих субъектов.
Государственники от Т.Гоббса до Дж.Букинена доказывали, что протекционизм государства S возникает как результат некоторого сорта конституционного контракта. Но кто в здравом уме согласится на договор, который позволяет "покровителю" односторонне и без возражений определять сумму, которую защищаемый должен платить за свою защиту.
Как только мы предположили, что для установления мирного сотрудничества между А и В нужно, чтобы было S, тогда если существует более, чем одно государство, т.е., S1, S2, S3, тогда и между ними не может быть мира, пока они в состоянии анархии по отношению к друг другу. Соответственно, чтобы достичь универсального мира, необходимы политическая централизация, унификация и, в конечном счете, установление единого мирового правительства. Но не опасно ли появление такого победителя, превосходящего по силе все существующие государства?
Конечно, мировая политика демонстрирует, что государства находятся постоянно в войне друг с другом, и что на мировой сцене доминирует историческая тенденция к политической централизации и глобальному правлению. Споры возникают только вокруг объяснения этой тенденции к единому, унифицированному мировому государству как действительному или мнимому средству обеспечения частной безопасности и защиты граждан. Хотя, как мы видим, не исключена и принципиально иная линия взаимоотношений между государствами и их гражданами.
Например, замечено, что приватные отношения между иностранцами отличаются намного менее агрессивным характером, чем между официальными представителями государств. И это не удивительно. Государственный агент S, в противоположность каждому из своих подчиненных, может опираться на бюджетную непотопляемость (а также на политическую или дипломатическую защиту, конечно) в проведении своей внешней политики. При условии одинаковой естественной человеческой агрессивности, очевидно, что S может быть более уверенным в его отношении к иностранцам, если он может возложить на других потери от ошибок в своем поведении. Определенно, он готов принять больший риск и включиться в большую провокацию или агрессию, если другие готовы оплатить это.
Предложения либертариев в области охраны общественного порядка, а также правосудия, в том числе и законодательной деятельности можно свести к следующим схемам. Специализированные частные агентства получают лицензию от государства на охрану общественного порядка. Причем государство соблюдает антимонопольное законодательство, поддерживая конкурентность охранных агентств и не позволяя им слияния в мощные армии (иначе говоря, не позволяет возникновению новых потенциальных государств). Охранные агентства функционируют наподобие страховых обществ, страхуя жизнь, имущество и моральное достоинство граждан. В случае наступления страхового события агентство вынуждено оплачивать компенсацию за кражу имущества или убийство клиента, поэтому естественный экономический интерес агентства будет стимулировать его к сокращению страховых случаев, т.е. к уменьшению преступности на подшефной территории.
Развитие сети частных охранных агентств, функционирующих наподобие страховых организаций будет в целом решать и всю задачу охраны общественного порядка. Частное агентство берет под свою защиту жизнь, имущество и достоинство отдельных граждан, микрорайона, целого города или всей страны. Эти агенства заключают контракты на рыночной и исключительно добровольной основе и получают охранные взносы граждан, на которые они приобретают средства защиты этих граждан. В случае нападения, кражи или грабежа, они обязаны выплатить компенсацию точно так же, как поступают страховые агентства в случае наступления страхового события. Расширение сети охранных структур приводит к тому, что их естественный интерес к сокращению числа случаев преступного поведения положительно сказывается на общественной морали и повышает безопасность граждан. Чем качественнее защита застрахованной собственности, тем меньше заявлений о потерях и тем ниже затраты охранных агентств на компенсации этих потерь. Обеспечение эффективной защиты соответствует их финансовым интересам. Услуги этих агентств, коль скоро они конкурируют друг с другом, дешевеют и граждане расходуют все меньшие доли своих сбережений на собственную защиту. Явный контраст между государственной и частной защитой проявляется уже в экономии средств граждан.
Надо сказать, что реальная практика западных стран, особенно США, недалека от нарисованной картины. Частные охранные армии в США в 1,5 раза превышают численность профессиональных военных и вся система бизнеса, включая многочисленные организации и оффисы, находится под круглосуточным наблюдением этих охранных служб. Такая же картина и в Германии, где численность частных армий уже в 2 раза превышает число профессиональных военных.
Качественно различаются и критерии подбора соответствующих кадров при государственной и частной системе. Если владельцы частных военных агентств будут заинтересованы в найме самых умелых и компетентных лиц на исполнительные должности, то, очевидно, что государственные организации будут подвержены пагубной бюрократизации. Защита граждан будет подменяться службой бюрократическому аппарату и его интересам. А отсюда недалеко и до выполнения противоположных задач, - подавления, а не защиты населения, - если того требуют интересы бюрократии. Но в то же самое время, нанимаемые службисты все меньше будут склонны рисковать своей жизнью под руководством некомпетентных руководителей.
Но главное качественное различие между этими системами в том, что частная охрана не столь агрессивна и провокационна, как государственная. Лицо, славящееся своей агрессией или провокационностью, вряд ли найдет страховое агентство, склонное к сотрудничеству и защите этого лица. Тогда оно останется слабым и экономически изолированным. Это влечет, что некто желающий иметь больше защиты, чем он может себе позволить самостоятельно и индивидуально, получит ее только в том случае и постольку, поскольку он подчиняется определенным нормам неагрессивного, цивилизованного поведения. Чем больше число застрахованных таким образом граждан - а в современной экономике много людей нуждается более, чем в собственной самозащите - тем большим будет экономическое давление на оставшуюся незастрахованную часть населения, с тем чтобы и оно также приняло те же нормы неагрессивного социального поведения.
Страхователи будут желать исключить или ограничить страхование тех лиц или групп, которые влекут потенциально высокий риск, и они будут побуждать страхуемых либо в качестве условия страхования, либо за низкую премию исключить или строго ограничить любой прямой контакт с каким бы то ни было государственным служащим, будь то визитер, покупатель, клиент резидент или сосед. Где бы ни действовали страховые кампании - государственные агенты будут рассматриваться как нежелательные лица - потенциально более опасные, чем любой обычный преступник. Ввиду сравнительно низкой экономической продуктивности государственных территорий, а также ввиду неизбежной миграции их наиболее высокопродуктивных сотрудников правительства будут ослабевать.
Система конкурирующих охранных агентств может иметь двустороннее влияние на развитие права и способствовать дальнейшему уменьшению конфликтности в обществе. С одной стороны, она увеличивает вариативность и гибкость юридических норм - вместо наложения единых стандартов, агентства стараются учитывать индивидуальное своеобразие каждого клиента и каждого случая. Агентства дифференцируются в зависимости от культуры, религии, обычаев и традиций каждого клиента. А с другой стороны, учет религиозных и иных норм в случае конфликта между клиентами с разными религиозными ориентациями приводит к развитию межрелигиозного и межкультурного диалога, позволяющего создать новые, более универсальные нормы наказания или вознаграждения, и привить более широкое понятие справедливости. Причем необязательно, чтобы в целях объективности суждений, третья сторона была бы независима и анонимна. Заинтересованность третьей стороны в своей клиентуре и в своей репутации служит достаточным основанием для того, чтобы ей отказаться от принятия какой-то одной стороны в межрелигиозном или межкультурном конфликте. Иначе в будущем вряд ли кто-то обратится к этой третьей стороне как агентству, способному разрешить спор между двумя другими агентствами.
Поскольку вся собственность является частной, точно так же и вся защита должна обеспечиваться индивидуально, финансово крепкими страховыми агентствами (что весьма похоже на производственное страхование). В целом, владельцы частной собственности и бизнесмены предпочитают территории с низкой оплатой за защиту и растущими ценами на собственность тем местам, где высокие цены на защиту и падающая ценность собственности. Эти законы и тенденции очерчивают функционирование конкурентной системы страховых охранных агентств.
В то время как поддерживаемый налогами монополист будет проявлять тенденцию к повышению издержек и цены на защиту, частные коммерческие агентства стараются сократить издержки защиты и таким образом понизить цены. В то же самое время страховые агентства интересуются более, чем кто бы ни был повышением стоимости собственности, поскольку это влечет не только то, что их собственная недвижимость повышается в цене, но что, в частности, будет больше собственности других людей, которую нужно будет страховать.
И наоборот, если риск агрессии увеличивается и цена собственности падает, то там нет смысла быть застрахованным, поскольку затраты на защиту и цена страховки растет, обнаруживая плохие условия бизнеса для страхователя. Соответственно, находясь под постоянным экономическим давлением, страховые компании будут способствовать продвижению первого фактора, т.е., уменьшать затраты на защиту и предотвращать неблагоприятные условия страхования.
Эта побудительная структура может повлиять на текущую политику борьбы с преступностью. Сегодня ситуация такова. В то время как государство еще борется против обычных частных преступлений, но оно, как правило, мало или вообще не заинтересовано в задаче предотвращения преступления, или, если все же оно произошло, то в компенсации жертвам и в осуждении и наказании виновных. Даже более парадоксальным образом, вместо компенсации жертвам преступления, которого оно не предотвратило (как это следовало бы сделать) государство принуждает жертв как налогоплательщиков платить снова за расходы на розыск, поимку, заключение в тюрьму, а иногда и за развлечение их обидчиков.
Поскольку, в демократических условиях, каждый - агрессор или нет, проживающий в местах с высокой преступностью или в местах с низкой преступностью - может голосовать и быть избранным в правительственные учреждения, возникает систематическое перераспределение прав собственности от не-агрессоров к агрессорам и от проживающих в местах с низкой преступностью к резидентам мест с высокой преступностью и преступления умножаются. Соответственно, преступления и вытекающие отсюда требования к частным охранным службам всех видов весьма повышаются. Но государство и здесь поступает парадоксальным образом. Вместо того, чтобы требовать высокой оплаты за защиту населения в местах с высокой преступностью и низкой в местах с низкой преступностью (как страхователи и поступают), государство поступает прямо противоположным образом. Оно облагает большими налогами население мест с низкой преступностью и высокой стоимостью собственности, и меньшими налогами проживающих в местах с высокой преступностью и низкой стоимостью собственности (имущества) или даже субсидирует резидентов последних мест за счет первых и таким образом разрушает социальные условия, неблагоприятствующие преступлениям, и в то же время поддерживает те, которые благоприятствуют преступлениям.
Действия конкурирующих страхователей находятся в прямом контрасте. Во-первых, если страхователь не смог предотвратить преступление, он обязан компенсировать жертвам ущерб. Таким образом, прежде всего страхователь заинтересован в эффективном предотвращении преступления. И если он не смог все же его предотвратить, его интерес и его желание состоят в скорейшей поимке, осуждении и наказании виновных, поскольку при их поимке и аресте страхователь может принудить преступника, а не жертву или самого страхователя выплатить ущерб и затраты на компенсацию.
Более того, точно так же как страховые кампании поддерживают и обновляют текущие детальные списки стоимостей собственности и частного имущества, точно так же они поддерживали бы и обновляли детальные списки локальных преступлений и преступников. При прочих равных условиях, риск агрессии против частной собственности увеличивается при близости к местам интенсивной агрессии и при увеличении числа и ресурсов потенциальных агрессоров. Таким образом страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации об имевших место преступлениях и о преступниках и о местах их сосредоточения. И в их общих интересах минимизировать ущерб, наносимый их клиентам, и разделять эту информацию с другими кампаниями (как банки делятся информацией о плохих кредитных рисках граждан). Далее, страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации о потенциальных, еще не состоявшихся преступлениях, и агрессорах и это будет вести к фундаментальному и тщательному пересмотру и улучшению текущей государственной статистики преступлений.
Для того, чтобы предсказать будущие инциденты преступлений и таким образом вычислить текущую премию или цену страховки, страхователи должны коррелировать частоту, описание и характер преступлений и преступников с социальным окружением, в котором они происходят и разработать в условиях конкурентного давления непрерывно утончаемую систему демографических и социологических индикаторов преступлений. Т.е., каждая территория должна быть описана и оценен риск проживания на ней в свете множества индикаторов преступлений, таких как сочетание пола, возраста, национальности, этничности, религии, языка, профессии, дохода и др.
После детальной систематизации этой системы надзора следует совершенно утопический вывод: как следствие этого и в разительном контрасте с текущей ситуацией все межтерриториальные, региональные, расовые, национальные, религиозные и прочие конфликты должны погаснуть, перераспределение дохода и богатства должно исчезнуть, и постоянный источник социальных споров будет отодвинут надолго. Вместо этого рождающаяся структура премий и цен будет стремиться к точному отражению риска каждой территории и его отдельного социального окружения, так что никто не будет принуждаться платить за страховые риски других, но только за свои собственные и те, что связаны с его отдельным соседством. Более важно то, что опора системы конкурирующих страхователей от агрессии на непрерывно обновляемую и детализируемую систему статистики преступлений и стоимости имущества, и учет мотивированной тенденции к миграции от мест с высоким риском и низкой стоимостью собственности (плохих мест) к местам с низком риском для проживания и высокой стоимостью имущества (хороших мест) будет способствовать продвижению к цивилизованному прогрессу.
Правительства и - демократические правительства в особенности - размывают "хорошие" и продвигают "плохие" соседства с помощью и налогов и политики трансферов. Они делают это также с помощью более разрушительной политики принудительной интеграции.
В результате постепенной кооперации между различными охранными агентствами и развития договорного права каждый субъект будет заинтересован в сокращении конфликтности и усилении безопасности, неважно на международном уровне или внутринациональном.
В случае возникновения конфликтов между клиентами обслуживаемыми разными страховыми агентами, оба агентства пытаются решить свои проблемы через арбитражные суды, которые должны учитывать и религиозные взгляды клиентов и их культурное своеобразие и их традиции, с тем чтобы добиться максимально справедливого, т.е. удовлетворяющего обе стороны решения.
Суды функционируют точно таким же частным порядком, доказывая свою компетентность выигранными делами и беспорочной репутацией своих частных юристов. Так же может функционировать законодательный орган, который в качестве группы высокопрофессиональных экспертов получает разовый заказ от государства на разработку пакета законов.
Как провести границу между правомерностью государственной монополии на какой-то тип деятельности и ее недопустимостью. Для либертариев граница эта пролегает в сравнении экономической эффективности между двумя формами осуществления этой деятельности. Рыночные отношения предполагают обслуживание только тех потребителей, кто оплачивает услуги. Если довольно трудно, а то и невозможно идентифицировать оплативших эти услуги от уклонившихся от оплаты, например, как разделить на разные группы потребителей уличного освещения, дорожных знаков или иных такого рода услуг, то обслуживание приобретает форму коллективного пользования, где, как правило, будут обязательно и те, кто уклонился от оплаты в том числе и по принципиальным соображениям, вроде недостаточной яркости ночного освещения. Если слишком накладно для государства или другого агента (расходы на охрану и выявление неплательщиков превышают доходы от деятельности) предотвратить таких потребителей от пользования неоплаченными благами, то более целесообразно и экономней разрешить пользоваться этими благами всем. Рынок явно не соблазнится этой невыгодной для себя деятельностью и тогда автоматически этот вид деятельности (временно, пока не будут изобретены средства разделить овец от козел) поступает в ведение государства и функционирует в виде социалистической экономики: платят некоторые (в виде налогов), а пользуются все.
Эту логику можно схематически изобразить в виде таблицы, где "возможность исключения" означает экономически оправданное и организационно выполнимое разделение граждан на плательщиков и неплательщиков, а "конкурентность" предполагает действие рыночной конкуренции и антимонопольных законов.
Возможность исключения
Да Нет
Да А В
Конкурентность
Нет С Д
Вид деятельности, обозначенный через А, и конкурентен и допускает возможность исключения, т.е., вполне реализуем на рыночных условиях. Единственно Д - как вид деятельности, видимо не поддается рыночной мобилизации.
При том условии, что "возможность исключения" будет выполнима для частной полиции, т.е. она будет в состоянии исключить неплательщиков из числа потребителей их услуг по защите и безопасности (тогда эта деятельность передвигается из Д к С ), то можно обеспечить и ее конкурентность. Действительно ли полицейские имеют позитивные маргинальные потери (т.е. можем ли мы перенести полицейские услуги от С к А)? Либертарии убеждены, что это так. Определенно телохранитель может более эффективно защитить одного клиента, чем 100 или 1000. Если так, то гарантировать защиту дополнительного числа людей будет стоить дороже. Потребители протекции, следовательно, конкурентны по отношению друг к другу.
Точно так же будет затруднительно в случае иностранной агрессии защищать только тех, кто оплатил услуги по своей безопасности, а остальных оставить на съедение врагу. Правда, согласно старинной логике, пастуха кормит стадо, поэтому будет жалко потери даже одной овцы, а черед ее оплаты всегда недалек.
Однако подойдем с либертарных, экономических мерок к задаче о безопасности. Относительно легко исключить всех тех, кто не платит, от возможности пользоваться этой привилегией: все, что необходимо сделать частной компании по защите и безопасности населения, это снабдить своих клиентов знаками, предупреждающими, что они находятся под защитой, а также их дома, магазины, оффисы. Это могут быть отдельные дома, районы города, отдельные города, области, различные территории.
Точно так же может быть организована и защита в международном масштабе. Тем странам, кто не оплачивает услуг по безопасности, может быть отказано в защите, если кто-то из агрессоров захочет напасть на страну. Более того, по видимому агрессору даже дадут понять, что будут смотреть сквозь пальцы, если и не поощрять его.
Но при такой организации защиты населению совершенно безразлично, кто его грабит: государство или борющаяся с ним теми же методами другая группировка? Но либертарии пропускают такой простой довод и продолжают развивать свои аргументы. Поскольку вся собственность является частной, то каждый собственник заинтересован, чтобы на его территории не было преступлений, так как стоимость его собственности резко понизится, обесценятся места развлечений, магазины, парки и т.д. Известно, в каком в разительном контрасте находится обеспечение безопасности и порядка в общественных местах и парках, на что тем не менее принудительно взимаются налоги с граждан.
Государственная полиция же, вместо того чтобы ограничить свою активность защитой невинных граждан против преступников, фактически сама вовлечена в криминальное поведение. Первая и главная предпосылка этого состоит в том, что деньги, на которые покупается их униформа, оружие и выдается, изъяты принудительным образом. То есть они ангажированы в те же самые действия, от которых они под присягой обязались защищать своих клиентов. Трудно представить более противоречивую систему. Но в дополнение к этому нарушению закона они повинны и в служебной агрессии, арестовывая людей за продажу своих личных вещей, за цвет кожи и т.д.
Одним из нововведений либертариев в правовом поле является понятие "преступления без жертвы". Жертвой по понятиям либертариев считается тот, кто испытал угрозу физического принуждения, мошенничества или кражи. Там, где нет угрозы, там нет преступления. Преступление без жертв, следовательно, есть то, в котором никто не испытал угрозы физического принуждения, обмана или кражи. Но там, где отсутствуют жертвы преступлений, нельзя говорить о защите собственности или личностей. Наоборот, принятие правоохранительных мер в таких случаях препятствует частным и добровольным контрактным отношениям.
8.5.Приватизация глобального порядка
Рассмотрим теперь как трактуют либертарии необходимую для каждого государства организацию защиты от вторжения иностранных государств. Эта защита является, по их мнению, частным случаем более широкой функции - защиты от любого государства, домашнего или иностранного. В этом плане территория, конституирующая США, есть в самом реальном смысле территория, уже завоеванная правительством США. Только когда американцы освободят себя от этого завоевателя, они будут иметь эффективную денационализированную защиту.
Предлагаемая ими приватизация и этой функции равноценна по существу либо упразднению государства, либо превращению его в агентство по координации многочисленных видов частного бизнеса.
