КУЗНEЦОВ В Н - ЭКОНОМИЧEСКАЯ ТEОРИЯ ПРАВ СОБСТВEННОСТИ 2

<< Пред. стр. 2 (из 2) След. >>

Эволюция социальных институтов рассматривается теоретиками прав собственности как спонтанный, органический процесс. Идея институциональной мета-конкуренции восходит к работам Ф. Хайека. Предполагается, что в этом своеобразном процкссе естественного отбора <выживают> наиболее приспособленные, т. е. обеспечивающие наилучший баланс между трансакционными издержками и выгодами от обмена и разделения труда, институты. Отсюда, однако, не следует, что любые существующие в данный момент организационные формы оптимальны. (Для этого все институты должны были бы быть способны адаптироваться к новым условиям без малейших издержек.) Даже когда сложившиеся организационные установления относительно неэффективны, необходимые для их трансформирования издержки могут быть настолько огромны, что это будет исключать переход к более совершенной институциональной структуре. Механизм институциональной мета-конкуренции проявляет свое действие лишь в длительной исторической перспективе.
Поэтому С. Чен предлагает различать две категории институциональных издержек-затраты, связанные с функционированием уже действующих институтов, и затраты, необходимые для преобразования сложившейся институциональной структуры (19, с. 38). Действительно, никакие реформы невозможны без сбора информации о новых, проектируемых институтах, а также без согласия, вынужденного или добровольного, тех слоев общества, чьи интересы затрагиваются предстоящими изменениями. Сопротивление институциональным нововведениям может преодолеваться двумя способами - либо убеждением (что требует выработки межгрупповых компромиссов), либо навязыванием новых <правил игры> силой: <...новые права собственности создаются, а существующие изменяются, когда некоторые индивидуумы и группы убеждены, что им выгодна перестройка системы, и они готовы нести издержки по ее осуществлению> (32, с. 8). Любые попытки переструктуризация прав собственности, следовательно, начнут предприниматься только в том случае, если ожидаемые выгоды превосходят ожидаемые издержки: <Изменения в правах собственности осуществляются через взаимодействие господствующей структуры прав собственности с поиском человеком путей к достижению большей полезности> (32, с. 9).
От каких факторов зависит уровень издержек и выгод, связанных с перестройкой системы прав собственности? От всех тех, которые либо повышают выигрыш от дальнейшей спецификации прав собственности, либо обеспечивают экономию издержек трансакции, -- технического прогресса, роста населения, открытия новых рынков, появления новых видов продукции [13]. Например, после того, как белые торговцы начали продавать ружья североамериканским индейцам, жившим охотой на бобров, у этих племен за 50 лет сложилась система индивидуальной собственности на отдельные участки лесных массивов (31). В США в период освоения Дикого Запада развитие частной собственности тормозилось отсутствием технических средств защиты прав владельцев на земельные участки большой площади. Эффективная защита исключительных прав собственников стала возможна, когда было изобретено дешевое средство огораживания участков - колючая проволока (28).
Перечисленные выше факторы, делая более привлекательным присвоение продуктов, представляющих ранее малую ценность (либо вообще несуществовавших), или же открывая возможности для экономии трансакционных издержек, меняют структуру относительных цен и уже через посредство этих ценовых изменений воздействуют на динамику отношений собственности: <Другими словами, динамическая экономика порождает новые конфигурации цен и обеспечивает возможности для переструктуризации прав собственности> (32, с. 8).
Но если экономический рост дает стимулы к изменению сложившейся системы прав собственности, то это не значит, что аналогичных стимулов нет в застывшей экономике. В условиях стабильности сокращаются издержки, связанные с формированием разного рода коалиций. Как показал М. Олсон (54), общество с более или менее неподвижной социально-экономической структурой представляет благодатную почву для организации небольших сплоченных групп, стремящихся к перераспределению прав собственности в своих интересах (ср. также в предыдущем разделе о перераспределительной активности государства). Эта ситуация может быть охарактеризована как игра с нулевой суммой (перераспределение в чистом виде), в отличие от игры с ненулевой суммой в условиях развивающейся экономики. Поэтому реальная историческая динамика прав собственности, как подчеркивают западные авторы, будет определяться соотношением эффективностных и перераспределительных сил. Этот процесс стал предметом анализа <новой экономической истории>, возникшей в США в конце 50-х-начале 60-х годов (другое название-<клиометрика>). Она противопоставляет
себя <старой> экономической истории, считая ее описательной, эклектичной и атеоретичной: <Новая экономическая история базируется на двух краеугольных камнях-неоклассической экономической теории и количественных методах> (47, с. 188). В одном из ответвлений клиометрики упор делается на приложении эконометрически методов к историческому материалу, вдругом-на объяснении эволюции экономических институтов, исходя из принципов <трансакционной экономики>. Но оба направления в явном виде используют неоклассические постулаты о поведении человека.
В известном смысле институциональная ветвь новой экономической истории возвращается к идеям А. Смита о разделении труда как глубинном источнике экономического роста: ведь благодаря разделению труда объем производства

можно увеличивать без увеличения числа производителей, просто перераспределяя их по тем видам деятельности, где каждый обладает сравнительными преимуществами в смысле эффективности своего труда.Но выгоды от обмена и углубления специализации не бесплатны-для их реализации требуются затраты на покрытие трансакционных издержек. Трансакционные издержки оказываются таким образом лимитирующим фактором экономического развития.
При нулевых трансакционных издержках и более или менее правдоподобных предположениях о динамике численности населения и доле сбережений в национальном продукте экономический рост был бы неизбежностью, он автоматически происходил бы везде и всегда. В то же время история свидетельствует, что экономический рост-отнюдь не повсеместное явление. Поэтому, полагают теоретики прав собственности, объяснение надлежит искать не столько феномену экономического роста, сколько феномену его отсутствия. Как отмечают Д. Норт и Р. Томас, <...если все, что требуется для экономического роста, это инвестиции и инновации, то почему некоторые общества прошли мимо столь желанной перспективы?> (52, с. 2). Ответ однозначен-из-за неэффективности большинства институциональных структур, какие знала история: <...если общество не развивается, так это потому, что оно не представляет никаких стимулов для экономической инициативы> (52, с. 2). Эффективная институциональная структура, и прежде всего-система прав собственности, оказывается важнейшей предпосылкой роста. Главная функция институтов-экономия трансакционных издержек. В той мере, в какой они справляются с этой задачей, углубляются процессы специализации и разделения труда, возрастают интенсивность и масштабы обмена. В той мере, в какой они отклоняются от ее выполнения и начинают служить интересам отдельных социальныхгрупп, экономический процесс тормозится или вовсе приостанавливается.
В серии исследований Д. Норта было показано, как под воздействием экономических факторов эволюционировали институты собственности. Его методика сводилась к переинтерпретации известных исторических фактов в свете понятий прав собственности и трансакционных издержек. Для иллюстрации подхода теории прав собственности к историческому процессу, остановимся на двух эпизодах, которые Д. Норт считает переломными моментами мировой экономической истории и которые он именует первой и второй экономической революцией.

Первая экономическая революция. <Экономическими революциями> Д. Норт называет изменения, в результате которых появлялась возможность роста населения при неснижающемся уровне потребления. Первая-<неолитическая>-революция
датируется 8 тыс. до н. э. и связывается с переходом от охоты и собирательства к регулярному земледелию и доместикации животных. Систему собственности до неолитической революции Д. Норт характеризует как ничем не ограниченную общую собственность (т. е. по сути-как ее отсутствие). Как уже отмечалось, в условиях общей собственности рост населения или улучшение орудий труда ведут в конечном счете к истощению ресурсной базы. При общей собственности и племя в целом, и отдельные его члены игнорируют часть издержек по использованию ресурсов, отчего он сверхэксплуатируется и может быть даже поставлен на грань исчезновения. Так произошло с популяциями многих животных. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что около 20 тыс. лет до н. э. первобытные племена были вынуждены перейти от охоты на крупных к охоте на мелких животных.
Развитие примитивного земледелия и скотоводства было связано с формированием <исключительной> общей собственности на соответствующие продукты и ресурсы. Во-первых, из доступа к
ним исключались члены других племен. Во-вторых, для защиты от сверхэксплуатации вводились правила, ограничивающие использование земли членами племени, -- запреты, табу и т. д.
На лесных территориях такая система была практически невозможна из-за запретительно высоких издержек по установлению и защите прав собственности. Это предопределило решающие преимущества регулярного сельского хозяйства перед охотой с точки зрения перспектив экономического развития.
По мысли Д. Норта, различие между общей собственностью при охоте и собирательстве и исключительной общей собственностью при регулярном сельском хозяйстве является ключевым для объяснения первой экономической революции. Эти институциональные формы имели разные последствия для прогресса технического знания. В долгосрочном аспекте выгоды от изобретения и применения новых орудий в сельском хозяйстве не уменьшались с ходом времени, а в охоте и собирательстве сводились на нет из-за истощения ресурсной базы (что повышало издержки этого вида деятельности). Технический прогресс постепенно вел к переливу труда из охоты и собирательства в сельское хозяйство. После установления исключительности, методом проб и ошибок были разработаны примитивная ирригация, искусственный отбор животных и т. д.: <Первая экономическая революция была революцией не из-заперехода от охоты и собирательства к регулярному сельскому хозяйству в качестве главной формы экономической деятельности человека. Она была революцией, потому что этот переход дал человечеству стимул к пересмотру фундаментальных зависимостей. Изменение стимулов объяснялось различием прав собственности в условиях двух систем. Пока существовали общие права собственности на ресурсы, стимулы к поиску лучшихтехнологий и знаний были слабы. Напротив, исключительные права собственности, которые обеспечивали собственникам вознаграждения, давали прямой стимул к повышению эффективности и производительности или, в более общихтерминах, к приобретению больших знаний и созданию лучших технологий. Это изменение в стимулах объясняет быстрый прогресс, пережитый человечеством за последние 10 тыс. лет, в противоположность его медленному развитию в течение долгой эры примитивной охоты/собирательства> (48, с. 89).
Кроме того, поддержание исключительных прав собственности над стадами животных или земельными участками требовало определенной формы коллективной обороны. Усложнились и другие задачи, которые должно было решать племя. Нужно было принимать решения о сроках сева и уборки урожая, регулировать запасы, организовывать ирригационные работы, управлять и координировать действия членов, ставших специализироваться в исполнении определенных функций (воины, ремесленники), распределять продукты среди населения, контролировать оппортунистическое поведение и т. д. Успех сельского хозяйства поставил под угрозу механизм принятия решений в племени: <Появление государства с соответствующим корпусом правил по упорядочению внутренней структуры общества и соответствующим аппаратом насилия как для защиты этих правил, так и для борьбы с другими государствами, было наиболее фундаментальным достижением Древнего мира> (48, с. 94).
В малых обществах с большой плотностью населения, где контакты носят личный характер и многие сделки совершаются между одними и теми же лицами, потребность в третейской стороне как гаранте прав собственности невелика. Поведение регулируется неписанными нормами, обычаями, запретами и т. д. Поэтому издержки трансакции ничтожны. Зато издержки производства велики.
В сложных обществах с преобладанием безличных контактов,
углубленной специализацией, где товары обладают множеством разнообразных характеристик, сделки носят однократный характер и опасность оппортунистического поведения велика, потребность в гаранте прав собственности намного выше. Трансакционные издержки значительны, но это перекрывается снижением издержек производства. В таких условиях возникают специальные институциональные структуры, призванные понижать трансакционные издержки (51, с. 421). Поэтому в появлении государства Д. Норт видит одно из важнейших условий, позволивших реализовать потенциал первой экономической революции.
Вторая экономическая революция. В отличие от большинства специалистов по экономической истории, Д. Норт не считает промышленную революцию конца XVIII-начала XIX вв.
переломным моментом в развитии производительных сил. С его точки зрения, перелом наступил позднее-примерно в
середине XIX века. Основным содержанием <второй экономической революции> стало соединение науки и технологии, т. е. дело заключалось не в каких-то выдающихся изобретениях, а в изменившихся отношениях между теоретическим и прикладным знанием.
Вторая экономическая революция, по убеждению Д. Норта, -уникальное явление в экономической истории. Впервые человечество получило возможность иметь повышающийся уровень жизни при росте численности населения. Эта возможность была обеспечена <эластичной кривой предложения>-производством новых знаний при постоянных, а не повышающихся издержках. В реализации производительного потенциала второй экономической революции, подчеркивает Д. Норт, не было ничего автоматического. Она была подготовлена тем, что к середине XIX в. сложилась максимально эффективная структура прав частной собственности с минимумом ограничений и минимумом перераспределительной активности государства.
Важнейшими конституциональными компонентами этой революции Д. Норт считает: 1) развитие университетов и исследовательских центров в их современном виде вследствие возникновения систематического спроса на научные знания; 2) тесное интеллектуальное взаимодействие ученых и изобретателей, что способствовало осознанию высокой социальной отдачи науки и усилению притока частных и государственных средств в нее; 3) разработка прав на интеллектуальную собственность (патентные законы, законы о деловых секретах и т. д.): <Развитие прав на интеллектуальную собственность поставило как сложные вопросы об измерении качества идей, так и трудные проблемы компромисса между плюсами повышения частной нормы отдачи на нововведения и минусами монопольных ограничений производства в результате предоставления исключительных (авторских-Р.
К.) прав на определенный период времени> (48, с. 173). Прогрессирующее замещение труда капиталом, возникновение новых источников энергии и рост разнообразия применяемых материалов привели к тому, что господствующей формой стало крупномасштабное капиталоемкое производство. Это предполагало резкое углубление специализации и разделения труда, что намного увеличивало объем обмена; повышало издержки, связанные с оценкой качества продукции и измерением вклада отдельных факторов в общие результаты производственной деятельности; делало необходимым ужесточение контроля за оппортунистическим поведением (тейлоризм, проблема бюрократизации); накладывало на общество небывалые экстернальные издержки.
В результате всех этих изменений произошел, естественно, скачок в уровне трансакционных издержек, но он был перекрыт выигрышем в производительности от углубления специализации и разделения труда. Ответом на проблему роста трансакционных издержек стали многочисленные организационные нововведения и
усиление роли государства: <Правительства могут тормозить экономический рост или воздвигать препятствия на его пути, но было бы игнорированием одного из наиболее важных аспектов экономической истории не признать, что во всех странах с высоким уровнем дохода правительства играли все возрастающую роль в экономике, роль, которая должна была быть достаточно позитивной, чтобы общество смогло реализовать огромный производительный потенциал революции в науке и технике последних полутора столетий> (66, с. 121--122).
Но параллельно происходило усиление зависимости экономических агентов от колебаний в условиях спроса и предложения на мировом рынке. Поэтому возможный доход, связанный с защитой от этих колебаний, увеличивался, а затраты, необходимые для оказания давления на государство, относительно сокращались. Отсюда-многочисленные попытки заинтересованных групп использовать государство в своих экономических целях и эрозия эффективной институциональной структуры, сложившейся в XIX веке. По словам Д. Норта, произошла дезинтеграция прежней системы прав собственности и ее замениал <борьба на политической арене за распределение дохода ценой эффективностного потенциала второй экономической революции> (48, с. 185). Таким образом, эффективная структура прав собственности сама породила предпосылки для своего последующего подрыва.
9. ТЕОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ
Теория экономических организаций, -- на наш взгляд, наиболее интересное и плодотворное ответвление анализа прав собственности. Это один из самых бурно развивающихся разделов западной экономической мысли. Теория экономических организаций органически выросла из приложений идей прав собственности и трансакционных издержек к изучению проблемы фирмы: <Новая институциональная экономика занимается изучением источников, форм и последствий трансакционных издержек. Действительно, если трансакционные издержки ничтожны, организация экономической активности не имеет значения, поскольку любые преимущества одного способа организации, которые он, как кажется, имеет перед другими, будут просто сведены на нет в результате заключения добровольных, не требующих никаких издержек контрактов> (87, с. 233). Приведенные слова принадлежат лидеру направления О. Уильямсону, чью книгу <Экономические институты капитализма> можно назвать настоящей энциклопедией трансакционного подхода.
С точки зрения сторонников этого подхода, в традиционной теории фирмы проблема хозяйственной обособленности не могла быть решена или хотя бы удовлетворительно поставлена, потому что она была изъята из сравнительно-институциональной перспективы: <Когда-то организация кооперации различных видов экономической деятельности, которую мы называем фирмой, была черным ящиком. В этот ящик входили труд и капитал, а выходили продукты. Двигателем этого процесса выступала максимизация богатства, а управлялся он законом доходности. Некоторые неуемные экономисты удивились, что же такое содержит ящик, если мы видим, что все выгоды от специализации могли бы направляться рыночными ценами? На что сверх этого способна фирма?> (8, с. 65).
Итак, приступить к анализу проблемы хозяйственной обособленности стало возможно только после того, как был поставлен вопрос: зачем нужна фирма, если есть рынок? Первоначальный ответ Р. Коуза сводился к тому, что фирма есть иерархическая структура, которая, в отличие от рыночных сделок управляется не двусторонними контрактами, а прямыми директивами, так как это обеспечивает экономию трансакционных издержек (21). Но если понятие издержек трансакции было сохранено и развито в последующих исследованиях, то идея неконтрактного (авторитарного)
происхождения фирмы была фактически отброшена.
Для этого понадобилось расширить содержание понятия контракт (сделка) далеко за рамки договора о единичной купле-продаже. Так появилась возможность трактовать проблему фирмы как проблему выбора оптимальной формы контракта. Многообразие же контрактных установлений стало выводиться из многообразия трансакционных издержек, причем, как подчеркивает О. Уильямсон, для объяснения конкретных форм экономических организаций имеет значение не абсолютный уровень издержек трансакции, а их качественная дифференциация по различным договорным формам (69, с. 22).
Понятию контрактного поведения придается в теории прав собственности совершенно особое значение, потому что в договоре находит реализацию фундаментальное право собственника на передачу (отчуждение) собственности: <Средством, через которое права собственности влияют на экономическое поведение, являются контракты. Любой обмен благ предполагает передачу каких-то определенных прав собственности, т. е. предполагает контрактное отношение> (56, с. 14). Именно контракт четко фиксирует, что же конкретно подлежит обмену: <Функция контракта, -- отмечает С. Пейович, -- состоит в спецификации пучка прав, подлежащих обмену. Законные контракты дорого заключать и зачастую дорого защищать> (56, с. 16).
Контракт тем сложнее, чем сложнее физические характеристики вступающих в обмен ресурсов или видов деятельности и, следовательно, чем сложнее структура сопровождающих их издержек трансакции. <Трансакционные издержки, -- пишет Л. де Алесси, -- являются главной детерминантой выбора контрактных установлений. Поэтому, например, при строгом режиме частных прав собственности, нулевых трансакционных издержек и нейтральности к риску, фирм не существовало бы. Собственники ресурсов просто функционировали бы как независимые товаропроизводители, покупающие факторные услуги у собственников других ресурсов, добавляющие свой собственный вклад и передающие продукцию потребителям или следующим в производственнораспределительной цепи независимым товаропроизводителям> (30, с. 59).
Вслед за американским правоведом Я. Макнейлом О. Уильямсон показал, что все многообразие контрактных установлений сводится к нескольким основным разновидностям (67). Выбор конкретной формы договора он ставит в зависимость от характера экономических отношений, завязывающихся между участниками сделки. Этот выбор, по его мнению, диктуется тремя факторами: уникальностью (специфичностью) вступающих в обмен ресурсов; степенью неопределенности (несовершенством информации), сопровождающей сделку; частотой (регулярностью) деловых контактов между сторонами.
Деловая практика выработала три типичных формы контракта, каждая из которыхимеет свою преимущественную область применения.
Классический контракт. Классический контракт носит безличный характер, и его отличительной чертой является присутствие четко оговоренных пунктов (<если,.. то...>). Поэтому все возможные будущие события как бы сводятся в нем к настоящему моменту. В классическом контракте не имеет значения личность контрагента-его участником может быть любой. Вот почему классический контракт тяготеет к стандартизации. Записанные условия сделки имеют в нем перевес над устными. Упор делается на юридических правилах, формальных документах, самоликвидации сделки (с выполнением условий она прекращает существование). Контракт носит двусторонний характер: четко оговариваются санкции за нарушение условий контракта и все споры по нему решаются в суде.
Неоклассический контракт. Это долговременный контракт в
условиях неопределенности. Не все будущие события могут быть предусмотрены и оговорены в качестве условий при его подписании. Оптимальную адаптацию к некоторым событиям невозможно предвидеть, пока они не произойдут. Поэтому участники соглашаются на привлечение третейской стороны, решение которой обязуются выполнять в случае наступления неоговоренных в контракте событий. Контракт приобретает трехсторонний характер. Споры по нему разрешаются не судом, а третейской стороной в лице органов арбитража. <Отношенческий> (или обязательственный) контракт. Эти контракты складываются в условиях долговременных, сложных, взаимовыгодных отношений между сторонами. Обоюбдная заинтересованность в продолжении отношений является решающим фактором. Дискретность отношений, присущая классическому (одноразовость) и неоклассическому (повторяемость) контрактам, здесь полностью исчезает. Отношения становятся непрерывными. Неоформальные условия имеют перевес над формальными пунктами. Иногда договор вообще не оформляется в виде документа, т. е. остается неявным (имплицитным) [14]. <Отношенческие> контракты возникают в случае экономической взаимозависимости участников сделки (т. е. в случае прерывания отношений никто из них не сможет найти на рынке эквивалентной замены). Личность участников приобретает здесь решающее значение, договор перестает быть имперсональным. Поэтому споры разрешаются не путем обращения к формальному закону или авторитету третейского лица, а в ходе неформальных переговоров, двустороннего торга (баргена). Нормой, на которую ссылаются стороны, служит поэтому не первоначальный контракт, а все отношения в целом.

Каждой контрактной форме, по мысли О. Уильямсона, соответствует специфический механизм управления договорными отношениями (68, с. 241).
Первый-это безличный рыночный механизм управления. Он является ведущим по отношению к одноразовым и повторяющимся сделкам по поводу стандартных (неспецифических) товаров. Второй-арбитраж. Такая трехсторонняя структура управления

с привлечением дополнительного лица распространяется на нерегулярные сделки по поводу товаров средней и высокой степени специфичности.
Третий-двусторонняя структура управления. Этот тип характерен для <отношенческих> контрактов, в которых взаимодействие между сторонами все еще продолжает опосредоваться ценами. Но роль их снижается. Адаптация к новым условиям достигается не столько за счет пересмотра цен, сколько за счет изменения физических объемов товара, являющегося предметом сделки. Это объясняется тем, что при ценовом приспособлении риск оппортунистического поведения значительно выше. Сфера применения этого механизма управления-регулярные сделки по поводу товаров средней степени специфичности.
Четвертый-унитарное управление, т. е. иерархия. Такая система складывается для непрерывно продолжающихся обменов высокоспецифическими товарами и видами деятельности. Вертикальная интеграция как подвид <отношенческого> контракта означает, что адаптация к новым условиям может осуществляться в одностороннем порядке, без предварительного согласования с противоположной стороной. Отношения между участниками договора регулируются прямыми командами и приказами, а не рыночными сигналами.
Одна из сторон при этом не полностью передает все права пользования на имеющийся у нее ресурс, а делегирует их другой стороне на определенных условиях. Когда конечные права остаются за первоначальным владельцем, контракт превращается в сложно структурированный документ: в обмен на доход одна из сторон уступает ограниченный набор прав с обязательством подчиняться директивам другой стороны и
отказывается таким образом от того, чтобы самостоятельно строить свое поведение, ориентируясь постоянно на рыночные цены за услуги, которые она может предоставлять (20, с. 5). Такое расширительное толкование понятия <двусторонний добровольный контракт> позволяет теоретикам прав собственности определять форму как сеть контрактов. Первыми такое определение фирмы дали А. Алчян и Г. Демсец (6). Фирма понимается как спонтанный институт, решающий проблему минимизации трансакционных издержек. В тех пределах, в которых организация решает эту проблему успешнее, чем децентрализованный рыночный механизм, она вытесняет его. Вместе с тем, в полном согласии с принципами методологического индивидуализма, если экономические организации и имеют значение, то поведенческой самостоятельностью они обладают, ибо действуют не организации, а индивидуумы внутри организаций. В этом смысле фирма-юридическая фикция, а в реальности есть сочетания различных сложно структурированных контрактов. Поэтому С. Чен, например, призывает вообще отказаться от термина фирма как вводящего в заблуждение (20).
Как легко понять из приведенного выше высказывания Л. де Алесси, еслви бы экономика представляла <сплошной> однородный рынок, то она состояла бы из множества независимых экономических агентов и несла бы непосильное бремя в связи с мириадами микросделок, потому что каждое следующее, мельчайшее продвижение продукта по технологической цепи означало бы его переход из рук одного товаропроизводителя в руки другого товаропроизводителя. Каждый такой переход сопровождался бы переговорами о цене, измерениями произведенных в продукте изменений, раздельной оценкой вкладов кооперирующих факторов, мерами по юридической защите сделки. Трансакционные издержки были бы столь колоссальны, что разделение труда было бы полностью заблокировано. Каждый производитель предпочел бы вести натуральное хозяйство (где имела бы место полная вертикальная интеграция). Иными словами, это грозило бы исчезновением самого рынка.
Экономические организации облегчают кооперацию специализированных ресурсов-в этом их главная функция с точки зрения трансакционной экономики. Фирмы возникают как ответ на дороговизну рыночной координации.
Трактовка фирмы в качестве сети контрактов, естественно, подводит к вопросу о конфигурации прав собственности в ней. Поскольку контракты суть каналы, по которым передаются пучки правомочий, то установить распределение прав собственности внутри организации значит определить характерные для нее издержки трансакции, ее управленческую структуру, присущую ей систему стимулов и вероятное поведение ее членов.
Сеть контрактов, именуемая фирмой (независимо от ее конкретных обличий), наделяется в работах теоретиков прав собственности следующими характеристиками:
1. Она представляет собой коалицию владельцев кооперирующих факторов производства, связанных между собой сетью контрактов.
2. Ядро этой коалиции образует долговременный <отношенческий> контракт по поводу интерспецифических (взаимозависимых) ресурсов. Если ценность ресурса не зависит от судьбы и поведения коалиции, то он и вне, и внутри нее будет оплачиваться одинаково. Такой ресурс называется общим. Если ценность ресурса в коалиции выше, чем вне ее, то такой ресурс будет называться специфическим [15]. Интерспецифичность означает, что по отношению друг к другу данные ресурсы являются взаимозависимыми, взаимоуникальными: если коалиция распадется, ни один из них не сможет найти на рынке эквивалентной замены своим нынешним партнерам, ценность каждого окажется ниже, чем сейчакс. Продолжающаяся

ассоциация обеспечивает им квази-ренту, которую они делят между собой. Поэтому экономически они заинтересованы друг в друге, заинтересованы в продолжении сотрудничества.
3. Производство осуществляется в <команде>: совместный продукт команды больше арифметической суммы индивидуальных продуктов ее членов. Иными словами, предполагается выигрыш от кооперации производственных факторов.
4. Коалиция нанимает (арендует) также какие-то ресурсы неспецифического, общего характера. Так как производство осуществляется всей <командой>, то невозможно точно измерить индивидуальный вклад каждого из ресурсов в общий результат. Поэтому вознаграждение нанятым ресурсам устанавливается не по их точно измеренной производительности, а по каким-то более условным, приблизительным критериям. Частнопредпринимательская фирма. При классификации различных форм экономических организаций [16] отправной точкой для теоретиков прав собственности служит частнопредпринимательская фирма. По определению А. Алчяна и Г. Демсеца, собственник <классической> капиталистической фирмы обладает пучком прав из пяти основных элементов: 1) он является претендентом на остаточный доход, т. е. доход, остающийся после того, как всем остальным факторам будут выплачены причитающиеся им по договору суммы вознаграждения (предпринимательский доход, по терминологии К. Маркса); 2) имеет право контролировать поведение всех остальных факторов-участников <команды>; 3) является центральной стороной, с которой все остальные факторы заключают контракты (т. е. контракты заключаются не напрямую все со всеми, а все-с центральным участником); 4) имеет право изменять членство в команде (т. е. право найма и увольнения); 5) имеет право продавать все перечисленные правомочия с (1) по (4) (6, с. 783).
В чем значение именно такого пучка прав собственности? Благодаря зонтичному контракту, когда одна сторона является центральной по отношению ко всем остальным, достигается существенная экономия издержек по ведению переговоров. Наличие прав на остаточный доход, управление и изменение членства в <команде> решают проблему оппортунистического поведения. Специализация центрального участника на выполнении функции управления повышает эффективность контроля за поведением остальных членов <команды>. Остается проблема <контроля за контролем>. Она решается наделением центрального участника правом на остаточный доход, что дает ему мощный стимул не вести себя оппортунистически при выполнении своих контролно-управленческих функций. Право на изменение членства в <команде> кроме того означает, что центральный участник может прерывать контрактный отношения с кем-то из членов <команды>, не затрагивая при этом отношений с остальными ее членами.
Кто же из участников <команды> должен являться центральным агентом? Владелец наиболее специфического ресурса, ценность которого в наибольшей степени зависит от продолжения существования коалиции, отвечают А. Алчян и С. Вудуорд (8, с. 70). Именно он будет готов заплатить максимальную цену за право контролировать команду. Быть владельцем наиболее специфического ресурса-з0начит иметь право на остаточный доход.Именно этот участник окалиции и будет <собственником> фирмы, хотя в буквальном смысле ему принадлежат далеко не все ее ресурсы (8, с. 70).
В случае <классической> капиталистической фирмы таким наиболее специфическим ресурсом являетс физический капитал. Доход его владельца будет зависеть в конечном счете от его предпринимательского таланта, т. е. от умения сформировать жизнеспособную, эффективную команду: <Разность между ценностью команды и суммарной ценностью всех ресурсов, которой они могли бы обладать вне фирмы, -- отмечаюат А.
Алчян и С. Вудуорд, -- есть доход на инвестиции предпринимателя, связанные с поиском способной принести успех команды> (8, с. 70).
Но самым специфическим в <команде> может быть и человеческий капитал. В этом случае его носитель будет центральной стороной для остальных членов коалиции. В качестве примеров <классически-капиталистических команд> с центральным участником-владельцем человеческого капитала А. Алчян и С. Вудуорд называют адвокатские конторы, рекламные бюро, инжиниринговые фирмы, проектно-конструкторские бюро, фирмы по программному обеспечению ЭВМ (8, с. 71).
Современная (открытая) корпорация [17]. В отличие от собственника <классической> капиталистической фирмы, владельцы (акционеры) открытой корпорации не обладают правом (4) на изменение членства в <команде>. Право (2) на контроль за другими членами коалиции сводится к праву контроля за высшими управляющими. Таким образом, права собственности акционеров корпораций оказываются размыты по сравнению с правами классического предпринимателя. В чем выгоды и издержки подобной организационной эволюции?
Во-первых, корпорация с ограниченной ответственностью представляет собой относительно дешевый способ мобилизации крупных сумм рискового капитала.
Во-вторых, акционерная собственность-это групповое, совместное обладание всеми специфическими для коалиции ресурсами в качестве единого пучка правомочий. Такая интеграция собственности-действенный способ защиты от оппортунизма (<грабительского поведения>) членов <команды>, потому что акционеры могут продать лишь свою долю в капитале корпорации, но сами специфические для <команды> ресурсы не уводятся, они остаются в фирме. Причем важно, что для того, чтобы сделать это, акционер не нуждается в разрешении со стороны других членов коалиции.
В-третьих, в корпорации достигается повышение эффективности за счет разделения функций принятия риска (право на остаточный доход) и функции управления (право на изменение членства в <команде>) и специализации различных членов на выполнении этих функций (а не их совмещение одним участником как в <классической> форме).
Итак, акционеры наделены: а) правом голосовать за кандидатов в Совет директоров; б) правом продажи акций на организованном рынке; в) ограниченной ответственностью; г) правом на долю остаточного дохода.
Главная проблема, порождаемая акционерной формой собственности, -- проблема <контроля за контролером>. В <классической> форме она решалась путем наделения контролера правом на остаточный доход. В корпорации этого нет, и, таким образом, открывается широкое поле для оппортунистического поведения высших управляющих: часть ресурсов <команды> они будут пытаться переключить на свои личные потребности в ущерб интересам собственников корпорации.
Долго считалось, что распыление акционерной собственности делает контроль за поведением менеджмента чрезвычайно неэффективным: стимулы быть хорошо информированным о поведении управляющих ослабевают у акционеров по мере уменьшения их доли в совокупном капитале корпорации.

Однако в последнее время было показано, что возможности для менеджериального оппортунизма относительно ограничены: 1) капитализация будущих последствий текущих действий менеджмента выражается в колебаниях курса акций корпорации на бирже; при падении курса акций начинается их сброс, что прямо угрожает положению менеджеров и, следовательно, оказывает контролирующее воздействие на их поведение (т. е. биржа дисциплинирует менеджеров в пользу интересов акционеров); 2) в том же направлении действует и <рынок> поглощений-снижение курса акций вследствие
оппортунистического поведения управляющих сделало бы корпорацию более легким и удобным объектом для поглощения, которое неизбежно повело бы к смене ее нынешнего руководства; 3) важнейшая роль принадлежит рынку менеджериального труда, на котором талант и квалификация управляющих оцениваются на основе сигналов, поступающих с рынка капитала; кроме того, понимание менеджерами всех рангов, что судьба каждого зависит от судьбы <команды> в целом, побуждает их к взаимному контролю для ограничения оппортунистического поведения внутри корпорации; 4) акционеры могут не вмешиваться в решения управляющих, пока дела корпорации идут нормально, но переходить к жесткому контролю за их действиями, когда создается критическое для существования корпорации положение; 5) распыление акций способствует тому, что даже очень небольшого пакета может оказаться достаточно для превращения его в контрольный; тем самым создаются предпосылки для эффективного контроля за менеджментом со стороны представителя акционеров; 6) вознаграждение менеджеров может быть определенным образом увязано с уровнем остаточного дохода корпорации.
Взвешивая выгоды и издержки акционерной собственности, большинство современных авторов приходят к выводу, что она не может быть источником снижения эффективности. Регулируемые формы. Для регулируемых предприятий государство вводит ограничения на допустимый размер прибыли, т. е. ограничивает право (1) на присвоение остаточного дохода. Избыточная прибыль сверх этого порогового уровня должна поступать потребителям в форме снижения цен. В подобных условиях акционеры будут более терпимо относиться к оппортунистическому поведению менеджеров. При наличии верхнего предела на прибыль менеджеры могут удовлетворять свои личные потребности, не ущемляя интересов акционеров. Фактически они будут стремиться превратить всю <избыточную> прибыль в разного рода неденежные удовлетворения (раздувать штаты, позволять большую дискриминацию при найме, создавать себе более комфортные условия труда и т. п.). Иными словами, они будут потреблять всю <избыточную> прибыль, показывая ее регулирующим государственным органам под видом более высоких издержек. Поэтому основную часть дополнительного дохода, права на который лишены акционеры, будут присваивать не столько потребители, сколько менеджеры регулируемых фирм. Государственные фирмы. Отличительная черта государственных предприятий-отсутствие права (5) на свободную продажу
всех остальных правомочий. Тем самым, во-первых, исключается возможность специализации разных членов <команды> в раздельном выполнении функций принятия риска и функции управления, как это происходит в частных корпорациях. Поэтому государственные агенты не будут распределяться в соответствии с относительными преимуществами, которыми они обладают в выполнении той или иной из этих задач. Во-вторых, становится невозможно выразить капитализированную стоимость будущих последствий текущих действий менеджмента, т. е. получить биржевую оценку его управленческой состоятельности. В-третьих, происходит ослабление контроля со стороны собственников (налогоплательщиков) за поведением менеджмента, поскольку они лишены права продать свою долю в капитале государственного предприятия. В-четвертых, из-за отсутствия возможностей для поглощений частный рынок оказывается незаинтересован в судьбах государственных предприятий. Он будет уклоняться от участия в их реорганизации (26). Поэтому возможности менеджеров получать разного рода недежежные удовлетворения за счет ресурсов предприятия оказываются намного выше (см. выше раздел о трех системах собственности).
Но несмотря наэто, в ряде случаев государственная собственность может быть наиболее эффективным средством
решения проблемы трансакционных издержек: <Так, например, контракт народа Соединенных Штатов Америки с какой-нибудь частной фирмой на обеспечение обороны страны, даже если бы его удалось составить, мог бы оказаться достаточно трудно поддающимся контролю и правовой защите, что побудило бы к вертикальной интеграции оборонной деятельности внутри правительства> (30, с. 61).
Различия в правах собственности частных и государственных фирм, как подчеркивают западные экономисты, приводят к очень важным различиям в ценовом поведении. Поскольку владелец (владельцы) частной фирмы имеет право на отчуждение собственности и на остаточный доход, он может выбирать, в какой форме ему предпочтительнее получить этот доход. Он не обязан продавать товар только за деньги. Он может выставлять при его продаже любые сторонние условия, расплачиваясь за это снижением цены. Это будет его плата за получение неденежных удовлетворений, которые ему фактически доставляет потребитель. Продавец может продавать товар только при условии, что в помещении магазина не будут курить или что каждый покупатель будет дарить ему какую-то безделушку и т. д. [18]. Чем ниже цена, тем больше дополнительных требований может выставлять продавец. Денежная цена, таким образом, далеко не единственное средство рационирования при распределении товаров.
Поэтому действие режима частной собственности выражается не в максимально высоких ценах, а в максимально широком разнообразии денежных и неденежных компонентов оплаты. Частный собственник может позволить себе ценовую дискриминацию по самому широкому фронту, оплачивая склонность к дискриминации частью своего дохода. (Эта трактовка была развита Г. Беккером (12).) Но так как деньги отличаются наивысшей степенью ликвидности, то товары, принадлежащие частным лицам, будут в общем иметь тенденцию обмениваться по расчищающим рынок (равновесным) денежным ценам.
Отдельные члены в <командах> государственных учреждений и предприятий (особенно-неприбыльных) не могут притязать на остаточный доход в денежной форме. Повышение цен на услуги такого предприятия не увеличивает денежного дохода участников его <команды>. Поэтому государственные формы заинтересованы в том, чтобы устанавливать заниженные цены на свои услуги, сопровождая их дополнительными условиями, которые обеспечиваюат членам <команды> получение неденежных удовлетворений. Например, преподавателям колледжей легче учить более одаренных студентов, поэтому они заинтересованыв проведении вступительных экзаменов. Государственным электростанциям легче иметь дело с крупными энергопотребителями, поэтому они будут создавать им льготные условия. В итоге цены будут в среднем ниже уровня, необходимого для расчистки рынков. Это позволяет <командам> государственных учреждений или предприятий прибегать к неценовым методам рационирования: очередям, спискам, карточкам и т. д. Поэтому при распределении ресурсов режим частной собственности больше тяготеет к рынку, режим государственной собственности-к нерыночным критериям рационирования, обеспечивающим большую свободу действий тем, кто их устанавливает и применяет.
Потребительские кооперативы, взаимно-сберегательные банки, неприбыльные фирмы. В организациях такого типа владельцы капитала не имеют права (1) на присвоение остаточного дохода. Никто из них не может капитализировать будущий остаточный доход, превратив его в свое текущее богатство. Поэтому и здесь качество управления не получает биржевой оценки через курс акций. Простор для оппортунистического поведения менеджеров оказывается достаточно широк. Вместе с тем потребительские кооперативы и взаимно-сберегательные
банки могут рассматриваться как фирмы, где наиболее специфическим ресурсом является ресурс под названием <постоянный потребитель>, <постоянный клиент> (8, с. 73). Когда зависимость от постоянных потребителей становится доминирующей характеристикой, фирмы организуются по принципу потребительских кооперативов или взаимно-сберегательных банков. Остаточный доход будет поэтому доставаться не владельцам капитала этих предприятий, а их клиентуре. Частично же он будет присваиваться оппортунистически ведущими себя управляющими.
Как свидетельствуют эмпирические исследования, по сравнению с частными взаимно-сберегательные банки отличаются более медленным ростом, большим непотизмом, меньшей склонностью к рисковым инвестициям, более высоким уровнем издержек, более продолжительными сроками службы высших управляющих (28, с. 17--19). По оценкам Х. Фреча, при прочих равных условиях в компаниях взаимного страхования на 45% выше текущие издержки, на 80% дольше время обработки заявлений клиентов, на 140% выше частота ошибок (34). Вместе с тем изъятие пая из капитала кооперативного предприятия, например, сокращает реальный объем ресурсов, остающихся в распоряжении остальных членов <команды>. Это отличает фирмы, организованные на взаимных началах, от открытой корпорации и служит для них действенным средством осуществления контроля.
Партнерство. Партнерства особенно характерны для организации артистической, научной и других видов профессиональной интеллектуальной деятельности, когда каждый из партнеров владеет высокоспецифическим человеческим капиталом. Поэтому все права с (1) по (5) должны принадлежать не одному лицу, а всем (или основным) членам коалиции. Право (1) на остаточный доход принимает в этом случае форму участия в прибылях, что отчасти решает проблему оппортунизма. Вместе с тем в случае интеллектуальной деятельности по внешним признакам невозможно судить о том, является ли поведение какого-нибудь члена <команды> оппортунистическим или нет. Взаимный контроль оказывается в такой ситуации эффекктивнее, чем специализация одного из членов команды на выполнении этой функции. Однако подобные контрактные установления жизнеспособны лишь для <команд> с небольшим составом участников. При увеличении их численности на каждого будет приходиться незначительная доля потенциальных потерь от оппортунистического поведения и, следовательно, стимулы к такому поведению будут резко возрастать (6, с. 790). Самоуправляющиеся фирмы югославского типа. По существу такие предприятия представляют пример распространения формы партнерства на большие <команды>. Право (1) на долю остаточного дохода получают все члены <команды> независимо от того, владеют они общими или специфическими ресурсами. В фирме югославского типа все работники: 1) наделены правом на остаточный доход, 2) имеют право на найм и увольнение членов коалиции, включая директора, 3) но не имеют права на передачу предыдущих правомочий по взаимно согласованной рыночной цене: <..по югославскому законодательству, никто из индивидуумов не имеет никаких прав собственности на капитальное имущество фирмы, а лишь право на использование этого капитала> (35, с. 1155). Данное обстоятельство является решающим: право на участие в прибылях жестко обусловлено продолжением работы на предприятии. Это приводит к тому, что при делении прибыли рабочие оказываются заинтересованы в том, чтобы большую часть получать в полное личное распоряжение (в виде повышенной зарплаты) и меньшую направлять на инвестиционные цели. Рабочим предпочтительнее вложить свою долю прибыли в недвижимость, сокровища или поместить в банк, чем оставить ее в фондах предприятия. Такая структура правомочий будет иметь негативные последствия для занятости и накопления капитала. Во-первых,

члены <команды> будут избегать дальнейшего увеличения ее состава. Во-вторых, будет наблюдаться <голод> на инвестиционные ресурсы. Дело в том, что в фирмах югославского типа горизонт времени при принятии инвестиционных решений укорачивается (он будет зависеть от среднего предполагаемого срока продолжения членства в <команде>). Если есть два альтернативных варианта помещения капитала, но в первом период получения прибыли неограничен, а во втором-исчисляется несколькими годами, то для того, чтобы они были равнопривлекательными, второй вариант должен обеспечивать намного более высокую прибыль. Если норма процента составляет 5%, то при сроке окупаемости 5 лет предполагаемая норма прибыли должна быть не ниже 23%, при сроке 6 лет -- 19%, при сроке 10 лет -- 13% и при сроке 15 лет-не ниже 9%, чтобы побуждать рабочих вкладывать
средства в фонды своего предприятия (55, с. 20). Проблемы югославской экономики западные эксперты напрямую связывают с присущей ей структурой прав собственности (35, с. 1156). Рассмотрение различных форм экономических организаций ясно показывает, что сторонники трансакционного подхода стремятся разграничивать административные и рыночные механизмы контроля. Как правило, более эффективными оказываются организационные формы, использующие не одну только административную (государственное учреждение), но одновременно обе системы контроля (открытая корпорация). Предприятиям первого типа предпочтение может быть отдано только в том случае, если они обладают какими-то дополнительными преимуществами (обеспечивают экономию на масштабах, например).
Теоретики трансакционного подхода проводят соответственно различие между лидером коалиции-членом <команды>,
обладающим относительно более высокой производительностью в работе, связанной с решением вопросов, что <должна> и что <не должна> делать фирма, и собственником-владельцем наиболее специфических ресурсов, дающих право притязать на остаточный доход. Таким специфическим ресурсом может быть и капитал (<классическая фирма>), и труд (инжиниринговая фирма): <Верить, что <капитал> есть в некотором смысле <босс> и что он <нанимает> труд, -- пишут А. Алчян и С. Вудуорд, -- значит быть не в состоянии понять, что форму фирмы определяют более глубинные силы> (8, с. 72). Соединение <лидерства> и <специфичности> в одном лице характерно только для <классической> капиталистической фирмы. Различные варианты разделения и комбинирования этих функций могут быть связаны как с повышением, так и с понижением эффективности в зависимости от конкретных экономических условий. Важнейший вклад из трансакционного подхода к проблеме фирмы можно было бы сформулировать так: нет никаких априорных оснований для того, чтобы отдавать абсолютное предпочтение какой-то одной форме экономической организации перед всеми остальными; каждая при определенной структуре трансакционных издержек превращается в наиболее эффективный способ координации экономической деятельности. Поэтому главное достоинство системы частной собственности не в том, что на ее основе вырабатывается какой-то однородный тип организаций, превосходящий по эффективности все остальные, а в том, что благодаря свободе обмена и комбинирования прав собственности она предоставляет максимально широкое поле для создания и выбора самых различных организационных форм, в том числе и таких, которые строятся на, казалось бы, противоположных ей принципах. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Оценивая теорию прав собственности, следует иметь в виду, что многие экономисты Запада настроены к ней достаточно критически. Отчасти это связано с ее особым интеллектуальным стилем, который можно было бы назвать <прецедентным>. Вместо построения математизированных моделей, берется отдельный конкретный случай из
реальной деловой практики и скрупулезно прослеживается, что можно извлечь из него с помощью инструментария экономической теории. (Такой подход был свойственен А. Маршаллу и еще раньше-классикам буржуазной политэкономии.)

Но, конечно, дело не только в этом. Понятийный аппарат теории прав собственности некоторые авторы считают не более чем удвоением терминов, лишенным серьезного аналитического значения. Открытие, что индивидуумы обмениваются не <пучками полезностей>, а <пучками прав на пучки полезностей>, они сравнивают с открытием мольеровского Журдена, узнавшего, что он, оказывается, всю жизнь говорил прозой. Далеко не все принимают понятие трансакционных издержек. Дихотомия <издержки производства - издержки трансакции> слишком напоминает деление труда на производительный и непроизводительный, давно отвергнутое западной экономической теорией. Неизмеримость трансакционных издержек также служит причиной настороженного отношения к ним. По словам одного американского экономиста, <трансакционные издержки - полезное понятие, полезность которого уменьшается пропорционально точности его определения> (27, с. 149). Некоторые авторы уподобляют эту категорию отстойнику, куда попадает все, что пока еще не стало предметом самостоятельного анализа в экономической теории. Так, в свое время к трансакционным издержкам причислялись транспортные издержки и затраты на маркетинг. Но затем, став объектом активного изучения, они были выделены в особый разряд и исключены из состава издержек трансакции.
Теория прав собственности нередко впадает в порочный логический круг. Например: от чего зависит уровень трансакционных издержек? От существующего распределения прав собственности. Чем определяется господствующая система прав собственности? Уровнем и структурой трансакционных издержек. Трансакционные издержки детерминируют характер прав собственности и в то же время сами детерминируются им.
Появление такого рода тупиков в теории прав собственности не случайно. В ней не проводится ясной границы между конкуренцией на рынке в обычном смысле и метаконкуренцией институтов. Не замечаемые самими теоретиками прав собственности скачки с одного уровня рассмотрения на другой приводят к изъянам в логической структуре концепции.
Теория прав собственности разделяет со всем неоклассическим направлением врожденную склонность к оправданию статус-кво. Примером может служить та же идея институциональной метаконкуренции. Если какая-либо форма экономической организации существует, значит она эффективна, потому что в процессе конкурентной борьбы выживают сильнейшие, т. е. наиболее эффективные, институты. Если же какие-либо организационные формы практически не встречаются, значит они неэффективны. Итак, все существующее (достаточно продолжительное время) эффективно!
Скажем, в США, где никогда не было недостатка в разного рода утопических проектах, многократно предпринимались попытки устроить дело на началах общей собственности, жить коммунами и т. п. Раз в своей массе они оказались нежизнеспособными, значит частная собственность является сравнительно более эффективным институтом.
Однако идея метаконкуренции институтов предполагает наличие эффективного институционального рынка. Но как об этом может идти речь, когда даже среди <обычных> рынков почти нет таких, которые признавались бы эффективными? <Выживаемость> вовсе не гарантирует оптимальности. В процессе отбора, будь то биологическая или социокультурная эволюция, выживают не обязательно наиболее сложные, развитые, эффективные по каким-то абсолютным стандартам виды или группы, а относительно лучше приспособленные к условиям строго определенной, конкретной <экологической ниши>. В зависимости от того, какова сама эта <ниша>, победителями могут выходить отнюдь не самые эффективные, а иногда даже самые неэффективные социальные институты (так называемый <обратный отбор>).
Критерий выживаемости эффективных институтов подрывается трактовкой государства самими теоретиками прав собственности. Если в XIX в. существовала наиболее эффективная структура прав собственности, а затем она начала искажаться под давлением групп со специальными интересами, значит не всегда выживают <наиболее эффективные>? И почему вообще эффективный институт - экономический рынок с его принципом <один доллар - один голос>-оказывается подмят неэффективным институтом политическим рынком с его принципом <один человек - один голос>?
Теория прав собственности безбрежно расширила содержание понятия договора (контракта). Ее подход можно назвать контрактным редукционизмом: любое социальное взаимодействие она сводит к акту двусторонней добровольной сделки как общему для всех прототипу. Если в новейшей теории фирмы к акту добровольного двустороннего обмена (пусть более сложному и специфическому) были приравнены отношения между работодателями и наемными работниками в процессе капиталистического производства, то Д. Норт и Р. Томас в качестве добровольных контрактных отношений предложили трактовать отношения между средневековым феодалом и крепостным крестьянином (52).
Возникает вопрос: каковы критерии добровольности экономического поведения? Совершенно ясно, что субъективный критерий-отсутствие подчинения чьим-либо приказам - недостаточен. Если права собственности распределены так, что одной части общества открыт доступ к несравненно большему количеству ресурсов, чем другой, то добровольными, вероятно, можно признать лишь сделки, заключаемые внутри каждого класса населения. Когда сделка заключается между представителями разных классов, неравенство <договорных сил> может сводить на нет видимую добровольность их взаимодействия. Не ближе ли эта ситуация к условиям <первоначального договора>, результаты которого определяются <потенциалом насилия>, имеющимся у каждого из его участников?
Традиционно проблема собственности всегда связывалась с проблемой власти или <силы>. В исследованиях теоретиков прав собственности эта взаимозависимость практически не присутствует в явном виде. Отсюда тенденция - представлять иерархию как договор, вертикальные социальные связи как горизонтальные, властные отношения как равноправное партнерство. Это, пожалуй, самое уязвимое место теории прав собственности.
Попытки теоретиков прав собственности предоставить чисто экономический критерийуровень трансакционных издержек-для суждений об эффективности различных институциональных систем покоятся на шатком основании. Они, например, критикуют практику соучастия персонала в управлении компаниями в странах Западной Европы как заведомо неэффективную. Логика их рассуждений проста: если бы участие рабочих в управлении повышало эффективность, то оно сложилось бы естественным путем в ходе двусторонних добровольных сделок между предпринимателями и персоналом, а не устанавливалось бы государством сверху в законодательном порядке. Фактически в результате такого перераспределения прав собственности пострадали обе стороны: было ограничено право предпринимателя на принятие инвестиционныхрешений; было ограничено право рабочего <обменять> возможность соучастия в управлении на более высокую заработную плату (24).
Однако неверно описывать ситуацию без участия рабочих в управлении как ситуацию с неограниченными правами собственников: просто действующие в ней органичения носили бы иной характер (более жесткое трудовое законодательство, более активное вмешательство государства в трудовые конфликты и т. д.). Поэтому если поступить обратным образом и за исходную взять ситуацию с уже сформировавшейся системой участия рабочих в управлении, то вполне возможно, что никаких попыток отказа от нее предприниматься не стало бы, потому что ее изменение и политическим путем, и путем двусторонних добровольных сделок потребовало бы слишком больших издержек. В этом случае практика участия персонала в управлении выдержала бы тест на эффективность. Иными словами, и в ситуации с участием рабочих в управлении, и в ситуации без него соотношения цен и издержек могут быть таковы, что от них не будет исходить никаких стимулов к изменению сложившегося положения дел.
Если в пределах любой системы собственности среди множества допустимых вариантов распределения прав есть такой, при котором издержки трансакции минимизируются, то тогда сравнительная экономия на этих издержках не может служить критерием при выборе между альтернативными правовыми режимами (59, с. 165).
Уровень трансакционныхиздержек не дан <объективно>, потому что он складывается под действием разнообразных экономических, юридических и политических факторов. Только локальные сопоставления трансакционныхиздержек имеют поэтому смысл, ибо они делаются в пределах одной и той же системы прав собственности. Глобальные сопоставления между альтернативными системами потребовали бы знания взаимодействий между всеми институтами в каждой из них, что практически невозможно (53, с. 181).
Сравнительный анализ такого рода предполагал бы также допустимость межличностного сопоставления уровней полезности, потому что при смене правовых режимов чье-то благосостояние (а, значит, и уровень полезности) возрастало бы, а чье-то-сокращалось. Но экономический критерий эффективности (оптимальность по Парето) в принципе не приспособлен для оценки ситуаций, в которых улучшение положения одних индивидуумов достигается за счет ухудшения положения других. Трансакционная экономиа прошла в своем развитии как бы полный круг. Исходным пунктом было противопоставление децентрализованного, ценового механизма и централизованного, иерархического механизма, рынка и фирмы. Конечным пунктом стало фактическое размывание границ между ними, представление фирмы в качестве сети контрактов. Из теории прав собственности мы можем узнать, что корпорацияэто не иерархия, а интериоризированный рынок, что в ней складываются внутренний рынок труда и внутренний рынок капитала, что ее можно сравнить с мини-городом, где все жители вовлечены в атомистическую конкуренцию, что эта конкуренция эффективнее обычной ценовой конкуренции, что расчистка на внутренних рынках происходит быстрее, чем на внешних, чтао высшие управляющие выполняют функции вальрасианского аукционщика при распределении инвестиционных потоков (4). <Операция была успешной, но пациент исчез>, -- так можно было бы резюмировать итоги анализа фирмы теоретиками неоинституционализма.
Вместе с тем, как нам представляется, с теорией прав собственности связан реальный прогресс экономического знания. Мы не считаем, что ее терминологию можно назвать тавтологичной. Методика исследования экономических организаций с обязательным выделением присущих им прав собственности и издержек трансакции обладает несомненной эвристической ценностью. Трансакционная экономика вскрыла целый класс издержек, которые оттого, что они непосредственно не измеримы, не перестают быть реальными, а следовательно, определять поведение участников хозяйственного процесса и состояние экономических систем. Анализ расщепления права на частичные правомочия, взаимодействия прав собственности с экономическими стимулами, влияния технического прогресса и относительных цен на эволюцию отношений собственности, двойственной роли государства как производителя общественныхблаг и как орудия в руках правящих групп, последствий оппортунистического поведения экономических агентов-все эти вопросы вполне заслуживают самого пристального критического изучения.
Разумеется, в контрактно-рыночной гипертрофии наглядно проявляется идеологическая ангажированность теории прав собственности. Можно поэтому согласиться с ее оценкой западногерманским экономистом Г. Натцингером: <Это не универсальная парадигма, но важный аспект научного исследования. Вместо того, чтобы проявлять предрасположенность к рынку и предубежденность по отношению к другим формам социальной координации, имело бы смысл задаться критическим вопросом, достаточно ли сделано нами для использования рыночных отношений в решении сегодняшних важных экономических проблем? То, что сказано о войне и военных, действительно и по отношению к этой линии экономической мысли: экономика прав собственности слишком важна, чтобы оставлять ее теоретикам прав собственности> (53, с. 188).
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Как особый случай можно выделить ситуацию, когда доступ к ресурсы закрыт всем членам овбщества и любым их коалициям.
2. Это правомочие Л. Беккер считает наиболее фундаментальным. Все остальные элементы, по его мнению, представляют собой примеры защиты, расширения, ограничения или разработки этого основного правомочия.
3. По сути это классический набор прав владения, пользования, присвоения и
распоряжения. Подобный перечень можно считать стандартным для теоретиков прав собственности. Ср., например, классификацию С. Чена: <Благо или имущество определяются как находящиеся в частной собственности тогда и только тогда, когда три отличительных признака связаны с правами на владение ими. Во-первых, исключительное право пользования (или решения о пользовании) благом, которое может рассматриваться как право на исключение других индивидуумов из его использования. Во-вторых, исключительное право на получение дохода от использования вещи. В-третьих, полное право на передачу или свободное <отчуждение> имущества, которое включает право заключать контракты и выбирать их форму. Эта структура прав, определяющая частную собственность, является, конечно, идеализацией, предназначенной для теоретического анализа; на практике исключительность и передаваемость прав являются вопросами степени> (18, с. 51). 4. Дж. Стиглер вспоминает, как перед публикацией статьи Р. Коуза в Чикагском университете был организован специальный семинар с участием двух десятков ведущих теоретиков во главе с М. Фридменом. До обсуждения затеорему Коуза был подан 1 голос, против -- 20, после обсуждения все голоса были <за> (42).
5. Приведем для сравнения более детализированную формулировку теоремы Коуза: <...еслви предположить, что участники сделки рациональны, что они имеют правильные представления о предпочтениях друг друга, что осуществление сделки не требует никаких издержек, что государство станет защищать заключенный ими договор, что итог переговоров не зависить от их относительного богатства (эффект дохода отсутствует), что цены, из которых они исходят во время переговоров, даны, а не устанавливаются ими самими по ходу сделки (модель частичного равновесия), то тогда не будет иметь значения, как государство распределит между ними права собственности, при условии, конечно, что эти права делимы и поддаются обмену> (25, с. 93).
6. Немаловажное отличие в подходах: согласно Пигу, компенсацию за потраву будет получать государство (в форме налога), согласно Коузу-фермер.
7. Р. Коуз, разумеется, не отрицал, что при высоких трансакционныхиздержках рынок не в состоянии обеспечить оптимальную аллокацию ресурсов, отклонения от которой в принципе могли бы быть скорректированы по схеме Пигу. Но этого недостаточно, чтобы считать государственное регулирование действенным средством по преодолению внешних эффектов. Нужно еще доказать, что издержки государственного вмешательства (включая и порождаемые им самим дополнительные экстерналии) окажутся меньше потерь, связанных с <провалами> рынка. Согласно Коузу, при незначительных трансакционных издержках государственное регулирование излишне, при высоких-весьма и весьма сомнительно.
8. С идеями Р. Коуза связаны попытки переориентации экологической политики США. 9. Д. Норт считает возможным переинтерпретировать эти категории в марксистских терминах: издержки производства суть издержки, обусловленные состоянием производительных сил; издержки трансакции суть издержки, обусловленные характером производственных отношений (50, с. 61).
10. Для упрощения анализа государство отождествляется с единоличным правителем. 11. Эту формулировку Д. Норт считает перефразировкой марксистского тезиса о противоречии между способом производства и способом присвоения материальных благ: существующая структура прав собственности не позволяет раскрыть весь экономический потенциал, который заложен в имеющихся производительных силах и который был бы реализован при наличии более эффективной системы отношений собственности (48, с. 28).
12. Нормативный аспект в основном разрабатывался реформистски настроенными юристами. При таком подходе не утверждается, что правовая система <уже> эффективна, однако ничто не мешает ее сделать таковой. Достаточно <просветить> юристов, познакомив их с логикой рассуждений Коуза. Этому должна сопутствовать переоценка всех юридических правил и норм на предмет их соответствия критерию экономической эффективности. Парадоксально, но стремясь выбить почву из-под политического интервенционизма, Р. Коуз невольно расчистил путь правому интервенционизму: его анализ был воспринят реформистски настроенными юристами
как концептуальное обоснование для изменения сложившейся системы распределения прав собственности на началах рациональности и эффективности.
13. Разумеется, эти факторы могут действовать и в противоположном направлении, уменьшая выгоды от дальнейшей спецификации прав собственности и повышая трансакционные издержки того или иного типа.
14. Об имплицитных контрактах на рынке труда см: Теории ГМК (критика концепций <смешанной экономики>).-М., 1985, с. 321--326.
15. Подробнее об общих и специфических ресурсах на примере инвестиций в человеческий капитал см.: Капелюшников Р. И. Современные буржуазные концепции формирования рабочей силы: критический анализ.-М., 1981, с. 191--205.
16. В силу ограниченности места типология экономических организаций приводится нами в крайне эскизной форме.
17. Всесторонний анализ современной корпорации дан в работах Ю. Б. Кочеврина. См., в частности: Кочеврин Ю. Б. Эволюция менеджеризма.-М., 1985.
18. Соответственно, покупатель будет готов уплатить более высокую цену за товар, который сочетается с желанными для него условиями (например, расист будет готов дороже заплатить за вещь в магазине, куда запрещен вход национальным меньшинствам).
ЛИТЕРАТУРА
1. Кленнер Г. От права природы к природе права.-М., 1988.
2. Лазар Я. Собственность в буржуазной правовой теории.-М., 1985.
3. Alchian A. A. Some exonomics of property rights.-, 1985, v. 30, N 4.
4. Alchian A. A. Corporate management and property rights.-In: The economics of properth rights. Ed. by Furuboth E. G., Pejovich S.-Cambridge, 1974.
5. Alchian A. A. Specifity, speciallization, and coalitions.-, 1984, v. 140, N 1.
6. Alchian A. A., Demsetz H. Production, information costs, and economic organization.-, 1972, v. 62, N 6.
7. Alchian A. A., Demsetz H. The property rights paradigm.-, 1973, v. 33, N 1.
8. Alchian A. A., Woodward S. The firm is dead, long live the firm: a review of O. E. Williamson's .-, 1988, v. 26, N 1.
9. Anderson T. L., Hill P. J. Privatizing the commons: an improvement? -- , 1983, v. 50, N 2.
10. Arrow K. J. Political and economic evalution of social effects and externalities.-In: The analysis of public output. Ed. by Margolis J., N. Y., 1970.
11. Barzel Y. Measurement costs and the organization of markets.-, 1982, v. 25, N 1.
12. Becker G. S. The economics of discrimination.-Chicago, 1957.
13. Becker L. S. Property rights: philosophical foundations.-Cambridge, 1977.
14. Behrens P. The firm as a complex institution.-, 1985, v. 141, N 1.
15. Breaden C. H., Toumanoff P. G. Transaction costs and economic institutions.In: The political economy of freedom: essays in honour of F. A. Hayek. Ed. by Leube K. R., Zlabinger A. H., Munchen, 1984.
16. Calabresi G., Melamed D. C. Property rules, liability rules, and inalienability: one view of the cathedral.-, 1972, v. 85. N 2.
17. Chueng S. N. S. Structure of a contract and the theory of non-exclusive resources.-In: The economics of property rights. Ed. by Furuboth E. G., Pejovich S., Cambridge, 1974.
18. Chueng S. N. S. The myth of social costs.-L., 1978.
19. Chueng S. N. S. Will China go ? -- L., 1982.
20. Chueng S. N. S. The contractual nature of the firm.-, 1983, v. 26, N 1.
21. Coase R. H. The nature of the firm.-, 1937, v. 4, N 5.
22. Coase R. H. The problem of social costs.-, 1960, v. 3, N 1.
23. Coase R. H. Comment.-, 1984, v. 140, N 1.
24. The codetermination movement in the West Europe.-Ed. by Pejovich S., Lexington, 1978.
25. Coleman J. E. The economic analysis of Law.-In: Ethics, economics, and the
law. Ed. by Pennock J. R., Chapman J. W., N. Y., 1982.
26. Davis D. G., Brucato P. F. Property rights and transaction costs: theory and evidence of privately-owned and governmently-owned enterprises.-, 1987, v. 143, N 1.
27. Davis L. E. Comment.-In: Long-term factors in American economic growth. Ed. by Engerman S., Chicago, 1986.
28. De Alessi L. The economics of property rights: a review of evidence. 29. De Alessi L. Property rights, transaction costs and X-efficiency: an essay in economic theory.-, 1983, v. 73, N 1.
30. De Alessi L. Nature and methodological foundations of some recent extensions of economic theory.-In: Economic imperalism. Ed. by Radnitzky G., Bernholtz P., N. Y., 1987.
31. Demsetz H. Toward a theory of property rights.-, 1967, v. 57, N 2.
32. The economics of property rights. Ed. by Furudoth E. G., Pejovich S., Cambridge, 1974.
33. Fama E. F. Agency problem and the theory of the firm.-, 1980, v. 88, N 2.
34. Frech H. E., III. The property rights theory of the firm: empirical results from a natural experiment.-, 1976, v. 84, N 1.
35. Furuboth E. G., Pejovich S. Property rights and economic theory: a survey of recent literature.-, 1972, v. 10, N 6.
36. Gould J. P. The economic of legal conflicts.-, 1973, v. 2, N 2.
37. Hirshleifer J. Evolutionary models in economics and law: cooperation versus conflict strategies.-, 1982, v. 4.
38. Hoffman E., Spitzer M. L. The Coase theorem: some experimental tests., 1982, v. 25, N 1.
39. Honore A. M. Ownership.-In: Oxford essays in jurisprudence. Ed. by Guest A. W., Oxford, 1961.
40. Jensen M. C., Meckling W. H. Theory of the firm: managerial behavior, agency costs, and ownership structure.-, 1973, v. 3, N 5.
41. Jensen M. C., Meckling W. H. Rights and production functions: an application to labor-managed firms and co-determination.-, 1979, v. 52, N 4.
42. Kitch E. W., ed. The fire of truth: a rememberance of law and economics at Chicago, 1932--1970.-, 1983, v. 26, N 1.
43. Klein B., Crawford G. R., Alchian A. A. Vertical integration, appropriable rents, and the competitive contracting process.-, 1978, v. 8, N 3.
44. McManus J. The costs of alternative economic organization.-, 1975, v. 8, N 3.
45. Meckling W. H. Values and the choice of the model of individual in the sicial sciences.-, 1976, v. 112, N 4.
46. Monissen H. G., Pejovich S. Eigentimstechte, Freiheit und Okonomische Effizienz.-In: Grenzen und Freiheit. Ed. by Molden D., Wien, 1977.
47. North D. C. The new economic history after twenty years.-, 1977, v. 21, N 2.
48. North D. C. Structure and change in economic history.-N. Y., 1981.
49. North D. C. Transaction costs, institutions, and economic history.-, 1984, v. 140, N 1.
50. North D. C. Is it worth making sense of Marx? -- , 1986, v. 29, N 1.
51. North D. C. Institutions, transaction costs, and economic growth.-, 1987, v. 25, N 3.
52. North D. C., Thomas R. P. The rise of the Western world: a new economic history.-Cambridge, 1973.
53. Nutzinger H. G. The economics of property rights: a new paradigm in economic science? -- In: Philosophy of economics. Ed. by Stegmuller W., Berlin, 1982.
54. Olson M. The rise and declint of nations.-New Haven, 1982.
55. Pejovich S. The capitalist corporation and the socialist firm: a study of comparative efficiency.-, 1976, v. 112, N 1.

56. Pejovich S. Fundamentals of economics: a property rights approach.-Dallas, 1981.
57. Pejovich S. Towards an economic theory of the creation and specification of property rights.-In: Readings in the economics of law and regulations. Ed. by Ogus A. I., Veljanovsky C. C., Oxford, 1984.
58. Posner R. A. Economic analysis of law.-Boston, 1972.
59. Schmid A. A. Review.- 60. Schweizer U. Externalities and the Coase theorem: hypothesis of result? -- , 1988, v. 144, N 2.
61. Stigler G. J. The economics of information.-, 1961, v. 69, N 2.
62. Toumanoff P. G. Theory of market failure.-, 1984, v. 37, N 4.

63. Umbeck J. A. Might makes rights: a theory of the formation and initial distribution of property rights.-, 1981, v. 19, N 1.
64. Unbeck J. A. A theory of property rights: theoretical and empirical investigations into the formation of property rights.-Ames, 1981.
65. Waldorn J. What is private property? -- , 1985, v. 5, N 3.
66. Wallis J. J., North D. C. Measuring the transactional sector in Amerncan economy, 1870--1970.-In: Long-term factors in American economic growth. Ed. by Engerman S., Chicago, 1986.
67. Williamson O. E. Transaction-costs economics: the governance of contractual relations.-, 1979, v. 22, N 2.
68. Williamson O. E. Reflections on the new institutional economics.-, 1985, v. 141, N 1.
69. Williamson O. E. The economic institutions of capitalism: firms, markets, relational contracting.-N. Y., 1985.
70. Zerbe R. O. Problem of social cost in retrospect.-, 1980, v. 2.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
1. Методологические особенности
2. Правовые предпосылки
3. Проблема <спецификации/размывания> прав собственности
4. Теорема Коуза
5. Категория трансакционных издержек
6. Три системы собственности
7. Теория государства
8. Новая экономическая история
9. Теория экономических организаций Заключение Список литературы

<< Пред. стр. 2 (из 2) След. >>

Список литературы по разделу