<< Пред. стр. 32 (из 284) След. >>
вместо того, чтобы убежать прочь, она, уступая, сдалась и сказала актеру,что он может обходиться с ней по своему усмотрению.
Нагваль заметил, что мужчина был так истощен, что практически не
отдавал себе отчет, но не смотря на утомление он продолжил и завершил свое
обольщение.
Нагваль смотрел на него с улыбкой и размышлял о том, как бесполезна
громадная жизненная сила и решительность этого человека. В этот миг
женщина вдруг закричала, а у актера начались спазмы дыхания, нагваль
увидел, как черная тень поразила актера, она была как кинжал, с точностью
вошедшей в его зазор.
Дон Хуан сделал на этом месте отступление, детально развивая то, что
он объяснял мне уже раньше: он описал зазор, открытый в нашей светящейся
скорлупе на высоте пупка, куда сила смерти непрерывно наносит свои удары.
Далее дон Хуан объяснил, что когда смерть бьет здоровое существо - это
шароподобный удар, похожий на удар кулака, но когда существо умирает,
смерть наносит удар кинжалоподобным выпадом.
Поэтому нагваль Элиас знал без каких-либо сомнений, что актер почти
мертв, и смерть автоматически обрывала личный интерес мужчины к замыслам
духа. Потом и его не осталось, смерть нивелировала все.
Нагваль вышел из своего укромного места и уже собирался уходить,
когда кое-что заставило его остановиться. Это было спокойствие молодой
женщины. Она безразлично надевала на себя одежду, которую до этого сняла,
и фальшиво насвистывала себе под нос, будто ничего и не произошло.
И тогда нагваль увидел, что принимая в расслаблении присутствие
смерти тело мужчины избавилось от защитной вуали и теперь выражало свою
истинную природу. Он был двойным мужчиной потрясающих ресурсов, сумевшим
создать экран для защиты или маскировки-естественный маг и идеальный
кандидат в ученики-нагвали, не будь у него черной тени смерти.
Нагваль был полностью застигнут врасплох этим зрелищем. Теперь он
понял замыслы духа, но не мог постичь, как такой бесполезный человек мог
быть втиснут в схему вещей мага.
Между тем женщина встала, и даже не взглянув на мужчину, чье тело
содрогалось в спазмах смерти, спокойно пошла домой.
Нагваль увидел ее светимость и отчетливо понял, что ее крайняя
агрессивность была результатом громадного изобилия излишней энергии. Он
был убежден, что если она до сих пор не нашла этой энергии трезвого
применения, то это было лучшей ее стороной, поскольку просто нельзя
описать какие беды это могло бы вызвать.
Пока нагваль наблюдал равнодушие, с которым она уходила прочь, он
понял, что дух дает ему следующую манифестацию. Ему следует быть спокойным
и бесстрастным, ему следует действовать так, словно ничего не потеряно, то
есть вмешаться в этот адский промысел. В истинной манере нагвалей, он
решил взяться за невозможное без чьей-либо помощи, кроме духа в качестве
свидетеля.
Дон Хуан отметил, что принятие решений, подобных этому, являются
проверкой нагваля на его реальность. Нагвали создают решения. Не обращая
внимания на результат, они либо выполняют действие, либо предпочитают не
делать его. Самозванцы взвешивают все за и против, и страх парализует их.
Нагваль Элиас, приняв решение, спокойно пошел в сторону умирающего
мужчины, и первым, что заставило сделать его тело-ело, а не ум-было
следующее: он ударил по точке сборки мужчины, введя его в состояние
повышенного сознания. Он неистово наносил все новые и новые удары,
передвигая его точку сборки. С помощью силы смерти удары нагваля загнали
точку сборки мужчины в место, где смерть больше не имеет значения-человек
перестал умирать.
