<< Пред. стр. 86 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу
когда нам принесли еду, оказалось, что она так же голодна, как и я.
Еда полностью расслабила нас.
Позднее, тем же вечером, мы сидели на скамейке. Я удерживался от
разговора о том, что с нами произошло, до тех пор, пока мы не сможем там
сесть. Горда сначала ничего не хотела говорить. Мой ум был в странном
состоянии возбуждения. У меня были подобные моменты с доном Хуаном, но,
как правило, они были связаны с последствием галлюциногенный действий.
Я начал с того, что описал Горде то, что я видел. Что больше всего
поразило меня в светящихся яйцах, так это их движения. Они не шли. Они
двигались плывущим образом, и, однако, они двигались по земле. То, как они
двигались, не было приятным. Их движения были скованными, деревянными,
порывистыми. Когда они находились в движении, вся форма яйца становилась
меньше и круглее. Они, казалось, прыгали или дергались, или встряхивались
вверх-вниз с большой скоростью. Это вызвало очень неприятное нервное
чувство. Пожалуй, ближе всего я могу описать физическое неудобство,
вызываемое их движением, сказав, что чувство у меня было такое, будто
изображения на экране кино давались с нарастающей скоростью.
Что еще меня заинтересовало, так это то, что я не заметил никаких
ног. Я однажды видел балетную постановку, в которой танцоры изображали
солдат, катающихся по льду на коньках. С этой целью они носили длинные
туники, которые свисали до самого пола. Их ног нельзя было увидеть,
поэтому создавалась иллюзия, что они скользят по льду. Светящиеся яйца,
которые парадом шли мимо меня, создавали впечатление, что они скользят по
пересеченной местности. Их светимость встряхивалась вверх-вниз почти
незаметно для глаза, тем не менее этого было достаточно, чтобы вызвать у
меня болезненное чувство. Когда яйца были в покое, они становились
удлиненными. Некоторые из них были такими длинными и застывшими, что
невольно рождалась ассоциация с деревянными иконами.
Еще более беспокоящей чертой светящихся яиц было отсутствие глаз. Я
никогда так остро не сознавал, насколько сильно мы привязаны к глазам
живых существ. Светящиеся яйца были абсолютно живыми, они наблюдали за
мной с большим любопытством. Я мог видеть, как они, дергаясь вверх-вниз,
перегибались, чтобы посмотреть на меня. Но без всяких глаз.
Многие из этих светящихся яиц имели на себе черные пятна, огромные
пятна ниже среднего сечения. Другие их не имели. Горда рассказала мне, что
размножение воздействует на тела как мужчин, так и женщин, вызывая
появление дыры в нижней части живота, но пятна на этих светящихся яйцах не
казались мне похожими на дыру. Это были участки без светимости, но в них
не было глубины. Те, что имели черные пятна, казалось, были мягкими и
усталыми. Гребень их яйцевидной формы был поникшим (скорлупа их яйца была
морщинистой), он казался темным, непрозрачным по сравнению с остальной их
светимостью. С другой стороны, те, кто не имел пятен, были раздражающе
яркими. Они казались мне опасными. Они вибрировали, наполненные энергией и
белизной.
Горда сказала, что в момент, когда я положил свою голову на ее, она
тоже вошла в состояние, напоминающее состояние сновидения. Она
бодрствовала и в то же время не могла двигаться. Она осознавала, что
кругом люди. Затем она увидела, как они превратились в светящиеся пузыри,
а затем в светящиеся яйцевидные существа. Она не знала, что я тоже вижу.
Она думала сначала, что я наблюдаю за ней, но в какой-то момент давление
моей головы стало настолько сильным, что она совершенно разумно заключила,
что я, должно быть, тоже вижу. Лишь после того, как я выпрямился и
оттолкнул молодого человека, трогавшего ее, пока она спала, я сообразил,
что могло случиться с ней.
То, что мы увидели, различалось, так как она отличала мужчин от
женщин по форме каких-то нитей, которые она называла "корни". У женщин,
сказала она, связки нитей напоминают львиный хвост, они растут внутрь от
того места, где находятся гениталии. Она объяснила, что эти корни были
тем, что дает жизнь. Эмбрион, для того чтобы расти, прикрепляет себя к
одному из этих питающих "корней" и полностью съедает его, оставляя только
дыру. Мужчины, с другой стороны, имеют короткие нити, которые очень живы и
плавают почти отдельно от светящейся массы самих тел.
Я спросил ее, что, по ее мнению, было причиной нашего совместного
видения. Она уклонилась от каких бы то ни было комментариев, но попросила
меня продолжать свои рассуждения. Я сказал ей, что, по моему мнению,
единственно очевидным является то, что фактором были эмоции.
После того, как мы с Гордой уселись на любимую скамейку дона Хуана в
начале вечера этого дня, я прочитал стихотворение, которое ему очень
нравилось, я был заряжен эмоциями. Мои эмоции, должно быть, приготовили
мое тело, но я также должен был учесть тот факт, что, занимаясь
сновидениями, я научился входить в состояние совершенного спокойствия. Я
мог отключать свой внутренний диалог и оставаться как бы внутри кокона,
выглядывая через дырочку. В таком состоянии я мог или отбросить часть
контроля, который я имел, или же я мог держаться за этот контроль и
оставаться пассивным без мыслей и желаний. Однако я не думаю, чтобы это
были такие уж значительные факторы. Я считал катализатором Горду. Я
считал, что именно мои чувства по отношению к ней создали условия для
видения.
Горда смущенно засмеялась, когда я рассказал ей, что думал.
- Я не согласна с тобой, - сказала она. - я думаю, что случилось так,
что твое тело начало воспринимать.
- Что ты имеешь в виду, Горда? - спросил я.
Последовала длинная пауза. Казалось, она не то боролась с собой,
чтобы сказать что-то, чего она не хочет говорить, не то пыталась найти
подходящие слова.
- Я не знаю так много всего, - сказала она, - и в то же время я не
знаю, что я знаю. Я помню так много, что в конце концов кончаю тем, что не
могу вспомнить ничего. Я думаю, ты в том же положении и сам.
Я заверил ее, что я этого не осознаю. Она отказалась мне поверить.
- Временами я действительно верю, что ты не знаешь, но временами мне
кажется, что ты играешь с нами. Нагваль рассказывал мне, что он сам не
знал. Мне теперь приходит на память очень многое из того, что о тебе
говорили.
- Что значит, что мое тело начало вспоминать? - настаивал я.
- Не спрашивай меня об этом, - сказала она с улыбкой. - я не знаю,
что ты должен вспомнить, и даже что это за воспоминание. Я сама этого
никогда не делала. Уж настолько-то я знаю.
- Есть ли кто-нибудь среди учеников, кто мог бы рассказать мне об
этом? - спросил я.
- Никто, - сказала она. - я думаю, что я - курьер к тебе, курьер,
который на этот раз может принести тебе только половину послания.
Она поднялась и попросила меня ехать назад, в ее город. Я был слишком
взволнован, чтобы уехать тут же. По моему предложению мы походили по
площади. В конце концов мы сели на другую скамейку.
- Тебе не кажется странным, что мы с такой легкостью можем видеть
вместе? - спросила Горда.
Я не знал, что она имеет в виду, поэтому медлил с ответом.
- Что бы ты сказал, если бы я тебе сказала, что, по моему мнению, мы
уже раньше видели вместе? - спросила Горда, отчетливо выговаривая слова.
Я не мог понять, что она имеет в виду. Она повторила вопрос еще раз,
и все же я не видел в нем смысла.
- Когда мы могли видеть вместе раньше? - спросил я. - твой вопрос не
имеет смысла.
- В том-то и беда, - заметила она. - он не имеет смысла, в то же
время я чувствую, что мы видели вместе раньше.
Я чувствовал озноб и поднялся. Я опять вспомнил то ощущение, которое
было у меня в том городе. Горда открыла рот, чтобы что-то сказать, но
остановилась на полуслове. Она посмотрела на меня, ошеломленная, приложила
руку к моим губам, а затем буквально потащила меня к машине.
Я вел машину всю ночь. Я хотел разговаривать, анализировать, но она
заснула, как если бы намеренно избегала всякого обсуждения. Она была
права, конечно, из нас двоих она была тем, кто понимал ту опасность,
которая возникала при рассеивании настроения при чрезмерном анализировании
его.
Когда мы вышли из машины, приехав к ее дому, она сказала, что мы
совсем не должны разговаривать о том, что случилось с нами в оасаке.
- Но почему, Горда? - спросил я.
- Я не хочу тратить нашу силу, - сказала она. - это путь мага.
Никогда не растрачивай свои достижения.
- Но если мы не будем говорить об этом, мы никогда не узнаем, что в
действительности случилось с нами, - запротестовал я.
- Мы должны молчать по крайней мере девять дней, - сказала она.
- Разве мы не можем поговорить об этом между собой? - спросил я.
- Разговор между собой - это как раз то, чего мы должны избегать. Мы
уязвимы. Мы должны дать себе время оправиться.
3. КВАЗИВОСПОМИНАНИЯ ДРУГОГО "Я"
- Не скажешь ли ты, что происходит? - спросил меня Нестор, когда мы
собрались вместе в тот вечер. - куда вы вдвоем ездили вчера?
Я забыл рекомендацию ла Горды не говорить о происшедшем с нами и стал
им рассказывать, что мы поехали сначала в близлежащий городок и обнаружили
там заинтересовавший нас дом. Всех их, казалось, охватила внезапная дрожь.
Они встрепенулись, посмотрели друг на друга, а затем на Горду, как бы
ожидая, что она расскажет им дальше об этом.
- Что это был за дом? - спросил Нестор.
Прежде чем я начал говорить, Горда прервала меня. Она начала
рассказывать торопливо и почти неразборчиво. Мне было ясно, что она
импровизирует. Она употребляла слова и даже фразы на языке масатек. Она
бросала на меня украдкой взгляды, которые передавали молчаливую просьбу
ничего не говорить об этом.
- Как насчет твоих сновидений, нагваль? - спросила она с облегчением,
как человек, который выпутался из трудного положения. - нам бы хотелось
всем знать обо всем том, что ты делаешь. Я думаю, очень важно, чтобы ты
рассказал нам об этом.
Она наклонилась ко мне и осторожно, как только могла, прошептала мне
на ухо, что из-за того, что произошло с нами в оасаке, я должен рассказать
им о своем сновидении.
- Почему это должно быть важным для вас? - спросил я громко.
- Я думаю, что мы очень близки к концу, - сказала Горда бесстрастно.
- все, что ты сейчас скажешь или сделаешь, представляет для нас сейчас
величайшую важность.
Я рассказал им содержание того, что считал своим настоящим
сновидением. Дон Хуан рассказывал мне, что нет смысла обращать особое
внимание на наши попытки. Он дал мне эмпирическое правило. Если я вижу
одно и то же три раза, то я должен уделить особое внимание этому; в
остальных случаях попытки неофита будут простой ступенью в построении
третьего внимания.
Однажды во сне я увидел, что проснулся, и выскочил из постели, тут же
обнаружив самого себя, спящего в кровати. Я наблюдал себя спящего и имел
достаточно самоконтроля, чтобы вспомнить, что я нахожусь в сновидении.
Тогда я последовал указаниям дона Хуана, которые состояли в том, чтобы
избегать внезапных встрясок и удивлений и воспринимать все спокойно.
Сновидящий, говорил дон Хуан, должен быть погружен в бесстрастное
экспериментирование.
Вместо того, чтобы рассматривать свое спящее тело, сновидящий выходит
из комнаты. Я внезапно оказался, непонятно, каким образом, снаружи
комнаты. И у меня было такое впечатление, что я оказался там мгновенно.
Когда я остановился, то холл и лестница показались мне громадными. Если
что и испугало меня той ночью, так это размеры этих сооружений, которые в
реальной жизни были вполне нормальными. Холл был около 15 метров длиной, а
лестница - 16 ступенек.
Я не мог себе представить, как преодолеть те огромные расстояния,
которые воспринимал. Я находился в неподвижности, а затем что-то заставило
меня двигаться. Однако я не шел, я не чувствовал своих шагов. Совершенно
неожиданно я оказался держащимся за перила. Я мог видеть кисти и
предплечья рук, но не чувствовал их. Я удерживался при помощи какой-то
силы, которая была никак не связана с моей мускулатурой, насколько я ее
знаю. То же самое произошло, когда я попытался спуститься с лестницы. Я не
знал, как ходить. Я не мог сделать ни шага, будто мои ноги были склеены
вместе. Наклоняясь вперед, я мог видеть мои ноги, но не мог двинуть их ни
вперед, ни вбок, ни поднять их к груди.
Казалось, я прирос к верхней ступеньке. Я чувствовал себя чем-то
вроде тех пластмассовых кукол, которые могут наклоняться в любом
направлении до тех пор, пока не примут горизонтального положения лишь для
того, чтобы вес тяжелых оснований поднял их вертикально
<"ванька-встанька">.
Я предпринимал огромные усилия, чтобы идти и шлепал со ступеньки на
ступеньку, как полунадутый мяч. Мне потребовалось невероятно большое
внимание, чтобы добраться до первого этажа. Я никак не могу иначе это
описать. Определенное внимание потребовалось, чтобы сохранить свое поле
зрения, чтобы не дать ему распасться на мимолетные картины обычного сна.
Когда я наконец добрался до входной двери, я не мог ее открыть. Я
пытался отчаянно, но безуспешно. Затем я вспомнил, что выбрался из своей
комнаты, выскользнув из нее, как если бы дверь была открыта. От меня
потребовалось только вспомнить то чувство выскальзывания, и внезапно я был
уже на улице. Было тепло. Особая свинцово-серая темнота не позволяла мне
воспринимать никаких цветов. Весь мой интерес был тотчас притянут к
широкому полю яркого света. Передо мной на уровне глаз я скорее вычислил,
чем воспринял, что это был уличный фонарь, поскольку я помню, что такой
фонарь находился сразу на углу, в шести метрах над землей. Тут я понял,
что не могу привести свое восприятие в соответствующий порядок, чтобы
можно было правильно судить, где есть верх, где низ, где здесь, где там.
Все казалось необычным. У меня не было никакого механизма, как в обычной
жизни, чтобы построить свое восприятие.
Все находилось на переднем плане, а у меня не было желания заниматься
необходимой процедурой настройки восприятия.
Ошеломленный, я находился на улице, пока у меня не появилось
ощущение, что я левитирую.
Я удерживался за металлический столб, на котором висели фонарь и
уличный знак на углу. Сильный ветер поднимал меня вверх. Я скользнул вверх
по столбу, пока не смог ясно разобрать название улицы: Аштон.
Несколько месяцев спустя, когда я снова оказался в сновидении, у меня
уже был репертуар того, что мне надо было делать, глядя на свое спящее
тело. В ходе своих регулярных сновидений я узнал, что в этих сновидениях
значение имеет волевое усилие, а сама реальность тел значения не имеет. Я
выскользнул из комнаты без колебаний, поскольку мне не нужно было
открывать дверей, ни ходить, для того, чтобы двигаться. Именно память
тормозит сновидящего. Холл и лестница уже не были такими большими, какими
они показались мне в первый раз. Я проскользнул с большой легкостью и
оказался на улице. Где пожелал себе передвинуться на три квартала дальше.
Я воспринимал фонари, как очень беспокойное зрелище. Если я фокусировал на
них свое внимание, они разливались неизмеримыми озерами света. Остальные
элементы этого сновидения контролировать было легко. Дома были
необыкновенно большими, но очертания были знакомы. Я колебался, что делать
дальше. А затем, совершенно случайно, я понял, что если я не смотрю
пристально на предметы, а только взглядываю на них, как мы это делаем в
повседневной жизни, то могу приводить в порядок свое восприятие: другими
словами, если я буквально следовал советам дона Хуана и принимал свое
сновидение, как само собой разумеющееся, то я мог пользоваться способами
восприятия, присущими повседневной жизни. Через несколько секунд
окружающее стало контролируемым, хотя и не полностью знакомым.
В следующий раз, когда у меня было подобное сновидение, я отправился
в любимую кофейню на углу. Причина, по которой я ее выбрал, была в том,
что я обычно ранним утром шел туда пить кофе. В своем сновидении я увидел
официантку, работавшую в ночную смену. Я увидел несколько человек, которые
ели за стойкой, а в самом углу стойки я увидел любопытное лицо человека,
которого я видел каждый день бродящим по университетскому городку. Он был
единственным, кто действительно взглянул на меня. В ту же секунду, как я
вошел, он, казалось, почувствовал это. Он повернулся и уставился на меня.
Несколько дней спустя я рано утром, в бодрствующем состоянии, в том
же кафе встретил того же самого человека. Он бросил на меня взгляд и,
казалось, узнал меня. Он очень испугался и стремглав убежал, не дав мне
возможности заговорить с ним.
Когда я еще один раз пришел в то кафе, ход моих сновидений изменился.
Пока я наблюдал за этим через улицу, вид стал совершенно иным.
Я больше не видел знакомых домов. Вместо этого я видел первобытную
картину. Был ясный день, и я смотрел на заросшую долину. Болотистые,
темно-зеленые, похожие на тростник растения покрывали все. Рядом со мной
находился уступ скалы двух-трех метров высотой. Громадный саблезубый тигр
сидел на нем. Я окаменел от ужаса. Мы долгое время пристально смотрели
друг на друга.
Размеры зверя были поразительными, однако он не выглядел гротескным
или непропорциональным. У него была великолепная голова, большие глаза
цвета темного меда, массивные лапы, громадная грудная клетка.
Больше всего на меня произвела впечатление окраска его шкуры. Она
была равномерно-коричневая, почти шоколадная. Цвет меха напоминал
поджаренные кофейные зерна, только мех еще блестел; шерсть была странно
длинной, но гладкой и чистой. Она не была похожа на мех пумы, волка или
белого медведя. Мех выглядел похожим на что-то, никогда мной не виденное.
Начиная с этого времени, для меня стало обычным видеть этого тигра.
Временами эта местность была затянута облаками или накрапывал дождь.
Иногда я видел в долине дождь крупный, проливной. Временами же долина была
залита солнцем. Довольно часто я видел в долине и других саблезубых
тигров. Я мог слышать их своеобразный взвизгивающий рев - крайне
отвратительный звук для меня.
Тигр ни разу не тронул меня. Мы смотрели друг на друга с расстояния
2-3 метров. Тем не менее я мог понять, чего он хочет. Он показывал мне
особый способ дыхания. Я уже дошел в своих сновидениях до такой точки, что
мог настолько хорошо имитировать дыхание тигра, что я начинал чувствовать,
что сам превращаюсь в тигра. Я рассказал своим ученикам, что ощутимым
результатом таких сновидений было то, что мое тело сразу стало более
мускулистым.
Выслушав мой отчет, Нестор поразился, насколько их сновидения
отличались от моих. У них были определенные задачи сновидения. Его задачей
было находить лекарства от болезней человеческого тела. Задачей Бениньо
было предсказать, предвидеть и найти решение всего, что касалось человека.
Задачей Паблито было учиться строить.
Нестор сказал, что именно эти задачи были причиной того, что он
занимался лекарственными растениями. Бениньо имел священные книги. Паблито
был плотником. Он добавил, что до сих пор они только касались поверхности
сновидения и ни о чем существенном они пока говорить не могут.
- Ты можешь думать, что мы много сделали, - продолжал он, - но это не
так. Хенаро и нагваль все сделали для нас и этих четырех женщин.
Самостоятельно мы еще ничего не сделали. Похоже на то, что нагваль учил
тебя иначе, чем нас, - сказал Бениньо очень медленно и значительно. - ты,
<< Пред. стр. 86 (из 284) След. >>
Список литературы по разделу