<< Пред. стр. 18 (из 23) След. >>
Список литературы по разделу
тот не мог бы им поверить. Однако, несмотря на это, они настаивают на
правдивости своих показаний с величайшим упрямством. Dacquignie
утверждала, что убила своего мужа, защищая собственную жизнь, хотя на ней не
найдено было ни малейших следов борьбы. Затем она созналась, что нанесла ему
только один удар кинжалом, между тем как на трупе убитого было найдено шесть
ран. Точно так же оправдывалась на суде и D. Lafarge, попавшая на скамью
подсудимых за похищение бриллиантов, выдумав для своей защиты целый роман,
очень запутанный и нелепый, а Hoegeli уверяла, что она только хотела слегка
наказать своего ребенка и если он умер, то это просто несчастная
случайность. Depise, которая подстерегла своего любовника и из засады
нанесла ему рану, утверждала, что любовник ее бил, повалил на землю и
натравил даже на нее собаку. Prager показала на суде, что спрятала в комнате
мужа своего брата, вооруженного револьвером, только для того, чтобы он
достал ей несколько очень важных компрометирующих ее в бракоразводном
процессе писем. При этом она ни за что не хотела сознаться, что письма эти
служили доказательством ее супружеской неверности. Что же касается
револьвера, то он был взят, по ее словам, только лишь с целью пригрозить
мужу. Очень часто преступницы во время процесса меняют свою систему защиты
по нескольку раз, совершенно не думая о том, что такие частые перемены в их
показаниях должны в высшей степени поколебать доверие судей к словам их.
Goglet, поджегшая дом с целью погубить в огне своего старого мужа, показала
сперва, что поджог совершил какой-то неизвестный ей мужчина, в которого она
даже стреляла, но промахнулась; потом она изменила свое показание и стала
утверждать, что она не есть вовсе сама Goglet, a только подруга ее, похожая
на нее по цвету волос, и что она из дружбы к этой Goglet согласилась
ухаживать за ее больным мужем. Когда же последний настаивал на том, что эта
женщина и есть именно его жена, у нее хватило дерзости заявить, что человек
этот после операции плохо видит и потому ошибочно принимает ее за свою жену.
"Преступница, -- говорит Rykere, -- больше софистич-на и хитра,
нежели преступник. Она всегда находит отговорки и оправдания, поражающие
своею неожиданностью и странностью". "Девушки, -- пишет пастор Arnoux, -- не
только больше мальчиков подвержены злу, но они также лгут более ловко и
дерзко, чем они, с большей смелостью рассказывают разные выдуманные ими
истории и превосходят их в искусстве лицемерить".
В общем, оправдания преступниц также отличаются сложностью и
нелепостью, т.е. той именно запутанностью, которую мы так часто находим в
планах их преступлений. Мы опять встречаемся здесь со свойственной даже
нормальным женщинам лживостью, но осложненной и доведенной до крайних
пределов. Преступницы эти лгут прямо в глаза с таким упорством, несмотря
даже на самые очевидные улики, потому что они вообще малочувствительны к
истине и не могут вообразить себя на месте судей, убежденных массой
доказательств в их виновности. Логичность фактов не имеет в глазах их
никакого значения, потому что они, как женщины, не признают силы неоспоримой
убедительности и думают, что все рассуждают так же, как и они.
Прибегая ко всевозможным выдумкам с целью оправдать себя в глазах
судей, преступницы совершенно не видят всей нелепости их, ибо в них очень
слабо развита та логика мышления, которая должна была бы удержать их от
противоречий. К этому присоединяется еще действие самовнушения, благодаря
которому они в конце концов начинают сами верить в часто повторяемую ими
ложь, -- самовнушение, влияние которого тем сильнее, чем скорее сглаживается
из их памяти воспоминание о совершенном преступлении. С течением времени,
когда истинная суть самого злодеяния ими почти совершенно забыта, они помнят
только свой собственный вымысел, не заботясь уже о том, насколько он
соответствует истине. Поэтому ложь сопряжена у преступниц с ничтожным
напряжением их умственных способностей, и так как на характер вымысла они
обращают тоже мало внимания, то вся энергия их сводится к упорному
повторению его без колебаний и неуверенности, благодаря чему они нередко
вселяют доверие к своим словам даже в сердцах судей и присяжных заседателей.
20. Самообличение. Благодаря тому противоречию, которое мы так часто
встречаем в характере женщины, у преступниц рядом с упорнейшим отрицанием
ими своей вины наблюдается подчас неожиданное добровольное стремление
обличить себя. Явление это объясняется различными причинами. В одном случае
дело сводится к потребности поболтать и поделиться с другими своей тайной,
что -- как мы видели -- характерно для женщин. Так, например, G. Bompard
рассказывает во время морского переезда из Америки во Францию одному
пассажиру, некоему Granger, много подробностей про Eyraud. Затем, находясь
уже в Париже, где все газеты были полны ею и ее любовником, она не может
удержаться, чтобы не сообщить тому же Granger, что она и есть именно эта
разыскиваемая Bompard. Faure, облившая серной кислотой своего любовника,
приняла такие меры предосторожности, что преступление ее осталось бы
нераскрытым, если б она сама не рассказала о нем одной подруге своей.
Очевидно, она испытывала потребность поделиться с кем-нибудь радостью по
поводу удачной мести, для того чтобы лучше насладиться ею. Конечно, при всем
этом играют известную роль легкомыслие и неосторожность преступниц, которые
охотно разговаривают о своем преступлении, не думая о связанной с этим
опасности (Lombroso. Uomo delinquente. T.1).
В другом случае самообличение выражается в иной форме. Так как
неосторожность преступницы никогда не заходит так далеко, чтобы сообщить
кому-нибудь план задуманного ею преступления до того, как оно приведено в
исполнение, то она удовлетворяет своей потребности говорить о преступлении
косвенным образом; отравительница, например, обнаруживает преувеличенную
заботу о здоровье намеченной жертвы: она старается казаться печальной и то и
дело выражает свои опасения, что последняя не проживет долго, хотя в
настоящую минуту, по-видимому, и совершенно здорова. Если жертва легла в
постель, отравительница еще задолго до того, как у других явится мысль о
какой-нибудь серьезной болезни, уже начинает беспокоиться насчет дурного
исхода ее. Все это направлено к тому, чтобы так или иначе иметь возможность
говорить о замышляемом или совершенном преступлении. Когда Lafarge отослала
своему мужу отравленный пирог, она тотчас же сообщила нескольким знакомым,
что у нее есть тяжелое предчувствие потерять кого-нибудь из близких ей, и
осведомлялась насчет того, какой траур носят вдовы в этой местности. Hagu,
отравившая жену своего любовника Rogier, сказала окружающим, когда у
последней обнаружились только первые признаки отравления: "Я вам говорю, что
она долго не протянет; где это видано, чтобы молодой мужчина мог жить с
такой женой, которая его ненавидит". Точно так же и Jegado, когда одна из ее
жертв заболела и все еще думали о легком, пустом заболевании, выразилась
следующим образом: "Она умрет от этого, можете мне поверить; от такой
болезни не выздоравливают; бегите лучше за священником".
Женщины находят особенное удовольствие в том, чтобы много говорить о
совершенном преступлении, потому что они при этом мысленно переживают его и
продолжают испытывать то наслаждение, которое доставляет оно им. Так, Jegado
всегда говорила только про мертвых и про похороны, так что один свидетель
выразился даже про нее на суде: "Sa conversation etait la conversation
des morts et des defunts"*. Совершенно понятно, почему женщина говорит
гораздо больше и чаще мужчины о своем преступлении: беседа -- это
единственное доступное средство переживать его, между тем как мужчина может
прибегать с этой целью к кисти и письму, которые редко доступны женщинам.
Женщина должна болтать о своем преступлении, между тем как мужчина может
нарисовать его, описать или даже просто выцарапать на стенке, сосуде и
т.п.**
[*"Ее речь была речью мертвых и погребенных" (фр.).]
[**Lombroso. Uomo delinquente. T. 1. С. 322.]
Своеобразной формой самообличения является часто признание преступниц
перед своими любовниками в совершенном преступлении даже в тех случаях,
когда любовники ничего подобного от них не требуют и не подозревают никакого
преступления. Такой документ часто появляется потом на сцене в виде
доказательства их виновности, и в тех случаях, когда любовь их к своим
любовникам миновала, они идут на новое преступление, чтобы избавиться от
этих опасных для них лиц. Так, Virg., разошедшись со своим любовником
Signorino, убила его, боясь, что он ее выдаст, имея в руках доказательство
совершенного ею преступления. Menghini доверила тайну отравления ею мужа
своему любовнику Ottavi, и, когда последний бросил ее, она подговорила
своего нового обожателя убить его, чтобы отделаться от такого опасного
человека.
Подобное признание является естественным следствием возникающей между
любовниками наклонности к безграничной откровенности и указанной нами раньше
потребности любящей женщины приносить в жертву любимому человеку не только
свое "я" и свое тело, но также свою душу и судьбу. Чем дороже принесенная ею
жертва, тем счастливее она, а разве есть у нее что-нибудь, что она должна
была бы тщательней скрывать, чем сознание и доказательства своей
преступности? Она предпочитает отдаться связанная по ногам и рукам своему
любовнику, вполне полагаясь на его усмотрение. Преступная натура ее
сказывается в беспечности, мешающей ей задуматься над неизбежным концом ее
временной любви, и в отсутствии всякого нравственного чувства, при котором
самое тяжелое преступление кажется ей небольшим проступком. Как могла бы
женщина, у которой не притуплено еще вполне моральное чувство, осмелиться
открыть свою преступную душу честному любовнику, не боясь, что подобное
признание оттолкнет его от нее и вселит к ней отвращение, несмотря на то,
как бы ни дорожил он на первых порах ее взаимностью.
Преступницы часто выдают своих любовников, соучастников их
преступлений, из чувства ревности, покинутые ими, но нередко причиной
подобной измены с их стороны является не ревность и желание мстить, а тонкий
расчет избавиться от угрожающей им опасности, которая с минуты на минуту
увеличивается. Они надеются заслужить себе таким образом снисхождение,
особенно если они молоды и недурны собою. Крайнее непостоянство их
привязанностей, в силу которого они ко вчерашнему божеству и кумиру
относятся сегодня равнодушно или даже с отвращением, играет при этом
значительную роль. Известно, что разбойничьи шайки ничего так не боятся, как
доноса женщин. Bompard, не задумываясь, передала в руки правосудия своего
несчастного соучастника, который был до известной степени ее жертвой. Bistor
был арестован по доносу своей любовницы Perrin именно в ту минуту, когда
направленное против него следствие должно было прекратиться за
недостаточностью улик.
Благодаря всем только что перечисленным моментам доносы и разоблачения
со стороны преступниц -- явление довольно частое. Этим объясняется, почему
интеллигентные преступники всегда относятся с величайшим недоверием к
женщинам. В шайке Chevalier и Abadie были только две женщины, именно их
любовницы; прочие же члены шайки ни под каким видом не должны были
обзаводиться постоянными сожительницами.
21. Заключение. Таков нравственный облик врожденной преступницы,
которая обнаруживает большую наклонность сливаться с мужским типом. Мы
находим и в криминальной ее психологии атавистическое ослабление ее
вторичных половых признаков, которое мы уже отметили при антропологическом
изучении. Ее усиленная половая чувствительность, слабый материнский
инстинкт, наклонность к бродячей, рассеянной жизни, интеллигентность,
смелость и способность подчинять своей воле путем внушения слабохарактерные
существа, наконец, ее тяготение к мужскому образу жизни, мужским порокам и
даже к мужской одежде -- все это изобличает в ней то одну, то другую
особенность чисто мужского характера. Ко всему перечисленному следует
прибавить еще отвратительные черты, свойственные исключительно женской
натуре, как мстительность, коварство, жестокость, лживость, страсть к
нарядам и пр. и пр.
Все эти качества выражены то в большей, то в меньшей степени у
отдельных индивидов. Некоторые из них, например Bouhors, обладают громадной
физической силой, но плохими умственными способностями. Другие, как Р.,
физически слабы, но зато отличаются умом и замечательной изобретательностью.
Там же, где все эти черты соединены вместе, мы имеем дело с самыми ужасными,
по счастию редкими, типами женской преступности. Такою именно была
Bell-Star, еще недавняя гроза и ужас жителей Техаса. Уже воспитание ее
сильно благоприятствовало развитию ее природных качеств характера. Именно
будучи дочерью одного партизанского предводителя партии Юга в войне
1861-1865 годов, она провела свое детство и юность среди ужасов, грабежей и
убийств, которыми эта война сопровождалась, и в 10 лет уже отлично владела,
к общему удовольствию окружающих, лассо, револьвером, ружьем и boure knife.
Сильная и смелая, как мужчина, она охотнее всего объезжала диких лошадей и
однажды в Оакланде выиграла в течение одного и того же дня два приза на
скачках. Она была очень чувственная натура и никогда не удовлетворялась
одним любовником; у нее их было столько, сколько desperados и outlaws было в
Техасе, Канзасе, Небраске и Неваде. В 18 лет она стояла уже во главе шайки
диких бандитов, которых вполне подчинила своей воле умом и обаятельной
наружностью. С этой бандой она нападала на города и грабила их, давая
настоящие сражения отрядам правительственных войск. Иногда она одна,
переодетая мужчиной, появлялась в многолюдных местах среди белого дня.
Однажды она провела ночь в той самой гостинице, где находился судья,
разыскивавший ее, и даже ночевала в одной с ним комнате, причем последний,
конечно, и не подозревал, что его товарищ по комнате -- женщина. Судья этот
накануне хвастал за общим столом, что он, наверное, узнал бы Bell-Star и
схватил бы ее, если б ему пришлось где-нибудь с ней встретиться. Наутро,
после ночи, проведенной вместе, она назвала себя, обругала судью, избила его
кнутом, вскочила на лошадь и умчалась. Она оставила мемуары. Самым горячим
желанием ее было, как говорила она, умереть в сапогах. Желание ее
исполнилось, потому что она была убита во главе своей шайки во время одной
стычки с правительственными войсками.
Другим замечательным разбойником в юбке была француженка Zelie.
Очень одаренная от природы, прекрасно владевшая тремя языками,
привлекательная по своему уму и наружности, она уже с детства отличалась
вероломным характером и чувственностью. Попав благодаря одной любовной
истории в общество североамериканских бандитов, она сделалась атаманом одной
шайки их. Гордая и храбрая, она выступала во главе их навстречу всякой
опасности и никогда не теряла своего мужества: на краю пропасти при
экспедиции в горы, во время землетрясения, эпидемии и в бою -- она была
постоянно одинаково спокойна. Умерла она в одной французской больнице для
психических больных при явлениях очень тяжелого истерического припадка.
Многократно упоминаемая Ottolenghi 17-летняя воровка и проститутка M.
R. начала свою карьеру тем, что на 12-м году обокрала своего отца и
растратила со своими подругами украденные деньги на лакомства. В 15 лет она
убежала из дому с одним любовником, но скоро оставила его, чтобы отдаться
проституции, и организовала в 16 лет настоящую торговлю 12-13-летними
девочками, которых продавала за громадные деньги богатым мужчинам, уделяя из
своих доходов этим несчастным детям по нескольку су. Не довольствуясь этим,
она вымогала еще у своих богатых клиентов значительные суммы денег, угрожая
им публичными скандалами. Из мести она совершила два тяжких преступления, в
которых сказались основные черты ее характера: жестокость и хитрость. Она
заманила за город одну из товарок своих, дурно отзывавшуюся о ней, и,
пользуясь пустынностью места и наступившими сумерками, напала на нее,
повалила на землю и била ключом до тех пор, пока та подавала еще признаки
жизни. После этого она преспокойно вернулась в город. Когда кто-то ей
заметил, что она могла таким образом убить свою товарку, она отвечала: "Ну
так что ж? При этом свидетелей не было!" В другой раз говорили о том, что
ключом убить человека нельзя. "Отчего, -- возразила она, -- если бить сильно
в виски, можно убить и ключом". Другая жертва ее была одна из ею же
проданных девочек, красота и успехи которой в качестве кокотки возбудили
такую зависть и ненависть ее, что она подсыпала ей в кофейне яд в чашку
кофе, и та спустя несколько часов умерла.
