<< Пред.           стр. 2 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу

 Как бы я ни пытался так устанавливать цены в приказах брокеру, чтобы учесть отставание цен на ленте от цен в торговом зале биржи, всегда выяснялось, что рынок уже обогнал меня. Это случалось так часто, что я прекратил эти попытки. Я просто не в силах объяснить, почему мне понадобилось столько лет, чтобы понять: вместо того, чтобы пытаться угадать ближайшие котировки, мне следует играть на перспективу.
 После этой жалкой неудачи 9 мая я продолжал играть, используя модифицированный, но все еще ущербный метод. Если бы я время от времени не выигрывал, то, наверное, быстрее овладел премудростями рынка. Но зарабатывал я достаточно и жил весьма привольно. Мне нравилось развлекаться с друзьями. В то лето я, как и сотни других процветающих биржевиков, жил на побережье рядом с Джерси. Пока что моих выигрышей не хватало, чтобы покрыть и проигрыши, и расходы на жизнь.
 Я продолжал играть по-старому вовсе не из ослиного упрямства. Просто я был не в состоянии понять причину всех трудностей, а потому и не было никакой надежды ее устранить. Я так подробно об этом рассказываю, чтобы показать, через что мне пришлось пройти, прежде чем я попал туда, где можно действительно делать деньги. Для большой игры нужен был мощный скорострельный карабин, а я был вооружен стареньким малокалиберным револьвером.
 В начале осени я не только в очередной раз остался без гроша, но к тому же так устал от постоянных неудач, что решил оставить Нью-Йорк и попытать удачу где-нибудь еще. Я занимался торговлей с четырнадцати лет. В пятнадцать я сколотил первую тысячу долларов, а в двадцать один - первые десять тысяч. Эти десять тысяч я много раз выигрывал и опять терял. В Нью-Йорке я делал тысячи и опять их терял. Я добрался до пятидесяти тысяч, а через два дня все деньги ушли. Я не знал никакого другого дела и никакой другой игры. И после стольких лет я оказался в том же положении, в каком начинал. Нет, много хуже. У меня появились дорогостоящие привычки, и я полюбил стиль жизни, для которого было нужно много денег. Впрочем, это меня тревожило куда меньше, чем то, что я все время оказываюсь не прав.
 
 
 Глава 4
 
 Вот так я вернулся домой. С первого момента возвращения я твердо знал, что у меня есть единственная цель - добыть денег и вернуться на Улицу, на Уолл-стрит. Это было единственное место в стране, где я мог торговать в полную силу. И в один прекрасный день, когда с моей игрой наконец все будет в порядке, мне это место понадобится. Когда мужчина что-то может делать как надо, он хочет получить все, что ему следует за это свое умение.
 Без большой надежды, конечно, но я попытался опять пойти в тамошние брокерские конторы. Их стало меньше, и некоторыми из них управляли чужаки. Те, кто меня помнил, не дали мне возможности попробовать себя ни в каком качестве. Я им говорил всю правду: что в Нью-Йорке я потерял все, что привез из дома; что, как оказалось, я знаю намного меньше, чем привык думать; и что было бы неплохо для всех, если бы они позволили мне торговать вместе с ними. Но они мне не верили. А новые заведения были ненадежны. Их владельцы считали, что, если приличный господин хочет проверить свою способность угадывать курс, с него вполне достаточно двадцати акций.
 Мне нужны были деньги, и крупные заведения собирали кучу денег со своих постоянных клиентов. В одно заведение я в помощь себе взял приятеля. Там я вальяжной походкой зашел в зал, осмотрелся и попытался улестить клерка, чтобы он принял у меня крошечный заказ, всего на пятьдесят акций. Естественно, он отказал мне. Мы с приятелем разработали систему тайных знаков, чтобы он мог покупать, что и когда я ему говорю. Но вся эта затея принесла мне только жалкие крохи. Заведение быстро начало коситься на операции моего приятеля. А кончилось тем, что, когда он однажды попытался продать сотню акций "Святого Павла", ему грубо отказали.
 Потом мы выяснили, что один из постоянных клиентов видел, как мы разговариваем на улице, пошел и сказал клерку, а когда потом пришел мой приятель, чтобы продать сотню акций, тот ему заявил:
 - Мы не принимаем распоряжений на продажу "Святого Павла", по крайней мере не от вас.
 - Но почему, в чем дело, приятель? - изумился мой друг.
 - Ни в чем, просто не принимаем, - был ответ.
 - Чем мои деньги нехороши? Взгляни на них. Вот они здесь.
 И мой приятель разложил перед ним сотню долларов десятками - мою сотню, кстати. Он попытался принять оскорбленный вид, а я стоял невдалеке и безучастно смотрел на все это. Но большинство других клиентов начали подбираться поближе к скандалу, как бывает всегда, когда разговор идет на повышенных тонах и все выглядит как свара между клиентом и клерком. Люди хотят сами понять, в чем там дело и не идет ли речь о ненадежности заведения.
 Клерк, который был кем-то вроде помощника управляющего, вышел из своей будки, подошел к моему приятелю и посмотрел сначала на него, а потом на меня.
 - Занятно, - медленно сказал он, - это чертовски занятно, что вы никогда не совершаете здесь никаких операций, если рядом нет вашего приятеля, Ливингстона. Вы просто сидите и часами рассматриваете доску. И от вас ни звука ни шороха. Но стоит ему появиться, и вы сразу становитесь очень деятельным. Может, вы играете и самостоятельно, но в этом заведении вы больше играть не будете. Мы не намерены разоряться из-за того, что Ливингстон вам подсказывает.
 Что ж, этот источник денег иссяк. Я, правда, успел скопить несколько сотен и теперь размышлял, как бы их повыгодней использовать, поскольку стремление набрать денег и вернуться в Нью-Йорк делалось все более неотвязным. Я чувствовал, что в следующий раз у меня все наладится. У меня было время, чтобы спокойно поразмыслить о дурацких ошибках в игре, да к тому же издали многое делается видным. Теперь настоятельнейшей проблемой стало - как раздобыть денег.
 Как-то я в холле гостиницы толковал с несколькими знакомыми мне биржевиками. Разговор шел об акциях. Я высказал замечание, что рынок нельзя обыграть, потому что брокеры неточно исполняют приказы.
 Один посмотрел на меня и спросил, каких брокеров я имею в виду.
 Я сказал: "Лучших в мире". И он еще раз спросил - кого. Было видно, что он не поверил, что я имел дело с первоклассными брокерскими домами.
 Я объяснил, что имел в виду любого члена Нью-Йоркской фондовой. Дело не в том, что они плохо работают или вредят, просто, когда ты отдаешь приказ о покупке, ты не можешь знать цены, пока не получишь отчет от брокера. Курс чаще меняется не на десять-пятнадцать пунктов, а на один-два. Но тот, кто находится вне торгового зала биржи, не в силах отлавливать маленькие колебания из-за задержек во времени. И еще я сказал, что, если бы мне не мешали играть по-крупному, я бы предпочел играть в какой-нибудь брокерской лавочке.
 Я никогда прежде не видел мужчину, который сейчас заговорил со мной. Его звали Робертс, и он выглядел очень дружелюбным. Он отвел меня в сторону и спросил, случалось ли мне торговать на других биржах. Еще он сказал, что знает фирмы, являющиеся членами хлопковой и сельскохозяйственной бирж, а также ряда более мелких фондовых бирж. Эти фирмы очень внимательны к клиентам и особое внимание обращают на точность исполнения их приказов. Он сказал, что они поддерживают доверительные отношения с самыми большими и крутыми домами, входящими в Нью-йоркскую фондовую, а поскольку они образуют пул и обеспечивают оборот на сотни тысяч акций в месяц, в Нью-Йорке с ними обходятся намного предупредительней, чем с любым частным клиентом.
 - Они действительно очень внимательны к мелким клиентам, - сказал он. - Они решили стать главными в торговле с другими городами и заказу на десять акций уделяют столько же внимания, что и заказу на десять тысяч. Они умеют работать, и они работают честно.
 - Ну, хорошо, - возразил я. - Но если они выплачивают биржам их законную восьмую часть пункта, что же им самим остается?
 - Ну да, предполагается, что они выплачивают восьмую часть. Но - вы ж понимаете! - и он подмигнул.
 - Это понятно, - кивнул я. - Но штука-то в том, что биржевые фирмы не пойдут на дележ комиссионных. Биржевой комитет скорее смирится с обвинением в убийстве, поджоге или двоеженстве, чем пойдет на то, чтобы обслуживать посторонних меньше чем за кошерную одну восьмую. Вся жизнь фондовой биржи зависит от нерушимости этого правила.
 Он, должно быть, понял, что я пересекался, с людьми с фондовой биржи, потому что возразил:
 - Послушай! Сплошь и рядом кого-нибудь из этих лицемеров с фондовой биржи на год исключают за нарушение этого правила, так ведь? Но ведь есть масса способов оформить скидку так, что никто не сможет и пикнуть. - Он, должно быть, увидел на моем лице выражение недоверия и продолжил: - А к тому же по некоторым видам сделок мы - я имею в виду эти телеграфные конторы - взимаем плюс к одной восьмой дополнительный сбор в одну тридцать вторую. И они никогда не берут дополнительные комиссионные, разве что у клиента неактивный счет. Иначе они не получат свою прибыль, вы же понимаете. Они ведь занимаются делом не ради развлечения.
 К этому моменту я понял, что он пытается навязать мне каких-то жуликоватых брокеров.
 - Вы знаете какие-нибудь надежные фирмы такого рода? - спросил я.
 - Я знаю самую большую брокерскую фирму в Соединенных Штатах, - ответил он. - Я сам веду дела через них. У них отделения в семидесяти восьми городах Штатов и Канады. У них грандиозный размах. И им бы не удалось так процветать, если бы они не работали на уровне, верно ведь?
 - Конечно, нет, - согласился я. - И у них в торговле все те же самые акции, что крутятся на Нью-Йоркской фондовой?
 - Конечно. И даже все, которые ходят на Уличной бирже [Ныне Американская фондовая биржа.], и на всех других биржах в этой стране и в Европе. Они работают с зерном, хлопком, мясом - со всем, чем угодно. У них агенты повсюду, и они числятся членами всех бирж, открыто или под прикрытием.
 К этому моменту я уже все понял, но надеялся перехитрить его.
 - Что ж, - сказал я, - это не меняет того факта, что кто-то ведь выполняет приказы, и никто на свете не может гарантировать, как поведет себя рынок или насколько цены на ленте будут близки к ценам торгового зала биржи. Пока ты здесь получишь ленту с котировками, отдашь приказ, а потом его телеграфируют в Нью-Йорк, пройдет масса времени. Лучше уж я вернусь в Нью-Йорк и избавлюсь от денег в почтенной компании.
 - Я ничего не знаю о том, как избавляются от денег. У наших клиентов нет такой привычки. Они делают деньги! И мы им помогаем!
 - Ваши клиенты?
 - Ну, у меня доля в фирме, и если я и привожу новых клиентов, то лишь потому, что они всегда вели себя со мной по-честному и я с их помощью заработал кучу денег. Если хотите, я вас познакомлю с управляющим.
 - Как зовут фирму?
 Он назвал. Об этой компании я слышал. Они публиковали рекламу во всех газетах и завлекали публику рассказами о своих клиентах, которые использовали их "внутреннюю" информацию об активных акциях и нажили гору денег. Вот так эти фирмы работали. Это были пиратские игорные дома, которые с помощью тщательного камуфляжа маскировались под настоящие, законные брокерские фирмы, но при этом оставались простыми игорными домами. Я наткнулся на группу старейших фирм этого рода.
 В тот год такого рода брокерские компании разорялись дюжинами. Общие принципы и методы работы у них были одинаковыми, но при этом они использовали разные приемы для обдирания публики, потому что, когда старые трюки делались общеизвестными, их приходилось менять.
 Обычно эти люди рассылали рекомендации о покупке или продаже определенных акций. Сотни телеграмм рекомендовали одним настойчиво продавать какие-либо акции, и сотни телеграмм советовали другим игрокам эти же акции, не колеблясь, покупать. Затем они собирали заказы на продажу и покупку этих акций. Потом их фирма покупает и продает, скажем, тысячу этих акций через посредничество уважаемой брокерской компании и получает соответствующий отчет. Этот отчет в случае нужды можно показать любому, кто невежливо усомнится и заговорит о том, что они на деле занимаются "вычерпыванием", то есть рассчитываются с клиентами за счет собственных резервов.
 Они также организовывали у себя дискреционные пулы и как большое одолжение позволяли клиентам давать расписки, наделяющие эти пулы полномочиями торговать по своему усмотрению на деньги клиентов. В этом случае даже самый сварливый клиент не мог обратиться в суд, когда его деньги исчезали. Они поднимали курс, на бумаге, и науськивали клиентов, а затем с помощью одного из старейших трюков срезали тончайшую маржу.
 Они не щадили никого, и чаще всего их жертвами оказывались женщины, школьные учителя и старики.
 - Я зол на всех брокеров сразу, - сказал я зазывале. - Мне нужно все это обдумать. - И на этом быстро ушел, чтобы прекратить разговор.
 Я навел справки об этой фирме. Я выяснил, что у них сотни клиентов и, хотя они использовали разные мошеннические трюки, не было жалоб, что кто-нибудь из выигравших не мог получить свои деньги. Трудность заключалась в том, чтобы найти того, кто хоть раз у них выигрывал, но я нашел. Казалось, что все идет своим чередом, а это значило, что они, быть может, не скроются с деньгами, если им случится проиграть. Такого рода заведения кончают, естественно, разорением. Порой случаются целые эпидемии банкротств таких заведений, как это бывало с банками, когда один из них оказывался неплатежеспособным. Напуганные клиенты еще живых банков бегут толпой за своими деньгами, и живых просто не остается. Но в этой стране полно бывших хозяев игорных домов, которые сумели благополучно дожить до пенсии.
 Что ж, я не услышал об этой фирме ничего особо тревожного, не считая того, что они на все готовы ради денег и что им не всегда можно верить. Их главным делом было обчищать простаков, которые мечтали быстро разбогатеть. Но при этом они всегда брали у клиентов расписку, в которой те отказывались от собственных денег.
 Один малый рассказал мне, что видел, как в один день они разослали шестьсот телеграмм, советующих клиентам закупить такие-то акции, и шестьсот других, настоятельно рекомендующих другим клиентам от этих же акций избавиться.
 - Да, я знаю этот трюк, - заметил я рассказчику.
 - Конечно, - кивнул он. - Но на следующий день они тем же людям разослали другие телеграммы, советуя им избавиться вообще от всего, а вместо этого купить или продать какие-то другие акции. Я спросил старшего партнера: "Зачем вы все это делаете? Первую операцию я еще понял. Некоторые клиенты получат временную прибыль, хотя потом они все равно все потеряют. Но, рассылая телеграммы такого рода, вы их просто на корню режете. Что за идея?"
 А тот отвечает: "Клиенты же созданы, чтобы остаться без гроша. И все равно, что, где и как они покупают или продают. Когда они потеряют все деньги, я потеряю всех клиентов. Что ж, значит, остается побыстрее снять с них побольше денег и искать новых клиентов!"
 Должен признать честно, что деловая этика фирмы меня не интересовала. Я уже рассказывал, как разозлился на заведение Теллера и как обрадовался, когда мне удалось с ним поквитаться. К этой фирме у меня не было таких чувств. Может, они были жуликами, а может - не так черны, как о них говорили. Я не был намерен давать им право вести торговлю от моего имени, не собирался следовать их советам и верить их вранью. Мне нужно было только одно - добыть денег и вернуться в Нью-Йорк, а там вести пристойную торговлю в конторе, где не нужно бояться налетов полиции, как это случается в игорных домах, и где на тебя не может спикировать почтовое ведомство, которое арестует деньги, и тебе повезет, если года через полтора тебе вернут восемь центов на доллар.
 В общем, я был настроен выяснить, какие преимущества по сравнению с нормальными брокерскими конторами может дать эта фирма. У меня было маловато денег для внесения маржи, а такие фирмы, естественно, намного либеральнее в этом отношении, и у них на несколько сот долларов можно развернуться.
 Я зашел к ним и переговорил непосредственно с управляющим. Когда он выяснил, что я старый спекулянт, и что я держал счета в брокерских домах Нью-Йоркской биржи, и что там я потерял все свои деньги, он перестал рассказывать, что они вложат мои деньги так, что через минуту я стану миллионером. Он тут же определил, что я пристрастившийся к биржевому телеграфу недотепа того рода, которые не могут отстать от игры, всегда проигрывают и являются постоянным источником доходов для любого нормального брокера - ведет он свои дела честно или мошенничает.
 Я ему твердо объяснил, что мне нужно качественное исполнение, потому что я всегда торговал через биржу и не хочу получать отчеты, в которых цена будет хоть на полпункта отличаться от той, что на ленте.
 Он заверил меня своей честью, что они выполнят все мои требования. Они хотели бы сотрудничать со мной, чтобы показать, что такое классный брокераж. На них работают самые талантливые профессионалы. В сущности, именно это плюс высокое качество исполнения сделало их знаменитыми. Если и бывает разница между ценой на ленте и в брокерском отчете, то только в пользу клиента, хотя этого они, естественно, гарантировать не могут. Если я открою счет у них, то смогу покупать и продавать по цене биржевого телеграфа. Они абсолютно уверены в своих брокерах.
 Все это означало, что я смогу тут торговать точно как в игорном доме. Я не хотел выказывать своего нетерпения и потому сказал, что, скорее всего, сегодня счет открывать не стану, но дам знать, когда надумаю. Он принялся уговаривать меня начать торговлю немедленно, поскольку рынок очень хорош, чтобы делать ставки. Так оно и было - для них: вялый рынок, цены слегка пляшут вверх и вниз; как раз хорошо, чтобы клиент сделал ставки, а потом резкий скачок курса рекомендованных ему акций - и его маржа съедена. Я не без труда отделался от него.
 Я дал ему мое имя и адрес и в тот же день начал получать телеграммы и письма, убеждающие меня взять на борт те или иные акции, о которых они точно знают, что инсайдеры готовят взлет на пятьдесят пунктов.
 А я рыскал по округе, собирая информацию о брокерских конторах такого же типа. Мне дело виделось так: если я смогу быть уверенным, что сумею выдрать мой выигрыш у них из зубов, то с помощью ближайших контор я сумею добыть деньги.
 Выяснив все, что нужно, я открыл счета в трех фирмах. Я нанял маленький офис, который напрямую был связан проводами с тремя брокерами [Легко понять, что в то время еще не существовало развитой сети телефонной и телеграфной связи, так что во многих случаях для организации такой связи приходилось буквально ставить столбы и прокладывать провода между пунктами А и В.].
 Торговать я начал с малых ставок, чтобы сразу же их не напугать. В целом я выигрывал, и они поспешили меня уведомить, что ожидают от клиентов, имеющих с ними прямую телеграфную связь, настоящего большого бизнеса. Им были не нужны вялые и осторожные игроки. Они рассчитали, что чем больше я выиграю, тем больше потеряю и чем быстрее я прогорю дотла, тем больше им достанется. Для них эта идея была вполне разумна, потому что они ведь по необходимости имели дело со средними игроками, а такие долго не живут - в финансовом смысле, конечно. Обанкротившийся клиент не может торговать. А наполовину ободранный клиент может начать скулить, обвинять в том или ином и способен создать массу проблем для бизнеса.
 Я также установил связь с местной фирмой, у которой был прямой телеграф к нью-йоркскому корреспонденту, который был также и членом Нью-Йоркской фондовой биржи. Я поставил биржевой аппарат и начал осторожненько торговать. Это было, как я уже говорил, очень похоже на торговлю в игорном зале, только все шло чуть помедленнее.
 В этой игре я мог выигрывать, и я выигрывал. Я никогда не мог добиться того, чтобы выигрывать десять раз из десяти, но в целом я оставался в плюсе. Я опять мог жить довольно широко, но всегда что-нибудь откладывал, чтобы привезти на Уолл-стрит кусок побольше. Я бросил провода еще в две такие же конторы, так что их стало теперь пять - не считая моей хорошей фирмы.
 Случалось, что мои планы не срабатывали, и мои акции двигались не так, как обычно, а в прямо противоположном направлении. Но потери мои были при этом невелики, поскольку и маржа была мизерной. Отношения с брокерами были достаточно дружелюбными. Их записи и результаты не всегда совпадали с моими, и разница всегда бывала в их пользу. Занятное совпадение? Ну нет! Но я отстаивал правильность моих записей и обычно умел поставить на своем. Они ведь к тому же надеялись отнять у меня все, что я у них выигрывал. Думаю, что эти ребята рассматривали мои выигрыши как временные ссуды.
 Они и на самом деле вели себя неспортивно и готовы были добывать деньги всеми правдами и неправдами. Законный брокерский процент их никак не устраивал. Поскольку для любителей акций это азартная игра, а до спекуляции они на деле никогда не доходят, они могли бы вполне законным образом, так сказать, заниматься своим незаконным делом. Но им и этого было мало. Старая мудрая поговорка гласит: "Ставь против своих клиентов и богатей", но они, похоже, никогда ее не слышали и не удовлетворялись чистым вычерпыванием.
 Несколько раз они пытались подловить меня с помощью старых трюков. И пару раз, когда я был невнимателен, им это удавалось. Они это делали всякий раз, когда моя ставка была не выше обычной. Я обвинял их в подвохе, если не чем-то худшем, а они все отрицали, и кончалось тем, что я возобновлял свои операции. Мерзавцы в бизнесе хороши тем, что они всегда прощают вам то, что вы их поймали, если, конечно, вы продолжаете совместный бизнес. Что касается его, то он давно уже все забыл. Он готов проделать большую часть пути навстречу миру. Изумительно благородные создания!
 Мне пришлось смириться с тем, что из-за подлых трюков я не могу наращивать ставки в обычном темпе. Я решил их проучить. Я выбрал ряд акций, которые одно время были в центре спекуляций, а потом выпали из круга, ушли с поверхности. Я отдал приказы о покупке этих акций моим пяти жуликоватым посредникам. Когда приказы были приняты и они ждали появления очередных котировок на ленте, я через мой контакт с биржевым домом заказал продажу сотни этих же акций на рынке. При этом я их очень просил сделать все как можно быстрее. Ну, можете себе представить, что было, когда в зале биржи появился заказ на продажу этих акций: вялые, неактивные акции, которые спешно хотят продать по приказу из провинции. Кто-то получил дешевые акции. Сделка отразилась на ленте, и это была цена, которую я должен был заплатить пяти моим посредникам. Я продал без покрытия и по дешевке четыре сотни акций. Меня спросили, чего ради я все это делаю, и я ответил, что получил совет. Перед закрытием рынка я послал прямо в Нью-Йорк, моим почтенным посредникам, приказ быстро купить назад эту сотню акций, поскольку меня не заботит цена и я не хочу остаться с непокрытой продажей на ночь. В результате акции были выкуплены по существенно более высокой цене. Затем я, естественно, распорядился продать пятьсот акций, которые были у моих "друзей". Все сработало очень неплохо.
