<< Пред. стр. 202 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
мне, что он обладает секретным знанием по лекарственным травам. Он сказал
мне, что является "брухо". Испанское слово б_р_у_х_о можно перевести, как
м_а_г_, з_н_а_х_а_р_ь_, к_о_л_д_у_н_. С этого момента отношения между нами
изменились. Я стал его учеником, и в течение следующих четырех лет он
пытался учить меня тайнам магии. Об этом ученичестве я написал книгу:
"учение дона Хуана: путь знания индейцев племени яки".
Наши разговоры проходили на испанском языке, и, благодаря тому, что
дон Хуан блестяще владел этим языком, я получил детальные объяснения
сложных значений его системы поверий. Я называл эту сложную и хорошо
систематизированную ветвь знания магией, а его самого - магом, потому что
именно такие категории он сам использовал в неофициальном разговоре.
Однако, в контексте более серьезного освещения он использовал термины
"знание", чтоб обозначить магию, и "человек знания", или "тот, кто знает",
чтоб обознаяить мага.
Для того, чтоб учить и передавать свое знание, дон Хуан использовал
три хорошо известных психотропных растения: пейот lернорноru williамuеil;
дурман dатurа inохiа и вид грибов, относящийся к роду рsylоsеве.
Путем раздельного принятия внутрь каждого из этих галлюциногенов, он
продуцировал во мне, как своем ученике, некоторые любопытные состояния
нарушенного восприятия или измененного сознания, которые я называл
"состояние необычайной реальности". Я использовал слово
р_е_а_л_ь_н_о_с_т_ь_, потому что в системе верований дона Хуана основным
пунктом было то, что состояния сознания, продуцируемые принятием любого из
этих трех растений, были не галлюцинациями, а цельными, хотя и необычными,
аспектами реальности повседневной жизни. Дон Хуан вел себя по отношению к
этим состояниям необычной реальности не так, как если бы они не были
раельны, но как к реальным.
Классифицировать эти растения, как галлюциногены, а состояния,
которые они продуцируют, как необычную реальность, было, конечно, моим
собственным изобретением. Дон Хуан понимал и объяснял эти растения, как
транспортные средства, которые должны приводить и доставлять человека к
неким безличным силам, а состояние, которое они продуцируют, как
"встречи", которые маг должен иметь с этими силами для того, чтоб получить
над ними контроль.
Он называл пейот - "мескалито", и объяснил, что он является
добровольным учителем и защитником людей. Мескалито учит тому, "как
правильно жить". Пейот обычно принимается на собрании магов, называемых
"митоты", где участники собираются с определенной целью получить урок в
том, как правильно жить.
Дон Хуан считал дурман и грибы силами другого рода. Он называл их
"олли" и сказал, что ими можно управлять; фактически, маг получал свою
силу, манипулируя олли. Из этих двух сил дон Хуан предпочитал грибы. Он
утверждал, что сила, содержащаяся в грибах, была его личным олли, и он
называл ее "дым" или "дымок".
Процедцра использования грибов у дона Хуана состояла в том, чтобы
дать им высохнуть в мельчайший порошок, пока они находятся внутри
небольшого кувшина. Он держал кувшин запечатанным в течение года, затем
смешивал получившийся порошок с пятью другими сухими растениями и получал
смесь для курения в трубке.
Для того, чтобы стать человеком знания нужно "встретиться" с олли как
можно большее количество раз. Нужно стать "знакомым" с олли. Эта задача
состояла, конечно, в том, чтобы курить галлюциногенную смесь очень часто.
Процесс "курения" заключался в проглатывании мелкого порошка, который не
сгорал, и вдыхания дыма других пяти растений, которые составляли
курительную смесь.
Дон Хуан объяснял глубокий эффект, который вызывали грибы в
способностях восприятия, как то, что "олли убирает тело".
Метод учения дона Хуана требовал необычайных усилий со стороны
ученика. Фактически, необходимая степень участия и вовлеченности была
столь велика и напряженна, что к концу 1965 года я вынужден был бросить
ученичество. Теперь, когда прошло уже 5 лет с тех пор, я могу сказать, что
в то время учение дона Хуана начало представлять собой серьезную угрозу
моей "идее мира". Я стал терять уверенность, которую все мы имеем, в том,
что реальность повседневной жизни является чем-то таким, что мы можем
считать гарантированным и само собой разумеющимся.
Во время ухода я был убежден в том, что мое решение окончательное; я
не хотел более видеть дона Хуана. Однако в апреле 1968 года я получил
первую копию своей книги и почувствовал себя обязанным показать ее ему. Я
навестил его. Наша связь учитель - ученик загадочно восстановилась, и я
могу сказать, что с того времени я начал второй цикл своего ученичества,
очень отличающийся от первого.
Мой страх не был столь острым, каким он был в прошлом. Общее
настроение учения дона Хуана было расслабленным. Он очень много смеялся и
смешил меня. Казалось, с его стороны было сознательное намерение свести к
минимуму общую серьезность. Он шутил в действительно критические моменты
этого второго цикла и таким образом помог мне пройти такие опыты, которые
легко могли стать препятствием.
Его отправной точкой было то, что необходимо легкое и спокойное
расположение духа для того, чтобы усвоить напор и чужеродность того
знания, которому он меня учил.
- Причина того, что ты испугался и удрал, состоит в том, что ты
чувствовал себя чертовски важным, - сказал он, объясняя мой предыдущий
уход. - чувство собственной важности делает человека тяжелым, неуклюжим и
пустым (напрасным). Для того, чтобы стать человеком знания, надо быть
легким и текучим.
Особый интерес дона Хуана во втором цикле моего ученичества состоял в
том, чтобы научить меня "видеть". Очевидно, в его системе знания была
возможность провести семантическое различие между "видеть" и "смотреть",
как между двумя различными способами восприятия. "Смотреть" означало тот
обычный способ, которым мы привыкли ощущать мир, в то время как "видеть"
заключало в себе сложный процесс, путем которого человек знания мог
непосредственно воспринимать сущность вещей мира.
Для того, чтобы представить запутанность этого учебного процесса в
удобоваримой форме, я сжал длинные цепочки вопросов и ответов и, таким
образом, издал мои оригинальные полевые записи. Однако я верю, что на этот
раз мое изложение не расходится со значением дона Хуана. Редакция была
направлена на то, чтоб мои записи текли, как течет разговор, чтоб они
имели то содержание, которое я желал; иначе говоря, я хотел средствами
репортажа передать читателю драматизм и направленность полевой ситуации.
Каждый из разделов, который я обозначал главой, является сессией с доном
Хуаном. Как правило, он всегда заканчивал наш разговор на оборванной ноте;
таким образом драматический тон окончания каждой главы не мое собственное
литературное изобретение, это было свойственно разговорной манере дона
Хуана. По-видимому, это было аппаратом для запоминания, который помогал
мне удерживать драматический характер и важность уроков.
Однако, для того, чтобы сделать мой репортаж понятным, необходимы
некоторые объяснения, поскольку ясность излагаемого материала зависит от
освещения ключевых концепций или ключевых единиц, которые мне хотелось бы
подчеркнуть. Этот выбор ударения основан на моем интересе к общественным
наукам. Весьма возможно, что другой человек, с другим набором целей и
ожиданий выделял бы концепции полностью отличные от тех, которые выбрал я
сам.
В период второго цикла ученичества дон Хуан сделал упор на том, чтобы
убедить меня, что использование курительной смеси являлось необходимым
условием для "виденья". Поэтому я должен курить ее как можно чаще.
- Только дым может дать тебе необходимую скорость для того, чтобы
уловить отблеск того текущего мира, - сказал он.
С помощью психотропной смеси он продуцировал во мне серии состояний
необычайной реальности. Основной чертой таких состояний в отношении к
тому, чем, казалось, занимался дон Хуан, было состояние "неприложимости".
То, что я ощутил в этих состояниях измененного сознания, было
невосприемлимым и невозможным для истолкования средствами нашего
повседневного метода понимания мира. Другими словами, состояние
неприложимости влекло за собой исчезновение связности в моем
мировоззрении.
Дон Хуан использовал это состояние неприложимости, или состояние
необычной реальности, для того, чтобы ввести серию предварительно
усвоенных новых "единиц значения". Единицами значения были все отдельные
элементы, характерные для того знания, которому дон Хуан старался меня
обучить. Я назвал их единицами значения потому, что они были основным
конгломератом сенсорных данных и их объяснений, из которых
конструировались более сложные значения. Одним из примеров таких единиц
значения является способ, по которому понимается физиологический эффект
психотропной смеси. Она продуцирует онемение и потерю двигательного
контроля, что переводилось в системе дона Хуана, как действие, выполняемое
дымком, который в этом случае назывался олли, для того, чтоб "убрать тело
участника".
Единицы значения были особым образом объединены вместе, и каждая,
созданная таким образом группа, являлась тем, что я назвал "чувственная
интерпретация". Очевидно, что могло существовать бесконечное количество
таких возможных чувственных интерпретаций, существенных в магии, которые
маг должен научиться создавать. В нашей повседневной жизни мы сталкиваемся
с бесчисленным количеством чувственных интерпретаций, связанных с этим.
Простой пример, который мы более не используем, как сознательную
интерпретацию, - это структура, которую мы называем "комната". Очевидно,
что мы научились истолковывать структуру "комната" в терминах комнаты;
таким образом, комната является чувственной интерпретацией, потому что она
требует, чтобы в тот момент, когда мы ее называем, мы тем или иным образом
осознавали бы все те элементы, которые входят в это построение. Система
чувственных интерпретаций является, иными словами, процессом, при помощи
которого практикующий осознает все единицы значения, необходимые для того,
чтобы сделать заключения, выводы, предсказания и т.п. Обо всех ситуациях,
связанных с его активностью.
Под "практикующим" я подразумеваю участника, имеющего адекватное
знание обо всех или почти обо всех единицах значения, входящих в его
конкретную систему чувственных интерпретаций. Дон Хуан был практикующим.
То есть он был магом, который знал все шаги своей магии.
Как практикующий, он попытался сделать свою систему чувственных
интерпретаций доступной для меня. Такая доступность в этом случае была
равносильна процессу десоциализации, в котором прививались новые пути
интерпретирования информации, получаемой через органы чувств.
Я был "чужим", то есть тем, кто не имел способности делать разумные и
связанные интерпретации единиц значения, относящихся к магии.
Задача дона Хуана, как практикующего делающего свою систему доступной
для меня, было разрушить определенную уверенность, которую я разделяю с
любым другим: уверенность в том, что наши, основанные на "здравом смысле"
взгляды на мир окончательны. Используя психотропные растения и точно
направленные столкновения между мною и чуждыми системами, он добился
успеха в том, что показал мне, что мои взгляды на мир не могут быть
конечными, так как это только интерпретация.
Для американских индейцев, возможно, в течение тысячелетий тот пустой
феномен, который мы называем магией, является серьезной, достоверной
практикой, занимавшей примерно то же положение, которое занимает наша
наука. Наши трудности в понимании ее без сомнения проистекают из чуждых
нам единиц значения, с которыми она имеет дело.
Однажды дон Хуан сказал мне, что человек имеет предрасположения. Я
попросил его объяснить мне это утверждение.
- Мое предрасположение _в_и_д_е_т_ь_, - сказал он.
- Что ты имеешь в виду?
- Мне нравится _в_и_д_е_т_ь_, - сказал он, - потому что только при
помощи _в_и_д_е_н_и_я_ человек знания может знать.
- Какого рода вещи ты _в_и_д_и_ш_ь_?
- Все.
- Но я тоже вижу все, а я не человек знания.
- Нет, ты не _в_и_д_и_ш_ь_.
- Я считаю, что вижу.
- Говорю тебе, что ты _н_е _в_и_д_и_ш_ь_.
- Что тебя заставляет так говорить, дон Хуан?
- Ты только смотришь на поверхность вещей.
- Ты хочешь сказать, что каждый человек знания действительно видит
насквозь все, на что смотрит?
- Нет, это не то, что я имел в виду. Я сказал, что у человека знания
есть свои собственные предрасположения. Мое состоит в том, чтобы просто
в_и_д_е_т_ь_ и знать; другие делают другие вещи.
- Ну, например, какие другие вещи?
- Возьмем сакатеку, он человек знания, и его предрасположение -
танцевать. Поэтому он танцует и знает.
- Значит, предрасположение человека знания - это нечто такое, что он
делает для того, чтобы знать?
- Да, это правильно.
- Но как может танец помочь сакатеке знать?
- Можно сказать, что сакатека танцует всем, что у него есть.
- Он танцует так же, как я? Я хочу сказать, так, как танцуют?
- Скажем, что он танцует так же, как я _в_и_ж_у_, а не так, как ты
можешь танцевать.
- В_и_д_и_т_ ли он тоже так же, как ты?
- Да, но он также и танцует.
- Как танцует сакатека?
- Это трудно объяснить. Это особого рода танец, который он исполняет,
когда он хочет знать. Но все, что я могу об этом сказать тебе - это то,
что, если ты не понимаешь путей человека, который знает, то невозможно и
говорить о _в_и_д_е_н_ь_и_ или танце.
- А ты _в_и_д_е_л_, как он танцует свой танец?
- Да. Однако, это невозможно для любого, кто смотрит на его танец,
в_и_д_е_т_ь_, что это его особый способ познания.
Я знал сакатеку или, по крайней мере, я знал, кто он такой. Мы
встречались, и однажды я покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал,
что я могу свободно останавливаться в его доме, когда мне это понадобится.
Я долго забавлял себя мыслью о том, чтобы посетить его, но дону Хуану
ничего об этом не говорил.
В полдень 14 мая 1962 года я подъехал к дому сакатеки. Он рассказал
мне, как до него добраться, и я легко нашел этот дом. Он стоял на углу и
был со всех сторон окружен изгородью. Ворота были закрыты. Я обошел дом
кругом, выискивая, нельзя ли где-нибудь заглянуть внутрь. Казалось, что
дом пуст.
- Дон Эльяс, - крикнул я громко.
Куры перепугались и рассыпались по двору, ужасно кудахча. Небольшая
собачка подошла к забору. Я ожидал, что она залает на меня; вместо этого
она просто уселась, наблюдая за мной. Я позвал еще раз, и куры разразились
новым кудахтаньем. Старая женщина вышла из дому. Я попросил ее позвать
дона Эльяса.
- Его здесь нет, - сказала она.
- Где я могу его найти?
- Он в полях.
- Где в полях?
- Я не знаю. Приходите к вечеру. Он будет дома около пяти.
- Вы жена дона Эльяса?
- Да, я его жена, - сказала она и улыбнулась.
Я попытался расспросить ее о сакатеке, но она извинилась и сказала,
что плохо знает испанский язык. Я сел в машину и уехал.
Вернулся я около шести часов. Я подъехал к двери и выкрикнул имя
сакатеки. На этот рах он вышел из дома. Я включил свой магнитофон, который
в коричневой кожаной сумке свисал с моего плеча, как фотоаппарат.
Казалось, он узнал меня.
- О, это ты, - сказал он, улыбаясь. - как Хуан?
- Он здоров. А как ваше здоровье, дон Эльяс?
Он не отвечал. Казалось, что он нервничает. Внешне он был очень
собран, но я чувствовал, что ему было не по себе.
- Хуан прислал тебя сюда с каким-нибудь делом?
- Нет, я сам приехал.
- Но чего же ради?
Его вопрос, казалось, выдавал очень искреннее удивление.
- Я просто хотел поговорить с вами, - сказал я, стараясь, чтобы
вопрос звучал так естественно, как только можно. - дон Хуан рассказывал
мне о вас чудесные вещи, я заинтересовался и захотел задать вам несколько
вопросов.
Сакатека стоял передо мной. Его тело было тощим и жилистым. Он носил
рубашку и брюки цвета хаки. Его глаза были полузакрыты. Он казался сонным
или, может быть, пьяным. Его рот был слегка приоткрыт, и нижняя губа
отвисала. Я заметил, что он глубоко дышит и, казалось, почти похрапывает.
Мне пришла мысль, что сакатека несомненно выжил из ума. Но эта мысль
казалась очень неуместной, потому что лишь несколько минут назад, когда он
вышел из дома, он был очень алертен и вполне осознавал мое присутствие.
- О чем ты хочешь говорить? - сказал он наконец.
У него был очень усталый голос. Казалось, что он выдавливает из себя
слова одно за другим. Я почувствовал себя очень неловко. Казалось, что его
усталость была заразной и охватывала меня.
- Ничего особенного, - отчетил я. - я просто приехал поболтать с вами
по-дружески. Вы однажды приглашали меня к себе домой.
- Да, приглашал, но сейчас это не то.
- Но почему же не то?
- Разве ты не говорил с Хуаном?
- Да, говорил.
- Но тогда чего же ты хочешь от меня?
- Я думал, что, может, я смогу задать вам несколько вопросов.
- Задай их Хуану. Разве он не учит тебя?
- Он учит, но все равно мне хотелось бы спросить вас о том, чему он
меня учит и узнать ваше мнение. Таким образом я бы знал, что мне делать.
- Почему ты хочешь сделать это? Ты не веришь Хуану?
- Я верю.
- Тогда почему ты не попросишь его рассказать тебе о том, что ты
хочешь узнать?
- Я так и делаю. И он мне рассказывает. Но если вы тоже расскажете
мне о том, чему он меня учит, то, может быть, я лучше это пойму.
- Хуан может рассказать тебе обо всем. Только он может сделать это.
Разве ты этого не понимаешь?
- Понимаю. Но я также хочу поговорить с людьми, подобными вам, дон
Эльяс. Не каждый день встречаешься с человеком знания.
- Хуан - человек знания.
- Я знаю это.
- Тогда почему ты говоришь со мной?
- Я сказал, что я приехал, чтоб мы были друзьями.
- Нет, ты не для этого приехал. На этот раз в тебе есть что-то
другое.
Я хотел объяснить, но все, что я смог сделать, так это - неразборчиво
бормотать. Сакатека молчал. Казалось, он внимательно слушал. Его глаза
были вновь полузакрыты. Но я чувствовал, что он смотрит на меня. Он едва
уловимо кивнул. Затем его веки раскрылись и я увидел его глаза. Он,
<< Пред. стр. 202 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу