<< Пред.           стр. 15 (из 24)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 ным языком, не "по ситуации", а "из принципа". Отказываясь от участия в ограблении, несовместимом с нашим представлением о чести, мы не только демонстрируем высокую нравственность, но и существенно "экономим" мышление, заранее отказываясь обсуждать "технику" и результаты отвергаемого поступка. Еще меньше мышления в действиях аффективных, где всецело доминируют человеческие эмоции, и в действиях традиционных, когда субъекты следуют некоторому установленному ритуалу, не задаваясь вопросом о его целях и назначениях.
 
 Однако во всех случаях человек побуждается к действию идеальными импульсами, теми или иными факторами сознания. Человеческая деятельность невозможна без сознательного сбора и оценки значимой для субъекта информации, без разработки планов и программ деятельности, без волевого контроля над их исполнением и т.д. С этим согласны все философы, что не мешает им создавать принципиально различные функциональные модели деятельности, в которых по-разному понимаются место и роль сознания.
 
 Наибольшие споры вызывает при этом вопрос о "свободе воли". Введенный богословием, этот термин означает способность человеческого сознания вырабатывать импульсы поведения, независящие от внешних условий существования. Для доказательства существования свободной воли человеку достаточно реализовать первую пришедшую в голову фантазию - к примеру, поднять вверх левую руку, одновременно топнув правой ногой. Спрашивается, могли ли мы при желании поступить иначе: поднять вверх правую руку, топнув о землю левой ногой? Какие причины обусловили наш выбор? Связано ли это решение с внешними для сознания обстоятельствами нашей жизни - временем суток или погодой, состоянием нашего здоровья или экономическим состоянием страны, в которой мы живем?
 
 Нетрудно догадаться, что причины, побудившие нас поднять одну, а не другую руку, имманентны нашему сознанию, которое пожелало поступить именно так, а не иначе, самостоятельно определило свой выбор.
 
 И в экономике, и в политике, и в искусстве, и в науке деятельность людей и ее результаты зависят не столько от точности или ошибочности расчета, сколько от выбора целей и средств, который варьируется в самых, казалось бы, однозначных ситуациях. Лишь человек способен предпочесть физической безопасности чистую совесть; лишь в обществе близнецы, получившие одинаковое воспитание и образование, могут избрать альтернативные образы жизни, сделав свой выбор под влиянием внутренних движений души и т.п.
 
 Наличие свободы человеческой воли, следовательно, бесспорно. Однако философы по-разному оценивают степень этой свободы. Так, сторонники волюнтаризма убеждены, что свобода человеческой воли имеет всеобщий и абсолютный характер. В результате история оказывается цепью сменяющих друг друга желаний, стремлений, страс-
 
 300
 
 тей, непрогнозируемых настроений и капризов людей, бесконтрольно, произвольно, по собственному хотению определяющих ее ход.
 
  Позиция волюнтаристов, отрицающих закономерность человеческой деятельности, а следовательно, возможность ее объективного научного познания, не пользуется большой популярностью в современном обществознании. Столь же непопулярна и противоположная позиция - фаталистическое понимание человеческой деятельности, согласно которому человек может лишь тешить себя иллюзией свободы, в действительности им управляет судьба, ведущая, как говорил Сенека, покорных и влачащая непокорных. Судьба понимается философами по-разному. В одном случае - как некая карма, непреложная воля бога, в другом - как некоторая предзаданная историческая цель, к которой люди неизбежно придут, желают они того или нет.
 
 Большинство философов и социологов полагает, что свободу воли не следует абсолютизировать. Ее наличие не означает, будто в человеческой деятельности нет детерминационных факторов, ограничивающих волю. Прежде всего существуют объективные законы в сфере познания - законы мышления, логики и гносеологии. По определенным законам устанавливается и иерархия человеческих ценностей, так что представления людей о должном и недолжном, прекрасном и безобразном имеют далеко не случайный характер. Для каждого общества, каждой цивилизации, каждой исторической эпохи существуют свои общезначимые ценности, которые навязываются индивидуальному сознанию людей с непреложной силой и зависят от него не больше, чем законы природы.
 
 В конечном итоге признание существования факторов, ограничивающих свободу воли, порождает спор о том, присущи ли эти факторы самому сознанию или же являются внешними, отличными от него? Спор этот издавна классифицировался в философии как полемика "идеалистического" и "материалистического" понимания основ общественной жизни.
 
 
 
 
 
 § 3. "ИДЕАЛИЗМ" И "МАТЕРИАЛИЗМ" В ТРАКТОВКЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
 
 Сторонники первой точки зрения полагают, что единственным источником общественных законов являются внутренние закономерности сознания, которые, затем "транслируются" на всю человеческую историю. Сторонники второй точки зрения убеждены в существовании таких явлений, которые, не будучи сознанием, первичны по отношению к нему, не зависят от него и определяют его содержание.
 
 Так, натуралистическое понимание общественной жизни основано на убеждении, что свобода человеческой воли ограничена прежде всего факторами природной среды, непосредственно влияющими на
 
 301
 
 деятельность людей. Такой точки зрения придерживаются, в частности, представители так называемого "географического детерминизма" - к примеру, французский мыслитель Шарль Монтескье, полагавший, что климатические условия жизни, рельеф местности и пр. формируют сознание людей, определяют их склонности, привычки, вкусы и особенности поведения, отличающие европейцев от африканцев, французов от англичан и т.д.
 
 Критикуя подобную точку зрения, сторонники собственно материалистического понимания истории полагают, что явления природной среды не в состоянии напрямую влиять на структуры сознания, что задача философа состоит в обнаружении таких материальных детерминант деятельности, которые выступают как ее внутренние факторы, а не внешние условия. Каковы же эти материальные факторы? Существуют ли они?
 
 Ответ на этот вопрос будет отрицательным, если мы попытаемся представить в роли таких материальных факторов явления социальной предметности - мир разнообразных вещей, созданных и используемых человеком. Так полагает, к примеру, П. Сорокин - решительный противник социально-философского материализма. С этой точки зрения пьеса Моцарта, исполняемая в концертном зале, представляет собой набор сугубо физических звуковых колебаний определенной частоты, а стены прекрасного Московского Кремля - самые обычные кирпичные стены и т.п. И в то же время мы отчетливо понимаем, что в кирпичной кладке материализовалась мысль архитектора, его представление о красоте и удобстве, благодаря которым кирпичи сложились именно в этом, а не в другом порядке. Ясно, что летящий в небесах самолет - это не просто набор неизвестно как соединившихся материальных деталей, а опредмеченная мысль ученых и конструкторов, открывших законы аэродинамики и нашедших схемы их практического применения. Точно так же королева Великобритании - это не просто "живая человеческая плоть", а символ величия страны, ее стабильности, уважения англичан к своей истории, ее богатым традициям.
 
 Из сказанного следует, что реальное социальное явление имеет два аспекта: внешний, материальный, состоящий из самых различных вещественно-энергетических компонентов, и внутренний, духовный, состоящий из "бестелесных" фрагментов сознания (идей, образов, чувств), которые воплощаются в жизнь с помощью "материальных проводников".
 
 Очевидно, что оба эти аспекта взаимно предполагают друг друга, одинаково необходимы для существования реальных общественных явлений. Том Шекспира, например, есть синтез духовных значений, которыми английский драматург поделился с человечеством, и бумаги, на которую нанесены свинцовые литеры и которая определенным образом переплетена и склеена. Однако лишь сумасшедший, полагает Сорокин, возьмется утверждать, что идеи Шекспира, т.е.
 
 302
 
 явления внутреннего духовного аспекта книги, зависят от свойств внешнего, материального аспекта - скажем, физико-химических свойств бумаги, на которой они напечатаны. Лишь сумасшедший может объяснять эстетический образ Венеры Милосской исходя из свойств мрамора, из которого изваяна скульптура, или социальную функцию флага - священного символа, ради которого солдаты жертвуют жизнью, исходя из особенностей материала, из которого изготовлены полотнище и древко.
 
 Сказанное означает, что духовное в общественной жизни всецело определяет материальное, а не наоборот. В самом деле, именно духовные, а не материальные компоненты общественных явлений определяют их сущность. Что позволяет нам, к примеру, различать хирургическую операцию и разбойное покушение на человеческую жизнь, если и в том и в другом случае нож вонзается в тело человека? Почему одно и то же с точки зрения физики и биомоторики поведения явление - выстрел в человека - признается в одном случае актом воинской доблести, одобряемой и поощряемой обществом, а в другом - тягчайшим преступлением, подлежащим строгому наказанию?
 
 Ответ очевиден - характер социальных предметов и процессов определяется идеями, целями, замыслами людей, а не вещественно-энергетическими средствами, используемыми для их воплощения. Достаточно этих простейших рассуждений, полагает Сорокин, чтобы убедиться, что духовное не выводится из материального - напротив, полновластно распоряжается им, подбирая себе наиболее удобные "материальные одеяния", перекраивая и меняя их по своему разумению.
 
 Однако Сорокин смешивает общефилософские критерии материальности с социально-философскими. Если предметы человеческой жизнедеятельности не могут рассматриваться в качестве "социальной материи", то какие факторы деятельности могут считаться таковыми, существуя не только вне, но и независимо от сознания, определяя его содержание, а не определяясь им?
 
 Философы-материалисты предлагали разные ответы на этот вопрос, далеко не всегда соответствующие реальному положению дел. Так, согласно распространенной точке зрения материальными в общественной жизни могут считаться экономические общественные отношения, или отношения собственности, которые возникают стихийно, без всякого предварительного осмысления в сознании людей.
 
 К примеру, каждый из нас знает имя изобретателя паровой машины, созданию которой предшествовал вполне очевидный "авторский замысел". Но кто в состоянии назвать нам "автора" капиталистической организации общества, которая явилась результатом внедрения машин? Существовал ли в истории человек, который за столом своего рабочего кабинета разработал саму идею и план мероприятий по перестройке натурального хозяйства в рыночную экономи-
 
 303
 
 ку, основанную на отношениях товарообмена между производителями? [3] Историческая необходимость принудила людей "изобрести" политические партии и государство, но можем ли мы считать, что кто-то из них придумал экономические группы, к примеру класс крестьянства?
 
 Отрицательный ответ на эти и подобные вопросы стал главным аргументом в пользу концепции, полагающей, что экономические отношения людей есть искомая "социальная материя", поскольку они не входят в область творимых сознанием реалий, не зависят от него в своем возникновении и оказывают на него определяющее воздействие.
 
 Считаясь с этой точкой зрения, мы все же должны заметить, что не во все периоды человеческой истории экономические связи людей складывались стихийно, "не проходя через их сознание". Разве советская экономика не явилась в свое время результатом вполне сознательного выбора в пользу огосударствления средств производства? Вполне сознательной реформацией экономических основ общества, своего рода экономической революцией были "новый курс" президента США Ф. Рузвельта и многое другое, являются таковыми и современные попытки российского руководства сознательно "построить" экономику рыночного типа.
 
 Сказанное позволяет утверждать, что с ходом истории все большее число явлений, некогда неподвластных сознанию, складывается как результат реализации целей и замыслов людей, опосредствуется сознанием как реальной "целевой причиной". Сбылось предсказание Ф. Энгельса о том, что в будущем утвердится взгляд, согласно которому люди сознательно создают важнейшие условия своей жизни. Но означает ли это крушение "материалистического понимания" деятельности, признание того, что нет факторов, противостоящих сознанию в качестве независимой от него и определяющей его силы. Не будем торопиться с выводами и продолжим свое рассмотрение функциональных механизмов человеческой деятельности.
 
 
 § 4. ПОТРЕБНОСТИ И ИНТЕРЕСЫ СОЦИАЛЬНОГО СУБЪЕКТА
 
 Итак, выше мы признали, что любая деятельность программируется и направляется сознанием, которое выступает в качестве причины человеческих действий. Отрицать это обстоятельство могут лишь поклонники самых вульгарных философских взглядов, которые на основании того, что сознание - идеальное образование, лишенное веса, протяженности и прочих "материальных свойств", делают вывод, что оно само по себе не способно менять социальную реальность и потому не может рассматриваться в качестве причины подобных изменений [4].
  304
 
 Нелепо отрицать, что сознание людей выступает, как показал еще Аристотель, в качестве особой "целевой" причины человеческой деятельности. И все же возникает вопрос: следует ли рассматривать сознание в качестве первопричины человеческих действий, или же за целями и желаниями людей кроются какие-то более глубокие и неидеальные факторы причинения?
 
 Рассмотрим в качестве примера деятельность человека, строящего себе дом. Зададим себе сугубо риторический вопрос: возможно ли, чтобы подобная деятельность не вызывалась, не направлялась и не контролировалась сознанием строителя? Ответ однозначно отрицательный. Ясно, что человек может построить себе жилище лишь в том случае, если пожелает это сделать и сумеет реализовать свое желание. Качество дома и то, будет ли он вообще построен, в немалой степени зависят от умения строителя (т.е. состояния его сознания) и т.д.
 
 Поэтому естественный ответ на вопрос о причинах происходящего звучит так: человек строит дом, потому что ощутил желание иметь жилище, решил реализовать это желание, соотнеся его со своими возможностями, создал идеальную схему дома, выстроил определенную программу действий по обеспечению строительства и принял волевое решение о его начале.
 
 Казалось бы, все причины происходящего упираются в сознание человека. И все же это не так. Чтобы убедиться в этом, зададим себе простейшие вопросы: самопроизвольно ли желание человека строить дом? Почему ему вдруг захотелось иметь жилище, затратить немалые силы на его создание? Является ли это желание капризом сознания или же за ним стоит некоторая более глубокая причина?
 
 Отвечая на все эти вопросы, следует учесть, что прежде всего люди строят дома потому, что являются теплокровными существами, физически не способными выжить в холодном климате без отапливаемого жилища. Дом есть условие выживание человека, реальное средство приспособиться к среде существования, предписывающей ему вполне определенные правила поведения в ней.
 
 Следуя логике этого рассуждения, мы можем утверждать, что подлинной первопричиной действий являются не состояния сознания, но потребности существования, в которых выражается адаптивный характер человеческой деятельности. Следовательно, информационные программы социального поведения не самоцельны, а являются в конечном счете средством самосохранения - объективного императива человеческого существования в природной и социокультурной среде. Поясним, о чем идет речь.
 
 Начнем с определения потребности, которую мы будем понимать как свойство субъекта, раскрывающееся в его отношении к необходимым условиям существования. В литературе принято различать саму потребность человека и предмет этой потребности. Так, пища, одежда, медикаменты или жилище являются предметами наших потребно-
 
 305
 
 стей быть сытыми, одетыми, здоровыми или укрытыми от каприза стихий, в то время как сама потребность есть свойство человека нуждаться во всем этом, как в условии своего существования в среде.
 
 Мы должны подчеркнуть, что потребность представляет собой именно свойство социального субъекта, а не его состояние. Именно свойства явления, как мы помним, образуют его сущность, в то время как его состояния производны от этой сущности и как бы безразличны к ней (так, химическая сущность воды безразлична к ее агрегатным состояниям, поскольку вода остается водой, т.е. сохраняет существенные свойства, в любом из своих агрегатных состояний - жидком, парообразном или твердом).
 
 Важно различать потребность и нужду. Потребность является постоянным существенным свойством субъекта, переходящим в определенных обстоятельствах в состояние острой нужды, а затем - в состояние удовлетворенности (которое потом вновь сменяется состоянием нужды).
 
 Одна из сложнейших проблем науки - классификация человеческих потребностей. Самая большая ошибка здесь - это сведение системы потребностей к таким, которые необходимы для физического выживания в среде. Однако у людей также есть потребности, важные для них как социальных существ. К примеру, потребность в получении и трансляции знаний, потребность в общении, безопасности и многие другие. Кроме того, всю систему человеческих потребностей можно разделить на два типа: потребности дефициентные и бытийные (пользуясь терминологией одного из крупнейших психологов XX в. М. Маслоу). Под первыми следует понимать потребности людей в том, что необходимо для поддержания самого факта их биологической и социальной жизни. Вторые суть потребности в поддержании определенного качества жизни, условно говоря ее комфортности, обеспечивающей полноценное существование людей. Это означает, что у человека есть потребность не просто в пище, но в определенном качестве этой пищи. Маслоу выделяет здесь также потребности в любви и принадлежности (становящиеся духовной основой семьи и дружбы), потребности в самоидентификации, признании, уважении и самоуважении, потребности в самоактуализации как развитии своих способностей и склонностей, потребности в переживании прекрасного и пр. Нетрудно понять, насколько наличие бытийных потребностей усложняет механику человеческого поведения, ибо именно они лежат в основе "биологически нецелесообразных" поступков человека, способного предпочесть факту жизни сохранение своей чести и достоинства.
 
 Не углубляясь далее в классификацию человеческих потребностей, отметим, что именно потребности являются объективной основой поведения, дисциплинирующей человеческое сознание и укрощающей произвол человеческой воли. Становится понятной логика тех социально-философских течений, в которых потребности людей
 
 306
 
 признаются материальными факторами их деятельности, независимыми от человеческого сознания, первичными по отношению к нему и его определяющими.
 
 В самом деле, специфика человеческой деятельности, как уже отмечалось выше, состоит в том, что все, побуждающее к ней, должно так или иначе пройти через сознание. Это означает, что потребность становится значимым фактором реальной человеческой деятельности лишь в том случае, если осознается. Напротив, неосознанная потребность и ее состояния никак не влияют на поведение людей - так, человек, который вот-вот станет жертвой покушения, ведет себя несообразно ситуации, поскольку не осознает реальной угрозы своей безопасности.
 
 Но означает ли связь потребностей и сознания как взаимополагающих друг друга факторов деятельности, что человеческие потребности и есть сознание, тождественны ему? Едва ли с таким утверждением можно согласиться. Все мы понимаем, что реальный голод как неудовлетворенная потребность организма в источниках энергии и чувство голода, возникающее как отображение этой потребности в сознании, при всей взаимосвязанности этих явлений отнюдь не тождественны друг другу. То же самое можно сказать о соотношении между реальной безопасностью человека и ощущением им своей безопасности и т.п.
 
 Можно утверждать, что во всех случаях социальной деятельности потребность и осознание потребности не тождественны друг другу. Исключением из этого правила не являются даже те случаи, когда предметом потребности являются собственные внутренние состояния человеческого сознания. К примеру, мы должны понимать, что знания, без которых невозможно существование людей, и сама потребность в знаниях далеко не тождественны друг другу. То же самое можно сказать о любви как интенции сознания и потребности любить, вытекающей из законов психосоциальной организации человека.
 
 Мы видим, что даже духовные по своему предмету потребности не являются самим сознанием и лишены необходимых свойств идеального. Но значит ли это, что мы должны рассматривать потребности как материальные детерминанты деятельности, существующие вне сознания и не зависящие от него?
 
 Отвечая на этот вопрос, следует сказать, что философский критерий независимости от сознания предполагает отношение сущности, а не существования. Пояснить эту сложную мысль можно самым простым примером. Все мы знаем, что биологическая, а затем и социальная эволюция на Земле стали возможны в результате наличия в ее атмосфере животворного газа - кислорода. В этом смысле не будет ошибкой сказать, что человеческая истории зависит от состава земной атмосферы. Но каков характер этой зависимости? Можем ли мы сказать, что причины исторических событий - походов Александра Македонского или реформ Александра II Освободителя - лежат в сфере физиологии человеческого дыхания, определяются зависимостью человеческого организма от кислорода?
 
 307
 
 Абсурдность такой постановки вопроса очевидна. Ясно, что фактическое существование человеческой истории зависит от наличия кислорода, сущность же исторических событий определяется какими угодно факторами, но только не химическим составом атмосферы.
 
 Аналогичным образом связаны потребности и сознание людей. С одной стороны, собственно социальные потребности, отличающие людей от животных, возникают лишь в рамках человеческой деятельности, которая определяется наличием сознания. Это позволяет нам утверждать, что существование таких потребностей зависит от сознания. От сознания, как мы увидим ниже, зависит также сам процесс удовлетворения потребностей: его течение и реальные результаты. И все же есть основания утверждать, что сам характер человеческих потребностей, их сущность определяются отнюдь не произволом сознания, а независящими от него факторами биосоциальной организации людей, которые сознание вынуждено принимать как данность, которые оно не в силах изменить. Так, сознание может "освободить" нас от потребности в еде только вместе с жизнью. При этом выбор в пользу жизни заставляет человека подчиняться правилам, которые уже не зависят от сознания, установлены вовсе не волей людей.
 
 Независимость от воли людей характеризует не только "дефициентные", но и "бытийные" потребности людей. Чем определяется уникальная "живучесть" религии, заведомая безуспешность любых попыток ее насильственного подавления? Разве не тем, что религиозная вера отвечает особым "экзистенциальным" потребностям человека, устройству его души, нуждающейся в поддержке и утешении, - устройству, которое зависит от воли людей не в большей степени, чем темперамент, с которым они рождаются?
 
 Итак, люди не выбирают себе ни физиологических, ни социальных, ни духовных потребностей - они предписаны человеку его "родовой природой", с которой сознание должно считаться как с непреложной данностью. Потребности, с которыми люди рождаются или которые диктует им способ общественной жизни, являются наиболее глубокими причинами человеческой деятельности. Иными словами, они выступают как "первопричины" деятельности, которые предпосланы ее "целевым причинам", т.е. стоят за желаниями и стремлениями людей, определяют их, "давят" на сознание, ориентируют его, заставляя делать то, что порой не хотелось бы делать вовсе.
 
 При этом потребности хотя и ограничивают свободу воли, но не связывают ее вовсе. Трудно предсказать, как поведут себя разные люди в одинаковой ситуации. С другой стороны, именно наличие потребностей делает поведение людей и достаточно предсказуемым, чтобы оно стало объектом научного изучения. Причем точность прогноза возрастает при переходе от индивидуального поведения людей
 
 308
 
 к анализу форм их совместной деятельности, где, как мы увидим ниже, складываются и проявляются своеобразные статистические законы-тенденции, допускающие отдельные исключения, но верные для массовых форм поведения.
 
 В действительности свобода воли человека проявляется по преимуществу в способности человеческого сознания "ранжировать" потребности, от которых оно не может произвольно отказаться. В зависимости от сложившейся системы ценностных предпочтений человек может расставлять свои потребности в определенном иерархическом порядке, классифицировать их на первоочередные, актуальные и второстепенные, периферийные. Человек, по словам французского философа Ж.-П. Сартра, "обречен на свободу" - постоянную свободу выбора.
 
 Заканчивая анализ феномена потребностей, отметим, что они не единственный фактор деятельности человека. Ее характеризует еще один момент - интересы действующего субъекта.
 
 В научной литературе существует различное понимание феномена интересов. Нередко они рассматриваются как явление человеческого сознания, соотносимое с целями, стимулами, мотивами деятельности. Интерес в данном случае понимается как заинтересованность, т.е. определенный вектор сознания, его направленность на нечто нужное человеку. Существует, однако, и иное понимание интереса - как реального, а не идеального фактора деятельности, непосредственно связанного с потребностями людей.
 
 Выше мы охарактеризовали потребность как свойство субъекта, в котором выражается его отношение к необходимым условиям существования. Согласно рассматриваемой точке зрения интерес выступает как свойство субъекта, выражающее его отношение к необходимым средствам удовлетворения потребности. Интерес характерен для человеческой деятельности и практически отсутствует в поведении животных. Для человека доступ к воде опосредствован целым рядом предметов, которые нужны ему не сами по себе, но лишь как средство овладения предметом жизненной потребности. Как и в случае с потребностью, нам следует различать интерес как характеристику субъекта и предмет интереса, каковым может быть любой объект (вещи, символы, связи - об этом ниже), отличный от человека и нужный ему, т.е. обладающий некоторой позитивной значимостью, или ценностью.
 
 Наконец, как и в случае с потребностью, интерес представляет собой объективное свойство людей, выражающее способ их существования в мире, не зависящий от произвола человеческой воли. Возьмем, к примеру, заинтересованность человека в деньгах. Ни одному человеку они не нужны сами по себе и всегда являются средством удовлетворения той или иной практической или духовной потребности. Однако зависит ли от воли людей, живущих в обществе с рыночной экономикой, их заинтересованность в деньгах, если
 
 309
 
 деньги - единственно возможное средство обмена, позволяющее овладеть предметом потребности, который мы не в состоянии изготовить сами? Очевидно, что основная масса людей (не способная вести натуральное хозяйство или жить вооруженным грабежом) может отказаться от денег, лишь отказавшись от удовлетворения потребностей, т.е. отказавшись от жизни, внутренним необходимым условием которой оказываются деньги.
 
 Различение потребностей и интересов имеет важнейшее значение для социальной теории. Понятие потребности позволяет нам зафиксировать то, что является устойчивым, исторически неизменным, "родовым" в людях и обществах, в то время как категория интереса ориентирует нас на исследование специфических систем деятельности и общественных отношений, от которых зависит способ удовлетворения потребностей [5].
 
 Итак, рассматривая человеческое действие как целостный процесс, мы выделяем в нем 1) материальные причины, в качестве которых выступают потребности и интересы, 2) идеально-регулятивные механизмы сознания - цели, программы, мотивы и стимулы поведения (специально изучаемые психологией), 3) физические операции субъектов, нацеленные на претворение их замыслов и желаний, и 4) результат, сознательно полученный или стихийно сложившийся, соответствующий или не соответствующий целям, удовлетворяющий или не удовлетворяющий потребности.
 
 Главный вывод, который следует из нашего рассмотрения, может быть сформулирован так: уже на уровне своих простейших проявлений человеческая деятельность не должна рассматриваться как непредсказуемый процесс, творимый абсолютно свободной волей людей. Единообразие потребностей, раскрывающих объективную "родовую природу" человека, их дисциплинирующее воздействие на сознание - такова наиболее глубокая причина, обусловливающая законосообразность деятельности, ее подчиненность определенным "правилам", существующим в общественной жизни людей.
 
 С другой стороны, анализ простейших форм деятельности показывает нам колоссальные возможности сознания разнообразить поведение людей, готовит нас к пониманию многовариантности человеческой истории. Детерминационная связь между потребностями людей и их целями, как мы увидим ниже, отнюдь не означает существования столь же строгой детерминации между целями человеческой деятельности и ее реальными результатами.
 
 Перейдем к анализу значительно более сложных состояний деятельности, а именно к анализу общества как формы совместного поведения людей.
 
 310
 1 Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения. С. 602-603.
 2 См.: Сорокин П. Родовая структура социокультурных явлений //Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. С. 195.
 3 Естественно, единожды возникнув, данная система отношений стала объектом сознательной регуляции людей, придумавших тысячи способов сохранения, укрепления и развития подобных связей. Однако само возникновение таких отношений, действительно, - результат стихийной исторической эволюции, не планировавшейся и не направлявшейся сознанием людей (каждый из которых думал об удовлетворении своих ближайших потребностей путем производства, купли и продажи продуктов, но не о реформировании системы макроэкономики, ставшей побочным результатом этих вполне осознанных действий).
 4 Действительно, одного желания Сальери убить гениального Моцарта явно недостаточно, чтобы свершить это злодеяние. Ясно, что живого человека "во плоти и крови" нельзя убить мыслью. Но столь же ошибочно утверждать на этом основании, что Моцарта убила не злая воля завистника, а физическая субстанция - Смертельная доза яда.
 5 Подобный подход позволяет нам, к примеру, объяснить, почему представители различных социальных групп, имеющие одни и те же потребности, заинтересованы в совершенно различных, порой прямо противоположных вещах. В самом деле, нельзя отрицать, что наемный работник, стремящийся накормить и одеть себя и свою семью, создать ей достойные условия жизни, дать детям хорошее образование, обеспечить полноценный отдых и т.д., обладает той же самой системой потребностей, что и предприниматель, которому он служит. Однако способ удовлетворения этих одинаковых потребностей рождает ситуацию, когда один из субъектов взаимодействия стремится подороже продать свою рабочую силу, в то время как другой заинтересован "разумно экономить" на заработной плате своих работников. В результате мы получаем конфликтную систему интересов, которые, как и потребности людей, не зависят от произвола их сознания, поскольку определяются объективным способом существования работника и работодателя.
 
 
 Глава 3
 ЧТО ТАКОЕ ОБЩЕСТВО?
 
 § 1. КОЛЛЕКТИВНОСТЬ КАК УСЛОВИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
 
 До сих пор мы рассуждали о наиболее общих свойствах человеческой деятельности, позволяющих нам отличать явления социальные от явлений природных. Иными словами, мы изучали абстрактно взятую сущность социального, отвлекаясь от вопроса, при каких условиях возможно существование этой сущности, т.е. реальное возникновение и воспроизводство социальных явлений. О чем конкретно идет речь?
 
 Едва ли кто-нибудь будет спорить с тем, что в поведении Робинзона, заброшенного на необитаемый остров, мы обнаруживаем все главные признаки, отличающие социальное существо от любого из явлений природы. Но столь же ясно, что наблюдение за Робинзоном не даст нам ответа на вопрос, откуда у него свойства, отсутствующие у животных. Как удалось ему овладеть мышлением? Откуда у Робинзона умение строить дома, возделывать землю и вести исчисление времени? Родился ли он с этими способностями или обрел их каким-то другим образом? Чтобы получить ответ на эти и подобные вопросы, необходимо от изучения абстрактных свойств социального перейти к анализу общества как той реальной среды, в которой создаются Робинзоны с присущими им качествами.
 
 Что же такое человеческое общество?
 
 Первое необходимое условие общественной жизни - коллективность. Уже древние мыслители понимали, что живое существо, именуемое "человек", представляет собой "общественное животное", неспособное самостоятельно обеспечивать свою жизнь. Условием его существования является кооперация с другими людьми, в которой человек нуждается в той же мере, что и в продуктах питания или создающих их средствах труда. Это не означает, конечно, что, оказавшись на необитаемом острове в положении Робинзона Крузо, человек непременно умрет или потеряет человеческий образ, обрастет шерстью, лишится членораздельной речи, как предполагал Линней. Благодаря тому, что коллективное начало присутствует в деятельности любого одиночки, человек способен выжить в самых экстремальных условиях.
 
 В самом деле, незабвенный герой Дефо выжил на необитаемом острове с помощью продуктов чужого труда - разнообразных инструментов, спасенных им с затонувшего корабля. Кое-что необхо-
 
 312
 
 димое для жизни ему пришлось создавать самостоятельно. Наличие у него самой способности к целенаправленному труду обнаруживает, что сознание (и речь) человека является продуктом длительного процесса совместной деятельности индивидов. Очевидно, что любой человеческий индивид способен стать чем-то отличным от животного, лишь погружаясь в социокультурную среду, взаимодействуя с себе подобными. Об этом свидетельствуют и жестокие опыты, поставленные самой природой - случаи, когда потерявшихся детей "воспитывали" животные. Увы, красивая сказка о Маугли никак не соответствует действительности. Человеческий детеныш, взращенный волками, никогда не смог бы стать человеком. Это возможно лишь в обществе себе подобных и благодаря ему.
 
 Однако всякий ли человеческий коллектив, именующий себя обществом ("общество филателистов" и пр.), является таковым в строгом категориальном смысле, т.е. обществом, способным воспроизводить свою социальность в исторической перспективе? Не случайно в социальной теории принято различать собственно общества и общественные группы, коллективы, представляющие собой "ячейки" общества. Какими же свойствами должен обладать человеческий коллектив, претендующий на статус общества?
 
 
 § 2. НОМИНАЛИЗМ И РЕАЛИЗМ В ТРАКТОВКЕ ОБЩЕСТВА
 
 Может показаться странным, но в современной социальной философии и общей социологии дискутируется вопрос: "Существует ли вообще общество как самобытная реальность, как особая область бытия?" [1]. Вопрос этот, продолжает С.Л. Франк, "может показаться нам праздным. И тем не менее как современный астроном считает, что небо не особая реальность (как это признавалось в античном и средневековом мировоззрении), а только часть - однородная другим частям - общей физико-химической природы, объемлющей и небо и землю, так и современный обществовед считает, что общество не особая реальность, а только условно выделенная часть или сторона какой-то иной реальности. Для большинства позитивных социологов и обществоведов "общество" есть лишь название для совокупности и взаимодействия множества отдельных людей" [2].
 
 Такой подход С.Л. Франк именует "сингуляризмом" или "социальным атомизмом", прослеживая его философские истоки уже у софистов и особенно у Эпикура и его школы, "для которой общество есть не что иное, как результат сознательного соглашения между отдельными людьми об устройстве совместной жизни" [3].
 
 Сингуляристскому взгляду на общество противопоставляется точка зрения социально-философского "универсализма", согласно которой "общество есть некая подлинно объективная реальность, не
 
 313
 
 исчерпывающая совокупность входящих в ее состав индивидов" [4]. Историко-философскую традицию универсализма Франк ведет от Платона, для которого "общество есть "большой человек", некая самостоятельная реальность, имеющая свою внутреннюю гармонию, особые законы своего равновесия", а также от Аристотеля, для которого "не общество производно от человека, а, напротив, человек произволен от общества; человек вне общества есть абстракция, реально столь же невозможная, как невозможна живая рука, отделенная от тела, к которому она принадлежит" [5].
 
 Мы видим, что полемика "универсализма" и "сингуляризма" упирается в проблему системности общества. Следует ли считать общество констелляцией элементов, связь которых не создает нового качества, отличного от суммы качеств образующих его частей? Или же общество представляет собой системное единство, обладающее интегральными свойствами целого, отсутствующими у образующих его частей? Если последнее предположение верно, то, следует ли рассматривать общество как системное образование низшего типа, создаваемое взаимодействием относительно автономных частей, или же оно принадлежит к единствам органического типа, в которых целое первично относительно своих частей и определяет саму необходимость их структурного обособления и способ существования в системе?
 
 О всей сложности проблемы свидетельствует наличие альтернативных подходов внутри "сингуляризма" и "универсализма".
 
 Так, те из сторонников "сингуляристского" подхода, которые убеждены в производности общества от человека, серьезно расходятся в понимании того, как это происходило исторически.
 
 Самое простое истолкование сводится к утверждению, что общество производно от человека генетически, что человек хронологически первичен, способен существовать до общества и создавать его для удовлетворения своих потребностей, формирующихся вне общества и независимо от него. Вместе с тем подобная теория "общественного договора" решительно отвергается многими теоретиками, которых часто относят к сторонникам "сингуляризма". Так, известный философ К. Поппер убежден в том, "что "поведение" и "действия" таких коллективов, как государство или социальная группа, должны быть сведены к поведению и действиям отдельных людей" [6]. Свой взгляд на общество Поппер называет "методологическим индивидуализмом" и противопоставляет позиции "методологического коллективизма" ("универсализма", по терминологии С.Л. Франка). В то же время он считает, что гипотеза субстанциальной изначальности индивида представляет собой "не только исторический, но, если так можно выразиться, и методологический миф. Вряд ли ее можно обсуждать всерьез, поскольку мы имеем все основания полагать, что человек или, скорее, его предок стал сначала социальным, а затем и человеческим существом (учитывая, в частности, что язык предполагает общество)" [7]. "Люди, - продолжает Поппер, - т.е. человеческая психика, потребности, надежды, страхи, ожидания, мотивы и стремления отдельных человеческих индивидуумов, если они вообще что-то значат, не столько творят свою социальную жизнь, сколько являются ее продуктом" [8].
 
 314
 
 Мы видим, что приверженность к "методологическому индивидуализму" может совмещаться с пониманием того, что свойства, из которых должно быть объяснено коллективное поведение, не являются изначальным достоянием человеческих индивидов. Напротив, "умный" сингуляризм прекрасно понимает, что специфические свойства человека, отличающие его от животного, сформировались при коллективном образе жизни.
 
 Это не означает, однако, что, обсуждая проблему "человек-общество" в ее генетическом аспекте, мы можем настаивать на хронологической первичности общества. Парадоксально, но "методологический индивидуалист" Поппер перегибает палку в противоположную сторону, полагая, что становление социальности может хронологически предшествовать становлению человека. Очевидно, что, касаясь филогенетического аспекта проблемы становления "рода человек", мы сможем принять мысль о том, что наш предок "стал сначала социальным, а затем и человеческим существом", лишь в том случае, если истолкуем "социальное" как "коллективное", точнее, как досоциальную форму коллективности. Это так, поскольку социальная форма коллективности возникает только вместе с "готовым" человеком, в едином, хронологически синхронном процессе антропосоциогенеза. Нет и не может быть "готового" человека вне ставшего общества, как не может быть настоящего общества без полноценного Homo sapiens.
 Таким образом, спор между "универсализмом" и "сингуляризмом" должен быть переведен из плана становления человека и общества в план функционального соподчинения уже "готовых", ставших реалий. Пусть человек возможен лишь как существо коллективное, которое не только не может жить в одиночку, но и неспособно стать человеком вне и помимо взаимодействия с себе подобными. Пускай свойства его родовой природы сформировались с учетом постоянной "поправки на других", под воздействием изначальной потребности в кооперации с другими - столь же объективной как и потребность в хлебе насущем. Однако нельзя не видеть, что процесс становления Homo sapiens, который выступает как процесс интериоризации коллективного, заканчивается тем, что ставший, "готовый" человек обретает свойство субъектности, т.е. способность инициировать собственную деятельность, направленную на достижение целей и удовлетворение потребностей, которые независимо от своего "общественного" происхождения становятся его личным достоянием, отличающим его от других людей. Взаимодействие с ними по-прежнему остается для человека необходимостью, но значит ли это, что коллективная жизнь сформировавшихся людей обладает свойствами субстанциальной реальности, несводимой к образующим ее элементам?
 
 315
 
 
 Напомним, что условием, при котором целое, образованное частями, обретает самостоятельную форму существования, является возникновение интегральных свойств, которые присущи лишь целому и отсутствуют у частей, взятых по отдельности. Весьма наглядно этот принцип субстанциализации целого описан Э. Дюркгеймом. "Всякий раз, - пишет он, - когда какие-либо элементы, комбинируясь, образуют фактом своей комбинации новые явления, нужно представлять себе, что эти явления располагаются уже не в элементах, а в целом, образованном их соединением. Живая клетка не содержит в себе ничего, кроме минеральных частиц, подобно тому как общество ничего не содержит в себе, кроме индивидов. И тем не менее совершенно очевидно, что характерные явления жизни не заключаются в атомах водорода, кислорода, углерода и азота... Жизнь... едина и, следовательно, может иметь своим местоположением только живую субстанцию в ее целостности. Она в целом, а не в частях. И то, что мы говорим о жизни, можно повторить о всех возможных синтезах. Твердость бронзы не заключена ни в меди, ни в олове, ни в свинце, послуживших ее образованию и являющихся мягкими и гибкими веществами; она в их смешении..." [4]
 
 Применяя этот принцип к социальной теории, Дюркгейм формулирует проблему самобытности общества следующим образом: "Если указанный синтез sui generis, образующий всякое общество, порождает новые явления, отличные от тех, что имеют место в отдельных сознаниях (и действиях людей. - Авт.), то нужно также допустить, что эти специфические факты заключаются в том самом обществе, которое их создает, а не в его частях, т.е. в его членах" [10].
 
 Чтобы прояснить суть проблемы, обратимся к несложному примеру. Представим себе, что нам нужно проанализировать деятельность некоего человека А, несущего тяжелое бревно. Для этого нам придется прежде всего определить цель, которую он поставил перед собой, т.е. понять субъективный смысл его деятельности, те ожидания, которые он связывает с исполнением этой тяжелой работы. Не ограничиваясь такой психологической интроспекцией (которой удовлетворяются сторонники "понимающей социологии"), мы попытаемся установить потребности и интересы А, актуализация которых вызвала в его сознании намерение нести бревно. Мы проанализируем, далее, насколько успешной может быть данная деятельность А с точки зрения ее возможного результата. Для этого мы должны будем понять, соответствует ли поставленная им цель его действительным потребностям, нужно ли ему носить бревна, чтобы удовлетворить ощущаемую потребность, или для этого следует заняться другой деятельностью. Констатировав правильный выбор цели, мы должны будем установить адекватность избранных для ее достижения средств, т.е. выяснить, соответствуют
 
 316
 
 ли свойства бревна связанным с ним ожиданиям. От рассмотрения подобной значимости объекта мы перейдем к реальным свойствам субъекта, т.е. попытаемся учесть реальную способность А донести бревно до пункта назначения и пр.
 
 Возникает вопрос: изменится ли эта процедура исследования, если мы перейдем от рассмотрения индивидуального действия к анализу взаимодействия между людьми? Представим себе, что человек А договорился с человеком Б, также нуждающимся в древесине, объединить свои усилия, чтобы достичь желаемой цели с меньшей затратой усилий. В результате этого мы получаем пусть малый, но все же коллектив, бригаду, состоящую из двух взаимодействующих людей.
 
 Конечно, взятый нами для примера микроколлектив, представляющий собой организацию, сознательно созданную людьми, существенно отличен от общества как стихийно возникшей общности людей. Безусловно, он еще не содержит в себе тех сложнейших механизмов социализации и репродукции индивидов, с которыми связано существование общества. Однако возникает вопрос о том, могут ли уже в простейших его формах быть обнаружены некоторые надындивидуальные реалии взаимодействия, отсутствующие в отдельно взятых действиях.
 
 Спрашивается: возникает ли в результате такого взаимодействия некая новая социальная реальность, которая не сводится к сумме отдельных человеческих действий? Переходит ли в данном случае количество в качество, создавая какие-то новые потребности, интересы, цели, средства, результаты деятельности, которые нельзя понять, соединив знание о потребностях, интересах, целях А с таким же по сути знанием о поведении Б?
 
 Ниже, рассматривая вопрос о структуре общества, мы попытаемся дать содержательный ответ на этот вопрос, рассказав читателю об особых надындивидуальных реалиях коллективной жизни. Так, нам предстоит показать, что в результате взаимодействия людей возникает особый класс социальных предметов, без которых возможна индивидуальная активность человека, несущего бревно, но немыслима скоординированная совместная деятельность двух индивидов, вынужденных договариваться друг с другом о ее характере и условиях.
 
 Мы постараемся показать, что уже в простейших актах совместной деятельности возникает такая выходящая за рамки отдельных действий реальность, как совокупность организационных отношений между взаимодействующими индивидами, включая отношения разделения труда. В результате усложнения совместной деятельности возникают устойчивые безличные (т.е. независящие от индивидуальных свойств носителя) социальные роли и статусы, которые вынуждены принимать на себя живые индивиды, осуществляя различные профессиональные функции, исполняя обязанности "начальников" и "подчиненных", "собственников" и "ли-
 
 317
 
 шенных собственности" и т.д. Совокупность подобных ролей и статусов образует систему социальных институтов, обеспечивающих обязательное для каждого индивида исполнение "общих функций" (служба в армии, даже если индивид не расположен к этому, выплата налоговым службам денежных сумм, которые индивид с охотой потратил бы на себя, и т.д.).
 
 Наконец, мы постараемся показать, что мотивы и цели даже простейших форм взаимодействия будут непонятны нам, если мы не учтем существования надындивидуальных феноменов культуры, представляющей собой систему взаимных отношений и опосредствований, "логико-значимой интеграции" (П. Сорокин) между символическими программами поведения, взаимосоотнесенными значениями, смыслами и ценностями человеческого поведения. Достаточно напомнить читателю, что и в стране своего проживания, и в сословной или профессиональной среде, в политических объединениях и даже собственных семьях люди сталкиваются с безличными нормами права и морали, передаваемыми из поколения в поколение стереотипами мышления и чувствования, которые явно выходят за рамки индивидуальных сознаний и программируют их, даны людям принудительно, навязаны им системой социализации, принятой в обществе".
 
 Совокупность таких надындивидуальных реалий коллективной жизни, как мы увидим ниже, создает социокультурную среду существования индивидов - столь же объективную, независящую от их желаний, как и природная среда с ее законом тяготения или началами термодинамики. С другой стороны, именно эта среда, которая в аспекте филогенеза возникает вместе с "готовым" человеком, в онтогенезе предшествует ему и формирует "под себя" человеческие индивиды, детерминируя их социокультурные характеристики. Это значит, что человек, родившийся в определенной этносоциальной среде, самим актом своего воспитания во Франции или в России, в семье феодала, крестьянина или буржуа обретает некий социокультурный статус (в его сословном, профессиональном, властном, экономическом, ментальном выражениях). Конечно, распорядиться этим наследством человек может по-разному, сохранив или изменив свои изначальные "параметры" в зависимости от собственных усилий и возможностей, предоставляемых обществами "открытого" или "закрытого" типа. Однако эта возможная трансформация не отменяет сильнейшего детерминационного воздействия надындивидуальных реалий на формирование людей, что позволяет нам относить человеческое общество к органическим системам, в которых ставшее целое способно оказывать формирующее воздействие на свои части.
 
 Немалая часть сторонников "методологического индивидуализма", разделяя посылки философского номинализма, убеждена в том, что общество в целом и существующие в нем устойчивые формы коллек-
 
 318
 
 тивности - социальные и культурные системы (т.е. системы взаимоопосредствованных ролей и взаимосвязанных идей, ценностей и норм) - представляют собой не онтологическую системную реальность, а лишь "удобные" конструкции познающего сознания, которым ничто не соответствует за его пределами, в действительном наличном бытии [12]. Сторонники "индивидуализма", по словам критикующего их Р. Бхаскара, полагают, что социальные институты - попросту "абстрактные модели, предназначенные истолковывать факты индивидуального опыта". Ярви (Jarvie I.) "даже объявил себя сторонником лингвистического тезиса, будто "армия" есть просто множественная форма "солдата" и все высказывания об армии могут быть сведены к высказываниям об отдельных солдатах, составляющих ее" [13].
 
 Однако далеко не все философы и социологи, которых Франк отнес бы к лагерю "сингуляристов", склонны к такой крайней форме социально-философской и социологической слепоты. Тот же К. Поппер, всячески поддерживающий "здоровую оппозицию коллективизму и холизму", "отказ находиться под влиянием руссоистского или гегельянского романтизма", охотно признает существование надындивидуальных "структур или моделей социальной среды", которые складываются независимо от желаний и стремлений действующих индивидов, "оказываются, как правило, непрямыми, непреднамеренными и часто нежелательными следствиями таких действий" [14].
 
 Дж. Хоманс, убежденный противник "методологического коллективизма", резко критикующий парадигму структурного функционализма под флагом "возвращения к человеку", признает, тем не менее, существование таких надындивидуальных реалий, как нормы совместной деятельности, роли и институты. "Безусловно, - заявляет Хоманс, - одной из задач социолога является раскрытие норм, существующих в обществе. Хотя роль и не является действительным поведением, все же в некотором отношении это понятие оказывается полезным упрощением. Конечно, институты взаимосвязаны, и изучение этих взаимосвязей также является задачей социолога. Институты действительно имеют последствия... Определенно, одной из задач социолога является установление влияний институтов и даже, хотя это и труднее сделать, выяснение, какие из них полезны, а какие вредны для общества как целого" [15].
 
 Очевидно, что такие "методологические индивидуалисты" не отрицают факт существования надындивидуальных структур взаимодействия, но убеждены в том, что источником их генезиса и развития являются индивидуальные действия и взаимодействия людей как единственно возможных субъектов общественной жизни. Иными словами, пафос "методологического индивидуализма" обращен против попыток приписать таким структурам свойства и способности самодействующего социального субъекта, в результате которых формы социальной коллективности превращаются в особых коллективных, интегративных субъектов, осуществляющих некую са-
 
 319
 
 мостоятельную деятельность, которая вызывается и направляется потребностями и целями коллектива, отличными от потребностей и целей образующих его людей. Остановимся кратко на рассмотрении этого важного вопроса.
 
 
 § 3. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОБЩЕСТВО ИНТЕГРАТИВНЫМ СУБЪЕКТОМ?
 
 Суть проблемы можно проиллюстрировать с помощью любой из форм коллективной деятельности, к примеру игры в футбол. Коллективное взаимодействие футболистов не сводится, конечно, к арифметической сумме индивидуальных усилий. Конечная цель игры - победа над соперниками - достигается лишь усилиями всей команды, организованным взаимодействием спортсменов. Понимая это, мы должны признать, что команда - это не просто вместе действующие игроки, в команде их действия координируются совокупностью средств и механизмов, включающих систему распределения функций между футболистами, явно выходящую за рамки индивидуальной активности. В самом деле, зная индивидуальные свойства игроков, мы понимаем, почему каждый из них исполняет на поле ту или иную обязанность - вратаря, нападающего, защитника или полузащитника, но не саму необходимость деления команды на эти безличные функциональные статусы, под которые подбирают живых футболистов, чтобы добиться успеха в командной борьбе.
 
 Из свойств ныне действующих игроков не могут быть поняты и издавна сложившиеся, передаваемые от поколения к поколению традиции, и игровой стиль классных команд, по которому опытный болельщик отличает их друг от друга, не зная конкретного набора игроков, и т.д. и т.п. Старая спортивная поговорка "порядок бьет класс" подразумевает, что командная игра спортсменов средней квалификации, хорошо сыгранных между собой, играющих по "системе", которая учитывает оптимальное соотношение функций, дает им преимущество над индивидуально сильными "звездами", владеющими виртуозной обводкой и точным пасом, но не учитывающими законы футбольного взаимодействия.
 
 Означает ли сказанное, что мы должны признать футбольную команду самостоятельным субъектом деятельности? И не означает ли такое признание, что мы приписываем собственную деятельность, ее сознательно или стихийно сложившиеся надындивидуальные условия, регулятивные механизмы и результаты некоему мифологическому субъекту, вполне подобному Абсолютной Идее Гегеля, действующей посредством живых людей?
 
 Такова, например, позиция Э. Дюркгейма: факт объективной реальности коллективного сознания и матриц социального взаимодействия он интерпретировал как доказательство существования
 
 320
 
 надындивидуального субъекта, действующего наряду с отдельными индивидами.
 Из отечественных мыслителей сошлемся на Н.А. Бердяева. Характеризуя национальное начало в истории, он пишет: "Нация не есть эмпирическое явление того или иного отрывка исторического времени. Нация есть мистический организм, мистическая личность, ноумен, а не феномен исторического процесса. Нация не есть живущее поколение, не есть и сумма всех поколений. Нация не есть слагаемое, она есть нечто изначальное, вечно живой субъект исторического процесса, в ней живут и пребывают все прошлые поколения не менее, чем поколения современные. Нация имеет онтологическое ядро. Национальное бытие побеждает время. Дух нации противится пожиранию прошлого настоящим и будущим. Нация всегда стремится к нетленности, к победе над смертью, она не может допустить исключительного торжества будущего над прошлым" [16].
 
 С таким пониманием коллективности не согласны многие философы и социологи, аргументы которых С.Л. Франк излагает следующим образом: "...Если мы не хотим впасть в какую-то туманную мистику или мифологию в понимании общества, то можно ли вообще видеть в нем что-либо иное, кроме именно совокупности отдельных людей, живущих совместной жизнью и состоящих во взаимодействии между собой? Все разговоры об обществе как целом, например об "общественной воле", о "душе народа", суть пустые и туманные фразы, в лучшем случае имеющие какой-то лишь фигуральный, метафорический смысл. Никаких иных "душ" или "сознаний", кроме индивидуальных, в опыте нам не дано, и наука не может не считаться с этим; общественная жизнь есть в конечном счете не что иное, как совокупность действий, вытекающих из мысли и воли; но действовать, хотеть и мыслить могут только отдельные люди" [17].
 
 Так существует ли коллективный субъект? Вспомним наше определение субъекта. Из него следует, что субъектом является тот, кто обладает собственными потребностями и интересами и инициирует активность, которая направлена на их удовлетворение и осуществляется посредством самостоятельно выработанных или усвоенных идеальных программ поведения, именуемых в совокупности сознанием (и волей) субъекта. Мы отказались считать субъектами деятельности живые системы, не способные к символическим формам целесообразного поведения, а также автоматизированные кибернетические устройства, имитирующие человеческую деятельность, но не обладающие собственными потребностями и целями. На этом же основании не являются субъектами и отдельные органы действующего субъекта. Ясно, что когда мы нажимаем пальцем на спусковой крючок или бьем ногой по футбольному мячу, субъектом деятельности являемся мы сами, а не отдельно взятые рука или нога, не способные вырабатывать и реализовывать собственные программы.
 
 321
 
 
 Следуя такому пониманию, мы сможем признать существование коллективного субъекта лишь в том случае, если будет доказано одно из двух программных предположений:
 
 1) человеческие индивиды, действующие в рамках некой социальной группы, уподобляются органам тела или винтикам машины и утрачивают свойство субъектности - способность иметь и реализовывать собственные потребности, интересы и цели поведения;
 
 2) субъектность индивидов в социальной группе сохраняется, но сама она обретает некоторые субъектные свойства, которые присущи только ей и не могут быть обнаружены в индивидуальном поведении ее членов.
 
 С первым тезисом вряд ли можно согласиться. Конечно, существуют такие социальные коллективы, в которых индивидуальная свобода стеснена максимально и человек является лишь средством достижения неких надындивидуальных (не путать с "неиндивидуальными") целей поведения.
 
 Примером такой системы может служить рабство. Однако даже здесь принуждение имеет свои границы, и человек не теряет субстанциальную возможность выбора - принимать навязанные ему правила поведения в целях биологического самосохранения, выживания или восстать против них, отстояв свою свободу хотя бы ценой неминуемой гибели. Все внешние воздействия на человека становятся значимыми причинами (а не условиями) его поведения лишь тогда, когда интериоризированы им, трансформировались в систему его собственных потребностей, интересов и целей существования, позволяющих ему оставаться экзистенциально свободным даже в условиях социальной несвободы, мешающей делать то, что хотелось бы делать.
 
 Нельзя согласиться и со вторым тезисом. Представить себе общественное объединение людей, обладающее собственными потребностями, интересами и целями, отличными от интересов образующих их людей - задача скорее научной фантастики, чем трезвого философско-социологического анализа. Все потребности, приписываемые коллективу людей, представляют собой сублимацию не всегда эксплицированных потребностей человеческой личности.
 
 Конечно, людям привыкшим рассматривать систему человеческих потребностей как интенции субъекта, всецело замкнутые сферой его сознания, трудно представить, что служба в армии и уплата налогов входит в систему объективных интересов людей, стремящихся уклониться от того и другого. Однако это утверждение, несомненно, соответствует истине. Было бы странно предположить, что уклоняющиеся от армии или от уплаты налогов люди не заинтересованы в поддержании безопасности своей страны или исправном функционировании общественных служб. Столь частое непонимание людь-
 
 322
 
 ми собственных глубинных надобностей или сознательное предпочтение ими ближайших "своекорыстных" выгод не отчуждает человека от собственных потребностей и интересов и не дает оснований приписывать некой общности людей факторы поведения, в действительности свойственные самим индивидам (руководствуясь обратной логикой, мы должны признать, что мать малыша, запрещающая ему съесть третью порцию мороженого, действует против интересов собственного ребенка, поскольку ее действия вызывают протест с его стороны) [18].
 

<< Пред.           стр. 15 (из 24)           След. >>

Список литературы по разделу