 Поскольку их поведение не стало лучше, я повторил этот трюк несколько раз. Я не стремился к тому, чтобы строго наказать их по заслугам. Обычно я срезал с них один или два пункта. Но это пополняло мой маленький запасец, который я копил для очередной попытки в Нью-Йорке. Иногда я для разнообразия продавал какие-либо акции без покрытия, но тоже без преувеличений. Я довольствовался шестью или восемью сотнями наличных с каждого финта.
 Как-то фокус сработал настолько здорово, что вопреки всем расчетам курс дернулся куда больше обычного - ровно на десять пунктов. При этом получилось так, что у одного из моих милых брокеров был счет не на сотню, как обычно, а на две сотни акций, хотя у четырёх остальных было по сотне. Тут уж они решили, что хорошего понемножку. Они обиделись ну просто как дети и начали по телеграфу передавать мне всякие гадости. Пришлось пойти и повидаться с управляющим, тем самым господином, который так хлопотал, чтобы заполучить мой счет, и так великодушно прощал мне всякий раз, как я ловил его на попытке немного надуть меня. Для человека в его положении он держался слишком важно.
 - Для этих акций был создан дутый рынок, и мы не заплатим вам ни гроша! - посулил он.
 - Когда вы принимали мой приказ на покупку, для вас это не был дутый рынок. Вы впустили меня, а теперь хотите выгнать ни с чем. Разве это по-честному?
 - Да, это честно! - рычал он. - Я могу доказать, что кто-то сделал для тебя рынок.
 - Кто сделал мне рынок?
 - Кто-то подыграл, это ясно!
 - Да кто и зачем? - отбивался я.
 - Какие-то твои друзья в этом поучаствовали, это ясно как день. - Он выглядел достаточно уверенным в себе.
 - Но вы же прекрасно знаете, что я всегда играю в одиночку, - пытался я урезонить его. - Это знает каждая собака в городе. И каждый знает, что я был один с тех пор, как начал работать с акциями. Я хочу дать вам дружеский совет: пошлите за деньгами и отдайте их мне. Не хотел бы доставлять вам неприятности, а потому сделайте, как я прошу.
 - Я не стану платить. Это была жульническая сделка, - не уступал он.
 Я устал от всего этого и просто сказал:
 - Вы заплатите мне здесь и сейчас. И точка!
 Он бушевал недолго, обозвал при этом меня бесчестным наперсточником, но кончил тем, что отдал деньги. Остальные не буйствовали так, как он. А один из управляющих, как выяснилось, внимательно следил за моими трюками с неактивными акциями и в этот раз, получив мой заказ, прикупил на Американской фондовой бирже немного акций и для себя. Он был вполне доволен своей прибылью. Эти ребята не боялись того, что клиент обвинит их в обмане, потому что все нужные бумаги, чтобы отмазаться от закона, они готовили заранее. Но они боялись, что я заберу их мебель! Деньги в банке я забрать не мог, потому что они на всякий случай денег там не держали. Они не боялись прослыть жуликами, но репутация людей, не возвращающих долги, была бы для них убийственной. Клиенты часто теряют деньги в игорных домах. Но если он сумел выиграть, а ему не вернули деньги - это худшее, что может сделать спекулянт.
 Деньги заплатили все; но этот подскок на десять пунктов положил конец приятному занятию - обдирать этих хищников. Теперь они следили, чтобы я еще раз не выкинул их любимый финт, которым они так часто дурили своих бедных клиентов. Я вернулся к своему обычному методу торговли, но рынок не всегда был каким надо для моей системы. Я имею в виду, что, поскольку мои брокеры жестко ограничивали мои ставки, я не мог играть с размахом.
 Всем этим я занимался больше года и за это время пускал в ход все возможные приемы, чтобы делать деньги. Я жил с большим комфортом, купил автомобиль и не ограничивал себя в расходах. Мне нужны были деньги для игры, но ведь нужно было и жить. И пока я верно определял свою позицию на рынке, я зарабатывал куда больше, чем мог потратить, так что накопления шли сами собой. Если я ошибался, денег не было, и я не мог ничего тратить. Наконец я собрал довольно приличную пачку денег и решил, что намного больше мне здесь уже не добыть, а значит - пора назад, в Нью-Йорк.
 У меня была собственная машина, и я пригласил приятеля, который также занимался торговлей, прокатиться со мной в Нью-Йорк. Он согласился, и мы отправились. На обед мы остановились в Нью-Хейвене. В гостинице я встретил старого знакомого по бирже, и, среди всего прочего он мне рассказал, что в городке в одной лавочке есть телеграф и что там очень бойкая торговля.
 По дороге в Нью-Йорк я поехал по улице, чтобы посмотреть, как выглядит снаружи этот игорный дом. Он оказался ничего себе, и мы поддались соблазну заглянуть. Там было не слишком роскошно, но котировочная доска была на месте, клиенты - перед ней, и игра шла полным ходом.
 Управляющий был похож не то на актера, не то на церковного проповедника. Очень внушительный господин. Он сказал "доброе утро" с таким выражением, как если бы десять лет изучал его в микроскоп и обнаружил, что да - очень доброе утро и теперь дарит вам это великое открытие, а в придачу еще небо, солнце и банковский счет своей фирмы. Он видел, как мы выходили из спортивного вида автомобиля, а поскольку мы были молоды и беззаботны - на вид я был моложе двадцати, он, естественно, решил, что перед ним парочка студентов из Йеля. Я не стал его разубеждать. Не давая нам опомниться, он толкнул речь. Он так рад видеть нас. Не хотим ли мы устроиться поудобнее? Сегодня утром, вы сами убедитесь, рынок благоприятен, как никогда; он, по сути, просто требует, чтобы ему позволили подкинуть денег господам из университета, а это ведь далеко не лишнее, не так ли? С тех пор как мир себя помнит, разумным первокурсникам вечно не хватало деньжат. Но как раз сегодня вот этот доброжелательный биржевой телеграф поможет вам выиграть тысячи, а рискнуть надо совсем копейками. Фондовый рынок просто изнывал от желания набить наши карманы деньгами.
 Что ж, я решил, что было бы дурно отказать этому доброму господину, и я сказал, что готов последовать его совету, потому что слышал, что многие делают на акциях просто кучи денег.
 Я начал торговлю осторожно и понемногу, но наращивая ставки при выигрыше. Мой приятель занялся тем же.
 Мы заночевали в Нью-Хейвене и на следующее утро уже в пять минут десятого стояли перед гостеприимной дверью этой игорной лавочки. Проповедник был счастлив видеть нас еще раз. Видно, он думал, что сегодня будет его черед выигрывать. Но я снял с заведения без малого пятнадцать сотен. Когда на следующее утро мы опять появились перед ним и я протянул ему приказ продать пять сотен сахарных, он поупирался, но все-таки принял его - молча! Курс вырос на пункт, я закрыл торговлю и протянул ему квитанцию. Моя прибыль составила ровно пятьсот долларов, и столько же я внес маржи. Он достал из сейфа двадцать полсотенных, трижды их очень медленно пересчитал и еще раз пересчитал у меня на глазах. Казалось, что у него пальцы покрываются слизью, так что бумажки просто не отлипали от них, но наконец он справился и отдал деньги мне. Он скрестил руки на груди, прикусил нижнюю губу и, покусывая ее, уставился на верхнюю фрамугу окна за моей спиной.
 Я сказал ему, что хотел бы продать две сотни стальных. Но он даже не шевельнулся в ответ. Он просто меня не слышал. Я повторил свою просьбу, но на этот раз сказал - три сотни стальных. Он повернулся ко мне. Я ожидал, что сейчас будет речь. Но он просто смотрел на меня. Затем подвигал губами и сглотнул, как если бы собирался начать изобличение неописуемого политического бесчинства, царящего из-за продажности оппозиции.
 Наконец он шевельнул рукой в направлении денег, которые я держал перед собой, и произнес:
 - Убери этот мусор!
 - Что убрать? - изумился я. Я просто не понял, куда он показывает.
 - Куда ты направляешься, студент? - он говорил очень внушительно.
 - В Нью-Йорк, - ответил я.
 - Да, вот это верно, - сказал он, кивнув головой раз двадцать. - Это со-вер-шенно правильное решение. Отсюда вам нужно уезжать, да, потому что теперь я точно знаю две вещи - две, студент! Я знаю, кто вы такие, и я знаю, кем вы не являетесь. Да! Именно так!
 - И в самом деле? - Я говорил очень вежливо.
 - Да. Вы оба... - он сделал паузу, а затем перестал быть похожим на парламентского оратора и зарычал: - Вы - две самые хищные акулы в Соединенных Штатах Америки! Студенты? Как бы не так! Вы бы еще прикинулись первокурсниками!
 Мы оставили его разговаривать с самим собой. Скорее всего, ему не так уж жалко было денег. Ни один профессиональный игрок не думает много о деньгах. Все дело в игре, а судьба переменчива. Его гордость уязвило то, что он так в нас ошибся.
 Вот так я в третий раз вернулся на Уолл-стрит. Я, естественно, много думал, пытался понять, в чем точно недостаток моей системы, из-за которого я терпел поражения, торгуя в конторе Фуллертона. Мне было двадцать, когда я сделал свои первые десять тысяч, но - проиграл их. Но я знал, как и почему: я все время играл, не обращая внимания на ситуацию; потому что, когда я не мог играть по своей системе, в основе которой лежали опыт и расчет, я начинал ставить вслепую, наудачу. Вместо того чтобы быть уверенным в выигрыше, я питался азартными надеждами. Когда мне было двадцать два, в моем распоряжении были уже пятьдесят тысяч, и все это я потерял 9 мая. Но теперь я точно знал - как и почему. В этот жуткий день цены скакали как бешеные, и телеграф постоянно запаздывал. Но я еще не понял, почему я проигрался после возвращения из Сент-Луиса и после 9 мая, когда уже схлынула паника. У меня были свои теории, то есть идеи насчет того, как избежать ошибок, которые, как мне казалось, я обнаружил. Но все это следовало проверить на деле.
 Чтобы научиться, чего не надо делать, лучше всего - потерять все, что имеешь. А когда знаешь, чего не надо делать, чтобы не терять деньги, начинаешь учиться тому, что надо делать, чтобы выигрывать. Тот, кто это понял, уже начал учиться.
 
 
 Глава 5
 
 Одной из важных причин ошибок в игре среднего биржевого охотника, или "ленточного червя", как они порой себя называют, имея в виду телеграфную ленту, которая составляет главную страсть их жизни, является чрезмерная специализация. Результатом оказывается негибкость, которая обходится слишком дорого. В конце концов, спекулятивная игра не сводится исключительно к математике или к набору правил, хотя главные законы этой игры отличаются изрядной жесткостью. Даже у меня к чтению ленты примешивается что-то такое, что больше арифметики. Это то, что я называю поведением акций, то есть движение курса, которое позволяет судить, будет ли он меняться в соответствии с закономерностями, которые случалось наблюдать в прошлом. Если курс ведет себя не так, как должен бы, лучше эти акции не трогать. Ведь если ты не можешь знать, в чем там дело, то и не угадаешь, в каком направлении курс будет изменяться. Нет диагноза - нет и прогноза. Нет прогноза - нет и прибыли.
