<< Пред.           стр. 9 (из 44)           След. >>

Список литературы по разделу

  В.Ю. Проскурина
 
  ГЕССЕН Сергей Иосифович (1887-1950)
  - философ и публицист. Окончив юрид. ф-т С.-Петербург, ун-та, Г. продолжил образование в Германии, в Гейдельберг. и Фрейбург. ун-тах, где занимался под рук. Виндельбанда, Риккерта и Г. Еллинека.
  Г. пытался построить систему философии, в которой органически сочетался бы присущий рус. филос. традиции онтологизм с нем. гносеологизмом, но в силу разного рода обстоятельств (в частности, и по причине "боязни метафизики", отмеченной Зеньковским) не смог осуществить своего замысла. Наиболее существ. научный вклад он сделал в области филос. антропологии и педагогики, понимаемых им (вслед за П. Наторпом) как "прикладная философия". О его повышенном интересе к культурологии свидетельствует тот факт, что он был одним из инициаторов, руководителей и деят. участников междунар. журнала по философии культуры "Логос", издававшегося в России в 1910-14. Под углом зрения культурологии рассматривает Г. и педагогику, к-рая с его т.зр. есть социокультурный механизм, обеспечивающий сохранение и передачу достижений культуры от поколения к поколению. Основой педагогики он считал учение о личности, созидаемой путем приобщения к сверхличным ценностям: "Могущество индивидуальности коренится не в ней самой, не в природной мощи ее психофизич. организма, но в тех духовных ценностях, к-рыми проникается тело и душа, и к-рые просвечивают в них как задания его творч. устремле-
  148
  ний". Становление личности есть, по Г., и путь к свободе, к-рая не дана человеку, а лишь задана. Большой интерес представляют литературно-критич. статьи Г., посвященные творчеству Достоевского и B.C. Соловьева, где он рассматривал прежде всего нравств. проблемы добра и зла, долга и любви.
  Соч.: Философия наказания // Логос. 1912-13. Кн. 1-2; Основы педагогики. Введение в прикладную философию. Берлин, 1923; Монизм и плюрализм в систематике понятии // Научные Труды Рус. Народного ун-та в Праге. 1928, Т. 1.
  Лит.: Сапов В. В. Сергей Гессен - рус. философ // Вестник РАН. Т. 63. 1993. № 6; Осовский Е.Г. Гессен С.И.: Странности судьбы // Педагогика. 1993. № 6.
  В.В. Сапов
 
  ГИЛЬДЕБРАНДТ (Hildebrandt) Адольф (1847-1921)
  - нем. художник и теоретик искусства. Решительно утвердив идею абсолютной внеприродной самоценности худож. произведения, тем самым укрепил особую роль иск-ведения в системе гуманитарного познания, постигающего особую реальность "третьего мира" культуры.
  Сжатой суммой взглядов Г. стала книга "Проблема формы в изобразит, искусстве" (1893). Рассуждения о "содержании" Г. считает чем-то наносным, "заимствованной поэзией", не затрагивающей сути вечных законов формы, определяемых прежде всего как законы идеального зрительного восприятия, раскрывающиеся в соотношении плоскостных и глубинных пространственных концепций, к-рые, выправляя "природные случайности", организуются в гармонич. формальные констелляции, в конечном счете и обусловливающие высшую целостность и совершенство произведения. Основополагающим термином для исследования "идеально уравновешенного мира истинного искусства" становится для Г. понятие "архитектоники", образцовым же видом творчества - скульптурный рельеф, позволяющий воплотить процесс оптимально сосредоточенного зрительного восприятия с максимальной, поэтапно разворачивающейся в чередовании пространств. слоев наглядностью.
  "Двойная жизнь" совершенного произведения, т.е. его связь с миром действительности, проявляется не по линии "отражения" (хотя натуроподобие Г. отнюдь не отрицает), но скорее по линии обратного влияния худож. творения, "организующего вокруг себя окружающее пространство"; тем самым "форма бытия" (т.е. феноменологич. данность произведения) преобразуется в "форму воздействия". Лучшим примером такого упорядочивающего эстетич. воздействия для Г. вновь и вновь становилась антично-ренессансная Италия, где "природа и худож. культура соединились воедино" (как, в частности, в римской вилле, к к-рой относятся данные слова из статьи "Вилла Боргезе...", 1901).
  Убежденный неоклассик, Г. отнюдь не был закрыт для окружающей реальности, эстетической и политической (так, в статье "К музейному вопросу", 1906, он выдвинул чрезвычайно самобытный проект музея совершенно нового типа, где памятники старого и совр. искусства сосуществовали бы, дополняя друг друга). Однако в целом эта реальность (выступления "анархистов в искусстве", взрывы полит, экстремизма, в частности Нояб. революция 1919 в Германии) вызывала крайне негативную его реакцию.
  Воздействие Г. на теорию искусства Г.Вёльфлин сравнил с "освежающим дождем, упавшим на сухую почву". С появлением книги Г. стало ясным, что особый мир эстетич. ценностей окончательно самоутвердился в системе субъектно-объектных, имманентно-трансцендентных отношений в виде нового "третьего измерения", требующего собеседования с ним на специфич., не ограничивающемся заимствовании из других гуманитарных сфер, языке.
  Распространению идей Г. в России особенно способствовал перевод его "Проблемы формы...", выполненный Н.Розенфельдом и В.Фаворским (1913). Именно Фаворский как художник и теоретик, исходя из постулатов Г., развил "утопию бегства" в мир гармонических чистых форм, противостоящих катастрофич. реалиям советской действительности.
  С Г. (как и с его прямым последователем Вёльфлином) было принято связывать генезис т.н. "формализма" в худож. теории. Однако на деле "формализм" Г. отнюдь не стремился свести все к какой-то абстрактной бессодержательности, но энергично очерчивал суверенную универсальность фактов художественной культуры, - универсальность, внутри к-рой форма как бы естественно подразумевает свое содержание, неотделимое в виде к.-л. особой идейной программы.
  Соч.: Проблема формы в изобразит, искусстве и собрание статей о Гансе фон Маре. М., 1991.
  Лит.: Аронов В.Р. "Конкретная эстетика" А. Гильдебрандта в худож. культуре рубежа XIX-XX веков // Эстетика и жизнь. Вып. 7. М., 1982; Арсланов В.Г. Формальная школа в зап. искусствознании: Осн. направления. Критика. Истор. судьбы. М., 1992.
  М.Н. Соколов
 
  ГИПЕРМАНЬЕРИЗМ (ipermanierismo - итал.)
  -одно из течений постмодернистской живописи, предлагающее авторскую интерпретацию искусства прошлого. Гиперманьеристы, или анахронисты, "культурные художники" - стилизаторы, вдохновляющиеся творчеством мастеров эпохи Возрождения, маньеризма и барокко, к-рых они цитируют, перефразируют, пародируют, стремясь вписать классич. традицию в мозаичный контекст постмодернистской культуры.
  Г. возник в Италии в нач. 80-х гг. (термин введен худож. критиком И. Томаччони). Его важнейшим ду-
  149
  ховным источником яляется творчество Дж. Де Кири-ко, объявившего себя в 20-е гг., после окончания "метафизич. периода", классич. художником ("Pictor classicum sum"). Среди ближайших предшественников - итал. художники и искусствоведы 70-х гг. (Л. Онтани, Д. Паолини), обратившиеся к критич. анализу истории искусства с позиций концептуализма. Г. - парадоксальное сочетание "возврата к живописности" с концептуальным проектированием творчества; его рез-том явились полистилистика, полижанровость, сложное переплетение живописного и лит., кинематографич. языков. Цитата, центон - основа личностного диалога с прошлым, в рез-те к-рого возникают индивидуальные худож. миры, "персональные" стили А. Абате, У. Бартолини, О. Галлиани, К. Мариани, Ж. Гаруста и других анахронистов.
  Лит.: Ipermanierismo. Hypermanierisme. Hypermanierism. Milan, 1985; Cinq peintres de la citation // Opus International. 1984. № 95; Argence G. Les Anachronistes italiens // Opus International. 1986. № 101; Groupes, mouvements, tendances de 1'art contemporain depuis 1945. P., 1990.
  Н.Б. Маньковская
 
  ГИПЕРРЕАЛИЗМ (hyperrealism - англ.), или фотореализм (photorealism - англ.)
  - худож. течение в живописи и скульптуре, основанное на фотографич. воспроизведении действительности. И в своей практике, и в эстетич. ориентациях на натурализм и прагматизм Г. близок поп-арту. их прежде всего объединяет возврат к фигуративности. Выступает антитезой концептуализму, не только порвавшему с репрезентацией, но и поставившему под сомнение сам принцип материальной реализации худож. концепта.
  Магистральным для Г. является точное, бесстрастное, внеэмоц. воспроизведение действительности, имитирующее специфику фотографии: принцип автоматизма визуальной фиксации, документализм. Г. акцентирует механич., "технологич." характер изображения, добиваясь впечатления гладкописи при помощи лессировки, аэрографии, эмульсионных покрытий; цвета, объемы, фактурность упрощаются. И хотя излюбленная проблематика Г. - реалии повседневной жизни, городская среда, реклама, макрофотографич. портрет "человека с улицы", создается впечатление статичной, холодной, отстраненной, отчужденной от зрителя сверхреальности.
  Вместе с тем, наряду с тенденциями "масс-медиатизации" искусства, в Г. присутствует и поисковый, экспериментальный пласт, связанный с усвоением наиболее передовых технологий и приемов фотографии и киноискусства: крупный план, детализация, оптич. эффекты, монтаж, полиэкран, авторская раскадровка, съемка с высокой точки и т.д.
  Г. возник в США во вт. пол. 60-х гг. Творчество его адептов в области живописи посвящено достаточно опр. тематике: усеченные рекламные щиты (Р. Коттин-гэм), брошенные автомобили (Д. Солт), витрины с отражающейся в них городской жизнью (Р. Эст, Р. Гоингз), конные бега (Р. МакЛиэн).
  Наиболее известный из скульпторов-гиперреалистов - Д. де Эндреа, чьи выполненные в натуральную величину работы отмечены иронич. отчуждением. Манекеноподобные обнаженные фигуры ("Сидящая брюнетка на пьедестале", "Сидящие мужчина и женщина"), воспроизводящие роденовские позы - своего рода кичевые антигерои, пародирующие идолов коммерч. рекламной красоты. Их цветущая плоть контрастирует с внутр. пустотой моделей, находящихся в антипигмалионовских отношениях со своим создателем ("Автопортрет со скульптурой"). Являясь не только музейными, выставочными экспонатами, но и модными атрибутами совр. деловых интерьеров, натуралистически детализированные "ню" рассчитаны на эстетич. шок. С ними рифмуется физиологизм персонажей-прототипов американизма (Д. Хэнсон), а также гиперреалистич. сексуальная символика мощных фигур, лишенных головы и ног, в атлетическом реализме (Р. Грэхем).
  Худож. опыт Г. явился предтечей постмодернизма в живописи и скульптуре. Ряд его приемов стал органич. частью постмодернистского худож. языка. Так, "навязчивый реализм" (М. Леонард, Б. Джонсон, С. Холи) сочетает традиц. натуралистич. технику с совр. кино-, фото-, видеоприемами воздействия на зрителя, эффектами виртуальной реальности: гипнотически жизнеподобные детали в сочетании с нулевым градусом интерпретации создают атмосферу солипсистской замкнутости личности на фоне самодостаточной вещности мира.
  Лит.: Kultermann U. Hyperrealisme. P., 1972; An conceptuel et hyperrealisme: collection Ludwig. P., 1974; Hyperrealistes americains, realistes europeens. P., 1974; Superrealism, a Critical Anthology. N.Y., 1975; Meisell. Photo realism. N.Y., 1980; Groupes, mouvements, tendances de 1'art contemporain depuis 1945. P., 1990.
  Н.Б.Маньковсш
 
  ГИРЦ (Герц) (Geertz) Клиффорд (р. 1926)
  - амер. антрополог, представитель интерпретативной антропологии, оказал большое влияние на развитие культурантропологии в США. В 1950 получил звание бакалавр. философии, в 1956 - степень д-ра философии Гарвард. ун-та; преподавал в Беркли и Чикаго. В 1970 он становится проф. социальных наук в Ин-те Высших исследо ваний, Принстон, Нью Джерси. В наст. время - адъюнкт-профессор антропологии, исполнит, секретарь Комитета по сравнит, изучению новых наций в Чикаг. ун-те, с 1972 член редколлегии журнала "Дедалус".
  Г. создал антропологию интерпрвтативную, npeдставляющую собой синтез традиций амер. культурной антропологии с идеями совр. герменевтики (Гадамер, Рикёр), социол. концепций (Пирсоне, М. Вебер), аналитич. философии языка Витгенштейна и др. Отталкива-
  150
  ясь от идей диффузионизма, влияние к-рых ощущается в его ранних работах, Г. приходит к осмыслению теоретико-методол. недостаточности прежних культурантропол. концепций.
  Разбирая проблемы интерпретации культур и влияние концепции культуры на концепцию человека, Г. полагал, что научное объяснение состоит не в сведении сложного к простому, а скорее в замене сложности менее интеллигибельной на сложность более интеллигибельную. Еще Леви-Стросс обращал внимание на то, что научное развитие (в т.ч. и в отношении исследования человека) обычно заключается в замене простых картин на более сложные. Прежняя простота предстает ныне невыносимым упрощением. Уайтхед, по мнению Г., определил максиму для естеств. наук след. образом: "отыщите простоту и подвергните ее сомнению". Он вполне мог бы предложить другую максиму для наук общественных: "отыщите сложность и упорядочите ее", в соответствии с к-рой и развивалось исследование культуры.
  Появление во времена Просвещения научного представления о культуре сопровождалось ниспровержением господствовавших в то время упрощенных взглядов на челов. природу. Г. ставит в центр своего анализа понятие культуры. Он критически относится к тайлоровскому антропол. подходу к культуре и определяет культурную антропологию (на этногр. этапе ее развития) как "плотное описание", суть к-рого в построении стратифицированной иерархии смысловых структур. Но при полевой работе этнограф сталкивается с очень сложными, нестандартными и неявными структурами, к-рые трудно бывает понять и воспроизвести. Г. выделяет ряд характерных черт этногр. описания, суть к-рого в интерпретации потока социального дискурса и фиксации результатов в формах, доступных для языкового общения. Г. выступает против попыток представить культуру как особую "сверхорганич. реальность" или как совокупность моделей поведения. Полемизирует он и с когнитивной антропологией Гудинафа, делавшего упор на субъективность культуры. Антропологи часто игнорируют тот факт, что имеют дело не с самой культурой и "туземные модели" культуры есть не что иное, как рефлективная абстракция.
  Последующее научное развитие было связано с попытками реконструировать оценку человека и культуры. Наметившийся с нач. 70-х гг. пересмотр методол. позиции в сторону разработки многообразных, не связанных с к.-л. глобальными теор. схемами, независимых концепций нашел отражение и в антропол. исследованиях. Именно этот процесс был четко зафиксирован Г. в его сб. "Интерпретация культур" (1973). Он полагает, что антропологи, попытавшись отыскать сложность и обнаружив ее в масштабах, к-рых они и не предполагали, завязли в мучительных усилиях по ее упорядочению.
  Концепция культуры в работах Г. претерпевает эволюцию от описания культуры как ценностно ориентированного действия в духе М. Вебера к пониманию ее как совокупности многообразно проигрываемых игр. Позднее Г. начинает рассматривать культуру как текст, точнее, как паутину значений, сплетенную запутавшимся в ней человеком. Следовательно, для Г. важен тезис, что понимание культуры невозможно без диалога и культурный анализ состоит не в поиске схем и законов. На основе личного опыта и интуиции антрополог пытается погрузиться в мир исследуемой культуры, данная научная попытка будет тем успешнее, чем больше значений и символов ему удастся интерпретировать.
  Отталкиваясь от идей символ, подхода к культуре, к-рый, по его мнению, в чистом виде. страдает схематизмом, Г. создал проект культуры семиотической, к-рую он понимает как культуру говорящего, производящего орудия и символы животного. Только человек имеет культуру и, соответственно, религию как систему создаваемых им смыслов. Интересна дискуссия Г. с теологом культуры Тиллихом, для к-рого религия - "неожиданная встреча человека со смыслом бытия". Если Тиллих представлял религию как "конечный интерес", как исток, основу всех культурных смыслов, то для Г. религия может рассматриваться как культурная система. Культура в целом представляет собой набор значений, воплощенных в символ, формах, включающий в себя действия, выражения и смысловые объекты разл. рода, благодаря к-рым индивиды общаются друг с другом и делятся своим опытом, идеями и убеждениями. В рамках этой концепции культуры Г. формулирует осн. требования культурного анализа: суть его в прояснении указанных наборов и интерпретативной экспликации значений, воплощенных в символич. формах. Т.о., Г., как отмечают зап. ученые, исследование культуры сводит к деятельности, более схожей с интерпретацией текста, чем с классификацией природных объектов, флоры и фауны. Исследование культуры требует не столько отношения ученого, направленного на классификацию и колич. анализ, сколько чувствительности интерпретатора, стремящегося разделять типы значений, проводить различие между оттенками смысла и рассматривать в качестве интеллигибельного тот образ жизни, к-рый уже наполнен значениями для тех, кто его ведет. Т.о., в работах Г. культурная антропология предстает уже не как экспериментальная, занятая поисками законов, а как интерпретативная наука, направленная на поиск смыслов и значений.
  Область его спец. интересов - сравнит, анализ ре-лиг. и экон. развития в развивающихся регионах. Поздние работы Г. посвящены истории культурология. мысли, интерпретации текстов в работах классиков культурной антропологии: Леви-Стросса, Малиновского и др.
  Соч.: The Religion of Java. Glencoe, 1960; Peddlers and Princes. Chi., 1963; The Social History of an Indonesian Town. Camb., 1965; Agricultural Involution, the Process of Ecological Change in Indonesia. Berkeley, 1963; Islam Observed: Religious Development in Morocco and Indonesia. New Haven, 1968; Myth, Symbol, and Culture. (Ed.). N.Y., 1971;
  151
  The Interpretation of Cultures: Selected Essays. N.Y., 1973; Introduction to Cultural Anthropology. (Ed.). 1976; Works and Lives: The Anthropologist as auth. Stanford (Calif), 1988.
  Лит.: Morgan J. Religion and Culture as Meaning Systems: A Dialogue between Geertz and Tillich // The Jounrnal of Religion. Chi., 1977. Vol. 57. N 4; Елфимов А.Л. Клиффорд Гирц: интерпретация культур // Этногр. обозрение. 1992. N 3; Емельянов Ю.Н., Скворцов Н.Г., Тавровский А. В. Символико-интерпретативный подход в совр. культурантропологии // Очерки социальной антропологии. СПб., 1995.
  Л. П. Воронкова
 
  ГЛАКМЕН (Gluckman) Макс (1911-1975)
  - англ. социальный антрополог и этнограф-африканист. Родился в Йоханнесбурге (Юж. Африка). Учился в Витватерсрандском ун-те (1928-34), где слушал лекции В. Хорн-ле и И. Шапера, последователей функционалистской школы в антропологии, а с 1934 - в Оксфорде, где сотрудничал с Эванс-Причардом, М. Фортесом и Радклифф-Брауном. Влияние этих ученых во многом определило теор. взгляды Г.; в эти годы сформировались и его осн. научные интересы - право и ритуал в племенных об-вах. В 1938 он защитил докт. дис., посвященную представлениям о сверхъестественном у юго-вост. банту. В 1938 Г. поселился в Сев. Родезии, где с 1939 работал в Ин-те им. Родса и Ливингстоуна; в 1941-49 возглавлял этот ин-т. В этот период провел ряд полевых исследований: исследование лози в Баротселенде, а также непродолжит. исследования народов тонга и ламба. Эти полевые исследования широко использовались впоследствии в его работах. В 1947-49 Г. преподавал социальную антропологию в Оксфорде. В 1949-71 возглавлял кафедру социальной антропологии Манчестер. ун-та; организовал в Манчестере Школу социальной антропологии.
  В 1954 вышла одна из этапных работ Г. "Ритуалы восстания в юго-вост. Африке" (Фрэзеровская лекция 1952). В этой небольшой работе были сформулированы осн. идеи о ритуалах восстания и о роли конфликта в укреплении социальной структуры и поддержании морального порядка. Предметом исследования были ритуалы свержения жреца-царя, бытующие у народов Зулуленда, Свазиленда и Мозамбика. На основе их анализа Г. пришел к выводу, что разыгрывание конфликта в этих церемониях выполняет катартическую функцию, а тем самым служит укреплению социального порядка и сплоченности членов об-ва: восстание против персонифицированной власти обеспечивает неприкосновенность внеиндивидуальной системы социальных институтов. Более того, поскольку в любом об-ве внутр. конфликты неизбежны, то ритуализированные формы конфликта являются одним из важнейших механизмов поддержания социальной стабильности. Сравнивая племенные об-ва с современными, Г. отмечал, что такого рода церемонии могут выполнять функцию укрепления социального порядка только в первых, поскольку требуют в качестве необходимого условия своей эффективности общность осн. верований и ценностей членов об-ва, а также общего стабильного полит, фона: ритуалы восстания характерны для об-в, базисные аксиомы и принципы организации к-рых не подвергаются сомнению участниками. Внутр. враги могут взбунтоваться против отд. короля; они не пытаются опрокинуть полит, систему. В совр. об-вах, где полит, стабильность постоянно находится под вопросом, ритуальные формы регулирования социальных конфликтов теряют свою эффективность, и функцию поддержания полит, стабильности в об-ве выполняет гл. обр. формальное право. Идея функциональности конфликта в племенных об-вах получила дальнейшую разработку в последующих работах Г.
  Значение этих идей Г. интерпретировалось по-разному: оценивали их как развитие функциональной теории (и сам Г. считал себя продолжателем дюркгеймовской теор. традиции); другие рассматривали их как сильный удар по функционалистской парадигме и как альтернативную ей ("конфликтную") теор. модель, восходящую к Марксу и Зиммелю. Влияние марксистской социальной теории на Г. одно время было довольно сильным.
  Теме ритуала посвящены и др. работы Г.: "Зулусы Юж. Африки" (1940), "Роль полов в церемониях посвящения у вико" (1949), "Обычай и конфликт в Африке" (1955), сб. очерков "Порядок и восстания в племенной Африке" (1963). Исследованию нравов "примитивных" народов были посвящены его работы "Судебный процесс у баротсе Сев. Родезии" (1955) и "Идеи юриспруденции баротсе"(1965).
  В 1965 Г. опубликовал труд "Политика, право и ритуал в племенном об-ве", где предпринял попытку представить общетеор. анализ племенных об-в. В работе рассматривался широкий спектр вопросов: влияние экономики на систему социальных отношений; собственность и землевладение; взаимоотношение порядка и конфликта, роль конфликта в погашении внутр. разногласий; споры и способы их разрешения; проблема стабильности и изменения в племенном об-ве. Новаторские идеи Г. получили в этой работе дальнейшее развитие. Была четко сформулирована идея, что сама социальная структура содержит в себе потенциальные возможности возникновения конфликта. Вследствие противоречия между разл. структурными принципами индивид неизбежно попадает в такую ситуацию, когда разные роли, выполняемые им в об-ве, предъявляют к его поведению несовместимые требования. Сглаживание этих противоречий в племенных об-вах осуществляется гл. обр. при помощи ритуала, и сам ритуал, выполняет прежде всего функцию нейтрализации возникающих в об-ве противоречий. "Объединяющая сила ритуальных символов" является в племенных об-вах осн. силой поддержания социального единства.
  В 1963 под руководством Г. был осуществлен крупный исследоват. проект по изучению индустриализо-
  152
  ванных сообществ Израиля (Bernstein Israel Research Project) - одно из первых в послевоенный период антропол. исследований совр. об-ва. Сам Г. обратился к изучению совр. об-ва лишь на закате своей карьеры, написав в соавторстве с М. Глакмен небольшую статью "О драме, играх и атлетич. состязаниях" (1977). Он опубликовал исследования систем родства и брака (1950), сплетен и скандалов (1963).
  Соч.: Rituals of Rebellion in South-East Africa. Manch., 1954; Custom and Conflict in Africa, Oxford, 111., 1955; Order and Rebellion in Tribal Africa. L., 1963; Politics, Law and Ritual in Tribal Society. Oxford, 1965; The Ideas in Barotse Jurisprudence. Manch., 1972.
  Лит.: Kuper A. Anthropologists and Anthropology: The British School 1922-1972. L" 1973; Firth R. Max Gluckman // Proceedings of the British Academy. 1975. Vol. 61.
  В.Г. Николаев
 
  ГОМБРИХ (Gombrich) Эрнст (р. 1909)
  - австро-англ. историк и теоретик искусства. Пересмотрел традиции венской школы искусствознания, а также иконологии, самобытно соединив их с методами психоанализа и общей теории зрительного восприятия.
  Учился в Венском ун-те у Ю. фон Шлоссера и Э. Леви, видных представителей вен. школы искусствознания, концентрировавшей свои интересы на изучении историко-обусловленной психологии худож. выражения. Испытал также влияние гештальтпсихологии. После прихода нацистов к власти Г. эмигрировал в Англию. В 1936-76 работал в Ин-те Варбурга в Лондоне, долгие годы занимая пост его директора.
  Этапный его труд - книга "Искусство и иллюзия" (1960); статьи аналогичного профиля были затем собраны в книге "Образ и глаз" (1982). Здесь Г. подвергает сомнению возможность постулирования неких идеальных, незыблемых, внеистор. принципов зрительного восприятия (т.е. принципов, на к-рых базировались воззрения А. Гильдебрандта и его последователей). Показывая, как человеч. глаз и вслед за ним суждения вкуса зависимы от разного рода иллюзий, визуальных обманок, т.н. "физиогноматич. ошибок" (когда мы интерпретируем выражение изображенного в картине лица в зависимости от собств. настроения и опыта), ученый стремится доказать, что зрительный опыт обусловлен прежде всего истор., а не физиол. условиями. Все, согласно Г., следует своим истор. смыслам, причем множественным.
  Переходя к тому, как находить эти смыслы, он критически оценивает расхожие стандарты иконологич. анализа. В них мы рискуем впасть а иную, т.н. "словарную ошибку", когда интерпретатор ищет какое-то единственное, определяющее значение худож. феномена и успокаивается, если ему кажется, что оно найдено. На деле же реальное семантич. поле многообразно, и только благодаря этому многообразию произведение и утверждает себя, включаясь в традицию; активнее всего нас учит этому культура Возрождения, где символ, - ренессансное понимание к-рого в равной мере восходит к идее гармонического согласия противоположностей в метафоре (по Аристотелю), и к идее их нарочитого контраста в символич. "неподобных подобиях" (по Дионисию Ареопагиту), - всегда так или иначе пребывал в состоянии многомерное™, нередко многомерности игровой. Семантико-стилистич. исследованиям Ренессанса, равно как и ренессансных традиций как таковых, посвящены его сб. статей "Норма и Форма" (1966), "Символич. образы" (1972), "Наследие Апеллеса" (1976).
  Начиная со статьи "Статус истории искусств: призыв к плюрализму" (1971) он все чаще переходит от собственно искусствознания к ретроспективным обзорам теорий культуры, подчеркивая насущную необходимость взаимодействия разл. методологий для нормальной жизни гуманитарных наук. Вопросам истории и теории искусствознания и культурологии посвящены его кн. "Искусство и ученость" (1957), "Размышления по поводу любимого конька вкупе с другими очерками теории искусства" (1963), "В поисках истории культуры" (1969), "Аби Варбург. Интеллектуальная биография" (1970), "Идеалы и идолы" (1979), "День памяти: толкователи нашей культурной традиции" (1984). Вновь обратился Г. к проблемам психологии творчества и визуального восприятия в кн. "Дух порядка. Исследование психологии декоративных искусств" (1979).
  Постулируя свое кредо историка и философа, Г. выражает симпатии антиисторицизму К. Поппера.
  Автор многих радиопередач об искусстве, а также однотомной всеобщей "Истории искусства" (1950), выдержавшей рекордное число переизданий, Г. всегда уделял внимание вопросам популяризации и в конечном счете - понимания. В полемике с А. Мальро (статья "А. Мальро и кризис экспрессионизма", 1954) он, - не соглашаясь с тем, что древние худож. традиции умирают, выражаясь впоследствии лишь в "мифе" или "воображаемом музее", - пишет: "Мы вполне можем вообразить себя внутри различных (старинных) стилей подобно тому, как мы адаптируемся к разным худож. техникам и разным знаковым системам". Помогая своим читателям постичь многообразие культур, традиций, он не делает различия между "высоким" и "низким" слоями культуры, широко вводя примеры из карикатуры, плаката, различных масс-медиальных сфер; тем самым его позиции сближаются с культурологич. навыками постмодернизма.
  Соч.: Means and Ends: Reflections on the History of Fresco Painting. L., 1976; The Story of Art. Oxford, 1978; Ideals and Idols: Essays on Values in History and in Art. Oxford, 1979; Tributes: Interpreters of our Cultural Tradition. Oxf., 1984; Symbolic Images: Studies in the Art of the Renaissance. Oxford, 1985; Meditations on a Hobby Horse and other Essays on the Theory of Arts. Oxf., 1985; Aby Warburg: An Intellectual Biography.
  153
  L., 1986; О задачах и границах иконологии // Сов. искусствознание. 1989. В. 25.
  Лит.: Гращенков В.Н. Эрнст Гомбрих- историк и теоретик искусства, исследователь и скептик. // Сов. искусствознание. В. 25. М., 1989.
  M.Н. Соколов
 
  ГОФФМАН (Goffman) Эрвинг (1922-1982)
  - амер. социолог. Родился в Канаде, в 1945 окончил ун-т Торонто, в 1949 Чикагский ун-т, где его учителями были У. Ллойд Уорнер и Э. Хьюз. В 1949-51 провел полевое исследование сообщества на одном из Шетландских островов, материалы к-рого легли в основу докт. дис. "Коммуникативное поведение в островном сообществе" (1953); ее основные идеи разработаны в его дальнейших исследованиях: взаимодействие лицом-к-лицу, способы поддержания, разрушения и восстановления публичного порядка во взаимодействии и т.д. В 1954-57 сотрудничал в Нац. Ин-те психич. здоровья; в 1955-56 исследовал в госпитале св. Елизаветы в Вашингтоне социальную организацию закрытого психиатрия, учреждения, общие особенности тотальных организаций и механизмы влияния организации на человеч. личность. По материалам исследования была написана книга "Приюты" (1961). В 1958-68 работал на ф-те социологии Калифорнийского ун-та в Беркли. В эти годы он издал ряд работ, посвященных анализу взаимодействия лицом-к-лицу и публичного порядка: "Представление себя в повседневной жизни" (1959), "Столкновения" (1961), "Поведение в обществ, местах" (1963), "Стигма" (1968). В 1968-82 - проф. социологии и социальной антропологии Пенсильван. ун-та. В 70-е гг. написал работы о ритуальных аспектах повседневного взаимодействия "Ритуал взаимодействия" (1972) и "Отношения на публике" (1971), а также методол. труд "Рамочный анализ" (1974). В 1981 избран президентом Амер. социол. ассоциации.
  Осн. темой исследований Г. было повседневное взаимодействие лицом-к-лицу, т.е. обыденное взаимодействие между людьми, находящимися в непосредств. физич. присутствии друг друга. Одной из важнейших его заслуг было то, что он показал фундаментальную упорядоченность привычных и незаметных форм повседневного человеч. поведения (передвижения людей по улицам, разговорных взаимодействий, приветствий и прощаний, проявления вежливости и тактичности, разрешения маленьких споров и неурядиц и т.п.). Он считал, что публичный порядок, поддерживаемый в таких простейших формах челов. поведения и взаимодействия, является базисным уровнем поддержания социального порядка и социальной солидарности и необходимым условием для всех более высоких уровней социального порядка (политического, экономического и т.д.). Г. рассмотрел различные механизмы поддержания публичного порядка: ритуал, игру, драму и т.д. Например, в работе "Представление себя в повседневной жизни" Г. развил "театр, метафору", рассмотрев действующих индивидов как актеров, играющих на сцене опр. роли в присутствии аудитории. Эта работа принесла ему славу основоположника концепции "социальной драматургии".
  Продолжая традиции исследования ритуала (Дюркгейм и Радклифф- Браун), Г. подверг исследованию небольшие межличностные ритуалы, локализованные в повседневных социальных взаимодействиях: приветствия и прощания, ритуальную организацию разговора, принесение извинений, праздничные встречи, предоставление небольших услуг незнакомцам и т.п. Разделив межличностные ритуалы на позитивные ("поддерживающие") и негативные ("исправительные"), он проанализировал ритуальные аспекты повседневных взаимодействий ("поддержание лица", уважительные манеры поведения, тактичность, вежливость). Используя оригинальные методол. модели, Г. продемонстрировал, что такие маленькие ритуалы имеют свою структуру, совершаются по опр. правилам, а также дают индивидам средства восстановления публичного порядка в случаях, когда он преднамеренно или непроизвольно нарушается.
  В работе "Приюты" Г. подробно проанализировал особенности социальной организации закрытых учреждений ("тотальных организаций"): тюрем, психиатрич. больниц, лепрозориев, армейских частей, монастырей, приютов для детей и престарелых и т.п. Особым предметом интереса Г. были механизмы трансформации челов. личности под воздействием таких организаций; он считал эти механизмы универсальным компонентом участия индивида в социальной структуре об-ва. Работа "Приюты" имела большой резонанс и наряду с другой работой "Стигма", в к-рой была развита теория "стигматизации", оказала содействие освобождению псевдобольных из психиатрич. учреждений.
  Работы Г. исключительно богаты по содержанию, отличаются междисциплинарным характером; они оказали серьезное влияние на антропологию, социологию, лингвистику, этологию, полит, науку, психологию, теорию коммуникаций, фольклористику и т.д.; пользовались огромной популярностью, выходили массовыми тиражами. В 80-е гг. началось серьезное теор. осмысление его наследия. Многие исследователи относят Г. к числу наиболее выдающихся социологов вт. пол. 20 в.
  Соч.: The Presentation of Self in Everyday Life. Garden City; N.Y., 1959; Asylums. Garden City; N.Y., 1961; Encounters. Indianapolis, 1961; Behaviour in Public Places. N.Y., 1963; Stigma. [Harmondsworth; Engl., 1968]; Relations in Public. N.Y., 1971; Interaction Ritual. L., 1972; Frame Analysis. N.Y., 1974; The Interaction Order // Amer. Sociological Review, Washington, 1983, vol. 48, N 1.
  Лит.: The View from Goffman. Ed. by J. Ditton. N.Y, 1980; Exploring the Interction Order. Ed. by P. Drew & A. Wooton. Camb., 1988; Erving Goffman's Sociology. Ed. by F.C. Waksler (Human Studies, vol. 12, N 1-2). Dordrecht;
  154
  Boston, 1988; Кравченко Е.И. Мужчина и женщина: взгляд сквозь рекламу: (Социологические мозаики Эрвина Гоффмана) // Социол. исследования. 1993. N 2; Кравченко Е.И. Социол. концепция Э. Гоффмана // Совр. амер. социология. М., 1994.
  В. Г. Николаев
 
