<< Пред. стр. 113 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
- Ты не боишься меня, не так ли? - спросила она обвиняющим тоном.
- Да, безусловно! - воскликнул я.
Она хихикнула и самым располагающим тоном заявила, что она грубая
примитивная женщина, которая очень неуклюже владеет речью, и что она едва
ли знает, как обращаться с людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и
сказала, что дон Хуан поручил ей помочь мне, так как он беспокоится обо
мне.
- Он сказал нам, что ты несерьезный и ходишь везде, причиняя много
неприятностей невинным людям.
До сих пор ее утверждения были понятны мне, но я не мог представить
дона Хуана, говорящего такие вещи обо мне.
Мы вошли внутрь дома. Я захотел сесть на скамейку, где Паблито и я
обычно вместе сидели. Она остановила меня.
- Это не место для тебя и меня, - сказала она, - пойдем в мою
комнату.
- Я лучше буду сидеть здесь, - сказал я твердо. - я знаю это место и
чувствую себя удобно на нем.
Она чмокнула губами с неодобрением. Она вела себя как разочарованный
ребенок. Она сжала свою верхнюю губу так, что она стала напоминать плоский
клюв утки.
- Происходит какая-то ужасная ерунда, - сказал я. - я думаю, что мне
лучше уехать, если ты не расскажешь мне, что происходит.
Она стала очень возбужденной и стала доказывать мне, что ее беда в
том, что она не знает как разговаривать со мной. Я поставил ее перед лицом
ее очевидного преображения и потребовал, чтобы она рассказала мне что
случилось. Я должен знать, как произошло это изменение.
- Если я расскажу тебе, ты останешься? - спросила она детским
голосом.
- Должен буду остаться.
- В таком случае я расскажу тебе все, но это должно быть в моей
комнате.
Я был в панике. Я сделал крайнее усилие, чтобы успокоить себя, и мы
направились в ее комнату. Она жила в задней комнате, где Паблито построил
спальню для нее. Я однажды был в этой комнате, когда она строилась, а
также после того, как она была закончена, перед ее вселением туда. Комната
выглядела такой же пустой, какой я видел ее раньше, не считая кровати в
самом центре ее и двух скромных комодов у двери. Побелка на стенах
поблекла и приобрела очень успокаивающий желтовато-белый цвет. Деревянный
потолок также подвергся действию времени. Глядя на гладкие чистые стены, я
подумал, что их каждый день мыли губкой. Комната была больше всего похожа
на монашескую келью, очень скромную и аскетичную. Там не было никаких
украшений. Она имела толстые подвижные панели, закрепленные железной
щеколдой. Там не было ни кресел, ни вообще чего-нибудь, чтобы сидеть.
Донья Соледад забрала у меня блокнот, засунула его к себе за пазуху и
затем села на кровать, которая была сделана из двух толстых матрацев без
каких-либо пружин. Она показала, что я должен сесть рядом с ней.
- Ты и я - одно и то же, - сказала она, когда вручила мне мою
записную книжку.
- Прости, я не понял.
- Ты и я - одно и то же, - повторила она, не глядя на меня.
Я не мог постигнуть, что она имеет в виду. Она уставилась на меня,
как будто ожидая моей реакции.
- Но что же это означает, донья Соледад? - спросил я.
Мой вопрос, казалось, озадачил ее. Очевидно, она ожидала от меня, что
я знаю, что она подразумевала. Сначала она засмеялась, но затем, когда я
стал настаивать, что не понимаю, рассердилась. Она выпрямилась и обвинила
меня, что я неискренен с нею. Ее глаза пылали гневом, рот скривился в
очень уродливую гримасу ярости, что сделало ее очень старой.
Я искренне находился в недоумении и ощущал, что во всем, что я сказал
ей, не было лжи. Она, казалось, тоже находилась в таком же затруднительном
положении. Ее рот двигался, чтобы сказать что-то, но ее губы лишь
подрагивали. Наконец она пробормотала, что я действовал не наилучшим
образом в такой серьезный момент. Она повернулась ко мне спиной.
- Посмотри на меня, донья Соледад! - сказал я с силой. - Я никоим
образом не ввожу тебя в заблуждение. Ты, должно быть, знаешь что-то такое,
чего я совершенно не знаю.
- Ты слишком много разговариваешь, - резко ответила она. - Нагваль
говорил мне, чтобы я никогда не позволяла тебе разговаривать. Ты все
перекручиваешь.
Она вскочила на ноги и встала на полу, как избалованный ребенок. Я
стал сознавать в этот момент, что комната имела другой пол. Я помнил, что
он был земляным, сделанным из темной земли. Новый пол был
рыжевато-розовый. Я тут же прекратил стычку с ней и обошел вокруг комнаты.
Я не мог представить, как же я не обратил внимания на пол, когда зашел
сюда. _О_н_ б_ы_л_ в_е_л_и_к_о_л_е_п_е_н_. Сначала я подумал, что это была
красная глина, уложенная наподобие цемента, пока она еще мягкая и влажная,
но потом я заметил, что на нем не было трещин. Глина должна была бы
высохнуть, скрутиться, растрескаться и распасться на куски. Я наклонился и
острожно провел пальцами по полу. Он был твердым, как кирпич. Глина была
обожжена. Мне стало понятно, что пол сделан из очень больших плоских
плиток глины, уложенных на подстилку из мягкой глины, служившей матрицей.
Плитки образовывали самый запутанный и завораживающий узор, но совершенно
незаметный, если не обратить специального внимания на него. Искусство, с
которым были размещены плитки, указывало мне на очень хорошо продуманный
план. Я хотел знать, как такие большие плитки были обожжены и не
покоробились. Я повернулся, чтобы спросить донью Соледад, но быстро
спохватился. Она, скорее всего, не знала ответа на вопрос, который я хотел
задать. Я снова стал расхаживать по полу. Глина была немного шероховатая,
почти как песчаник. Она образовывала совершенно устойчивую против
скольжения поверхность.
- Этот пол выложил Паблито? - спросил я.
Она не ответила.
- Великолепная работа, - сказал я. - вы должны очень гордиться им.
Я не сомневался, что это сделал Паблито. Ни у кого не могло найтись
воображения и способности задумать это. Я сообразил, что он, должно быть,
сделал это в то время, когда меня здесь не было. Но тут же мне в голову
пришла другая мысль, что я никогда не бывал в комнате доньи Соледад с тех
пор, как она была построена шесть или семь лет назад.
- Паблито! Паблито! Вот еще! - воскликнула она сердитым раздраженным
тоном. - по-твоему, он единственный, кто способен делать вещи?
Мы обменялись пристальным взглядом, и вдруг я понял, что это она
сделала пол и что на это ее подбил дон Хуан. Мы спокойно стояли, глядя
друг на друга некоторое время. Я чувствовал, что было бы излишне
спрашивать у нее, прав ли я.
- Я сделала его сама, - наконец сказала она сухим тоном. - Нагваль
рассказал мне, как.
Ее утверждения повергли меня в эйфорию. Я заключил ее в объятия и
приподнял. Я кружил ее вокруг себя. Все, до чего я мог додуматься, так это
забросать ее вопросами. Я хотел знать, как она отделала плитки, что
означали узоры, где она брала глину. Однако она не разделяла моего
возбуждения. Она оставалась спокойной и безучастной, поглядывая на меня
искоса время от времени.
Я прошелся по полу снова. Кровать была расположена в самом эпицентре
некоторых сходящихся линий. Глиняные плитки были обрезаны под острым
углом, создавая сходящиеся линии, которые, казалось, выходили из-под
кровати.
- У меня нет слов, чтобы сказать тебе, как я впечатлен, - сказал я.
- Слова! Кому нужны слова? Резко сказала она.
У меня вспыхнуло подозрение. Мой разум продал меня. Был только
один-единственный способ объяснения ее замечательной метаморфозы: дон Хуан
должен был сделать ее своей ученицей. Как иначе старая женщина, подобная
донье Соледад, могла обратиться в такое таинственное сильное существо? Это
должно было быть мне ясно с того самого момента, когда я бросил взгляд на
нее, но моя совокупность ожидания относительно нее не включала такую
возможность.
Я сделал заключение, что все, что сделал дон Хуан с ней, должно было
иметь место в течение двух лет, в которые я не видел ее, хотя два года,
казалось, едва ли были достаточны для такого замечательного изменения.
- Мне кажется, я теперь знаю, что произошло с тобой, - сказал я
небрежным и бодрым тоном. - кое-что прояснилось у меня в уме прямо сейчас.
- О, вот как? - сказала она совершенно незаинтересованно.
- Нагваль научил тебя, и ты стала магом, не правда ли?
Она свирепо посмотрела на меня. Я ощутил, что я сказал наихудшую
возможную вещь. На ее лице было выражение настоящего презрения. Она не
собиралась мне ничего говорить.
- Какой же ты ублюдок! - внезапно воскликнула она, сотрясаясь от
ярости.
Я подумал, что ее гнев был неоправданным. Я сидел на одном конце
кровати, а она нервно постукивала по полу пяткой. Затем она села на другой
конец, не глядя на меня.
- Чего ты на самом деле хочешь, чтобы я сделал? - спросил я твердым
угрожающим тоном.
- Я уже сказала тебе! - ответила она криком. - ты и я - одно и тоже.
Я попросил ее объясниться, что она имеет в виду, так как не мог и на
мгновение допустить, что я что-нибудь знаю. Эти утверждения рассердили ее
еще больше. Она резко вскочила и сбросила свою юбку на пол.
- Вот то, что я имею в виду! - завопила она, проводя рукой по области
лона.
Мой рот непроизвольно открылся. До меня начало доходить, что я
уставился на нее, как идиот.
- Ты и я являемся одним здесь! - сказала она.
Я был ошеломлен. Донья Соледад, старая индейская женщина, мать моего
друга Паблито, стояла полуобнаженной в нескольких футах от меня, показывая
свои гениталии. Я уставился на нее, неспособный сформулировать никакой
мысли. Единственное, что я знал, это то, что ее тело не было телом старой
женщины. У нее были прекрасные мускулистые бедра, темные и лишенные волос.
Костная структура ее боков была широкой, но на них не было жировых
отложений.
Она, должно быть заметила мой изучающий взгляд и бросилась на
постель.
- Ты не знаешь, что делать, - сказала она, указывая на свое лоно. -
мы являемся одним здесь.
Она обнажила свои крепкие груди.
- Донья Соледад, я тебя умоляю! - воскликнул я. - что с тобой
происходит? Ты же мать Паблито!
- Нет! - отрезала она. - я ему не мать.
Она села и посмотрела на меня горящими глазами.
- Я, как и ты, часть Нагваля, - сказала она. - нам предназначено
соединиться.
Она раздвинула свои ноги и я отскочил.
- Подожди немного, донья Соледад, - сказал я. - давай поговорим.
У меня был приступ дикого страха и возникла внезапно сводящая с ума
мысль. Почему не может быть так, спросил я себя, что дон Хуан спрятался
где-нибудь поблизости, смеясь до упаду?
- Дон Хуан! - заорал я.
Мой вопль был таким громким и глубоким, что донья Соледад соскочила с
постели и поспешно натянула на себя юбку. Я видел, как она надевала ее,
когда я закричал снова.
- Дон Хуан!
Я побежал через дом, выкрикивая имя дона Хуана до тех пор, пока у
меня не заболело горло. Донья Соледад тем временем тоже выбежала из дому и
стала около моей машины, смущенно глядя на меня.
Я шагнул к ней и спросил ее, не дон ли Хуан сказал ей сделать это.
Она кивнула утвердительно. Я спросил ее, нет ли его поблизости. Она
сказала, что нет.