 Это очень старая идея, что нужно следить за поведением курса и изучать его поведение в прошлом. Когда я впервые очутился в Нью-Йорке, в одной брокерской конторе был Француз, любивший поговорить о своих графиках. Сначала я решил, что это какой-то юродивый, которого фирма держит просто но доброте. Потом я понял, что он на редкость убедительный и интересный собеседник. Он говорил, что в этом мире не лжет, потому что просто не в состоянии, только одна вещь, и это - математика. С помощью своих кривых он мог предсказывать движения рынка. К тому же он мог и анализировать их и мог, к примеру, объяснить, почему Кин повел себя правильно, когда вздул курс привилегированных акций компании "Атчинсон", и почему он позднее оказался не прав в истории с пулом на акции Южно-Тихоокеанской железной дороги. Время от времени кто-нибудь из профессиональных биржевиков пытался использовать систему Француза, но потом все они возвращались к собственным ненаучным методам зарабатывать на хлеб с маслом. Они говорили потом, что их система "попал или промазал" обходится дешевле. Я слышал рассказ Француза о том, как Кин признался ему, что его графики верны на сто процентов, но этот метод не дает возможности быстро действовать на активном рынке.
 Тогда здесь была одна контора, в которой вычерчивали графики ежедневных изменений курса. Можно было одним взглядом ухватить, как менялся курс в последние месяцы. Сравнивая кривые для отдельных акций с кривой для рынка в целом, клиенты могли оценить, действительно ли акции, которые им ненаучно посоветовали купить, могут пойти в рост. Люди использовали эти графики как дополнительную подсказку. Сегодня графики движения курсов можно найти во многих брокерских домах. Их готовят профессиональные статистики, причем не только для акций, но и для сырьевых товаров.
 Я бы сказал, что графики могут помочь тем, кто их умеет читать или, точнее, кто умеет их усваивать. Но средним читателем графиков обычно завладевает идея, что эти пики и провалы, основные линии движений и вторичные изменения курсов, в сущности, и определяют всю спекулятивную игру. Если он доведет эту свою идею до логического предела, он обречен на разорение. Так, я слышал об одном чрезвычайно способном человеке, в прошлом партнере одного из известных и уважаемых брокерских домов, который получил хорошее математическое образование. Он окончил знаменитый инженерный институт. Этот человек разработал графики, основанные на тщательном и детальном изучении динамики цен на многих рынках - акций, облигаций, хлопка, пшеницы, денег и тому подобного. Он собрал данные за многие годы, вычислил коэффициенты корреляции и размах сезонных колебаний и - словом, все. Он годами использовал свои графики в ходе торгов на бирже. На самом деле он просто использовал результаты некоторых очень разумно рассчитанных усреднений. Мне говорили, что он выигрывал всегда, пока мировая война не смяла все и не сделала все прошлые наблюдения бесполезными. Я слышал, что он и его последователи потеряли миллионы, прежде чем смирились с поражением. Но даже мировая война не может помешать рынку акций быть бычьим, когда есть соответствующие условия, и быть медвежьим при другой конфигурации событий. Чтобы знать, как делать деньги, мужчине достаточно уметь верно оценивать условия.
 Я не имею в виду совсем сбиться с пути, как в этом случае, но, когда я вспоминаю свои первые годы на Уолл-стрит, мне в голову приходит что-то подобное. Сейчас я знаю то, чего не знал тогда, и я думаю об ошибках, причиной которых было невежество, и это те самые ошибки, которые средний спекулянт совершает год за годом.
 После того как я вернулся в Нью-Йорк, чтобы в третий раз попытаться обыграть рынок, я торговал очень активно. Я не рассчитывал на такие же успехи, как в игорных домах, но надеялся, что спустя какое-то время я смогу достичь много большего, поскольку смогу крутить гораздо более крупные пакеты акций. Как я теперь понимаю, моей главной проблемой было то, что я не видел жизненно важной разницы между азартной игрой на бирже и спекуляцией. Но тем не менее, поскольку у меня уже был семилетний опыт изучения ленты и определенная природная склонность к игре, мои деньги приносили очень высокий процент, хотя, конечно, настоящим богатством это не назовешь. Я, как и прежде, выигрывал и проигрывал, но в целом был в выигрыше. Чем больше я зарабатывал, тем больше тратил. Так ведут себя большинство мужчин. Нет, не только те, на кого валятся легкие деньги, но любой человек, если только он не раб накопительского инстинкта. У некоторых людей, вроде старины Рассела Сейджа, инстинкты зарабатывать и копить развиты одинаково сильно, так что вполне естественно, что умирают они чрезвычайно богатыми.
 Ежедневно с десяти до трех меня занимала исключительно игра - как обыграть рынок, но после трех - игра моей собственной жизни. Не поймите меня неверно. Я никогда не допускал, чтобы развлечения мешали делу. Если я проигрывал, то лишь потому, что был не прав, а не оттого, что страдал от последствий излишеств или распутства. Я никогда не позволял себе, чтобы утреннее похмелье могло стать помехой в игре. Я просто не имею права на те вещи, которые могут подточить мою физическую бодрость и ясность сознания. Даже в своем нынешнем положении я ложусь спать обычно не позже десяти. В молодости я никогда не засиживался в компаниях допоздна, поскольку недосып мешает мне заниматься делом. В среднем я всегда довольно прилично выигрывал, так что мне никогда не приходило в голову экономить на радостях жизни. А рынок всегда был рад снабдить меня всем потребным. Во мне развилась уверенность в себе, свойственная мужчинам, которые способны обеспечить себе хлеб с маслом.
 Первое, что я изменил в своем подходе к игре, - это временные рамки. Я не мог дожидаться, пока движение курса созреет и станет определенным, чтобы потом, как я всегда делал в игорных домах, срубить свои один-два пункта. Если, работая в конторе Фуллертона, я хотел поймать движение цен, нужно было начинать намного раньше. Иными словами, мне пришлось изучать формирующиеся тенденции, чтобы предвидеть движение акций. Это звучит как чудовищная банальность, но следует понять, что я имею в виду. Самым важным для меня было это изменение в моем отношении к игре. Мало-помалу я понял важнейшую разницу между тем, чтобы ставить на колебания цен, и тем, чтобы предвидеть закономерные подъемы и падения курсов, а это и есть разница между азартной биржевой игрой и биржевой спекуляцией.
 Я начал изучать движения рынка не только за последний час, но за гораздо более продолжительное время, а этому меня не мог бы научить самый большой игорный дом в мире. У меня возник интерес к чтению отчетов и к анализу прибыли железных дорог, к финансовой и торговой статистике. Моя страсть к игре, разумеется, никуда не делась, и за мной сохранилось прозвище - Юный Хват, но при этом я полюбил заниматься анализом рынка. Для меня никогда не были скучны и утомительны любые занятия, если только они помогали мне торговать более разумно. Чтобы решить проблему, ее нужно сначала сформулировать. Если я считаю, что нашел решение, его нужно проверить в деле, чтобы убедиться в своей правоте. Я знаю только один способ проверки - на собственных деньгах.
 Сегодня, оглядываясь назад, мое продвижение вперед кажется ужасно медленным, но думаю, что оно и не могло быть более быстрым, потому что в целом я все время выигрывал. Если бы я проигрывал почаще, это могло бы принудить меня к более усердному изучению рынков. И тогда бы я реже делал ошибки. Но я не уверен, что это было бы так уж хорошо - проигрывать. Ведь тогда у меня не было бы денег, чтобы проверять новые подходы к спекуляции.
 Вспоминая свои выигрыши в конторе Фуллертона, я обнаружил, что, хотя я зачастую был прав в понимании рынка на сто процентов - я имею в виду диагноз условий и общих тенденций, - я получал от своей правоты меньше денег, чем она, так сказать, заслуживала. Но почему?
 Опыт неполных побед не менее поучителен, чем опыт поражений.
 Когда, к примеру, приходил час рынка быков, я действовал по-бычьи с самого начала, и свое мнение я утверждал, покупая акции. Следовал, как я и предвидел, подъем рынка. Пока что все шло хорошо. Но что я делал помимо этого? Я следовал совету заслуженных старцев и обуздывал свою молодую порывистость. Я настроил себя на то, что следует сохранять рассудительность и играть осторожно, консервативно. Каждый знает, что это такое: нужно изъять прибыль и откупить свои акции, когда начнется откат вниз. Именно это я и делал, вернее, пытался делать, потому что часто случалось так, что я изымал прибыль и ждал отката, а он все не наступал. И я наблюдал за тем, как мои акции взлетают еще на десять пунктов, а я сидел, надежно спрятав в своем консервативном кошельке прибыль от четырех пунктов. Говорят, что, изымая прибыль, никогда не станешь нищим. Нет, не станешь. Но, получая прибыль на четыре пункта в период рынка быков, богатым тоже не станешь.
 Я имел только две тысячи долларов там, где мог бы сделать двадцать тысяч. Вот результат моей приверженности к консервативной осторожности. Примерно в то самое время, когда я обнаружил, сколь мало я имею из-за этого, я понял еще кое-что. Я понял, что любители, непрофессиональные игроки, различаются между собой объемом опыта.
 Новички не знают ничего, и это знает каждый, в том числе и они сами. Тот, кто пробился во второй класс, думает о себе, что он много чего знает, и поэтому другие думают о нем так же. Это уже опытный любитель, который изучил - нет, не рынок, но только разные мнения о рынке, высказанные любителями еще более высокого уровня. Любитель второго уровня знает, как избегать некоторых ошибок, из-за которых проигрывают совсем зеленые новички. Именно эти полулюбители, а не стопроцентные дубы, дают основной и постоянный доход комиссионным домам. Такой обычно удерживается на плаву в среднем три-четыре года, тогда как совсем начинающие обычно выдерживают на Уолл-стрит один сезон или от трех до тридцати недель. Именно полулюбитель обожает цитировать знаменитые биржевые поговорки и рассуждать о правилах игры. Он знает все, чего не следует делать, то есть все мудрые правила, когда-либо сформулированные старожилами биржи. Но он не знает главного - нельзя быть любителем!
 Полулюбитель считает, что у него уже прорезались зубы мудрости, потому что он любит покупать при откате курса. Он ищет такие ситуации. Он меряет свои сделки по числу пунктов от вершины, на которой он продал. На большом рынке быков незрелый любитель, совершенно невежественный в правилах и прецедентах, покупает вслепую, потому что и надежды его слепы. Он зарабатывает кучу денег, но однажды мощный откат одним махом обдирает его дочиста. Осторожный любитель делает как раз то, что делал и я, воображая, что играю интеллигентно - по оценке других "разумных". Я знал, что мне нужно изменить прежние методы, освоенные мною в игорных домах, и мне казалось, что каждое изменение решает часть моих проблем, особенно если они получали высокую оценку со стороны опытных дилетантов.