  ГРЕВС Иван Михайлович (1860-1941)
  - историк, педагог, публицист, краевед. Учась на историко-филол. ф-те С.-Петербург, ун-та (1879-83), участвовал в "Ольденбургском кружке" (Ф.Ф. и С.Ф. Ольденбурги, В.И. Вернадский, Д.И. Шаховской и др.). Изучая историю рим. землевладения, подолгу работал в Италии и Париже, испытав влияние историка Н.Д. Фюстель-де-Куланжа. В дис. (опубл. в 1900) обосновывалась мысль, что Римская империя сохраняла прочность автономного дома - "ойкоса"; отвергалось представление о капиталистич. характере рим. хозяйствования. В 1890-х гг. Г. - один из самых популярных проф. Высших женских курсов (Бестужевских); с 1902 - в ун-те. Ученики (среди них Федотов, Карсавин, Анциферов) называли Г. padre (отцом) и мейстерзингером культуры. В 1917-18 Г. проявил себя как публицист. Приняв Февральскую революцию как ниспровержение всего устаревшего и давящего, он вместе с тем отмечал ее "разрушительную силу". Уйдя в 1923 из ун-та вследствие несогласия с возобладавшими установками М.Н. Покровского, Г. читал лекции об изучении жизни городов и архитектурных ансамблей. О совр. краеведах говорил: "Это подвижники: в старину спасали душу в монастырях, а теперь (ее) поддерживают краеведением". Написал книгу о Данте (не издана) и четыре работы о Тургеневе (две опубликованы). В 1934 продолжил работу в Ленингр. ун-те. В монографию "Тацит" Г. вложил плоды многолетних раздумий, в ее последней главе много личного (1946, нем. перевод 1952).
  Культура, по Г., - созидаемый "зиждительным трудом" людей "надорганический мир". Она включает в себя не только язык, знания, искусство, юрид. нормы, но также верования, нравы, очеловеченный быт; в ее составе и духовные начала, и "живая плоть". Свобода и культура были для Г. нераздельны. Культурные ценности "выбирают своим сосудом или седалищем лишь долго свивавшееся и насиженное гнездо". Их творцами являются "могущественные обществ, союзы", плоды деятельности к-рых неразрушимы. Образованные слои призваны просвещать народ и одновременно обогащаться его опытом. Г. отвергал гегельянскую схему однолинейного прогресса, рассматривал движение истории как всемирную драму "с ее подъемами и падениями... остановками и поворотами, с бесконечно сложным переплетением противоположностей", однако считал неизменным итогом этой драмы "нарастание культурных благ". Споря с Шпенглером, утверждал, что цивилизация - не упадок культуры, но ее высокая стадия. Сила "культурной подвижности" определяется обилием и содержательностью традиций ("хорошей истор. наследственностью") и одновременно - "энергией новых элементов движения". Сохранность созданного, по Г., обусловливает единство развития народов; стадии истории неразрывно связаны и переходят одна в другую. Социальные революции Г. считал крайней, вынужденной и весьма опасной мерой борьбы со злом. Хотя их рез-ты и могут оказываться благими, "революция сама по себе зло", ибо вера в "святое насилие" уводит от разумения "сложности... культуры и факторов прогресса".
  "Единственно настоящим" носителем культуры Г. считал "вдохновляемую творч. челов. личность". Свой метод изучения истории называл биографическим и настойчиво обращался к ярким, выдающимся личностям (Тацит, Гораций, Данте, Тургенев, Р. Роллан) как источнику познания челов. культуры. "Собирательными личностями" были для него эпоха (лицо ее культуры), край и город с их уникальными "биографиями", а также нация: путь человечества к единству лежит "через братство народов..., слившихся каждый в единую личность".
  Античные корни зап.-европ. истории и культуры Г. (в значит, мере вслед за Фюстель де Куланжем) рассматривал как сохранившие свою жизненность и в ср. века, и в Новое время. Он отвергал привычное резкое противопоставление ср.-вековья последующим эпохам и называл слово "Ренессанс" "кличкой"; не принимал взгляда, согласно к-рому ср.-век. культура создана герм. племенами, негативно оценивал роль последних (способствовали одичанию и возврату к варварству). В феодализме усматривал не только разобщение, но и традицию единства (имперская идея, вселенская церковь). Включение России в сферу зап.-европ. культуры Г. считал неоценимым благом, в то же время оспаривал западников как подражателей и максималистов.
  В русле культурологии Г. (помимо его прямых учеников) работали Арсеньев, Ухтомский, Золотарев, отчасти А.А. Мейер и М.М. Пришвин.
  Соч.: История ср. веков. Т. I. Вып. 1-3. СПб., 1892; Очерки из истории рим. землевладения. Т. I. СПб., 1899; История происхождения, развития и разложения феодализма в Зап. Европе. СПб., 1902-03; Науч. прогулки по истор. центрам Италии. М., 1903; Феодализм. СПб., 1903; Очерки флорентийской культуры // Научное слово. Кн. 4-5. М., 1903; Кн. 1, 7. М., 1905; Памяти Виктора Андреевича Фаусека. СПб., 1911; В годы юности. За культуру // Былое. Пг., 1918. № 12; Кн. 6, 1921, № 16; Тургенев и Италия: Культ.-истор. этюд. Л., 1925; Краеведение в совр. герм. школе. Л., 1926; Тацит. М.-Л., 1946; Моя первая встреча с Италией (осень и зима 1890-1891) //Россия и Италия. М., 1993.
  Лит.: Средневековый быт: Сб. ст., посвящ. И.М. Гревсу в сорокалетие его науч.-педагогич. деятельности. Л., 1925; Каганович Б.С. Гревс И.М. - историк средневековой городской культуры // Городская культура: средневековье и начало нового времени. Л., 1986; Он же. Люди и судьбы: Д.И. Шаховской, С.Ф. Ольден-
  155
  бург, В.И. Вернадский, И.М. Гревс по их переписке 1920-1930-х гг. // Звезда. 1992. N 5/6; Анциферов Н.П. Из дум о былом. М., 1992; Российская историч. мысль: Из эпистоляр. наследия Л.П. Карсавина: Письма И.М. Гревсу(1906-16): Публикация. М., 1994.
  И. В. Нестеров
 
  ГУМАНИТАРНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ
  - условное название направления в науке о культуре, по преимуществу занимающегося ценностно-смысловыми, "человековедч." аспектами. Г.к. принципиально близка другим гуманитарным дисциплинам, смежным с нею, искусствознанию и лит-ведению, лингвистике и семиотике, философии и истор. антропологии; она активно привлекает методы и принципы этих и иных гуманитарных наук, использует их достижения и рез-ты, интерпретируя и реинтерпретируя их, анализируя и обобщая, осмысляя и оценивая. Однако при этом Г.к. пребывая в смысловом пространстве гуманитаристики как таковой, не просто находится в одном ряду с перечисленными и иными гуманитарными дисциплинами как одна из них, но предстает как своеобр. "метанаука", обобщающая эмпирич. данные и теор. обобщения своих гуманитарных "контрагентов" и не сводимая к ним. Если культурология может быть квалифицирована как общенаучная дисциплина в системе культурологич. знания, то филология или история в этой системе предстают как частнонаучные подходы к культуре, взятой в отд. ее аспектах словесном, истор. или к.-л. ином.
  Это определяется самой широтой предмета культурологии, по сравнению с предметами ост. гуманитарных наук едва ли не безграничного: искусство и лит-ра, естеств. и искусств, языки, разл. рода знаковые системы и модели, филос. и истор. концепции, теории, ме-тодол. штудии - все это включается в представление о культуре независимо от того, какая при этом имеется в виду истор. эпоха, в рамках какой филос. или научной традиции трактуется понятие культуры, к каким дефинициям прибегает в саморефлексии. В любом случае культура - это и искусство, и наука, и философия, а также религия, мифология, эзотерика, бытовая повседневность, полит, доктрины, житейское поведение людей и т.д. и т.п. до бесконечности. Фактически все, с чем имеет дело человек с тех пор, как он осознал себя человеком, это культура; это - освоенный человеком, в той или иной мере им "очеловеченный" (даже когда речь идет о самой жестокой, подчас демонстративной бесчеловечности, выработанной средствами культуры!), в тех или иных параметрах значимый для него ценностно-смысловой мир.
  Не само человеч. поведение, бесконечно и непредсказуемо разнообразное, но его исторически и национально опр. нормы, идеалы, типол. модели; не сам по себе быт с его рутинными и неодухотворенными формами повседневного бытия, но типол. модели повседневности, образы бытийственности, ценности человеч. обихода; не политика как совокупность противоречивых действий классов и партий, правительств и гос. учреждений, отд. политиков и человеч. масс, но виртуальная реальность полит, топологии - вот что имеется в виду, когда мы включаем в культуру явления, относящиеся к социальной реальности: нас интересует не реальность социума как таковая, а его гуманитарное, ценностно-смысловое "измерение" и истолкование. В этом смысле нет существ, различий, напр., между лит-рой пушкинской эпохи и поведением "декабриста в повседневной жизни", изученным Лотманом; между интеллигентским богоискательством в рус. культуре серебряного века и символистским пониманием революции как грядущего Возмездия и Искупления (в творчестве Мережковского и Вяч. Иванова, Блока и А. Белого); между сталинской архитектурой и полит, пирамидой тоталитарного об-ва и т.п., - во всех этих случаях мы имеем дело со смысловыми структурами, принадлежащими культуре, в данном случае не различающей в себе духовное и материальное начала (а не той или иной социальной реальности в ее материальном воплощении). И Г.к. изучает именно эти универсальные смысловые структуры: преодолевая дисциплинарные барьеры и методол. ограничения. В этом смысле Г.к. принципиально междисциплинарна и обобщенна, представляя собой сознат. теоретико-методол. синтез разных конкретнонаучных гуманитарных дисциплин.
  Разумеется, не одна только Г.к. обладает междисциплинарным общенаучным статусом в совр. гуманитарном знании. Вполне можно представить иную схему иерархии гуманитарных дисциплин: в роли "метазнания" может выступать, напр., история, семиотика, философия, антропология: и в этом случае все иные науки, в т.ч. и культурология, могут быть подчинены соответствующему дискурсу и выполнять частнонаучную функцию по отношению к той или иной метанауке. Так, история культуры в системе истор. наук может выступать наряду с социальной и полит, историей, истор. антропологией, методологией истории, историей истор. науки, археологией и археографией, источниковедением и др., в т.ч. вспомогат. истор. дисциплинами. В системе филос. знания философия культуры может сосуществовать с философией познания, философия истории с историей философии, философия природы с социальной философией и филос. антропологией.
  В зависимости от того или иного дискурса сама система гуманитарного знания способна перестраиваться, поворачиваясь к исследователю или потребителю разными своими сторонами, аспектами, ракурсами - филос., истор., психол., социол., политол., семиотическим. Один из таких "срезов" гуманитарного знания - культурологический, обретающий со временем все большую актуальность и значимость. В отличие от более прикладных социол. и политол. "срезов" гуманитарного знания, характеризующихся своей практической направленностью и реальным "выходом" в социальную реальность, культурология занимается ценностно-смысловым аспектом всех явлений действительности, коллективного или индивидуального сознания, творче-
  156
  ства в любых сферах человеч. деятельности. В этом отношении культурологич. подход принципиально близок филос. (в т.ч. эпистемологич., онтологич., философско-эстетич., философско-этич., историко-филос. и т.п.), психол. и семиотическому.
  Однако культурология, обращаясь к всеобщему, не абстрагируется, как философия, от конкр. форм культуры научных и худож., филос. и бытовых, но, напротив, связывает свои обобщения с их своеобразием национально-этнич., религиозно-конфессиональным и региональным, истор., социально-групповым (реже индивидуально-личностным); не унифицирует любые знаковые системы в плане механизмов коммуникативных процессов, как семиотика; не рассматривает человека и его деятельность с т.зр. лежащих в их основании универсальных психич. процессов, сознаваемых или неосознаваемых, как психология. Даже обращаясь к соответствующим гуманитарным подходам филос., семиотич., психологическому, культуролог в рамках философии культуры, семиотики культуры, психологии культуры изучает культуру с филос., семиотич. или психол. т.зр., тем самым ограничивая в опр. смысле предмет своего рассмотрения (в других отношениях весьма широкий, а подчас и безграничный).
  В системе культурологич. дисциплин Г.к. также занимает свое особое место. Она отличается, с одной стороны, от социальной культурологии; с другой, от исторической в содержат, плане; и от теории культуры, с одной стороны, и прикладной культурологии, с другой, в методол. плане. Социальная культурология в системе культурологич. знания аналогична социологии культуры в системе социол. знания с той разницей, что социальная культурология сосредоточена на социальном (социально-филос.) объяснении явлений и процессов культуры, а социология культуры как разновидность социологии занимается приложением общесоциол. законов к области культурных феноменов. Истор. культурология в системе наук о культуре во многом аналогична истории культуры в системе истор. наук с той разницей, что истор. культурология - сост. часть знания о культуре и ее истор. функционировании и развитии, а история культуры - часть истор. знания, специально посвященного сфере культуры, отеч. или мировой. По сравнению с названными дисциплинами Г.к. специализируется не на социальной или истор. проблематике культуры, но на общегуманитарных аспектах культуры, связанных с ее многообр. ценностно-смысловым содержанием (включая его социальные и истор. характеристики наряду с культурфилос., психолого-эвристич., лингво-семиотич., художественно-эстетическими и др.). Поэтому для нее характерен комплексный, принципиально многомерный подход к феноменам культуры, редко применяемый в социальной или истор. культурологии.
  С методол. т.зр., Г.к. тяготеет не столько к построению теор. моделей культуры или рефлексии методов и принципов культурологич. анализа, как теория культуры, не столько к приложению культурологич. теорий и методол. положений к конкр. культурной практике современности (работе творч. организаций, музеев, выставок, культурно-просветит. учреждений, клубов и т.п.), как прикладная культурология, сколько к интерпретации и оценке самих текстов культуры. Тексты культуры, к-рыми оперирует Г.к., могут быть самыми разными: это и произведения лит-ры или искусства, и филос. или публицистич. сочинения, и социально-полит. стратегии, проекты, истор. сценарии, модели поведения, механизмы порождения тех или иных культурных явлений, нац. образы и картины мира, город как текст и т.п. Интерпретация этих текстов может быть сравнительно-истор. и типол., морфологич. и структурно-семиотической; важно подчеркнуть, что все сопрягаемые здесь тексты культуры в принципе сопоставимы, а подчас и изоморфны как смысловые структуры и как компоненты гуманитарного знания. Г.к. рассматривает культуру вообще во всех ее аспектах и проявлениях как сложный, многомерный текст и применяет к его анализу и интерпретации методы и принципы, выработанные всеми гуманитарными науками, общими и частными, изучающими тексты. Однако при этом любые интерпретации текстов культуры, с т.зр. Г.к., являются равноправными с ними текстами культуры; источники семантически сближаются или даже идентифицируются с их первичными, вторичными и пр. интерпретациями и оценками; массив материальных предметов культуры неотделим от их интерпретативной "оболочки", того ценностно-смыслового "ореола", к-рый постепенно "окутывает" эти предметы в процессе их истор. бытования и функционирования.
  С т.зр. Г.к., принципиально меняется представления о верифицируемости феноменов культуры. В самом деле, рассмотрение культуры как единого сложно организованного текста приводит к тому, что в одном смысловом пространстве соединяются тексты научные и худож., полит, и религ., филос. и бытовые, представляющие в совокупности одну культурно-истор. эпоху или разл. эпохи,одну нац. культуру или разл. культуры, типологически близкие или контрастные, смежные или удаленные, одну философско-познават. традицию или традиции разные, даже взаимоисключающие. Подобная пестрота, мозаичность, нередко сознат. эклектизм соединяемых при анализе и интерпретации текстов культуры делает проблему верификации культурных феноменов, как и соблюдение принципов научности культурологич. анализа трудно решаемыми, а иногда и вообще лишает их смысла.
  Это ставит Г.к. в особое положение среди других гуманитарных наук: фальсифицир. истор. источники и документы, ошибочные научные теории и вненаучные аргументы, утопич. доктрины и проекты, дискредитировавшие себя филос. модели и концепции, мифол. и религиозно-мистич. представления, предсказания, прогнозы, псевдо-худож. произведения и идеол. предписания офиц. культуры, заблуждения и обман, нормативные или эпатирующие суждения культурных и обществ. деятелей - все это является безусловными истор. фак-
  157
  тами культуры, а значит, становится материалом для анализа и интерпретации Г. к. независимо от того, в какой степени они соответствуют критериям "истинного / ложного", "сущего / должного", "необходимого / возможного" и т.д. Любые оценочные суждения подобного рода в Г.к. оказываются релятивными и условными; их значимость определяется смысловым или истор. контекстом, вне к-рого дефиниции этого рода лишь выявляют мировоззренч. (филос., полит., религ., идеол. и пр.) ограниченность или ангажированность исследователя.
  Утрачивают смысл в Г.к. и различения совр. и исторического: в сознании исследователя или его адресата могут совмещаться и сравниваться разновременные явления культуры, культурологи ч. концепции и модели, далеко отстоящие друг от друга произведения искусства, науки, философии, обществ, мысли; при этом они могут быть соотнесены между собой как звенья одной традиции или сходные между собой "узлы" циклич. развития истории культуры, или типологически родств. феномены разл. в национально-этнич., истор. и т.п. отношениях культур. Современность может осмысляться не только как следствие и рез-т опр. истор. тенденций (как в истор. культурологии), но и как предпосылка "гуманитарно-археол.", ретроспективного анализа истории культуры. Аналогичным образом обстоит дело и с соотношением социального и культурного: если в социальной культурологии, как правило, социальное первично, а культурное вторично и последней объяснительной теорией культуры оказывается социология, то Г.к. объясняет социодинамику культуры двойственно: и социальные, и культурные факторы могут быть как первичными, так и вторичными; далее, социальные процессы и явления могут иметь культурологич. объяснение, в то время как культурные явления и процессы должны быть осмыслены прежде всего в русле имманентных, собственно культурологич. закономерностей.
  Рассмотрение культуры с позиций Г.к. предполагает выявление движущих ее обществ, факторов, осмысление социокультурных механизмов и одновременно культурной семантики (значений, смыслов и мотивов) социальной деятельности, анализ ценностей, норм и традиций, регулирующих отношения и процессы в об-ве и обеспечивающих его целостность. Если социальная культурология делает упор на социально-генетич. аспекты культурных явлений и процессов, в Г.к. преобладающим оказывается акцент на значениях, ценностях и нормах, а социально-генетич. аспекты исследования культуры уходят на второй план.
  Совр. гуманитарные исследования (особенно в области истории рус. и мировой культуры) стимулировали развитие и распространение новых методол. подходов к изучению культуры. Сегодня стала очевидной относительность различения материальных и духовных, социальных и культурных, экон. и идеол. факторов истор. процесса, условность определения первичных (порождающих) и вторичных (производных) компонентов истор. развития. Сами истор. и теор. концепции, как оказалось, находятся в зависимости от методол. установок и гипотез исследователей, будучи прежде всего рез-том соответствующей культурной интерпретации (а значит, и верификации) событий, фактов, документальных и иных источников, а не их непосредств. следствием. В свою очередь, события и факты, а тем более источники предстали во многих случаях как уже интерпретированные, т.е. имплицитно включающие в себя оценочность, субъективные преобразования исходного материала (его домысливание, реконструкцию, деконструкцию, разл. проекции теории в практику и наоборот, смещение соотносимых масштабов, внесение дополнит. смысловых акцентов и т.п.). Сама история предстала как феномен культуры.
  Если взглянуть на социальную историю с т.зр. гуманитарной, становится очевидно, что во многих конкр. случаях не лит. или худож. произведения, не филос. или религ. идеи, не политико-идеол. доктрины или социальные теории следовали за событиями социально-полит. или экономическими, выражая их или иллюстрируя, но совсем напротив: культурные явления по своим идеям, пафосу, образным смыслам предшествовали экономике, социальным преобразованиям и полит, решениям, предвосхищали их, подготавливали обществ. мнение к их практич. реализации, к их осуществлению в материальной форме. В самом деле, освободит, или иные радикальные идеи, возникая в творч. воображении представителей культурной элиты в образной или теор. форме, постепенно, через журналистику, книги, худож. или научные, филос. или религ. сооб-ва, полит. партии и движения и т.п., проникают в более широкие слои реципиентов, материализуются в практич. деятельности людей в политике и экономике, когда для этого складываются объективно-истор. условия или когда такие условия моделируются субъективно, напр., средствами насилия или монополизированной гос-вом пропаганды. Лит-ра и философия, искусство и общественно-полит. мысль, научные теории и религ. учения, как правило, интенционально опережают жизнь, а затем ведут ее в том или ином направлении, побуждают к развитию в духе порождаемых ими идеалов и теорий, стимулируют те или иные тенденции социально-истор. процесса. В свою очередь, произошедшие в об-ве социальные изменения порождают соответствующий гуманитарный "ответ" культуры - созвучный, контрапунктирующий или перечащий. Показательны в этом отношении культурологич. концепции Р. Вагнера, Ницше, Чернышевского, Вл. Соловьева, Плеханова, Бердяева, Богданова, Камю, Сартра, Адорно, Маркузе и др.
  В не меньшей степени культурно и гуманитарно обусловлены охранительно-консервативные тенденции в обществ. жизни, по определению связанные с традицией, с устоявшимися нормативами и системами ценностей, с искусственным "удержанием" социальной истории в рамках, освященных культурной историей. Характерны здесь фигуры Ж. де Местра, А. Хомякова, М. Каткова, К. Леон-тьева, Н. Данилевского, К. Победоносцева, Шпенглера, В. Розанова, Н. Трубецкого, Сталина.
  158
  Показательна и апелляция в культурно-идеол. спорах к социальной действительности, к "правде жизни". В этом случае сама "социальная действительность" выступает гуманитарно преломленной как знак или совокупность культурных значений, как особая смысловая структура, отражающая эталонные представления актуальной культуры о действительности должной или желаемой, критически отвергаемой или апологетизируемой, нормативной, с т.зр. обыденного сознания, или чрезвычайной, т.е. сама является феноменом культуры культурно-исторически обусловленным, релятивным; она обладает, как правило, субъективно интерпретируемым, переменным смыслом и в то же время очевидной интерсубъективностью. Характерный пример - трактовка социальной действительности рус. "реальной критикой", поздним Белинским, Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым, чрезвычайно предвзятая и далекая от реальности.
  Для того, чтобы в гуманитарном исследовании минимизировать последствия теоретико-методол. и ценностно-смысловой (шире вообще социокультурной) заданности, а также рефлективной экспансии, необходимо отрешиться от "монистич. взгляда на историю" (во всевозможных его семантич. вариантах материалистич. и идеалистич., объективистском и субъективистском, марксистском и клерикальном, социоцентристском или культуроцентристском и т.д.). Однозначности и однолинейности истор. познания в этом случае будет противостоять заведомо плюралистич., многомерная гуманитарная картина истории, складывающаяся из нескольких, а подчас и множества возможных интерпретаций истор. процесса (в том числе полярных по своему смыслу, взаимоисключающих по идейной направленности). Особенно важно и показательно столкновение именно противоположных интерпретаций одних и тех же фактов, событий, процессов, когда обостряется выраженный в их соотнесенности конфликт интерпретаций, к-рый наглядно демонстрирует самый механизм динамики культуры, ведущее смысловое противоречие культурной эпохи (если противоречащие друг другу концепции порождены одним временем) или разных культурных эпох (если в конфликте интерпретаций заключено противоборство старого и нового в истории культуры).
  Все многообразие концепций, интерпретаций и оценок, порожденных одной и той же культурной эпохой (или разл. эпохами, встретившимися на истор. переломе), может быть объяснено культурно-исторически и феноменологически. Каждое социокультурное явление обретает свой внутр. смысл, будучи поставлено в тот или иной семантич. контекст, к-рый может быть произвольным, субъективным или объективным, подготовленным опр. социокультурными процессами. Культурно-истор. контекст объективно складывается как целое из таких ценностно-смысловых элементов (разл. текстов), к-рые могли существовать прежде данного контекстуального синтеза, но не позже (в противном случае мы имеем дело с более или менее осознанной смысловой модернизацией культурного единства). Подобная субъективная модернизация культуры прошлого, демонстративно апеллирующая к обратимости культурного времени, может быть в процессе рефлексии культуры (и в худож. творчестве, и при научном изучении культуры) адекватно понятна и объяснена как разновидность гуманитарного (в том числе и худож.) мысленного эксперимента над конкретно-истор. культурным материалом, как творч. пересоздание реальности в воображении, как смысловая модификация культурного текста под влиянием изменчивой контекстуальное™ и т.п. Впрочем, в культуре постмодерна конфликт интерпретаций и нарочитая модернизация культуры прошлого, как любая игра с культурным материалом, могут вообще не нуждаться в объяснении или оправдании, являясь частью культурного замысла, творческой интенцией, конструктивным элементом противоречивого целого.
  Лит.: Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970; Он же. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн. Т. 1: Статьи по семиотике и типологии культуры. 1992; Он же. Внутри мыслящих миров: Человек - текст - семиосфера - история. М., 1996; Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; М., 1995; Он же. Философия. Мифология. Культура. М., 1991; Иванов Вяч.Вс. Чет и нечет: Ассиметрия мозга и знаковых систем. М.. 1978; Интерпретация как истори-ко-научная и методологическая проблема / Под ред. В.П. Горана. Новосибирск, 1986; Культура, человек и картина мира / Под ред. А. И. Арнольдова и В.А. Круг-ликова. М.. 1987; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986; Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Общ. вопросы. М.. 1988; Гадамер Г.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988; Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М., 1991; Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989; Текст как явление культуры / Антипов Г.А., Донских О.А., Марковина И.Ю., Сорокин Ю.А. Новосибирск, 1989; Барт Р. Избр. работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989; Он же. Мифологии. М., 1996; Он же. Смысл истории. М., 1990; Шпет Г.Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст: Литературно-теоретические исследования. 1989, 1990, 1991, 1992 / Отв. ред. А.В. Михайлов. М., 1989-1993; Он же. Явление и смысл. Томск, 1996; Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 1991; Бердяев Н.А. Истоки и смысл рус. коммунизма. М., 1990; Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991; Хейзинга И. Homo Ludens в тени завтрашнего дня.М., 1992; Шпен-глер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. М., 1993. Т. I: Гештальт и действительность; Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа "Анналов". М., 1993; Гудков Л.Д. Метафора и рациональность как проблема социальной эпистемологии. М., 1994; Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. СПб., 1994; Качанов Ю. Политическая топология: структурирование политической действительности. М., 1995; Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исслед. в обл. мифопоэтического. Избранное. М., 1995;
  159
  Успенский Б.А. Ибранные труды: В 3 т. М., 1996-97; Он же. Семиотика искусства. М.. 1995; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995; Бодрийяр Ж. Система вещей. М., 1995; Рикёр П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995; Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996; Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997.
  И. В. Кондаков
 
