<< Пред. стр. 11 (из 23) След. >>
Список литературы по разделу
Энн приходила ко мне один раз в две недели. Через шесть месяцев она
пришла ко мне и с огромным интересом к предмету объяснила мне, что она
не может найти никакой разумной разумной причины тому, что она весит
так много или тому, что она должна одеваться так уродливо. Она
прочитала достаточно книг по косметологии, по парикмахерскому делу,
макияжу, пластической хирургии и ортодонтии. И она жалобно попросила
меня проверить, сможет ли она сделать что-либо для себя.
Через год Энн весила уже 68 кг. Одевалась она с удивительным вкусом и
выполняла более квалифицированную работу. Она записалась в
университет. Заканчивая университет, она весила уже 63 кг и была
обручена. ей переставили два зуба, которые выходили за общую зубную
линию, и ее улыбка стала действительно привлекательной. Она получила
работу художника по оформлению каталогов газет. Энн привела ко мне
своего жениха. Она зашла в кабинет первой и сказала:"Он такой дурак!
Он считает, что я хорошенькая. Но я не собираюсь разочаровывать его. У
него слепит в глазах, когда он на меня смотрит. Но вы и я, мы-то знаем
правду. Мне очень трудно удерживать вес меньше 68 кг и я боюсь, что
снова начну поправляться, но я точно знаю, что он любит меня и такую."
К настоящему времени они женаты уже 15 лет, у них трое красивых детей.
Энн свободно вспоминает о психотерапии, поскольку помнит все, что я
ей говорил. Несколько раз она повторяла:"Вы были так правы, так
искренни, когда говорили мне все эти ужасные вещи. Я знала тогда, что
вы говорили мне правду. Но если бы вы меня не загипнотизировали, я бы
не сделала ничего того, что вы заставляли меня делать."
Наиболее интересным в этом случае является то, каким образом Эриксон
организовал ситуацию так, что девушка сама попросила разрешения сделать
себя более привлекательной. Она не только не сопротивлялась
изменениям, но и жалобно просила о них. Но к тому моменту она была уже
достаточно осведомлена о предмете и замотивирована к изменениям.
Эриксон, как это он делал довольно часто, использовал здесь и ресурсы
социума -- публичную библиотеку. Вместо того, чтобы дать девушке понять
в беседе, почему она страдала от излишнего веса, что предполагалось
при традиционном подходе, он потребовал, чтобы две недели она
интенсивно до навязчивости думала о том, почему она такая толстая. И
только после того, как она не нашла никаких причин, обуславливающих ее
повышенный вес, стало целесообразным разрешить ей потерять вес.
А вот еще яркий пример долгосрочной психотерапии, которую Эриксон
проводил с молодым человеком, который работал сезонным рабочим и имел
гомосексуальные склонности. Через несколько лет он превратился в
выпускника колледжа с предпочтением женщин в половом отношении. Этот
случай мы изложим более детально, поскольку он иллюстрирует
многие аспекты эриксоновских терапевтических процедур, которые в
предыдущих случаях были лишь кратко упомянуты. Эриксон рассказывает:
Позвонив мне, Гарольд, в сущности, не просил о встрече, а слабым и
прерывающимся голосом пытался выяснить вопрос, смогу ли я потратить на
него несколько минут моего ценного времени. Явился он в кабинет в
совершенно ужасном виде. Он был немыт и небрит. Волосы, которые он,
несомненно, стриг себе сам, были слишком длинными, нечесаными и
свалявшимися. Одежда была грязной, ботинки рваными, а оторванная
подошва была привязана бечевкой. Он стоял передо мной ступнями внутрь
и ломал руки. Лицо его искажала гримаса. Вдруг он резко сунул руку в
карман и вытащил оттуда пучок смятых долларовых бумажек. Он высыпал их
на стол и сказал:"Мистер, это все, что у меня есть. Вчера вечером я
не все отдал сестре, как она этого хотела. Я заплачу вам еще больше,
как только получу еще денег."
Я смотрел на него молча, и он сказал:"Мистер, я не очень-то ловок и
хорош. Я даже не ожидаю, что я буду лучше, но я не совсем плохой.
Я всего лишь проклятый глупый кретин, но я никогда не делал ничего
плохого. Я усердно работаю. Посмотрите на мои руки и вы увидите, что я
говорю правду. Я работаю потому, что если я прекращу делать это и сяду,
то начну плакать, чувствовать себя несчастным и намереваться убить
себя, а это неправильно. Поэтому я ни на минуту не прекращаю работать,
но я не могу спать и есть, и знаете, мистер, я не могу этого больше
выносить." И он начал плакать.
Когда он сделал паузу, для того, чтобы вдохнуть, я спросил:"И чего же
вы хотите от меня?"
Сквозь рыдания он ответил:"Мистер, я просто кретин, глупый кретин.
Я умею работать. Я ничего не хочу, хочу только быть счастливым, вместо
того, чтобы быть испуганным до смерти, и рыдающим, и желающим убить
себя. Такой доктор, как вы, был у нас в армии, и если парням случалось
помешаться, он их вылечивал. Мистер, помогите мне, пожалуйста. Я буду
работать еще больше, чтобы вам заплатить, мистер, помогите мне. "
Он повернулся и пошел к двери кабинета, опустив плечи и волоча ноги.
Подождав, пока он возьмется за ручку, я сказал:" Послушай, послушай
меня. Ты всего лишь глупый кретин. Ты умеешь работать и ты хочешь
помощи. Ты нечего не знаешь о том, как лечить. Это знаю я. Садись в
это кресло и дай мне возможность работать."
Я тщательно сформулировал эту инструкцию в соответствии с его
настроением и типом речи, для того, чтобы остановить и зафиксировать
его внимание. Когда он, озадаченный, сел, он уже, в сущности, находился
в легком трансе. Я продолжал:"И вот, когда вы сидите здесь, в этом
кресле, я хочу, чтобы вы меня слушали. Я буду задавать вопросы. Вы
будете отвечать и, черт побери, делать это не более и не менее
подробно, чем это нужно. Это все, что вы должны будете делать и ничего
больше."
Отвечая на вопросы, Гарольд смог рассказать мне свою историю. Ему было
23 года, он был восьмым ребенком в семье, в которой было еще 12 детей:
7 сестер и 5 братьев. Его родители были неграмотными иммигрантами и
жили они в крайней бедности. Поскольку одежды не хватало на всех,
Гарольд часто пропускал школу. Он ушел из средней школы,
прозанимавшись там два года и имея неудовлетворительные оценки, чтобы
помогать младшим братьям и сестрам. В 17 лет он пошел в армию, где
провел 2 года как новобранец. После службы он стал жить со своей
20-ти летней сестрой и ее мужем в Аризоне. Там они все стали
алкоголиками. Он работал разнорабочим, и почти все свои деньги отдавал
сестре. Контактов с другими членами семьи он не поддерживал. Он
попытался записаться в вечернюю школу, но у него ничего не получилось.
В жизни он был обеспечен самыми минимальными удобствами, он снимал
паршивую однокомнатную лачугу и ел тушеные овощи с дешевым мясом,
приготовленные на плитке, тайным образом включаемой в розетку соседней
лачуги. Мылся он в ирригационных каналах и не очень часто. В холодную
погоду он спал в одежде, поскольку укрываться было нечем. Он смог
рассказать также о своем отвращении к женщинам и, кроме того, что
никакая женщина не будет иметь дело с таким дураком, как он. Он был
пьяницей и считал, что никакие усилия не смогут отвратить его от
алкоголя. В сексуальные отношения с "неопытными юнцами" он вступал
достаточно редко.
Подход Эриксона к этому пациенту очень типичен для него. На этом
материале мы сможем проанализировать различные аспекты эриксоновской
терапии. Но надо помнить о том, что любое краткое изложение, в
особенности, краткое изложение такого невероятно сложного подхода к
лечению, где каждое терапевтическое действие нерасторжимо связано с
последующим действием, выбор определенных аспектов с необходимостью
упрощает все дело.
Когда Гарольд вошел в кабинет, Эриксон почти сразу же решил, что он
будет его пациентом. Он почувствовал, что "этот человек обладает
таким богатством личностных сил, которые, несомненно, оправдают любые
терапевтические усилия. Его неряшливый вид, отчаяние, неясность речи и
мыслей и покрытые жуткими мозолями руки создавали у меня впечатление
огромного терапевтического потенциала."
Тем не менее, после того, как Гарольд высказал свою отчаянную просьбу
о помощи, Эриксон не бросился ему навстречу немедленно. Он подождал,
пока тот опустится на самое дно, позволяя ему уйти, чувствуя, что его
отвергли. И только, когда Гарольд взялся за дверную ручку, Эриксон
отозвался. Вот как он сам об это рассказывает:"Когда этот пациент
повернулся, чтобы уйти, он находился в самой крайней точке
эмоционального упадка. Он пришел, чтобы попросить о помощи, и вот он
уходил, этой помощи не получив. Психологически он был пуст. И в этот
момент я вбросил серию внушений, причем таких, на которые он не мог
не отреагировать позитивно. Из глубины отчаяния его вдруг выбросило на
высоту реальной надежды, и это был ужасный контраст."
Гарольд определил себя как кретина, глупого кретина, и Эриксон принял
это определение, как он обычно всегда принимал точку зрения пациента.
Сам он говорил об этом так:"Тот факт, что между нами с самого начала
существовало несогласие относительно того, кретин он или нет, никаким
образом не определяло актуальную ситуацию. Всеми фибрами он тогда
чувствовал, что он глупый кретин, ничем не интересующийся. И никакого
другого мнения он бы тогда не потерпел." И это "соглашение" между
Эриксоном и Гарольдом относительно того, что последний является глупым
кретином, было устранено только тогда, когда Гарольд поступил в
колледж. Вот как далеко простиралась способность Эриксона "принимать"
мнение пациента о себе.
В первой инструкции Эриксона содержалось сообщение о том, что язык
пациента вполне приемлем, а также идентификацию и определение позиций
участников терапевтической ситуации. Эриксон будет лечить, а пациент
будет следовать инструкциям. Это обеспечивает пациенту ощущение
безопасности. Гарольд должен был говорить ему "черт побери, не больше
и не меньше, чем ему надо было знать". Затем он добавляет:"Это все,
что вы должны делать, и не больше", и это снова создало у Гарольда
ощущение определенности и безопасности. Как говорит об этом сам
Эриксон:"Какой бы иллюзорной ни была эта безопасность, она ему
нужна." Он добавляет:"Отвечая на вопросы при этих условиях, он
освобождается от потребности оценить свои суждения. Только я могу
делать это, но даже в этом случае, это будет оценка количества
информации, а не эмоционального качества или ценности." Несколько
позже на этом же сеансе, который продолжался больше часа, Эриксон
сказал пациенту, что существует еще две-три вещи, о которых он не
упомянул, но которые важны в психотерапии. Поскольку психотерапия
предполагала разделение ответственности, Гарольд должен был добавить
еще кое-что, что он считал неважным и незначительным.
Сформулировано это было примерно так: "Кое-что, о чем еще не было
рассказано, должно быть рассказано. Но это всего лишь кое-что."
Отвечая на это, Гарольд объявил, что поскольку ответственность он
разделяет, он должен проинформировать Эриксона, что он "пьяница". Он
не может терпеть женщин и предпочитает феллацио с мужчинами. Он ни в
коем случае не хочет, чтобы его сделали гетеросексуальным, и просит
Эриксона пообещать, что он в этом плане ничего не будет делать.
Эриксон отреагировал типичным для него образом: он предложил
компромисс, который позволял ему преследовать собственные цели,
пообещав, что каждое действие, которое он предпримет, будет направлено
на то, чтобы удовлетворить потребности Гарольда "в той мере, в которой
он будет их понимать все глубже и глубже". Ни Эриксон, ни пациент не
стремились преждевременно определить цель психотерапии, которая до сих
пор не была еще поставлена, и, согласно условиям, ни один из них не
имел права приказывать другому. Каждый должен был делать свою
собственную работу, питая безусловное уважение к честным усилиям,
предпринимаемым другой стороной.
Эриксон в большей степени, нежели другие психотерапевты, стремится к
постановке как можно более конкретных целей на первых сеансах. На
первых сеансах он постоянно спрашивает об этом пациента. При второй
попытке обнаружить цель психотерапии Гарольд объяснил, что он человек
слабоумный, у него "нет ни мозгов, ни образования", и он может делать
исключительно физическую работу. "В голове у него все переплелось и
перемешалось", и он хотел, чтобы все это "выпрямили", чтобы он мог
счастливо жить, "как живут другие слабоумные кретины". Когда он спросил
Эриксона, не слишком ли много он желает для себя, тот энергично
заверил его, что "при любых обстоятельствах он не получит более, чем
причитающуюся ему долю счастья.". И он должен будет принять "все это
счастье, которое будет принадлежать исключительно ему, и неважно,
большая это будет порция или маленькая". Таким образом, Эриксон
склонил его к принятию того, что он заслуживал, но вместе с тем
определил ситуацию так, что Гарольд был вправе принять или отвергнуть
полученное, в зависимости от своего желания. Как Эриксон сам говорит об
этом, здесь "не возникает ничего чуждого личности, человек оказывается
готовым как к позитивным, так и к негативным реакциям, и при этом у
него имеется внутреннее чувство долженствования, которое представляет
собой огромную мотивирующую силу."
Впоследствии, когда Эриксон определил задачу терапии как "высказывать
мысли и выпрямлять их независимо от того, каковы они, чтобы никто
никак не смог бы снова перемешать все у него в голове, даже это будет
кому-либо приятно". Гарольд выразил надежду, что слишком многого от
него ожидать не будут. Эриксон заверил его, что он будет должен делать
только столько, сколько он захочет, в сущности, "ему, черт побери,
лучше не делать больше, чем он может, потому что это будет тогда
просто напрасной тратой времени".
В конце интервью Эриксон определил ситуацию следующим образом:"Вы
позволили мне взяться за лечение -- это мое дело -- вы же беретесь за
то, чтобы вам стало лучше, но только в пределах того, что вы можете,
-- это ваше дело". Эриксон комментирует это так:"Эта негативная
формулировка наиболее приемлемо и эффективно для Гарольда скрывала за
собой позитивную цель -- реальное улучшение. Таким образом, и
позитивное, и негативное стремление объединялись здесь для достижения
общей цели -- благополучия -- т.е. цели, которая, как он чувствовал,
была ограниченной, но которая таковой не являлась".
Резюмируя содержание первой встречи Эриксона с этим пациентом, можно
сказать, что предпринятые шаги предполагают, что пациент одновременно
двигается в двух противоположных направлениях. Пациент определяет
отношения с психотерапевтом таким образом, что он сам отчаянно
добивается помощи у психотерапевта, но вместе с тем, он сопротивляется
любым изменениям. Эриксон отвечает пациенту на двух уровнях,
удовлетворяя обе потребности пациента. Он принимает просьбу о помощи,
определяя себя как человека, который берет на себя ответственность за
ситуацию, и производит лечение, а пациент при этом должен следовать
инструкции. Внутри этой рамки он, вместе с тем, определяет их
отношения таким образом, который подходит к тому человеку, который
сопротивляется изменениям и не готов выполнять прямые инструкции. Это
достигается (А) мотивированием пациента к изменениям посредством
задержки предложения помощи, когда пациент находится в состоянии
отчаянья, (Б) использованием языка пациента и согласием с определением
пациентом себя как кретина, (В) определением приемлемых пределов того,
что пациент должен делать, и чего не должен, (Г) облегчением
дальнейшего самораскрытия, (Д) определением ожиданий к пациенту в
терминах целей и с большой неопределенностью, заверением пациента в
том, что он не должен делать больше, нежели он может и он не получит
больше, чем ему нужно, и (Е) определением ситуации как такой, в
которой "ни один ее участник, ни другой не могут приказывать друг
другу".
Самым трудным здесь является противоречивое и расплывчатое определение
ситуации, но любая психотерапевтическая ситуация является таковой. По
определению, пациент, обращающийся к психиатру, просит помощи, но,
также по определению, в обычном смысле слова, у него все в порядке,
его проблема состоит в том, что он не может взаимодействовать с
другими людьми, в особенности с теми, кто предлагает им помощь.
Поэтому общая ситуация должна быть определена как помощь, но внутри
этих рамок следует избегать прямых требований и ожидать более
"нормального поведения, т.е. поведения, характерного для обычной
ситуации, когда один предлагает, а другой принимает помощь. Другими
словами, общее определение ситуации должно предполагать, что ситуация
предназначена для того, чтобы создавать изменения, но внутри этой
ситуации прямых требований изменения быть не должно, а должно быть
принятие человека таким, каков он есть. В случае с Гарольдом, если
Эриксон требовал изменений, то они определялись как незначительные
количественные возрастания того, что есть. Вот почему Эриксон
определяет психотерапию, с чем пациент охотно соглашается, как такую
процедуру, при которой ни он, ни пациент не будут пытаться что-либо
реально менять: просто слабоумному кретину помогут продолжать быть
таким, каков он есть, но стать при этом счастливее и работать
несколько лучше.
РАБОТА И ДОСТИЖЕНИЕ ОПРЕДЕЛЕННОГО СОЦИАЛЬНОГО СТАТУСА
В работе с Гарольдом можно было выделить две основные линии: во-первых,
продвижение вверх по социальной лестнице, и, во-вторых, возрастание
социализированности, в особенности в его отношениях с женщинами. Эти
два направления работы, конечно, тесно взаимосвязаны, поскольку
продвижение по социальной лестнице существенно зависит от социализации,
но мы будем описывать эти два направления по отдельности.
Обычно, работая с Гарольдом, Эриксон тратил на сеансы по одному часу,
иногда по два. "Сначала почти всегда я использовал легкий транс,
<< Пред. стр. 11 (из 23) След. >>
Список литературы по разделу