Главный вопрос государственной политики либертарии переводят в следующую плоскость: могут ли частные альтернативы обеспечить более эффективную защиту от иностранных агрессоров? И стратегический вопрос: могут ли люди мобилизовать идеологические мускулы, чтобы разгромить государство вообще? Как мы видели, эти вопросы во взглядах либертариев тесно связаны друг с другом. Если еще привычными воспринимаются усилия теоретиков и политиков, ведущие к общественному порядку без войн и насилия, то трудно представить, на что общество будет похоже, если упразднить правительство. И особенно интересно узнать как безгосударственное общество сможет защитить себя от иностранной агрессии?
Ответ либертариев на этот вопрос состоит в следующем. Сам факт низвержения домашнего правительства (мирным или насильственным путем) должен привести к тому, что в этом процессе освобождения от домашнего государства подчиненные ему в прошлом субъекты выковывают мощные средства для защиты себя и от иностранных государств. Тот же самый социальный консенсус, те же самые институты и те же самые идеологические императивы, которые они приобрели при освобождении от своего домашнего государства, будут автоматически способствовать и успешной защите от любого другого государства, которое попытается заполнить вакуум.
Народ, который последовательно фабриковал свою идеологическую солидарность, чтобы низвергнуть своих домашних правителей, не просто будет завоевать. Не угрожая завоеванием никому, этот народ может завоевать симпатии субъектов других государств и сделать это лучше, чем какой-либо военный оппонент правлению этих государств, легитимизация которых будет подрываться естественным образом. Точно так же, как Американская революция посеяла искры, которые помогли зажечь революционные настроения во многих других странах, вибрирующая экономика, свободная от всех правительств и налогов, будет вызывать такое восхищение и подражание, что само это движение будет стремиться к расширению.
Как видят либертарии этот процесс? Рассмотрим ряд их аргументов.
Давайте предположим, что в некоторой стране правительство было полностью делегитимизировано, что оно перестало существовать. Как может такое общество существовать в военном отношении внутри мира конкурирующих государств? Это зависит по прежнему от тех же элементов, которые являются детерминантами и военного конфликта: богатство и технологии, география, население и мотивация. По отношению к богатству и технологиям современное безгосударственное общество будет в привилегированном отношении, оно будет пользоваться главным своим преимуществом. Оно не только достигнет более быстрого увеличения экономической продукции и технологического развития при ликвидации правительственного паразитизма, но оно уже будет в состоянии опереться на те институты и организации, где интервенция государства была минимальной. Они же и будут наиболее вероятными агентами процессов упразднения правительства, так как уже будут иметь солидные экономические опоры. Составной эффект более высоких темпов роста будет только усиливать этот потенциальное превосходство и с течением времени будет реализовано и в более мощном военном капитале. Так что будущее общество может так же мало страшиться конкурирующих государств, как США сегодня не испытывают страха по отношению к таким "экономическим корзинам" как Мексика.
Что касается международных агрессоров, то ситуация здесь такая же, как и описанная в предыдущем параграфе организация защиты от внутренних агрессоров. И точно такая же схема могла бы быть плодотворной и на международном уровне и вообще понятие государственных границ теряет в этом контексте какой бы то ни было смысл. Так формируется общая глобальная идеология с соответствующими глобальными институтами, обходящими стороной распространенные в государственном сознании представления о неизбежности мирового правительства с вытекающими отсюда угрозами для человечества и для его мирного сосуществования.
Предположим теперь, что какое-то государство решило атаковать или вторгнуться на свободную территорию. Но как, кого и что оно будет атаковать?
Существуют только владельцы частной собственности и их страховые агентства. Никто из них не захочет участвовать в провокации против агрессивно настроенного государства, чтобы оно получило карт-бланш на вторжение. Если все же реализовалась какая-либо провокация или агрессия против государства, то это должна быть акция отдельного гражданина и тогда интересы государства и интересы страховых агентств совпадают. Обе стороны хотят видеть агрессора наказанным и оплатившим компенсацию за весь причиненный ущерб. Как без реального повода может государство оправдать свою нападение?
Конечно, короли и президенты могут отдать приказ об атаке. Но должно быть достаточное количество других людей, готовых выполнить этот приказ эффективно. Должны быть генералы, получающие и следующие приказу, солдаты, готовые маршировать, убивать и быть убитыми, и домашние производители-интенданты, готовые снабжать и финансировать войну. Если такая согласованная готовность отсутствует, то приказы правителей будут восприниматься как незаконные, и даже могущественное правительство может быть низложено в кратчайшие сроки, как это произошло с Советским Союзом.
Следовательно, с точки зрения лидеров государства, нападение на свободные территории будет рассматриваться как чрезвычайно рискованное предприятие. Никакая пропаганда не заставит общественное мнение поверить, что это не было нападением на невинные жертвы.
В этой ситуации правители государства были бы счастливы уже тем, что сохраняют свой монополистический контроль над их настоящей территорией, и не захотят подвергаться риску потери законности и всей их власти при попытке территориальной экспансии.
Однако, если все же государство попытается вторгнуться на соседнюю свободную территорию? Прежде всего агрессор не застанет невооруженное население. Только в государственных объединениях гражданское население остается невооруженным. Государства стараются везде разоружить свое собственное население, чтобы было бы безопаснее облагать его налогами и эксплуатировать. В противоположность этой политике страхователи не хотели бы разоружать страхуемых, да и они сами не хотят этого. Кто хотел бы быть защищенным, вряд ли удовлетворится тем, что в качестве первого шага ему отказывают в крайних средствах самозащиты? В противоположность этому, страховые агентства будут поддерживать владение оружием среди страхуемых, поощряя их избирательным понижением стоимости своих услуг.
Более того, помимо оппозиции в лице вооруженного частного населения, государство-агрессор может столкнуться с сопротивлением всех страховых агентств. В случае успешного отторжения агрессора эти страхователи имели бы дело с массивной компенсацией. Естественно, страхователи должны быть хорошо вооружены, тренированы, обучены и быть готовы ответить на любое вторжение, и в то же самое время они будут стараться избежать или минимизировать любой дополнительный ущерб. В то же время, страхователи должны быть эффективными и надежными частными фирмами, которые поддерживают внутреннее сопротивление против государства, продвигают его делегитимизацию и стимулируют освобождение населения и трансформацию государства в свободную страну.
Рассмотрим теперь следующий, глобальный уровень функционирования государств. Представим на время полностью безгосударственный мир. Большинство частных собственников будут индивидуально застрахованы большими транснациональными компаниями, обеспеченными огромными капитальными ресурсами, в то время как агрессоры, с сопутствующими плохими рисками будут лишены страхового сопровождения. В этой ситуации каждый агрессор или группа агрессоров будут стараться ограничивать свои цели преимущественно незастрахованной собственностью и избегать всех побочных повреждений, так как в ином случае они окажутся в столкновении с одним или многими экономически могущественными и профессиональными охранными агентствами. Аналогичным образом, возможное насилие в целях обороны также будет высоко селективным и целенаправленным. Все агрессоры будут достаточно легко идентифицированы, будут известны места их расположения и даже специфика их ресурсов и экипировки. В случае нападения на клиентов, страховые агентства будут отслеживать расположения этих групп, их ресурсы и требовать компенсации под угрозой возмездия. Но в то же время, сами эти страховые агентства также будут избегать нанесения дополнительных побочных повреждений, поскольку в таком случае они сами могут преследоваться другими агентствами.
Сегодня, в мире государств войны имеют другой характер. Если одно, например США, атакует другое, например, Ирак, это не просто атака ограниченного числа людей, экипированных ограниченными ресурсами и расположенных в определенном месте. Скорее, это нападение всех американцев со всеми их ресурсами. Каждый американец предположительно платит налоги правительству США и таким образом де-факто, желает он того или нет, вовлекается в каждую правительственную агрессию.
В то же время было бы неверно, считать что каждый американец подвергается одинаковому риску быть атакованным со стороны Ирака (такой шанс, например, выше в Нью-Йорке, чем в глубинных штатах США), но каждый американец оказывается в одинаковых условиях по отношению ко не всегда добровольному участию в правительственных агрессиях.
Точно та же ситуация воспроизводится и в Ираке, как в другой воюющей стране. Правительство Ирака имеет власть облагать налогами свое население или призывать его на службу в военные силы. И как налогоплательщик каждый иракец обязуется защищать свое правительство, как это обязан делать каждый американец. Тогда война становится войной всех американцев против всех иракцев, т.е. тотальной войной.
Стратегии и атакующего и защищающегося государства меняются соответственно. В то время как нападающее государство поначалу все еще избирательно в отношении целей своих атак, или, по крайней мере, ввиду ограниченности ресурсов, противная сторона не имеет никаких побуждений для того, чтобы избежать или минимизировать побочные повреждения. Наоборот, поскольку все население и национальное богатство вовлечено в военные действия, побочные ущербы, будь то жизни людей или уничтожение собственности даже желательны. Нет четкой границы между участниками и не-участниками. Каждый есть враг другому и вся собственность другого обеспечивает ему поддержку. Следовательно, все возможно и оправданно.
Аналогично и защищающееся государство мало будет заботиться о побочных ущербах, возникающих в связи с возмездием нападающему государству. Каждый гражданин атакующего государства и вся их собственность есть враг, и враждебная собственность становится таким образом возможной мишенью для возмездия. Более того, каждое государство в соответствии с этим характером межгосударственных войн будет развивать и применять скорее оружие массового разрушения, такое как атомные бомбы, чем сверхточное (как предполагается) лазерное оружие.
Таким образом возникает сходство между войной и природной катастрофой - в их неразличительном разрушении и опустошении, что является исключительно характеристикой мира государств. Государства как принудительные, поддерживаемые налогами монополии внутренне расточительны и неэффективны во всем, что они делают. Это проявляется также и в отношении военных технологий и военного интеллекта, особенно, в эпоху высоких технологий. Соответственно, государства не в состоянии будут конкурировать на той же самой территории против добровольно финансируемых страховых агентств.
Таким образом, то что было одной из слабостей обществ охотников и собирателей, становится силой в анархо-капиталистическом обществе.
Распространению такой модели организации защиты и безопасности населения препятствуют прежде всего государственные структуры. Правительство по самой своей сущности делает две вещи несовместимые с его заявлениями. Во-первых, оно принуждает граждан подпадать под активность его "защиты", и во-вторых, оно запрещает другим, кто хотел бы предложить защиту клиентам на их территории, от заключения таких контрактов с ними, предпочитая видеть в этом качестве только себя и под своим принуждением. Если истинная защита от насилия включает и защиту от насилия самого правительства, то нет причин почему бы это не включить в число функций правительства. Но тогда современные правительства есть первые нарушители прав граждан. Государство в таком случае неотличимо от мафии, которая говорит своим жертвам, что именно она защитит их от самой себя.
Таким образом, ключевой аргумент, обосновывающий сбор налогов и, в частности, принудительное налогообложение, направляемое, якобы, на защиту граждан или оборону страны, повисает в воздухе. В то же время многие экономисты до сих пор утверждают, что национальная защита это тот тип активности, который несомненно поддерживает тех, кто платит за это.
Вообще либертарии склонны при анализе войн и политики опираться на понятия и подходы экономического анализа производства. Те же три категории производства - труд (человеческие ресурсы), земля (естественные ресурсы), и капитал (богатство и технологии) - служат для них входами в анализ любой политической или военной кампании.
Например, одной из экономических моделей, в терминах которой устанавливается аналогия между войнами и экономикой служит модель Лаффера.
Как известно, короткая кривая Лаффера описывает соотношение между ставкой налога и объемом получаемых налогов или, более широко, между степенью экспроприации общества государством, увеличивающим все свои требования, и тотальным валовым доходом, который ему удается выжать из экономики. Только сокращением степени экспроприации достаточно ниже той черты, которая означает максимальную прибыль государства, может оно положить условия для увеличения общественного благополучия. С течением времени, эта стратегия приведет к сдвигу кривой Лаффера вверх, так что даже при той же самой степени экспроприации государство будет получать больше тотального годового валового дохода. Точно так же как частные лица, имеющие определенные сбережения, могут отказаться от потребления в настоящем для того, чтобы иметь больше возможностей для потребления в будущем, государства могут отказаться от дохода в настоящем для того, чтобы стимулировать рост общественного благополучия, который сделает их богаче и сильнее в будущем.
Многие государства Европы, находясь в остро конкурентном политическом окружении, пришли к этой стратегии как средству опережения своих конкурентов. В этом плане можно говорить как бы о процессе естественного отбора среди государств, аналогичного естественному отбору среди живых особей. В то время как генетические мутации порождают изменения и адаптацию, продвигающие естественный отбор среди организмов, решающим фактором изменений для государств выступает идеология.
Сегодня как и на заре цивилизации наиболее сильные побудительные мотивы государства состоят в стремлении удовлетворить свои специальные интересы за счет общественных. Однако поиск и нахождение соответствующих способов и средств экспроприации затрудняется с каждой новой исторической эпохой. Возможно, апогей такой политики государств уже в прошлом, по крайней мере, мы видим как в эпоху глобализации растет противостояние такой стратегии со стороны новых субъектов мировой политики - транснациональных корпораций, негосударственных организаций, отдельных финансово-мощных лиц.
Макропаразитарные государства в лучшем случае выжимали доходы ниже потенциального максимума на короткой кривой Лаффера. Но для разных политических систем происходило это по-разному. Соблазн британских и американских правителей состоял в эксплуатации коротких прибылей в своих доходах, что сдвигало кривую Лаффера слишком вверх, даже за счет возможной потери долгосрочного роста. В то же время советские соответствующие интересы проявились в обнаружении того, что государство может получить больше трансферов через взятки, коррупцию и другие подобные процедуры, которые фактически ослабляли давление государства на экономику.
8.6.Государственное образование - противоречие в терминах
Без сомнения наиболее эффективным методом посредством, которого государство создает мистику своей вездесущести, является контроль над образованием. Эволюция принудительного государственного контроля над школьным образованием неотделима от политической истории. Этот контроль выступает иногда главной целью политического маневрирования и, в случае успеха, его наиболее желанным результатом. То, что кажется основополагающей целью - обучение детей грамоте - всегда играет второстепенную роль. Государственное образование ни в коем случае не является слабым, беспомощным или неупорядоченным как думают даже специалисты. Это холодная, изощренная и тонко отлаженная машина, предназначенная выполнять очень важную работу - тормозить рост сознания общества. Проблема не в том, что государственные школы плохо работают, но скорее в том, что они действительно работают, и работают в соответствии с заложенными установками. Первая цель и первостепенная функция школ - не обучать и воспитывать хороших людей, но формировать послушных граждан государства. Это и есть та функция государственной индоктринации, которая наиболее великолепно выполняется школой.
Сторонники государственного образования понимали это прекрасно., Например, Г.Манн, американский общественный деятель, поддерживал в 19 веке государственное образование именно на этих основаниях, видя в нем средство ассимиляции иностранных элементов в протестантскую пуританскую культуру. По отношению к ирландским католикам Манн советовал: "Со старыми и пожилыми не так много можно сделать, но зато с их детьми, и главное средство - это образование. Их подрастающее поколение должно воспитываться так же, как и наши дети. Мы говорим должны, поскольку во многих случаях это может осуществляться только принуждением. ...Дети должны быть собраны и силой, принудительно, направлены в школы. И те, кто сопротивляется и препятствует этому плану, будь то родители или священнослужители должны нести ответственность и быть наказаны"( 83, с.114 ).
С самого начала государственные школы были формой социального контроля. Одна ирландская газета, описывая этот процесс ассимиляции детей против их воли, заметила: "Общий принцип, на который опираются эти принудительные школьные правила является в корне порочным, радикально нездоровым и а-теистическим... Образование детей уже не является ни заботой церкви, ни делом семьи, но работой самого государства".
В противоположность ксенофобной лихорадке, с которой многие коренные американцы спешат навязать свои культурные предпочтения иммигрантам, либертарии осуждают государственное образование. Дж. Уоррен сравнивает его с "передачей цыплят на попечение лисам, причем лисам еще и платят за это". Он видел, что государственный контроль над образованием, подобно государственному контролю над религией будет порождать ортодоксию, удушающую всякое расхождение во взглядах. "Школа станет бюрократией, обслуживающей интересы бюрократов и тех, кто в конечном счете контролирует государственный аппарат". По поводу того, что государственники настаивают, что принудительно регулируемое образование необходимо потому, что люди не могут различить ложь от правды и могут быть введены в заблуждение, Г.Спенсер возразил, что: "Вряд ли найдется какой-либо сектор в жизни, над которым по аналогичным соображениям нельзя было бы водрузить законодательный надзор".
Сегодня идеал социального контроля через образование реализован. Подобно павловским собакам дети входят и выходят из школ по звонку. Они начинают каждый день принесением присяги флагу США и пением национального гимна. Проходя сквозь политические знания и изучение однобокой истории, они обучаются чтить демократию и Конституцию.
Школа есть "двенадцатилетний принудительный приговор", в течение которого дети формуются в "хороших" граждан. В действительности же формируются покорные граждане. "Неизбежно, что принудительное, регулируемое государством образование будет отражать философию статус-кво", комментирует историк Дж.Спринг. "В конце концов это в интересах тех, кто имеет политическую и социальную власть и кто получает наибольшую выгоду от существующего политического порядка и зависит от его увековечивания". Иными словами, государственная школа берет на себя роль официальной церкви, вдохновляя ее подопечных к благоговейному коленопреклонению перед государством.
Государство продуцирует образ само-увековечивающегося, само-достаточного института, обладающего огромной силой и влияющего на волю людей. Но самом деле, все наоборот. Правительство держится по воле людей, и без их поддержки оно хрупко, не имеет своих ресурсов и быстро дезинтегририруется. А главное, что оно стоит без тех человеческих ресурсов, компетенции и знания, которые оно же само подавляет своим образованием в страхе от растущего осознания нелепого положения вещей и грядущего разоблачения своего вредительства.
Как мы видим по вышеприведенной аргументации, и в этой области либертарии продолжают последовательно выявлять мистику государства, видя в нем только абстракцию, поглощающую и безрассудно растрачивающую человеческую энергию.
8.7. Сецессия как средство противостояния государству
Рассмотрим теперь одну из стратегий, предлагаемых либертариями в качестве средства уклонения от государственного контроля. Уклонение (сецессия) обычно понимается как односторонний разрыв связей с более широким и организованным целым, к которому уклонисты привязаны. Уклонение от государства означало бы, что индивид или группа индивидов изолируют себя от государства как большего целого, к которому они привязаны, т.е., разрывают определенные контакты с государством.
Если ради краткости выделить только два вида взаимоотношений - горизонтальные (кооперация и координация) и вертикальные (директивность и гегемония), то в рамках горизонтальных контрактных отношений индивидуальные члены равноправным образом обмениваются искомыми товарами и услугами определенного качества. Выбирая подчиненность гегемоническому виду отношений, человек интегрирует себя в систему, в которой его принуждают создавать недостаточно четко определенные услуги и получать то, что готов назначить ему руководитель.
Есть также два различных фундаментальных пути приобретения собственности. Либо собственность приобретается в условиях уважения к собственности других людей, приобретенной правым путем, либо она приобретается посредством насилия над правами других лиц. Либо используются экономические способы приобретения, либо политические. То, что делают убийцы, воры и грабители, несовместимо с жизнью в обществе. Но директор, нарушая права собственности других людей, не воспринимается как преступник.
Другие члены общества - по крайней мере большинство - считают его нарушения прав собственности других людей как совместимые с цивилизованным поведением. Следовательно, они активно поддерживают эти действия, когда они обращены против других людей, и не мешают им, когда они направлены против них самих. Это и есть природа гегемонических связей между директором и его подчиненными.
Уклонение есть односторонний разрыв гегемонических отношений со стороны подчиненного субъекта. Это означает две вещи: 1.Подчиненные больше не поддерживают право руководителя на нарушение прав собственности других людей, например, прекращая платить налоги, или обслуживать руководителя; 2.Они начинают сопротивляться ему, когда он нарушает их собственные права или права других людей на собственность.
Уклонение или прекращение связей есть специальный подкласс политических реформ. Не руководители осуществляют реформы, модифицируя существующие политические связи, но управляемые - односторонне отменяя эти связи. Более точно, упраздняется гегемонический аспект существующих институтов.
Отмена гегемонических связей совершается в самых разнообразных масштабах. Она может касаться только части таких связей и может охватывать географически несвязанные территории. Например, ганзейские города в их лучшие дни были свободны от имперских налогов. Также, в средние века различные отдельные города, особенно в Северной Италии, Фландрии и Южной Германии избегали в течение определенного времени власти империи. В большинстве случаев они управлялись старейшинами городов или становились республиками.
Континуум географической дисперсии политических режимов хорошо иллюстрируется случаем города Хертогенбош в Нидерландах. Этот анклав был поразительно политически гетерогенен: он включал в себя датский анклав, который в свою очередь включал в себя бельгийский анклав. Таким образом, часть улиц были датскими и подчинялись датским законам, а часть улиц были бельгийскими и подчинялись бельгийским законам, а иногда даже дома на одной и той же улице принадлежали различным нациям и подчинялись различным законам (они были отмечены датскими или бельгийскими флагами).
Скорее как нормальный для западной цивилизации, чем исключение, воспринимался и тот факт, что гегемонические связи с отдельными регионами соседствовали с независимыми территориями. Посредством браков, наследства или покупки земли средневековые аристократы приходили к владению собственными территориями, которые были рассеяны повсюду в Европе.
В принципе, взаимоотношения и зависимости между правительством (государством) и различными субъектами не гомогенны. Например, евреи в Центральной и Восточной Европе в течение веков пользовались относительно независимым политическим статусом, который даже позволял им осуществлять некоторую форму умеренной территориальной суверенности. Знаменитые "гетто" были далеки от институтов подавления, как они изображаются сегодня; они были островками свободы от тех законов, которые ограничивали большинство других сограждан (например, евреи гетто были освобождены от не-еврейской юрисдикции и различных форм налогов).
То, что такие режимы могут сосуществовать рядом друг с другом, является достаточным основанием реализуемости таких состояний. Единственной границей для географической дисперсии этих "политических" режимов были границы частной собственности. Теоретически каждый владелец собственности и, в частности, каждый землевладелец мог выбрать и установить свое собрание правил, которыми должны были руководствоваться пользователи этой собственности. Но обычно такие территориальные анклавы зависят от обмена товарами и услугами с другими территориями. Поэтому они были вынуждены отменять торговые барьеры и принимать политику свободного рынка.
Поступая таким образом, землевладельцы создавали жизненные образцы плодотворного функционирования самостоятельных и добровольных форм социальной организации. Не нуждаясь в особой рекламе ввиду привлекательности той идеи, которую они олицетворяли, эти островки уклонения притягивали жителей других территорий, и таким образом заполнялись пустоты на политической карте.
Укажем два главных преимущества политических реформ реализующих стратегию уклонения. Первое - уклонение не трансформирует, но упраздняет гегемонические связи. Все другие формы политических реформ удерживают эти зависимости нетронутыми и просто модифицируют способы, посредством которых правитель использует свою власть. Ключевые организации, такие как армия, полиция, суды держат свою монополию и объявляют всех конкурентов вне закона. После того, как усердие реформаторов ослабевает, ничто не стоит на пути дальнейшей экспансии государственных монопольных сил в такие области как здравоохранение, искусство, экономика и др. И во многих случаях даже умеренные реформы государственных организаций возвращаются вспять после спада энтузиазма реформаторов. Самое худшее во всех этих случаях и что встречается в большинстве раз, реформы оборачиваются созданием дополнительных гегемонических зависимостей с более охватывающей политической централизацией. Например, чтобы избавиться от аристократических привилегий классические либералы сначала поддержали короля против меньших аристократов, а затем сконцентрировали дальнейшие усилия на демократическом централизованном государстве для борьбы со всеми региональными и локальными формами монархизма и аристократии.
Вместо того, чтобы обуздывать политическую власть, они просто сдвигали и централизовывали ее, создавая даже более мощные политические институты, чем те, которые они старались превзойти. Классические либералы купили свой краткосрочный успех за очень тяжелую долгосрочную ренту, часть из которой мы платим уже в 21 веке.
В этом и причина того, что в конечном счете классические либералы провалились. Важно осознать, что быстрый успех классических либералов был связан с тоталитарными схемами, которые беспокоили прошлое столетие. Фундаментальное объяснение их провала состоит в том, что либеральные реформы не были добровольно адаптированы и приняты различными общественными группами, но были наложены на них принудительно. Конечно, такая тактика была очень эффективной в реализации классико-либеральной программы сразу на всей территории, контролируемой новыми демократическими централизованными государствами. Без такого охвата процесс был бы очень постепенным и предполагал бы наличие островков Старого режима, которые могли бы продержаться довольно долгое время. Однако подобно всем столь простым тактикам, и эта стала обоюдоострым орудием, которое постепенно обернулось против жизни, свободы и собственности.
Можно указать здесь на аналогию с бизнес-циклом. Подобно тому, как бизнес-инвестиции, не поддержанные реальными сбережениями, не стимулируют подлинный рост, и после короткого периода иллюзорного роста ведут прямо к экономическому банкротству, так и "принудительное наложение свободы" не создает подлинную свободу, но после короткого периода иллюзорной свободы ведет прямо к тоталитарному кошмару.
Факт в том, что ни в Европе, ни в США классическому либерализму не удалось установить общественный порядок, который бы эффективно сохранял частную собственность и индивидуальную свободу более, чем пару десятков лет. Это резко контрастирует со средними веками, в которых христианская религия в течение веков наделяла правами и обязанностями всех граждан будущего Града Бога. Христианство ограничивало средневековых аристократов во всех их тиранических наклонностях, и эти ограничения эффективно гарантировали свободы подчиненных. В Европе классический либерализм никогда не создавал глубоких корней и его кратковременный расцвет начал закатываться к концу 19 века, вылившись вскоре в такие хорошо известные социалистические схемы как коммунизм, фашизм и национал-социализм. В США безуспешная война за уклонение дала рождение государству благосостояния-войны, которое и стало расти постепенно с того времени. Конечно, нельзя сравнивать государство США по значимости в общественном восприятии с немецкими национал-социалистами или русскими большевиками, если касаться его относительной внутренней силы. Однако в абсолютных терминах оно уже стало наибольшим и наимощным государством в мире, которое когда-либо было на Земле, и это превосходство особенно чувствуется в вопросах внешней политики и войны.
Реальный вопрос состоит не в том, - как предполагали все классические либералы ХХ века - почему счастливые дни классического либерализма увяли и выродились в новую эру беспрецедентного государственного контроля. Реальный вопрос в том, как классический либерализм мог процветать, даже те несколько десятилетий, что он процветал? Ответ, вероятно, связан с временным лагом, который требуется для того, чтобы новые демократические централизованные государства консолидировали себя. Новые демократические ценности должны были проникнуть в мышление, новые политические ориентации должны были медленно обрести свое место в индивидуальном сознании и т.д.
Стратегия уклонения и прерывания гегемонических связей лишена всех этих фатальных долгосрочных последствий наложенной или дарованной свободы. Может пройти довольно длительное время, пока созреют условия для успешного уклонения, и оно может оставить много темных и политически непроясненных пятен на политической карте. Однако, по крайней мере, эти реформы могли бы стать подлинной реализацией того, что не содержало бы уже семена своего разрушения.
Второе преимущество уклонения состоит в том, что это есть единственный тип политической реформы, который не только способен привнести и установить незыблемость режима частной собственности, но и сам основан на уважении к принципам этого режима. В то время как государство по своей природе - принудительная организация, организация политических средств, уклонение есть активность, полностью гармоничная с уважением к частной собственности и к экономическим средствам. Таким образом, выполняется главное этическое требование либертарной реформы, а именно, чтобы сама реформа не создавала новые нарушения собственности.
Уклонение не ведет с необходимостью к войне. Однако, поскольку государство имеет очевидный интерес к поддержанию гегемонических уз, составляющих его опоры, и готово отстаивать их с помощью силы, уклонисты должны найти средства для преодоления этого сопротивления.
Уклонисты всегда составляют меньшинство всего населения. Но это судьба всех политически активных групп, даже самого правительства. Государство не в состоянии управлять, если оно должно надзирать за каждым жителем в каждый момент. Оно может управлять, если только граждане подчиняются его командам и уступают, и тогда только оно может сконцентрировать свою властную энергию на тех индивидах, которые ему не подчинились.
Это один из самых больших политических законов: гегемонические отношения существуют постольку, поскольку большинство добровольно подчиняется им. Не правитель обращает граждан в подчиненных, а они сами выбирают подчинение правителю. Сами подчиненные принятием своего свободного решения создают гегемонические связи.
Почему граждане выбирают это подчинение? Либо они считают, что это правильный или наилучший путь в сложившихся обстоятельствах, либо просто не знают иного способа существования. Поэтому, идеи или мнения, которые оправдывают существование гегемонических связей, являются последним основанием политической власти. Вот почему иностранные государства, в отсутствие идеологической лояльности населения, часто правят через своих местных вассалов, которые согласно локальной традиции имеют такое право. Это также основание того, почему современные государства берут под государственный контроль школы и университеты.
Подытожим: государства управляют скорее, посредством идеологий, которые оправдывают гегемонические узы, чем просто явной силой. Подобно всем другим трансформациям в обществе уклонение готовится и зависит от предыдущей трансформации в духовной области. Успешное уклонение предполагает предварительную трансформацию этих политических верований.
Необходимым условием для успешного уклонения является готовность существенной части населения отвергнуть гегемонические узы, которые оно некогда принимало. Если же какие-то организации, возникающие в рамках движения уклонения, нарушают в своих действиях права частной собственности, то тем самым они сеют семена для будущих гегемонических отношений. Новое правительство заменит старое, но все прежние пороки останутся.
Литература
1. Автономов В.С. Австрийская школа в политической экономии: К.Менгер, Е.Бем-Баверк, Ф.Визер. М., "Экономика", 1992.
2. Алексеева Т.А. Либерализм как политическая идеология. "Полития", № 1, 2000, сс. 116-130.
3. Американские федералисты - Гамильтон, Мэдисон, Джей Избранные статьи. Вермонт,1990.
4. Берлин И. Четыре эссе о свободе.
5. Бруннер К.Представление о человеке и концепция социализма: два подхода к пониманию общества"."THESIS: Теория и история экономических и социальных инсти- тутов и систем". 1993, Осень, том1, вып.3.
6. Бъюкенен Дж. Избранные статьи. М., 1998.
7. Бъюкенен Дж. Экономические и этические основания конституционного порядка. М., 2000.
8. Бэккер Г.С. Экономический анализ и человеческое поведение. "THESIS: Теория и история экономических и социальных инсти- тутов и систем" 1993, Зима, том1, N1, Москва, Начала-Пресс"
9. Гаджиев К.С. Современные течения в американской идеологии. М., 1983.
10. Гэри Б. Человеческий капитал. Главы из книги.
Пер. Р.И.Капелюшникова. "США: экономика, политика, идеология", 1993, N 11,12.
11. Джефферсон Т. Автобиография: заметки о штате Виргиния. Под ред. А.А.Фурсенко. М., Наука, 1990.
12. Евстафьев Д.Г. Современные приоритеты национальной безопасности США. США: экономика, политика, идеология, № 1, 1996. - сс. 13-25.
13. Ермишина Е.В. Международный обмен информаций: правовые аспекты.М., Межд.Отн.,1988. -144 с.
14. Замошкин Ю.А. Вызовы цивилизации: опыт США, М., Наука, 1991. - 308 с.
15. Захматов М. И. По поводу выработки концепции внешнеполитической стратегии России. США: экономика, политика, идеология, №1, 1996. - сс. 3-12.
16. Зуева К.П. Новые концепции европейской интеграции. МЭМО РАН, № 11, 1995. - сс. 94-102.
17. Каменская Г.В., Родионов А.Н. Политические системы современности. М., Онега, 1994. - 224 с.
18. Капелюшников Р.И. Экономическая теория прав собственности. (Методология, основные понятия, круг проблем).
М., ИМЭМО,1990
19. Коуз Р. Фирма, рынок и право. Изд-во "Дело". Москва, 1993.
20. Коуз Р. Природа фирмы. Главы из книги.
"США: экономика, политика, идеология" 1993, N 2,3.
21. Леонтович В.В. История Либерализма в России
М., Русский путь, Полиграфресурсы, 1995.
22. Либерализм в России. Сб.статей. Ред.Ю.Крашенинников Москва, Агенство "Знак", 1993.
23. Капелюшников Р.И. Философия рынка Ф.Хайека. "Международная экономика и международные отношения", 1989, N 12, стр.103-148.
24. Капелюшников Р.И. "Дорога к рабству" и дорога к свободе: полемика Ф.А.Хайека с тоталитаризмом. "Вопросы философии", 1990, N 9.
25. Капелюшников Р.И. Меркантилизм как низшая стадия либерализма? "Международная экономика и международные отношения", 1992, N 9.
26. Капелюшников Р.И. Рональд Коуз, или сотворение рынков. "США: экономика, политика, идеология", 1993, N 1.
27. Капелюшников Р.И. Экономический подход Гэри Беккера к человеческому поведению. "США: экономика, политика, идеология", 1993, N 11.
28. Капелюшников Р.И. Рыночный порядок и социализм: врожденная несовместимость? "Международная экономика и международные отношения", 1990, N 11, (Рецензия на книгу F.A.Hayek. A Fatal Conceit. Chicago, 1980).
29. Макашева Н. Фридрих фон Хайек: мировоззренческий контекст экономической теории. "Вопросы экономики", 1989, N 4.
30. Макашева Н.А. Проблема рынка в современной западной экономической науке. Москва, АН СССР,ИНИОН. М., 1990.
31. фон Мизес Л. (Сб.) Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. Изд-во "Дело". М., 1993.
32. фон Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ.М., 2000.
33. Милль Дж. С. Размышления о представительном правлении. Вермонт, Перепечатка с издания Яковлева, Спб.,1863, 263 стр.
34. Найшуль В. У нас будет самый свободный в мире рынок.
Журнал "Знание - сила". Январь, 1994 год.
35. Невлер Л. Социология мафиозности. (По книге Эла Ньюлера "В сторону мафиозности".) Журнал "Знание - сила". Декабрь, 1993 год.
36. Норт Д.К. Институты и экономический рост: историческое введение. "THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем". 1993, Весна, том 1, N 2.
37. Остром В. Смысл американского федерализма. Что такое самоуправляющееся общество., М., "Арена", 1993, 320 стр.
38. Поппер К.Р. Открытое общество и его враги. М., Феникс, Международный фонд "Культурная инициатива М., 1992, (том 1) - 448 стр.; N 5- (том 2) - 526 стр.
39. Поппер К.Р. Нищета историцизма. "Вопросы философии" 1992, № 8,9,10.
40. Поппер К.Р. Нищета историцизма. Москва, Путь, 1993.
41. Разуваев В.В. Геополитика постсоветского пространства. Докл. ИЕ РАН, №3, 1993. - 73 с.
42. Роббинс Л. Предмет экономической науки. "THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем". 1993, Зима, т. 1, № 1. "Начала-Пресс".
43. Рогов С.М. Россия и Запад. США: экономика, политика, идеология, № 3, 1995. - сс. 3-14.
44. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов (книги 1,2,3). М., Наука, 1992, 572 стр.
45. Скворцов Л.В. История и антиистория: К критике методологии буржуазной философии истории. - М., 1976. - 230 с.
46. Согрин В.В. Идеология в американской истории. М., 1995.
47. Соколова Р. О пользе политической философии. ОНС, № 3, 1992, сс. 73-83.
48. Страны бывшего СССР и европейская безопасность. М., "МО", 1994. - 304 с.
49. США: Консервативная волна: Пер. с англ. / Введение и общ. ред. Мельвиля А.Ю. - М., 1984, - 312 с.
50. Таллок Г. "Новый федералист". М., Фонд "За экономическую грамотность", 1993 192 стр.
51. де Токвиль А. Демократия в Америке. М., Прогресс, 1992, 554 с.
52.Уильямсон О.И. Поведенческие предпосылки современного экономического анализа. "THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем". 1993, Осень, том 1, N 3.
53.Фридман М. Капитализм и свобода. New York,1982, 280 стр.
52.
53.
54. Хайек Ф.А. Дорога к рабству. Изд-во "Экономика". Москва 1992 год.
55. Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Изд-во "Новости". Москва 1991 год.
56. Хайек Ф.А. Общество свободных. London, 1990. (Translation of "The Political order of a Free People", vol.3 of "Law,Legislation and Liberty")
57. Хайек Ф.А. Конкуренция как процедура открытия. "Международная экономика и международные отношения", 1989, N 12, с. 6-14.
58. Хейне П. Экономический образ мышления. Изд-во "Дело". Москва 1993 год.
59. Хантингтон С. Будущее демократического процесса: от экспансии к консолидации. МЭМО РАН, № 6, 1995. - сс. 87-94.
60. Хозин Г.С. Д.Розенау как теоретик международных отношений. Социально-политические науки, №3, 1991. - сс. 69-75.
61. Цыганков П.А. Политическая социология международных отношений. М., Радикс, 1994. - 320 с.
62. Цыганков П.А. Международные отношения как объект изучения. МГУ, 1993. - 112 с.
63. Чичерина Н.Г. Международные концерны: социальная политика, пропаганда. М., Наука, 1985. - 345 с.
64. Шамшурин В.И. Современная социально-политическая философия в США: Научно-аналитический обзор. - М., 1984 - 72 с.
65. Шамшурин В.И. Методология аналитической философии в современной социально-политической мысли США: Научно-аналитический обзор // Критика методологических основ буржуазной политической философии. I., 1985, n. 19-73.
66. Л.Эрхард. Полвека размышлений. (Речи и статьи.) Изд-во Руссико". Москва 1993 год.
67. Эрхард. Благосостояние для всех. М., "Начало-Пресс", 1991
68. Bennett J., DeLorentco T. Underground Government: The Off-Budget Public Sector N.Y. 1999
69. DeLorentco T. The will of People? N.Y. 2000.
70. Denson G. The Costs of war. New Brunswick, 1997.
71. Dialectics of Third World Development. Ed. by I.Vogeler, A. De Souza, New Jersey, 1980.
72. Friedman M. Capitalism and Freedom. Chicago, 1958.
73. Gilmour I. Dancing with Dogma, Britain Under Thatcherism. Simon and Schuster 1992.
74. Godwin W. Political and Philosophical Writings. London, 1993.
75. Hammerton J. A Critique of Libertarianism.N.Y. 2000
76. Haworth А. Anti-Libertarianism: Markets, Philosophy and Myth. Routledge, 1994.
77. Hayek F. A. Individualism and Economic Order. Chicago, 1948
78. Hayek F.A. The Constitution of Liberty. Chicago 1960
79. Hayek F.A. New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas. Routledge 1978.
80. Hoppe H.-H.The Economics and Ethics of Private Property. Boston, 1993.
81. Kavaljit S. The Globalisation of Finance. London, 1998.
82. LaFollette H.Why Libertarianism Is Mistaken. In John Arthur and William Shaw (eds) Justice and Economic Distribution, 1979, 194-206.