- Расскажи мне все, - сказал я.
Она рассказал мне, что она только следовала распоряжениям дона Хуана.
Он велел ей изменить свое существо в воина, чтобы помочь мне. Она заявила,
что она ожидала годы, чтобы выполнить это обязательство.
- Я очень сильная сейчас, - сказала она мягко. - как раз для тебя. Но
ты невзлюбил меня в моей комнате, не так ли?
Я пустился в объяснения, что дело не в этом, что я учитывал лишь свои
чувства к Паблито; затем я осознал, что я не отдаю себе никакого отчета в
том, что я говорю.
Донья Соледад, казалось, поняла мое замешательство и сказала, что наш
инцидент должен быть забыт.
- Ты, должно быть, голоден, - сказала она оживленно, - я приготовлю
тебе что-нибудь поесть.
- Ты мне ничего не объяснила, - сказал я. - я буду откровенным с
тобой, - я не хотел бы оставаться здесь ни за что на свете. Ты пугаешь
меня.
- Ты обязан принять мое гостеприимство, раз речь идет только о чашке
кофе, - сказала она спокойно. - ну, давай забудем то, что случилось.
Она сделала жест, приглашающий идти в дом. В этот момент я услышал
громкое рычание. Пес стоял, глядя на нас, как будто понимая, о чем идет
речь.
Донья Соледад фиксировала на мне самый пугающий пристальный взгляд.
Затем она смягчила его и улыбнулась.
- Не допускай, чтобы мои глаза беспокоили тебя, - сказала она. - по
правде говоря, я старая. В последнее время у меня бывают головокружения. Я
думаю, что мне нужны очки.
Она разразилась смехом и стала дурачиться, глядя через свернутые
кольцом пальцы, как будто они были очками.
- Старая индейская женщина в очках! Это будет посмешище, - сказала
она, хихикая.
Тогда я принял решение грубо удалиться отсюда без всяких объяснений.
Но перед отъездом отсюда я хотел оставить некоторые вещи для Паблито и его
сестер. Я открыл багажник машины, чтобы достать подарки, которые я привез
им. Я наклонился глубоко в него, чтобы достать сначала два пакета, которые
были уложены против стенки заднего сидения, за запасной камерой. Я взял
один и уже приготовился взять другой, как вдруг я ощутил легкую пушистую
лапу на затылке. Я непроизвольно вскрикнул и стукнулся головой об открытую
крышку. Я обернулся, чтобы посмотреть. Давление пушистой лапы не позволяло
мне повернуться полностью, но я смог мельком заметить серебристую руку или
лапу, нависающую над моей шеей. Я изогнулся в панике, метнулся прочь от
багажника и упал ни сидение с пакетом в руке. Все тело у меня сотрясалось,
мускулы ног, сжались и я непроизвольно вскочил и побежал прочь.
- Я не собиралась напугать тебя, - сказала донья Соледад извиняющимся
тоном, когда я наблюдал за ней с расстояния десяти футов.
Она показала мне ладони своих рук в жесте капитуляции, как бы заверяя
меня, что то, что я ощутил, не было ее рукой.
- Что ты сделала со мной? - спросил я, пытаясь говорить спокойно и
отрешенно.
Она казалась совершенно озадаченной и растерянной. Она пробормотала
что-то и встряхнула головой, словно не могла сказать это или не знала, о
чем я говорю.
- Ну ладно, донья Соледад, сказал я, подойдя ближе к ней, - не
разыгрывай трюков со мной.
Казалось, она вот-вот расплачется. Я хотел утешить ее, но какая-то
часть меня сопротивлялась. После краткой паузы я сказал ей, что я ощущал и
видел.
- Это действительно ужасно! - сказала она пронзительным голосом.
Очень детским жестом она закрыла свое лицо правым предплечьем. Я подумал,
что она плачет. Я подошел к ней и попытался было обнять своей рукой ее
плечо. Я не мог заставить себя сделать это.