Приведенные случаи подтверждают раньше сформулированный нами закон, что
настоящие женские преступные типы более ужасны, нежели мужские.
СЛУЧАЙНЫЕ ПРЕСТУПНИЦЫ
Рядом с врожденными преступницами, являющимися типичными
представительницами самой полной и абсолютной нравственной извращенности,
находится другая, значительно большая группа преступниц, порочность и
испорченность которых достигают сравнительно незначительной степени и у
которых не отсутствуют душевные достоинства, свойственные специально
женщинам, как стыдливость и материнский инстинкт. Мы говорим о случайных
преступницах, составляющих большинство среди преступных женщин.
1. Физические признаки. У этого класса преступниц не наблюдаются
какие-нибудь особенные дегенеративные признаки, и исследованные нами женщины
в 54% совершенно свободны от них. Равным образом у них не встречается
аномалии в области чувств: например, в 15% их вкусовое чувство и в 6% --
обонятельное оказались очень тонкими и т.д.
2. Нравственные качества. То же самое замечается и в отношении
нравственных черт характера этого класса преступниц. Guellot в следующих
словах описывает типичных случайных преступниц: обыкновенно они более мужчин
доступны чувству раскаяния, скорее возвращаются на путь добра и реже
рецидивируют в преступлении, если не считать, конечно, некоторых исключений,
которые представляют собою совокупность всякого рода пороков... При
знакомстве они легко завязывают друг с другом теплые, сердечные отношения.
Надписи, делаемые мужчинами на стенах в тюрьмах, содержат обыкновенно
всевозможные проклятия, угрозы, дурачества или же непристойности; напротив,
надписи женщин всегда приличны и говорят преимущественно о любви и
раскаянии. Вот некоторые собранные нами образчики их:
"В этой клетке, где томлюсь я, вдали от тебя, мой милый, я страдаю и
вздыхаю о тебе".
"Жан меня более не любит, но я его вечно буду любить".
"Вы, которым придется сидеть в этой камере, называемой
"Sourciere", если вы не разлучены с любимым существом, горе ваше --
наполовину горе".
"О чем может говорить в этом одиночестве мое сердце, кроме тех
страданий и мук, которые переносит оно из-за моего милого".
"Генриетта любила своего дружка, как только может любить женщина, но
теперь она его ненавидит".
"Клянусь никогда не повторять более этого, потому что довольно с меня
этих мужчин; любовь -- причина того, что я теперь нахожусь здесь; я убила
своего любовника; не верьте мужчинам -- они все лгуны".
"Людской суд -- пустяки; божеский -- это все".
"Бог по бесконечному милосердию своему милует и нас, грешных".
"Пресвятая Дева, Богородица, прибегаю к Тебе и ищу Твоей защиты".
Чувство стыдливости также очень развито у этой категории преступниц. В
Париже многие из них всячески сопротивляются своему заключению вместе с
проститутками в тюрьму St.-Lazare. Mace пишет по этому поводу
следующее: "Женщины эти всеми силами стараются не попасть в тюрьму
St.-Lazare, которая внушает им отвращение. Для них заключение в ней -- это
стыд и вечный позор. При одной только мысли об этом они приходят в ужас, и
ни одна женщина не соглашается следовать туда добровольно". Точно так же и
Guillot наблюдал известный антагонизм между проститутками и преступницами,
содержащимися в этой тюрьме. Последние питают очевидное отвращение и
презрение к продажным женщинам, которые в свою очередь платят им той же
монетой. Напротив, врожденная преступница не будет относиться подобным
образом к проститутке: отсутствие у нее стыдливости хорошо согласуется с
полным бесстыдством этой последней.
Guillot отмечает у заключенных чувство живой материнской любви,
питаемой ими к своим детям. Очевидно, что речь идет здесь только о случайных
преступницах, потому что мы уже убедились на многочисленных примерах, что у
<< Пред. стр. 18 (из 23) След. >>
Список литературы по разделу