<< Пред. стр. 26 (из 31) След. >>
Список литературы по разделу
Однако реально человек никогда не признается себе в том, что он живет в подобном мозаичном мире. Доминирующее "витальное" начало жизненного мира камуфлируется, подделывается под иные, социально признанные типы отношений. Легкость таких переодеваний обусловлена тем, что витальному началу жизненного мира безразличны одежды, в которые оно переодевается. Тяга к постоянству удовлетворения потребностей может осознаваться как идеализация прошлого или как тяготение к устойчивым социальным структурам, к традиционному укладу жизни, к консервативным политическим пристрастиям. Но это "псевдовремя" и "псевдопространство" - они лишь символы стремления к постоянству основного жизненного отношения. В равной мере этот мир может быть " дан " сознанию в иных формах - эстетической (апология хаоса как цветущего, жужжащего беспорядка жизни), в форме квазинравственной мудрости ("все принять и все простить").
567
Окружающий мир как бы втягивается в человека, он не может предстать в независимом от человека обличье. Именно потому, что "человек желающий" нерефлексивен (оборачивание взгляда "внутрь самого себя" прерывает хотение, желание), он предстает в слитности с тем миром, в котором живет в настоящий момент. Человек мира непосредственной жизненности не строит планов, не мечтает, не надеется... Это уже деятельность из "другого мира". Английский писатель У.Голдинг в повести "Повелитель мух" реконструирует механизм разрушения сложной целенаправленной деятельности - поддержания пламени костра - в мире ребенка (мире непосредственной жизненности). Костер необходим мальчикам, оказавшимся на необитаемом острове, как сигнал для проплывающих кораблей. Костер - их единственная возможность спасения. Но поддержание пламени - долгий и утомительный процесс. По мере того как мир маленьких гедонистов освобождается от камуфлирующих его одежд - правил мира взрослых, на первый план выступают изначальные потребности в пище, игре, сне. Задача поддержания пламени костра выталкивается из сознания: "С костром связано что-то очень важное. Но что?" - пытается вспомнить сам инициатор поддержания пламени костра [1]. Конечно, в реальных ситуациях желаемое достигается не мгновенно, требует определенных усилий. Но средства в сознании гедониста, носителя мира непосредственной жизненности, как бы редуцируются (сокращаются, исчезают из сознания), не воспринимаются в качестве элемента жизненного мира. Поэтому любые средства в таком мире оправданы.
1 Голдинг У. "Шпиль" и другие повести. М., 1981. С. 138-139.
Однако "погруженность в жизнь", в свое витальное, жизненное отношение часто сочетается с повышенным интересом к событиям, вещам, никак не связанным с процессом реализации своих потребностей, а порой и неизмеримо далеким от них. Подобный "чистый" интерес - интерес к спорту, политике - лишь внешним образом сходен с интересом исследователя, страстью общественного деятеля, размышлениями философа. Интерес этот так же быстро угасает, как и возникает, никак не влияя на ход жизни индивида. Что же за ним стоит?
За познавательным интересом у "человека желающего" обнаруживается причудливым образом трансформированный основной жизненный интерес - стремление расширить сферу
568
своей жизнедеятельности, укрепить границы своего жизненного мира с помощью культурных ценностей. Единственно доступный "витальному человеку" способ взаимоотношения с миром - это отношения присвоения, обладания. Но как можно "обладать" культурой? Только вступив на путь мифотворчества. В мифологическом сознании слово и дело, вещь и ее имя слиты; овладев знаком, "именем" предмета, я "овладеваю" и самим предметом. Человек как бы приписывает себе к миру вещей, событий, далеких от его жизни: современная магия, опирающаяся на структуры мира непосредственной жизненности, делает человека причастным миру искусства, философии, религии, политики, спорта. Чтобы перенестись в мир политики, искусства, науки, достаточно просто говорить о них, пересказывать содержание кинофильма, суждения авторов газетных статей - творя своеобразные "заклинания". Эта магия как бы закрепляет мое бытие в мире, "умножает" меня, помогает бороться с небытием, строит мою "псевдосудьбу". Такая форма борьбы с небытием, укорененная в повседневности и проявляющаяся в ненаправленном, бесцельном интересе к окружающему, часто выступает в форме "чистой" любознательности (чтение дедом Щукарем словарей и энциклопедий в алфавитном порядке). "Я знаю" в данном случае означает "я есть". Но что делать с этим знанием? Только "складировать" его, заниматься простым накопительством? От знаний, лежащих мертвым грузом, остаются одни имена, знаки. Человек желания не хочет и не умеет пользоваться знанием. Его кредо, стержень его мира - бесконечно длящееся мгновение. Попытка воплотить мир непосредственной жизненности в несвойственном ему материале культуры ведет к его разрушению.
Невозможность сиюминутного удовлетворения жизненных потребностей может вести либо к погружению в небытие, к бесконечно длящемуся кошмару, либо - к переструктурированию своего жизненного мира. Между индивидом, жаждущим удовлетворения потребности, и самим объектом этой потребности сознание фиксирует промежуток, который надо преодолеть, и осмысливает его в форме "цели", "стремления", "терпения" и "надежды". Так складываются контуры жизненного мира целеполагания и целевыполнения, "мира работы".
Это изменение, несущественное на первый взгляд, оказывается основой радикального изменения структуры мира, в котором человек живет, его отношения к бытию и небытию, к
569
собственной судьбе. "Черта оседлости бытия" отодвигается. Сиюминутность как основная характеристика мира непосредственной жизненности заменяется долгим процессом стремления к цели, процессом целевыполнения; мир обретает пространственные и временные характеристики. Это мир работы, труда, деятельности. Мир этот в своей основе противоречив: с одной стороны, мир для деятельного человека - это препятствие, которое надо преодолеть, чтобы достичь желанной цели. С другой стороны, достижение цели требует знания средств ее достижения, требует погружения в мир объективности, мир сам по себе. В результате человек может "забыть" о первоначальном смысле своей деятельности, забыть о желанной цели.
Какими особенностями обладает человек в мире цели? Основная его черта - ясное осознание цели. И тем самым - осознание себя, своих потребностей. Весь естественный мир непосредственной жизненности как бы воссоздается, конструируется заново, рационализируется. Умственный взор человека обращается на себя самого. В результате исходные, витальные потребности теряют свою непосредственность, корректируются, "подправляются" и тем самым угасают, пропущенные сквозь горнило разума. Возникает второе противоречие - в отношении индивида к самому себе.
Так на первый взгляд простое отношение, лежащее в основе мира цели, открывает целый спектр возможных способов бытия в этом мире: от фанатичного стремления к достижению цели, подчиняющей себе человека целиком, не позволяющей задуматься, остановиться, оглянуться, до разросшегося до размеров всей Вселенной сомнения, погружения в бесконечные поиски оснований собственной жизни, парализующего всякую целенаправленную деятельность.
Мир цели несет в себе зерна саморазрушения, он так же опасен для человека, как и мир непосредственной жизненности.
Предполагаемый день исполнения всех желаний неизбежно должен оказаться днем исчезновения человеческой индивидуальности, всего того, что человек приобрел в процессе движения к цели. Недаром образ смерти, ждущей человека в конце его жизненной дороги, ведущей к исполнению желаний, так характерен для европейской культуры. Главным условием отстаивания себя оказывается недостижимость цели, постоянное движение к ней как заранее обреченная на провал попытка соединить мир человеческой субъективности и внешний
570
мир. Человек постоянно находится между двумя необходимостями, ускользая от тисков судьбы. Чем масштабнее цель, тем разрушительнее для человека ее исполнение. Остановка - также гибель, крушение мира, в основании которого лежит деятельность по движению к цели.
Рассказ английского писателя С.Моэма "Мэйхью" - хорошая иллюстрация к тем жестким правилам, по которым строится существование в мире цели. Герой рассказа, молодой адвокат Мэйхью, не из тех людей, кто покорно принимает обстоятельства, в которые их ставит судьба. Он берет жизнь в свои руки и лепит ее по собственному вкусу. Бросает дом, дело, друзей и уезжает на пустынный остров. Но жизнь вне активной целеустремленной деятельности - не для него. Мэйхью, увлекшись историей Римской империи, целиком посвятил себя подготовке к написанию грандиозного исторического труда, подчинив всю свою последующую жизнь достижению этой цели. И вот, когда собран гигантский справочный материал, когда наконец он сел за стол, чтобы начать писать, наступает смерть. Цель, которую себе поставил ученый, уже близка. После ее достижения жизнь, ставшая лишь средством, ведущим к цели, будет ненужной. Смерть в преддверии достижения цели - признание высшей жизненной ценности данного момента. Картина этой жизни, заключает автор, "прекрасна и закончена. Он сделал то, что хотел, и умер, когда желанный берег был уже близок, так и не изведав горечи достигнутой цели" [1].
1 Моэм С. Избр. произв. В 2-х тт. Т.2. М., 1985. С. 421.
Забвение себя, признание самой своей жизни лишь средством может вести к разрушению того уникального единства, которое мы называем личностью. Поэтому оправдание "мира цели" лежит в сфере оправдания самой цели, в доказательстве правильности избранного пути. Если речь идет о частной цели, не поглощающей всю жизнь человека, возникающей из обстоятельств его жизни, то это оправдание сводится к признанию неизбежности, объективной необходимости тех обстоятельств, которые послужили основанием ее возникновения. В этом случае цель - это продукт "познанной необходимости".
Но человек, вставший на путь самосознания, не ограничивается причинами возникновения частных целей. Он идет дальше, его интересуют причины возникновения самой целеполагающей деятельности. Так человек из динамичного,
571
деятельного существа превращается в запутавшегося в собственной рефлексии субъекта, занимающегося бесконечным самооправданием и самообоснованием. Если цель, вынесенная вовне, дает ясный критерий преодоления судьбы (надо действовать сообразно с задуманным, а там будь что будет), то попытки понять причину ее возникновения парализуют всякую деятельность, ставят под сомнение саму человеческую способность к продуцированию целей.
Возникает мысль, согласно которой сам человек с его способностью к целеполаганию есть порождение природной необходимости либо некоей абсолютной воли. Но можно прийти и к иному выводу. В этом случае единственная необходимость, которую человек обнаруживает в себе, - это его собственная автономия, ничем и никем не детерминированная воля. Сама цель представляется отличной от мира причин и следствий, а человек оказывается абсолютным источником целеполагания, автором собственных целей. Все жертвы во имя исполнения цели, в свою очередь, становятся формой господства над судьбой.
Самонадеянно назвав себя автором своих целей, человек взваливает на свои плечи непосильную ношу: он становится автором всех своих поступков, он должен объяснить свою жизнь как результат сознательного замысла и ответить за все, что с ним происходило на ее протяжении. Человеку, вставшему на этот путь, остаются два способа самооправдания. Либо придать всем фактам своей жизни некий скрытый смысл: " все, что может приключиться с человеком от рождения до смерти, предрешено им самим. Поэтому всякое наведение - уловка, всякая случайная встреча - свидание, всякое унижение - раскаяние, всякий крах - тайное торжество, всякая смерть - самоубийство. Ничто так не утешает, как мысль, будто все наши несчастья добровольны; эта индивидуальная телеология обнаруживает в мире подспудный порядок и чудесно сближает нас с богами" [1]. Либо - тщательно отделять "мое" от "чужого", продукт моей субъективности от посторонних примесей (социальной среды, воспитания, природных факторов).
1 Борхес Х.Л. Deutsches Requiem. // Борхес ХЛ. Коллекция. СПб, 1992. С. 241.
В любом случае человек погружается в бесконечный процесс интерпретации и переинтерпретации уже свершившегося. На этом пути человеку грозит полная потеря себя как авто-
572
ра, ибо, принимая новую интерпретацию, мы разрушаем "связь времен", мы живем заново, не беря на себя груз прошлых ошибок и потерь. Призрак смерти-небытия опять встает перед человеком, находящимся в поисках авторских прав на самого себя. В процессе целевыполнения подлинная смерть, небытие - это абсолютное достижение цели. В процессе целеполагания смерть - это утрата авторства, невозможность отделить "свое" от "чужого", невозможность раскрыть замысел собственной жизни. Развернутой метафорой поисков себя является повесть американского фантаста Р.Шекли "Обмен разумов". Герой повести, Марвин, затерявшись во множестве возможных миров, никак не может найти свой, подлинный. Уверившись наконец, что нашел свой родной городок в штате Нью-Йорк, Марвин, лежа под привычным зеленым небом, размышлял: разве дубы-гиганты не перекочевывали каждый год на юг, разве у тройных лун не поднимались каждый месяц новые кометы? Поняв, что бессмысленно проводить жизнь в попытках выяснить, есть ли у него жизнь, которую можно как-то провести, Марвин принял этот мир за чистую монету, женился и жил долго и счастливо. Лик смерти в этом случае лишен привычных "природных" признаков, смерть выступает в обличье неподлинной жизни.
Но смерть оказывается и единственным абсолютно авторским поступком, разрывающим бесконечную вереницу актов самооправдания. Отстаивание себя в мире цели неизбежно строится по принципу "окончательного итога". Мы стремимся к себе как к цели, низводя себе настоящего до уровня средства. Итог такого гипертрофированного целевого поведения - стремление к праву собственности на самого себя, к абсолютной власти над собой. Однако человеческая субъективность - не природный объект, не вещь. Ею можно завладеть, только уничтожив ее. Так единственным актом, подтверждающим наше право на владение собой, является смерть.
Мир цели рождает мифологему судьбы как абсолютного противостояния активного, творческого человеческого бытия косному миру небытия, где вязнет человеческая самость, героические усилия по достижению абсолютной автономии кончаются трагически.
573
Всем известен образ русских сказок - рыцарь, стоящий на распутье перед камнем, указывающим, где "женату быти", где "богату быти". Известно также, что дорога, ведущая к удовлетворению желании, дорога мира непосредственной жизненности, приводит к гибели. Путь к обладанию богатством, дорога под знаком цели также заводит в тупик. Почему же так манит дорога, отправившись по которой путник ничего не ждет в конце пути, кроме как "убиту быти" ? Перед путником, идущим по этой дороге, открывается иной мир - мир служения истине, добру, справедливости, мир высших ценностей.
У австрийского поэта и мыслителя Р.М.Рильке есть маленькая новелла-притча "Победивший дракона". В ней намечены основные координаты мира духа, в котором понятия жизни и смерти, бытия и небытия наполняются иным содержанием. У одного короля была дочь - "сама юность, красота и порыв". Но получить ее в жены, а заодно и занять королевский трон можно было, только победив ужасное чудовище. Наконец один смельчак достиг желанной цели, победив дракона. Но границы его мира вдруг раздвинулись, мир утратил линейность, жизнь перестала казаться дорогой, в конце которой ждет награда. И напрасно королевская дочь ждала героя в замке. "Тот был уже далеко-далеко, и над ним было небо, полное жаворонков. Если бы кто-нибудь напомнил ему о награде за подвиг, он, может быть, рассмеялся бы и повернул назад: он просто об этом забыл" [1].
1 Рильке P.M. Записки Мальте Лауридса Бригге. М., 1989, С. 188.
Мир духа, мир абсолютных ценностей, добра, красоты, истины освобождает человека от унизительной зависимости: ни социальная среда, ни телесные немощи, ни капризы природы больше не довлеют над человеком. Судьба есть там, где есть нечто внешнее, противоположное человеку. Но вот человек "выносит за скобки" то отягощенное материей пространство, которое символизирует судьба, он свободен от желаний, не стремится к целям, подчиняющим его себе. Если в мире непосредственной жизненности человек был его неподвижным центром, в мире цели - точкой, устремленной вовне, "вектором", то мир всеобщего полностью меняет положение человека: он уже не есть средоточие мира, точка его внутренней опоры - вне его. Мир вне пространства и времени, мир вечности, абсолютное царство духа освобождает человека от тягот жизни. Но можно ли жить в таком мире, дышать разреженным воздухом всеобщего?
Подвижник, святой, аскет - вот те немногие представители этого жизненного мира, назначение и оправдание жизни которых заключается в служении высшим ценностям. Форма дея-
574
тельности человека в этом мире - подвиг, жертвование собой, принесение "кровавой жертвы самостью", как сказал русский философ П.Флоренский. Мир желаний, устремлений человека, "слишком человеческое" не просто не замечается, он преодолевается. Попытка жить в этом мире оказывается постоянным преодолением себя, вынесением себя "за скобки". Принося себя в жертву, удерживая себя в этом мире жизнью-подвигом, человек приобщается к вечности. Однако жить, не испытывая удовольствия от достижения конкретной цели, отказаться от радости удовлетворенного желания крайне трудно, почти невозможно: "погибнуть за веру легче, чем жить ею одною; сражаться с хищниками в Эфесе не так тяжело.. .как стать Павлом, слугой Иисусу Христу; поступок короче человеческого века. Битва и победа - своего рода льгота" [1]. Приписывание себя к вечности, завоеванное ценой жертвы "самостью", постоянное удерживание себя на грани этого мира и есть абсолютный итог жизни.
1 Борхес Х.Л. Коллекция. СПб, 1992. С. 241.
Жизнь в таком мире - жизнь вне судьбы - оказывается утопией. Но впервые проявляется новый оттенок взаимоотношений человека с судьбой. Не борьба с судьбой характерна для человека этого мира, а борьба с идеей судьбы, с мифом судьбы, с жизненным миром, в котором судьба оказывается необходимым элементом. Непреодолимые трудности существования человека в мире духа приводят его к попыткам совмещения различных жизненных миров, к многослойности существования. Человек, стремящийся к воплощению своей сущности, не хочет срастаться ни с одним из жизненных миров, где на его границах человека поджидает смерть. Лики небытия, смерти в каждом из жизненных миров различны. Смерть в мире цели - это достижение цели, полное и окончательное исполнение желаний. Смерть в мире непосредственной жизненности, напротив, это невозможность исполнения своих желаний. Смерть в мире духа, мире ценностей - это полный отказ от себя, своих желаний и своих целей, растворение "я" во всеобщем.
Характеристики небытия различны в различных мирах, даже противоположны. Способность сопоставить разные измерения небытия лишает смерть ее абсолютности, мы получаем возможность примыслить себя к небытию, смотря на него "из другого мира", где смерть оказывается жизнью. Способность
575
" прожить свое небытие " открывает новый взгляд на смерть как чистую "возможность бытия", как возможность перехода в иное, как условие самого бытия. Пройдя через смерть, умерев в одном мире, человек рождается для иной жизненной возможности, как герой Рильке, победивший дракона, но изведавший при этом ужас смерти. Путь, ведущий к небытию, к "убиту быти ", - это путь к иному бытию, бесконечно богатому возможностями. Недаром Сократ сказал перед смертью своему ученику: "Принеси Асклепию в жертву петуха - больной выздоровел". Для Сократа нет смерти в ее абсолютном смысле. Философия подготавливает сознание человека к иным возможностям, поэтому философия - это и умирание, и рождение заново. Смерть в одном мире означает возрождение в другом.
Сопоставление жизненных миров возможно единственным способом - не в сознании теоретика, но в акте поступка-выбора. За конкретной ситуацией, "материей" поступка всегда стоит выбор определенного жизненного мира. Поступок изменяет мое положение в бытии, он вынуждает отказаться от одной возможности в пользу другой. Небытие одного мира - бытие другого. Поступок - рождение и смерть, единство бытия и небытия. Утрата иных жизненных возможностей, иных трансформаций, которые угасают в поступке, - всегда жертва. Но жертвоприношение всегда сопровождают чувства утраты, сожаления, желание удержать безвозвратно потерянное, несвершившееся. Но именно поэтому в поступке всегда просвечивает второй план бытия, ощущение иных возможностей. Человек никогда полностью не совпадает со своим поступком, в нем всегда присутствует ощущение иного выбора, иной жизни, инобытия.
Осознание своего жизненного пути как цепи поступков-выборов, точек схождения бытия и небытия, места встречи различных жизненных миров меняет и наши представления о судьбе. Понятие судьбы, миф судьбы теряет свое традиционное, устоявшееся значение. Судьба осознается лишь как элемент определенного жизненного мира, она теряет абсолютные бытийные характеристики. Судьба превращается в "точку зрения", то завладевающую человеком, поглощающую все его мысли и чувства, то уходящую на периферию сознания. Жизнь утрачивает свою кажущуюся прямолинейность в движении от рождения к смерти. Подлинными вехами жизненного пути становятся не всем видимые "факты жизни", но поступки-выборы - выборы "жизни-в-судьбе", "жизни-в-работе" или "жизни-в-свободе".
576
Философия культуры
Представления о культуре в истории философской мысли
Культура (от лат. cultura - возделывание, воспитание, образование, почитание) - совокупность внебиологических средств и механизмов человеческой деятельности, необходимых для адаптации к природной среде и регуляции общественной жизни. Культуре присущи качество системности, наличие общих смыслообразующих принципов, осознанность культурных образцов, знаково-символическая форма их функционирования.
Указанные особенности культуры, при всем различии подходов к ней, позволяют рассматривать культуру как универсальную форму человеческих коммуникаций: культура является механизмом преемственности различных этапов развития общества и индивида, формой взаимосвязи различных элементов социума. Вне культурной сферы невозможны межличностное общение, становление и развитие личности.
Первоначально слово "культура" означало процесс возделывания земли, выращивания. К XVIII веку смысл понятия изменился, расширился. Под культурой стали понимать процессы совершенствования человечества в целом, очищение нравов, развитие общества в соответствии с потребностями "естественной" природы человека. В России слово "культура" встречается в словарях с 1845 года. Согласно словарю В.Даля, культура означает обработку, уход, возделывание, образование умственное и нравственное. И.Г.Гердер обращает внимание на внутреннюю целостность культуры, наличие различных типов культур. Его идеи положили начало сравнительно-историческому изучению культур, конкретному анализу традиций, обычаев, нравов. В немецкой классической философии (И.Кант, Г.В.Ф.Гегель) сфера культуры лежит за пределами социального в узком смысле, сферы межличностных связей; она - область свободы человеческого духа, подчиняющаяся единым внутренним законам развития.
Уже в XVIII веке формируется критический подход к культуре, противопоставление культуры чистоте нравов "естественного" человека (Ж.-Ж.Руссо), которое затем перерастает в противопоставление культуры и жизни. Культура начинает рассматриваться как притворство (А.Шопенгауэр), как средство подавления творческих витальных инстинктов человека
577
(Ф.Ницше). Возникают идеи культурной самобытности (Н.Данилевский, О.Шпенглер), авторы которых отрицают единый исторический процесс культурной преемственности. В XX веке в рамках фрейдизма и неофрейдизма складывается представление о репрессивности культуры по отношению к человеку (Г.Маркузе).
С конца XIX века культура стала объектом внимания социологов, антропологов, этнографов, что дало толчок к разработке новых культуроведческих проблем (Э.Тейлор, А.Кребер, В.Малиновский, А.Редклифф-Браун и др.). От понимания культуры как совокупности традиций, обычаев того или иного народа исследователи переходят к пониманию культуры как системы образцов, парадигм деятельности, скрытых в жизни этноса. Возникает проблема выявления этих скрытых мировоззренческих констант, структурирующих социальное целое и являющихся основой определения причастности людей к определенному типу культуры. Возникает также проблема осознания этих констант внутри культурного целого, а также проблема проникновения в дух определенной культуры с помощью научного инструмента. Особое внимание в культурной антропологии уделяется коммуникативному аспекту культуры (Э.Сепир, К.Леви-Стросс), способам передачи культурного наследия и внутрикультурным контактам. В концепции коммуникативной природы культуры основным предметом изучения является язык.
З.Фрейд положил начало тому направлению в культурологии, которое связано с изучением взаимоотношений личности и культуры, в концепциях фрейдизма и неофрейдизма (К.Хорни, Х.Салливен, Ж.Лакан) культура рассматривается как продукт сублимации бессознательных психических процессов, закрепленных в знаковой форме. Коммуникативная природа культуры проявляется в усвоении личностью посредством знаковых образований общезначимых культурных образцов, трансформирующихся в индивидуальные поведенческие навыки.
Э.Кассирер рассматривает культуру как совокупность символических форм, представляющих высшие человеческие ценности, не сводимые друг к другу (миф, язык, история, религия, искусство, наука). Поиск культурных инвариантов, в основе которых лежат национальные архетипы, восходит к идеям К.Юнга, положившим начало психологии культуры (Р.Бенедикт, М.Херсковиц).
578
Феноменологический подход к культуре, напротив, предполагает общее содержание всех национальных культур, определяемое универсальными структурами человеческого сознания (Э.Гуссерль). Философия культуры экзистенциализма (К.Яс-перс) предполагает, что в "осевом времени", осевой изначаль-ности можно раскрыть культурные шифры последующих эпох.
Культура как противоречивая целостность
Понятие культуры - важный инструмент исследования целостности общества, механизма функционирования социальных отношений, взаимоотношений общества и природы. Понятие культуры является фундаментальным и для разработки философии человека, понимания его смысложизненных ориентации, возможностей нравственного выбора, границ свободы. Вне культуры человек предстает либо как неясный хаос чувств, неоформленных витальных потребностей, либо как пассивный отпечаток, сколок социальных отношений, лишенный индивидуальности, неспособный к самостоятельному поступку, к рефлексивной деятельности. По словам одного из героев произведения А.Грина "Бегущая по волнам", человек хочет "остаться собой и быть всем". Вне мира культуры, мира человеческих возможностей, представленных через систему "артефактов", человек не может реализовать свое стремление.
Для того чтобы понять, какое место занимает культура в процессе человеческого самоосуществления, следует из множества аспектов культуры выделить ценностный (аксиологический) ее аспект, знаково-символический и деятельностный.
Культура - это система идеальных образцов, ценностей. Под ценностью подразумевается не каждая вещь, предмет, явление, обладающие для человека определенной значимостью, но некая "вещь", имеющая для человека абсолютную смысложизненную значимость (например, счастье, свобода, добро, бессмертие), недостижимую в полной мере в реальной жизни и поэтому представленную в мире культуры в символической форме. Знаково-символический аспект культуры помогает понять ее как коммуникационную систему, позволяет связать этапы человеческой истории, найти форму контактов человека и общества, человека с человеком, человека с самим собой. Деятельностный подход предполагает функционирование культурных образцов в качестве аспектов и форм человеческой деятельности. Тем самым то, к чему стремится
579
человек, то, чем он хочет быть, уже есть в культуре, хотя представлено в виде символических форм, в подобиях и символах. Культура - это мир собственных человеческих возможностей, но объективированный, представленный через систему артефактов. С помощью культуры хаотичная повседневность становится чем-то гармоничным и целостным; культура - это в известном смысле орган "производства" человеческой жизни.
Культура как человеческая деятельность включает момент рефлексивности, осознания в той или иной форме культурных образцов. Она "дана" вместе с ее осознанием. Рефлексия культуры осуществляется в противоречивых формах: культура противопоставляется жизни, нормативность культуры - нигилистическому к ней отношению, слово - делу. Противоречивость культурной рефлексии отражает реальную противоречивость культуры.
Первая культурная оппозиция - оппозиция нормативно-стабилизационного и творческого, смыслосозидающего аспектов культуры. Культура предполагает стереотипность действий, что обеспечивает устойчивость общества, социализацию индивида. Возможность социального предвидения, прогнозирования также основывается на эталонности культуры. Стабилизационный аспект культуры выходит на первый план в спокойные, "нормальные" периоды истории. Средством коммуникации в рамках этого аспекта культуры оказываются традиции, обычаи, нормы, естественный язык и т.п.
В революционные периоды истории, "экстраординарные", на первый план выходит другой аспект культуры - творческий, разрушение старых образцов и созидание новых. Распадающуюся "связь времен" соединить крайне трудно: надо совершить подвиг, попасть на костер, умереть, жить в бочке, чтобы ввести в жизнь новую норму, новые языковые стереотипы. В рамках смыслосозидающего аспекта культуры коммуникативный ее механизм воплощает культурный герой - святой, юродивый, своим неординарным поведением разрушающий старый стереотип и вводящий новую форму; философ, который, подобно Диогену, чрезмерностью своих поступков научает соблюдать меру; поэт, создающий новый литературный язык; царь, "прорубающий окно в Европу".
Вторая культурная оппозиция касается различных способов трансляции культуры, культурной коммуникации. Передача определенной информации в культуре может осуществляться непосредственно, с помощью прямых предписаний,
580
формул, рецептов (это "инструментальный" аспект культуры), и косвенно, посредством предписаний определенных действий, непосредственно означающих иное (это социально-символический аспект культуры). Например, социальные дистанции между различными социальными группами могут устанавливаться непосредственно ("табу") и путем присвоения определенного "стиля" жизни, рассчитанного на интерпретацию, расшифровку его вторичного, скрытого значения. Механизм моды также является характерным примером социального символизма. Гипертрофия символического аспекта культуры ведет к утрате творческих импульсов в обществе, личности же это грозит потерей индивидуальности. Гипертрофия инструментального аспекта, "серьезность" ведет к утере чувства реальности, непониманию значимости своей деятельности.
Наконец, третья оппозиция очерчивает коллизии в сфере культурной рефлексии. Часто культурное значение одного и того же события с точки зрения индивида и с точки зрения государства оценивается по-разному. Фигуры идеолога, обывателя и интеллигента персонифицируют различные способы разрешения этой оппозиции.
Культура и "жизнь"
Хотя в широком смысле культура - это структура жизни человеческого духа, но взаимоотношения между человеком в его индивидуально-личностном бытии и культурой складывается достаточно драматично.
С XVIII века формируется традиция критики культуры как античеловеческого образования и противопоставления ее "жизни". В XVIII веке Ж.-Ж.Руссо в "Рассуждении по вопросу: Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов? " отрицательно оценивал все культурные достижения. То, что Руссо называл культурой, включало в себя науку, письменность, искусства, технические достижения, образование. Для Руссо мир культур с его претензией на универсализм исключал внутренний мир человека, опутывал его цепями всеобщего.
Для А.Шопенгауэра культура была формой всеобщего притворства; культура скрывает подлинные жизненные устремления человека и служит одновременно инструментом для их удовлетворения; культура - это фикция.
581
Антикультурные настроения достигают апогея в конце XIX века в философии Ф.Ницше, который видел порок современной культуры в ее усредненно-принудительном характере по отношению к отдельному человеку.
В рамках философско-эстетической традиции враждебность к культуре была выражена М.Арнольдом в Англии в XIX веке как реакция на претенциозность эстетизма. В начале XX века в России представители художественного авангарда выступали за разрушение культуры как опоры "старого" мира. В 60-х годах XX века движение контркультуры (Т.Роззак, Ч.Рейч) выступило против культурных европейских образцов, составляющих основу жизни современного человека: рационально-целевой организации человеческой деятельности, включенности в социальную иерархию, индивидуальной ответственности, ролевой структуры человеческих взаимоотношений.
Критика культуры исходит из противопоставления "культуры" как "вымышленного мира безусловного" [1] и "жизни". Но если Руссо исходил в своем понимании человека из естественных, природных начал жизни, то уже Ницше говорит совсем о другой "жизни". "Жить - разве это не значит как раз желать быть чем-то другим, нежели природа? Разве жизнь не состоит в желании оценивать, предпочитать, быть несправедливым, быть ограниченным, быть отличным от прочего?" [2]. "Жизнь" противопоставляется культуре как усредненному, стереотипному, императивно-официальному, знаково-закреп-ленному, миру неподлинного.
Если мир культурных ценностей освобождает человека от диктата природы, то человек, погружаясь в мир культуры, попадает в еще большую зависимость от норм, правил, канонов, традиций - от мира общего. Поэтому, чтобы сохранить свою индивидуальность, человек постоянно влечется к выходу из мира культуры. Само слово как культурная реальность несет репрессивную функцию, подавляя уникальность индивида [3]. По словам Н.Бердяева, "культура не есть осуществление новой жизни, нового бытия, она есть - осуществление новых ценностей. Все достижения культуры символичны, а не реалистичны. Новая жизнь, высшее бытие дается лишь в подобиях, образах, символах" [4].
1 Ницше Ф. Соч. В 2-х тт. Т.2. М., 1990. С. 243.
2 Ницше Ф. Соч. В 2-х тт. Т.2. М., 1990. С. 246.
3 Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 111-113.
4 Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990. С. 164.
582
Носитель "жизни" - это, как правило, одинокая художественная натура, герой, сверхчеловек, "народ" или, в современной интерпретации, - молодежь, женщина как носитель свободного, творческого, естественного начала. Фактически эта "жизнь" не тождественна биологическому процессу, это "сверхжизнь", противостоящая как природным закономерностям, так и социальному общему. Если не сводить культуру к заранее заданной совокупности смыслов, а рассматривать ее в единстве стереотипного и творческого аспекта культуры, то эта "сверхжизнь" и является выражением творческого аспекта культуры, сферы творения культурных смыслов. Понятие "жизни" оказывается необходимым элементом культурного целого. Оно характеризует истоки человеческой вовлеченности в культуру, способ включения индивида в культуру, культурность.
Культурность можно понимать как доведение до совершенства своей деятельности, как идеальное следование культурному образцу. В этом смысле говорят о профессиональной культуре. Но культурность можно понимать и как созидание новых культурных смыслов, преодоление старых культурных образцов. Третий смысл культурности - умение закрепить в знаковой форме результаты культурного творчества, способность создать культ своего дела, своего подвига, своей социальной миссии, показать их значимость для общества и тем самым дать им "путевку в жизнь". Смысл каждого дела должен быть "явлен". Так, величественные манеры Платона, вызывавшие порой насмешки современников и обвинения в актерстве, были самоинсценировкой, способом закрепления в греческом мире образа философа. И, наконец, культурность - это осознание личностью степени своего овладения образцом, осознание ограниченности самого образца и возможности его изменения, осознанность символического аспекта своей деятельности и умение отличать одно от другого.
Однако понятие жизни как некоей устойчивой целостности, способной к самоорганизации, все же не тождественно понятию культуры в ее творческом аспекте. Жизнь отдельного человека протекает в культуре, которая характеризуется дискретностью, структурированностью, артикулированностью внутренних связей. Культура наделена своей логикой; жизнь во многом иррациональна, размеренные периоды сменяются катастрофами, человек совершает противоречащие друг другу поступки, он может погрузиться в хаос переживаний, может любить и ненавидеть одновременно.
583
Культура по своему определению организованна, это есть своеобразный механизм организации человеческих эмоций, памяти, поступков, мыслей, механизм упорядочивания человеческой жизни, превращения ее в осмысленное целое. Желания человека, даже самые, казалось бы, примитивные, в силу их "небиологичности" не влекут за собой автоматических действий. Они в той или иной степени пропускаются через механизм культуры, осмысляются. Самая простая потребительская жизненная ориентация и самое сложное, утонченное эстетическое переживание оформлены в культурную парадигму счастья - целостности жизни, полноты бытия, совпадения желания и смысла. Жажда целостности лежит в глубине каждого жизненного "проекта". Жажда целостности как абсолютной самодостаточности, самоосновности, самобытия есть онтологическая потребность человека, потребность быть.
Другими словами, первичная, исходная культурная оформленность человеческих желаний создает возможность для "культурной обустроенности" человеческой жизни. Дальнейшая реализация онтологической потребности может идти по пути "расширенного воспроизводства" жизненного мира своих желаний, расхождения желания и смысла, либо по пути поиска смысла, трансформирования поисков смысла в подлинно "бытийное" человеческое желание.
Итак, ни один человек не может жить вне культуры, но формы его культурного бытия могут быть различны. В связи с этим можно говорить о "человеке-в-культуре " и "человеке культуры".
"Человек-в-культуре" и "человек культуры"
"Человек-в-культуре" - либо самозванец, либо отступник. Он либо не желает отвечать за содеянное, ссылаясь на давление закона, моральные нормы, общественное мнение, ищет "алиби" в культуре; либо - присваивает право говорить от чужого имени, начинает чувствовать себя участником не своего праздника, автором не своего поступка, путем "приписывания" себе (с помощью символических форм, через культурную инсценировку) заслуг творения культурных форм. Так, присвоение величественных манер, внешнего облика членов платоновской Академии без усвоения глубины платоновской мысли делает человека самозванцем.
584
"Человек культуры" по-иному входит в мир культуры. Он не приспосабливается к ней, не делает ее средством для достижения своих "витальных", жизненных потребностей. Культура для него - не рамки его жизни, но сама жизнь. Именно в культуре он реализует свою онтологическую потребность. Но и культура жива благодаря людям культуры. Она не может существовать сама по себе, в отрыве от человека. Именно человеческие жизненные, бытийные потребности ведут к поиску нового "образа вечности" в культуре. Культура, по словам Н.Бердяева, всегда неудача, ибо не может ответить на онтологический "вызов" человека, не может ввести его в мир абсолютного бытия. Без осознания неизбежности своей неудачи культура превращается в пустую игру смыслов, " игру в бисер ". В романе Г.Гессе "Игра в бисер" как раз и представлена эта коллизия взаимоотношений культуры и жизни.
В философе как человеке культуры, писал Ницше, нет ничего безличного. Напротив, его концепция, прежде всего моральная, свидетельствует, кто он такой, в каком отношении находятся сокровеннейшие инстинкты его природы [1]. Фигура Сократа - классический пример человека культуры, культурной жертвы, принесенной Сократом во имя идеи всеобщего, закона. Диоген Синопский, последователь Сократа, также сделал свою жизнь своеобразным способом общественного воспитания. Все экстравагантные поступки Диогена - наглядная модель самостоятельного, не подчиняющегося слепо общественному мнению, поведения: только чрезмерным поступком можно научить соблюдать меру. Сам Ницше превратил свою жизнь в культурный символ переоценки ценностей, символ способности полного погружения в культурное смыслотворче-ство. Люди культуры живут в романах Г.Гессе и Т.Манна.
1 Ницше Ф. Соч. В 2-х тт. Т. 2. С. 245.
Человек культуры - антитеза темноте, спутанности, хаосу индивидуальной душевной жизни. Все сокровенные движения его души, противоречия его мироощущения имеют форму смысловой явленности миру. Как возможно такое бытие в культуре, понимаемое как смыслотворчество?
Дело в том, что культура - не застывшая иерархия человеческих ценностей, имеющих нормативный характер, смысл
585
которых навечно зафиксирован в каких-то "культурных скрижалях". Культура - это еще и человеческая деятельность по воплощению, реализации этих ценностей. Сама эта деятельность стимулируется человеческой бытийной потребностью, потребностью закрепить себя в вечности как свободное, индивидуальное "самозаконное" существо. Культурные ценности - это не сам мир абсолютного бытия, приобщившись к которому человек решает свою смысложизненную сверхзадачу. Это лишь знаки, символы, "подобия" Абсолюта, формы движения к нему. Современная философия культуры, говоря о культуре как совокупности "символических форм" (Э.Касси-рер), или как универсальной структуре человеческого сознания (Э.Гуссерль), или об "осевой изначальности" культуры (К.Ясперс), как раз и имеет в виду наличие в культуре неких универсальных структур, "форм", которые каждый человек наполняет своим содержанием, интерпретирует. Так, для каждого человека красота, добро, истина, вечная жизнь - безусловные ценности. Но что такое добро и зло, например, человек вынужден решать сам, в каждой конкретной ситуации, выступая тем самым интерпретатором культуры. В своей интерпретационной функции саморефлексия культуры выступает как противоречивое единство отдельного и всеобщего. Культурная рефлексия осуществляется с помощью философии - органа самосознания культуры.
Культура и идеология
<< Пред. стр. 26 (из 31) След. >>
Список литературы по разделу