Я остановился перед ней, чтобы посмотреть ей в лицо. Я мог видеть ее
черные сияющие глаза и часть ее лица за рукой. Она не плакала. Она
улыбалась.
Я отскочил назад. Ее улыбка ужасала меня. Мы оба долго стояли
неподвижно. Она продолжала закрывать свое лицо, но я мог видеть ее глаза,
которые наблюдали за мной.
Когда я стоял там, почти парализованный страхом, я ощущал крайнюю
подавленность. Я оказался в безвыходном положении. Донья Соледад была
колдуньей. Мое тело знало это, и все же я не мог реально поверить в это. Я
хотел верить в то, что донья Соледад стала сумасшедшей и содержится в этом
доме как в психушке.
Я не отважился двинуться или отвести свои глаза от нее. Мы, должно
быть, стояли в этом положении пять или шесть минут. Она держала свою руку
поднятой и, несмотря на это, неподвижной. Она стояла около задней части
машины, прислонившись почти к левому крылу. Крышка багажника все еще была
открыта. Я задумал сделать бросок к правой двери. Ключи были в зажигании.
Я немного расслабился, чтобы набрать импульс для бега. Она, казалось,
немедленно заметила изменение моего положения. Ее рука двинулась вниз,
открывая все ее лицо. Ее зубы были стиснуты. Глаза свои она фиксировала на
мне. Взгляд их был суров и неприветлив. Внезапно она, пошатываясь,
направилась ко мне. Она ступила вперед правой ногой и протянула вперед
скрюченные кисти, пытаясь схватить меня за талию, и испустила
пронзительный крик.
Мое тело отпрыгнуло назад из пределов ее досягаемости. Я побежал к
машине, но она с непостижимой ловкостью бросилась к моим ногам и сделала
мне подножку. Я упал лицом вниз, и она быстро схватила меня за левую ногу.
Я поджал свою правую ногу и стал колотить ее в лицо подошвой моего
ботинка, пока она не отпустила меня и не отпрыгнула назад. Я вскочил на
ноги и попытался открыть дверь машины. Она была заперта. Я бросился над
капотом к другой стороне, но каким-то образом донья Соледад оказалась там
раньше меня. Я попытался перекатиться назад над капотом, но на полпути
ощутил резкую боль в своей правой икре. Она схватила меня за ногу. Я не
мог ударить ее левой ногой, она прижала мои обе ноги к капоту. Она
потащила меня к себе, и я упал на нее сверху. Мы продолжали бороться на
земле. Ее сила была поразительной, а ее вопли были ужасными. Я едва мог
двигаться под действием гигантского давления ее тела. Дело было не в весе,
а скорее в напряжении, и оно у нее было. Внезапно я услышал рычание и
огромный пес прыгнул ей на спину и отшвырнул ее от меня. Я встал. Я хотел
попасть в машину, но женщина и пес боролись около двери. Единственным
спасением было пойти в дом. Я сделал это за одну-две секунды. Я не
обернулся, чтобы посмотреть на них, а бросился внутрь и захлопнул дверь за
собой, закрыв ее железной щеколдой, которая находилась на ней. Я побежал в
заднюю часть дома и сделал то же самое с другой дверью.
Изнутри я мог слышать яростное рычание пса и нечеловеческие вопли
женщины. Затем вдруг лай и рычание пса превратились в вой и скуление, как
будто ему было больно или как будто что-то напугало его. Я ощутил дерганье
под ложечкой. Уши у меня начали гудеть. Я понял, что попал в ловушку
внутри дома. У меня был приступ полнейшего ужаса. Я клял себя за идиотскую
идею - забежать в дом. Атака женщины привела меня в такое интенсивное
замешательство, что я потерял всякое стратегическое чутье и вел себя так,
как будто убегал от обычного противника, которому можно было преградить
дорогу, просто закрыв дверь. Я слышал, как кто-то подошел к двери и налег
на нее, пытаясь открыть. Затем послышались громкие стуки и сильные удары
по ней.
<< Пред. стр. 113 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу