<< Пред. стр. 278 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
с каждой секундой она все ближе и ближе. Смерть никогда не
останавливается. Просто иногда она гасит огни. Но это ничего не
меняет...
***
Воин должен прежде всего знать, что его действия
бесполезны, но он должен выполнять их, как если бы он не знал
об этом. Это то, что шаманы называют контролируемой глупостью.
***
Глаза человека предназначены для выполнения двух функций:
одна из них - видеть энергетические потоки Вселенной, а другая
- "смотреть на вещи в этом мире". Ни одна из них не является
лучше или важнее другой, но тренировать глаза только для
смотрения - это постыдная и бессмысленная потеря.
***
Воин живет действием, а не думанием о действии или
думанием о том, что он будет думать, когда закончит
действовать.
***
Воин выбирает путь с сердцем и следует по этому пути.
Когда он смотрит, он радуется и смеется; когда он видит, он
знает. Он знает, что жизнь его закончится очень скоро; он
знает, что он, как любой другой, не идет никуда; и он знает,
что ничто не является более важным, чем что-то другое.
***
У воина нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени,
ни родины. Есть только жизнь, которую нужно прожить. В таких
условиях контролируемая глупость - единственное, что может
связывать его с ближними.
***
Ничто не имеет особого значения, поэтому воин просто
выбирает какой-то поступок и совершает его. Но совершает так,
словно это имеет значение. Его контролируемая глупость
заставляет его говорить, что его действия очень важны, и
поступать соответственно. В то же время он прекрасно понимает,
что все это не имеет значения. Так что, прекращая действовать,
воин возвращается в состояние покоя и равновесия. Хорошим было
его действие или плохим, удалось ли его завершить - до этого
ему нет никакого дела.
***
Воин может вообще не совершать никаких поступков. Тогда он
ведет себя так, словно эта пассивность реально имеет для него
значение. Он прав и в этом случае, потому что и это тоже
контролируемая глупость.
***
В жизни воина не может быть пустоты. Его жизнь заполнена
до краев. Все заполнено до краев, и все равнозначно. Для него
нет ни побед, ни поражений, ни пустоты. Все заполнено до краев
и все равно, и его борьба стоит его усилий.
***
Обычный человек слишком озабочен тем, чтобы любить людей,
и тем, чтобы его любили. Воин любит, и все. Он любит всех, кто
ему нравится, и все, что ему по душе, но он использует свою
контролируемую глупость, чтобы не беспокоиться об этом. Что
полностью противоположно тому, чем занимается обычный человек.
Любить людей или быть любимым ими - это еще далеко не все, что
доступно человеку.
***
Воин принимает ответственность за все свои действия, даже
за самые пустяковые. Обычный человек занят своими мыслями и
никогда не принимает ответственности за то, что он делает.
***
Обычный человек является либо победителем, либо
побежденным и, в соответствии с этим, становится
преследователем или жертвой. Эти два состояния превалируют у
всех, кто не видит. Видение рассеивает иллюзию победы,
поражения или страдания.
***
Воин знает о своем ожидании и знает, чего он ждет. Когда
он ждет, у него нет желаний, и поэтому, какую бы малость он ни
получил, это всегда больше, чем он может взять. Если он хочет
есть, то справится с этим, потому что не страдает от голода.
Если он ранен, то справится с этим, потому что не страдает от
боли. Быть голодным или страдать от боли означает, что человек
- не воин, и сила голода или боли может разрушить его.
***
Самоограничение - самый худший и самый злостный вид
индульгирования. Поступая подобным образом, мы заставляем себя
верить, что совершаем нечто значительное, чуть ли не подвиг, а
в действительности только еще больше углубляемся в
самолюбование, давая пищу самолюбию и чувству собственной
важности.
***
То, что воин называет волей, есть сила внутри нас самих.
Это не мысль, не предмет, не желание. Воля - это то, что
заставляет воина побеждать, когда его рассудок говорит ему, что
он повержен. Воля - это то, что делает его неуязвимым. Воля -
это то, что позволяет шаману пройти сквозь стену, сквозь
пространство, в бесконечность.
***
Когда человек выбирает путь воина, он становится полностью
бодрствующим, в полной мере осознавая, что обычная жизнь
навсегда оставлена позади. Средства обычного мира больше не
являются для него щитами, и он должен выбрать новый способ
жизни, если он хочет выжить.
***
К тому моменту, когда человек осознает устрашающую природу
знания, он осознает и то, что смерть на этом пути - верный
попутчик, незаменимый партнер, который всегда рядом. Смерть
является главным фактором, превращающим знание в энергию, в
реальную силу. Прикосновением смерти завершается все, и все,
чего она коснулась, становится Силой.
***
Только принятие идеи смерти может дать воину отрешенность,
достаточную для того, чтобы принуждать себя к чему бы то ни
было, равно как и для того, чтобы ни от чего не отказываться.
Он знает, что смерть следует за ним по пятам и не даст ему
времени ни за что зацепиться, поэтому он пробует все" ни к чему
не привязываясь.
***
Мы - люди, и наша судьба, наше предназначение - учиться
ради открытия все новых и новых непостижимых миров. Воин,
научившийся видеть, узнает, что непознанным мирам нет числа и
что все они - здесь, перед нами.
***
"Смерть - это вращение; смерть - это сияющее облачко над
горизонтом; смерть - это мой разговор с тобой; смерть - это ты
и твои записи в блокноте; смерть - это ничто. Ничто! Она здесь,
хотя ее нет здесь вообще".
***
Дух воина не привязан ни к индульгированию, ни к жалобам,
как не привязан он ни к победам, ни к поражениям. Единственная
привязанность воина - битва, и каждая битва, которую он ведет,
- его последняя битва на этой земле. Поэтому исход ее для него
практически не имеет значения. В этой последней битве воин
позволяет своему духу течь свободно и ясно. И когда он ведет
эту битву, он знает, что воля его безупречна. И поэтому он
смеется и смеется.
***
Мы непрерывно разговариваем с собой о нашем мире.
Фактически, мы создаем наш мир своим внутренним диалогом. Когда
мы перестаем разговаривать с собой, мир становится таким, каким
он должен быть. Мы обновляем его, мы наделяем его жизнью, мы
поддерживаем его своим внутренним диалогом. И не только это. Мы
также выбираем свои пути в соответствии с тем, что мы говорим
себе. Так мы повторяем тот же самый выбор еще и еще, до тех
пор, пока не умрем. Потому что мы продолжаем все тот же
внутренний диалог. Воин осознает это и стремится прекратить
свой внутренний диалог.
***
Мир - это все, что заключено здесь. Жизнь, смерть, люди и
все остальное, что окружает нас. Мир необъятен и непостижим. Мы
никогда не сможем понять его. Мы никогда не разгадаем его
тайну. Поэтому мы должны принимать его таким, как он есть, -
чудесной загадкой.
***
Вещи, которые делают люди, ни при каких условиях не могут
быть более важными, чем мир. И, таким образом, воин относится к
миру как к бесконечной тайне, а к тому, что делают люди, - как
к бесконечной глупости.
КОММЕНТАРИИ
В высказываниях из "Отдельной реальности" начинает с
примечательной ясностью проявляться то настроение, с каким
шаманы Древней Мексики относились ко всем своим усилиям,
связанным с намерением. Рассказывая о древних шаманах, сам дон
Хуан подчеркивал, что чрезвычайно интересным для современных
практиков аспектом того мира было острое, как бритва,
осознание, которое шаманы древности развили в отношении
всеобщей силы под названием намерение. Они поясняли, что связь
каждого из тех людей с этой силой была настолько чистой и
четкой, что они могли в свое удовольствие влиять на все вокруг.
Дон Хуан говорил, что намерение тех шаманов, доведенное до
такой отточенной глубины, было единственной помощью, какая
только существовала у современных практиков. Он выразил это
обыденными словами, сказав, что если бы современные практики
были честными перед самими собой, то заплатили бы любую цену за
то, чтобы иметь возможность жить под зонтиком такого намерения.
Дон Хуан утверждал, что каждый, кто проявляет хотя бы
легкий интерес к миру шаманов древности, незамедлительно
втягивается в круг их острого, как бритва, намерения. Для дона
Хуана их намерение было чем-то столь неизмеримым, что ни один
из нас не способен с этим бороться. Кроме того, он
рассудительно говорил, что с таким намерением не нужно
бороться, так как это единственное, что следует принимать в
расчет; оно было сущностью мира тех шаманов - мира, к которому
современные практики стремятся больше, чем к чему-либо иному,
что только можно вообразить.
Настроение высказываний из "Отдельной реальности" создано
вовсе не моим собственным намерением. Это настроение проявилось
независимо от моих целей и желаний. Можно сказать, что оно
оказалось совершенно противоположным моим замыслам. Скрытый в
тексте книги загадочный виток колеса времени внезапно пришел в
движение и проявился в состоянии напряженности - того
напряжения, которое определило направление моих усилий.
Если говорить о моих ощущениях в то время, когда я писал
"Отдельную реальность", то я могу правдиво утверждать, что
считал себя счастливчиком, погруженным в антропологическую
полевую работу, так что мои чувства и мысли были настолько
далеки от мира шаманов древности, насколько это вообще
возможно. У дона Хуана было иное мнение. Будучи закаленным
воином, он знал, что я едва ли смогу освободиться от
магнетической тяги намерения, созданного теми шаманами. Я
погружался в него независимо от своего желания и от того, верил
в него или нет.
Такое положение дел вызвало у меня подсознательную
тревогу. Это было не то беспокойство, какое можно было бы
определить или выявить - его трудно было даже осознать. Оно
пронизывало все мои поступки, не предоставляя мне никакой
возможности осознанно поразмыслить о нем. Могу лишь сказать,
что я был смертельно напуган, хотя не смог бы объяснить, чего
именно боюсь.
Я много раз пытался проанализировать это ощущение страха,
но мгновенно начинал испытывать утомление и усталость. Я сразу
понимал, что мои вопросы к самому себе безосновательны и
излишни, в результате чего прекращал попытки анализа. Я
обратился к дону Хуану с вопросами о моем состоянии, желая
получить от него совет и поддержку.
- Ты просто боишься, - сказал он. - Вот и все. Не пытайся
определить загадочные причины своего страха. Загадочная причина
находится прямо перед тобой, в пределах досягаемости - это
намерение шаманов Древней Мексики. Ты имеешь дело с их миром, и
этот мир время от времени показывает тебе свое лицо.
Разумеется, тебе трудно выдержать такое зрелище. Впрочем,
временами это трудно и для меня. Любому из нас тяжело его
выдержать.
- Ты говоришь загадками, дон Хуан.
- Да, пока это кажется загадкой. Когда-нибудь ты все
поймешь. Сейчас просто глупо пытаться говорить об этом или
что-то объяснять. Все, что я попробую объяснить тебе, будет
лишено смысла. В данный момент какие-нибудь непостижимые
банальности показались бы тебе бесконечно более осмысленными.
Он был совершенно прав. Причиной всех моих страхов
действительно была одна банальность, которой я стыдился тогда и
стыжусь сейчас, - я боялся одержимости демонами. Этот страх
возник у меня еще в детстве: все необъяснимое, разумеется,
становилось чем-то злым и пагубным, что стремилось погубить
меня.
Чем пикантнее становились пояснения дона Хуана, связанные
с миром древних шаманов, тем острее становилось мое ощущение
необходимости защитить себя. Это чувство невозможно было
выразить словами. Это была не просто потребность защититься;
скорее, это было желание уберечь достоверность и неоспоримую
ценность того мира, в котором живут человеческие существа.
Единственным знакомым мне миром был мой мир. Если он
подвергался опасности, у меня немедленно возникала реакция -
она проявлялась в том особом страхе, который я никогда не смогу
объяснить. Он был похож на тот страх, какой, должно быть,
испытывает человек при попытке объять собственную
беспредельность. Это не был страх смерти или увечья - нет,
нечто неизмеримо более глубокое. Он был настолько глубок, что
любой шаман-практик запутался бы при любой попытке осмыслить
его.
- Ты окольным путем пришел прямо к понятию воина, - сказал
дон Хуан.
В то время он уделял концепции воина бесконечное внимание.
Он говорил, что воин, разумеется, представляет собой нечто
большее, чем просто принцип. Это образ жизни; этот образ жизни
является единственным средством, сдерживающим страх, и
единственным каналом, с помощью которого практик может
обеспечить свободное течение своей деятельности. Без концепции
воина было бы невозможно преодолеть все камни преткновения на
пути знания.
Дон Хуан определял воина прежде всего как бойца. Это
особое настроение, которому способствует намерение шаманов
древности, и любой человек способен перейти к этому настроению.
- Намерение тех шаманов, - говорил дон Хуан, - было таким
отточенным, таким мощным, что уплотняло структуру воина, хотя
сам практик мог об этом даже не подозревать.
Коротко говоря, для шаманов Древней Мексики воин был
настолько согласованной с протекающей вокруг него битвой,
настолько бдительной боевой единицей, что в его чистейшей форме
воину не нужно было ничего лишнего для того, чтобы выжить. Не
было необходимости делать воину какие-либо подарки, ободрять
его словами или действиями или пытаться утешать и воодушевлять
его - все это уже встроено в структуру самого воина. Поскольку
эта структура определялась намерением шаманов Древней Мексики,
они заранее позаботились о том, чтобы в нее вошло все, что
только может понадобиться. Окончательным результатом стал боец,
сражающийся в одиночестве и обеспеченный в рамках его
безмолвных убеждений всеми побудительными силами, необходимыми
для продвижения вперед без жалоб и потребности в одобрении.
Лично мне концепция воина показалась захватывающей - и,
одновременно, одной из самых пугающих, с какими я когда-либо
сталкивался. Я считал, что, если приму этот принцип, то он
обратит меня в слепое подчинение, не оставив ни времени, ни
возможности осмотреться, возразить или выразить недовольство.
Высказывание жалоб было привычкой всей моей жизни, и" честно
говоря, я готов был бороться не на жизнь, а на смерть, чтобы
сохранить ее. Я считал высказывание недовольства признаком
чувствительного, смелого и честного человека, не испытывающего
колебаний при выражений своих убеждений, симпатий и антипатий.
Если всему этому предстояло превратиться в боевую единицу, то я
потерял бы больше, чем мог себе позволить.
Такими были мои невысказанные мысли. И все же я завидовал
целеустремленности, спокойствию и безупречности воина. Одним из
величайших средств, которыми воспользовались шаманы Древней
Мексики для укрепления концепции воина, была идея отношения к
смерти как к спутнику, наблюдающему за нашими поступками. Дон
Хуан говорил, что, как только человек принимает этот принцип -
пусть даже в самой мягкой форме, -- возникает мост над
пропастью, разделяющей наш мир повседневных занятий, и то, что
находится впереди, но не имеет названия - то, что теряется в
тумане и кажется несуществующим. Это нечто настолько неясно,
что его нельзя использовать как точку отсчета, и все же оно
есть, оно бесспорно существует.
Дон Хуан утверждал, что единственным существом на земле,
способным пересечь этот мост, является воин: безмолвный в своей
борьбе; неукротимый, так как ему нечего терять; работоспособный
<< Пред. стр. 278 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу