<< Пред.           стр. 7 (из 35)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 "Когда мы применяем психоаналитический метод, мы не можем, исходя из вышесказанного, ожидать реконструкции событий последних 18 месяцев. Мы можем выяснить, как были организованы эти события: в первый раз - во второй половине второго года жизни, и позднее - с помощью более сильных трансформаций. Опыт первого года жизни может отбрасывать свои тени, но узнавание отдельных образцов из перцептуально-аффективного модуса действия лежит "по ту сторону значения" (Gedo, 1979) вербальной коммуникации. Такие реконструкции должны опираться на результаты наблюдения за невербальным коммуникативным поведением.... Только эмпатийная готовность принятия - а не эмпатийная готовность принятия вместе с эмпатийным пониманием - является основополагающим вспомогательным средством, с использованием которого можно понять самый ранний опыт пациента" (Lichtenberg, 1991, с. 164).
 
 - 99 -
 
  Лихтенберг предполагает, что приобретенное при изучении грудных детей новое знание будет иметь существенное значение для психоаналитической практики. Дополнительным к аспектам основной и фоновой коммуникации и эмпатии следует назвать прежде всего понятие регуляции. Между усилиями и недостаточностью регуляции и интрапсихическими конфликтами существуют комплексные отношения, исследование которых могло бы обогатить понимание личности пациента и его нарушений; оно может привести к тому, что многие регуляторные представления, которые имплицитно содержатся в традиционной аналитической теории, станут более ясными, кроме того, они могли бы, наконец, способствовать разрешению спора о подходах к психологии самости. В этих подходах развиваются представления о регулировании состояния самости, но при этом не дается хотя бы примерного объяснения интрапсихических конфликтов, которые обязательно протекают с нарушениями регуляции (Lichtenberg, 1991, с. 191).
 
 3.10. Концептуализация самости Д. Н. Штерна
 
  Штерн исходит из того, что с самого рождения, то есть сразу после приобретения способности к символизации, у человека имеется превербальное ощущение или чувство самости. Под самоощущением он понимает организованный субъективный опыт без непосредственного рефлексивного осознания самости, которое рассматривается как первично организующий и структурирующий принцип развития. Эта модель завершает становление независимой концепции развития самости.
  Для Штерна развитие самости с самого рождения представляет собой континуум; это развитие неразделимо связано с пережитыми отношениями. В развитии самости он выделяет четыре ступени: проявляющаяся самость, ядро-самость, субъективная самость и вербальная самость.
  Штерн отклоняет концепцию первичного состояния недифференцированности и неорганизованности. Развитие уже на протяжении первых двух месяцев жизни определяется врожденными способностями образовывать отношения и получать когнитивный и аффективный опыт.
  Между вторым и шестым месяцами жизни младенец уже располагает базальным интегрированным ощущением самого себя и других ("sense of a core self"). Оно содержит ощущение когерентности и отделенной от матери телесности; это означает контроль за собственными действиями, ощущение собственных аффектов, протяженности и партнеров по взаимодействию; тогда же начинает формироваться память.
  Штерн обозначает ряд способностей, которые позволяют младенцу открывать то, что он называет "инвариантами самости": ощущение причинности, когерентности, аффективности и истории самости. Он указывает на способ-
 
 - 100 -
 
 ность поддерживать превербальную память самого себя, которая существует вне времени. Возрастающая интеграция этих инвариантов самости происходит с помощью способности к абстрактной репрезентации и с помощью накопления этого повторяющегося опыта посредством "эпизодической памяти" в форме генерализованных репрезентаций взаимодействий (RIG=representation of interactions that have been generalized):
 
 "Пережитый эпизод - в том виде, как он представлен в памяти - представляет собой единство, которое соединяет друг с другом различные атрибуты опыта. Отношения - это то, что царило в реальном происходящем. Если рассматривать их таким образом, то изменяющийся собственный опыт и регулирующая роль, которую играет партнер, связаны между собой не просто заученным способом. Они в большей степени окружены субъективным опытом именно того эпизода, в котором они оба воспринимаются в совокупности с другими атрибутами и сохраняются их отношения друг к другу... Важно запомнить, что RIG являются гибкой структурой, которая представляет собой среднее множества реальных событий и формирует прототип, стоящий за всей совокупностью событий. RIG - это что-то, что ни разу до этого не происходило именно в таком виде, но на него влияет все то, что в действительности однажды произошло" (Stern, 1985, с. 110).
 
  Между седьмым и девятым месяцами жизни ребенок познает "интерсубъективность" на превербальном уровне. Штерн различает три доречевые интерсубъективные формы познания: общий локус внимания, общие интенции и общие аффективные состояния через взаимное согласование аффектов.
  Между 15-м и 18-м месяцами жизни возникает вместе со способностью к символизации и овладением речью новая ступень организации (вербальная самость) с новыми возможностями межличностного отношения: самость становится объектом наблюдения и рефлексии, действия представлены символически в рамках временного исторического и динамического контекста, овладение речью ведет к новым отношениям между ребенком и родителями. С овладением речью связан, конечно, и кризис самопонимания: более ранний глобальный, невербальный и амодальный опыт лишь отчасти может быть передан словами.
  Это отдаление обеих форм интерперсонального опыта и знания о самости, пережитого и представленного вербально, также имеет существенные последствия для значения, понимания и терапии раннего довербального травматического опыта (см. Baumgart, 1991, с. 802; Rohde-Dachser, 1991, с. 224). Эти довербальные генерализованные репрезентации взаимодействий, если впоследствии они не будут трансформированы в символические репрезента-
 
 - 101 -
 
 ции, продолжают действовать бессознательно. Другие символические образы себя вытесняются, так как они не соединимы с центральными саморепрезентациями.
  Таким образом, с одной стороны, идентичность может быть снабжена бессознательными саморепрезентациями, которые сохранены в генерализованных "эпизодических воспоминаниях", но она может также строиться в виде контридентичности под влиянием вытеснения и по-другому переработанных защитой саморепрезентаций. Поэтому идентичность по отношению к бессознательному выступает как неидентичное (см. Bohleber, 1992, с. 362).
 
 3.11. Теория привязанности и ее значение для психотерапии
 
  Теория привязанности, первоначально разработанная Дж. Боулби, приобретает все большее значение в психоаналитических исследованиях (см. Schmidt und Strauss, 1996; Spangler und Zimmermann, 1995; Strauss und Schmidt, 1997).
  С одной стороны, в своей теории привязанности Боулби опирался на психоаналитическую традицию, с другой стороны, он ориентировался на этологические концепции, особенно на концепцию системы привязанности, которая существует наряду с другими системами, регулирующими потребности человека (например, сексуальности и агрессии). Эта система рассматривается в связи с гомеостатическим процессом, регулирует поведение и служит, главным образом, поиску и сохранению близости. Такое поведение соотносится с особыми фигурами привязанности. Система активируется в ситуациях опасности и в особенности тогда, когда ребенок понимает, что достижимость фигур привязанности более не гарантирована. Характерными особенностями или функциями этой системы являются: поиск и сохранение близости, установление надежной базы отношений (Ainsworth, 1982; Ainsworth et al., 1978, 1982) для физического и психического благополучия, а также исходная точка для не существенного для привязанности поведения, отдаленная область убежища, которая в ситуациях угрожающей опасности предлагает защиту, безопасность и утешение (Schmidt und Strauss, 1996, с. 140).
  В ходе своего развития ребенок интериоризирует свой ранний опыт привязанности (включая способность к вчувствованию и ответные реакции матери и других важных фигур привязанности) как "внутреннюю рабочую модель" этого опыта отношений со значимыми ранними объектами. Такая модель определяет рамки отношений, то, насколько кто-либо может ожидать близости и надежности от партнера в отношениях, и насколько он сам чувствует ценность любви и внимания, то есть может допустить близость. В зависимости от акту-
 
 - 102 -
 
 ального окружения, в котором формируется характер привязанности, развиваются различные образцы привязанностей или стилей как результат интернализированного опыта привязанностей: надежный, ненадежно-избегающий, ненадежно-амбивалентный и дезорганизованный.
  Впоследствии многочисленные исследователи рассматривали эти стили привязанностей с различных позиций. Несмотря на множество оставшихся открытыми вопросов, как общий итог этих исследований в рамках психологии развития выступает идея о том, что привязанность сильно и неразрывно связана с переживаниями и поведением человека, и что с высокой долей вероятности можно говорить о сохраняющейся стабильности стилей привязанности (Schmidt und Strauss, 1996, с. 144).
  Между тем, в литературе существует немало общих рассуждений относительно важности этих вопросов для концептуализации психотерапии и для понимания психопатологии. Келер (Koehler, 1992, 1995), которая детально анализировала клиническое использование концепций и результатов исследований в рамках теории привязанности в контексте психоаналитической терапии, пишет в этой связи следующее:
 
 "Чем больше узнает аналитик с помощью исследования новорожденных и младенцев о нормальных и патологических процессах первого года жизни, тем глубже он сможет понять пациента, эмпатийно проникнуть в его переживания" (Koehler, 1995, с, 79).
 
 3.12. Выводы
 
  Обобщая, необходимо подчеркнуть следующее: мы показали, как проистекающее из первых теоретических построений Фрейда понятие объектных отношений приобрело большое значение в клинических наблюдениях и опыте, в особенности при непосредственном наблюдении за новорожденными и младенцами, и нашло свое отражение в практической и теоретической областях. Этот путь развития связан с именами самого Фрейда, а также Мелани Кляйн, Балинта, Винникотта, Хартманна, Шпитца, Малера, Якобсон, Сандлера и Кернберга. Нужно подчеркнуть также относительность ранних теорий психоанализа, прежде всего теории влечений: под влиянием новых данных об объектных отношениях они пересматриваются, однако в целом не отвергаются (см. Eagle, 1988, с. 21; Kernberg, 1997).
  В свете результатов последних наблюдений за новорожденными и младенцами, которые проводились преимущественно с помощью использования электронной техники, начался новый виток противостояния с традиционной психоаналитической теорией. В комментариях к результатам исследований Лихтенберга и Штерна мы попытались показать, как усилия направляются либо на
 
 - 103 -
 
 интеграцию новых данных в более старые теории (Лихтенберг), либо на формулирование новых подходов к пониманию врожденных и действующих в раннем детстве детерминант нормального или нарушенного развития и их последствия (Штерн). Как результат этой дискуссии возникли разнообразные модификации психоаналитических методов и техник терапии, а также новые концепции терапии (прежде всего венгерская школа психоанализа (Ференчи, Кляйн, Фейрнберн, Балинт, Винникотт и др.). Кроме того, интересными и конструктивными в плане диагностики и терапии представляются и изложенные выше идеи Штерна и Лихтенберга.
 
 4. АФФЕКТЫ В ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ
 
 4.1. Аффекты в учении Фрейда
 
  Понятие аффекта и соответствующие клинические феномены занимали Фрейда уже в первых его работах. Сначала он понимал аффект как нечто чисто количественное. Так, в 1894 году он пишет, что "следует отличать от психических функций нечто (суммарный аффект, сумма возбуждения), что обладает всеми особенностями количества, хотя у нас и нет средства для его измерения, нечто, способное увеличиваться, уменьшаться, переноситься, разряжаться и распространяться по следам памяти, почти как электрический заряд по поверхности тела" (ПСС I, 1894, с. 74).
  Фрейд разграничивает аффект и представление (след воспоминания), а также описывает три варианта существования аффекта: конверсию, перенесение и превращение в страх. Говоря о конверсии, он полагает, что свойственный непереносимым представлениям суммарный аффект, связанная с ними сумма возбуждений, переводится в телесное измерение (ПСС I, 1894, с. 63). При перенесении речь идет о том, что неизменный уменьшающийся аффект как таковой отделяется от непереносимых представлений и помещается в любом представлении, с помощью которого непереносимые представления подавляются, исключаются из воспоминаний (ПСС I, 1894, с. 68-69). Превращение в страх Фрейд описал в связи с неврозами страха, при которых накопленное сексуальное возбуждение из-за недостающих возможностей переработки не превращается в психическое либидо, но уже прямо на соматическом уровне переводится в форму страха (ПСС I, 1894, с. 342).
 
 - 104 -
 
  В предпринятом Фрейдом (1900) масштабном критическом рассмотрении снов аффекты четко отделяются от представлений. Это может быть связано с тем, как предполагает Грин (Green, 1979), что Фрейд, в своем стремлении доказать существование бессознательного, ориентировался на механизм вытеснения. Однако вытеснение относится только к представлениям, тогда как защита от аффектов состоит в подавлении или торможении. С помощью связанных с речью представлений доступ к бессознательному становится более объективированным, чем с помощью интуитивно понятых аффектов. Фрейд говорит о "разновидностях мыслей, способных к аффекту", о том, что представленные в снах противоположные виды мыслей могут привести к торможению аффектa; это торможение является следствием цензуры снов, а цензура снов имеет дело с защитой, которая позже подчиняется Эго.
  На этапе разработки метапсихологии (1915-1919) Фрейд занимается "развитием вытеснения" аффективного кванта. Он пишет следующее:
 "В прежних описаниях мы обращались к вытеснению представления влечения и понимали под этим представление или группу представлений, которые, происходя из влечений, приводятся в действие определенным квантом психической энергии (либидо, интерес). Клинические наблюдения вынуждают нас выделить части в том, что мы до сих пор понимали как единое, поскольку они показывают, что наряду с представлением учитывается и нечто другое, что представляет влечение; можно наблюдать вытеснение, которое совершенно отлично от вытеснения представлений. Для этого другого элемента психической репрезентации стало обычным название квант аффекта; влечение отделилось от представления и обнаружило соответствующее количественное выражение в процессах, которые можно обозначить как аффекты ощущений" (ПСС X, 1915, с. 254).
 
  Фрейд здесь не считает нужным различать репрезентации представлений и влечений; он отказывается понимать репрезентации влечений как совокупность репрезентаций представлений и аффекта, или репрезентаций аффекта. Грин предполагает, что это упущение проистекает из существующего, по мнению Фрейда, противоречия между аффектом и репрезентацией: фактически, представление можно репрезентировать как образ восприятия; в нем словно есть что-то статическое, перманентное, в то время как аффект является динамическим, изменяющимся. Речь идет о встречающемся у Фрейда различении между представлением как следом памяти и аффектом как процессом разрядки. Все же представления, язык, как и психические операции в целом, связаны с мобилизацией энергии, пусть даже и со сравнительно малым ее количеством, и поэтому их следует понимать как процессы разрядки. Различение представлений и аффектов перестает быть столь жестким, как прежде (см. Green, 1979, с. 691).
 
 - 105 -
 
  Фрейд описывает три варианта существования количественного фактора (кванта аффекта) репрезентации влечений:
 
 "Влечение или полностью подавляется, тогда мы не находим никаких его следов, или проявляется как так или иначе количественно измеряемый аффект, или преобразуется в страх. Две последние возможности ставят перед нами задачу понять превращение психических энергий влечений в аффекты и в особенности в страх как новый вариант развития инстинкта" (ПСС X, 1915, сс. 225-256).
 
  Таким образом, именно страх приобретает возрастающее значение в рассмотрении Фрейдом аффекта. Далее он пишет:
 
 "Мы помним, что мотив и намерение подавления были ничем иным как уменьшением неудовольствия. Из этого следует, что судьба кванта аффекта репрезентаций в дальнейшем становится важнее судьбы представления, и что это решает оценку процесса подавления. Если с помощью подавления не удается предотвратить появление ощущения неудовольствия или страха, тогда мы можем сказать, что подавление не удалось, хотя оно стремилось достигнуть своей цели в составляющей представлений. Конечно, неудавшееся подавление требует от нас большего интереса, чем удавшееся, которое остается по большей части вне сферы нашего изучения" (ПСС X, 1915, с. 256).
 
  При попытках Фрейда заново определить психический аппарат вне рамок топографической теории, что в 1923 году привело к формулированию структурной теории, снова встал вопрос о бессознательных аффектах, в особенности, бессознательном чувстве вины. В этой связи Фрейд сравнивал внутренние восприятия, к области которых относятся аффекты, с внешними.
 
 "Внутреннее восприятие отражает ощущения процессов из самых различных, в том числе, конечно, и самых глубинных слоев психического аппарата. Они плохо изучены; в качестве наиболее яркого их образца могут выступать процессы ряда удовольствие-неудовольствие. Они - более древние, элементарные, чем продуцируемые извне, могут осуществляться в состоянии затуманенного сознания. С другой стороны, об их большом экономическом значении и метапсихологическом обосновании я уже говорил. Эти ощущения мультиокулярны, как и внешние восприятия, они могут одновременно иметь источники в нескольких местах и обладать при этом различными (даже противоположными) качествами..." (ПСС XIII, 1923, с. 249).
 
  Становится понятнее, что эти различия между внутренним и внешним восприятием рассматриваются теперь как менее явные, чем прежде; подчеркивается прежде всего выразительная интенсивность содержания внутренних восприятии, особенно имеющих телесную основу. С этого момента Фрейд начи-
 
 - 106 -
 
 нает рассматривать различия между возбуждениями влечений и аффектами как менее выраженные. Это уже не представления, которые характеризуют влечение. Сложным остается, однако, вопрос о бессознательном аффекте. По этому поводу говорится:
 
 "... если движение вперед прекращается, тогда они осуществляются не как ощущения, хотя внутреннее соответствующее другое в процессе возбуждения остается прежним. Короче, не совсем корректно говорить о бессознательных ощущениях, сохраняя аналогию с бессознательными представлениями. Различие заключается в том, что для бессознательного представления сначала должно быть создано связующее звено, чтобы перевести его в сознание, в то время как для ощущения, которое развивается прямо, в этом нет необходимости. Другими словами: выделение сознательного и предсознательного не имеет для ощущения никакого смысла, предсознательное здесь выпадает, ощущения либо сознательны или бессознательны. Также, если они связаны со словесными представлениями, это происходит не из-за осознания, они сознательны с самого начала" (ПСС XIII, 1923, с. 250).
 
  Как заключает Грин, в соответствии с этим можно говорить о нескольких модусах существования в бессознательном и в особенности о бессознательной модальности аффекта. Относительно различий между представлениями и аффектом Грин говорит следующее:
 
 "Аффекты невозможно напрямую связать со словесными следами воспоминаний..., язык при артикуляции аффекта ограничивает его. Вербализация "индуцирует" аффект, по большей части, непрямыми путями. Аффект - это самостоятельная субъективная модальность, поэтому его экспрессивное измерение не исключается из семантического материала. Предпосылкой тому является коммуникативное посредничество от аффекта к аффекту или консенсус о словесных посланиях, которые относятся к аффективным посланиям, при этом словесная информация имеет лишь характер намека" (Green, 1979, с. 696).
 
  Введение структурной теории позволило Фрейду пересмотреть теорию страха. Речь в ней шла о том, чтобы лучше понимать и отличать друг от друга различные клинические формы проявления страха, равно как и их генез: ограниченные формы страха при неврозах переноса; менее очерченные, сильные, повторяющиеся проявления страха при травматическом страхе; формы страха с соматическим компонентом, которые наблюдаются при актуальных неврозах и неврозах страха; и, наконец, кажущийся исчезнувшим страх в случае нейтрализации. Что касается генеза, то соответственно клиническому опыту различают страх, возникающий из-за угрозы потери объекта, из-за потери любви, из-за угрозы кастрации, а также страх Суперэго.
 
 - 107 -
 
  Существенным шагом в построении теории было на тот момент выделение сигнального страха и травматического страха, а также акцент на роли, которую играет Эго при срабатывании страха. Если сигнальному страху придается функция значения, то травматический страх, который прорывается через порог раздражения, приобретает энергетическую функцию.
 
 "Благодаря выделению сигнальной функции аффекта теория допускает в аффективной жизни возможность функционирования образов, аналогичных мышлению. Возможность отпора небольшого энергетического вклада при сигнальном страхе соответствует способу, с помощью которого психический аппарат проверяет внешний мир посредством небольшого энергетического вклада (ПСС XV, 1933, с. 96). Пропасть между аффектом и мышлением уменьшается, аффект - уже не просто фактор, который мешает мышлению" (Green, 1979, с. 698-699).
 
  Соотнося свои размышления с клиническими наблюдениями и знаниями, Фрейд в последней теории инстинктов и структурной теории уделял все большее внимание тенденции отказываться от первоначального равновесия между представлением и аффектом в пользу последнего и за счет первого. В связи с этим сильнее подчеркивалось значение страха и различия между его аспектами, но прежде всего инстинкт рассматривался все более и более независимо от его содержания (Green, 1979, с. 726-727).
  В чем важность этого изменения для психоаналитической теории? Фрейд во своей второй теории страха (1926) соотнес возникновение страха с Эго ("Эго является пристанищем страха"); он понимал страх как сигнал. Этот сигнал запускает вытеснение или защиту другого рода, когда восстанавливаются представления или группы представлений, которые соответствуют представлениям пережитой в детстве катастрофы, запустившей в свое время непереносимое неудовольствие, вызванное инфантильными желаниями (инстинктами), а далее страхом. Защита, запускаемая сигналом страха, должна предотвратить повторное переживание таких неприятных событий, поскольку они связаны с непереносимым страхом. Этот процесс осуществляется бессознательно и имеет важную для индивида защитную функцию.
  Страх здесь выполняет роль бессознательного посредника или коммуникатора между представлениями (следами воспоминаний), которые в свое время мобилизовали страх (непереносимое неудовольствие), и теми представлениями или группами представлений, которые стоят на службе защиты. После своего первого появления, вызванного ремобилизацией ранних катастрофических событий, страх становится пусковым сигналом для мероприятий защиты. Таким образом, он включается в ход событий, следующих внутренней логике; он является квази-важным звеном в "цепочке мыслей".
 
 - 108 -
 
  Если мы говорим о страхе как о звене "цепочки мыслей", тогда следовало бы уточнить, что он является частью цепочки представлений; сигнальный страх связан с определенной опасностью, представлением чего-то плохого, угрожающего, что могло бы случиться в будущем. Представление "опасность" стало бы провоцировать возникновение аффекта; в 1900 году Фрейд говорил о "мыслях, способных к аффектам".
  Страх при травме или травматический страх (ПСС XIV, 1926, с, 199) не имеет описанного выше сигнального характера; здесь в большей мере речь идет о страхе, который точно так же был мобилизован из-за внутренних опасностей. Он так усиливается в своей интенсивности переживания неудовольствия, что пробивает себе дорогу в область сознательных переживаний, прорывая защиту от раздражителей и вытеснение. Из-за того, что он не обладает сигнальной функцией, он не может - бессознательно - исключить угрожающую внутреннюю опасность с помощью запуска соответствующих механизмов защиты. Травматический страх воцаряется в большей степени в бессознательных переживаниях субъекта, при этом он не может быть использован для ориентировки и регулирования поведения. Он лишь способствует переживанию того, что нечто плохое, катастрофичное, сильно угрожающее актуально существует, при этом не позволяя выявлять представления или цепочки представлений, которые могут сделать это нечто доступным для идентификации и понимания. Также как и в случае невроза, речь здесь идет о ре-травматизации, о ре-мобилизации внутренней ситуации опасности, которая в тоже время формирует защиту, хотя и менее организованную, примитивную и недостаточную. Опасность может состоять, например, в ре-мобилизации сильно угрожающих репрезентаций объектов или частных объектов. Она может возникать из конфронтации с примитивными, не интегрированными, не регулируемыми импульсами влечений. Страх, прорывающийся в сознательные переживания, лишь в очень незначительной степени обладает защитной функцией, так как он только уведомляет личность, что внутренняя ситуация является угрожающей, без дальнейшего ее уточнения (см. Heigl-Evers und Heigl, 1982a; Heigl-Evers und Rosin, 1988).
 
 4.2. Аффекты в концепциях Якобсон, Сандлера, Бреннера и Кернберга
  Среди авторов, которые очень подробно занимались теорией и клиникой аффектов, стоит отметить Якобсон. Аффекты и чувства являются, с ее точки зрения, как выражением самости, так и ответами на внешние раздражители и служат преимущественно для направленной на себя разрядки внутри и направленной на объект разрядки вовне (1964, 1973, с. 96). В детском развитии жизнь чувств и фантазий проявляется преимущественно в так называемом аффектив-
 
 - 109 -
 
 ном языке органов; он присутствует до определенной степени также в жизни чувств нормального взрослого, особенно в состояниях страха и возбуждения и при других манифестациях "ресоматизации" аффектов (Schur, 1955). Под аффективным языком органов Якобсон понимает "психофизиологические проявления чувств и фантазий ребенка на первых стадиях его развития", которые охватывают не только незаметные, но и видимые внутренние физиологические процессы (вазомоторные и секреторные феномены, а также те, что связаны с оральными и выделительными функциями). Якобсон полагает, что развитие аффективно-моторной активности начинается уже на третьей стадии энергетической и структурной дифференциации с либидозного и агрессивного замещения репрезентаций самости и объектов, причем, конечно, сначала преобладает аффективный язык органов. Уже на этой стадии появляются аффекты сигнального характера (там же, с. 63-64). Затем на более поздней стадии начинающегося формирования Суперэго преобладающим аффективным сигналом становится страх Суперэго (страх вины).
  Иоффе и Сандлер (Joffe and Sandler, 1967b), a также Сандлер (Sandler, 1972) видят в человеческих аффектах проявление уверенности высокого уровня. Уверенность постигается ребенком через переживание чувственных состояний; это происходит в связи с развитием детского мира представлений. Оба автора говорят о нарциссических основах аффекта, поскольку они также служат уверенности индивидуума и, тем самым, нарциссическим потребностям.
  Функция аффекта, по мнению этих авторов, постоянно актуализирована: с его помощью оцениваются образы самости и объекта, чтобы добиться на основании этой оценки идеальных условий для Эго.
  Это особенно характерно на ранней фазе развития ребенка, когда очень большое значение имеет такая помощь в ориентировке и регуляции поведения; объясняется это тем, что на данной фазе процесс познания недостаточно эффективен, а, следовательно, речевая функция и способность к символизированию отсутствуют. Поскольку ребенок в достаточной мере еще не располагает навыками восприятия, познания, управления поведением, чтобы самому регулировать свои нарциссические потребности, эту функцию в значительной мере выполняет мать.
  В семидесятые годы Бреннер (Brenner, 1974, 1975) представил психоаналитическую теорию аффекта, основанную на клинических данных, которые были получены с помощью психоаналитического метода.
  Он рассматривал аффект как ощущение удовольствия или неудовольствия, которое приводится в действие либидозной или агрессивной энергией, то есть связано с дериватами влечений, а также с представлениями или комплексами представлений, которые придают ему индивидуально-специфическую форму. Аффекты развиваются из неспецифической матрицы удовольствия/неудовольствия и формируются переживаниями раннего периода, которые организуются
 
 - 110 -
 
 в представления и цепочки представлений. Как и Фрейд (ПСС XI, 1916/17, с. 410), Бреннер считал, что ядро некоторых аффектов определяется переживаниями, которые появились в филогенезе, то есть относятся к врожденному имуществу человеческого существа.
  Тезис постепенного развития и дифференциации аффектов из недифференцированной матрицы удовольствия/неудовольствия на основании результатов новейших дифференциальных исследований аффектов может считаться устаревшим (см. Krause, 1991).
  Бреннер считает, что аффекты связанны не только с удовлетворением или фрустрацией дериватов влечений; он, как и Якобсон (Jacobson, 1953), видит их в большей степени связанными с созреванием и развитием Эго и Суперэго (Brenner, 1986, с. 66). Он классифицирует аффекты согласно категориям удовольствия и неудовольствия и, соответственно, выделяет счастье (радость), страх и депрессивный аффект.
  Хотя отношения между аффектом и влечением сегодня следует рассматривать иначе, чем это делал Бреннер, представленные им варианты ощущения счастья, страха и депрессивного аффекта остаются до сих пор существенными для клинической практики. Эти варианты формируются в индивидуальном опыте, который организуется в представлениях или группах представлений; таким образом, каждое переживание аффекта становится индивидуально-уникальным феноменом.
  Бреннер пишет о выделенных им категориях следующее.
  О счастье (или радости):
 
 "Если ощущение удовольствия является интенсивным, то аффект обозначается как экстаз или блаженство. Если в представлении одерживается победа над одним или несколькими людьми, то этот игровой вид счастья определяется как триумф. В зависимости от интенсивности удовольствия, соответствующие представления классифицируются как всемогущество, удовлетворенность собой, как легкое превосходство или самодовольство" (Brenner, 1986, с. 58).
 
  Об аффекте страха:
 
 "Страх - это возбуждение чувств (аффект), которое вызывается антиципацией опасности в Эго... Что-то неприятное происходит... Если опасность воспринимается как острая или непосредственно предстоящая, то можно говорить об ужасе, если неудовольствие интенсивно - о панике. Если неудовольствие выражено слабо и опасность воспринимается как небольшая, как неопределенная или еще далекая, можно свободно говорить о беспокойстве или неприятном чувстве" (Brenner 1986, с. 58).
 
  О депрессивных аффектах, связанных с представлениями несчастья, которое уже произошло:
 
 - 111 -
 
 "Уже в соответствии с интенсивностью неудовольствия можно говорить об унынии, грусти или досаде. Когда представление тоски по потерянному объекту выходит на первый план, можно говорить об одиночестве. Когда у нас, как это выразил Дарвин (1872), "нет надежды на утешение", мы говорим об отчаянии. И о стыде или унижении, когда акцент делается на том, что человека высмеивают или ругают" (Brenner, 1986, с. 60).
 
  В последнее время Кернберг критически рассматривал вопрос о том, какая взаимосвязь устанавливается между аффектом и интериоризованными объектными отношениями. По его мнению, самый ранний интрапсихический опыт - аффект и восприятие - интегрируется в контексте самого раннего единства интериоризованных объектных отношений (1985, с. 110), и поэтому следует говорить о "чистом аффекте" или о "чистом первичном процессуальном мышлении" как о независимых аспектах первичного процессуального функционирования. Кернберг (Kernberg, 1985, с. 110) опирается в этой связи на работы Росса (Ross, 1975) и Шпитца (Spitz, 1972). Шпитц занимает следующую позицию:
 
 "1. Я думаю, что никакой след памяти не может быть сохранен в психической системе без того, чтобы какой-либо из аффектов не был бы в этом задействован.
 
 2. Восприятие, в плане возможности осознания воспринятого, не может протекать без вмешательства аффектов.
 
 3. Чтобы новорожденный мог перешагнуть границы осознания, аффект должен ускорить восприятие. Восприятие может начать существование тогда, когда аффект придал ему длительность, определил биологическое время. Только тогда может развиться когерентность как связь между восприятием и восприятием, восприятием и аффектом" (Spitz, 1972, с. 731, с. 733-734).
 
 4.3. Значение современных исследований аффекта
 
  Теперь следует обратиться к тезису о врожденности некоторых аффектов, который Фрейд в свое время сформулировал недостаточно четко. Можно сказать, "...что уже у новорожденных и преждевременно рожденных можно заметить практически все (за небольшим исключением) наблюдаемые у взрослых образцы иннервации" (Krause, 1983, с. 1022).
  Сигнальную составляющую аффекта, таким образом, можно наблюдать уже после рождения. Здесь имеется в виду интерперсональное сигнальное воздействие аффекта на людей, ухаживающих за младенцем. "У ребенка есть желания, прежде всего инстинктивные желания, сигнальные системы своих чувств, а ухаживающий за ним человек обладает необходимой моторикой и програм-
 
 - 112 -
 
 мами для их удовлетворения" (там же, с. 1024). При достаточно хорошо функционирующих отношениях между матерью и ребенком или отцом и ребенком формируются "структуры, подобные диалогам" (там же, с. 1026), которые оказывают значительное влияние на дальнейшее развитие ребенка.
  При имеющейся на этой фазе биологически обусловленной беспомощности новорожденного это раннее обладание интерперсональной сигнальной составляющей аффектов весьма полезно. Хотя способность к энкодированию, то есть к продукции сигналов, и к декодированию, то есть к пониманию сигналов других, кажется врожденной, преобразование собственных переживаний и чужих знаков в речевые символы таковым не является. Также к врожденным не относятся правила проявлений и переживаний в социальном контексте. Приобретение этого "знания" определяется типом ранних объектных отношений, а также актуальных культурных влияний. Врожденный потенциал младенца "разгорается" во взаимных отношениях с матерью, как сформулировал в рамках представленной им психоаналитической психологии развития Шпитц (Spitz, 1965).
  Для ограниченного числа аффектов посредством моторно-экспрессивных конфигураций можно показать, что они проявляются во всех культурах; их можно наблюдать в культуре и в используемых людьми способах поведения. Относительно определенными являются мимические выражения радости, горя, ярости, отвращения, удивления и ужаса. Культурная инвариантность обнаруживается с помощью визуального материала раздражителей; о ней можно говорить и в связи с моторно-экспрессивной составляющей аффективной системы.
 
 "К первичным эмоциям (первичным аффектам) относятся те, которые могут запускаться определенными визуальными сигналами и тем самым служат регулированию отношений" (Krause, 1990, с. 637).
 
  Аффективная система, как и система влечений, представляет собой часть филогенетического имущества Species humana, его врожденное, филогенетически закрепленное оформление. Наблюдаемое в течение гоминизации "разрыхление" жесткого развития инстинктов сопровождается гипертрофией аффективной системы. Аффективная система возникает из инстинктивной, при этом, конечно же, добавляется и что-то новое: вследствие того, что социальная сигнальная составляющая (аффекта), или возвещение о действии, может быть отделена от мотивационной составляющей, выполнения действия, возникает отсрочка, которая необходима для внутренних и внешних коммуникативных процессов. Если аффект выражается, это свидетельствует о повышенной вероятности определенного способа поведения, однако это не означает, что такое поведение обязательно будет осуществлено. Без биологического разъединения действий по предупреждению и выполнению не возникло бы свободное социальное и мотивационное пространство для социального поведения, направленного на решение проблем (Krause, 1990, с. 638).
 
 - 113 -
 
  В онтогенетическом развитии Эго, связанном с удовлетворением влечений, можно точно так же наблюдать регуляцию отсрочки: она становится возможной за счет возрастающей ориентации Эго, направленной на удовлетворение инстинктов, на принцип реальности и соответствующее применение принципа удовольствия. Также это способствует развитию функции мышления Эго.
 
 "Но затем мы должны сказать, что, собственно, неправильно говорить о контроле принципа удовольствия за протеканием психических процессов. Если бы дело обстояло так, то подавляющее большинство наших психических процессов должно было бы сопровождаться удовольствием или вести к удовольствию, в то время как на самом деле наш опыт противоречит этому заключению. В реальности дело обстоит так, что в психике имеется сильная тенденция к реализации принципа удовольствия, которой определенно противостоят другие силы, так что окончательный исход далеко не всегда соответствует тенденции получения удовольствия...
 
 Вот один из примеров торможения реализации принципа удовольствия. Мы знаем, что первичные способы работы психического аппарата модифицируются в соответствии с принципом удовольствия, и что он с самого начала неприменим, и даже в значительной степени опасен для самоутверждения организма в сложном окружающем мире. Под влиянием инстинктов Эго отдаляется и от принципа реальности, который, не предполагая отказа от окончательного получения удовольствия, требует, однако, отсрочки удовлетворения, отказа от многочисленных возможностей удовлетворения и временной терпимости к неудовольствию на более долгом обходном пути к удовольствию и осуществляет все это. Затем в течение долгого времени принцип удовольствия остается способом реализации с трудом "воспитываемого" сексуального инстинкта; однако принцип удовольствия, независимо от того, соотносится ли он с сексуальным инстинктом или находится в самом Эго, преодолевает влияние принципа реальности, нанося вред организму в целом" (ПСС XIII, 1920, с. 5).
 
  Первичные эмоции или аффекты с их определяющим действие эффектом, могут рассматриваться как структурированное уведомление о действии:
 
 "В структуре этих действий имеется субъект, объект и желаемая интеракция между ними. В соответствии с тем, где находится объект в отношении к позиции субъекта, как оценивается гедонический оттенок ситуации, возникают первичные эмоции" (Krause, 1990, с. 639).
 
  Объект может быть представлен на теле субъекта, например, во рту или в желудочно-кишечной области, или находиться за пределами организма субъекта. Он также может находиться в оптическо-апперцептивном поле субъекта, то есть быть визуально-настоящим, или он может быть вообще не представлен
 
 - 114 -
 
 чувственно, а лишь репрезентирован ментально. В соответствии со своим местоположением объекты переживаются и фиксируются как гастральные, тактильные, визуальные или ментальные сущности (Krause, 1990, с. 641).
  Это существенно для клинической работы, так как восприятие объекта в рамках оптически воспринимаемого телесно-психического единства - это более позднее приобретение. Ранние (гастральные и тактильные) объекты ребенка частичны и неперсонализированы; они играют большую роль, поскольку определяют более поздние переживания при возникновении феноменов преэдиповых, структуральных или базальных нарушений.
  Дальнейшая классификация объектов основывается на опыте, который был получен уже с их помощью и служит целям познания. Это эмпирическое знание может иметь свои корни в филогенезе и базирующихся на нем индивидуальных знаниях. "Это архаичные классификации, которые определяют объект как полезный и благоприятный, в более широком смысле "хороший", или повреждающий, причиняющий боль, в более широком смысле "плохой"... "Плохое для гастральной области - это тошнота, плохое в тактильной области - боль, плохое в оптически-апперцептивном поле - страх/ярость" (Krause, 1990, с. 641).
  В основе третьей классификации, с помощью которой субъект упорядочивает свои объекты, лежит атрибуция относительной власти: чувствует ли субъект свое превосходство над объектом или нет?
  Если определять аффекты (как регулирующие отношения) при помощи названной выше препозиционной структуры: субъект, объект и желаемая между ними интеракция, тогда соответствующая аффекту препозиция всегда должна относиться к той области, в которой проигрывается взаимодействие.
  Так, отвращение отражает желание: ты (объект) выходи из меня (субъекта) вон! Ярость отражает желание, чтобы объект исчез, а субъект при этом остался: Эй, ты, скройся с глаз, а я остаюсь! Страх, напротив, связан с желанием отдалить субъект от области объекта. Печаль (скорбь) представляет собой желание снова реализовать уже однажды имевшееся взаимодействие с объектом в одной из четырех областей (гастральной, тактильной, оптико-аудиальной, ментальной). Отсутствие "злого" объекта сопровождается в момент его ясного ментального представления облегчением и радостью (Krause, 1990, с. 641). Для радости характерно то, что текущая интеракция между субъектом и объектом должна продолжаться: Ты (объект) оставайся, как ты есть!
  Итак, регулирующие отношения аффекты служат преимущественно для определения необходимой и желаемой близости/дистанции с объектом. Нарушения регулирования близости/дистанции играют большую роль в клинике так называемых преэдиповых или структуральных нарушений и диадических нарушений отношений.
 
 - 115 -
 
  На основании эмпирических исследований Краузе (Krause, 1990, с. 630) понимает психический процесс, обозначаемый как аффект, как систему с тремя сферами функций:
  • сфера управления сознательным и бессознательным мышлением и поведением индивидуума,
  • сфера регулирования взаимодействий и, соответственно, совместной социальной жизни,
  • сфера самовосприятия и самооценивания.
  Названные сферы функций делают возможным различение трех групп аффектов: переработки информации, регуляции отношения и рефлексии. Вследствие того, что мы уже достаточно подробно представили регулирующие отношения аффекты, нам следует коротко охарактеризовать и другие группы.
  К аффектам переработки информации относятся любопытство, интерес, удивление, которые признаны первичными эмоциями; эти аффекты служат тому, чтобы перерабатывать раздражители внешнего мира, а также понимать и поддерживать отношения с миром (миром объектов). Когда окружение, из которого они происходят, оказывается в целом доброкачественным и доброжелательным, то в ходе ранней социализации раздражители, исходящие от объектов, можно приспособить к мобилизации аффектов переработки информации. Если эта ассимиляция достаточна, то за счет нее усиливаются когнитивные функции, необходимые для переработки раздражителей. Следующая за мобилизацией удивления, любопытства, интереса переработка раздражителей удается настолько, насколько удовлетворительно осуществляются процессы согласования и единения во взаимодействии матери и ребенка (Krause, 1990, с. 670).
  Любопытство с позиции психологии неврозов было оценено уже Шульц-Хенке. Он говорит о специфичной для человека "сравнительно большой дифференцированности его любопытствующего обращения к миру" (Schultz-Hencke, 1951, с. 24) и обозначает приближение, следуя Бретано и Гуссерлю, как интенциональность.
 
 "... слово "любопытство" - это только наивное, драматическое, репрезентативное выражение. Напряженность играет здесь ту же роль, как и тогда, когда мы говорим о "напряженном" внимании. Мы имеем дело с самой первой формой переживания побуждения, которая также очень значима для психологии неврозов, с формой переживания потребности, которая является характерной для человека и может быть повреждена. Таким образом мир впервые "завоевывается" (Schultz-Hencke, 1951, с. 25).
 
  К аффектам рефлексии относятся вина, стыд и депрессия. Краузе (Krause, 1990, с. 679) исходит из того, "что эмоции рефлексии базируются на интернализированных дериватах первичных эмоций.
 
 - 116 -
 
  Стыд - это интернализированное отвращение к референтной группе или объекту, к которым человек считает себя принадлежащим. Значимые составляющие самости воспринимаются как неподходящие, а самость другого является точкой отсчета. Депрессия - это интернализованная ярость объекта, он не может избавиться от того, чего хотел бы избежать. Страх вины - это интернализованный страх объекта: чего он боится и от чего не может уклониться. Аффекты рефлексии являются предпосылкой относительно независимо функционирующих структур.
  Аффект стыда, на который психоанализ сегодня обращает все большее внимание (см. Hilgers, 1995,1996; Seidler, 1995a, b), связывается Вюрмсером с "... обнаружением слабости, дефекта и скверны" (Wurmser, 1990, с. 85). Стыд разворачивается на двух уровнях: он может относиться как к активности саморазоблачения, так и к содержанию разоблаченного. Этот аффект рассматривается как гарант приватности и интимности. Вюрмсер в своих работах пытается определить психическое переживание как выражение конфликтного процесса. Желание показать себя и быть признанным в своей слабости лежит в основе интенции, которая затем ведет к возникновению стыда. К возникновению стыда она ведет потому, что субъект вместо полного любви принятия встречается с отказом, наталкивается на критику и отвержение. Так, он характеризует стыд как однозначно негативный аффект; стыд применяется для обозначения презираемости, оскорбленности и осмеянности.
  Зайдлер (Seidler, 1990а, 1993а, 1995b, с. 138) понимает стыд как промежуточный аффект, который является предпосылкой гарантированного наблюдения другим, то есть связан с трехсторонними отношениями. Эта способность испытывать стыд связана с переживанием третьего, с переживанием границ между внешним и внутренним, собой и другими, а также самостью и Эго. Для Зайдлера способность испытывать стыд появляется после открытия психического внутреннего пространства, то есть пути доступа к собственным желаниям, фантазиям и стремлениям, которые сначала, как пробное действие, могут предшествовать каждому реальному действию.
  В последнее время в качестве еще одной категории аффектов называют аффекты мстительности (Heigl und Heigl-Evers, 1991). К ним следует отнести озлобленность, гнев, злобу и вражду. Мотивационная или деятельностная составляющая этих аффектов направлена, как правило, на реванш, возмездие и месть. При этом речь нередко идет не просто о временном состоянии чувств, а в значительно большей степени, из-за склонности этого аффекта к взаимному проникновению, о длительном, направленном на возмездие и месть враждебном состоянии (например, в форме длительной затаенной обиды или мизантропии). Они часто определяют переживания пациента на года и десятилетия, не тревожа и не беспокоя его; они могут долгое время влиять на его мимическую иннервацию, создают образцы экспрессивных реакций, запечатляются в
 
 - 117 -
 
 его лице, становятся как бы его второй натурой, составной частью его характера. Как правило, для своего носителя эти аффекты являются созвучными его Эго и не вызывают у него чувства вины; его не беспокоят ни качество, ни интенсивность, ни постоянство этих аффектов.
  Обычно в основе этих эмоций лежит переживание того, что "со мной случилась ужасная несправедливость". Эта несправедливость впервые переживается уже в раннем детстве, нередко в связи с травмирующим опытом или с ранними объектами, которые воспринимаются как плохие, которые были интроецированы, отделены и за счет этого лишены дальнейшей обработки. Отсюда аффекты мстительности являются архаичными аффектами, они настраивают субъекта на возмездие и месть, поэтому примирение не является категорией его переживаний. Они имеют тенденцию к разрядке и, соответственно, побуждают к действиям, направленным на возмездие и месть, действиям, которые связаны, как правило, с интенсивным удовлетворением, прежде всего в смысле морального удовлетворения (несправедливость искупается).
  Трагедия детства, которая не может быть прощена и забыта, часто состоит в травмирующем унижении, которое происходит на преэдиповых фазах, в нарциссическом повреждении, в травмах, которые внезапно разрывают связанную с доверием симбиотическую фантазию. Таким образом, потерянная грандиозность самости восстанавливается на анальной фазе в смысле всесилия (Я - безупречный праведник, никто не имеет права меня осуждать).На эдиповой фазе на этом основании не принимается отцовский авторитет; значимые идентификации с родительскими объектами не происходят или осуществляются недостаточно, и развитие структуры Суперэго остается дефицитарным. Такие травматические унижения ведут в аффективном переживании ребенка к фиксированному ожесточению по отношению к виновнику унижения; эта злопамятность означает, что мотивация мести постоянно подпитывается и может долгое время присутствовать в жизни (Heigl-Evers, 1968b; Heigl und Krause, 1993).
 
 4.4. Значение аффектов в диагностике и терапии
 
  Если обратить внимание на то, каким аффектам преимущественно уделялось внимание в ходе развития психоаналитической теории, то получается следующее: Фрейд с самого начала изучал аффект, который выполняет при внутрипсихической переработке конфликта сигнализирующую функцию, а именно аффект страха, запускающего защиту, к которому позже Бреннер (Brenner, 1974, 1975, 1986) добавил равным образом запускающий защиту депрессивный аффект неудовольствия. Наряду с этим, в связи с разработанной им моделью кон-
 - 118 -
 
 фликта, в ранних построениях Фрейда уже играли роль аффекты вины и стыда, особенно аффект неосознанной вины. В первых работах Фрейд также занимался аффектами, которые проявляются в отношениях к объектам и имеют значение независимо от инстинктов, аффекты любви и ненависти.
  В постфрейдистской фазе в связи с концепцией самости и нарциссизма, а также идеального Я, Эго-идеала и Суперэго в поле внимания вернулись аффекты вины и стыда.
  Для постфрейдистского учения об объектных отношениях особенно интересной стала межличностная сигнальная функция аффектов (Enke, 1989; Krause, 1983, 1990; Moser, 1978, 1983, 1985; Spitz, 1965). Большего внимания удостоились также регулирующие отношения или первичные аффекты, особенно хорошо исследованные эмпирически в контексте современных наблюдений за новорожденными (Emde, 1991; Lichtenberg, 1991; Stern, 1985). Обозначаемые отныне, как аффекты рефлексии, вина и стыд стали предметом как социально-психологических, так и психоаналитических исследований; соответственно различным подходам к исследованиям они по-разному оцениваются и интерпретируются (см. Hilgers, 1996; Krause, 1990; Seidler, 1993, 1995b; Wurmser, 1981). Их значение для отношения индивидуума к себе самому в дальнейшей жизни пока глубоко не изучено. Это справедливо также для аффектов мстительности, на которые исследователи обратили особое внимание в последние годы (Heigl und Heigl-Evers, 1991), и особенно проявляющихся при вызванных травмами или структуральных, обусловленных развитием, нарушениях.
  Для описания и диагностического понимания аффективных нарушений при различных психогенных формах заболеваний в диагностике и терапии оказалась полезной предложенная Краузе ориентировочная схема разделения аффективной системы на подсистемы:
  1) экспрессивный компонент на периферии тела в виде выражений лица и вокализаций; при этом речь идет о тех неречевых сигналах, информационное содержание которых решающим образом продолжает и дифференцирует сигналы речевых сообщений;
  2) психофизиологический компонент активации или деактивации автономной эндокринной системы; на этот компонент следует обратить внимание при выпадении экспрессии, как это нередко проявляется, например, при психосоматических нарушениях;
  3) мотивационный компонент с его реализацией на уровне поведения с помощью телесной мускулатуры и манеры держать туловище, который оказывает тот же эффект, что и экспрессивный сигнал; на него особенно следует обратить внимание при истерических симптомах в произвольной мускулатуре, когда, как правило, выпадает или слабо представлена мимическая экспрессия;
  4) осознанное восприятие телесных компонентов;
 
 - 119 -
 
  5) обозначение и оценка восприятия сложившейся ситуации, а также присоединение к области самости или объекта; четвертый и пятый компонент являются важным потому, что если они выпадают, то снова должны стать доступными в ходе терапевтического процесса (Krause, 1990, с. 635-636).
  В новейших работах исследовательская группа Краузе, опираясь на многочисленные эмпирические работы (Hufnagel, Krause und Steimer-Krause, 1991; Krause, Steimer-Krause und Ullrich, 1992; Steimer-Krause, Krause, Saenger-Alt und Wagner, 1988; Steimer-Krause, Krause und Wagner, 1990), предложила концептуализировать психоаналитическую диагностику с обращением к совместному влиянию названных выше субсистем описанным ниже образом.
 
 4.4.1. Окончательная схема диагностики аффекта
 
  В основном, в диагностических целях следует прояснить следующие вопросы.
  1. Имеется ли генерализированный синдром выпадения аффективного выражения или нет? При этом следует обратить внимание прежде всего на верхнюю часть лица; не проявляется ли фронтальная иннервация, движения глаз, а также морщины на лбу при концентрации или злобе в общем, или это происходит прежде всего тогда, когда в связи с содержанием разбираемых тем какие-либо аффективные движения следовало бы сдержать?
  2. При выявлении генерализированного синдрома аффективной пустоты, остается ли и как долго продолжается описанный негативный аффект, замеченный не в контрпереносе и не в переживании, о котором рассказывает пациент, но в его сигнализировании? Здесь речь может идти об отвращении, презрении, ярости, страхе.
  3. Можно ли на основе рассказа определить когерентную тему центрального конфликта отношений?
  4. Следует ли раскрывать оставшийся ведущий аффект при помощи этого центрального конфликта отношений?
  Когда отсутствует генерализированный синдром торможения аффективного выражения, но обнаруживается уменьшение вариантов до двух противоречащих друг другу ведущих аффектов, которые к тому же совпадают с центральным конфликтом отношений, можно с большой уверенностью сделать заключение о неврозе переноса.
  Генерализированный синдром торможения экспрессии с мимическим ведущим аффектом без однозначно корреспондирующего центрального конфликта отношений, напротив, с большой долей вероятности свидетельствует о раннем нарушении. Его содержательное оформление характеризуется, среди прочего, разновидностью негативного ведущего аффекта. Отвращение кажется более значимым в поле нарциссических нарушений телесной самости, в то время как презрение имеет отношение к полю нарушения действующей и волевой само-
 
 - 120 -
 
 сти. В этом состоит и различие между перверсиями и психосоматическими заболеваниями, с одной стороны, и психозами, с другой. (Krause, Steimer-Krause und Ullrich, 1992).
 
 4.5. Выводы
 
  В целом, нужно отметить следующее: в психоаналитической терапии аффекты всегда играли важную роль. С тех пор как Фрейд открыл сигнал страха, запускающий защиту, а Бреннер (Brenner, 1974) ввел понятие депрессивного аффекта неудовольствия, тоже запускающего защиту, при терапии больных с неврозами конфликтов речь идет о том, чтобы помочь им сделать эти аффекты неудовольствия (прежде всего в контексте переноса) терпимыми и, тем самым, осознанно переживаемыми: таким образом им может быть открыт доступ к их конфликтам, защищенным с целью уменьшения неудовольствия (страх или депрессивный аффект). Для раскрытия контекста конфликта нельзя обойтись без тщательной идентификации и прояснения всех участвующих аффектов. Это справедливо также для регулирующих отношения аффектов, анализ которых в особенности важен для понимания взаимодействий, определяющихся переносом и контрпереносом. Для вскрытия патогенных конфликтов имеет большое значение обнаружение четких сигналов: как аффектов переработки информации (удивление, изумление, настороженность), так и аффектов рефлексии (смущение как указание на стыд, подавленность как указание на вину). Также здесь следует обратить внимание на аффективные феномены резонанса со стороны терапевта; если у пациента создается впечатление, что его терапевт совершенно не восприимчив, бессмысленно ожидать каких-либо позитивных изменений (см. Arlow, 1977; Heigl-Evers und Henneberg-Moench, 1990a; Moser, 1978, с. 236; Thomae und Kaechele, 1985, c. 110).
  Точно так же нельзя отказываться от работы с аффектами при диагностике и терапии в группах пациентов со структурными нарушениями, поскольку у этих пациентов причиняющая вред, диффузная и, следовательно, не служащая ориентации и регуляции поведения эффективность часто формирует один из симптомов. Кроме того, следует обратить внимание на защитную функцию аффектов; так, страх может защищать агрессивные аффекты или агрессивные аффекты - страх. В связи с этим допустимо включение спонтанных аффективных реакций терапевта уже при диагностическом определении причин. Имеющиеся у этих больных патологии объектных отношений, как правило, характеризующиеся специфическими ведущими аффектами (Kernberg, 1988a), обычно довольно тяжело понять.
  В терапии таких больных решающую роль играет идентификация аффектов и прояснение того, с чем связано их возникновение (прояснение контекста). Обычно все это возможно только тогда, когда терапевт включает в тера-
 
 - 121 -
 
 певтический процесс собственные аутентичные аффективные реакции (отвечающие влияния); именно аффективный ответ терапевта делает возможным идентификацию аффекта для пациента и именно прояснение имеющихся между терапевтом и пациентом отношений и связанных с ними аффектов существенно способствует терапевтическому процессу. При этом переживание пациента, со своей стороны побуждающее терапевта проявлять всю полноту своих чувств, является значительным и решающим влиянием работы с аффектами в терапии: больной получает осознание того, что у него есть контакт с терапевтом, и что он может влиять на него, побуждая к каким-либо действиям (см. Blanck und Blanck, 1981, 1989; Heigl-Evers und Henneberg-Моеnch, 1990a; Krause, 1990).
 
 5. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО О ПСИХИЧЕСКОМ КОНФЛИКТЕ
 
  В общем, психоаналитики-постфрейдисты не отказались от модели конфликта, которая была модифицирована Фрейдом посредством введения структурной теории и нового определения Эго. Были предложены новые основания для объяснения клинических феноменов, новые теории и новые терапевтические техники, чему способствовала возросшая точность клинического наблюдения и методов оценки.
  Так, Хартманн в своем критическом анализе дуализма инстинктов жизни и смерти вводит агрессивность в качестве ключевой категории инстинктов, регулируемых принципом удовольствия/неудовольствия. Отныне либидозные и агрессивные инстинктивные потребности, которые состоят друг с другом в отношениях напряжения, выступают как существенные контрагенты внутреннего конфликта. На основе предпринятого Хартманном и его коллегами выделения эго-психологии возникли те инициативы, которые привели к непосредственному наблюдению за детьми в традиции психоаналитической психологии развития.
  При обсуждении этих исследований и их результатов анализировались, в дополнение к выделенным Фрейдом инстинктивным потребностям, и другие основные человеческие потребности. Речь идет о потребностях в зависимости, принятии и привязанности, с одной стороны, и самостоятельности, независимости, автономии, отделении и разъединении, с другой стороны; противостоящей паре, в которой наметилось противоречие Эроса и Танатоса, связи и отделения. С тех пор антиномия зависимости/автономии, равно как и категория внутренних конфликтов, используется при объяснении психических конфликтов.
 
 - 122 -
 
  Предложенное Хартманном отграничение самости как составляющей Эго, определяемой объектными идентификациями, от его аппаратной или функциональной части открыло новые перспективы для научных исследований. В связи с появлением психологии самости были заново осмыслены клинические феномены и нарциссизм, как их понимал Фрейд; при этом внимание психоаналитиков снова было обращено к описанному Фрейдом между 1910 и 1919 годом дуализму влечений, противопоставлению сексуальных инстинктов и эго-инстинктов, или инстинктов самосохранения; после того, как в 1923 году Фрейд заново сформулировал теорию инстинктов, инстинкты самосохранения были превращены в инстинкты жизни (Эрос). Как еще один компонент конфликта были постулированы нарциссические потребности, которые направлены, с одной стороны, на сохранение самоценности и ее регулирование, с другой стороны, на безопасность и благополучие организма, то есть на функционирование защиты от раздражителей. Как показывает клинический опыт, эти потребности могут вступать в конфликт как с инстинктивными потребностями, так и с потребностями в независимости и в автономии.
  Благодаря концептуализации сферы репрезентаций, изображений самости и объектов, сложившихся в системе Эго, и возникающих между ними отношений, стало возможным распознавание других вариантов возникновения конфликтов. Сгруппированная в триаду модель структур "Ид, Эго, Суперэго" была продолжена трехсторонней моделью отношений, полем отношений, которое в принципе определяется тремя объектами. Примером такого поля отношений может служить введенный Фрейдом эдипов образец; наряду с этим имеет значение и преэдипово триангулирование. Теперь невротическое формирование конфликтов следует рассматривать и понимать в такой системе отношений (в поле трехстороннего напряжения), предпосылкой которой являются сущности самости и объектов, а также персональные объектные отношения.
  С тех пор трехсторонняя арена стала восприниматься как существенная область проявления конфликта. Мы хотим в связи с этим указать, что конфликт как таковой представляет собой триадную систему, состоящую из двух оппонентов и развивающегося между ними напряжения, а также возникающего на этой основе образования компромиссов. С триадической констелляцией, с существованием третьего объекта и, тем самым, с возможными объектными персональными отношениями связан также и психоаналитически понимаемый инсайт. Инсайт может возникнуть только тогда, когда между Эго и самостью можно увидеть границу как нечто третье, позволяющее рассмотрение самости через Эго; таким образом задаются предпосылки самоопределения и самооценивания, функций, которые предшествуют формированию Суперэго. Психоаналитический принцип терапевтического толкования также связан с существованием третьего объекта и соответствующих персональных отношений; толкование может быть осуществлено только тогда, когда между объясняемым и объяс-
 
 - 123 -
 
 ненным существует граница. Она представляет собой результат рефлексирующей оценки одного с помощью других и позволяет возникнуть чему-то третьему, а значит, чему-то новому.
  Расширенное психоаналитическое понимание конфликта связано также с дифференцированным рассмотрением терапевтического процесса, который понимается как процесс взаимодействия, регулирующийся переносом и контрпереносом. В таких процессах мобилизуют друг друга внутренние объекты; эта мобилизация позволяет - в идеале - чередование самооценивания и оценивания объектов обоими партнерами.
  Все более интересным становится также аспект взаимного распределения ролей в терапевтическом процессе, который ни в теории, ни в клинике еще не получил достаточного прояснения (Sandler, 1976, 1982).
  На современное психоаналитическое понимание неврозов конфликта оказало влияние и дальнейшее развитие учения об аффектах. Исследование аффектов в рамках психоанализа благодаря клиническому открытию другого бессознательного запускающего защиту сигнала неудовольствия, а именно депрессивного аффекта (Brenner, 1974, 1975, 1986), расширило понимание психического конфликта и его компонентов. Исследуемые в рамках дифференциального (социально-психологического) подхода аффекты регуляции отношений, переработки информации и рефлексии играют важную роль в развитии индивида в целом, а также при возникновении и разворачивании конфликтов и в терапевтическом процессе; они отражают весь спектр желаний отношений, как они возникают в связи с инстинктивными потребностями. Они являются важными сигналами, сопровождающими усилия индивида, направленные на приспособление новых составляющих "мира объектов". Как аффекты рефлексии они сигнализируют индивиду об импульсах, действиях или других отступлениях от требований Суперэго и Эго-идеала.
  В диагностике и терапии нарушений при тяжелой психопатологии Хартманн доказал плодотворность приведенного им разделения интрасистемного и интерсистемного конфликтов. Когда говорят об интрасистемном конфликте, имеют в виду несовместимости, которые возникают в системе Эго, например, между репрезентациями объектов или между репрезентациями объектов и самости. Такого рода непереносимость сначала возникает в межличностных взаимодействиях, а затем формируется при помощи образования следов воспоминаний и репрезентаций во внутреннем мире индивидуума. Их компоненты не стоят в конфликтной оппозиции друг другу, в напряжении, которое появляется после компромиссного уравнивания (образование компромиссов). Собственно, конфликт может и не возникать до тех пор, пока во внутреннем мире не существует третий объект и еще невозможно четкое отграничение от второго объекта, пока не смогут установиться персональные отношения или отношения к целостным объектам. Внутри индивида пре-
 
 - 124 -
 
 обладают отношения к частичным объектам, с которыми связаны важные функции регуляции; они замещаются с помощью внешних объектов. Переживание возникающего таким образом примитивного переноса имеет реальное содержание для данного больного. Необходимость такого замещения является результатом того, что не произошло достаточного трансфера важных функций регуляции с репрезентаций объекта или объектов на репрезентации самости (Blanck und Blanck, 1989, с. 43).
  В случае таких психопатологий следует разделять несовместимые представления или комплексы представлений ("только хороший" или "только плохой" объект) с помощью механизма проекции; внутреннее напряжение конфликта и являющееся результатом этого компромиссное образование могут и не возникнуть. Замещения и делегирования на внешние объекты, которые являются содержанием возникших в терапии примитивных переносов, лишены характера невротического переноса; они переживаются как реальные, то есть обоснованные и оправданные, как созвучные Эго, и в связи с этим не рассматриваются своим носителем критически. Конфликты возникают вследствие тех фрустраций, тех разочарований, которые случаются из-за того, что заместители частичных объектов не выполняют или не удовлетворительно выполняют перенесенные на них функции регуляции.
  Несовместимость такого рода определяет клиническую картину нарушений, называемых преэдиповыми, структуральными или базальными. Такие нарушения характеризуются доминантностью отношений частичных объектов, ослабленным вследствие недостаточно оформленных функций Эго, преавтономной схемой Суперэго, в дальнейшем названной преавтономной регуляцией действий и проверкой реальностью (перенос переработки внутренней несовместимости во внешнее поле интеракции).
  Эти картины нарушений могут возникать тогда, когда на преэдиповой фазе случаются повреждения развития. Такие повреждения могут быть следствием нарушенного диалога матери и ребенка, недостаточных процессов согласования и единения между партнерами по диалогу; также они могут являться результатом преэдиповых макротравм. В дальнейшем проявляются псевдо-диадические фиксации; это случается, когда в переживании матери, а вследствие этого, и ребенка, третий объект, как правило, отец, так или иначе не существует. Картины структуральных нарушений могут возникнуть и тогда, когда на эдиповом уровне уже достигнутая трехсторонняя констелляция снова пропадает из-за травматизации (насилия и/или сексуального домогательства), так как эдиповы фантазии инцеста и патерницида становятся угрожающе близкими к действительности. Поэтому трехсторонний уровень отношений, ставший, таким образом, опасным, должен быть покинут с помощью регрессии в направлении диадического модуса отношений; следствием будет соответствующая инстинктивная, Эго- и Суперэго-регрессия.
 
 - 125 -
 
  Логично, что терапевтические техники, связанные с проработкой трехсторонних отношений, при этих нарушениях не показаны. В терапии таких нарушений речь идет в первую очередь о том, чтобы принять аперсональные (псевдо-диадические) отношения через сохранение (holding) и поддержание (containing). К техникам, от которых можно ожидать эффекта при этих нарушениях, относится принятие на себя функций самопомощи; тем самым оправдываются ожидания, которые пациент направляет на субституты частичных объектов. Однако в том виде и в способе, с помощью которого терапевт выполняет эту функцию, должно быть подчеркнуто, что он не должен соответствовать ожиданиям больного, не выполняет функции объекта его самости, так как после соответствующей обработки направленных на него ожиданий он делает себя воспринимаемым и узнаваемым для пациента как другой; он, соответственно своему собственному переживанию, аутентично "отвечает" и проясняет, что он не хочет надолго брать на себя предписанные ему функции регуляции, да и вовсе не может этого сделать. Когда речь идет об аутентичности терапевта, важную роль играет экспрессивность их поведения, которая должна соответствовать границам толерантности пациента. Таким образом, может начаться процесс, в котором нарушения диалога, искажения восприятия и несимметричность отношений на основании действия "отвечающего терапевта" становятся излишними (см. ниже).
 
 6. ПСИХОПАТОЛОГИИ, ОБУСЛОВЛЕННЫЕ КОНФЛИКТАМИ
 
  Психопатологии при нарушениях, психически обусловленных и частично психически обусловленных, определялись по мере становления психоаналитической теории, которое происходило при постоянной подпитке клиническим опытом и знанием. Фрейд, изучая истерию, уже в ранних работах концептуализировал бессознательный психический конфликт и придал ему центральное значение в патогенезе истерических симптомов и синдромов (ПСС I, 1894, с. 61). Клинические наблюдения привели его к пониманию того, что во внутреннем мире индивидуума возникает несовместимость представлений, импульсов, аффектов, что там появляются противостоящие друг другу тенденции: формируется напряжение, которое не может быть разрешено потому, что оно по различным причинам связано с непереносимым неудовольствием, а именно со страхом. Для устранения неудовольствия человек имеет возможность исключить из сознательного переживания в принципе неустранимого виновника конфликта. Конфликт вытесняется - или от него защищаются другим способом -
 
 - 126 -
 
 и его носитель может чувствовать себя освобожденным от него; вытесненному, как компоненту конфликта, бессознательно противостоит стремящийся к проявлению дериват инстинкта как другой компонент. Однако вытесненное и процесс вытеснения, так же, как и дериват инстинкта, лишены осознания. Мобилизация стремящегося к проявлению, например, в связи с фрустрацией, может привести к "возвращению вытесненного" в структуру симптома, как Фрейд говорил уже в 1896 году (ПСС 1, с. 387). Подобный симптом понимается как образование компромисса при столкновении сил, лежащих в его основании.
 

<< Пред.           стр. 7 (из 35)           След. >>

Список литературы по разделу