КАСТАНEДА КАРЛОС ФИЛОСОФИЯ СБОРНИК М 2000 1495 С 84

Сестренки попадали от смеха. Хенарос делали явные усилия, чтобы
сдержаться. Нестор, сидевший рядом со мной, погладил мое колено.
- Нагваль и Хенаро рассказывали о тебе целые истории, - сказал он. -
они годами развлекали нас рассказами о том, с каким странным парнем они
знакомы. Теперь-то мы знаем, что это был ты.
Я почувствовал волну раздражения. Выходило так, что дон Хуан и дон
Хенаро предали меня, смеясь надо мной перед учениками. Мне стало жаль
себя. Я стал жаловаться. Я сказал громко, что они уже были предрасположены
к тому, чтобы быть против меня и считать меня дураком.
- Это неверно, - сказал Бениньо. - мы очень рады, что ты с нами.
- Разве? - бросила Лидия. Между ними всеми начался горячий спор.
Мужчины и женщины разделились. Горда не примкнула ни к одной группе.
Она осталась сидеть сбоку от меня, в то время как остальные встали и
кричали.
- Мы переживаем трудное время, - сказала Горда тихим голосом. - мы
уже очень много занимались сновидением и все же этого недостаточно для
того, что нам надо.
- Что же вам надо, Горда? - спросил я.
- Мы не знаем, - ответила она. - мы надеемся, что ты скажешь нам это.
Сестренки и Хенарос опять уселись, чтобы послушать то, что говорит
мне Горда.
- Нам нужен руководитель, - продолжала она. - ты нагваль, но ты не
руководитель.
- Нужно время, чтобы стать безупречным нагвалем, - сказал Паблито. -
нагваль Хуан Матус говорил, что он и сам был ни рыба ни мясо в молодости,
пока что-то не вытряхнуло его из его самодовольства.
- Я этому не верю, - закричала Лидия. - мне он этого никогда не
говорил.
- Он говорил, что был большим растяпой, - добавила Горда тихим
голосом.
- Нагваль рассказывал мне, что в молодости он был таким же
неудачником, как и я, - сказал Паблито. - его бенефактор тоже говорил ему,
чтобы он не ходил к пирамидам, но из-за этого он чуть ли не жил там, пока
его не изгнала оттуда толпа призраков.
Очевидно никто из присутствующих не знал этого рассказа. Все
встрепенулись.
- Я совсем об этом забыл, - объяснял Паблито. - я только что это
вспомнил. Это получилось так же, как с Гордой. Однажды, когда нагваль
сделался, наконец, бесформенным воином, злые фиксации тех воинов, которые
совершали свои сновидения и свое неделание в этих пирамидах, последовали
за ним. Они нашли его в тот момент, когда он работал в поле. Он
рассказывал мне, что увидел руку, которая высовывалась из осыпавшейся
земли в свежей борозде. Эта рука схватила его за штанину. Он подумал, что,
видимо кого-то из рабочих, бывших с ним, засыпало. Он попытался его
выкопать. Затем он понял, что копается в земляном гробу, в котором был
погребен человек. Нагваль сказал, что человек этот был очень худ, темен и
не имел волос. Нагваль поспешно пытался починить гроб. Он не хотел, чтобы
это увидели рабочие, бывшие с ним, и не хотел причинить вред этому
человеку, раскопав его против его воли. Он так усердно работал, что не
заметил даже, как остальные рабочие собрались вокруг него. К тому времени,
говорил нагваль, земляной гроб развалился, и темный человек вывалился на
землю совершенно голый. Нагваль попытался помочь ему подняться и попросил
людей дать ему руку. Они смеялись над ним. Они считали, что у него
началась белая горячка от пьянства, потому что в поле не было ни человека,
ни земляного гроба, ни вообще чего-либо подобного.
Нагваль говорил, что он был потрясен, но не смел рассказать об этом
своему бенефактору. Но это не имело значения, так как ночью за ним явилась
целая толпа призраков. Он пошел открыть дверь после того, как кто-то
постучал, и в дом ворвалась куча голых людей с горящими желтыми глазами.
Они бросили его на пол и навалились на него. Они переломали бы ему все
кости, если бы не быстрые действия его бенефактора. Он видел призраков и
выдернул нагваля в безопасное место в глубокую яму, которую он всегда
держал наготове за домом. Он закопал там нагваля, в то время как призраки
сновали вокруг, поджидая удобного случая.
Нагваль рассказал мне, что был тогда очень напуган, что даже после
того, как призраки скрылись окончательно, он еще долгое время добровольно
отправлялся по ночам спать в яму.
Паблито замолчал. Все, казалось, готовились разойтись.
Они нервно шевелились и меняли позы, как бы показывая, что устали от
сидения.