  ГУМИЛЕВ Лев Николаевич (1912-1992)
  - историк культуры, этнограф. Род. в семье Н.С. Гумилева и А.А. Ахматовой. Расстрел в 1921 отца и постоянное преследование властями матери сказались на жизненном пути Г. В 1936-56 его четырежды арестовывали и трижды давали тюремные сроки. После второго освобождения Г. (1943) отправляется добровольцем на фронт и доходит до Берлина. Начиная с 30-х гг. - времени учебы в Ленинград. ун-те - Г. проявляет интерес к народам Центр. Азии, в особенности к кочевым, к-рый в дальнейшем приводит ученого к специальному исследованию их истории и культуры.
  Гл. идей Г. является теория пассионарности. Основные ее положения были сформулированы в марте 1939 в тюремном заключении. По собств. признанию автора, на разработку его концепции особое влияние оказали идеи Г. Вернадского, евразийцев и автора теории системного подхода Л. фон Берталанфи. По всей видимости, в этот ряд следует поставить и нем. антропогеографа Ратцеля, предложившего исследовать культуру как феномен, возникающий на стыке географии и истории, а также Фрейда с его учением о бессознательном и представлением о культуре как рез-те сублимации либидо, что, вероятно, сказалось на разработке Г. теории пассионарности.
  Культурологич. концепция Г. отрицает цикличность. По его мнению, культура развивается импульсивно и состоит из "концов и начал". Одни культуры служат основой для других, но ни о какой преемственности не может быть и речи. Динамика развития культуры проходит, согласно его теории пассионарности, ряд закономерных фаз от негэнтропийного толчка до финальной энтропийной фазы гомеостаза.
  Под культурой Г. понимает совокупность материального производства и традиций. Фиксировать момент, а тем более процесс зарождения культур невозможно. Определению поддается лишь фаза становления, к-рая обладает вполне опр. признаками. Предыдущая фаза, т.е. собственно кулыпурогенез, является инкубационной по отношению к становлению. Но именно в этот период складывается смысл и направленность культуры, зарождаются ее стереотипы, накладывающие отпечаток на все последующее развитие культуры, вплоть до ее исчезновения.
  Исследуя проблему происхождения культуры, Г. принимает концепцию С. Лема, согласно к-рой в куль-турогенезе, наряду с факторами физич., биол., социального и технико-эконом. характера участвуют и "чисто культурная вариация", связанная с возможностью выбора тех или иных решений. Для реализации выбора необходима "энергия, преломленная через психофизиологию особи, т.е. пассионарность". Т.о. пассионар-ность понимается Г., как основа любой культуры, в то время как факторы Лема определяют конкр. характер и смысл культуры.
  Фазе культурогенеза не свойственно создание оригинального искусства, т.к. все силы молодого этноса, носителя нарождающейся культуры, затрачиваются на развитие хозяйства, войну и организацию общественного строя. Искусство в этом случае либо продолжает культурные традиции предшествующей эпохи, либо заимствует элементы чужой культуры, что определяется этнопсихол. симпатией носителей одной культуры к другой, называемой Г. комплементарностью. Напр., скиф. культура оказала сильное воздействие на своих завоевателей юечжей (согдов) и соседей-хуннов, культура к-рых также восходит к андроновской культуре II тысячелетия до н.э.
  Появление новой культуры инициируется мощным всплеском пассионарного напряжения. Это приводит либо к поглощению ряда сопредельных культур, либо к расширению ареала за счет неокультуренных территорий, либо к сочетанию обоих процессов. Несмотря на то что культурогенез находится в прямой зависимости от пассионарности, ее избыток отрицательно влияет на последующее развитие культуры, т.к. в этом случае пассионарное сверхнапряжение направляется на саморазрушение. Поэтому лишь расширение ареала приводит к снижению уровня пассионарности до оптимума, когда становится возможной продуктивная деятельность и "кристаллизуется культура того или иного этноса".
  Связывая культуру с жизнедеятельностью людей, Г. считает ее одним из свойств этноса и, в силу этого, различает культуру возможных этнич. объединений: консорций, конвиксий, субэтносов, этносов, суперэтносов. Объединяющим моментом является наличие этнокультурных доминант, словесных выражений тех или иных идеалов, к-рые в каждом случае имеют одинаковые значения и сходную смысловую динамику, определяемые ритмом культуры. Сходство ритмич. рисунка всех чело-веч. объединений в рамках этноса и суперэтноса приводит к культурному противопоставлению прочим группировкам на уровне "свой - чужой" и определяет отношение "мы - они".
  Этнокультурный ритм не является врожденным; что это свойство этнич. коллектива, а не особи. Ритм культуры задается конкр. этнической группировкой, представляющей собой пассионарное поле одного ритма, к-рое отличает ее от других этнич. объединений.
  В свою очередь, ритмич. рисунок той или иной культуры определяется истор. фактором - предшествующими культурными традициями и геогр. фактором - вмещающим ландшафтом, т.е. местом, где зародилась культура. Особое внимание Г. уделяет геогр. фактору: однородный ландшафтный ареал препятствует быстро-
  160
  му развитию культуры, но тем самым и стабилизирует культуру обитающих в нем этносов. Разнородный вмещающий ландшафт способствует возникновению процессов культурогенеза, а также стимулирует изменения, ведущие к смене культур.
  Одним из вариантов появления разнородных ландшафтов Г., по-видимому, считает его целенаправленное антропогенное изменение. Признавая, что культуры народов, активно преобразующих природу, развиваются более динамично, он не считает носителей экстенсивных культур примитивными и малоразвитыми (сюда он относит греков, арабов, центрально-азиат. кочевников). Классифицируя культуры по способу их взаимодействия с природой, Г.выделяет два типа: 1) приспособление к природным условиям; 2) изменение природных условий. Рассматривая второй тип, Г. утверждает, что радикальное изменение природных условий возможно лишь однажды за все время существования культуры. Вторичное изменение обязательно приведет к смене культурного типа, т.к. осн. назначение культуры - консервация представлений опр. народа о его взаимоотношениях с природой. Культура представляет собой достаточно жесткую замкнутую систему, неспособную к самостоят, развитию, т.к. она лежит за пределами природного саморазвития и является делом человеч. рук. Поэтому культура может либо сохраняться, либо разрушаться.
  Время существования культур Г. связывает с продолжительностью пассионарного напряжения от толчка до рассеивания пассионарной энергии у этноса - носителя культуры. В среднем это время составляет 1500 лет. Так, согласно расчетам Г., вост.-славянская древнерус. культура существовала в 1-15 вв., а выделившаяся из нее около 1200 года российская культура к сегодняшнему дню насчитывает 800 лет.
  Соч.: Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990; М., 1994; Этносфера: История людей и история природы. М., 1993; Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М., 1993; Из истории Евразии. М., 1993; Древние тюрки. М., 1993. Сочинения. М., 1994; От Руси к России: очерки этнич. истории. М., 1994; Конец и вновь начало. М., 1994; Черная легенда: друзья и недруги Великой степи. М., 1994; Древний Тибет. М., 1996.
  А. В. Шабага
 
  ГУССЕРЛЬ (HusserI) Эдмунд (1856-1938)
  - нем. философ, создатель феноменологич. направления. Изучал математику и астрономию в ун-те Лейпцига в 1876-78, слушал Вучдта, основавшего в Лейпциге первый ин-т эксперимент, психологии. В ун-те Берлина в 1878-81 специализировался по математике, защитив в 1882 в Вене дис. на тему "К теории вариативных исчислений". В 1883 вернулся в Берлин, где стал ассистентом Вайерштрасса. В 1884-86, вновь в Вене, посещает лекции Фр. Брентано, под сильное влияние к-рого вскоре попадает и решает всецело посвятить себя философии. От занятий математикой Г. переходит к выяснению значения осн. математич. понятий и теор. основ математики. Плодом исследований Г. в этой области становится га-билитация ("О понятии числа" VI. 1887, Галле) под руководством К. Штумпфа; опубликованная в 1891 под названием "Философия арифметики" диссертация была подвергнута резкой критике Г. Фреге. Гл. возражение вызвала идея принципиального отличия логич. и математич. понятий от психол. актов, в к-рых они могут появляться (у Г. понятие числа, напр., должно быть определено в процессе рассмотрения деятельности счета). Обвинение в смешении психологии и логики оказалось важным в развитии взглядов Г. Обещанный второй том "Философии математики" так и не вышел. Зато в 1900-01 вышли два тома "Логич. исследований", заявив феноменологию Г. как новый радикальный стиль философствования. Первый том ("Пролегомены к чистой логике") посвящен критике взглядов, лежащих ранее в основе собств. воззрений Г., обозначенных теперь как "психологизм". Основания логики и математики не могут быть найдены в психологии, ибо психология - эмпирич. наука, тогда как логика и математика априорны. Априорной наукой является также и философия, к-рая должна заниматься рац. понятиями и общезначимой истиной. В первом издании "Логич. исследований" феноменология была еще определена как "дескриптивная психология". Впоследствии Г. осознал, что использование термина "психология" приводит к непониманию целей и специфики его замысла. Вплоть до 20-х гг. он избегает использования термина "психология" для определения своей программы, но продолжает считать феноменологию дескриптивной (описат.) наукой, что, по его мнению, сущностно отличает метод феноменологии от установившейся практики построения философии как аксиоматич. дисциплины, т.е. выведения истинного из предыдущих утверждений, вместо рассмотрения мира таким, "каким он является". Так, описательность стала важной характеристикой беспредпосылочного знания. Важно то, что в призыве "назад к самим вещам", выражающем гуссерлевскую установку, "вещи" есть то, что феноменология обнаруживает в их принципиальной общности в актах познания, а не во внешнем мире. Второй том "Логич. исследований", содержащий шесть относительно самостоят, разделов, посвящен важным логич. понятиям и проблемам: "выражение", "значение" (I Иссл.) и т.д. Там же (V Иссл.) Г. впервые в своих трудах обратился к исследованию проблемы Интенциональности. Вслед за Брентано он полагал, что все ментальные акты обладают интенциональным характером. Подлинное описание акта сознания не включает экзистенцию или истинность объекта Интенциональности. Пытаясь преодолеть особенность мышления, заключающуюся в неминуемом наличии в представлении также и представляемого, отказался считать представление основой всех вообще психич. актов. Пятое логич. исследование второго тома дает дескрипцию нескольких элементов интенциональных актов. Одним из наиболее важных текстов мыслителя являют -
  161
  ся лекции "К феноменологии внутр. сознания времени" (1905, изд. в 1928), где Г. старался выявить сознание как само себя конституирующее в потоке времени. "Логич. исследованиями" были начаты поиски непоколебимого основания научного знания. В статье "Философия как строгая наука" (1911) Г. развил свое понимание философии, критикуя "натурализм" и "историзм", как убеждение в релятивности всех истин философии по отношению к той или иной эпохе. Эта вторая линия критики была направлена в адрес Дилыпея. В этой статье развивается понимание философии как науки абсолютной и априорной. Проблему различения описаний феноменологических и обычных психологических Г. преодолевает, выдвигая идею "трансцендентально-феноменологич. редукции" в опубликованной лишь посмертно серии лекций "Идея феноменологии" (1907). В напечатанных при жизни работах редукция впервые появляется в "Идеях к чистой феноменологии и феноменологич. философии. Кн. I" (1913). Здесь и далее трансцендентально-феноменологич. редукция выступает в качестве методол. механизма, необходимого для феноменологич. анализа. Она является переходом от обыденной установки по отношению к миру к рефлектированной. Природа этой процедуры остается одной из актуальных проблем феноменологии Г. При осуществлении редукции мы открываем то, что Г. называет "трансцендентальным Эго", или "чистым сознанием", для к-рого все существующее является объектом. Все, что есть в мире, является объектом нашего сознания, представляющего собой совокупность "чистых сущностей", или "эйдосов". Задача феноменологии - описание работы такого чистого сознания. Феноменология теперь характеризуется как исследование и описание области бытия, к-рой ранее в философии уделялось меньше внимания и к-рая является абсолютным основанием опытного (т.е. познаваемого) мира, недоступного эмпирич. созерцанию, но раскрываемому только феноменологич. описанием и "эйдетической редукцией". Поскольку существование трансцендентального Эго несомненно, его открытие важно как для того, чтобы развести феноменологию и эмпирич. науки, так и для того, чтобы найти архимедову точку для начала исследований. В Геттингене Г. преподает с 1901 по 1916, первая книга "Идей" - последнее важное событие этого периода. В 1916-29 Г. преподавал во Фрейбурге, где провел остаток своей жизни. В "Формальной и трансцендентальной логике" (1929) трансцендентальное Эго по-прежнему полагается абсолютным, а все другие вещи определяются в отношении к нему. Примерно в то же время Г. начинает разрабатывать проблематику интерсубъективности ("Картезианские медитации", 1931). В лекциях, прочитанных в 1935 (опубл. в Белграде в 1936) - "Кризис европ. наук и трансцендентальная феноменология" - уже развернуто представлена т.зр., согласно к-рой "трансцендентальное Эго" теряет абсолютный характер, становясь коррелятивным миру. Мир соотнесен в "Кризисе" не с трансцендентальным индивидуумом, но с интерсубъективным сооб-вом индивидуумов, феноменология занимается теперь не описанием отд. региона бытия, но осмыслением и экспликацией путей становления коллективного опыта. Феноменология становится отличимой от других наук не благодаря особому ее предмету, но лишь тем, что рассматривает мир особым, рефлективным образом, и исследует не "данности", но условия когерентности и адекватности познания. С феноменологией Г. произошло и еще одно изменение. Если вначале она должна была обеспечить основание научного познания (в широчайшем смысле), то в 30-х гг. он начинает проводить жесткое различение между "миром", в к-ром мы живем, и миром, к-рый может стать объектом науки. Понимание научного познания возможно лишь на основе понимания "жизненного мира". Поскольку изначально задачей феноменологии было дать основоположение всей системе знания, деятельность Г. была в значит, степени ориентирована на создание феноменологии как феноменологич. сооб-ва, что ему в большой мере удалось. Наследие Г. огромно по масштабности исследоват. программы и по проделанной работе. При жизни им было опубликовано 8 книг и больших статей, его же рукописный архив насчитывает более 45 тыс. стеногр. страниц (см. Жизненный мир).
  Соч.: Husserliana: Gesammelte Werke. Bd. 1-29. Haag, 1950-93; Собр. соч. М., 1994. Т. I: Феноменология внутреннего сознания времени. М., 1994; Логич. исследования. Т. 1,ч. 1: Пролегомены к чистой логике. СПб., 1909; Кризис европ. человечества и философия // ВФ. 1986. № 3; Логич. исследования. Т. 2, ч. 1: Исследования по феноменологии и теории познания. Исследование V: Об интенциональных переживаниях и их "содержаниях" // Проблемы онтологии в совр. бурж. философии. Рига, 1988; Идея феноменологии // Ступени. 1991. №3; 1992, № 2; Амстердамские доклады // Логос. 1992. N 3; 1994. № 5; Феноменология: Ст. в Британской энцикл. //Логос. 1991. Вып. I; Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология: Гл. из кн. // ВФ. 1992. № 7; Философия как строгая наука. Ново-черкасск, 1994.
  Лит.: Шестов Л. Памяти великого философа (Эдмунд Гуссерль) // ВФ. 1989. № 1; Гайденко П.П. Научная рациональность и философский разум в интерпретации Эдмунда Гуссерля// Наука в зеркале философии XX века. М., 1992; Хаардт А. Эдмунд Гуссерль и феноменологическое движение в России 10-х и 20-х годов// ВФ. 1994. № 5.
  И.А. Михайлов
  162
 
  Д
 
  ДАДА, ДАДАИЗМ
  - авангардистское движение в худож. культуре, существовавшее в 1916-22. Нет единой версии происхождения термина Д. По-французски dada означает деревянную лошадку, вообще все детское - это якобы первое слово, к-рое бросилось в глаза основателю Д. поэту Т. Тзара, раскрывшему Словарь Лярусса. По другой версии - это имитация нечленораздельного лепета младенца. Один из основателей Д. нем. поэт и музыкант X. Балль писал: "То, что мы называем Дада - это дурачество, извлеченное из пустоты, в к-рую обернуты все более высокие проблемы; жест гладиатора, игра, играющая ветхими останками, ... публичное выполнение предписании фальшивой морали". Прямым предтечей Д. считают Марселя Дюшана, с 1915 жившего в Нью-Йорке и выставлявшего там свои реди-мейд - композиции из предметов повседневного употребления и их элементов. Считая их истинными произведениями искусства, Дюшан отрицал традиц. эстетич. ценности. Эту линию на разрыв со всеми традициями продолжил и собственно Д. - движение, возникшее в Цюрихе в 1916 по инициативе X. Балля, поэта и основателя журнала "Дада" Т.Тзара, писателя Р. Хюльзенбека, художника Г. Арпа. Тзара опубликовал в 1916 дадаистский "Манифест господина Антипирина" (свой неологизм антипирин он переводил как "лекарство от искусства").
  Движение Д. не имело к.-л. единой позитивной худож. или эстетич. программы, единого стилистич. выражения. Оно возникло в самый разгар Первой мир. войны в среде эмигрантов из разных стран, и его природа и формы проявления были жестко обусловлены истор. ситуацией. Это было движение молодежи - поэтов, писателей, художников, музыкантов, к-рые были глубоко разочарованы жизнью, чувствовали отвращение к варварству войны и выражали тотальный протест против традиц.обществ, ценностей, сделавших эту войну возможной. Они представляли себя разрушителями, иконоборцами, революционерами; они восприняли и преувеличили футуристич. поэтику грубой механич. силы и провокационный пафос необузданных нападок на стандарты и обычаи респектабельного об-ва, атакуя насмешками и окарикатуривая культуру, к-рая, как им казалось, созрела для самоуничтожения. Под их атаку попало все искусство, в т.ч. и довоенные авангардные худож. движения. Сатирич. пародиями на искусство они пытались подорвать самую концепцию искусства как такового.
  Д. - не узкохудож. движение в традиц. смысле; это - сама квинтэссенция бунта и протеста, выраженная в эпатажно-утрированных формах, часто выходящих за рамки к.-л. художественности. С помощью бурлеска, пародии, насмешки, передразнивания, организации скандальных акций и выставок дадаисты отрицали все существовавшие до них концепции искусства, хотя на практике вынуждены были опираться на какие-то элементы худож. выражения и кубистов, и абстракционистов (см.: Абстрактное искусство), и футуристов, и всевозможных представителей "фантастич. искусства". Да и на свои выставки они приглашали представителей самых разных авангардных направлений.
  Среди принципиальных творч. находок Д., к-рые затем были унаследованы и сюрреалистами, и другими направлениями авангарда, следует назвать принцип случайной (стохастич.) организации композиций их произведений, прием "худож. автоматизма" в акте творчества, использование в арт-деятельности всевозможных предметов внехудож. сферы.
  Особую роль в Д. играл К. Швиттерс. Он не принял антиэстетич. установку Д., но активно развивал техн. приемы лидеров Д. Его коллажи, собранные из содержимого помойных урн - обрывков оберточных материалов, газет, трамвайных билетиков и других отбросов повседневной жизни, были организованы по законам классич. эстетики, т.е. по принципам опр. ритмики, гармонии, композиции и т.п., и к ним, в отличие от ready-mades Дюшана или objets trouves сюрреалистов, вполне применимы традиц. эстетич. оценки. В этом плане Швиттерс был маргинальной фигурой в движении Д., но его техн. приемы создания артефактов имели большое будущее в искусстве 20 в. В среде дадаистов начали творить многие из будущих сюрреалистов. Однако уже в 1922 возник конфликт на теоретико-практич. основе между Т. Тзара и А. Бретоном, и в мае 1922 Д. официально закончил свое существование. Многие из дадаистов примкнули затем к сюрреализму. Д. явился одним из гл. источников и побудителей многих направлений и движений авангардного искусства и арт-практик постмодернизма.
  163
  Лит.: The Dada Painters and Poets: An Anthology. Ed. R.Motherwell. N.Y., 1951; Richter H. Dada: Art and Anti-Art.N.Y., 1965; Ades D. Dada and Surrealism Reviewed. L., 1978; Foster S., Kuenzli R. Dada Spectrum: The Dialectics of Revolt. "Madison, Iowa, 1979.
  Л. С. Бычкова
  ДВОРЖАК (Dvorak) Макс (1874-1921)
  - австр. (чех по происхождению) историк искусства, один из крупнейших представителей венской школы искусствознания. В Праге изучал всеобщую историю у Я. Голла, затем в Вене - историю искусства у Ригля, после его смерти в 1905 занял там кафедру.
  Защитив в 1901 дис. "Иллюминаторы Иоганна из Неймаркта", он развил унаследованный от Ригля и Ф. Викхофа метод генезиса худож. форм, частично взяв за образец естественно-научный принцип эволюции, к-рый воплотился в его программной работе "Загадка искусства братьев Ван Эйк", сразу поставившей молодого ученого в ряд крупнейших искусствоведов Европы. Д. доказал, что Губерт Ван Эйк был представителем позднеготич. живописи, а Ян - живописи Нового времени, в отличие от готики рассматривавшей картину как замкнутую в себе часть бесконечной природы, с иным отношением к цвету и форме, поскольку искусство не есть нечто постоянное, оно развивается внутри стиля, но трансформирует его дух, влияющий в свою очередь на форму. Тем самым история искусства толковалась не столько как формальная история стиля (по Вёльфлину), сколько как часть духовной истории человечества. В полной мере новаторский подход Д. выразился во второй период его творчества в лекциях и статьях, изданных посмертно в книге "История искусства как история духа", где систематизируется эволюция искусства со 2 по 17 в.
  По мысли Д., пространство превращается из физич. и оптич. феномена в метафизич. понятие, и вместе с тем становится вместо изъясняющего элемента изображения его неотъемлемой частью. Местом изображения видений и знаков становится уже не обусловленная и огранич. землею обстановка, а идеальное свободное пространство, в к-ром все ощутимое, измеримое, механически связанное потеряло всякую власть и значение. Пространство уводит глаз в неогранич. глубины, и в этом движении вглубь организуются фигуры, к-рым не мешает трехмерность, к-рые далеки от всякого подражания действительности, к-рые стали беспредметными как сон. В эпоху ср.-вековья указанное отношение между формальной и пространств, композициями прошло три этапа эволюции. Если для христ. античности характерна абстрактная духовная связь и движение дематериализованных форм в идеальном пространств. окружении, для роман, искусства - включение соподчиненных объемных форм и идеальных, но кубически замысленных пространств, тел в абстрактную композиционную схему; для готики - идеальная связь объемных форм в реальном вырезе из бесконечного пространства. Этот знаменат. процесс имел следствием первый шаг к открытию естественной, всеохватывающей, неогранич. Вселенной, первый шаг к господствующему в Новое время воззрению, к-рое видит в ней высшее единство, по отношению к чему все остальные вещи и феномены природы являются только частичными. Лекционный цикл "Идеализм и реализм в искусстве нового времени" (1915/16) и работа "Идеализм и натурализм в готич. скульптуре и живописи" (1918) казались Д. не только "индуктивным синтезом для истории искусства в решении формальных задач и проблем", но "в первую очередь выражением господствующих в человечестве идей" и "частью всеобщей истории духа". Понимая историю искусства как историю духа, опираясь на методологию Дильтея, Д. пытался приблизиться к гегелевскому тотальному постижению истории через ее худож. осмысление и переживание. С 1912 Д. исследовал "душу масс" и ее воздействие на искусство на примере зарождения графики на севере Германии в позднем ср.-вековье ("Шопенгауэр и Нидерланд, живопись") и апокалиптич. цикла Дюрера. Он прослеживал подоснову борьбы худож. принципов в острых социальных противоречиях того времени. В статье "О Греко и маньеризме" Д. представил Эль Греко предшественником новейшего искусства экспрессионизма, в к-ром видел (в частности, в творчестве О. Кокошки) возвращение духовности в искусство. Трагич. события мировой войны побудили Д. к столь не свойственным представителям венской школы культуркритич. размышлениям. Порывая с господствовавшей в то время (Вёльфлин, Ригль и др.) теорией имманентного развития искусства, Д. пишет: "Искусство заключается не только в решении и развитии формальных задач и проблем, оно всегда и в первую очередь есть выражение господствующих в человечестве идей; его история, не в меньшей степени, чем история религии, философии или поэзии - часть всеобщей истории духа".
  Д. - пионер социол. акцента в искусствознании, что было продолжено его учениками Ф. Анталом, О. Бенешем и А. Хаузером, и представителями школы Варбурга (Панофски, Франкль). Д. глубоко проник в сущность мира готики, выработал новый взгляд на ср.-век. корни культуры Возрождения и даже барокко.
  Соч.: Die Illuminatoren des Johann von Neumarkt // Jahrbuch der Kunsthistorischen Sammlungen des Allerhochsten Kaiserhauses. Bd. XXII. W., 1901; Kunstgeschichte als Geistesgeschichte. Munch., 1924; Geschichte der italienischen Kunst im Zeitalter der Renaissance. Bd. 1-2. Munch., 1927-28; Очерки по искусству средневековья. М.; Л., 1934; Studien zur Kunstgeschichte. Lpz., 1989; История итальянского искусства в эпоху Возрождения. Т. 1-2. М., 1978.
  Лит.: Либман М.Я. Венская школа искусствознания // История европ. искусствознания. Вт. пол. XIX - нач. XX в. Кн. 1. М., 1969.
  А. Г. Вашестов
  164
  ДЕКОНСТРУКЦИЯ
  - одно из осн. понятий постмодернистской эстетики, введенное в научный оборот Ж. Деррида. Отличие Д. от многообр. вариантов критики классич. философии в том, что это не критика, не анализ и не метод, но худож. транскрипция философии на основе данных эстетики, искусства и гуманитарных наук, метафорич. этимология филос. понятий; своего рода "негативная теология", структурный психоанализ филос. языка, симультанная деструкция и реконструкция, разборка и сборка.
  Деррида предупреждает, что было бы наивным искать во франц. яз. к.-л. ясное и недвусмысленное значение, адекватное слову Д. Если термин "деструкция" ассоциируется с разрушением, то грамматич., лингвистич., риторич. значения Д. связаны с "машинностью" - разборкой машины как целого на части для транспортировки в другое место. Однако эта метафорич. связь не адекватна радикальному смыслу Д.: она не сводима к лингвистико-грамматич. или семантич. модели, еще менее - к машинной. Акт Д. является одновременно структуралистским и антиструктуралйстским (постструктуралистским) жестом, что предопределяет его двусмысленность. Д. связана с вниманием к структурам и в то же время с процедурой расслоения, разборки, разложения лингвистич., логоцентрич., фоноцентрич. структур. Но такое расслоение не является негативной операцией. Речь идет не столько о разрушении, сколько о реконструкции, рекомпозиции ради постижения того, как была сконструирована некая целостность. Д. - не анализ, т.к. демонтаж структуры не является возвратом к некоему простому, неразложимому элементу. Подобные философемы сами подлежат Д. Это и не критика в общепринятом или кантовском смысле - она тоже деконструируется. Д. не является к.-л. методом и не может им стать. Каждое событие Д. единично, как идиома или подпись. Оно несравнимо с актом или операцией, т. к. не принадлежит индивидуальному или коллективному субъекту, применяющему ее к объекту, теме, тексту. Д. подвержено все и везде, и поэтому даже эпоха бытия-в-деконструкции не вселяет уверенности. В связи с этим любое определение Д. априори неправильно: оно остановило бы беспрерывный процесс. Однако в контексте оно может быть заменено или определено другими словами - письмо, след, различение, приложение, гимен, фармакон, грань, почин - их список открыт.
  Рез-том Д. является не конец, но закрытие, сжатие метафизики, превращение внешнего во внутритекстовое, т.е. философии - в постфилософию. Ее отличит. черты - неопределенность, нерешаемость, свидетельствующие об органич. связи постфилософии с постнек-лассич. научным знанием; интерес к маргинальному, локальному, периферийному, сближающий ее с постмодернистским искусством.
  Движение Д. не сводится к негативным деструктивным формам. Разрушая привычные ожидания, дестабилизируя и изменяя статус традиц. ценностей, Д. выявляет теор. понятия и артефакты, уже существующие в скрытом виде. Она ориентирует не столько на новизну, связанную с амнезией, сколько на инакость, опирающуюся на память. Характеризуя Д. как весьма мягкую, невоинственную, Деррида видит ее специфику в инакости другого, отличного от техно-онто-антропо-теол. взгляда на мир, не нуждающегося в легитимации, статусе, заказе, рынке искусства и науки. Такой подход он считает особенно значимым для эстетич. сферы, сопряженной с изобретением худож. языка, жанров и стилей искусства. Д. здесь означает подготовку к возникновению новой эстетики. В процессе Д. как бы повторяется путь строительства и разрушения Вавилонской башни, ее рез-т - новое расставание с универсальным худож. языком, смешение языков, жанров, стилей лит-ры, архитектуры, живописи, театра, кинематографа, разрушение границ между ними. Речь идет не о локальных открытиях, но об изобретении нового мира, новой среды обитания, новых желаний на фоне усталости и исчерпанности уже не работающих деконструируемых структур. Не являясь отрицанием или разрушением, Д. означает выяснение меры самостоятельности языка по отношению к своему мыслит, содержанию; это подобие телефонного "да", означающего лишь "алло".
  Осн. объекты Д. - знак, письмо, речь, текст, контекст, чтение, метафора, бессознательное и др. Д. лого-центризма Деррида начинает с Д. знака, затрагивающей краеугольные камни метафизики. Знак не замещает вещь, но предшествует ей. Он произволен и немотивирован, институционально-конвенционален. Означаемого как материальной вещи в этом смысле вообще не существует, знак не связывает материальный мир вещей и идеальный мир слов, практику и теорию. Означающее может отсылать лишь к другому означающему, играющему, т. о., роль означаемого. Рез-том Д. знака является сужение его функций как утратившего свою первичную опору - вещь, и одновременно обретение нового качества - оригинальности вторичного, столь существенной в процессе следующих шагов Д. речи и письма.
  Деррида отвергает зап.-европ. традицию приоритетного изучения речи как непосредств. способа прямой коммуникации, подчеркивая, что со времен античности до наших дней философия оставалась письменной. Отмечая, что коммуникативные свойства письменных знаков превосходят речевые, он не только считает, что письмо как символич. модель мышления важнее речи, но и выявляет фундаментальный уровень их бытования - архиписьмо, закрепляющее вариативность языковых элементов, снимающее противопоставление письма и речи.
  Для эстетики и искусства постмодернизма символом веры стали идеи Д. контекста. Исходя из неизбежной разницы контекстов чтения и письма, Деррида заключает, что любой элемент худож. языка может быть свободно перенесен в другой истор., социальный, полит., культурный, эстетич. контекст либо процитирован вообще вне всякого контекста. Открытость не только текста, но и контекста, вписанного в бесконечное множество других, более широких контекстов, стирает разни-
  165
  цу между текстом и контекстом, языком и метаязыком. Деррида разрабатывает проблемы Д. разл. видов и жанров искусства, а также мимесиса и метафоры.
  Теория Д. оказалась весьма привлекательной для ученых, стремящихся расширить рамки классич. структурализма, синтезируя его с иными научными подходами к изучению искусства. Так, идеи Д. доминируют в эстетике амер. ученого Пола де Мана. Он определяет Д. как негативное, демистифицирующее знание о механизме знания, или архизнание о саморазрушении бытия, превращающегося в аллегорию иллюзии. С архизнанием связана концепция самоиронич. разубеждения, лежащая в основе интенциональной риторики лит, критики П. де Мана.
  В 80-90-е гг. деконструктивистский подход к проблемам эстетики стал преобладающим в творчестве франц. структуралиста Тодорова. Новый, постструктуралистский поворот в эстетике Тодоров связывает с перенесением исследоват. интересов с познания неизвестного на непознаваемое. Так, при конструктивном типе чтения интерпретация символов предполагает детерминизм, каузальность развития событий. Прямая и косвенная информация о персонажах превращает их в характеры. Возможные ошибки читательского восприятия связаны в основном с несовпадением его воображаемого мира с авторским. Что же касается чтения как Д., то здесь не просто разрываются причины и следствия, но они оказываются неоднородными по своей природе: событие является следствием безличного закона и т.д.
  Лит.: Todorov Т. La conquete de 1'Amerique. La question de 1'autre. P., 1982; Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М., 1993.
  Н.Б. Маньковская
  ДЕЛЁЗ (Deleuze) Жиль (р. 1926)
  - франц. философ, культуролог и эстетик-постфрейдист, оказавший существенное влияние на формирование эстетики постмодернизма. Создатель методов эстетич. шизоанализа и ризоматики искусства. "Дезанализ", или "школа шизофрении", отвергает осн. понятия структурного психоанализа Лакана - структура, символическое, означаемое, утверждая, что бессознательное и язык в принципе не могут ничего означать. Бессознат. машинная реализация желаний, являющаяся квинтэссенцией жизнедеятельности индивида, принципиально противопоставляется "эдипизированной" концепции бессознательного Фрейда и Лакана. Эдипов комплекс отвергается как идеалистический, провоцировавший подмену сущности бессознательного его символич. изображением и выражением в мифах, снах, трагедиях - "античном театре". Бессознательное же - не театр, а завод, производящий желания. Эдипов путь ошибочен именно потому, что блокирует творч. силы бессознательного, ограничивает их семейным театром теней, тогда как шизоанализ призван освободить революционные силы желания и направить их на освоение широкого социально-истор. контекста, обнимающего континенты, расы, культуры. Бессознательное не фигуративно и не структурно, оно машинно. Либидо - воплощение энергии желающих машин, результат машинных желаний.
  Критикуя пансексуализм Фрейда, Д. не посягает на его несущие опоры - либидо и сексуальные пульсации. Он сохраняет противопоставление Эрос - Танатос, усложняя его новыми значениями: Эрос, либидо, шизо, машина - Танатос, паранойя, "тело без органов". Если работающие "машины-органы" производят желания, вдохновленные шизофренич. инстинктом жизни, то параноидальный инстинкт смерти влечет к остановке машины, возникновению т.н. "тела без органов". Его худож. аналогом может служить отстраненное восприятие собств. тела как отчужденной вещи, не-организма у А. Арто, Сартра, Камю. Так осуществляется чарующее волшебное притяжение-отталкивание между пассивной и активной частями желающей машины. Это противоречие снимается на уровне субъекта, или машины-холостяка - вечного странника, кочующего по "телу без органов", возбуждающего, активизирующего его, но не вступающего с ним в брак. Лит. воплощение машины-холостяка - машина в "Процессе" Кафки, "сверхсамцы" По и Жарри, ее живописные аналоги - "Новобрачная, обнажаемая холостяками" Дюшана, "Ева будущего" Вилье, персонажи А. Волфли и Р. Ги. Их бессознат., машинный эротизм замыкает цикл желающей машины, соединяя в одну цепь ее составляющие - "машины-органы", "тело без органов" и субъекта. Знаки не имеют значений, не являются означающими, их единств. роль - производить желания. Знаковый код - скорее жаргон, чем язык, он открыт, многозначен. Знаки же случайны, т.к. оторвались от своей основы - "тела без органов".
  Структуру бессознательного образуют безумие, галлюцинации и фантазмы. Безумие, связанное с мыслью, и галлюцинации, сопряженные со зрением и слухом, позволяют прорвать собств. оболочку, но они вторичны по отношению к фантазму, чей источник - в чувствах (субъект чувствует, что становится женщиной, Богом и т.д.). Поэтому производство желания может произойти только через фантазм. Подлинным агентом желания, творцом жизни оказывается тот, в ком сильнее импульс бессознательного - ребенок, дикарь, ясновидящий, революционер. Высшим синтезом бессознат. желаний выступает художник. В наши дни наступает новый период в развитии искусства. Географика сменяется картографией, возникает "культура корневища"; методологией постмодернистской эстетики становится ризоматика.
  Основа постмодернизма в науке, философии, искусстве - единицы хаоса, "хаосмы", приобретающие форму научных принципов, филос. понятий, худож. аффектов. Только совр. тенденции эстетизации философии дают ей шанс на выживание в конфронтации с более сильными конкурентами - физикой, биологией, ин-
  166
  форматикон. Эстетика и естеств. науки обладают несравненно большим революционным потенциалом, "шизофрении, зарядом", чем философия, идеология, политика. Их преимущество - в экспериментальном характере, новаторстве свободного поиска.
  Д. противопоставляет "революционный" постмодернизм "реакционному" модернизму. Свидетельством того, что модернизм превратился в "ядовитый цветок", является, во-первых, "грязное" параноидально-эдиповское употребление искусства, в рез-те к-рого даже абстрактная живопись превращается из свободного процесса в невротическую цель. Во-вторых, о худож. капитуляции модернизма свидетельствует его коммерциализация. В отличие от модернизма, искусство постмодерна - поток, письмо на надувных, электронных, газообразных поддержках, к-рое кажется слишком трудным интеллектуалам, но доступно дебилам, неграмотным, шизофреникам, сливающимся со всем, что течет без цели.
  Образуя автономные эстетич. ансамбли, постмодернистское искусство, как и постнеклассич. наука, "вытекает" из капиталистич. системы. Два беглеца - искусство и наука - оставляют за собой следы, позитивные, творч. линии бегства, указывающие путь глобального освобождения. Именно на искусство и науку Д. возлагает все надежды, видя в их творч. потенциале возможности "тотальной шизофренизации" жизни.
  Ряд работ Д. написаны в соавторстве с философом и врачом-психоаналитиком Ф. Гваттари.
  Соч.: Deleuze G., Guattari E. Capitalisme et Schizophrenie. Т. I: L'Anti-Oeudipe. P., 1972; Difference et repetition. P., 1968; Proust et les signes. P., 1976; Rhizome. Introduction. P., 1976; Nietzsche et la philosophic. P., 1977; Mille Plateaux. P., 1980; Cinema, 2 vol. P., 1983-85;
  Qu'est-ce que la philosophic? P., 1991; Делёз Ж., Гваттари Р. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип: Сокр. пер. М., 1990; Представление Захер-Мазоха // Захер Мазох, Леопольд фон. Венера в мехах. М., 1992; Логика смысла. М., 1995; Ницше. СПб., 1997.
  Н. Б. Маньковская
 
  ДЕМПФ (Dеmpf) Алоис (1891-1982)
  - нем. философ, историк-медиевист, культуролог. Изучал теологию и медицину в Иннсбруке. В Первую мир. войну был фронтовым фельдшером. С 1925 - приват-доцент в Боннском ун-те. В том же году вышли в свет его работы: "Осн. формы ср.-век. мировоззрения" и "Этика и метафизика ср.-вековья". Этапной для Д. была конкурсная работа "Бесконечное в ср.-век. метафизике и кантовской диалектике" (1926), прочерчивающая линию связи между восходящей к Аристотелю идеей порядка и трансцендентальной антитетикой Канта. Здесь угадывается контур его типологии мировоззренч. фаз как образов культуры.
  В 1937 Д. - ординарный проф. в Вене. Но вскоре аншлюс Австрии и публикация им "Мейстера Экхарта" (1937), где прозрачно-разумный взгляд на мир противопоставляется совр. постмифологич. и иррациональному представлению о мире, вынуждают его уйти на пенсию по полит, мотивам. Лишь по окончании войны Д. смог возобновить научную и преподават. деятельность. С 1949 - проф. в Мюнхен, ун-те.
  Д. принадлежит к числу систематизирующих умов. В основе его суждений лежит убеждение в неизвестности иерархич. порядка т.н. жизненных сил (религия, право, образование, хозяйство). Эти составляющие конституируют человеч. природу, а их разл. констеляции - специфику того или иного типа культуры. Так, примат правового или религ. начал в социальном укладе создает соответственно полит, или профетич. вариант культуры. Из этих частичных оттисков общечеловеч. твор. духа складывается картина "всеобщей жизни", совокупный образ человека, мира и Бога в их незримом внутреннем единстве.
  Теор. размышления Д. питает устойчивый антропол. интерес, стремление к социальной диагностике и терапии. Он верит в целит, возможности своей эпохи, использующие установки новосхоластич. и феноменологич. философии в споре с позитивистским материализмом. Особую роль в прояснении логики обновления обществ, устройства он отводит реконструкции филос. систем. Законодатели мысли извлекают, подобно художнику, канон и символ живой стихии непосредственно, что позволяет проследить непрерывный стилевой ритм сменяющихся культур. Философия вырастает из истории и погружается в нее, и исследование этого движения посредством "критики истор. разума" и "самокритики философии" открывает взаимосвязь способов самоосуществления человека с человеч. организацией.
  Стремление преодолеть историзм с помощью типологич. сравнения видов знания и мировосприятия свидетельствует о приверженности Д. интеллектуальному поиску Дильтея, М. Вебера, Зиммеля, Трёльча, Шелера. К предшественникам Д. можно отнести также Ф. Шлеге-ля, обратившегося к сравнит, анализу филос. направлений Шеллинга и Гегеля - сторонников идей укорененности философии в культуре в целом.
  В работах "Самокритика философии" (1947) и "Критика истор. разума" (1957) Д. пытается дать синтетич. образ мира, обнаружить "архитектонику истины" путем выделения повторяющихся историч. фаз развития мировоззренч. течений.
  Отыскивая следы эпохального мировоззрения в разл. сферах культуры, Д. ставил вопрос о филос. предпосылках рез-тов частных наук: математики, физики, химии, наук о духе. Он установил, что их развитие шло строго параллельно развитию филос. учений. Научные идеи могут рассматриваться как спецификация всеобщих филос. идей. Внимание Д. сосредоточено на методическо-гносеологич. комплексе проблем, поскольку истор. разум может обрести почву только в столкновении с "чистым разумом", т.е. критически. Метод является тем инструментарием, к-рый дает возможность понять логич. структуру действительности. Основанием всех методич. синтезов он считает антропологию. Един-
  167
  ство человека делает прозрачным единство космоса. Совр. об-во стоит на пороге антропол. фазы как интегральной мировоззренч. системы, полагал Д. "Так вновь придет час метафизики и этики".
  За техникой типологич. сравнения мировоззрений как культурных символизаций вырастает открытие Д. "общего дела знания", обязанное опыту стремления к мудрости и утверждению закономерного развития социологии.
  Соч.: Die Hauptform mittelalterlcher Weltanschauung. Munch., В., 1925; Kulturphilosophie. Munch.; В., 1932; Selbstkritik der Philosophic und vergleichende Philosophiengeschichte im Umriss. W., 1947; Kritik der historischen Vernunft. Munch., 1957; Geistesgeschichte der altchristlichen Kultur. Stuttg., 1964.
  Л. В. Гирко
  ДЕРРИДА (Derrida) Жак (р. 1930)
  - франц. философ и эстетик, теоретик культуры, один из интеллектуальных лидеров 80-90-х гг., чьи постструктуралистские идеи стали одним из осн. концептуальных источников постмодернистской эстетики. Автор теории деконструкции, расшатывающей наиболее прочные элементы классич. эстетики. Обновил и во многом переосмыслил в постструктуралистском ключе ту линию в исследованиях культуры и искусства, к-рая связана с именами крупнейших структуралистов - Фуко, Р.Барта, Леви-Стросса и их последователей - Меца, Тодорова. Специфика эстетич. взглядов Д. связана с переносом внимания со структуры как таковой на ее оборотную сторону, "изнанку". Изучение таких неструктурных внешних элементов структуры, как случайность, аффекты, желание, телесность, власть, свобода и т.д. способствуют размыканию структуралистского текста и его погружению в широкий социокультурный контекст в качестве открытой системы. Трактуя человеч. деятельность в целом как своего рода чтение безграничного текста мира, Д. снимает оппозицию "логическое - риторическое", заостряя столь актуальную для совр. теории познания проблему неопределенности значений.
  Взгляды Д. оказали глубокое влияние не только на континентальную, но и на англо-амер. эстетику, вызвав к жизни йельскую школу критики, а также многочисл. исследоват. группы в др. ун-тах. Филос. взгляды Д., чья эволюция отмечена смещением интереса от феноменолого-структуралистских исследований (60-е гг.) к проблемам постструктуралистской эстетики (70-е гг.), а затем - философии лит-ры (80-90-е гг.), отличаются концептуальной целостностью. Философия остается для него тем центром-магнитом, к-рый притягивает к себе гуманитарные науки и искусство, образующие в совокупности единую систему.
  Философско-эстетич. акцент Д. на проблемах дискурсивности, дистинктив-ности Вызывает к жизни ряд оригинальных понятий, таких, как след, рассеивание, царапина, анаграмма, вуаль, приложение, прививка, гибрид, контрабанда, различение и др. Принцип, смысл приобретает обращение к анаграммам, черновикам, конспектам, подписям и шрифту, маргиналиям, сноскам. Исследование нерешаемого посредством амальгамы филос., истор. и худож. текстов, научных данных и вымысла, дисконтинуальных прыжков между фразами, словами, знаками, отделенными между собой сотнями страниц, опоры на нелингвистич. - графич., живописные, компьютерные способы коммуникации, выливается в гипертекст - подобие искусств, разума, компьютерного банка данных, текстуальной машины, лабиринта значений. В его рамках филос. и лит. языки взаимопроницаемы, открыты друг другу, их скрещивание образует метаязык деконструкции. Его применение размывает традиц. бинарные расчленения языка и речи, речи и письма, означаемого и означающего, текста и контекста, диахронии и синхронии, натуры и культуры, мужского и женского и т.д. Однако исчезновение антиномичности, иерархичности порождает не хаос, но новую конфигурацию философско-эстетич. поля, чьей доминантой становится присутствие отсутствия, открытый контекст, стимулирующий игру цитатами, постмодернистские смысловые и пространственно-временные смещения.
  Сосредоточивая внимание на языковых обнаружениях философии, Д. приводит язык во "взвешенное состояние", совершая челночные операции между языковой эмпирией и философией. Он создает ряд литературно-филос. произведений экспериментального плана, сочетающих в постмодернистском духе элементы научного трактата и автобиогр. заметок, романа в письмах и пародии на эпистолярный жанр, трагифарсовые черты и галлюцинаторно-провидческие озарения. Ему принадлежит ряд парадоксальных утверждений, рассчитанных на "филос. шок": восприятия не существует; может быть, я мертв; имя собственное - не собственное; вне текста не существует; схваченное письмом понятие тут же спекается; секрет в том, что понимать нечего; вначале был телефон. Подобные высказывания свидетельствуют о стремлении выйти за рамки классич. философии, "начать все сначала" в ситуации утраты ясности, смысла, понимания.
  Одна из существ, задач совр. эстетики для Д. - проблема деконструкции метафоры. Он различает живые и мертвые, эффективные и стертые, активные и пассивные, говорящие и погасшие метафоры, считая необходимым стимуляцию саморазрушения последних. Д. подчеркивает метафоричность и метонимизм, тропизм и буквальность языка искусства. Зап. метафизика в целом характеризуется им как метафорическая, "тропическая". Специфика новейшей метафоры заключается в ее превращении в квазиметафору, метафору метафоры внутриметафизич. характера. Миметич. изображение уступает место изображению изображения, экстазу словесной телесности. Д. определяет совр. эстетику как "эстетику непредставимого, непредставленного". Ее центр, элементом становится ритм.
  Искусство - своеобразный исход из мира, но не в
  168
  инобытие утопии, а вовнутрь, в глубину, в чистое отсутствие. Это опасный и тоскливый акт, не предполагающий совершенства худож. стиля. Прекрасное не исчезает, но происходит его сдвиг, смещение, дрейф, эмансипация от классич. интерпретаций. В отличие от классич. философско-эстетич. ситуации, философия утрачивает власть над эстетич. методологией, припоминая свой генезис в качестве рефлексии о становлении поэтики.
  Оригинальность научной позиции Д. состоит в объединении предметных полей теории культуры и лингвистики. Сознат. "экспатриация" филос. эстетики в эту эксперимент, сферу дает ей новое дыхание, оттачивает метод ол. инструментарий, подтверждает ее право на существование в совр. постмодернистской ситуации. Дистанцируясь от крайностей структуралистского подхода, Д. избегает соблазна пантекстуального стирания различий между философией, лит-рой и лит. критикой. Д. идет значительно дальше канонич. тенденций эстетизации философии, предлагая антидогматич., антифундаменталистский, антитоталитарный по духу способ философствования, открывающий позитивные перспективы исследования инновационных процессов в жизни, науке, худож. культуре к. 20 в.
  Соч.: L'ecriture et la difference. P., 1967; De la grammatologie. P., 1967; La dissemination. P., 1972; La Carte postale: De Socrate a Freud et au-dela. P., 1980; Psyche. Invention de 1'autre. P., 1987; Du droit a la philosophie, P., 1990; L'autre cap. P., 1991; Jacques Derrida/G. Benning-ton, J. Derrida. P., 1991; Points de suspension: Entretiens. P.,1992.
  Лит.: [Гараджа А. В.] Критика метафизики в неоструктурализме: (По работам Ж. Деррида 80-х годов). М., 1989; Жак Деррида в Москве: деконструкция путешествия. М., 1993 (библиогр.).
  Н.Б. Маньковская
  ДЕ-РОБЕРТИ (Де-Роберти де Кастро де ла Серда) Евгений Валентинович (1843-1915)
  - философ-неопозитивист и социолог. Учился в Александровском лицее в Петербурге, ун-тах Гейдельберга и Йены. В 1894-1907 - проф. Нового Брюссельского ун-та, член Международного социол. об-ва, один из организаторов Русской Высшей школы общественных наук в Париже. В 1908-15 - проф. социологии в Психоневрологическом ин-те в Петербурге, один из основателей первой в России кафедры социологии, к-рую возглавлял вместе с М.М. Ковалевским. Последователь и критик О. Конта, Де-Р. развивал философ, основы позитивистской социологии. Его взгляды оказали влияние на последующие поколения позитивистов (Сорокин считал его своим учителем).
  Главные составляющие его теории - био-социальная гипотеза происхождения об-ва и теория развития цивилизации как эволюции знания и духовной культуры (теория четырех факторов развития цивилизации).
  Центральная категория био-социальной гипотезы - понятие надорганического. Согласно Де-Р., это рез-т превращения органической формы энергии в высшую форму. Надорганическое эквивалентно разумной, обществ. или культурной стадии развития человечества. В реальности эта форма бытия выступает в виде био-социальной энергии (факты психологические) или энергии космо-био-социальной (факты исторические). Источником его являются психофизиологические процессы, свойственные человеку как биологическому виду.
  На основе био-социальной гипотезы Де-Р. строит следующий генетический ряд: психическое (на основе психофизического) взаимодействие - общественная группа - личность - цивилизация. Он описывает, как в различных сферах обществ, жизни происходит переход от органической ступени к надорганической. Общественные организации, существовавшие на докультурной (доисторической) стадии эволюции, - род, племя - были следствием простого факта сожительства людей и представляли собой "органическую множественность". В процессе эволюции подобная множественность стремится перейти в "надорганическое единство". В сфере социальной организации это общественное или духовное единство людей складывается путем появления зачатков гражданских союзов (община) и последующего развития их в более совершенные (город, государство).
  В нравственной сфере на доисторической ступени развития человечество пребывало в состоянии "органического единства", т.е. биол. эгоизма, паразитизма и т.п. Затем, в процессе духовного развития человек стремился перейти к ступени "надорганической множественности", на к-рой развивается альтруизм, кооперация, солидарность. Т.о., на истор., или надорганической, стадии развития появляется собственно нравственное поведение человека.
  И, наконец, в сфере постижения человеком мира происходит превращение индивидуального сознания как психофизического свойства человеческой особи, - через коллективный опыт, а затем личный опыт социализированного человека, - в общий для всего человечества процесс познания. Появление процесса познания - главное, что характеризует стадию культуры, цивилизации.
  Закон соотношения науки, религии и философии, искусства и практич. деятельности получил название закона четырех факторов культуры (цивилизации). Наряду с био-социальной гипотезой, он составляет основное содержание социальной теории Де-Р.
  Как и другие позитивисты, Де-Р. большое внимание уделял понятию прогресса и критериям прогрессивного развития об-ва, каковыми он считал развитие мысли и, в особенности, успехи науки; цель социального прогресса - образование нравств. личности, являющейся носителем эволюции, ее творцом.
  Де-Р. отмечает проявление четырех гл. факторов цивилизации в жизни каждой личности. Все люди - попеременно ученые, философы, художники и практи-
  169
  ческие деятели. Каждый человек сначала наблюдает мир и находит различия в предметах и явлениях, потом судит о них, выбирает близкое или необходимое, символически отмечает свои предпочтения и лишь потом действует. Закон, управляющий миром социальных явлений, действует и по отношению к личности.
  Признавая развитие знания критерием прогресса, Де-Р. считает процесс познания единств, формой свободы в мире, где властвует строгий детерминизм. Нет абсолютной свободы воли, но есть свобода человеческого духа.
  Знание в широком смысле слова, точно так же как философия и искусство, есть накопившаяся и скрытая свобода, а свобода есть наука, философия, эстетика, ставшие активными и выражающиеся вовне.
  Концепция духовной культуры Де-Р. соединяет присущую позитивизму веру в науку, стремление к объективности, к преодолению метафизических сторон философии и социологии и гуманистическую веру в возможности человеческого духа.
  Соч.: Политико-экономические этюды. СПб., 1869; Социология. СПб., 1880; Новая постановка основных вопросов социологии. М., 1909; Энергетика и социология // Вестн. Европы. СПб., 1910, № 3-4; Социология и психология // Новые идеи в социологии. Сб. 2. СПб., 1914.
  Лит.: История философии в СССР. М., 1968-71. Т. 3-4.
  Т. В. Климова
  ДЖЕЙМС, ДЖЕМС (James) Уильям (1842-1910)
  -амер. философ и психолог; в 1872-1907 - профессор Гарвардского ун-та в Кембридже (Массачусетс); представитель антиматериалистич. "радикального эмпиризма" и один из основателей прагматизма, к-рый сложился и вошел в моду в США, создатель прагматич. версии культуры. Культурфилос. концепция Д. органично связана с его филос. методом. Прагматизм выступал как своеобр. теория истины, но вместе с тем и опр. процедура осмысления реальности.
  Д., обосновывая свою методологию, говорил о важности собирать факты, подходя к ним без какой-нибудь априорной теории. Он утверждал значимость универс. опыта, к-рый он толкует то как поток сознания, то как "плюралистич. вселенную". Такое учение Д. определял как радикальный эмпиризм. Согласно его методологии, все идеалы относительны. Было бы нелепостью искать определение "идеальной лошади", когда существуют ломовые, верховые лошади, рысаки, пони. Каждая из них воплощает особую разновидность "лошадиной функции". В той же мере можно говорить о многообразии культурного, религ. опыта.
  Согласно Д., оправданы любые версии человеч. опыта. Истинной же можно считать ту, к-рая позитивно влияет на человека. Следовательно, идеальность поведения может измеряться степенью его приспособленности к конкретным и эффективным действиям. На вопрос: "Можно ли выработать единый взгляд на культуру?" в прагматизме следует отрицат. ответ. Невозможна, напр., абсолютная оценка успеха при разнообразии жизненных условий и несовпадающих воззрений на них.
  Культурфилос. концепция Д. выстраивается вокруг феномена культуры религии. Д. толкует религ. чувство как начало творческое и созидательное. Поскольку человек зависим от Универсума, он вынужден добровольно идти на жертвы и самоотречение. Здесь значение религии неоценимо. Наука не заботится, отразятся ли ее теории на жизни человека. Она абсолютно безразлична к внутр. сокровенному опыту индивида, к ценностному измерению бытия. Вот почему религия сохраняется на протяжении многих тысячелетий.
  Религия позволяет индивиду сохранить внутреннее спокойствие, подавить страсти и аффекты. Стало быть, вопрос, есть ли Бог, замещается другим: оправдана ли религия прагматически. Поскольку не вызывает сомнений ни полезность набожных чувств, ни их воздействие на жизнь людей, судьба религии в культуре оказывается зависимой от постижения человеч. природы. Рождается чисто эмпирич. критерий ценности религии. Он обнаруживается в степени пригодности ее результатов для жизни.
  Д. рассматривает также вопрос, почему религ. опыт разнолик. Он полагает, что религия отражает разные стороны человеч. потребностей. Протестантизм, например, уступает католицизму в красоте и эстетике. Однако он откликается на иные человеч. свойства.
  С одной стороны, согласно Д., существует представление, что религия - анахронизм, уже превзойденный просвещенными людьми. С др. стороны, потребность в утешении все более обостряется. Суждения о религ. феноменах разнообразны. Как должна относиться к этому рождающаяся наука о религиях? По мнению Д., сама наука о таинств, мистич. явлениях может взять на себя роль религии. Мистика древнее религии и составляет основу всех религий. Все вероисповедания всегда имели в себе мистич. начало. Различие между религией и мистикой в том, что мистика - такой тип религии, к-рый подчеркивает непосредств. интимное общение с Богом. Мистика - религия в ее наиболее напряженной и живой стадии. Все корни и центр религ. жизни следует искать в мистич. состояниях сознания. Четыре характерных признака служат критерием для различения мистич. переживаний: неизреченность; мистич. опыт трудно воспроизводится устоявшимися языковыми средствами, но не потому, что он эмоционален по природе и чужд интеллекту; интуитивность, являющаяся особой формой познания, когда человек проникает в глубины истины, закрытые для трезвого рассудка; кратковременность; бездеятельность воли - мистик начинает ощущать свою волю как бы парализованной или даже находящейся во власти некоей высшей силы.
  Названные Д. признаки мистич. опыта эмпиричес-
  170
  ки описывают его для тех, кто не погружен в данное состояние. Д. пытается поставить еще один вопрос, к-рый широко обсуждается в совр. культурологии: в какой мере можно доверять мистич. опыту? Раскрывает ли он некие фантомы сознания или демонстрирует феноменологически достоверную реальность? Гл. ценность культурфилос. концепции Д. - в раскрытии феномена религии как конкр. личного отношения, в к-ром индивид стоит к Божеству. Религия, по Д., занимаясь судьбами личности и соприкасаясь с единств, доступной нам абсолютной реальностью, призвана неизбежно играть огромную роль в культуре, в истории человечества.
  Соч.: The Principles of Psychology. V. 1-2. N.Y., 1890; Научные основы психологии. СПб., 1902; The Varieties of Religious Experience. L., 1902; Pragmatism., L, 1907; A Pluralistic Universe. N.Y., 1909; Прагматизм. СПб., 1910; Вселенная с плюралистической точки зрения. М., 1911; Психология. М., 1991; Многообразие религиозного опыта. М.,1993.
  Лит.: Асмус В. Алогизм Уильяма Джемса // Под знаменем марксизма. М., 1927. № 7-8; Мельвиль Ю.К. Американский прагматизм. М., 1957; Мельвиль Ю.К. Уильям Джемс // Вестн. моек. ун-та. Сер. 7. Философия, 1993, № 3.
  П. С. Гуревич
  ДИАЛОГ
  - форма речи, разговор, в к-ром дух целого возникает и прокладывает себе дорогу сквозь различия реплик. Д. может быть формой развития поэтич. замысла (особенно в драме, где он противостоит монологу и массовой сцене); формой обучения: тогда истина предполагается известной до разговора, разыскивается способ ее разъяснения; Д. может быть формой филос. исследования (напр., у Платона) и религ. откровения. Иногда все эти аспекты совпадают. Решает присутствие (или отсутствие) духа Целого (по крайней мере, у нек-рых участников Д.). Если целое не складывается, мы говорим о Д. глухих, косвенно определяя этим подлинный диалог как разговор с попыткой понять собеседника. Разговор Мити Карамазова с Алешей - Д., разговор Мити с Хохлаковой, в к-ром также участвуют два лица, приближается к массовой сцене, к излюбленному Достоевским скандалу, когда все кричат и никто никого не слушает. Второй Ватиканский собор постановил перейти к Д. с некатолич. исповеданиями христианства и нехристианскими религиями. Это всеми понимается как конец односторонней пропаганды и попытка разговора на равных, попытка убеждать и учиться в одно и то же время. В идеальном Д. все собеседники прислушиваются к правде Целого; гегемония принадлежит тому, кто меньше всего к ней стремится, кто не горит желанием утвердить свое сложившееся ранее исповедание истины, кто держит ворота истины открытыми.
  Когда в Д. перекликаются несколько голосов, можно его назвать по-русски беседой. В классич. диалоге или беседе согласие достигается без резко выраженной гегемонии одного голоса. Так написан платоновский "Пир". Истина раскрывается постепенно, общим усилием, и во всей полноте остается как бы плавающей в паузах между репликами. Напротив, в "Государстве" Платон использует привычную форму Д., излагая теорию, внутренне не диалогичную, теорию-систему, естеств. изложением к-рой был бы монолог.
  Форма Д. встречается в фольклоре (напр., в состязании загадками) и во всех высоких культурах. Мы находим элементы Д. в упанишадах. Разговоры Конфуция с его учениками вошли в сокровищницу кит. мысли.
  Наименее диалогична культура ислама. Разговоры Мухаммеда с его современниками не записывались как целое; из контекста вырывались суждения пророка и становились источником права (хадисы). Неразвитость Д. - одна из причин неготовности ислама к контактам с Западом и восприятия плюрализма как угрозы порядку.
  Истоки зап. Д. - в эллинском театре, в споре равно достойных принципов (как материнское и отцовское право в "Орестейе"). Духу трагедии соответствуют Д. Платона, духу комедии - Д. Лукиана. В ср. века Д., по большей части, используется в пед. целях; однако внутренне диалогичны "Sic et non" Абеляра, анализ открытых вопросов схоластики. Сдвиг философии Нового времени к научному методу вытесняет Д. в эссе и филос. роман ("Волшебная гора" Томаса Манна). В России дух Д. складывается в спорах западников и славянофилов. Глубоко диалогично творчество Достоевского. Внутренне диалогичны мыслители, испытавшие влияние Достоевского (Бердяев, Шестов, Розанов). Диалогичны "Вехи" (отд. статьи сборника могут читаться как реплики равных). В форме Д. написаны нек-рые опыты С. Булгакова. Бахтин исследовал внутр. форму Д. культурных миров в "полифонии" Достоевского.
  Полифония и Д. одинаково противоположны диалектике, утверждающей относит, истинность каждой ступени в развитии идеи. Д. скорее утверждает образ Целого по ту сторону знаков.
  Поиски утраченной целостности вызвали в Европе 20 в. опыты диалогич. философии. Создатели ее, Бубер и Марсель, отделили отношения Я-Ты от отношения Я-Оно. Обычное деление на субъект и объект смешивает Ты и Оно в объекте, подчиняя отношение к Ты нормам отношения к Оно. Это превращает собеседника в предмет, обесчеловечивает и обезбоживает мир. Сосредоточенность мысли на мире как предмете "ведет к технократич. развитию, все более гибельному для целостности человека и даже для его физич. существования" (Г. Марсель). Целостность человеч. духа разрушается вытеснением Бога в мир Оно, где Бог, по убеждению Бубера, немыслим. Бубер обретает Бога только как Ты, как незримого собеседника во внутреннем Д., отрицая возможность говорить о Боге в третьем лице. И любовь к природе, и любовь человека к человеку вытекает из отношения Я - Ты и рушится, если собеседник становится третьим лицом, другим.
  В филос. Д. "ни один из спорящих не должен отказываться от своих убеждений, но... они приходят к чему-то, называемому союзом, вступают в царство, где закон убеждения не имеет силы" (Бубер), - в том числе и в Д. религий.
  Д. - основа совр. зап. равновесия, достигнутого после двух мир. войн. Эффективность экономики невозможна без устойчивого порядка, а устойчивый порядок без социальной защиты. И наоборот: социальная защита неэффективна, если неэффективна экономика. Всякий принцип, последовательно проведенный до истребления противоположного, становится абсурдом, сеет обломки. "Слишком много сознания - это болезнь" (Достоевский). Сознание здесь означает безусловную верность принципу, привычку выстраивать логич. схемы и подчинять им жизнь.
  В "Логико-филос. трактате" Витгенштейн писал: "Мистики правы, но правота их не может быть высказана: она противоречит грамматике". Правота здесь - чувство целого. Глаза нашего разума неспособны глядеть на Целое в упор. Все, что можно сформулировать рационально, уводит от жизни. Возражение всегда достойно быть выслушанным, даже если оно несвоевременно. Говоря о принципе, надо подумать о противоположном, о противовесе, чтобы в миг, когда принцип заводит в пропасть, отбросить его.
  Линейное мышление односторонне и несет в себе неизбежность ложного итога. Это, по-видимому, имели в виду ср.-век. монахи, создав пословицу: "Дьявол - логик". Примерно то же говорит Кришнамурти в своей притче: "Однажды человек нашел кусок истины. Дьявол огорчился, но потом сказал себе: "Ничего, он попытается привести истину в систему и снова придет ко мне"". Д. - попытка лишить дьявола его добычи.
  Лит.: Бубер М. Я и Ты; Диалог // Бубер М. Два образа веры. М., 1995; Витгенштейн Л. Логико-филос. трактат. М., 1958; Хайдеггер М. Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Тощенко В.П. Философия культуры диалога. Новосиб., 1993; Диалог в философии: Традиции и современность. СПб., 1995.
  Г. С. Померанц
  ДИЛЬТЕЙ (Dilthey) Вильгельм (1833-1911)
  - нем. философ и историк культуры. Представитель "философии жизни"; основоположник "духовно-исторической" школы в нем. истории культуры 20 в., с 1867 по 1908 - проф. ун-тов в Базеле, Киле, Бреслау и Берлине. Вклад Д. в филос. осмысление культуры не был оценен по достоинству. Отчасти это случилось из-за старомодной терминологии - новому тогда понятию "культура" Д. предпочитал понятие "дух", что сразу же помещало его в традицию классич. нем. идеализма и романтизма перв. трети 19 в. Кроме того, этот термин наводил на мысли о Гегеле, что в эпоху господствовавшего неокантианства казалось менее всего желательным. Разрабатывая, по сути, ту же проблематику, что занимала "философию культуры" к. 19-нач. 20 в., Д. оказался не включенным в ее контекст.
  Между тем для дильтеевского подхода характерен ряд моментов, выгодно отличающих его от концепции культуры, предложенной неокантианством. Во-первых, проблематику специфики историко-гуманитарного знания Д., в противоположность Виндельбанду и Риккерту, не сводит к методол. вопросам. Для Риккерта различение между "науками о культуре" и "науками о природе" обусловлено теоретико-познават. причинами, а именно особенностями "образования понятий" в разл. видах познания - истор. и естественнонаучном. Если естеств. науки оперируют ценностно ненагруженными (wertfrei) и "генерализирующими", т.е. абстрагирующимися от индивидуальности, методами, то истор. познание является а) ценностным, б) "индивидуализирующим". Отличие сферы "природы" от сферы "истории" носит, согласно Риккерту, исключительно формальный характер: они познаются по-разному не в силу их онтологич. свойств, а в силу того, что при их познании применяются разные логич. средства. (Ср. дихотомию "номотетич." и "идиографич." методологии у Виндельбанда: номотетич. метод естествознания направлен на выявление закономерностей, идиографич. метод истор. познания описывает индивидуальность, уникальную неповторимость явлений). УД. же различие двух типов познания носит предметный характер: ученому-гуманитарию предстает в известной мере другая действительность, нежели та, с к-рой имеет дело представитель естеств. наук. Во-вторых, содержание гуманитарного познания ("наук о духе") далеко не сводится к истор. науке. Если для неокантианства "наука о культуре", по сути, тождественна истории как науке (обсуждение вопроса о теоретико-познават. статусе "науки о культуре" у Риккерта совпадет с обсуждением критериев научности истории), то Д. рассматривает гуманитарное познание в качестве высоко дифференцированной целостности. К области "наук о духе" относятся, наряду с историей, филология, искусствознание, религиоведение и т.д. В-третьих, в том, что касается собственно методол. аспекта затронутой проблемы, Д., опять-таки в противовес неокантианству, не редуцирует метод гуманитарного познания к "индивидуализирующим" процедурам историографии: наряду с "историческими", он выделяет "системно-теор." и "культурно-практич." методы гуманитарных наук. Наконец, в-четвертых: место познания культурно-истор. мира в неокантианстве определено рамками "философии ценностей"; культура предстает в рез-те как застывшая система, как неподвижный мир ценностей. Предлагаемая Д. категория "жизнь" (и, соответственно, "философия жизни") обещает послужить гораздо более адекватным средством теор. схватывания реальности культуры в ее динамике и изменчивости. Это продемонстрировал своим творчеством Зиммель, многие положения теории культуры к-рого представляют собой развитие положений Д.
  Свой филос. проект Д. сформулировал, с экспли-
  172
  цитной отсылкой к Канту, как "Критику исторического разума". Если главным вопросом "Критики чистого разума" был вопрос, как возможна метафизика, то главный вопрос Д. - как возможна история. "История" при этом понимается в вышеприведенном смысле, т.е. не в качестве описат. дисциплины, историографии, а в качестве науки об изменчивом мире человеч. творений (мире "духа", по Д.). Рассматривая сферу духа как сферу объективаций человеч. жизни, Д. постепенно сближается с Гегелем, чье понятие "объективного духа" он использует в своих поздних работах.
  Науки о духе, систему к-рых намеревался построить Д., суть, строго говоря, не науки о культуре, а обществ. науки в совр. смысле слова. Объект "духовно-истор. познания" - не просто "культура", а "общественно-истор. действительность" как таковая; поэтому в состав "наук о духе" входят, наряду с привычными гуманитарными дисциплинами, также теория хозяйства и учение о гос-ве. Система знания об общественно-истор. действительности включает в себя, согласно Д., две группы наук - "науки о системах культуры" и "науки о внешней организации об-ва".
  Ставя вопрос о теоретико-познават. статусе истор. познания, Д. попадает в самый центр дебатов вокруг т.н. "проблемы историзма". Во вт. пол. 19 в. слово "историзм" ассоциируется преимущественно с "истор. школой" (Савиньи в теории права. Ранке и Дройзен в историографии) и со связанным с нею противостоянием спекулятивной философии истории гегелевского типа. Гл. забота историка - конкр. жизнь конкр. сооб-в, говорят приверженцы "историзма". Вместе с тем перемещение внимания на событийность исключительно в аспекте изменчивости и преходящести имело своим рез-том упразднение традиц. вопрошания о смысле истории. Приверженность историзму к нач. 20 в. все чаще начинает означать приверженность истор. позитивизму.
  Содержание поиска Д. в этой связи можно сформулировать как попытку обнаружения индивидуальности без впадения в релятивизм. Отказ от подчинения реальной истории развитию "понятия" есть отказ от "метафизики" истории, как она развивалась гегельянством, но не ценой позитивистской отмены смыслового измерения истор. мира.
  Исключительно важную роль в развиваемой Д. теории познания играет понятие "взаимосвязь", или "целокупность", имеющее не только гносеологич. и методол., но и онтологич. аспект, обозначая как взаимосвязь знания, так и взаимосвязь действительности. Намереваясь преодолеть восходящий к Декарту субъект-объектный дуализм, Д. усматривает исток этого дуализма в искусств. расщеплении данности мира на "внутреннее" и "внешнее". Между тем такое расщепление не существует изначально, а является рез-том интеллектуального конструирования. Если картезианская модель познания исходит из абстракции чистого мышления, то Д. делает своей отправной точкой "переживание". Именно в переживании познающему открывается живая, а не логически препарированная реальность. Конкретизируя это положение, Д. вводит понятие "жизнь". Жизнь есть одновременно и предмет познания, и его исходный пункт. Поскольку познающий, будучи живым существом, с самого начала является частью жизни как целого, его доступ к "духовно-истор." реальности облегчен в сравнении с доступом к природному миру. Духовно-истор. реальность дана ему непосредственно. Имя этой непосредственности - "понимание". Формулируя эту мысль, Д. выдвигает известный тезис, согласно к-рому "природу мы объясняем, духовную жизнь мы понимаем". Заостряя противоположность понимания как интуитивного постижения реальности объяснению как дискурсивно-логич. процедуре, Д. дает повод считать себя сторонником субъективизма. Но это противоречит осн. цели его филос. проекта - дать методол. обоснование историко-гуманитарного познания, что предполагает построение последнего на общезначимом, а не на субъективно-психол., базисе. Это противоречие Д. не удалось полностью снять. Отвечая на критику Риккерта (а позже - на критику Гуссерля), Д. вносит коррективы в свою гносеологич. концепцию. Он подчеркивает нетождественность "понимания" и "переживания", говорит о постоянном "взаимодействии живого опыта и понятия" в социально-гуманитарном познании (о том, что в процессе понимания существ, роль играют процедуры анализа и абстрагирования, речь шла уже в первом крупном труде Д. "Введение в науки о духе" (1883). Вместе с тем акт понимания остается для него прежде всего интуитивным схватыванием ("во всяком понимании есть нечто иррациональное"). Д. постоянно указывает на то, что историко-гуманитарное познание имеет дело со сферой объективаций, и трактует понимание как репродукцию, воспроизведение запечатленных в произведениях культуры "жизнеобнаружений", но в то же время настойчиво утверждает приоритет психологии в системе социально-гуманитарного знания. Д., как верно указал Гуссерль, так и не преодолел психологизма - редукции связей смысла к психич. связям. Однако ряд оставленных Д. набросков, а также отд. фрагменты при жизни опубликованных сочинений, свидетельствует о том, что он отдавал себе отчет в порочности психологизма и искал выхода из обусловленного психологизмом методол. тупика.
  Обращение к феномену понимания делает философско-методол. программу Д. программой герменевтической. Разрабатывая проблематику герменевтики, Д., вслед за Шлейермахером, ставит вопрос об условиях возможности понимания письм. документов. Высшим таким условием выступает для Д. гомогенная структура "общественно-истор. мира". Понимающий здесь - такая же часть духовно-истор. действительности, как и понимаемое. "Только то, что сотворено духом, дух в состоянии понять". И все же то, что позволяет нек-рому произведению или тексту быть понятым - это отнюдь не изначальная изоморфность психол. устройства автора и читателя. Хотя у Д. можно встретить и такую трактовку сущности понимания, центр тяжести его герме-невтич. теории лежит не в субъективно-психол. плоско-
  173
  сти - свидетельством тому сама категория "объективного духа". Именно на эту, говоря совр. языком, сферу культурных объективаций, и направлено преимущественное внимание дильтеевской "понимающей психологии". Но процесс понимания объективаций вообще не сводится к простой эмпатии ("вчувствованию"), а предполагает сложную истор. реконструкцию, а значит - вторичное конструирование того духовного мира, в к-ром жил автор. Эта мысль с достаточной четкостью звучит уже в "Возникновении герменевтики" (1900). Однако другой аспект герменевтики Д., связанный с проблемой общезначимости понимания, остался в его прижизненных публикациях в тени. Проблематика общезначимости понимания схватывается Д. в категории "внутр. целостности", или "внутр. взаимосвязи", выражающей такое объективное содержание, к-рое не может быть сведено к к.-л. индивидуально-психол. интенциям. Данное содержание есть не что иное, как сфера идеально-логич. значений. Осознав самостоятельность этой сферы, Д. вплотную подошел к феноменологии (не случайно Шелер включает его, наряду с Бергсоном и Ницше, в число родоначальников феноменологич. направления в философии). Герменевтич. концепция Д., как показали новейшие исследования (Рикёр, Ф. Роди), не так уж далеко отстоит от экзистенциально-феноменологич. и экзистенциально-герменевтич. ветви в философии 20 в. Сколь бы энергично ни подчеркивали свой разрыв с прежней герменевтич. традицией "фундаментальная онтология" (Хайдеггер) и "филос. герменевтика" (Гадамер), многие их базисные положения можно найти уже у Д. В самом деле, согласно Хайдеггеру, понимание есть раскрытие структуры герменевтич. опыта, т.е. изначально заложенного в человеч. бытии "понимания бытия". Отсюда следует неизбежность герменевтич. круга, к-рый нельзя разорвать, ибо он связан не с методол. трудностями, а с онтологич. структурой понимания. Весьма сходные мысли, пользуясь другими терминами, высказывает в связи с проблемой "герменевтич. круга" Д. Герменевтич. круг, или круг понимания, обусловлен, по Д., тем, что целостная взаимосвязь процесса жизни может быть понята только исходя из отд. частей этой взаимосвязи, а каждая из этих частей, в свою очередь, нуждается для своего понимания в учете всей целостности. Если Хайдеггер и Гадамер, полемизируя с субъективно-психол. подходом к герменевтич. проблематике, подчеркивают, что понятийной парой в ситуации понимания являются не "субъект"/"объект" (тем более не "автор"/"интерпретатор"), а скорее "здесь-бытие"/"бытие" (Dasein/Sein), то Д. тоже выводит герменевтич. проблему за рамки столкновения двух субъективностей: выделяемая им понятийная пара есть "жизнь"/"жизнь". Все зависит от того, как Д. прочесть. Дильтеевская категория "жизнь" в известном смысле сродни хайдеггеровскому "бытию": как Sein лишено смысла без Dasein, так и Leben артикулирует себя в Erieben (переживании), Ausdruck (выражении) и Verstehen (понимании). Немаловажное значение имеет и то обстоятельство, что в поздних работах Д. вводит различие между Lebensausdruck и Eriebnisaus-druck - "выражением жизни" и "выражением пере-живания".
  Герменевтич. разработки Д. дали толчок т.н. "духов-но-истор. школе" в историко-культурных и историко-лит. исследованиях. Парадигматичными для нее стали "Жизнь Шлейермахера" (1870), "История юного Гегеля" (1905), "Переживание и поэзия: Лессинг, Гёте, Но-валис и Гёльдерлин" (1906), "Сила поэтич. воображения и безумие" (1886) и др.
  В 60-е гг. нераскрытый потенциал дильтеевской герменевтики стал предметом размышлений О.Ф. Больно-ва, к-рый, основываясь на работах Г. Миша и X. Липпса, показал продуктивность идей Д. в контексте совр. логики и философии языка.

<< Пред.           стр. 9 (из 44)           След. >>

Список литературы по разделу