 Большинство клиентов, будем называть их именно так, совершенно одинаковы. Редко кто из них может честно сказать, что Уолл-стрит не должна им денег. В конторе Фуллертона всегда толпились люди. Всех уровней! Был среди них один, не похожий на остальных. Во-первых, он был намного старше. К тому же он никогда не давал советов, если его не спрашивали, и никогда не хвастал своими выигрышами. Он был замечателен тем, что потрясающе умел слушать других. Он, кажется, не очень-то интересовался мнением других, то есть он никогда не расспрашивал, кто что слышал или знает. Но если кто-нибудь давал ему совет, он всегда очень вежливо благодарил. Если совет оказывался дельным, он находил нужным еще раз принести свою благодарность. Но если все шло ровно наоборот, он никогда не жаловался, так что никто не знал - последовал он наводке или пропустил мимо ушей. Ходили легенды, что старый игрок очень богат и способен выгнуть курс так, что будь здоров. При этом он приносил конторе не слишком много комиссионных, по крайней мере этого никто не видел. Его имя было Партридж, но за глаза все называли его Индюком, потому что он был очень толстый и, когда, нагнув голову вперед, вышагивал по конторе, его жирный подбородок свисал прямо на грудь.
 Все клиенты питали склонность к тому, чтобы ими руководили и направляли, так чтобы в случае неудачи было кого винить, и они часто искали старину Партриджа, чтобы пересказать ему, что именно посоветовал им какой-нибудь друг друга инсайдера по поводу определенных акций. Они рассказывали о том, чего не стали делать но этому совету, в надежде, что он скажет им, что же следует делать. Но независимо от того, в чем заключался совет - покупать или продавать, ответ они всегда получали одинаковый.
 Рассказав обо всем, что ставит его в тупик клиент наконец спрашивал: "Как по-вашему, что мне следует делать?"
 Старый Индюк слегка склонял голову к плечу, задумчиво смотрел на клиента, одаряя его отеческой улыбкой, и наконец очень внушительно изрекал: "Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!"
 Я очень часто слышал, как он это говорил; "Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!" - как если бы вручал вам бесценный талисман, упакованный в страховой полис на миллион долларов. Естественно, что я совершенно не понимал, что же он имеет в виду.
 Однажды некто по имени Элмер Харвуд влетел в офис, выписал приказ и вручил его клерку. Затем он помчался туда, где мистер Партридж вежливо выслушивал рассказ Джона Фаннинга о том, как он однажды случайно подслушал распоряжение, отданное Кином одному из своих клерков, и как Джон cдeлaл жалких три пункта на ста акциях, а потом эти акции в три дня взлетели еще на двадцать четыре пункта, но Джон свою сотню уже сбыл с рук. Эту горестную историю Джон рассказывал ему уже по крайней мере в четвертый раз, но старый Индюк улыбался ему с таким дружелюбием, как будто слышал ее впервые.
 Тут до них добрался Элмер и, даже не извинившись перед Джоном Фаннингом, выпалил Индюку:
 - Мистер Партридж, я только что продал свои "Климакс моторс". Мои люди сказали, что рынок готов к откату и что я скоро выкуплю их по дешевке. Так что лучше и вам сделать так же. То есть если они все еще у вас на руках.
 Элмер с ожиданием смотрел на того, кому он и дал первый совет покупать. Дилетант, обожающий давать непрошеные советы, склонен считать, что в ответ он получает право на тело и душу облагодетельствованного им, даже не зная, какой вышел из всего этого толк.
 - Да, мистер Харвуд, они все еще у меня. Разумеется! - с чувством признательности произнес Индюк. Элмер был так любезен, что не забыл про старого хрыча.
 - Ну, а теперь время изъять прибыль и вложить ее опять при откате, - продолжил Элмер с выражением, как будто он предлагал сделать взнос в банк. Не видя признаков энтузиазма в лице облагодетельствованного им Индюка, он лродолжил: - Я только что продал все до единой акции!
 Судя по голосу и интонациям, можно было считать, что речь по меньшей мере о десяти тысячах акций.
 Но мистер Партридж огорченно кивнул и жалобно произнес:
 - Нет! Нет! Этого я сделать не могу!
 - Почему? - выпалил Элмер.
 - Я просто не могу так поступить! - был ответ. Мистер Партридж был в сильном волнении.
 - Разве не я дал вам совет купить их?
 - Разумеется, вы, мистер Харвуд, и я очень признателен вам. На самом деле признателен, сэр. Но...
 - Постойте-ка! Дайте мне сказать! А разве за десять дней эти акции не поднялись на десять пунктов? Разве нет?
 - Поднялись, и я очень вам обязан, милый юноша. Но я не могу даже подумать о том, чтобы сейчас продать эти акции.
 - Не можете даже подумать? - Похоже, что Элмер начал сомневаться в себе самом. Эта обычная история. Как правило, любители давать непрошеные советы обожают их получать.
 - Нет, не могу.
 - Да почему же? - Элмер придвинулся к нему вплотную.
 - Как, но это же рынок быков! - Индюк произнес это так, как будто он дал детальное и исчерпывающее объяснение.
 - Это-то верно. - Элмер был разочарован и выглядел рассерженным. - Я знаю не хуже вашего, что сейчас рынок быков. Но лучше бы вам сбросить эти свои акции и опять купить их на откате. Вам это будет выгодно.
 - Дорогой мой, - старина Партридж явно был сильно огорчен, - дорогой мой, если я сейчас продам эти акции, я потеряю позицию, и что же тогда мне делать?
 Элмер Харвуд всплеснул руками, покачал головой и направился ко мне в поисках сочувствия.
 - Ты смог бы его уговорить? - спросил он театральным шепотом. - Я тебя спрашиваю!
 Я не ответил. Тогда он продолжил:
 - Я дал ему наводку на "Климакс моторс". Он купил пятьсот акций. Он получил прибыли семь пунктов, и я советую ему сбросить их и купить опять на откате, который уже должен был начаться. И что же я слышу в ответ? Он говорит, что если продаст, то останется без работы! Что ты об этом думаешь?
 - Прошу прощения, мистер Харвуд, я не говорил, что потеряю работу, - встрял старый Индюк. - Я сказал, что потеряю позицию. Если бы вам было столько же, сколько мне, и вы прошли бы через такое же количество бумов и паник, как и я, вы бы знали, что никто на свете не может рисковать утратой позиции, даже Дж. Д. Рокфеллер. Я надеюсь, что откат наступит и что вы, сэр, сможете выкупить свой пакет акций с немалой скидкой. Но я лично могу вести торговлю только с учетом собственного многолетнего опыта. Я дорого заплатил за него и не хотел бы повторить все это еще разок. Но я чувствую себя обязанным перед вами, как если бы эти деньги уже лежали в банке. Но вы же понимаете, это рынок быков. - И он важно выплыл из комнаты, оставив Элмера в крайнем изумлении.
 Слова старого мистера Партриджа не имели для меня никакого смысла до тех пор, пока я не начал размышлять о своей неспособности получать от рынка столько, сколько заслуживали моя правота и понимание. Чем больше я размышлял, тем яснее видел, как прав был этот старый спекулянт. В молодости он явно страдал от тех же самых недостатков и хорошо знал собственные слабости. Он просто не позволял себе поддаться искушению, которому, как он знал из опыта, трудно противиться, но которое всегда обходилось ему слишком дорого. То же самое было и со мной.
 Думаю, что я сделал очень большой шаг вперед в своем образовании, когда наконец осознал, что мистер Партридж, говоря другим клиентам: "Вы же понимаете, это ведь рынок быков!", на самом деле имел в виду, что большие деньги делают не на колебаниях курса от дельных акций, а на больших движениях рынка, что главное не чтение ленты, а оценка рынка и его тенденций в целом.
 И здесь я хотел бы сказать одну вещь. Я провел на Уолл-стрит много лет, наживал и терял миллионы долларов и хочу здесь сказать, что большие деньги пришли ко мне не потому, что я был таким умным. Все дело было в моей стойкости. Это понятно? Я всегда держался до конца. Совсем не шутка понимать, что происходит на рынке. На рынке быков всегда полно тех, кто раньше многих начал вздувать цены, а на рынке медведей всегда много таких, кто первым начал играть на понижение. Я знавал многих, кто всегда правильно угадывал переломы рынка и начинал покупать или продавать акции в самый нужный момент, когда уровень цен обещает наивысшую прибыль. И их результаты всегда были такими же, как у меня, - это знание не приносило им настоящих денег. Редко встретишь мужчину, который способен понимать ситуацию и при этом быть стойким в своей правоте. Мне это знание далось труднее всего. Но биржевой спекулянт может делать большие деньги только после того, как он это понял. Можно сказать, что буквально после того, как биржевик научился торговать, миллионы приходят к нему легче, чем приходили сотни, когда он этого не понимал.
 Причина в том, что человек может видеть все прямо и отчетливо, но вдруг его охватят сомнения или он утратит терпение, когда рынок вдруг остановит движение в вычисленном направлении. Вот почему на Уолл-стрит так много мужчин, которые далеко не принадлежат к дилетантам или даже к третьему классу любителей, но все равно теряют деньги. Это не рынок их обыгрывает. Это они обыгрывают сами себя, потому у них есть мозги, но не хватает стойкости и выдержки. Старый Индюк был чертовски прав. У него было не только мужество иметь свой взгляд на вещи, но и разумное терпение, позволявшее ему сохранять стойкость.
 Для меня убийственным было то, что я не обращал внимания на большие движения рынка, а все время пытался встроиться в волну. Никто не может ловить все колебания. На рынке быков игра заключается в том, чтобы купить и держать, пока не поймешь, что время быков идет к концу. Для этого нужно изучать общие условия рынка, а не выслушивать советы или изучать особые факторы, действующие на отдельные акции. Затем нужно сбросить все акции, и сбросить их окончательно! Затем следует ждать, пока не увидишь - или, если угодно, пока не решишь, что увидел, - поворот рынка, то есть начало обращения общих условий. Для этого нужно использовать свои мозги и способность понимать. Для того, кто этого не умеет, мои советы такой же идиотизм, как рекомендация - покупай дешево и продавай дорого.
 Одна из самых полезных вещей, которой может научиться любой, такова: нужно отказаться от попыток схватить последнюю восьмую - или первую [Имеется в виду 6/8 пункта, вычитаемая из цены при продаже (или покупке) неполного лота, то есть меньше шестидесяти штук.]. Это две самые дорогие восьмушки в мире. В совокупности они обошлись биржевикам в такие миллионы, что их хватило бы на строительство бетонной автострады через весь континент.
 Изучая задним числом мои игры в конторе Фуллертона, когда я начал вести торговлю уже не так неразумно, я заметил еще, что мои первые действия редко бывали убыточными. Естественно, что это подталкивало меня к наращиванию ставок. Это давало мне веру в правильность своего видения ситуации, и только уж потом я позволял себе быть сбитым с пути чужими советами или порой даже собственным нетерпением. В этой игре ни один мужчина не может далеко пойти без веры в собственную правоту. Вот и все, чему я научился. Нужно изучать общие условия, занимать позицию и стоять на ней. Я умею ждать, не проявляя беспокойства. Я могу столкнуться с неудачей и не Дрогнуть, потому что знаю, что это временно. Был случай, когда я выставил на продажу без покрытия линию в сто тысяч акций и увидел приближение большого подъема курсов. Я рассчитал, и рассчитал верно, что этот подъем, который мне представлялся неизбежным - и даже полезным, - срежет мою бумажную прибыль [Бумажная, т.е. нереализованная, прибыль по имеющимся ценным бумагам. Бумажные прибыли становятся реализованными, когда акции продают (то есть изымают прибыль).] на миллион долларов. Тем не менее я не поменял позицию и спокойно смотрел, как исчезла половина моей бумажной прибыли, но ни разу даже не подумал о возможности закрыть позицию и поучаствовать в игре на повышение. Я знал, что если сделаю так, то могу утратить позицию, а с этим и определенную надежду на большую прибыль. Большие деньги делает для нас большой скачок курса.
 Всему этому я учился так медленно потому, что учился на собственных ошибках, и порой я просто не замечал ошибок, но гораздо чаще мне не удавалось точно установить природу ошибки. При этом жилось мне просто замечательно и я был очень молод, так что я все наверстывал в других направлениях. Большую часть выигрышей мне по-прежнему приносило умение читать ленту, потому что в то время рынок был просто создан, чтобы его разрабатывали по моей методе. Мои проигрыши были не столь частыми и не вызывали такого же раздражения, как в начале моей жизни в Нью-Йорке. Здесь нечем особо гордиться, если вспомнить, что менее чем за два года я трижды проигрался дочиста. Но проигрыш, как я уже говорил, очень полезен для повышения образовательного уровня.
 Я не слишком быстро наращивал сумму денег в игре, потому что жил в соответствии с положением. Я не отказывал себе во множестве вещей, которые нравятся мужчинам моего возраста и вкусов. Я держал автомобиль и не видел никакого смысла в экономии расходов, раз уж деньги на них мне давал рынок. Биржевой аппарат, как и положено, замолкал только на воскресенья и праздники. Каждый раз, когда я находил причину проигрыша или выявлял причину того, что я сделал ошибку, я прибавлял к своему списку активов новый запрет - так делать нельзя! А лучшим способом капитализации этих активов, естественно, был отказ от экономии на личных расходах. У меня случались очаровательные приключения, бывали и не столь приятные, но если я буду детально обо всем этом рассказывать, то не кончу никогда. На самом деле единственное, что я вспоминаю без особых усилий, - это ситуации, которые меня научили чему-то полезному для моей торговли, которые увеличивали мое понимание игры - и самого себя!
 
 
 Глава 6
 
 Весной 1906 года я устроил себе короткий отдых в Атлантик-Сити. Я избавился от всех акций, и на уме у меня были только развлечения и смена обстановки. Кстати говоря, я вернулся к моим первым брокерам, братьям Хардинг, и играл очень активно. Я мог оперировать тремя или четырьмя тысячами акций. Это не намного больше, чем у меня бывало во времена незабвенной конторы "Космополитен", когда мне едва исполнилось двадцать. Но была существенная разница в марже. В "Космополитен" я работал с маржей в один пункт, а брокеры, которые на самом деле покупали и продавали для меня акции на Нью-Йоркской бирже, требовали существенно более высокого обеспечения.
 Я уже рассказывал историю о том, как в "Космополитен" однажды продавал без покрытия три с половиной тысячи сахарных и как меня охватило предчувствие, что готовится что-то не то и надо закрывать торговлю. Это занятное чувство навещало меня довольно часто. Как правило, я поддавался ему. Но временами я плевал на предчувствие и говорил себе, что было бы просто дуростью менять свою позицию из-за слепого импульса. Я объяснял эти настроения расстройством нервов, причиной которого могли быть слишком много сигар, недосып, вялая печень или что-нибудь в этом роде. Всякий раз, когда случалось уговорить себя и не слушать внутреннего голоса, мне потом приходилось жалеть об этом. Я могу припомнить дюжину случаев, когда я испытал чувство тревоги и опасности и не продал, а на следующее утро я приходил в контору и узнавал, что рынок активен или даже растет, и тогда я говорил себе, как глупо было бы поддаться слепому импульсу и продать. Но уже на следующий день рынок начинал падать. Где-то что-то сорвалось с привязи, и если бы я не был столь разумен и логичен, то мог бы заработать, а не потерять. Причины были явно не физиологические, а психологические.
 Хочу рассказать одну такую историю, потому что это имело последствия. Я приехал на отдых в Атлантик-Сити весной 1906 года вместе с приятелем, который также был клиентом братьев Хардинг. Я думал только об отдыхе, и рынок меня не интересовал ни с какой стороны. Я всегда мог оставить торговлю ради развлечений, если только, конечно, речь не шла об исключительно активном рынке, затрагивающем мои интересы. Сколько я помню, был рынок быков. Общие перспективы для бизнеса были благоприятны, и биржа слегка затормозилась, хотя настроение рынка было боевым и все указывало на рост цен.
 Как-то раз, позавтракав, мы просмотрели утренние нью-йоркские газеты и, наскучив смотреть, как чайки подхватывают на мелководье мидий, чтобы потом с высоты двадцати футов сбросить их на плотный влажный песок и выковырять из разбитых раковин свой завтрак, решили прогуляться по набережной. Там это было единственное развлечение по утрам.
 Было еще не жарко, мы медленно брели себе, убивая время и наслаждаясь солоноватым воздухом. Братья Хардинг держали на набережной отделение, и мы туда каждое утро заходили, чтобы узнать, что и как. Это была просто дань привычке, потому что никаких дел на рынке у меня не было.
 В тот раз мы обнаружили, что рынок стал очень активным и сильным. Мой приятель имел на брокерском счете небольшой пакет акций, купленных им на несколько пунктов дешевле, а потому был настроен по-бычьи. Он расписывал мне, как хорошо держать акции в ожидании сильного роста цен. Я слушал его вполуха и из вежливости поддакивал. Я рассматривал доску котировок и отмечал изменения - курс почти всех акций шел вверх - пока не дошел до Тихоокеанской железной дороги. У меня возникло чувство, что эти акции следует продавать. Объяснить я ничего не могу. Просто возникло такое ощущение. Я попытался понять, почему должен этим заниматься, и не нашел никаких причин для того, чтобы выставить эти акции на продажу без покрытия.
 Я уставился на последнюю цену Тихоокеанской железной дороги и скоро перестал видеть и саму доску, и что-либо иное. Меня наполняло единственное желание - немедленно выставить на продажу эти акции, и я не мог понять, почему должен этим заняться.
 Должно быть, я в этот момент как-то странно выглядел, потому что мой приятель, стоявший рядом, внезапно тронул меня за плечо и спросил:
 - Эй, в чем дело?
 - Понятия не имею, - ответил я.
 - Засыпаешь на ходу? - участливо спросил он.
 - Нет, не засыпаю. Но вот что, я намерен продать эти акции. - Следуя наитию, я всегда получал прибыль.
 Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель следовал за мной. Я выписал требование продать на рынке тысячу акций Тихоокеанской дороги и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, прочитав его, он перестал улыбаться и спросил: "Думаете, это разумно?" Я подтвердил взглядом, что со мной все в порядке, и он передал приказ оператору.
 - Что ты задумал делать? - спросил мой приятель.
 - Я их продаю!
 - Продаешь что? - он был в недоумении. Если он на стороне быков, как же я оказался среди медведей? Что-то было неправильно.
 - Тысячу акций Тихоокеанской, - ответил я.
 - Почему? - его недоумение нарастало.
 Ответить мне было нечего, и я просто пожал плечами. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то шепнул, потому что взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать ни другие клиенты, ни клерки.
 - Ты что-нибудь слышал? - зашептал он прямо мне в лицо.
 Он был сильно взволнован. Акции Тихоокеанской были среди его любимцев, и он, учитывая прибыли и перспективы компании, ставил на их рост. Но при этом он был готов покушать и медвежьи новости.
 - Ничего! - ответил я.
 - В самом деле ничего? - Он не мог скрыть своего недоверия.
 - Просто ни единого словечка.
 - Тогда какого черта ты их продаешь?
 - Понятия не имею, - ответил я, и это была святая правда.
 - Ох, Ларри, кончай скрытничать, - попросил он.
 Он знал, что обычно я веду игру очень рационально и расчетливо. А тут я вдруг на бычьем рынке продал тысячу акций Тихоокеанской. Он предполагал, что должны быть убедительные причины, чтобы продать такой большой пакет на фоне сильного рынка.
 - Я действительно не знаю, - повторил я, - Просто почувствовал, что-то должно произойти.
 - Что должно произойти?
 - Я не знаю. Я действительно ничего такого не слышал. Знаю только, что хочу продать эти акции. И пожалуй, продам-ка еще тысчонку.
 Я вернулся в контору и отдал приказ о продаже еще одной тысячи этих акций. Если я был прав, продав первую тысячу, то просто грех было бы этим и ограничиться.
 - А что может произойти? - продолжал настаивать мой приятель, который никак не мог смириться с тем, что не понимает моих действий. Если бы я сказал ему, что, по слухам, эти акции должны пойти вниз, он бы их тут же продал, даже не спросив, кто источник или почему вдруг вниз. - Так что должно произойти? - не успокаивался он.
 - Да миллион вещей может случиться. Я сам толком не знаю, что. У меня нет никаких причин, и я не умею предсказывать судьбу, - отвечал я.
 - Тогда ты сумасшедший, - сделал он вывод, - полный безумец! Продаешь такую кишку акций и сам не знаешь, почему. Ты в самом деле не знаешь, почему ты их продаешь?
 - Я на самом деле не знаю, почему решил их продать, - я начинал уставать от препирательств. - Знаю только, что на меня нашло какое-то наитие. Просто захотел продать и продал. - Тут беспокойство стало настолько сильным, что я быстро вернулся и продал еще одну тысячу.
 Для моего приятеля это было уже чересчур. Он крепко схватил меня за руку и сказал:
 - Слушай, давай-ка двигать отсюда, пока ты не продал всю дорогу.
 Но я уже продал достаточно, чтобы унять охватившую меня тревогу, так что охотно последовал за ним, даже не дождавшись отчета о выполнении приказа. Если бы у меня были веские причины так поступить, это была достаточно большая для меня линия - три тысячи акций, а не имея вовсе никаких причин, да еще на фоне очень сильного рынка, не выказывавшего ни малейших признаков спада, это был более чем достаточный риск. Поддерживало меня только воспоминание, что в прежние разы, когда мне вот так же хотелось продать и я удержался, то потом об этом жалел: я рассказывал приятелям о своих наитиях, и мне было сказано, что это вовсе не вздор, а работа подсознания, моего творческого ума. Этот тайный ум подталкивает художников делать всякие вещи, и они потом сами не знают, как до этого додумались. Может быть, у меня в голове застряла масса всякой незначительной мелочи, и когда ее скопилось много, то сработал кумулятивный эффект. Может быть, зацикленность моего приятеля на своей бычьей игре возбудила во мне дух противоречия, и тут под руку попалась Тихоокеанская дорога, которую тогда все усиленно расхваливали. Я не знаю, откуда и почему приходят эти предчувствия или озарения. Я знаю только, что вышел из конторы братьев Хардинг в Атлантик-Сити, продав на растущем рынке без покрытия три тысячи, акций Тихоокеанской железной дороги, и почувствовал себя наконец успокоившимся .
 Мне было интересно, какую цену они взяли за последние две тысячи акций, и после ленча мы вернулись в контору. Там меня встретила радостная картина: рынок в целом оставался сильным, а мои акции пошли в рост.
