<< Пред.           стр. 15 (из 18)           След. >>

Список литературы по разделу

  В аналитических суждениях в отличие от абсолютно-идентичных предицируется о субъекте суждения один из элементов его понятия. Например, суждение "золото есть золото" есть абсолютно-идентичное, а суждение "золото желто" есть релятивно-иден-тичное, аналитическое. Понятие А имеет признаки а, р, у, которые конституируют понятие Л.
  В аналитических суждениях о понятии субъекта высказывается один из конституирующих его признаков. Синтетические суждения, в отличие от аналитических, расширяют наше знание о субъекте суждения, обогащая это знание новыми признаками, даваемыми в предикате. Таково, например, суждение "золото имеет свою специфическую тяжесть 19,5".
 417
 
  Через комбинирование двух приведенных выше делений у Канта получаются четыре вида суждений: 1) аналитические апостериорные, 2) аналитические априорные, 3) синтетические апостериорные и 4) синтетические априорные. Но первый случай оказывается лишь чисто воображаемым, так как ни одно аналитическое суждение не является эмпирическим, остальные три случая Кант признает действительными.
  Аналитические суждения, по Канту, имеют своей формулой не "А=Л" (это формула тавтологических, т. е. абсолютно-идентичных, суждений), но они имеют своей основой формальнологический закон противоречия, который Кант формулирует следующим образом: "Ни одной вещи не присущ предикат, ей противоречащий".
  Третий вид суждений - синтетические апостериорные - суть обычные опытные суждения, и они могут быть либо единичными, либо общими (обладающими эмпирической общностью).
  Наконец, четвертый вид суждений - синтетические априорные. Их возможность составляет проблему, решение которой служит задачей "Критики чистого разума".
  Основной вопрос теории познания-сам Кант формулирует следующим образом: как возможны синтетические суждения a priori? Под синтетическими априорными, суждениями он понимает такие, в которых одно понятие находится в необходимой связи с другим понятием, не содержащимся в нем.
  Главная проблема теории познания Канта - проблема возможности априорных синтетических суждений - расчленяется прежде всего на два вопроса: 1) о психологической возможности синтетических суждений a priopi и 2) о логической состоятельности этих суждений. Первый вопрос есть "вопрос факта" (quaestio facti), второй есть "вопрос права" (quaestio juris).
  Файхингер основную цель "Критики чистого разума" Канта усматривает в решении двух вопросов: 1) как возможно совершенно чистое познание a priori и 2) как возможен опыт, заключающий в себе общие и "необходимые элементы?
  Наряду с решением вопроса о синтетических априорных суждениях Кант стремится показать, как самый опыт становится "объективным" всеобщим и необходимым через привходящие в него априорные добавления. Куно Фишер показал, что философия Канта, по замыслу его автора, стремится быть "теорией опыта". Но понятию "опыт" Кант дал специфическое объективно-идеалистическое значение, и этим он внес путаницу в дальнейшее развитие буржуазной философии.
  Вопрос о возможности синтетических суждений a priori является центральной проблемой философии Канта. Кант констатирует, что такие суждения имеются в математике, в "чистом естествознании" и в "метафизике". "Критика чистого разума" стремится доказать, что эти суждения имеют познавательную
 418
 
 значимость в математике и чистом естествознании, но не имеют познавательной силы для метафизики, которая выходит за пределы опыта и имеет дело со сверхчувственным миром. Кант развивает учение, что пространство и время как априорные формы чувственного созерцания являются условиями возможности математики как науки и возможности ее применения к предметам. Суждения чистого естествознания, по учению Канта, также имеют познавательное значение, поскольку условиями их возможности являются такие априорные формы, как категории рассудка. Но суждения метафизики лишены познавательной ценности, поскольку идеи разума не являются необходимыми условиями возможности опыта.
  Критериями априорного знания Кант признает необходимость и всеобщность. Этих двух признаков достаточно, чтобы отличить априорное знание от апостериорного. В этом учении Канта сказывается его платонизм. Именно в диалоге Платона "Теэтет" всеобщность и необходимость впервые фигурируют как критерии разумного познания, которое одно только гарантирует полную достоверность и абсолютную истинность суждений. У Платона и у Канта иад опытным знанием возвышается априорное знание, единственно обладающее строгой всеобщностью, необходимостью, безусловной достоверностью.
  Возражая Канту, Ибервег и Риттер в своих работах по логике указывали, что строгая всеобщность присуща и полной индукции, а Джон Стюарт Милль доказывал, что и эмпирическое знание может иметь признак необходимости.
  Ход доказательства существования априорного знания у Канта Ибервег излагает следующим образом: опыт никогда не дает истинно всеобщего знания, и если в знании имеется истинная всеобщность, то она должна быть не эмпирической, а априорной, но так как действительно существуют строго всеобщие суждения, то, следовательно, они априорны. Критикуя Иберве-га, Риль говорит, что он все кантовское доказательство "поставил вверх ногами". По Рилю, всеобщность и необходимость знания у Канта есть не основа аргументации, а проблема: она сама не есть основание доказательства. Не от всеобщности Кант умозаключает к априорности, но наоборот. Предпосылка всеобщенеобходимого знания вовсе не есть для Канта несомненный факт. Рассматривая этот спор между Ибервегом и Ри-лем, Файхингер говорит, что на самом деле Риль, а не Ибервег ставит вверх ногами доказательство Канта.
  В действительности все построения у Канта покоятся на произвольных предпосылках, принимаемых без доказательства, и именно такими произвольными предпосылками являются у него-прежде всего его идеалистическое понятие об опыте и рационалистическое понятие об абсолютной необходимости и всеобщности.
 419
 
  Априорное знание, которым, по учению Канта, обладает субъект, состоит из следующих видов: 1) формы чувственного созерцания (пространство и время), 2) категории рассудка, 3) идеи разума, 4) аналитические суждения и 5) синтетические суждения, как, например, "все, что происходит, имеет причину".
  Спор о том, является ли главной целью "Критики чистого разума" выяснение наличия априорных форм познания и их значимости или ограничение возможного познания областью опыта, по нашему мнению, должен быть решен следующим образом. В первом издании "Критики чистого разума" (178П Кант преследовал цель опровергнуть скептицизм Юма и защитить всеобщность и необходимость основных положений научного знания и ввиду этого ставил своей главной задачей исследование априорных форм познания. Во втором же издании "Критики чистого разума" (1787), когда он уже вынашивал идеи, развитые им в "Критике практического разума", Кант свою главную задачу видит в ограничении человеческого познания пределами возможного опыта и в урезывании прав теоретического разума. Сам Кант в предисловии ко второму изданию "Критического разума" говорит, что цель этого сочинения заключается в ограничении области знания для того, чтобы очистить место для веры. Но обе эти задачи - ограничение прав теоретического разума и доказательство наличия и 'правомерности априорных форм познания - вытекают из одной основной задачи, которую себе поставил Кант,- из стремления примирить эмпиризм и рационализм, найти компромиссное решение их противоположности.
  Кантовское деление суждений на аналитические и синтетические часто критиковали с той точки зрения, что психологически одно и то же суждение для одного человека может являться аналитическим, а для другого синтетическим в зависимости от объема имеющихся у них знаний: для одного суждение будет расширять его знаиие о данном предмете, для другого - раскрывать имеющееся уже у него знание о нем. С этой точки зрения даже для одного и того же человека в одно время данное суждение будет синтетическим, а затем, после обогащения его знания о предмете, это же суждение станет аналитическим.
  Такая критика не попадает в цель, поскольку у Канта различие аналитических и синтетических суждений основывается не на их психологическом генезисе, а на гносеологической их природе, именно на характере их обоснования: аналитические суждения имеют только формальнологическое обоснование, являясь лишь новой формой выражения данной мысли, раскрывающей то, что в ней имеется, тогда как синтетические суждения приносят нечто новое, а не дают лишь новую форму данной мысли.
  Кантовское деление синтетических суждений на априорные и апостериорные несостоятельно, так как все суждения без исклю-
 420
 
 чения имеют в конечном счете эмпирическое происхождение, являясь отражением действительности (в том числе и математические положения).
  Самым важным и в то же время наиболее трудным вопросом в "Критике чистого разума" Кант считал трансцендентальную дедукцию категорий Будучи не удовлетворен изложением этой проблемы в первом издании "Критики чистого разума", он переработал заново этот раздел во втором издании и еще по-иному изложил этот вопрос в "Пролегоменах".
  В"Пролегоменах" Кант в исследовании этого вопроса идет аналитическим путем. Он исходит из констатирования факта существования научного познания и исследует, каковы те необходимые условия, при которых только этот факт может существовать.
  Кант приходит к положению, что имеется ряд априорных синтетических суждений, безусловно значимых для всех явлений природы. Эти суждения в своей совокупности образуют чистое естествознание, и для последнего необходимой предпосылкой является наличие категорий как форм мышления, имеющих познавательную значимость для всех явлений природы, для всей области чувственного созерцания.
  В отличие от "Пролегомен" в первом издании "Критики чистого разума" Кант в трактовке трансцендентальной дедукции шел синтетическим путем. Здесь он исходит из наивысших условий познания.
  Кант понимает категории как чистые априорные понятия рассудка, которые происходят не из опыта, а из самой познавательной способности человека. Однако, категории не являются врожденными, и возникают в связи с опытом. В признании категорий рассудка, не имеющими опытного происхождения, Кант находится под влиянием юмовской критики понятия причинности, но в признании их априорного характера он выходит за пределы скептицизма Юма. Кант считает, что функцией категорий рассудка является синтез, связывание в единое целое различных представлений, приведение многообразия к единству. Но, по его мнению, соединение многообразия "е дано в самих объектах чувственного созерцания и не воспринимается пассивно, но является активным действием самого рассудка.
  В этом Кант следует Локку, который также учил, что опыт дает нам лишь отдельные разрозненные ощущения, которые связываются в сложные целостные образования активной самодеятельностью души. Кант считает, что познание есть соединение многообразия в единство, анализ всегда предполагает предварительный синтез, рассудок разлагает лишь то, что он сам ранее связал. Синтез может осуществляться рассудком различными способами, и этих способов столько, сколько имеется у нас категорий рассудка.
 421
 
  Задача метафизической дедукции у Канта заключается в полном перечислении категорий рассудка, а задача трансцендентальной дедукции - изучить наши способы познавания предметов, поскольку эти способы априорны. Метафизическая дедукция устанавливает тот факт, что мы обладаем априорными формами познания (формами чувственного созерцания и категориями рассудка), трансцендентальная же дедукция трактует вопрос, какое мы имеем право применять эти априорные формы познания, являющиеся формами нашей собственной познавательной способности, к предметам опыта Именно этот вопрос о праве (quod juris) применения субъективных форм к объективному содержанию и служит той задачей, которую должна разрешить трансцендентальная дедукция
  Трансцендентальная дедукция должна раскрыть объективную значимость субъективных форм познания Перед Кантом встает здесь сложная и трудная задача потому, что ему чуждо материалистическое учение об отражении сознанием объективной действительности, в силу чего и самые формы познания отражают отношения, существующие в объективной действительности Для Канта закрыт этот путь объяснения процесса познания, и поэтому он вынужден строить сложное искусственное объяснение в виде трансцендентальной дедукции.
  В трансцендентальной дедукции Кант ставит вопрос: на каком основании субъективным формам познания мы приписываем объективную значимость' Другими словами' каким образом субъективные условия мышления являются условиями возможности всякого познания'
  Кант полагает, что объективная познавательная значимость категорий рассудка будет доказана, если удастся показать, что конкретное эмпирическое понятие о предмете основывается на чистом априорном понятии "предмета вообще", для которого необходимыми условиями являются категории рассудка.
  В трансцендентальной дедукции главным является вопрос о том, каким образом рассудок может познавать независимо от опыта и насколько простирается это независимое от опыта познание Другой вопрос, разбираемый в ней и имеющий в ней лишь второстепенное значение, есть вопрос о субъективных источниках априорного познания Исследующая его субъективно-психологическая дедукция в первом издании "Критики чистого разума" предпосылается основному вопросу трансцендентальной дедукции.
  Кант говорит о трояком синтезе, производимом рассудком при посредстве его категорий- 1) синтез аппрегензии, 2) синтез репродукции и 3) синтез рекогниции.
  Во-первых, по учению Канта, всякое представление, поскольку оно дано в одном мгновении, является абсолютным единством. Но всякое чувственное созерцание заключает в себе многообра-
 422
 
 зие. Чтобы из этого многообразия получилось единство созерцания, необходимо пробежать все это многообразие и схватить его целиком, и это Кант называет синтезом аппрегензии. Синтез аппрегензии соединяет множество впечатлений, образуя созерцание многообразия в одном предмете.
  Но синтеза еще недостаточно, чтобы возникло единство созерцания, единого образа и взаимной связи. Для этого необходимо, чтобы к синтезу аппрегензии присоединился еще синтез репродукции. Совместное воопринимание многообразия во времени, чтобы при этом было достигнуто целостное единство, требует постоянной репродукции впечатлений, которые более уже не присутствуют в данный момент Хотя последних уже нет "налицо", но они должны репродуцироваться. Чтобы свести многообразие к единству, необходимы оба эти синтеза - синтез аппрегензии и синтез репродукции Эти два синтеза неразрывно связаны между собой. Кроме них, требуется еще синтез рекогни-ции, т е. отождествление репродуцированных представлений с прошедшими. Без этого всякое репродуцированное представление казалось бы новым.
  Необходимым условием всего этого тройного синтеза является трансцендентальное единство сознания, но пока еще это единство предстает перед нами как субъективное, а чтобы от этого перейти к объективному единству самосознания, необходимо вступить на иной путь - путь исследования Кант переходит к учению о трансцендентальной апперцепции как объективному единству самосознания Поскольку он подходит идеалистически к вопросу, он принимает, что у нас есть только многообразие наших представлений, но самого предмета, соответствующего этим представлениям, мы не имеем Поэтому единство, создающее из многообразия впечатлений единое целое, может быть только формальным единством сознания. Лишь в том случае, если мы связали многообразие созерцания в синтетическое единство в форме понятия, мы имеем "предмет" и познаем его.
  Синтетическое единство предмета, по учению Канта, есть чисто формальное единство сознания, поскольку оно порождается синтетической деятельностью сознания Так, Кант приходит к выводу, что возможность познания предметов требует формального единства сознания. И отсюда он заключает, что в основе эмпирически-субьективного психологического единства сознания лежит отлич'ная от него по своей природе трансцендентальная апперцепция, являющаяся необходимой формой "сознания вообще". Она является наивысшим условием возможности познания предметов вообще.
  По учению Канта, всякое эмпирическое сознание имеет в качестве своей необходимой формы "сознание вообще", которое он называет трансцендентальным синтетическим единством апперцепции, или - короче - трансцендентальной аПперцеп-
 423
 
 цией. Основная мысль учения Канта о трансцендентальной апперцепции состоит в том, что всякое отдельное эмпирическое сознание является общим для всех людей познанием, так как в каждом эмпирическом сознании многообразие впечатлений связано по всеобщим, единым для всех сознаний, законам. То, что является всеобщим, необходимым и закономерным для всякого сознания, Кант называет объективным.
  Таким образом, по Канту, объективно все то, что относится к "сознанию вообще". Трансцендентальная апперцепция объективна, потому что она едина, всеобща и необходима для всех людей. В этом учении Канта имеются точки соприкосновения с учением Ибн-Рошеда об едином, всеобщем для всех людей, разуме, с его учением о том, что все люди познают лишь постольку, поскольку они участвуют в этом всеобщем разуме.
  По учению Канта, нам дается лишь многообразие впечатлений, а предметы созидаются из них нашим рассудком. Трансцендентальное единство апперцепции имеет, по учению Канта, объективный характер, так как оно является основой объективного синтеза, порождающего предметы. Единство опыта и его закономерности имеют своим источником трансцендентальное единство апперцепции.
  Порядок, правильность, закономерность явлений, называемых природой, Кант считает не принадлежащими самим явлениям, но привносимыми нашим рассудком добавлениями к тому, что дано нам в чувственном созерцании. Правила, по которым совершается тот синтез, который из не связанных в единство данных чувственного восприятия созидает "опыт", "природу" с их единством и закономерностями, Кант называет категориями рассудка.
  В трансцендентальной аналитике Кант поставил задачу доказать, что категории рассудка имеют объективное значение, так как они составляют необходимое условие возможности всех предметов возможного опыта. В основном его аргументация сводится к тому, что если бы мы не обладали рассудком с его категориями, то для нас не существовала бы природа со своими законами, а был бы только хаос ощущений, т. е. беспорядочное, бессвязное множество чувственных впечатлений. Относя связность явлений природы, их упорядоченность и закономерность за счет деятельности самого познающего субъекта, Кант ставит на голову подлинное отношение между субъектом и объектом познания, между логикой вещей и логикой идей.
  Трансцендентальная аналитика Канта развивает учение о том, что все наши понятия и суждения о внешнем мире образуются на основе категорий рассудка - чистых априорных понятий.
  Всякий мыслимый предмет имеет свое определенное количество и качество, находится в определенном отношении к другим
 424
 
 предметам и представляет определенный способ существования (модальность). Это вытекает из организации нашего ума, обладающего необходимыми категориями рассудка. Эти категории, проистекающие из самой организации познающего субъекта, имеют для него необходимое и всеобщее значение и применяются им ко всему материалу внешнего опыта. Но эти категории рассудка, по учению Канта, не применимы к вещам в себе, т. е. к бытию, как оно существует само по себе.
  Дедукция категорий рассудка у Канта исходит из того положения, что знать или иметь познание, значит связывать определенным образом данные единичные факты. Без такого связывания отдельных фактов не может быть познания объекта. Решая вопрос, каковы те связи, которые лежат в основе познания объектов, Кант оставляет в стороне физиологические и психологические процессы, производящие этот синтез данного многообразия в единый объект.
  Для того, чтобы получилось самое простое представление о каком-либо объекте, необходим, по учению Канта, предварительный синтез. Прежде всего в нашем сознании происходит пассивная рецепция чувственного материала, но она сама по себе дает лишь отдельные изолированные, разрозненные данные, которые должны быть связаны между собой и приведены в определенную закономерную связь.
  Чтобы связать разрозненные данные чувственного восприятия в единый целостный опыт, необходима, по мнению Канта, деятельность рассудка, совершающаяся определенными способами и вносящая свои законы в опыт. Рассудок есть законодатель природы - таково идеалистическое основоположение теории познания Канта. Синтез элементов опыта, по учению Канта, никогда не дан, он всегда является самодеятельностью познающего субъекта. Кант учит, что рассудок создает природу, законы природы суть законы самого рассудка, и, когда субъект познает законы природы, он открывает лишь то, что ранее он сам бессознательно вложил в природу.
  Объект опыта, объект природы, по Канту, состоит из двух различных гетерогенных частей: из того, что дано ощущениями (что произведено воздействием внешних предметов на нас), и из того, что привнесено самим субъектом (априорными формами познания, присущими самому субъекту). Все, что относится к оформленности опыта, его синтезам, связям и закономерностям в природе, все это, по Канту, привнесено самим познающим субъектом, и в этом смысле можно сказать, что природа, опыт есть конструкция, построение духа, создавшего природу из данного ему материала. Не наше познание, не наше мышление согласуется с природой, отражая ее, а, наоборот, природа - в своей формальной стороне - согласуется с формами и законами нашего мышления - таково идеалистическое извращение истин-
 425
 
 ного положения вещей, развиваемое Кантом в его критической трансцендентальной философии.
  Разделив категории рассудка на четыре вида (количество, качество, отношение и модальность), Кант каждый из этих видов подразделяет на три подвида, и таким образом получается его таблица 12 категорий.
  I. Категории количества: 1) единство, 2) множество, 3) все
 общность.
  II. Категории качества: 1) реальность, 2) отрицание, 3) огра
 ничение.
  III. Категории отношения: 1) субстанция и акциденция,
 2) причина и действие и 3) взаимодействие.
  IV. Категории модальности: 1) возможность, 2) существова
 ние и 3) необходимость - с их противоположностями: невоз
 можностью, несуществованием и случайностью.
  В основу этой своей таблицы категорий Кант положил формальные различия суждений. Он полагал, что если он будет руководствоваться принятым в формальной логике делением суждений, то он получит исчерпывающий перечень категорий рассудка, так как суждение является специфической функцией рассудка. Категорий рассудка столько же, сколько форм суждения. Чтобы выдержать повсюду трехчленное деление, Кант вводит в деление суждений по качеству, наряду с утвердительными и отрицательными суждениями, еще особый вид "бесконечных" суждений, в которых субъекту приписывается отрицательный предикат (5 est non=P).
  В остальном в делении суждений по формальным признакам Кант следует общепринятой в формальной логике схеме.
  Кантовская таблица категорий рассудка подвергалась критике в последующей философии. Правильно указывалось, что она не охватывает во всей полноте предельно общих понятий, отражающих самые общие отношения действительности. Другие, напротив, находили излишними те или иные принятые Кантом категории.
  Так, Шопенгауэр был того мнения, что все кантовские категории, за исключением категории причинности, являются пустыми выдумками. Паульсен делал еще исключение для категории субстанции. Он отмечал, что сам Кант, когда ему нужно было привести примеры категорий, всегда приводил только эти две.
  Кант признает наличие у теоретического разума (в широком смысле этого слова) двух функций: во-первых, теоретический разум совершает умственные операции над данными чувственного восприятия и, во-вторых, он имеет в качестве объектов своего исследования _то, что не принадлежит чувственному миру,- умопостигаемый мир. Но познавательное значение, по учению Канта, имеют лишь операции разума над данными чув-
 426
 
 ственного опыта, а когда человеческий разум начинает рассуждать о том, что выходит за пределы чувственного опыта, он неизбежно впадает в паралогизмы, запутывается в неразрешимых противоречиях и строит не имеющие никакой познавательной значимости мнимо научные метафизические теории.
  Предпосылкой учения Канта о познании является господствовавший в XVII-XVIII вв. в Западной Европе взгляд на математику нак на образец для всех наук и в особенности для философии. Подчеркиванием строгого научного метода в математике ее положения признавались неопровержимыми абсолютными истинами. Даже Юм со своим крайним скептицизмом не оспаривал истинности математики. И Кант также был убежден в превосходстве математического знания. Он говорил, что в каждой науке столько истины, сколько в ней математики, и заявлял, что психология никогда не станет подлинной наукой, так как к явлениям сознания неприменимы математические формулы.
  В отличие от скептиков Кант исходит от признания возможности познания и ставит лишь вопрос об условиях возможности познания и его границах.
  Взгляд на математику как на идеал науки, свойственный XVII-XVIII столетиям, имел своим основанием то, что в то время математические науки достигли наибольшего развития и совершенства. Этот взгляд на математику в то время разделяли и материалисты, и идеалисты, и рационалисты, и эмпирики.
  Кант в своей "Критике чистого разума" исходит из этого взгляда и прежде всего ставит вопрос, в чем источник всеобщего и необходимого характера математического знания.
  Метод критики Канта априорный: он исходит из общих принципов, а не из фактов, не из наблюдения данных опыта. В этом методе Канта центральное место занимает понятие "априори". Что оно означает? Спорили о том, придерживается ли Кант логического или психологического понимания a priori.
  Шопенгауэр, Фриз, Апельт и другие философы высказывались за психологическое понимание a priori; Фихте, Шеллинг, Гегель и др.- за логическое. Сторонники психологического понимания утверждали, что различие между априорным и апостериорным, по Канту, основано на психологической природе человеческой способности познания и психологическом различии самих представлений. Сторонники же логического понимания кантовского a priori указывали как на специфическую особенность метода Канта на применение чисто логического, а не психологического анализа.
  И действительно, метод Канта принципиально исключает психологическое наблюдение. В этом, как отметил Бенеке, заключается отличие кантовской теории познания от предшествовавших ей. При этом Кант, отмечает Бенеке, изгоняет умозрение, оперирующее чистыми понятиями, из передней двери, чтобы
 427
 
 затем впустить его через заднюю дверь. Бенеке и Фриз подвергли априорный метод Канта резкой критике.
  Во втором издании "Критики чистого разума" Кант различает виды a priori: абсолютное и релятивное, чистое и смешанное.
  Кант употребляет термин "опыт" иногда в более широком обычном значении, иногда в более узком, в котором понятие "опыт" выступает в особом смысле, специально данном ему Кантом. Во втором значении в 'понятие "опыт" входят как существенные его признаки всеобщность и необходимость.
  Именно в этом смысле Кант отличает "суждения опыта" от "суждений восприятия". Суждения восприятия по Канту, имеют силу только для данного индивида и даже только для того или иного временного состояния его, тогда как суждения опыта общезначимы, имеют значимость всегда для всех индивидов. Суждения восприятия субъективны, случайны и зависят от воспринимающего. Суждения опыта объективны, всеобщи и необходимы. Но объективность у Канта понимается в духе объективного идеализма, а не материалистически: для него объективно то, что существует в общем сознании.
  Опыт в собственном смысле, по Канту, есть обработанный рассудком материал ощущений. В опыте Кант различает форму и материю. Материей опыта являются ощущения, форму же его образуют пространства и время (формы чувственного созерцания) и категории рассудка. В опыте форма и материя, мыслимые в отдельности сами по себе, не более как чистые абстракции. Поскольку, по учению Канта, априорные формы и апостериорное содержание в опыте всегда сосуществуют и образуют неразрывное единство, границы между априорным и апостериорным познанием в философии Канта, как отмечает Льюис, становятся текучими и расплывчатыми.
  Понятие опыта у Канта не является материалистическим, поскольку у него опыт понимается не как отражение объективной действительности. Опыт выступает здесь в объективно-идеалистическом понимании как нечто присущее общему сознанию, и лишь в учении о том, что чувственное содержание опыта (ощущения) есть продукт воздействия вещей в себе на познающего субъекта, заключается слабая материалистическая тенденция, которая заглушается тем моментом системы Канта, который утверждает непознаваемость вещей в себе. Мир опыта, мир явлений отрывается от мира вещей в себе, от подлинной объективной действительности.
  По учению Канта, опыт состоит из чувственного содержания и формальных элементов, которые синтезируют и организуют чувственное содержание, внеся в него определенный порядок и системность. Давид Юм отрицал существование опыта в том смысле, в каком его понимал Кант, т. е. Юм отрицал всеобщ-
 428
 
 ность и необходимость опыта, в особенности же он возражал против признания обусловленности опыта категорией всеобщей причинности. Кант думал, что он разгромил скептицизм Юма тем, что внес принцип причинности в самое понятие опыта, признал принцип причинности условием самой возможности опыта как такового.
  Кант отрицал не только познание всего того, что выходит за пределы возможного опыта, но отрицал также возможность научного познания внутреннего опыта, отрицал, как уже выше было отмечено, психологию как науку. Основанием для этого у него служит тот довод, что внутренний психический мир имеет лишь одну априорную форму времени, которая является единственной универсальной формой. Но к внутреннему психическому миру, по мнению Канта, не применимы категории рассудка, ob частности категория причинности, а потому он не познаваем.
  О психических явлениях, по Канту, можно лишь сказать, что они представляют собой непрерывный поток одного измерения и что к ним не приложима априорная форма пространства и категории рассудка. Априорные принципы, являющиеся условием возможности познания, по Канту, относятся только к внешнему протяженному миру.
  Однако, отрицая наличие априорных элементов в психике, Кант тем самым подрывает собственное учение, поскольку, по его учению, априорные формы суть достояние самого познающего субъекта, т. е. их источник - в самой познавательной способности человека. И в своей "Критике чистого разума" он прибегает к психологическим понятиям и к психологическому анализу вопреки своему отрицанию научного характера психологии. Это противоречие в философии Канта связано с тем, что внешний мир опыта (природу) он считает сконструированным самодеятельностью духа, но распространить эту точку зрения на психическое значило бы, что дух сконструировал самого себя, создал себя.
  Одно из толкований критической философии Канта считает самым главным в ней гносеологический идеализм (феноменализм) - учение о том, что наше познание никогда не в состоянии проникнуть в область объективной действительности и всецело ограничено рамками нашего сознания. Это толкование считает основным вопросом философии Канта - вопрос о границах человеческого познания, т. е. основной задачей "Критики чистого разума" признается решение того самого вопроса, который ранее был поставлен Локком в его труде "Опыт о человеческом разуме". Главная мысль "Критики чистого разума", с этой точки зрения, состоит в утверждении, что познание возможно только в пределах чувственного опыта, познание же вещей в себе невозможно. Из более ранних философов так 'понимали "Критику
 429
 
 чистого разума" Гарве, Федер, Мейнерс, из последующих - Бен-но Эрдман.
  Другие видят центр тяжести "Критики чистого разума" в априоризме, трансцендентализме, учении об априорных формах, являющихся всеобщими и необходимыми условиями возможного опыта.
  Критическую философию Канта как априорную теорию опыта в особенности истолковывает Коген. Априоризм Канта толкуется то в психологическом смысле (И. Мейер, Ф. А. Ланге, Либман), то в _ трансцендентально-логическом (Виндельбанд, Куно, Фишер). С этим находится в связи противоположность между антропологическим (психологическим) и трансцендентальным (чисто логическим) пониманиями априорного у Канта. Первого взгляда держатся Фриз и И. Мейер, второго - Фихте, Шеллинг, Гегель, Куно Фишер, Коген.
  Гербарт и Шопенгауэр толковали философию Канта как феноменализм, признающий, однако, познание вещей в себе. Фриз считал философию Канта феноменализмом, соединенным с априоризмом. Бенеке целью своей философии ставил развитие эмпиризма кантонской философии. Он считал главной мыслью критицизма Канта утверждение, что познание сущего вытекает из созерцания, а не из понятий.
  Наряду с искажениями философии Канта, являющимися результатом одностороннего раздувания той или иной стороны ее, были и совершенно ошибочные толкования ее. Так, Эбергард приписывал Канту отрицание всякого априорного знания и утверждал, что у Канта полный эмпиризм, Гамани отнес Канта к мистикам, Фолькельт -• к метафизикам-рационалистам. Па-ульсен и Адикес считали, что Кант в своей критической философии является, в основном, последователем монадологии Лейбница. Паульсен полагает, что главная цель "Критики чистого разума" дать обоснование всеобщего и необходимого научного знания, в первую очередь математического естествознания; наряду с этим "Критика чистого разума", по мнению Паульсена, преследует и другую цель: защитить метафизический идеализм, обосновать возможность познания вещей в себе, понимаемых в качестве духовных монад. Шааршмидт высказал мнение, что основной идеей критицизма Канта является идея свободы. Столь велика разноголосица в понимании критической философии Канта.
  Можно отметить, что те, кто считали себя последователями Канта, исходили из его трансцендентальной эстетики (Шопенгауэр), другие - из его трансцендентальной аналитики (мар-бургская неокантианская школа), третьи - из его "трансцендентальной диалектики" (Файнгер, автор философии des Als-ob - "как если бы"), близкой к прагматизму; четвертые - из "Критики практического разума" (Паульсен). Английский уче-
 430
 
 ный Кард говорит, что в критицизме Канта имеют одинаково важное значение и его трансцендентальная аналитика, и его трансцендентальная диалектика, и объясняет это двойственным отношением Канта как к Лейбницу, так и к Юму. О том, что платонизм является основной тенденцией критицизма Канта, говорят Лаас и Вильденбанд.
  Платонизм у Канта - в его учении об априорных всеобщих и необходимых синтетических суждениях, об их неопытном происхождении и не зависимой от опыта познавательной значимости. Априорными синтетическими суждениями Кант считает все положения математики и "чистого естествознания", а также логики.
  От трансцендентальной логики, составлявшей часть теории познания, Кант отличал общую формальную логику, курс которой он в течение ряда лет читал в Кенигсбергском университете. Один из студентов, слушавших его лекции по логике, Г. Б. Еше (Jasche), ставший впоследствии профессором Деритского университета, обработал свою запись лекций Канта в качестве учебника логики и опубликовал еще при жизни Канта в 1800 г.- сочинение "Логика Канта". Поскольку Еше не придерживался порядка изложения Канта и не преследовал цели .дать буквальное изложение его лекций, эта его книга не может рассматриваться как сочинение (самого Канта, ио в общем в ней правильно изложены кантовские логические идеи.
  В этой книге введение озаглавлено "О понятии логики", речь идет здесь о предмете и задачах логики по Канту.
 По этому вопросу Кант развивал следующие положения.
  Все в природе происходит по определенным правилам, так как вся она, собственно, есть связь явлений по правилам. И человеческий рассудок в своих действиях тоже связан правилами. Но правила мы можем применять, не сознавая их. Так, не зная грамматики, люди говорят по правилам грамматики, хотя и не сознают их.
  Изучение правил, по которым действует рассудок, и составляет задачу логики, однако, по мнению Канта, логика должна изучать лишь правила "рассудка вообще", лишь априорные, не зависимые от опыта правила мышления, которые необходимы при всяком употреблении рассудка, а не определенные правила употребления его в тех или иных науках.
  По определению Канта, логика есть наука о необходимых законах. Кант выдвигает идею логики, изучающей форму мышления в отрыве от его содержания, т. е. независимо от объектов мышления. Соответственно такому пониманию он заявляет, что логика служит основой всех остальных наук и проводником для правильного употребления рассудка, но она не может быть органом наук, не может служить указанием, как открывать научные истины в той или иной области знания, поскольку обь-
 431
 
 екты и источники наук остаются вне поля зрения логики. В отличие от логики математика, по Канту, есть орган наук.
  Кант выступает против Бэкона, считавшего задачей логики открытие приемов нахождения новых научных истин. По Канту, задача логики - служить не расширению знаний, а давать правила для исследования состоятельности положений любой науки. При этом Кант ссылается на канонику Эпикура, которая якобы носила характер такой формальной логики. На самом же деле Эпикур со своей школой в понимании задач логики был единомышленником Бэкона и противником тех положений, которые выдвигает Кант. Здесь у Канта сказывается недостаточное знакомство с историей древней философии.
  Кант говорит, что логика есть канон, а не органон, поскольку она есть наука о необходимых законах мышления, являющихся условиями, при соблюдении которых рассудок не противоречит самому себе. Правильное мышление он определяет как мышление непротиворечивое. У Канта намечается нормативистическое понимание логических законов мышления. По его учению, логические законы мышления говорят не о том, как действует рассудок, но о том, как должно мыслить. Поэтому он резко отмежевывает логику от психологии мышления и от всякого опыта вообще. Логика, по его мнению, имеет дело не с фактами, а с долженствованием.
  Кант предпосылает изложению системы логики краткий обзор истории логики.
  Признавая "отцом логики" Аристотеля, Кант находит, что "Аналитика" Аристотеля изложена как органон истины, что он считает ошибочным. Заслугу Аристотеля он видит в том, что тот охватил все содержание логики, так что после Аристотеля логика не могла более обогащаться по содержанию, ей оставалось лишь совершенствоваться в отношении точности, определенности и отчетливости. Логика, по мнению Канта, принадлежит к числу тех немногих наук, которые сразу достигли такого устойчивого состояния, что уже более не изменяются. Это мнение Канта о неизменности логики разоблачает Энгельс.
  Согласно Канту, Аристотель якобы "не упустил ни одного момента рассудка и в этом отношении мы лишь точнее, методичнее и аккуратнее" 1. Ввиду этого .многие (в гом числе и М. Ка-ринский) относят Канта к аристотелевскому направлению в логике. Но на самом деле логика Аристотеля принципиально отлична от логики Канта.
  Логика Канта в отличие от аристотелевской является чисто субъективной и сугубо формалистичной, и ее философской основой является идеализм. Сам Кант критикует Аристотеля за то, что тот в своей логике "почти все сводит к пустым тонко-
  1 И. Кант Логика Пг, 1915, стр 12 432
 
 стям"2. (Здесь, очевидно, Кант имеет в виду данную им ранее критику аристотелевской силлогностики). От Аристотеля Кант переходит прямо к своим современникам: Ламберту и др. Он не находит нужным даже упомянуть о Франциске Бэконе. Кант оспаривает мнение тех, кто полагает, что "Органон" Ламберта весьма обогатил науку логику. То, что внес Ламберт в логику, представляет собой тонкости, не имеющие якобы существенного применения. (Следовательно, идея логического исчисления прошла мимо Канта).
  Касаясь ученых нового времени, Кант считает, что лишь Лейбниц и Вольф продвинули вперед общую логику. Логика Вольфа, по мнению Канта, лучшая из имеющихся, Баумгартен же изложил ее в более концентрированном виде,'а Мейер составил комментарии на Баумгартена. Из современных ему авторов логических трактатов Кант упоминает еще Крузиуса, которого он упрекает в том, что он не понимает задач логики и переходит границы логики, включая в нее метафизические основоположения, и, кроме того, принимает ошибочный критерий истины.
  Система формальнологических законов мышления у Канта сводится к трем основоположениям. Первым и наивысшим основоположением является закон противоречия и тождества. Кант объединяет законы противоречия и тождества, считая закон тождества оборотной стороной закона противоречия, указывая, что запрещение противоречия есть вместе с тем требование от знания быть согласным с самим собой. Это, по Канту,- отрицательная и положительная стороны по существу одного и того же основоположения. Вторым формальным основоположением является закон достаточного основания и третьим - закон исключенного третьего. Закон противоречия и тождества, по учению Канта, является принципом, господствующим над проблематическими суждениями, закон достаточного основания - принципом ассерторических суждений и закон исключенного третьего - принципом аподиктических суждений.
  Что касается учения Канта об умозаключении, то следует упомянуть его сочинение "Ложное хитросплетение четырех силлогистических фигур" (1762), в котором он признает единственно правильной формой категорического силлогизма его первую фигуру, остальные же три фигуры он считает искусственными, не чистыми, "гибридными" формами, не имеющими такой значимости, как первая фигура. Хотя эти три фигуры не ошибочны, поскольку возможно их сведение к первой фигуре, но все же они не обладают необходимой для логики ясностью и отчетливостью; напротив, они отличаются путанностью и с этой стороны могут быть охарактеризованы "как ложное хитроспле-тение", как ненужное умствование. Кант здесь отвергает деле-
 2 Там же, стр 11
 433
 
 ние категорического силлогизма на четыре фигуры и модусы и утверждает, что на самом деле категорический силлогизм имеет лишь одну правильную фигуру.
  Таким образом, у Канта, как и у Бэкона, Декарта и Ложка, было критическое отношение к силлогистике Аристотеля и, в частности, к той тонкой обработке ее, какую она получила в средневековой схоластике. Относясь пренебрежительно к силлогистике, Кант видит в ней праздную умственную игру и считает необходимым низвергнуть этот "колосс, голова которого скрывается в объектах древности, а ноги сделаны из глины". Однако в своих университетских лекциях он не считает возможным отступить от общепринятой программы и лишь проявляет свое отрицательное отношение к силлогистике в том, что ограничивается кратким изложением ее, отдавая большее место другим вопросам логики. И в учебнике логики, изданном Еше, дается весьма краткое изложение учения о фигурах и модусах категорического силлогизма и говорится, что первая фигура его является "единственно закономерной"3. Назначение силлогистики, по мнению Канта, не в том, чтобы служить развитию науки и отысканию истины, она пригодна лишь для ученых словопрений. О силлогистике Кант говорил, что ее нужно выбросить как "бесполезную ветошь".
  "Опрокидывая" силлогистику, Кант стремится к реформе логики. По его мнению, логика должна основываться на следующих положениях: первой и основной формой мышления является суждение; умозаключение служит лишь для построения суждений; отчетливые и полные понятия образуются лишь на основе предшествующих суждений и умозаключений, и потому учение о понятии должно быть завершающим моментом в системе логики.
  В соответствии с этим и в учебнике логики, изданном Еше, учение о понятии, его определении и логическом делении приводится в качестве заключительного звена в системе изложения.
  Положительным вкладом Канта в логику и теорию познания явилась его критика рационалистического отождествления логического основания с реальной причиной, а логического следствия с действием причины (этим отождествлением в особенности страдала философия Лейбница и отчасти Вольфа). Вначале и сам Кант придерживался рационалистического взгляда о тождественности отношения основания и следствия с отношением причины и действия. Но еще в докритическом периоде, когда Кант от рационализма перешел к эмпиризму, когда, по его выражению, Юм пробудил его от догматического сна, он подверг критике лейбницианский взгляд.
  3 И. Кант. Логика, стр. 118. 434
 
  Самым существенным пороком формальной логики Канта является положенный в ее основу принцип, согласно которому форма мышления совершенно не зависит от содержания. По учению Канта, "логика отвлекается от всякого содержания знания, а следовательно, и от самих вещей" *. Этот полный отрыв формы от содержания мотивируется тем, что реальную сущность вещей мы нигде не можем усмотреть. Агностицизм Канта накладывает свою печать на его логику, которая в силу лежащего в ее основе субъективно-идеалистического и агностического принципа становится сугубо формалистической. В тесной связи с этим стоит и другой порок логики Канта - ее нормативизм, согласно которому все формы и законы мышления вытекают исключительно из требований самого рассудка и не имеют никакого отношения к объективной реальности, не связаны с ней и нисколько не зависят от нее.
 4 И. К а н т. Логика, стр. 54
 
 ГЛАВА XIV
 Логика * России в ХУШ-XIX М.
  Конец XVII и первая четверть XVIII в. в истории России были временем царствования Петра I, ознаменовавшимся крупными экономическими, политическими и культурными преобразованиями, основной задачей которых было стремление преодолеть отсталость России. Политика Петра была направлена на сохранение и укрепление феодально-крепостнического строя, усиление эксплуатации крестьян, увеличение политической роли дворян, укрепление военной мощи России и в связи с этим на развитие промышленности и торговли, поддержку заводчиков и купеческого сословия. Все это потребовало мероприятий и в области культуры, прежде всего создания технических и общеобразовательных школ и развития науки.
  Что касается логики, то в XVIII в. в России она является предметом преподавания прежде всего в духовных академиях и семинариях.
  В 1701 г. была учреждена Киевская духовная академия на основе могилянского коллегиума. Первым префектом ее был Стефан Яворский. В Киевской духовной академии, начиная со Стефана Яворского, установилась традиция, что курсы философии и логики читал сам префект. Курсы логики читались на латинском языке сперва в духе средневековой схоластики (по образцу компендиума Петра Испанского), некоторое время была в ходу картезианская логика, а затем - в духе вольфинской неосхоластики.
  Курсы логики, читанные Стефаном Яворским и следовавшими за ним префектами Киевской духовной академии, остались не напечатанными и хранятся в Киевской публичной библиотеке.
  Подобная постановка преподавания логики была в XVIII в. и в Московской славяно-греко-латинской академии. В ней логика преподавалась как одно из "семи свободных искусств". Став
 436
 
 местоблюстителем патриаршего престола, Стефан Яворский преобразил эту Московскую академию по образцу Киевской духовной академии, перенеся центр тяжести учения в ней на латинский язык вместо ранее господствовавшего греческого языка.
  В 1814 г. Славяно-греко-латинская академия была закрыта и на ее основе была учреждена Московская духовная академия.
  В 1797 г. были созданы в России еще две духовные академии - Казанская и Петербургская.
  В XVIII в. в России возникли и первые центры светской науки: в 1725 г. была открыта Петербургская академия наук и в 1755 г.- Московский университет. При Петербургской академии наук в XVIII в. для обучения юношества были учреждены гимназия и университет.
  В первой половине XVIII в. преподавание логики в Киевской духовной академии и Московской славяно-греко-латинской академии носило схоластический характер. С критикой этой схоластической логики выступил Василий Никитич Татищев (1686- 1750), видный государственный деятель и многосторонний ученый, первый историк России.
  Он требовал отмежевания науки от религии и утверждал, что только то может быть признано истинным, что подтверждается чувственным опытом и разумом. Он был знаком с математическим естествознанием и с западноевропейской философией (с учениями Декарта, Гоббса, Локка, Пьера Бейля и др.). Его собственное мировоззрение было дуалистическим и рационалистическим. Он критически относился к богословию и вел борьбу со схоластикой. Он обвинял церковнослужителей в том, что они стремятся держать народ в невежестве и слепой вере.
  В своем произведении "Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ" (1733) Татищев выступает в защиту просвещения и говорит, что наука дает людям подлинное благополучие.
  Обличая духовенство как врагов науки и прогресса, Татищев приводил в качестве примера Исиакию, в которой глубокий упадок культуры и науки обусловлен засилием римско-католического духовенства, религиозным фанатизмом и церковной цензурой над печатью.
  Татищев развивал учение, что в материальном мире господствуют естественные законы и все причинно обусловлено. Источником человеческого знания о материальном мире он признавал воздействие предметов внешнего мира на органы чувств и последующую обработку этих данных умом.
  Выступая против схоластики, Татищев солидаризируется с Декартом и примыкает к его критике силлогистики. Он восхваляет Декарта за опровержение философии Аристотеля и его логики. "Пустым, силлогизмам" Татищев противопоставляет подлинно научные доказательства, образцы которых он усматривает у Декарта. Он подверг суровой критике Московскую ду-
 437
 
 ховную академию за господство в ней пустой бесплодной схоластики, за то, что она не дает своим питомцам никаких реальных знаний и учит их только искусству пустых словопрений. Татищев говорит о необходимости отличать от подлинных наук лженауки, которые сеют суеверия и предрассудки и приносят вред обществу.
  Ратуя за просвещение народа, Татищев говорил о необходимости обучения элементарной грамоте всех крестьянских детей - как мальчиков, так и девочек. Он высказывался за необходимость развития сети учебных заведений в России, в особенности технических, требовал свободы научной мысли как необходимого условия для процветания научного знания. Он дал классификацию наук, в которой на первое место ставил науки, необходимые для жизни, на второе - полезные науки, на третье - науки "развлекательные", на четвертое - науки, удовлетворяющие лишь любознательность, и на последнее место - лженауки.
  Таким образом, здесь в основу классификации положен признак практического значения наук, и с этой точки зрения науки делятся на подлинные и лженауки; что касается подлинных наук, то они относятся, с одной стороны, к необходимым и полезным, а с другой - к служащим для развлечения и удовлетворения любознательности. Прогресс общества, по мнению Татищева, зависит от "умопросвещения" - от развития наук и распространения знаний.
  Одновременно с Татищевым протекала деятельность другого выдающегося прогрессивного русского писателя, Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744). Сын молдавского господаря, воспитанник Московской славяно-греко-латинской академии и гимназии при Петербургской академии наук, Кантемир был ревностным сторонником петровских реформ. В историю русской литературы он вошел как родоначальник русской сатиры, а в историю русской философии - как видный пропагандист просветительских идей в России. Его сатира "К уму своему. На хулящих учение" (1729 г.) осмеивает противников просвещения и науки; его философский трактат "Письма о природе и человеке" (1742 г.) написан в духе философии Просвещения.
  Кантемир наиболее высоко ставил философию Декарта, примыкал к картезианскому дуализму, принимал основные положения механической физики Декарта и придерживался картезианского рационализма. Осуждая пифагорейскую философию за приписывание ею числам мистической силы, являющейся якобы причиной физических явлений, Кантемир признавал самым крупным философом древности Аристотеля, но и философию Аристотеля он считал ошибочной и говорил, что ошибки аристотелевской философии были исправлены Декартом и что только декартова философия с ее строго научными доказательствами дает ясное истинное познание всего происходящего в мире.
 438
 
  Кантемир впервые ввел в русскую науку такие логические термины, как "понятие" и "наблюдение".
  В основном Кантемир в своих философских и логических воззрениях примыкал к тому направлению французской философии XVII-XVIII вв., которое вело свое происхождение от Декарта.
  В середине XVIII в. влияние картезианской философии сказалось в России и на преподавании логики. В 50-х годах XVIII в. в Киевской и Московской академиях логику преподавали, ориентируясь на учебник картезианца Э. Пуршо (его книга "Insti-tutiones philosophicae" вышла первым изданием в 1695 г. в Париже на латинском языке и выдержала ряд изданий). В Московской славяно-греко-латинской академии в 1756-1757 гг. лекции по логике читал на латинском языке по учебнику Пуршо Владимир Каллиграф.
  Влияние картезианской логики Э. Пуршо чувствуется в известной мере и на учебнике логики, составленном в Москве М. Петровичем в 1759 г и носящем заглавие "Логика теоретическая, собранная из разных авторов и удобным порядком расположенная" 1.
  Автор этого учебника - префект Московской славяно-греко-латинской академии иеромонах Макарий Петрович - был сербом по происхождению. В то время курсы логики в России читались на латинском языке, сочинение же Макария было первым учебником логики, написанным на русском языке Сам автор сообщает, что он в своей логике не следовал никому из предшествовавших составителей учебников, но отовсюду брал то, что ему представлялось ценным. Он говорит, что использована и античная логика (Аристотеля), и новая логика (Вольф и Пуршо). Но он относится отрицательно к ухищрениям схоластической логики Сочинение Макария Петровича осталось не опубликованным, оно дошло до нас в трех рукописных экземплярах. Что касается логической терминологии, то Макарий в основном следует М. В. Ломоносову, давшему в своей "Риторике" (1748 г.) первое по времени изложение логики на русском языке (так, например, Макарий, вслед за Ломоносовым, "суждение" называет "рассуждением", контрарные суждения называет противными, единичные - особыми, и т. д.).
  Как видно из порядка расположения материала и из самого содержания сочинения Макария Петровича, его основным источником служила книга Пуршо. В особенности об этом свидетельствует раздел, в котором излагается учение о суждениях - предложениях, так как такие виды суждений, приводимые в сочинении Макария, как "отлучительное" (exclusive), "выключительное" (exceptiva) и тому подобные, не получили права гражданства в
  • См, об этом- В П Зубов Русский рукописный учебник по логике середины XVIII века "Вопросы философии", 1956, № 4
 439
 
 логике за исключением картезианской логики (эти виды суждений анализировались в "Логике Пор-Рояля").
  О тесной связи учебника Макария с логикой Пуршо говорят приводимые В. Зубовым сопоставления, показывающие, что
 Макарий яередко буквально передает формулировки Пуршо. Таково, например, определение истины, как "согласия наших помыслов с самими вещами, о которых помышляем".
  После непродолжительного господства картезианского направления в преподавании логики в России в XVIII в. наступает полоса засилия в официальном преподавании вольфианской логики. Учебники вольфианской школы обладали определенными дидактическими достоинствами, они отличались ясностью, стройностью и последовательностью изложения, но были написаны в духе узкого рационализма и нередко страдали излишним многословием и педантическим доктринерством. Вольфианство во многом было родственно средневековой схоластике и заслуженно получило название неосхоластики.
  Лучшими учебниками логики в немецкой вольфианской литературе были два компендиума самого Христиана Вольфа (одно на латинском и другое на немецком языке) и вышедшие из вольфианской школы учебники А. Г. Баумгартена (ученика Вольфа) и Г. Ф. Мейера (ученика Баумгартена). Учебнику Мей-ера Кант отдавал предпочтение перед всеми прочими руководствами по логике и использовал его при составлении собственных лекций. На русский язык в XVIII в. было переведено сочинени.е "славного Вольфа": "Разумные мысли о силах человеческого разума и их исправном употреблении в познании правды" (перевод с латинского, выполненный в 1753 г., был издан в Петербурге в 1765г.).
  Особый успех в России имела логика вольфианца Хр. Баумей-стера, которая трижды была переведена с латинского на русский язык и выдержала четыре издания (первое издание вышло в 1760 г. в изд-ве Московского университета в переводе А. Павлова, второе - в 1787 г. с исправлениями и дополнениями проф. Д. Синковского). В 1766 г. было переведено с латинского иа русский язык сочинение вольфианца И. Г. Гейнекция: ("Основания умственной и нравственной философии вообще с сокращенною историей философии".
  Во второй половине XVIII в. русская переводная литература по логике обогатилась изданием переводов статей из "Большой французской энциклопедии" и сочинениями Кондильяка. Я. П. Козельский опубликовал "Статьи о философии и частях ее из Французской энциклопедии" (1770 г.). Перевод "Логики" Э. Кондильяка на русский язык вышел первым изданием в 1792 г.
  Таким образом, в XVIII в. в России в логике совершается переход от схоластики сначала к картезианству, затем к вольфиан-
 440
 
 (tm) "яконец> пов°Р°т к французским энциклопедистам, влияние же кантианства стало сказываться лишь в XIX в
  Основоположник русской материалистической 'мысли эн* циклопедист Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) проложил новый путь в различных отраслях научного знания и своими исследованиями обогатил физику, химию, геологию, минералогию, климатологию, экономическую географию, философию, историю, психологию, логику, эстетику. В философии М. В. Ломоносов стоял на позиции механического материализма, причем в его научном мировоззрении уже сильно были выражены отдельные элементы диалектики: идеи всеобщей взаимосвязи и взаимообусловленности явлений природы и всеобщего развития, положение о единстве теории и практики и о неразрывной связи эмпирического и рационального моментов в познавательном процессе.
  М. В. Ломоносов держался того взгляда, что между теорией и практикой существует самая тесная, неразрывная связь и поэтому истинный ученый должен быть одновременно и теоретиком и практиком в своей области. В одном из своих ранних сочинений "Элементы математической химии" (1741 г.) он пишет: "Занимающиеся одной практикой - не истинные химики. Но и те, которые услаждают себя одними умозрениями, не могут считаться истинными химиками"2. Вместе с тем истинный ученый, указывает Ломоносов, должен быть также и философом, поскольку научная теория истинна лишь в том случае, если она опирается на правильные философские основы. Из философских дисциплин в этом отношении Ломоносов особое значение придает логике, так как каждая наука лишь постольку наука, поскольку она доказывает то, что утверждает.
  В науке все высказываемое должно быть доказано. Только то, что доказано, может считаться научной истиной. Ученый должен уметь доказывать, давать объяснение изучаемых явлений, а это предполагает знание философии. Ввиду этих соображений Ломоносов в "Элементах математической физики" счел необходимым предпослать философские основы естествознания Здесь он дает формулировку двух основных законов мышления - закона противоречия и закона достаточного основания: "Одно и то же не может одновременно быть и не быть"; "Ничто не происходит без достаточного основания"3. Эти положения Ломоносов называет философскими аксиомами.
  В этом признании наивысшими принципами бытия и познания философских аксиом - закона противоречия и закона достаточного основания - у М. В. Ломоносова имеются точки соприкосновения с Христианом Вольфом, лекции которого он слушал в
  2М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т I М, 1952, стр 71-72
 3 Там же, стр 76-77, а также стр 179
 441
 
 Марбургском университете во время своей заграничной научной командировки и на которого он неоднократно ссылается в своих "Элементах математической химии", именуя его "знаменитым" (illustris) Вольфом.
  Принимая вольфианские формулировки законов противоречия и достаточного основания, Ломоносов дает им иное толкование, отвергая тот идеалистический и рационалистический смысл, какой они имели у Вольфа. М. В.' Ломоносов противопоставляет лейбнице-вольфианской монадологии свое материалистическое учение об атомах и корпускулах. По учению Ломоносова, сложное тело состоит из корпускул, а последние из атомов (а не из нематериальных монад), свойства же тел и все, что в них происходит, обусловлены сущностью и природой самих тел 4. В сочинении "О нечувствительных частицах тела" Ломоносов пишет: "Материя есть то, из чего состоит тело и от чего зависит его сущность"5.
  Выступая против идеализма Вольфа, Ломоносов критикует и его рационалистический метод, претендующий на чисто дедуктивное выведение из основных принципов всей системы научного знания.
  Ломоносов подчеркивает, что подобная чистая умозрительная система несостоятельна, так как научная теория возможна лишь в неразрывной связи с практикой и эмпирией, с наблюдением и экспериментом.
  Формальная логика изложена М. В. Ломоносовым в связи с риторикой В 1743 г. М. В- Ломоносов написал сочинение "Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия". Затем это сочинение было значительно расширено - увеличено в своем объеме в три раза и опубликовано в 1748 г. под заглавием "Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, т. е. оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки" (первое издание вышло в 1748 г., второе было выпущено Московским университетом в 1759 г. и последнее вышло в 1765 г.).
  Поскольку целью красноречия Ломоносов считает убедить в истинности того, что говорится ("слушателей и читателей о справедливости речи удостоверить"6), он счел необходимым изложить в этом сочинении и основы логики. Вначале он дает учение о понятии. Термин "понятие" у него отсутствует, и вместо него употребляется термин "простая идея". Ломоносов развивает материалистическое учение о понятии. Он говорит, что идеи суть "представления вещей или действие в уме нашем"7.
 4М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т 1, стр 179
 5 Там же, стр. 173
 6 Там же, т VII, стр 23.
 7 Там же, стр 100
 442
 
  Идеи Ломоносов делит на простые и сложные. Сложные идеи представляют собой соединение двух или нескольких представлений. К сложным идеям он относит суждения, умозаключения и доказательства. Далее он приводит деление идей на род и вид, указывая, что род выражает общее сходство единичных ("особенных") вещей, которые являются видами данного рода. Так, река есть род, виды этого рода: Нева, Двина, Днепр, Висла и т. д. От отношения рода к его видам Ломоносов отличает отношение целого к его частям. Целое есть соединение его частей Так, город состоит из улиц, домов, башен, которые являются его частями.
  Рассматривая категории вещей и их свойства, Ломоносов делит свойства вещей на материальные и "жизненные". К материальным свойствам он относит те, которые одинаково присущи как одушевленным, так и неодушевленным телам. Это - величина, фигура, тяжесть, твердость, упругость, движение, звон, цвет, вкус, запах, теплота, холод и т. д. Ломоносов не проводит различия между первичными и вторичными качествами тел, и, следовательно, в вопоосе о свойствах тел он более последовательно проводит материалистическую линию, чем Локк, Галилей и представители метафизического механистического материализма. Ломоносов признает и так называемые вторичные качества, объективно присущие самим вещам.
  Последовательно материалистически М. В Ломоносов рассматривает все психическое как свойство высокоорганизованной материи. Он относит к "жизненным" свойствам (к свойствам тел живой приооды) и "душевные дарования" (память, сообразительность, волю), и страсти (радость и печаль, любовь и ненависть, честь и стыд, желание и отвращение и т. д.), и свойства человеческой личности (ее добродетели и пороки). В качестве специальной категории Ломоносов выделяет "имена" О категориях "действие и стоадание" он говорит, что они обоазуют неразрывное единство- когда одно тело воздействует на другое, производит в нем какое-нибудь изменение, то первое тело производит действие, а второе испытывает страдание. Категории времени и пространства истолковываются Ломоносовым материалистически как объективно существующие.
  В особую группу Ломоносов выделяет "противные" вещи, которые одновременно вместе существовать не могут, как, например, день в ночь, зной и стужа, богатство и бедность.
  В качестве термина, служащего для обозначения понятия "суждение", у Ломоносова употребляется слово "рассуждение". Суждение он считает сложной идеей, поскольку в нем соединяется большее число представлений. Будучи выражены в словесной или письменной форме, эти рассуждения называются предложениями. В суждении мы мыслим что-либо о чем-нибудь, и потому каждое суждение, по Ломоносову, состоит из трех частей: из подлежащего (то, о чем мы мыслим), сказуемого (то, что мы
 443
 
 мыслим о подлежащем) и связки, соединяющей подлежащее со сказуемым. В речи связка нередко пропускается, но каждому предложению можно придать чисто логическую форму, хотя иногда такое предложение принимаем искусственный вид, не свойственный тому или другому языку. Так, если предложению "огонь горит" придать чисто логическую форму, то получим фразу: "Огонь есть горящий" (выражение, не свойственное русскому языку).
  Суждения - предложения Ломоносов делит на утвердительные и отрицательные, на общие и особеняые (единичные). Что касается частных суждений, которые играют роль в аристотелевской логике, то Ломоносов не дает им права гражданства в логике, очевидно, отрицая их логическую познавательную значимость.
  Своеобразие предлагаемой Ломоносовым классификации суждений состоит в том, что она принимает два вида суждений: общие и единичные, тогда как ранее принимали деление суждений либо на общие и частные (по распределенности или нераспределенное(tm) термина подлежащего), либо на общие, частные и единичные (по объему подлежащих). Это нововведение Ломоносова оказывает большое влияние на его учение об умозаключениях, вызывая реформу учения о категорическом силлогизме.
  Чем вызвана эта реформа традиционной логики, сам Ломоносов не говорит. Надо полагать, что Ломоносову была ясна несуразность включения единичных суждений в разряд общих, как это было принято в логике со времени Аристотеля. С другой стороны, изгнание из логики частных суждений с подлежащим "некоторые" в смысле "некоторые, а может быть, и все" было продиктовано истолкованием логического смысла этих суждений как вероятных общих суждений, т. е. как таких, в которых дается эмпирическое обобщение того, что все случаи, которые мы наблюдали в опыте, подходят под это общее положение, поскольку в нашем опыте никогда не встречалось противоречащего случая (в противном частное суждение не могло бы иметь значения "а может быть, и все"). Ввиду таких именно соображений все суждения делятся на общие и единичные. Тут играет роль и утвержденная Ломоносовым связь научной теории с практикой.
  Наука устанавливает законы природы, формулируемые в общих суждениях, а практика имеет всегда дело с единичными конкретными случаями, для которых необходимо делать выводы из установленных наукой общих положений (математических формул, законов природы, научных гипотез).
  Ломоносов дает следующие определения общего и особенного суждения: "Общие суть те, в которых сказуемое приписывается или отъемлется подлежащему как роду", "Особенные суть те, в которых сказуемое приписывается или отъемлется подлежащему как виду" 8.
 8М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 118.
 444
 
  В качестве поясняющих примеров приводятся для общего суждения: "Всяк человек есть смертен", а для особенного: "Се-мироний есть великодушен". Общее понятие всегда есть некий род, а единичное всегда есть только вид. Именно в этом смысле, как видно из определения и приводимых примеров, надо понимать устанавливаемое Ломоносовым деление суждений на общие и особенные.
  Об умозаключении Ломоносов говорит, что его назначение заключается в том, чтобы служить изобретению доводов. Доказательства, по определению Ломоносова, суть сложные идеи, удостоверяющие остроту справедливости высказанного положения
  По учению Ломоносова, доказательства состоят из одного или нескольких связанных между собой силлогизмов, силлогизм же состоит из трех рассуждений, из коих два первые называются мюсылками" (этот термин впервые в русской логике встречается у Ломоносова), а третье, которое выводится из посылок, называется "следствием". Ученье Ломоносова о категорическом силлогизме, который он называет "прямым силлогизмом", является новым, оригинальным. Он утверждает, что если обе посылки общие, то и заключение всегда должно быть общим. Отсюда явствует, что Ломоносов отвергает такие модусы III и IV фигур, как Darapti, Felapton, Bramantip, Fesaro. Вообще он не признает познавательной ценности III и IV фигур, притом его силлогизмы отличаются от аристотелевских, поскольку он не дает в логике права гражданства частным суждениям / и О, с другой стороны, вводит в силлогистику единичные суждения как особую категорию, отличную от общих суждений.
  Что касается среднего термина, то Ломоносов, в отличие от Аристотеля, учит, что он всегда должен быть в одной посылке общим, а в другой особенным. Общим он бывает всегда в подлежащем общих предложений и в сказуемом отрицательных, особенным всегда в подлежащем особенных предложений и в сказуемом утвердительных предложений. Ломоносов вслед за Аристотелем признает, что средний термин в силлогизме заключает в себе указание на причину того, что утверждается или отрицается в заключении.
  Поясним взгляд Ломоносова на природу силлогизма на примере. Силлогизм модуса Cesare второй фигуры: "Ни одна рыба не есть млекопитающее животное, все киты - млекопитающие . животные; следовательно, киты не рыбы" -• следует, по Ломоносову, представлять в следующем виде: "Ни одна рыба не есть млекопитающее животное; всякий кит есть одно из млекопитающих животных; ergo, ни один кит не рыба, потому что он животное млекопитающее".
  Ломоносов отмечает, что, кроме категорического силлогизма, бывают "ограниченные" силлогизмы, "ограниченные условием или разделением". Для них Ломоносов устанавливает термины
 445
 
 "условный" и "раздельный", тогда как категорический силлогизм он называет "положительным".
  О сокращенных силлогизмах Ломоносов говорит, что они применимы и к условным и к разделительным силлогизмам.
  Переходя к индукции, Ломоносов лишет: "Что рассуждается о каждом виде, ни единого не выключая, то же рассуждать должно и о всем роде"9.
  Эта аксиома лежит в основе как полной, так и неполной индукции с той лишь разницей, что при полной индукции гарантируется полная достоверность того, что никаких исключений нет, поскольку проверены все виды или все отдельные случаи, тогда как при неполной индукции отсутствие исключений лишь предполагается на основании того, что такие исключения до сих пор не встречались в нашем опыте. Данные Ломоносовым формулировки аксиом силлогизма и индукции говорят о том, что дедукция и индукция друг друга обуславливают, и эта мысль о внутренней связи и взаимообусловленности дедукции и индукции является ценным диалектическим моментом в его теории умозаключений. Имея в виду эту взаимосвязь, Ломоносов называет категорический силлогизм "прямым", а индукцию "обратным" силлогизмом. Индукцию он истолковывает как оборотную сторону категорического силлогизма.
  Далее Ломоносов приводит аксиому для иного типа умозаключений, а именно для выводов от частей к целому: "Что о всех частях рассуждаем, то должно рассуждать и о всем целом" 10. Но обратного вывода от целого к частям логика не допускает. Вывод от частей к целому имеет столь же широкое применение в науках, как и выводы от общего к частному и от частного к общему. Таким образом, Ломоносов указывает, что дедукция и индукция суть не единственные законные виды умозаключений.
  Ломоносов ставит в неразрывную связь мышление и язык (в частности, понятие и слово, суждение и предложение), но не отождествляет их. Напротив, он критикует номинализм, который ставит знак равенства между понятием и словом, и, с другой стороны, критикует реализм понятий, признающий реальное существование понятий самих по себе и приписывающий им первичность в отношении к вещам материального мира (Ломоносов называет номиналистов "именинниками", а реалистов "вещественниками"). Ломоносов говорит о двух логических функциях слов: одни из них выражают логические термины (подлежащее и сказуемое суждение), другие же обозначают связи между мыслями.
  О значении логики Ломоносов говорит, что для познания и правильного поведения необходим природный рассудок, подкрепленный "логикою, которая после грамматики есть первая -пред-
 9М В Ломоносов Полное собрание сочинений, т. VII, стр 158. 10 Там же, стр 159.
 446
 
 водительница ко всем наукам" п. В частности, о познавательном значении умозаключений он говорит, что посредством них познаются скрытые от нашего непосредственного восприятия процессы природы, а также благодаря им открываются причины явлений.
  Оригинальные логические теории М. В. Ломоносова нашли себе продолжателей в начале XIX в. у А. С. Лубкина и во второй половине XIX в. у М. И. Карийского.
  Ценный вклад в развитие логики сделал также современник М. В. Ломоносова академик Петербургской академии наук знаменитый математик Эйлер.
  Леонард Эйлер (1707-1783) является классическим представителем математического естествознания. Уже магистерскую речь он посвятил сравнению принципов картезианской и ньюто-нинской физики. В споре между дифференциальным методом Лейбница и методом флюксий Ньютона Эйлер становится на сторону Лейбница, основываясь на принципиальном рассмотрении понятия бесконечности.
  Эйлер отстаивал взгляд, что движение следует принимать исключительно как процесс перемены места, а место есть часть бесконечного пространства, в котором заключаются тела. Но так как мы не можем составить определенной идеи об этом бесконечном неизмеримом пространстве, то обычно мы рассуждаем о конечном пространстве и о границах тел в нем и по этим данным судим о движении и покое тел. Так, мы говорим, что тело, которое относительно этих границ сохраняет свое положение, находится в покое и, наоборот, то тело движется, которое изменяет свое положение относительно них.
  При этом определении движения тел и их покоя мы пользуемся чисто математическими понятиями. Мы имеем право применять это для своих идей, независимо от того, есть ли в самой действительности такое бесконечное пространство или его нет. Мы просто лишь постулируем, что тот, кто хочет рассуждать об абсолютном движении, должен представлять себе такое пространство и по нему судить о состоянии или движении тела. В этом случае приходится представить себе бесконечное пустое пространство, в котором находятся тела.
  В течение ряда лет Эйлера интересовала проблема абсолютного и относительного пространства, абсолютного и относительного времени. Он ставит вопрос, какое значение в науке имеют понятия о чисто абсолютных пространстве и времени, следует ли их считать только постулатами и гипотезами. Но, замечает Эйлер, абсурдно, чтобы чистые плоды воображения могли бы служить реальными принципами механики в качестве ее основы. Эйлер считает, что об истинной природе пространства и времени дает нам знание не непосредственное чувственное наблюдение и не психологический анализ (как у Беркли), но сущность простран-" " Там же, стр 126.
 447
 