Тогда я рассказал им, что у меня вызвало раздражение утверждение
моего приятеля, что атланты пирамиды Тулы ходят по ночам. Я не оценил той
глубины, на которой я принял все, чему меня учили дон Хуан и дон Хенаро. Я
понял, что полностью отбросил суждения, даже несмотря на то, что моему уму
было совершенно ясно, что возможность прогулок этих колоссальных каменных
фигур не может даже входить в область хоть сколько-нибудь серьезного
обсуждения.
Моя реакция была для меня сюрпризом.
Я подробно объяснил им, что моя идея хождения атлантов по ночам была
ясным примером фиксации второго внимания. К такому заключению я пришел на
основании следующего:
Во-первых, мы не являемся тем, чем нас заставляет считать наш здравый
смысл. В действительности мы светящиеся существа, способные осознать свою
светимость.
Во-вторых, как светящиеся существа, осознавшие свою светимость, мы
способны раскрыть различные плоскости нашего осознания или нашего
внимания, как это называл дон Хуан.
В-третьих, такое раскрытие может быть достигнуто сознательными
усилиями, которые делаем мы сами, или же случайно, вследствие телесной
травмы.
В-четвертых, было такое время, когда маги сознательно направляли
различные стороны своего внимания на материальные объекты.
В-пятых, атланты, судя по их действию, внушающему благоговейный
страх, были, должно быть, объектами фиксации магов прежнего времени.
Я сказал, что сторож, рассказавший мне и моему другу, раскрыл,
несомненно, другую плоскость своего внимания. Он мог неосознанно, хотя бы
на момент, стать восприемником проекций второго внимания древних магов.
Тогда мне не казалось столь уж невероятным, что человек может зрительно
воспринимать фиксацию тех магов.
Если эти маги были членами традиции дона Хуана и дона Хенаро, тогда
они должны были быть безупречными практиками, и в этом случае не было бы
никаких границ тому, что они могли выполнить при помощи фиксации своего
второго внимания. Если они имели намерение, чтобы атланты ходили по ночам,
тогда атланты станут ходить по ночам.
По мере того, как я говорил, три сестрички все более сердились на
меня. Когда я кончил, Лидия обвинила меня в том, что я ничего не делаю, а
только болтаю. Затем они поднялись и вышли, даже не попрощавшись.
Мужчины последовали за ними, но остановились в дверях и попрощались
со мной за руку.
- Что-то неладно с этими женщинами, - сказал я.
- Нет, они просто устали от разговоров, - сказала Горда. - они ждут
от тебя каких-нибудь действий.
- Как же тогда Хенарос не устали от разговоров? - спросил я ее.
- Они глупее женщин, - ответила она сухо.
- А что касается тебя, Горда? - спросил я. - ты тоже устала от
разговоров?
- Я не знаю ничего про себя, - сказала она бесстрастно. - когда я с
тобой, я не устаю, но когда я с сестренками, я устаю смертельно так же,
как и они.
Я оставался с ними в течение еще нескольких дней, не отмеченных
никакими событиями. Было совершенно ясно, что сестренки были враждебны ко
мне. Хенарос просто терпели меня кое-как. Только Горде, казалось, было
легко со мной. Я удивлялся, почему. Перед отъездом в лос-анжелес я спросил
ее об этом.
- Не знаю, как это может быть, но я привыкла к тебе, - сказала она.
Как будто мы с тобой вместе, а сестренки и Хенарос - это совсем другой
мир.

2. СОВМЕСТНОЕ ВИДЕНИЕ

В течение нескольких недель после возвращения в Лос-анжелес я
испытывал легкое недомогание, выражающееся в головокружении и внезапной
потере дыхания при физическом напряжении. Однажды ночью это достигло
кульминационной точки, когда я проснулся в ужасе, потеряв способность
дышать. Врач, к которому я обратился, диагностировал мои жалобы как
гипервентиляцию, вызванную, скорее всего напряжением. Он прописал мне
успокаивающее и посоветовал дышать в бумажный мешок, если приступ еще
когда-нибудь повторится.
Я решил вернуться в мексику, чтобы спросить совета у Горды. Когда я
рассказал ей о диагнозе доктора, она спокойно заверила меня, что никакой
болезни тут нет, а просто я в конце концов сбросил свои щиты и то, что я
испытываю, является потерей "человеческой формы" и входом в новое
состояние отделенности от человеческих дел.
- Не борись с этим, - сказала она. - бороться против этого - наша
естественная реакция. Поступая так, мы рассеиваем то, что должно
произойти. Брось свой страх и теряй свою человеческую форму шаг за шагом.
Она добавила, что в ее случае распад ее человеческой формы начался у
нее в матке с отчаянной боли и необычного давления, которое медленно
смещалось - вниз к ногам и вверх к горлу. Она сказала также, что
последствия ощущаются немедленно.
Я хотел записывать каждый нюанс моего входа в это новое состояние. Я
приготовился писать детальный отчет обо всем, что станет происходить, но к
моему великому разочарованию ничего больше не происходило. После
нескольких дней бесплодного ожидания я отбросил объяснение Горды и решил,
что доктор поставил правильный диагноз.
Мне это было совершенно понятно. Я нес ответственность, которая
порождала невыносимое напряжение. Я принял лидерство, которое принадлежало
мне, по мнению учеников, но я не имел никакого представления, как его
вести.
Нагрузка проявилась в моей жизни и более серьезным образом.
Мой обычный уровень энергии непрерывно падал. Дон Хуан сказал бы, что
я теряю личную силу и, значит, обязательно потеряю жизнь.
Дон Хуан настроил меня жить исключительно личной силой, что я понимал
как состояние бытия, отношения порядка между субъектом и вселенной,
отношение, которое не может быть разорвано, не приводя субъекта к смерти.
Поскольку никаких мыслимых способов изменить ситуацию не предвиделось, я
заключил, что моя жизнь подходит к концу. Мое чувство обреченности,
казалось, разъярило всех учеников. Я решил на пару дней уехать, чтобы
рассеять свою хандру и их напряжение.
Когда я вернулся, то обнаружил, что они стоят снаружи у дверей дома
сестренок так, как если бы они меня ждали. Нестор подбежал к моей машине
прежде, чем я выключил мотор, он прокричал, что Паблито сбежал. Он ушел,
чтобы умереть, сказал Нестор, в городе Тула, на месте его предков.
Я был в ужасе. Я чувствовал себя виновным.
Горда не разделяла моего отношения к происходящему. Она сияла,
светясь удовлетворением.
- Этому красавчику лучше умереть, - сказала она. - все мы теперь
будем жить гармонично, как и должны были. Нагваль говорил, что ты внесешь
перемену в наши жизни. Что ж, ты ее принес - Паблито нам больше не
досаждает. Ты от него избавился. Посмотри, как мы счастливы. Нам без него
лучше живется.
Я был вне себя от ее бесчувственности. Я сказал так жестко, как
только мог, что дон Хуан дал нам всем форму жизни воина. Я подчеркнул, что
безупречность воина требует, чтобы я не позволил Паблито умереть вот так
просто.
- И что же ты собираешься делать? - спросила Горда.
- Я собираюсь взять одного из вас, чтобы жить с ним, - сказал я. - до
того дня, когда вы все, включая Паблито, сможете уехать отсюда.
Они посмеялись надо мной, даже Нестор и Бениньо, которых я считал
самыми близкими к Паблито. Горда смеялась дольше всех остальных, явно
вызывая меня.
Я обратился за моральной поддержкой к Нестору и Бениньо. Они смотрели
в сторону.
Я воззвал к высшему пониманию Горды. Я просил ее. Я использовал все
доводы, какие только приходили на ум. Она смотрела на меня с глубоким
презрением.
- Не будем вмешиваться, - сказала она остальным.
Она улыбнулась мне совершенно пустой улыбкой. Она передернула плечами
и поджала губы, как бы чмокая.
- Мы рады видеть тебя с нами, - сказала она мне, - при условии, что
ты не станешь задавать вопросов и не будешь разговаривать об этом
маленьком своднике.
- Ты, Горда, бесформенный воин, - сказал я, - ты сама мне это
говорила. Почему же ты тогда судишь Паблито?
Горда не ответила. Но она приняла удар. Она поморщилась и отвернулась
от моего взгляда.
- Горда с нами! - закричала Жозефина высоким визгливым голосом.
Три сестренки окружили Горду и затолкали ее внутрь дома. Я последовал
за ними. Нестор и Бениньо тоже вошли.
- Что ты собираешься делать? Взять кого-нибудь из нас силой? -
спросила Горда.
Я сказал им всем, что считаю своим долгом помочь Паблито и что я стал
бы делать то же самое для любого из них.
- Ты действительно думаешь, что осуществишь это? - спросила Горда с
глазами, горящими от злости.
Я хотел яростно закричать, как уже сделал однажды в их присутствии.
Но теперь обстоятельства были иными. Я не мог это делать.
- Я собираюсь взять Жозефину, - сказал я. - я - нагваль.
Горда собрала маленьких сестренок и прикрыла их своим телом. Они уже
собирались взяться за руки, но что-то во мне знало, что если они это
сделают, их объединенная сила станет пугающей и мои усилия забрать
Жозефину будут тогда напрасными. Моим единственным шансом было ударить их
прежде, чем они успеют соединиться. Я толкнул Жозефину обеими ладонями
так, что она волчком вылетела на середину комнаты. Прежде, чем они смогли
вновь собраться в группу, я ударил лидию и розу. Они согнулись от боли.
Горда бросилась на меня с такой яростью, какой я раньше никогда не видел в
ней. Это было похоже на атаку дикого зверя.
Вся ее концентрация была в едином броске ее тела. Если бы она меня
ударила, то убила бы. Она промахнулась на дюйм мимо моей груди. Я схватил
ее сзади в охапку и мы покатились вместе на землю. Мы катались и катались,
пока полностью не выдохлись. Ее тело расслабилось. Она начала гладить
тыльную сторону моих рук, которые были крепко сцеплены у нее на животе.
Тут я заметил, что Нестор и Бениньо стоят у дверей. Оба они,
казалось, были на грани физического обморока.
Горда смущенно улыбнулась и прошептала мне на ухо, что рада, что я
одолел ее.
Я увез Жозефину к Паблито. Я чувствовал, что она - единственная из
всех учеников, кто искренне нуждается в том, чтобы за ней кто-то ухаживал,
а Паблито меньше всех раздражал ее. Я чувствовал, что его чувство рыцаря
заставит его придти ей на помощь, поскольку она будет в такой помощи
нуждаться.

Месяц спустя я опять вернулся в мексику. Паблито и Жозефина
вернулись. Они жили вместе в доме Хенарос и делили его с Бениньо и розой.
Нестор и Лидия жили в доме Соледад, а Горда жила одна в доме сестричек.
- Тебя не удивляет наша новая аранжировка жилья? - спросила Горда.
Мое удивление было более, чем очевидным. Я хотел узнать все, что
стояло за этой новой организацией.
Горда сухим тоном дала мне понять, что за всем этим, насколько ей
известно, не было ничего.
Они изображали себе жизнь парами, но не как пары в обычном понимании.
Она добавила, что вопреки тому, что я могу думать, они были безупречные
воины.
Новая форма была довольно приятной. Все, казалось, полностью
успокоились. Не было больше ни подначек, ни вспышек конкуренции между
ними. Они стали одеваться в том стиле, какой был принят у индейцев этого
района. Женщины были одеты в длинные широкие юбки в складку, которые почти
касались пола. Они одевали темные шали и заплетали волосы в косы.
Исключением была Жозефина, которая всегда носила шляпу. Мужчины носили
легкие белые штаны и рубашки, а на голове соломенные шляпы. Все были обуты
в самодельные сандалии.
Я спросил у Горды о причине их нового одеяния. Она сказала, что они
готовились уехать. Раньше или позже с моей помощью или без нее, но они
собирались покинуть эту долину. Они хотели бы отправиться в новый мир, в
новую жизнь. Когда они это сделают, они признают перемену. Чем дольше они
носят индейскую одежду, тем более резким будет переход на одежду города.
Она сказала, что их обучали быть текучими, чувствовать себя легко в
любой ситуации, в какой бы они ни оказались, и что я был обучен тому же.
Моей задачей было обращаться с ними с легкостью вне зависимости от
того, как они вели себя по отношению ко мне. Их задачей, с другой стороны,
было покинуть свою долину и поселиться где-либо еще, чтобы убедиться могут
ли они быть такими текучими, какими полагается быть воину.
Я спросил ее, каково в действительности ее мнение о наших шансах на
успех. Она сказала, что на всех наших лицах начертано поражение. Горда
резко изменила тему разговора, сказав, что в своем сновидении она смотрела
в гигантское узкое ущелье между двумя огромными круглыми горами. Она
считала, что эти круглые горы ей знакомы, и хотела, чтобы я отвез ее в
город, расположенный неподалеку. Она считала, не зная почему, что эти две
горы расположены там и что указание, полученное ею в ее сновидении,
состояло в том, чтобы мы оба отправились туда.
Мы выехали, когда начало светать. Я уже как-то проезжал через этот
город. Он был очень небольшим, и я не помнил в его окрестностях ничего
похожего на видение Горды. Вокруг него были только размытые холмы.
Оказалось, что двух больших гор там действительно не было или же, если они
и были, мы не смогли их найти.
Однако в течение двух часов, которые мы провели в этом городе, нас не
оставляло ощущение, что мы знали что-то неопределимое - чувство, которое
временами переходило в уверенность, а затем опять отступало во тьму и
просто в раздражение и замешательство. Посещение этого города странным
образом взволновало нас или же, лучше сказать, что по неизвестным причинам
мы стали очень беспокойными. Я глубоко ушел в совершенно нелогичный
конфликт. Я не помнил, чтобы когда-нибудь останавливался в этом городе, и
все же я мог поклясться, что я не только бывал тут, но даже какое-то время
жил здесь. Это не было отчетливым воспоминанием. Я не помнил улицы или
дома. То, что я ощущал, было смутным, но сильным предчувствием, что нечто
вот-вот прояснится в моем мозгу. Я не знал, что именно, - возможно, просто
какое-то воспоминание.

<< Пред. стр. 84 (из 284) След. >>

Список литературы по разделу