 - Твоя песенка уже спета, - откликнулся мой приятель. Было видно, как он рад, что не продал свои акции.
 На следующий день рынок еще немного подрос, и мой приятель, не умолкая, радовался своим успехам. Но я был уверен в своей правоте, а в таких случаях я никогда не выхожу из себя. Чего ради? В этот же день ближе к вечеру акции Тихоокеанской дороги перестали расти, а перед закрытием торгов они начали падать. Цена очень быстро упала ниже той, по которой я продал свои три тысячи. Я окончательно уверился в своей правоте, а раз так, я решил продать еще немного. Так что прямо перед закрытием я продал еще две тысячи акций.
 Вот такие дела: продал по наитию пять тысяч акций Тихоокеанской дороги. С той маржой, которая была у меня на счете, я бы не смог продать больше через контору Хардинга. Отпуск сломался. Для меня это была слишком большая линия без покрытия, поэтому той же ночью я вернулся в Нью-Йорк. Мне нужно было выяснить, что же все-таки случилось, и потому я решил вернуться к себе. Там я в случае чего смогу действовать быстро.
 На следующий день пришли известия о землетрясении в Сан-Франциско. Там было настоящее бедствие. Но при открытии рынка акции понизились только на несколько пунктов. Бычьи силы продолжали работать, а публика сама по себе неспособна реагировать на новости. Такое можно наблюдать сплошь и рядом. Если, к примеру, для общего роста котировок есть солидное основание, то независимо от того, манипулируют быки рынком, как утверждают газетчики, или нет, но определенного сорта новости не могут оказать на рынок такое же влияние, какое они имели бы в атмосфере рынка медведей. Все зависит от направленности внимания. В этом случае биржа не оценила масштаб катастрофы просто потому, что не хотела. В тот же день, еще до закрытия торгов, котировки вернулись к прежнему уровню.
 У меня были выставлены на продажу пять тысяч акций. Гром уже грянул, но мои акции устояли. Моя интуиция оказалась просто первоклассной, но мой банковский счет не возрастал - даже на бумаге. Мой приятель, который в Атлантик-Сити присутствовал при том, как на меня снизошло наитие продать акции Тихоокеанской дороги, был одновременно рад и огорчен.
 Он говорил мне:
 - Старичок, это было первоклассное прозрение. Но видишь, когда таланты и деньги одновременно играют за быков, нет резона сопротивляться. Они все равно выиграют.
 - Дай только время, - возразил я.
 Я имел в виду цены. Я не собирался закрывать операцию, потому что знал: ущерб от землетрясения ужасающ и моя железная дорога должна была пострадать чуть ли не сильнее всех. Сказать правду, полная глухота биржи к этому несчастью приводила меня в бешенство.
 - А вот что ты намерен делать? - спросил я - Вложить в железнодорожные акции те миллионы долларов, которые компании потеряли от землетрясения? А после того, как они устранят ущерб, откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов? Самое большое, что ты укажешь сказать, это что разрушения не столь велики, как говорят. Но разве это причина, чтобы покупать акции пострадавших дорог? Ответь-ка мне!
 На все это он смог ответить только следующее:
 - Да, звучит серьезно. Но я тебе говорю, рынок с тобой не согласен. Лента-то не лжет, правда ведь?
 - Ее правда иногда запаздывает, - возразил я.
 - А знаешь историю? Кто-то говорил с Джимом Фиском за несколько дней до "черной пятницы" и привел десять причин того, почему золото должно упасть в цене, причем навсегда При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать несколько миллионов. А Джим Фиск глянул на него и говорит: "Полный вперед! Продавай без покрытия и пригласи меня на свои похороны".
 - Что ж, - сказал я, - если бы этот тип действительно выставил их без покрытия, он бы получил бешеную прибыль! Тебе бы самому лучше все-таки продать свои железнодорожные.
 - Только не я! Я из тех, которые предпочитают не плевать против ветра и не плыть против течения.
 На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал сдавать, но все еще медленнее, чем следовало. Хорошо понимая, что ничто на свете не может устоять против сильного землетрясения, я удвоил ставку и продал еще пять тысяч акций. К этому моменту многие уже поняли, что произошло, и мои брокеры были на моей стороне. Ни в их, ни в моих действиях не было ни тени безрассудства. На следующий день рынок, наконец, начал реагировать должным образом. Начался настоящий обвал. И натурально, я не упустил своего шанса. Я еще раз удвоил и продал еще десять тысяч акций. Таков был единственно возможный способ игры.
 Я не думал ни о чем, кроме того, что я прав - прав на сто процентов, и что удача свалилась на меня с неба. Теперь мне оставалось только воспользоваться ею. Я продал еще. Думал ли я в то время, что, выставив на продажу без покрытия такую громадную линию, я рискую и что подскок курса может сожрать не только бумажную прибыль, но и вложенные деньги? Я даже не могу сказать, задумывался ли об этом, но если и задумывался, то практически не принимал в расчет этой возможности. Это не было безрассудством. Я на самом деле играл осторожно, консервативно. Нет в мире сил, которые могли бы устранить последствия землетрясения, не так ли? Ведь компания не в состоянии за ночь восстановить разрушенные постройки, да еще бесплатно, задаром, не тратя денег, ведь не могла? Даже все деньги мира не помогли бы мгновенно устранить последствия катастрофы, так ведь?
 Я не ставил деньги вслепую. Я не был безумным медведем. Я не был опьянен успехом или мыслью, что вся страна может рухнуть вслед за почти стертым с карты Фриско. Нет, конечно! Я не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл сделку. Я сделал двести пятьдесят тысяч долларов. Тогда это был мой самый большой выигрыш с самого начала участия в спекуляциях. Все было сделано в несколько дней. Биржа не обращала внимания на землетрясение первые один или два дня. Они будут рассказывать, что причина в том, что первые сообщения были не столь уж тревожными, но я думаю, что дело в ином. Публике потребовалось время, чтобы изменить свое понимание Рынка акций. Даже профессиональные биржевики отреагировали большей частью с задержкой и без понимания.
 У меня нет для этого никакого объяснения, ни житейского, ни научного. Я всего лишь рассказываю о том, что и почему я делал и что из этого вышло. Меня гораздо меньше занимала загадка моего наития, чем то, что оно принесло мне четверть миллиона долларов. Это означало, что, когда придет время, я смогу оперировать куда более мощными линиями акций.
 В то лето я уехал на воды в Саратогу. Предполагалось, что это будет отдых, но я все-таки приглядывался к рынку. Прежде всего, я не так уж устал, и это меня не утомляло. А потом, все мои знакомые были так или иначе связаны с рынком. О нем мы, естественно, и говорили. Я заметил, что есть важная разница между разговорами о торговле и участием в торговле. Попадались собеседники, напоминавшие фельетонных клерков, которые хвалятся, что вчера круто поговорили со своим хозяином, как с подлой и ничтожной личностью.
 В Саратоге у братьев Хардинг было отделение - здесь отдыхали многие из их клиентов. Но главной идеей, я думаю, была реклама. Отделение на курорте - это первоклассная реклама. Я к ним регулярно захаживал и проводил время среди таких же, как я. Управляющим был отличный малый из нью-йоркской конторы, который был занят поддержанием и налаживанием контактов с отдыхающими биржевиками, а при возможности был рад поучаствовать в бизнесе. Место было просто создано для распространения слухов о вероятных чемпионах - на бегах, на бирже и тому подобном. В конторе у Хардингов знали, что я не принимаю ничьих советов, поэтому управлявший никогда не подходил ко мне, чтобы доверительно шепнуть на ухо о новостях, полученных из нью-йоркского офиса. Он просто передавал мне телеграммы со словами: "Вот что они мне присылают" - или что-либо в этом роде.
 Я, конечно, наблюдал за рынком. Для меня смотреть на котировочную доску и расшифровывать ее сигналы - это одно и то же. Я заметил, что моя приятельница. Тихоокеанская железная дорога, похоже, приготовилась расти в цене. Цены на ее акции были высоки, но их движение выглядело так, как будто их кто-то окупает. Я наблюдал за ними несколько дней и все больше убеждался, что их скупает кто-то очень не робкий, располагающий не только большими деньгами, но и знающий, что к чему. Он накапливал акции очень по-умному.
 Как только я окончательно уверился в этом, я, естественно, тоже начал их покупать, примерно по 160. Он продолжал свое дело, и я покупал и покупал - порциями по пятьсот акций Чем больше я покупал, тем больше рос курс но безо всяких рывков, так что я чувствовал себя очень уверенно. Я не видел препятствий к их дальнейшему росту; лента об этом ничего не говорила.
 Неожиданно ко мне подошел управляющий и сказал, что из Нью-Йорка его по телеграфу спрашивают - у них, естественно, была прямая связь с Нью-Йорком, - нет ли меня поблизости, а когда им ответили, что я здесь, пришел ответ: "Задержите его в офисе. С ним хочет говорить мистер Хардинг".
 Я сказал, что, разумеется, задержусь, и купил еще пятьсот акций Тихоокеанской железной дороги. Я совершенно не представлял, о чем хочет со мной говорить Хардинг. Вряд ли о делах. Моей маржи с избытком хватало на покупку того, что я сейчас скупал. Очень скоро меня разыскал управляющий и попросил пройти к междугороднему телефону.
 - Привет, Эд, - сказал я.
 Но тут на меня обрушилось:
 - Что за чертовщина с тобой происходит? Ты свихнулся?
 - А ты? - огрызнулся я.
 - Что ты там выделываешь? - послышалось из трубки.
 - Да в чем дело-то?
 - В том, что ты скупаешь эти акции.
 - Но ведь с моим залогом все в порядке?
 - Дело не в марже, а в том, чтобы не быть полным лопухом.
 - Я что-то не улавливаю.
 - Ты зачем скупаешь эти железнодорожные акции?
 - Они собираются расти, - объяснил я.
 - Расти, черт их дери! Ты разве не видишь, что инсайдеры просто скармливают их тебе? Ты для них просто легкая добыча. Лучше бы ты спустил эти деньги на скачках - все развлечение. Не позволяй им себя одурачить.
 - Никто меня не дурачит, - возразил я. - Я об этом деле не говорил ни единой душе.
 Но он продолжал наседать:
 - Ты думаешь, что всякий раз, как ты влезаешь в эти акции, тебя будет спасать какое-нибудь чудо? Выбирайся отсюда, пока еще есть шанс. Просто преступление ставить на рост при такой цене, когда эти бандюги выбрасывают их прямо тоннами.
 - Но лента говорит, что они их скупают, - настаивал я.
 - Ларри, когда начали поступать твои приказы, у меня чуть сердце не лопнуло. Бога ради, не будь лопухом. Избавься от них! Прямо сейчас. Они могут рухнуть в любую минуту. Я свой долг исполнил. Будь здоров! - И он повесил трубку.
 Эд Хардинг был большая умница, необычайно хорошо информирован и к тому же настоящий друг, бескорыстный и преданный. Еще важнее было то, что, как я знал, он занимал положение, позволявшее знать о многом. Я-то при покупке железнодорожных акций опирался только на свой многолетний опыт изучения ленты: я увидел в движении котировок определенные симптомы, которые обычно предшествуют существенному росту курса. Не знаю, что со мной случилось, но думаю, я решил, что вычитал на ленте признаки того, что кто-то скупает акции, просто потому, что умные манипуляции инсайдеров заставили ленту рассказывать эту лживую историю. Может быть, на меня произвели впечатления хлопоты Эда Хардинга, который пытался предотвратить то, что считал моей колоссальной ошибкой. Не могло быть никаких сомнений ни в его уме, ни в добросовестности мотивов. В общем, я не могу сказать, что подтолкнуло меня последовать его совету, но я последовал, да, я так и поступил.
 Я продал все свои акции Тихоокеанской дороги. Ну, конечно, если было глупостью играть на их рост, то было бы столь же глупо не сыграть на их понижение. Так что, продав купленные без покрытия, я продал без покрытия четыре тысячи акций. Большую их часть я выставил по цене 162.
 На следующий день директоры Тихоокеанской компании объявили о выплате десятипроцентных дивидендов. Сначала никто на бирже не мог этому поверить. Это было слишком похоже на отчаянные финты загнанных в угол игроков. Все газетчики набросились на директоров компании. Но пока мудрецы с Уолл-стрит пассивно размышляли, рынок вскипел. Акции пошли нарасхват, и в результате цена на них еще подскочила. Некоторые сделали на этом состояние, и позднее я слышал про довольно тупого специалиста, который по ошибке заработал триста пятьдесят тысяч долларов. На следующей неделе он уже продал свое место на бирже и стал сельским джентльменом.
 Понятно, что в тот самый миг, когда я услышал о беспримерных десятипроцентных дивидендах, я осознал, что получил по заслугам, послушавшись не собственного опыта, а совета со стороны. Я пренебрег собственной убежденностью а послушал приятеля только потому, что тот был бескорыстен и обычно знал, что делает.
 Как только эти акции пошли вверх, я понял, что сейчас играть на их понижение просто глупость. Все мои деньги лежали в виде маржи на счету в конторе Хардинга, и это было нормально. Удручало меня то, что ленту я прочел верно, но потом как дурак позволил совету Эда Хардинга сбить себя с толку. Но на сожаления не было времени, да и смысла в этом занятии никакого; что сделано, то сделано. Поэтому я распорядился избавиться от акций, выставленных на продажу без покрытия. Когда я послал приказ о закрытии этой операции, акции на рынке шли по 165, и при этой цене я уже терял три пункта. Но брокеры сумели закрыть сделку только по 172 и 174. Когда я получил брокерский отчет, выяснилось, что дружеское и доброжелательное вмешательство Хардинга обошлось мне в сорок тысяч долларов. Небольшая плата за недостаток веры в собственную правоту! Это был дешевый урок.
 Я ни о чем не беспокоился, потому что лента утверждала, что цены будут расти и дальше. Это был необычный скачок цен, да и решение Совета директоров было беспрецедентным, но в этот раз я делал то, что считал разумным. Как только я дал приказ на покупку четырех тысяч акций, чтобы закрыть продажу без покрытия, я решил получить выгоду от дальнейшего роста, а лента говорила именно об этом. Поэтому я купил еще четыре тысячи акций и держал их до следующего утра. Потом я вышел из игры. Я не только вернул потерянные сорок тысяч, но еще и заработал пятнадцать. Если бы Эд Хардинг не попытался спасти мои деньги, я бы получил фантастическую прибыль. Правда, он оказал мне большую услугу, поскольку именно этот урок завершил мое образование в качестве биржевого спекулянта.
 И дело здесь было не в том, что нечего слушать посторонних, а надо жить своим умом. Главным было то, что я обрел веру в себя и способность совершенно отказаться от прежних методов торговли. Эта история в Саратоге была моей последней ставкой на удачу, последней азартной игрой. После этого случая я начал думать не о движении отдельных акций, а об общих условиях рынка. В трудном ремесле спекуляции я сам себя поставил на более высокую ступень мастерства. Оказаться там было нелегко, и, видит Бог, у меня на это ушло много времени.
 
 
 Глава 7
 
 Я никогда не скрывал своих намерений - играть по-бычьи или по-медвежьи. Но я никогда не даю советов - покупать или продавать определенные акции. На рынке медведей все акции идут вниз, а на рынке быков - вверх. Это не значит, конечно, что если рынок медведей стал результатом войны, то акции производителей оружия не идут вверх. Я говорю в самом широком смысле. Но средний человек не хочет знать, какой сегодня рынок - медведей или быков. Он хочет, чтобы ему сказали, какие именно акции покупать или продавать. Он хочет выигрывать, не рискуя. Он не хочет трудиться. Он не хочет даже думать. Даже считать деньги, которые он подбирает под ногами, для него обуза.
 Я-то был не настолько ленив, но мне было легче думать об отдельных акциях, а не о рынке в целом, и о движении цен на отдельные акции, а не об общем движении курсов. Это нужно было изменить, и я это изменил.
 Людям нелегко понять основы биржевой торговли. Я частенько говаривал, что самый приятный вид торговли - это покупать акции на растущем рынке. Но дело не столько в том, чтобы купить как можно дешевле, а на пике цены приступить к продаже без покрытия, а в том, что и покупать и продавать нужно вовремя. Когда я действую по-медвежьи и продаю акции, цена каждой следующей продажи должна быть ниже, чем у предыдущей. Когда я покупаю, то верно обратное. Я должен покупать по мере роста цены. Я не покупаю, когда курс падает. Я это делаю при растущем курсе.
 Представим себе, к примеру, что я покупаю какие-либо акции. Вот я купил две тысячи акций по 110. Если после этого цена вырастет до 111, значит, по крайней мере временно, я прав, потому что курс вырос на один пункт; это моя прибыль. Поскольку я прав, я иду и покупаю еще две тысячи акций. Если рынок все еще растет, я покупаю третий пакет в две тысячи акций. Цена, скажем, дошла до 114. Я думаю, что на данный момент с меня довольно. Теперь у меня есть база для работы. Я купил без покрытия шесть тысяч акций по средней цене 111 3/4, и эти акции теперь стоят 114. Сейчас я не буду покупать дальше. Я выжидаю и приглядываюсь. Я вычислил, что на каком-то этапе подъема должен случиться откат. Я хочу увидеть, как рынок на это отреагирует. Может быть, они откатятся до уровня, на каком я купил свой третий пакет. Скажем, цена еще немного поднимется, потом упадет до 112 3/4 а потом опять пойдет вверх. Что ж, когда цена опять вырастет до 113 3/4, я отдаю приказ о покупке еще четырех тысяч акций - по рыночному курсу, разумеется. Ну, если я получаю эти четыре тысячи по 113 3/4, я знаю, что что-то здесь не так, и даю проверочный приказ, то есть я продаю тысячу акций, чтобы посмотреть на реакцию рынка. Но предположим, что, дав приказ на покупку четырех тысяч акций, когда цена была 113 3/4, я получаю две тысячи по 114, пятьсот по 114 1/2, а остальное по мере роста курса, так что за последние пятьсот я выкладываю 115 1/2. Теперь я уверен в своей правоте. Именно то, как я купил эти четыре тысячи акций, и есть для меня знак того, что я правильно купил именно эти акции и именно в нужный момент, потому что я ведь работаю исходя из предположения, что общие условия я оценил совершенно точно и что имеет место рынок быков. Я никогда не стремился к тому, чтобы покупать акции слишком легко или слишком дешево.
 Помнится, мне рассказывали историю о дьяконе С.В.Уайте, который был одним из крупнейших дельцов биржи. Это был очень элегантный пожилой господин, умный и отважный. В свое время он творил совершенно поразительные вещи, такого я ни о ком больше не слышал.
 Это было довольно давно, когда сахарная компания была одним из главных источников постоянного бурления на бирже. Г. О. Хавмайер, президент компании, был в зените своего могущества. Ветераны биржи рассказывали мне, что Г. О. и его окружение располагали вполне достаточными ресурсами денег и ума, чтобы успешно провернуть любую операцию с собственными акциями. Мне говорили, что Хавмайер обчистил больше профессиональных торговцев, занимавшихся его акциями, чем любой другой инсайдер. Вообще-то участники биржевых торгов склонны скорее пресекать игры инсайдеров, чем помогать им.
 Однажды в офис вломился чрезвычайно взволнованный человек, лично знавший дьякона Уайта, и заявил:
 - Дьякон, ты однажды обещал мне, что если я когда-либо принесу тебе хорошую информацию и ты ее используешь, то с тебя причитается несколько сот акций. - Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание и услышать подтверждение.
 Дьякон задумчиво глянул на него и откликнулся:
 - Я не уверен, что когда-нибудь обещал это именно тебе, но я готов платить за полезную информацию.
 - Что ж, у меня кое-что есть.
 - Нуте-с, прелестно, - отозвался дьякон с такой приветливой мягкостью, что принесший сведения чуть не подпрыгнул, и с готовностью ответил:
 - Да, сэр. - Затем он подошел вплотную и тихо, чтобы никто другой не услышал, прошептал: - Г. О. Хавмайер покупает сахарные акции.
 - В самом деле? - прозвучал спокойный вопрос.
 Это задело информатора, который внушительно подтвердил:
 - Да, сэр. Покупает все, что можно найти на рынке, сэр.
 - Голубчик, вы уверены? - еще раз повторил вопрос С. В.
 - Дьякон, я знаю это наверняка. Старая банда инсайдеров скупает все, до чего может дотянуться. Там какая-то история с тарифами, и поэтому они скупают обыкновенные акции. Они поставят подножку привилегированным. А это означает, что курс точно вырастет на тридцать пунктов.
 - Вы действительно так думаете? - и пожилой господин взглянул на него поверх старомодной серебряной оправы очков, которые он надел, чтобы посмотреть на ленту.
 - Думаю ли я так? Я вовсе ничего не думаю. Я знаю! И это абсолютно точно! Послушайте, дьякон, ведь, когда Хавмайер и его люди скупают сахарные акции, как сейчас, они никогда не удовлетворяются меньшим, чем сорок пунктов чистыми. Я не удивлюсь, если рынок в любую минуту высвободится из под них и цены взлетят раньше, чем они скупят, сколько им нужно.
 - Так он скупает сахарные? - с отсутствующим видом повторил дьякон.
 - Скупает? Да он просто гребет их обеими руками, и ограничивает его только страх, что цены взлетят слишком быстро.
 - Вот так, да? - вопросил дьякон. Только-то и всего.
 Но этого хватило, чтобы уязвить собеседника, и он взвился:
 - Да, сэр! И я считаю это очень хорошей информацией. И это все совершенно надежно.
 - В самом деле?
 - Да, и она стоит очень недешево. Вы собираетесь ее использовать?
 - О да. Я ее использую.
 - Когда? - В голосе были подозрительность и недоверие.
 - Немедленно. - И дьякон окликнул: - Френк! - Так звали его самого шустрого брокера, который тогда был в соседней комнате.
 - Да, сэр, - возник Френк.
 - Я хочу, чтобы ты отправился на биржу и продал десять тысяч сахарных.
 - Продать? - вскрикнул разносчик новостей. В его голосе было такое огорчение, что Френк, бывший уже в дверях, остановился.
 - Конечно, продать, - кротко откликнулся дьякон.
 - Но я же сказал вам, что Хавмайер скупает их!
 - Я слышал, что вы сказали, - мягко ответил дьякон и, повернувшись к брокеру, потребовал: - Поспеши, Френк!
 Брокер ринулся исполнять распоряжение, а информатор густо покраснел.

<< Пред.           стр. 2 (из 6)           След. >>

Список литературы по разделу