 ства и времени можно познать исключительно лишь по той функции, которую они играют в системе математической физики.
  Решающую роль в познании сущности пространства и времени, по его мнению, играет то, какое понятие о них удовлетворительно служит для целей точного объяснения'явлений природы. Вопрос упирается в то, насколько та или иная концепция пространства и времени является годной для дедукцирования основ механики и ее теорем. Не произвольные предположения, а соответствие со всей совокупностью физических явлений должно быть положено в основу решения вопроса о природе пространства и времени.
  И Эйлер выступает как сторонник учения об абсолютном пространстве и абсолютном времени. Несомненная реальность абсэ лютного пространства и абсолютного времени, по мнению Эйлера, доказывается тем, что признание этого требуется всей совокупностью нашего научного познания мира. И если философы, решающие проблему пространства и времени путем психологического анализа (как Беркли), или рационалисты лейбнице-воль-фианской школы объявляют понятия пространства и времени чистыми абстракциями и отрицают у них объективное содержание, то они, указывает Эйлер, впадают в самообман, источник которого коренится в многозначности абстракции Подняться до идеи чистого пространства и чистого времени возможно лишь посредством мышления, и вопрос заключается в том, каким образом мы образуем общее родовое понятие. Мы получаем общее понятие, когда сначала представляем себе что-либо со всеми его свойствами и затем отбрасываем один за другим частные признаки его.
  Этим путем можно прийти к понятию протяженности, которое возникает у нас таким образом, что мы из представления о конкретном теле исключаем последовательно его признаки; твердость, сопротивляемость и др. Но этим путем не получается идея места, так как место, занимаемое телом, не есть его свойство. Если даже мысленно совершенно удалить тело со всей совокупностью его свойств, место остается. Дело в том, что место, которое занимает тело, есть нечто совершенно отличное от тела со всеми его чувственными признаками, в том числе и от его протяженности в трех измерениях. Протяженность принадлежит отдельному телу и вместе с ним при движении перемещается с одного места на другое, тогда как пространство и само место не могут двигаться. Идея места образуется, когда мы мысленно удаляем тело со всеми его свойствами, со всеми как качественными, так и ко* лнчественньщи его признаками.
  Что касается пространства в математической физике, то оно в сознании человека находит свое отражение не в конкретном восприятии и не в абстрактном мышлении, а представлено-в нашем сознании особой категорией, представляющей нечто среднее между конкретным ощущением и абстрактным мышлением. Чи-
 448
 
 еюе пространство и чистое время Эйлер считает необходимыми в системе научной физики понятиями, и поэтому, по его мнению, мы должны приписывать им объективную действительность. Эйлер решительно выступает против идеалистического взгляда, признающего телесный мир всего лишь миром явлений.
  Материя, движениями которой физика объясняет все, что происходит в мире, есть, по учению Эйлера, самое реальное бытие (eus realissimum), а отнюдь не "феномен". Равным образом и чистое пространство и чистое время реально существуют, а не являются лишь чем-то воображаемым. Признание их есть первый принцип механики, которая не может быть основана на чем-либо таком, что реально не существует, что существует лишь в нашем, воображении. Эйлер решительно выступает против лейбницев-ского учения о пространстве как об "идеальном" порядке явлений.
  Л.Эйлер внес ценный вклад в развитие формальной логики - ввел в нее прием изображать отношения между объемами понятий в виде наглядных геометрических фигур. Эти "эйлеровы круги" прочно вошли в учебники формальной логики, придав ее учениям об отношении субъекта и предиката в суждении и об ' отношении терминов в категорическом силлогизме прозрачную ясность. Углубляя анализ суждений и умозаключений, эйлеровы круги вместе с тем обладают дидактическими достоинствами, облегчая усвоение сложных логических проблем.
  Вопросы формальной логики Эйлер разработал в сочинении "Письма к немецкой принцессе о различных вопросах физики и философии" (письма 95-103).
  Оригинальным прогрессивным ученым в России в XVIII в, был профессор логики- в Московском университете Дмитрий Сергеевич Аничков (1733-1788). Он выступил с меткой критикой двух господствовавших в то время направлений в философии и логике - эмпиризма и рационализма. Этому вопросу посвящены "Слово о'разных причинах, немалые препятствия причиняющих, в продолжении познания человеческого" (речь, произнесенная в Московском университете в 1774 г. на торжественном собрании в день восшествия на престол Екатерины II) и раннее "Слово о свойствах познания человеческого и о средствах, предохраняющих ум смертного от разных заблуждений" (1770 г.).
  Выступая против односторонности эмпиризма, Аничков подчеркивает недостаточность чувственного познания, которое не раскрывает внутреннюю природу вещей, но показывает лишь их внешность.
  Отмечая ограниченность чувственного познания, он указывает, что наши восприятия, нередко бывают обманутыми, не представляющими вещей такими, каковы они на самом деле. Так, например, солнце, луна и звезды отнюдь не являются такими небольшими светлыми кружками, какими они представляются на-
 44"
 
 тему зрению. Ввиду слабости наших органов чувств они нуждаются в помощи приборов, усиливающих их; так, зрение нуждается в микроскопах и макроскопах (телескопах), изобретение которых есть дело человеческого ума. Что же касается чисто чувственного познания, то в этом отношении, по мнению Аничкова, человек нисколько не отличается от животных. На основании этих соображений Аничков признает несостоятельным локков-ское основоположение: нет ничего в разуме, чего бы прежде не находилось в чувствах.
  Аничков утверждает, что абстрактное мышление присуще только человеческому мышлению, имеет свою специфику и его нельзя ни свести к ощущениям, ни вывести из них: оно представляет собой особую способность человеческой души. Существенная отличительная особенность человеческого мышления, по Аничкову, заключается в способности отвлекать признаки от вещей, которым они принадлежат, и образовывать общие понятия. Анич-хов указывает, что абстрактное мышление дает человеку также углубленное знание вещей, которого не может дать непосредственное чувственное познание их. Человеческое познание бывает двоякого рода: непосредственное чувственное и опосредствованное разумное. И это обусловлено самим характером познаваемых вещей. С одной стороны, каждая вещь является "особенной", она отличается от всех других вещей и имеет свою собственную, присущую ей определенность. Но, с другой стороны, у вещей имеются и общие признаки, которые существуют так же объективно, как и особенные признаки.
  Критикуя односторонний рационализм, Аничков говорит о несостоятельности картезианского учения, будто все наше познание зависит от чувств. Критикуя учение Декарта, он говорит, что допустить существование у человека врожденных идей невозможно. Он пишет: "Если бы в нас находились враждебные понятия, то бы все люди о всех вещах одинаковое имели понятие" |2.
  В противоположность рационализму Аничков развивает уче-яие о том, что все наши понятия мы приобретаем через ощущения, но одни знания получаются от этого источника непосредственно, а другие опосредствованным способом, путем обработки чувственного материала теоретическим мышлением.
  Человек рождается, не имея ни о чем никакого понятия, пер-"ые свои знания он получает от ощущений, которые знакомят его •с вещами объективного мира. Но эти первоначальные знания являются смутными и сбивчивыми. На основе их начинает действовать мышление, которое прежде всего производит сравнение и через него образует из первоначальных единичных представлений сложные идеи. Аничков находит, что деятельность мышления сво-
  12 "Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVII* "ека", т. I, M, 1952, стр 136
 450
 
 дится к трем основным действиям: к образованию понятий, суждений и умозаключении (суждение он называет "рассуждением" а умозаключение "умствованием"). Он возражает против принятого в тогдашней французской и английской логике признания метода в качестве четвертого основного "действия ума", поскольку он в методе видит лишь способ в надлежащем порядке по определенным правилам располагать "идеи, рассуждения и'ум* ствования" (т. е. понятия, суждения и умозаключения).
  Аничков отвергает картезианское учение о том, что душа человека всегда мыслит, так как мышление есть сущность души. Ссылаясь на факты, он доказывает, что человек иногда бывает в бессознательном состоянии.
  Критикуя рационализм, Аничков указывает и на такие ошибки, коренящиеся в рационализме, как превратное толкование абстракций, заключающееся в приписывании им самостоятельного' существования, не зависимого от вещей, от коих они отвлечены мышлением. В качестве примера подобного превращения абстракций в самостоятельные реальности он приводит встречающееся у разных философов и физиков понимание пространства как особого вместилища вещей, которое существует само по себе,, независимо от вещей материального мира.
  Таким образом, Аничков устанавливает, что существуют у людей заблуждения, проистекающие, с одной стороны, от чувственного познания вследствие его ограниченности, смутности и сбивчивости, и, с другой стороны, от неправильной деятельности мышления. Вступая на путь научного познания вещей, чтобы гарантировать познание их, как они в действительности объективно существуют, необходимо прежде всего предохранить себя от заблуждений. А для этого человек должен прежде всего "познать самого себя", т. е. изучить свойства своего ума и познать свойственные человеку заблуждения.
  Задача логики и состоит в том, чтобы научить людей распознавать, в какие заблуждения они впадают, и тем самым помочь им освободиться от них. Это необходимо для того, чтобы можно было построить прочное здание научного знания. Но это необходимо вообще для благополучия человечества, так как заблуждения не только мешают счастью людей, но нередко бывают чреваты опасностью для самой их жизни. Говоря о необходимости для людей освободиться от предрассудков, Аничков упоминает учение Франциска Бэкона об идолах ("об истуканах", как он переводит этот термин). Даже маловажные заблуждения, замечает он, иногда приносят большой вред, подобно тому как от маленькой искры иногда происходит большой пожар. Для предохранения от заблуждений Аничков рекомендует применять декартовский принцип предварительного сомнения во всем (de omnibus dubitandum) 13.
 13 Там же, стр. 151.
 451

<< Пред.           стр. 15 (из 18)           След. >>

Список литературы по разделу