83. Mann H. Elementary School. London, 1989.
84. De Molinari G. The Production of Security. N.Y., 1977.
85. Murray Ch. Losing Ground.
86. Nozick.R. Anarchy, State and Utopia. N.Y. 1974.
87. Rawls J. A Theory of Justice. Cambridge 1971.
88. Rothbard M. For a New Liberty. MacMillan 1973.
89. Rothbard M.N. Power and Market. Kansas City, 1977.
90. Rothbard M.N. Man, Economy and State. Auburn, 1993.
91. Rummel R.J. Libertarianism and International Violence. The Journ. of Conflict Resolution 27, March, 1983, p.27-71.
92. Von Mises L. Human Action. Chicago, 1966.
93. Wolff J. Robert Nozick: Property, Justice and the Minimal State. Polity Press 1991.
9.Альтернативный вариант развития процессов глобализации культуры
Как же сказалась глобализация экономики на культурной жизни обществ?
Глобализацию культуры многие воспринимают как распространение американского стиля жизни, характеризующегося безудержным потреблением, заполнением досуга американскими Голливуд-фильмами, музыкой МТВ, имитацией поведения и ценностей рок-звезд, посещением известных всюду забегаловок компаний Макдональдс, распитием кока-кола, и как цель жизни - посещение Дисней-ленда (отличающегося, кстати, крайней идеологизацией примитивных взглядов. Например, население всех остальных стран мира представляется публике безграмотным и беспомощным, ждущим культурной миссии США). Но это скорее тот путь глобализации, к которому нас подталкивают финансово-экономическая элита и поддерживаемые ею либертарии. Путь материального потребления и духовной деградации. Это путь радикального индивидуализма. Человек чувствует себя автономным, независимым от моральных ограничений или от традиции, семьи, общинных или социальных связей. Он не имеет обязанностей перед ними. Подчеркивая ценность индивидуальных особенностей, неповторимость личности, либертарные идеологи делают отдельного человека верховным судьей в моральных вопросах.
Такому человеку внушается: "Ты свободен выбирать все, что ты хочешь". Но такое видение не может быть глобальным, тем более в сужающемся мире. На первый взгляд кажется, что подчеркивание индивидуальных особенностей приведет к более широкому развитию индивидуальных склонностей и увлечений. Однако фактически мы видим, что подростки в Москве слушают ту же музыку, что и подростки во всех остальных городах Европы или Америки. Реклама и информация о жизни звезд заменяет им реальный мир. Рынок со своим быстрым рекламным проникновением предлагает этому индивиду то, что он хочет. Но все это сопровождается и моральными оценками действий и отношений между людьми: им советуют не только, что покупать, но и как жить. Отрезанный от традиционных связей и нравов подросток ищет моральные опоры среди современных глобализаторов, а не в семье и не в религии. Что кажется свободой на первых порах, оборачивается рабским подражанием потребительским вкусам, внедряемым изощренным маркетингом.
В своих культурных ориентациях либертарии выбрали ложный путь освобождения от норм, критики традиций и разрушения того, что требует только улучшения, реконструкции. Дерегуляция моральной жизни не обязательно должна следовать вслед за дерегуляцией государства и экономики. Потребительская культура анархизма не обязательно сопутствует большей свободе. Только обладание достоинством позволяет человеку быть свободным.
Модель свободного рынка никак не может нести ответственности за искажения и извращения, которые ей сопутствовали в культурном аспекте. Наоборот, свободный рынок как завоевание человечества есть новое выражение возможностей человека и его способностей к свободному выбору на благо самого себя, т.е. всего человечества. Либертарный индивидуализм подталкивает людей к подавлению свободы лругих, а значит и своей собственной.
Однако есть и другой потенциально возможный путь глобализации культуры, на который, мы надеемся, вступит человечество.
Глобализация культуры - это возможность более глубокого осознания взаимозависимости людей всего мира, осознания, которое может обогатить наш смысл достойного поведения и нашу ответственность за те социальные связи, в которых мы участвуем, включая солидарность со всем человечеством. Хотя этот, второй путь глобализации был отвергнут мировой финансово-экономической элитой, есть надежда на элиту интеллектуальную, научную и религиозную.
Глобализация вовлекает огромное число людей в участие в современных экономических и социальных процессах. Локальные сообщества должны обучаться тому как сосуществовать и скреплять свои связи в условиях глобального общения. Какую нишу и какой смысл они несут другим? всему человечеству? На эти вопросы они должны уметь отвечать.
Сегодня недостаточно соблюдать местные законы или обычаи. Необходимо развитие нового смысла глобальной справедливости, нового, более универсального понимания человека, его достоинства и того, что он заслуживает на Земле. Тесное общение между народами выявит "Кто есть Кто?" и некоторым уже не удастся спрятаться за мощными потоками лжи и дезинформации, не поможет и промывание сознания. Понимание неизбежности развития нового смысла глобальной справедлвости должно удерживать правительства и элиту от каннибальских аппетитов, отвечать ожиданиям народов и приучать народы к признанию структурной взаимозависимости социально-экономических и культурных регуляций между людьми над и выше всех государственных границ. Богатые страны и частный сектор получают возможность взять ответственность за развитие новой экономической модели, удовлетворяющей не только элиту.
Особая ответственность на тех, кто включен в масс медиа или кто призван поддерживать культуру. Нынешние злоупотребления электронной коммуникацией привели к падению достоинства человека и разложению нравов. Но ее небывалые технические возможности не могут долго находиться в прямом противоречии с содержанием транслируемого материала, отдающего первобытной дикостью и грубостью отношений.
Масс медиа должны представлять достойные человека и благородные стили жизни и открыть каналы для примеров позитивных и зачастую героических поступков людей. С большим уважением они должны относиться к интимным взаимоотношениям, не удешевлять и не загрязнять их. В их интерпретации событий они должны воздерживаться от тех чувств или установок, которые способствуют безразличию, презрению или неуважению к жизни как к своей, так и других. Свобода информации должна сочетаться с тщательной проверкой и изучением фактов, они должны подаваться с уважением к каждому человеку и должны быть пропитаны поисками глубокого смысла происходящего.
В таком моральном видении глобализация экономики и коммуникаций не обязательно должна нести угрозы нравственному здоровью и культуре.
Развитие глобальной коммуникации вытекало из глубокой человеческой потребности в общении друг с другом на всей планете. Если глобализация экономики обнаружила, что все человеческое сообщество взаимозависимо, и что мы живем наилучшим образом, когда мы мирно обмениваемся результатами своих трудов и талантов, то глобальная коммуникация обнажила, что вся человеческая семья - это сообщество личностей, вовлеченных в общий диалог и участвующих совместно в общем путешествии в космосе.
Глобальная коммуникация может обеспечить большую известность гениям и талантам, обитающим в других культурах, способствовать возникновению мирового общественного мнения, поддерживающего мораль и нравственность человечества, знакомить с достижениями науки и искусства, вводить людей в новые культурные установления, дающие большее понимание глубины и разнообразия образов жизни людей, живущих на географически отдаленных территориях.
Когда глобальная коммуникация используется для исследования аутентичной гуманности других, там есть возможность продвинуть солидарность между культурами, которые исторически находились в конфликте или были удалены друг ог друга.
Задача масс медиа - создавать и распространять информацию о стилях жизни, в которых поиски истины, красоты, добра и общения друг с другом ради общего роста являются факторами, определяющими производство, торговлю и финансовые инвестиции. Бизнес - это сообщество людей, которые производят блага для общества, а не общество живет ради бизнеса.
Многие образы жизни и уровни знания остаются принадлежностью элиты. Современная глобализация предлагает позитивную возможность расширения элитарной культуры, распространения морального видения вещей в глобальном масштабе.
Это моральное видение включает с себя понятие учета человеческой способности и потребности в выработке собственных решений и в опоре на них. Как неправильно отбирать у индивида право принимать решения, касающиеся собственной жизни и содержащее должное уважение к морали, точно также неуместно большим и более сильным коллективам отбирать у меньших или слабых их способность принимать решения, влияющие на них локально. Этот принцип обеспечивает упорядоченный путь для интегрирования ответственностей различных социальных групп, включая семью, социальные связи, бизнес и правительство. Принцип подчеркивает сохранение целостности малых групп и в то же время признает соответствующую роль за большими группами, включая и глобальную перспективу.
Таким образом, простираясь через континенты, коммуникация снимает изоляцию на внутренних проблемах, показывая их общность в планетарном масштабе, и призывает не к уклонению от социальных связей, а к более конструктивному отношению к назревшим проблемам, с участием всех сторон конфликта. Ведь уйти с планеты невозможно, значит надо искать не ультимативные пути, а компромиссные.
10.Христианские аспекты глобализации
Хотя западно-христианские миссии существовали и до процессов глобализации, но теперь они получают мощную поддержку в лице ТНК и огромных сумм, выделяемых ими на благотворительность, которые освобождаются от налогообложения. Во многих городах не только Восточной Европы и России, как христианских стран, но и Китая, Южной Кореи, Азии и Африки в целом выросли христианские миссии, в основном протестантсткого толка, направляемые главным образом из США. Часто при этих миссиях создается школа, небольшая больница, фукционируют социальные службы. Большой ряд западных (европейских, канадских американских) колледжей и университетов целенаправленно готовят служащих для этих миссий, и многие студенты, не дожидаясь окончания учебы, принимают активное участие в работе этих миссий в незападных странах. Можно сказать что профессия миссионера, особенно в Америке, не менее популярна, чем профессия бизнесмена (не будем сейчас вдаваться в высказывания тех же миссионеров, правда, сделанные не для печати, что миссия, это тоже бизнес). Главное, что есть большие деньги, специально направляемые на эти цели, есть поддерживаемая государством, особенно администрацией нынешнего Буша и почтительно принимаемая публикой задача - распространение христианства во всем мире, и есть сотни тысяч молодых людей, жаждущих принести свет веры далеким от Америки и христианства народам.
В последнее время у даже ТНК появилась склонность сопровождать свою экономическую экспансию религиозным оформлением. Видимо, они пришли к выводу, что чем отдавать деньги неизвестным пасторам, лучше они сами создадут свою карманную церковь. Так, фрактальным образом на микро уровне воспроизводится схема: государство-церковь, и принимаемый вариант отражает общий образец.
Хотя по-прежнему официально прокламируется разделение церкви и государства, но в первые же месяцы президентства Буша государство сделало ряд шагов по моральной и материальной поддержке церкви, придя к выводу, что государство нуждается в помощи церкви, особенно в вопросах воспитания молодежи. Сразу же после этих законопроектов оживилась полемика между наукой и религией, христианством, прежде всего. У астрономов и физиков в ходу теории "интеллектуального дизайна" вселенной, теологи пытаются непротиворечиво совместить факты современной науки с библейскими положеними, биологи стараются отстоять теорию Дарвина перед "креационизмом" и т.д.
Одновременно, поток околохристианской литературы хлынул на читателя США, в прессе говорится о новом возрождении христианства. Активизируется экуменическое движение церквей, Папа Римский посещает православные страны, говорит о необходимости преодоления раскола и просит прощения за прошлые прегрешения католического Запада.
Что несет с собой эта волна? Какие социальные и моральные следствия будут выведены из той версии христианства, что идет вслед за экономической и политической глобализацией? Как будут выстраиваться взаимотношения основных институтов общества в свете этой концепции? Конечно, сам по себе вопрос о взаимоотношениях, например, религии и науки, религии и государства требует участия всех сторон и не имеет быстрых ответов. В рамках краткой статьи мы попытаемся взглянуть на этот процесс христианской глобализации с точки зрения истории первого раскола между западной и восточной церквями. В чем дело, почему один и тот же текст трактуется настолько по разному, что тысячелетиями стороны не могут примириться друг с другом?
Что общего между современной глобализацией и богословскими спорами пятого века? Возможно, некоторые сочтут странным такое сопоставление. Однако, вооружившись фракталом, позволяющим конденсировать время в кратком алгоритме, заглянем в этот период истории.
Далек от нас пятый век, но последствия его решений резонируют в наших поступках и мыслях. Одно из его судьбоносных решений относится к знаменитому вопросу о символе веры. Принять или нет решения Халкидонского собора? Какую формулу исповедания считать верной? Мнения разделились и впервые в христианской традиции произошел раскол. Представители православных монофизитских церквей Египта, Сирии и Армении отказались принять постановления Халкидонского собора и отделились от византийской церкви.
С тех пор сам этот трагический раскол и его причины многократно становились объектом разбирательств, взаимной критики, попыток примирения, сглаживания предмета разногласий, но все было напрасным - раскол существовал, хотя не совсем ясны были его причины. Во все последующие века на протяжении полутора тысячелетия все споры, схватки, войны не могли не касаться этого вопроса так или иначе.
Выдвигалось несколько причин. Некоторые считали, что в монофизитском движении более всего действуют не религиозные, а национальные или сепаратистские мотивы. Для египтян и сирийцев собор был неприемлем потому, что он превозносил Константинополь над Александрией, с чем плохо мирились православные александрийцы. Армяне были заняты борьбой с персами и на соборе не участвовали.
Для других решающей причиной было религиозное разночувствие; не столько разномыслие, сколько именно разночувствие.
Обращение к этому спору и вызволение его на свет божий из плена забвения вызвано надеждой, что его сегодняшний анализ помог бы прояснить механизмы размежевания единоверных в целом общин. И, учитывая переплетенность религиозных, социальных, политических и этнических мотивов в напряженных взаимотношениях между народами, он проиллюстрировал бы социально-политические судьбы тех, кто некогда предпочел определенную формулу вероисповедания.
Рассмотрим ближе существо этого вопроса.
Вернемся вновь в 5-й век и проследим, как развивались события.
Кратко суть дела состоит в следующем. Халкидонский IV "вселенский" собор был созван 8 октября 451 г. восточно-римским императором Маркионом для борьбы с монофизитством. Собор принял, опиравшееся на послание (западно-) римского папы Льва, толкование догмата ( папа писал на языке западной богословской традиции) о двух природах Христа - божественной и человеческой, соединившихся в Христе и установил равноправие римского папы и константинопольского епископа. Монофизитские церкви Сирии и Египта, как и последовавшая за ними армяно-григорианская церковь, отвергли догмат Халкидонского собора, считая его противоречащим решениям Эфесского собора (433 г.).
Как говорили православные монофизитские богословы, апостольское учение было искажено учением Льва, исповедующего Христа человеком. В последующем византийские императоры неоднократно отказывались от решений Халкидонского собора, принимая монофизитскую догматику. При Зиноне Исавритянине, императоре византийском, был осужден Халкидонский собор и установилось единство вер в Византии, Армении, а также в Грузии и Агванке (в него входила сегодняшняя территория Нагорного Карабаха). Император Анастасий I (491-518) также поддерживал монофизитов и предал анафеме Халкидонский собор. При Юстине (518 - 527) в конечном счете возобладало халкидонитство, хотя при Юстиниане (527-565) наступление монофизитов было особенно бурным.
Так Халкидонский собор стал причиной трагического раскола в церкви. Исторически монофозитством стали называть именно неприятие и отвержение этого собора, раскол и разрыв с синодитами. Известный авторитет церкви Иоанн Дамаскин в своей работе "О ересях" говорит о монофизитах как о раскольниках и схизматиках, но не еретиках. "Египтяне, они же схизматики и монофизиты. Под предлогом халкидонского определения они отделились от православной церкви....Во всем остальном они православные" (ересь 83, цит. по 1, с.30).
Один из авторитетнейших богословов Г.В.Флоровский пишет: Монофизиты "притязали быть верными и единственными хранителями Кирилловой веры. Во всяком случае, они говорили на его языке, его словами. А халкидонский орос казался им прикрытым несторианством... Богословие этого монофизитского большинства (выделение наше - Э.Г.) было, прежде всего, систематизацией учения св.Кирилла... О Богочеловеческом единстве эти монофизиты говорили, как о "единстве природы" (выделение наше - Э.Г.)..(1,с.28-29). Зафиксируем эту формулировку.
Из нее следует, во-первых, что решениям римского папы подчинилась только малая часть духовных авторитетов, и позволительно предположить, что его трактовка не отвечала широкому мироощущению христианских общин того времени. Иными словами, власть проводит свое решение наперекор мнению большинства. Это означает, что в истории христианства происходит серьезное и крупное столкновение с властью. Хотя по христианскому учению, власть существует сама по себе и погрязла в мирских заблуждениях, носители истины - авторитетнейшие богословы того времени - принуждались принять трактовку римского папы, хотя большинство и отвергло ее. Таким образом осуществилось первое искажение христианского учения.
И, во-вторых, ссылка на единство природы предполагает, что в дохалкидонское время не существует противоречий между наукой и религией, между познанием природы и изучением духа, между закономерностями истории и смыслом жизни. Христианство воспринимается как философия, выросшая на базе всех учений древности, органически соединившая пифагорейско-платоническую науку с египетско-вавилонской мудростью.
Флоровский далее продолжает: "Но дело в том, что монофизитство не было богословской ересью, не было"ересью" богословов, и не в богословских построениях или формулах открывается его душа, его тайна... От св.Кирилла монофизитов отличает, прежде, всего дух системы" (выделение наше - Э.Г.) (1,с.31). Это второе замечание Флоровского приоткрывает напряженность духовной работы того времени, стремившейся преодолеть греческое наследие не только по глубине понимания, но и по систематичности построения этого знания. Знания, предназначенного для императоров и полководцев прежде всего. Известно, что византийские императоры имели не самый высший сан в церковной иерархии. Как некогда Аристотель занимался воспитанием Александра Македонского, так христианские богословы конструировали империю, продержавшуюся более тысячелетия (312 -1475 гг.).
Но основным в системе монофизитства является понятие единого естества, богочеловеческого единства, которое они называли "сложным". Это "сложное естество" они представляли как "синтез", "со-ставление". И при этом строго разграничивали "со-ставление" от всякого слияния или смешения. В "со-ставлении" не происходит никакого изменения или превращения "составляющих", но они только "сочетаются" неразрывно, не существуя "обособленно".
Поразительно звучит здесь созвучие с современным пониманием фрактала. Во фрактале не происходит никакого изменения. Каждая новая итерация сочетается с предыдущей, образуя непрерывную ткань. "Составляющие" фрактал элементы никак сами не изменяются, но от их многократного повторения в модифицированных формах вырастает все богатство и красота изображений.
Если принять в качестве одной из причин раскола нежелание отказываться от истины, которая открывалась опыту и взору представителей восточного мироощущения, то легко было им представить и политические следствия объединения церквей ( а равно народов, ведомых этими церквями) на чуждой им платформе. Принцип "со-ставления", на котором они настаивали как идентичном христианской доктрине, социологически можно трактовать как наиболее оптимальную форму объединения народов в единое общество; принцип, который был выработан в монофизитстве, применялся в Византии и был утерян впоследствии. Заметьте, что монофизиты как бы предупреждают, речь не должна идти ни об ассимиляции, ни о растворении народов или индивидов, а только об их сочетающемся единстве. Части этой целостной картины общества должны быть пригнаны друг к другу и составлять единство таким образом, чтобы ни одна часть не претерпела бы каких-либо изменений. Наподобие известной игры со-ставления картины из разрозненных частей рисунка. Никого ни к чему не принуждая, рекомендуется ненасильственное построение структур, возвышающихся над социальной реальностью и обеспечивающих наиболее оптимальное распределение индивидов, социальных групп и народов согласно их свободной воле. Иначе говоря, помочь найти каждому свое место в истории и в мире с наименьшим ущербом для других.
<< Пред. стр. 6 (из 7) След. >>
Список литературы по разделу