Когда актер задышал вновь, нагваль осознал величину своей
ответственности. Чтобы парировать силу смерти, мужчина обязательно должен
был оставаться в глубоком состоянии повышенного сознания до тех пор, пока
смерть не будет отражена. Его громадный физический износ означал то, что
либо он не сдвинется с места, либо немедленно умрет. Нагваль сделал
единственно возможное при данных обстоятельствах: он построил шалаш вокруг
тела. Здесь в течении трех месяцев он выхаживал полностью неподвижного
мужчину.
Мои рациональные размышления взяли вверх, и вместо того, чтобы просто
слушать, мне захотелось узнать, как нагваль Элиас построил хижину на
земле, принадлежащей кому-то еще. Я знал страсть сельских жителей к своим
земельным владениям и сопровождавшие эту страсть чувства
территориальности.
Дон Хуан признался, что и сам задавал тот же вопрос, по поводу чего
нагваль Элиас сказал ему, что дух сам по себе сделал это возможным. Так
случается всегда при условии, что нагваль следует манифестациям духа.
Когда актер начал дышать, нагваль Элиас побежал за молодой женщиной.
Она была важной частью манифестаций духа. Он догнал ее неподалеку от того
места, где лежал чуть живой актер. Вместо того, чтобы рассказывать ей о
состоянии мужчины и пытаться убедить ее помочь ему, он вновь принял на
себя полную ответственность за свои действия и, прыгнув на нее как лев,
нанес по ее точке сборки могучий удар. И она, и актер могли переносить
удары жизни и смерти. Ее точка сборки сдвинулась, но начала беспорядочно
блуждать, поскольку осталась незакрепленной. Нагваль перенес молодую
женщину туда, где лежал актер. Затем он потратил целый день, пытаясь
удержать ее от потери своего ума, а мужчины от потери своей жизни.
Когда он полностью уверился в степени контроля, который имел над
ситуацией, он пошел к отцу женщины и сказал ему, что молния, поразив его
дочь сделала ее временно безумной. Нагваль отвел отца туда, где она
лежала, и объяснил, что молодой человек, кто бы он ни был, принял весь
заряд молнии на себя. Спасая девушку от верной смерти, он получил ранение,
и теперь его нельзя двигать с места.
Благодарный отец помог построить нагвалю шалаш для человека, который
спас его дочь. И за три месяца нагваль сделал невозможное. Он вылечил
молодого мужчину.
Когда для нагваля пришло время уезжать, чувство ответственности и
долг заставили его предупредить молодую женщину о ее избытке энергии и
вредных последствиях, которые омрачат ее жизнь и благополучие. Он
предложил вступить ее в мир магов, поскольку это будет единственной
защитой от ее саморазрушительной силы.
Женщина не ответила. И нагваль был обязан сказать ей то, что каждый
нагваль говорит потенциально возможному ученику независимо от эпохи: что
маг говорят о магии как о магической, таинственной птице, которая
остановилась на миг в своем полете, чтобы дать человеку надежду и цель,
что маги живут под крылом этой птицы, которую они называют птицей мудрости
и птицей свободы, что они питают ее самоотверженностью и безупречностью.
Он рассказал ей о знании магов про то, что полет птицы свободы всегда
представляет прямую линию, поскольку она никогда не петляет, не кружит, не
возвращается назад, и что птица свободы делает только две вещи-ибо берет
магов с собой, либо оставляет их позади.
Нагваль Элиас не говорил этого молодому актеру, который был
смертельно болен. У молодого человека не было большого выбора. И все же
нагваль сказал ему, что если он хочет выздороветь, то он должен
безоговорочно следовать за нагвалем. Актер принял это условие тут же.
В то же день, когда нагваль Элиас и актер начали обратный путь,
молодая женщина безмолвно поджидала их на окраине города. У нее не было ни
чемоданов, ни корзин. Казалось, что она пришла, чтобы просто посмотреть на
них. Нагваль прошел, даже не взглянув на нее, но актер, которого несли на
носилках, напрягся и попрощался с ней. Она улыбнулась и без слов
присоединилась к группе нагваля. Она оставила все позади без сомнений и
проблем. Она прекрасно понимала, что у нее не будет другого такого случая,
что птица свободы либо берет магов с собой, либо оставляет их позади.
Дон Хуан отметил, что здесь нет ничего удивительного. Сила личности
нагваля всегда была настолько подавляющей, что он был практически
неотразим, поэтому нагваль Элиас глубоко повлиял на этих двух людей, в
течении трех месяцев повседневного взаимодействия он приучил их к своей
последовательности, своей беспристрастности, своей объективности. Они были
очарованы его рассудительностью, и превыше всего, его тотальной
преданностью им. На своем примере и с помощью своих действий, нагваль
Элиас дал им выдержанный взгляд на мир магов: подтвержденный и выношенный,
но крайне требовательный. Это был мир, который допускал очень мало ошибок.
Дон Хуан напомнил мне то, что он часто повторял в наших беседах, и
что мне всегда не удавалось додумать до конца. Он сказал, чтобы я не
забывал даже на миг о том, что птица свободы не терпит нерешительности, а
улетая, не возвращается никогда.
Знобящий резонанс его голоса наполнил неотложностью то, что секундой
раньше казалось мирной темнотой.
Дон Хуан вернул умиротворенность так же быстро, как и вызвал
настоятельность. Он слегка ударил по моей руке.
- Эта женщина была так сильна, что кругами ходила вокруг каждого, -
сказал он. - ее звали Талиа.
2. СТУК ДУХА. АБСТРАКТНОЕ
Мы вернулись в дом дон Хуана ранним утром. Спуск с горы отнял много
времени в основном из-за того, что я боялся упасть в темноте в пропасть, а
дон Хуан часто останавливался, чтобы перевести дух-он буквально задыхался
от смеха надо мной.
Я смертельно устал, но не мог заснуть. Перед обедом начался дождь.
Шум ливня по крыше вместо того, чтобы навеять на меня дремоту, разгонял
любой намек на сон.
Я встал и пошел посмотреть на дон Хуана. Он дремал на стуле. Пока я
подходил к нему, он уже бодрствовал. Мне оставалось только
поприветствовать его.
- ты кажется заснул без хлопот, - заметил я.
- когда ты боишься или находишься в подавленном настроении, не спи
лежа, - сказал он, не глядя на меня. - засыпай, сидя на мягком стуле, как
это делаю я.
Он предложил мне, если я хочу дать своему телу целебный покой и
вздремнуть получше, повернуть лицо в левую сторону и вытянуть ноги за
основание кровати. Чтобы избежать переохлаждения, он посоветовал мне
положить на плечи мягкую подушку подальше от шеи и одеть толстые носки или
просто оставить на ногах обувь.
Когда я впервые услышал его предложение, то подумал, что он шутит, но
позже изменил свое мнение. Засыпая в таком положении, я отдыхал на
редкость хорошо. Когда же я поделился своими удивительными результатами,
он посоветовал, что-бы я следовал его предложениям буквально и не
беспокоился о том, чтобы верить или не верить ему.
Я напомнил дон Хуану то, что он хотел рассказать мне прошлой ночью о
сне в сидячем положении. Я объяснил ему, что причина моей бессонницы,
кроме крайней усталости, заключалась в странной озабоченности тем, что он
рассказал мне о пещере магов.
- Брось это! - воскликнул он. - ты видел и слышал более неприятные
вещи, но они не отнимали у тебя сон. Что-то еще взволновало тебя.
На миг мне показалось, что он сомневается в правдивости моей реальной
озабоченности. Я начал что-то объяснять, но он продолжал говорить, словно
я молчал.
- Прошлой ночью ты категорично заявил, что пещера не проецирует на
тебя чувство неловкости, - сказал он. - очевидно, это было не так. Прошлой
ночью я не развивал эту тему дальше, желая понаблюдать за твоей реакцией
Дон Хуан объяснил, что пещера была предназначена магами древних
времен для того, чтобы служить катализатором. Ее форма была тщательно
приспособлена для размещения двух людей как двух полей энергии. По теории
магов природа скалы и манера, в которой была вырезана пещера, позволяли
двум телам, двум светящимся шарам тесно переплетаться своими энергиями.
- Я привел тебя в эту пещеру нарочно, - продолжал он, - не потому что
я люблю это место-нет, оно мне не нравится-о потому, что оно создано как
инструмент для проталкивания ученика глубоко в повышенное сознание. Но к
сожалению, помогая, она делает неясным результат. Древние маги не
размышляли. Они склонялись к действию.
- Ты всегда говорил, что твой бенефактор был похож на них, - сказал
я.
- Это мое преувеличение, - ответил он, - очень похожее на то, когда я
обзываю тебя дураком. Мой бенефактор был современным нагвалем, вовлеченным
в поиски свободы, но он склонялся больше к действию, чем к размышлениям.
Ты тоже современный нагваль, вовлеченный в тот же поиск, но ты упорно
склоняешься к аберрациям рассудка.
Он нашел свое сравнение ужасно забавным, и пустую комнату огласило
эхо его смеха.
Когда я предложил вернуть беседу к теме пещеры, он притворился, что
не слышит меня. Я знал, что он притворяется по блеску его глаз и хитрой
улыбке.
- прошлой ночью я преднамеренно рассказал тебе о первом абстрактном
ядре, - сказал он, - в надежде, что размышляя о том, как я поступал с
тобой в течении этих лет, у тебя появится представление и о других ядрах.
Ты провел со мной много времени и потому хорошо знаешь меня. В любую
минуту нашего общения свои действия и мысли я старался приспособить к
структуре абстрактных ядер.
- История нагваля Элиаса-это другой вопрос. Хотя она и похожа на
историю о людях, в действительности это история о намерении. Намерение
создает системы взглядов раньше нас и приглашает нас описать их. Это путь
понимания магов того, что происходит вокруг них.
Дон Хуан напомнил мне, что я всегда настаивал на попытках обнаружить
основной порядок во всем, что он говорил мне. Я подумал, что он осуждает
меня за усилие превратить то, чему он учил меня, в проблему социологии, и
начал говорить ему, что мои взгляды изменились под его влиянием. Он
остановил меня и улыбнулся.
- Ты действительно слабо соображаешь, - сказал он и вздохнул. - Мне
хочется чтобы ты понял основной порядок того, чему я учу тебя. Мое
неудовольствие вызвано тем, как ты понимаешь основной порядок. Для тебя он
означает тайные процедуры или скрытую последовательность. Для мага же это
две вещи: система взглядов, которую намерение перерабатывает в отблеск
глаз и помещает перед нами для описания, и знамения, которые даются нам
так, чтобы мы не теряли того, чем мы являемся внутри.
- Как видишь, история нагваля Элиаса представляет собой нечто
большее, чем просто отчет о последовательных деталях, которые выстраивают
событие, - продолжил он. - под всем этим была доктрина намерения. И
история должна была дать тебе представление о том, какими были нагвали
прошлого, чтобы ты понял, как они действовали, подгоняя свои мысли и
поступки под доктрины намерения.
Наступила продолжительная тишина. Мне нечего было сказать. Скорее для
того, чтобы поддержать разговор, я сказал первое, что пришло мне на ум. Я
сказал, что по истории, услышанной о нагвале Элиасе, я составил о нем
очень положительное мнение. Мне нравился нагваль Элиас, но по неизвестной
причине все, что дон Хуан рассказывал мне о нем, беспокоило меня.
Простое упоминание о моем смущении привело дон Хуана в чрезвычайный
восторг. Он вскочил со стула и поперхнулся от смеха. Немного погодя он
положил свою руку на мое плечо и сказал, что мы или любим, или ненавидим
тех, кто является отражением нас самих.
И опять глубокая застенчивость помешала мне спросить его, что он этим
хочет сказать. Дон Хуан продолжал смеяться, ясно осознавая мое настроение.
Наконец он заметил, что нагваль Элиас был похож на ребенка, чья
рассудительность и умеренность всегда приходила извне. Он, как ученик в
магии, не имел внутренней дисциплины за своим обучением.
У меня появилось нерациональное желание защитить себя. Я сказал дон
Хуану, что моя дисциплина приходит изнутри.
- Ну, конечно, - покровительственно согласился он. - Ты просто не
ожидал, что в точности похож на него. - И он засмеялся вновь.
Иногда дон Хуан доводил меня до того, что я был готов закричать. Но
мое настроение долго не продержалось и быстро исчезло, как только вдали
замаячил следующий вопрос. Я спросил дон Хуана, возможно ли то, что я
входил в состояние повышенного сознания, не осознавая этого? И мог ли я
оставаться в нем в течении нескольких дней?
- На этой стадии ты входишь в состояние повышенного сознания
самостоятельно, - сказал он. - повышенное сознание-айна только для нашего
разума. На практике все очень просто. Как и со всем другим. Мы усложняем
вопрос, пытаясь сделать приемлемой ту безмерность, которая окружает нас.
Он отметил, что мне следует думать об абстрактном ядре, которое он
дал мне, а не спорить попусту о своей персоне.
Я сказал ему, что думал об этом все утро и пришел к выводу, что
метафорической темой истории были манифестации духа. Но я не мог различить
в ней то абстрактное ядро, о котором он говорил. Это было что-то
неопределенное.
- Повторяю, - сказал он тоном школьного учителя, муштрующего своего
ученика, - манифестации духа-это название первого абстрактного ядра в
магических историях. Очевидно маги подразумевали под абстрактным ядром
нечто такое, что в настоящее время тобой не принимается во внимание. Эта
часть ускользнувшая от тебя, известна магам как доктрина намерения или
безмолвный голос духа или невыраженная расстановка абстрактного.
Я сказал, что понимаю невыраженное как что-то неоткрытое явно,
например, "скрытые мотивы". Он ответил мне, что в данном случае
невыраженное означает нечто большее: оно означает знание без слов, лежащее
вне нашего непосредственного понимания-особенно моего. Он признался, что
понимание на которое он ссылается было просто за пределами моей уместности
момента, а не за моими конечными возможностями понимания.
- Если абстрактные ядра остаются вне моего понимания, какой смысл
рассказывать о них? - спросил я.
- правило гласит, что абстрактные ядра и магические истории должны
быть рассказаны на этом этапе, - ответил он. - и когда-нибудь, присущая
историям, невыраженная расстановка абстрактного, которая является знанием
без слов или доктриной намерения, откроет тебе твои собственные истории.
Я ничего не понимал.
- Невыраженная расстановка абстрактного-это не просто порядок, в
котором даются абстрактные ядра, - объяснил он, - и не то, что в них есть
общее, и даже не та паутина, которая связывает их. Это скорее то, когда
познаешь абстрактное прямо, без посредничества речи.
В молчании он подверг меня тщательному рассмотрению с головы до ног с
явной целью видеть меня.
- Да, пока для тебя это не ясно, - объявил он.
Он сделал нетерпеливый жест и даже вспылил, словно был раздражен моей
медлительностью. Это взволновало меня. Дон Хуан не давал выхода
психологическому недовольству.
- Ни ты, ни твои действия тут ни при чем, - сказал он, когда я
спросил его почему он рассердился или разочарован мною. - это была мысль,
которая проскочила в моем уме, когда я видел тебя. Это черта в твоем
светящемся существе, которую старые маги давали всему, что имели.
- Расскажи мне об этом, - потребовал я.
- Я напомню тебе о ней как-нибудь в другой раз, - сказал он. - между
тем, давай продолжим беседу об элементе, подпирающем нас: об абстрактном.
Элемент, без которого нет ни пути воина, ни самих воинов в поисках знания.