<< Пред.           стр. 2 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу

 5. Maritain J. L'esprit de Descartes // Oeuvres (1912-1939). - [s. 1.]: Desclee de Brouwer, 1975.-P. 131-196.
 6. Мудрость бывает не только умозрительной, но и практической, либо, если она содержит в себе, как в философии, практический вид, отличный от вида умозрительного, либо, если на своем высшем уровне она проявляется одновременно ч как богословская мудрость, и как мудрость благодати, формальной и в высшей степени умозрительной и практической.
 
 30
 Знание и мудрость
 КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА
 Перевод выполнен с издания: Maritain J. Science et sagesse // Ma-ritain J. Oeuvres (1912 -1929) / Choix, presentation et notes par Н. Bars. - [Paris]: Desclee De Brouwer, 1975. - P. 859-885.
 С.9.·' Св. Иоанн Креста (Хуан де да Крус, 1542-1591) - священник и Учитель Церкви, уроженец Испании, монах-кармелит, мистик, богослов, поэт.
 C.IO.'i Philosophia percnnis (лат.) - вечная философия; термин, употребляющийся в философии и означающий незыблемые основы философии. Восходит к произведению Стехуса Эвгубинуса "De philosophia pcrennis".
 C.I I.*1 Слабость мира сего (лат.).
 С. II."' Гносис (греч. - знание, познание) основное понятие религиозно-теософического движения поздней античности, впоследствии получившего название "гностицизм", - проникновение в мир сверхчувственного путем созерцания Бога. Такое преде гавление о познании но существу близко к представлению неоплатонизма, возникшего примерно в ту же эпоху (111 в.) и оказавшего большое влияние на выработку догматики христианства. Основными идеями неоплатонизма в этой области были: мистически-интуитивное познание высшею, существование ряда ступеней при переходе от высшею, от "единого и всеобщею" к материи, восхождение человека, материально обремененного, к
 чистой духовносч и с помощью экстаза и аскетизма.
 С. 12.'' Приверженность к Богу (санскр.) Религиозное течение в индуизме,
 получившее широкое распространение в X11-XVI1 вв.
 С. 13."' Джаггсрнаут (искаж. санскр. Джаганнатх, букв. - владыка мира) -одно из воплощений индуистского бога Вишну. Во время празднества в его честь, в июне июле, изображение Джапсрнаута провозится на огромной колеснице
 высотой больше 13м.
 С. 13."' Ожидая, я ожидал (лаг.).
 С.16.·' Филон Александрийский (Филон Иудей; ок. 20 до н.э. 50 н.э.) -выдающийся представитель еврейского эллинизма, апологет иудейства.
 С. 17.·' Из ничего (лат.), С.17."' On неопределенное местоимение франц. языка ^.(ср. с нем. "man").
 речь идет об анонимном существовании, о "мире толпы".
 С.18.'' Св. Юсгин (Иусгин, ок. 100 - ок. 155). - св. отец и учитель церкви,
 один из первых христианских писателей-апологетов.
 С. 18."' Св. Августин (354 430) величайший из отцов древней Церкви христианскою Запада, философ и теолог, автор широко известной
 "Исповеди" (М. 1997). С.19.*' Uti (ut) -как, каким образом; frui наслаждаться, пользоваться (лат.).
 
 Знание и мудрость
 С. 19."' Св. Фома (Фома Аквинский, Фома Аквинат, 1225/1226-1274) средневековый философ и теолог, основатель томизма; см. перевод работы Ж.Маритена "Святой Фома, Апостол современное! и" в настоящем издании.
 С.20.'' В таинстве воплощения открывается, скорее, нисхождение божественной полноты в природу человеческую, нежели восхождение, будто уже существующей, человеческой природы к Богу (лат.).
 С.20."' Лютер Мартин (1483-1546) немецкий мыслитель и общественный деятель, основатель немецкого протестантизма (лютеранства).
 С.20.'"' Пелагианство - течение в христианстве, возникшее на рубеже IV -V вв. и названное по имени его основателя Пелагия (наст. имя - Морган, ок. 360 418 г.). Пела! папе отрицали божественное предопределение, считали, что первородный грех не до конца извратил положительные качества человека, не верили в грешную природу человека, утверждали свободу воли, приуменьшали значение благодати и личной веры и придавали большее значение добрым делам. С.20.""' Нисхождение божественной полноты на него (лат.). С.20.·""' Янсенизм - религиозно-политическое неортодоксальное католическое течение во Франции и Голландии в XVI! XVIII вв., принципы которого изложил голландский теолог К.Янсений (1585-1638); в ряде положений (отрицание свободы воли, признание предопределения) тяготел к протестантизму. С.22.·' Бытие потому что бытие (лат.). С.24.·' Букв.: "Без чего нет" (лат.); непременное условие. С.24."' В XIV в. в Париже вели преподавательскую деятельность видные представители номинализма, в том числе Иоанн Дунс Скот. На основе объединения идеи английского номинализма (Иоанн Дунс Скот, Оккам) с идеями французских номиналистов (Дюран из Сент-Гульена, Пьер Ореоль) развернули свою деятельность парижские оккамнсты XIV в. - Буридан, Николай Орем, Николай из Отрскура. Пытаясь возродить демокритовский материализм и призывая к опытному изучению природы, оккамисты готовили почву для появления антисхоластической философии, тесно связанной с естествознанием.
 С.24."·' Альберт Великий (1193 1280) немецкий философ, теолог и ее гсствоиспытатель; за эцциклопедичность своих познаний удостоился почетною звания граф Альберт фон Болынтсдт, носил почетное звание "doctor universalis" ("всеобъемлющий доктор").
 С.25.'' Аверроизм - философско-теоло! ическое направление эпохи средневековья и Возрождения, восходящее к воззрениям арабского философа XII в. Аверроэса (лат. от Ибн-Рущд, Мухаммед, 1126-1198). Аверроэс развил учение о вечности материи и движения, отвергнув акт единовременного божественного творения. Аверрронсты отрицали сотворение и индивидуальное бессмертие души. Критикуя церковное учение, они использовали его отдельные положения, в частности то, в котором утверждается, что представления религии являются лишь аллегорически выраженными чистыми (философскими) истинами. В Х111 в. авсрроизму противостояли традиционное августинианство и христианский аристотслизм (Альберт Великий, Фома Аквинский).
 
 32
 Знание и мудрость
 С.25."' Сигер Брабанч ский (ок. 1235- ок. 1282) - нидерландский схоласт, один из основателей аверроизма; профессор Парижского университета. Защищал независимость философских учений от церковных догм. Дважды представал перед судом инквизиции. Убит при папском дворе.
 С.25.'"' Данте Алигьери (1265-1321),-итальянский поэт и философ. Теологи часто упрекали Данте за то, что он разделял взгляды Аверроэса и его метафизику света, родственную учению неоплатоников (см. работу Э.Жильсопа "Дух среднсвекон философии" ("L'esprit de la philosophic medievale"), опубликованную в 1932г.
 С.27.'' Соответствующая тому, что есть (лаг.).
 С.27."' В самом деле, фактически, в сущности (лат.).
 С.29.ч Nock A. Convertion: the Old and the New in Religion from Alexander the Great to Augustin of Hippo. - London et a.: Oxford Univ. Press, 1933. - 309 p.
 РЕЛИГИЯ И КУЛЬТУРА
 RELIGION ET CULTURE
 
 ПРЕДИСЛОВИЕ
 Первый из двух очерков, включенных в эту книгу, был опубликован под заглавием "Религия и культура" в сборнике "Спорные вопросы", вышедшем в свет в 1930 г., который он открывал. Эта небольшая работа содержала в себе немало ростков, которым предстояло впоследствии развиться; она послужила как бы новой отправной точкой в творчестве Жака Маритена.
 Интерес, вызвавший к жизни эту работу, впрочем, не был новым для их автора. Со времени опубликования "Записной книжки"*' уже было известно, что еще до своего обращения в католическую веру***, в течение первых лет XX века молодой философ пытался, "пользуясь неудачной терминологией, заново открыть древнее различие между духовным и преходящим". Как мы увидим - Ма-ритен и сам позднее вспоминал об этом - его друг Пеги"** предпринимал аналогичные попытки, противопоставляя "мистику" и "политику"""'.
 Но обращение к Евангелию было для Маритена слишком сильным потрясением, чтобы его первоначальные "светские" позиции не были отброшены в тень и обречены на долгое пребывание в тиши, пока не появилась возможность скорректировать и укрепить их, не отказываясь при этом от того, что в них было изначально чистого и необходимого. Ему надо было, по его энергичному выражению, "изменить конечную цель". Когда после короткого периода, во время которого он доверял только мудрости святых, ему вновь предъявил свои права и возможности естественный разум, он посвятил себя проблеме назначения умозрительной философии и в течение целого двадцатилетия занимался
 
 36
 Религия и культура
 исключительно ею. Речь шла о том, чтобы со всей возможной спешностью, критикуя без всякого снисхождения "современные" ошибки, восстановить ценность рассудка. Такое предприятие, конечно же, имело большое значение для культуры, но не создавало само по себе "философии культуры". Думаю, однако, что Маритен не смог бы сделать этого впоследствии, если бы не был предварительно в течение долгого времени вовлечен в столь бескорыстное метафизическое исследование. Вопреки тому, что говорят или думают некоторые интеллектуалы-католики, именно метафизика Маритена является сердцевиной его "гуманизма"; пусть, между прочим, возьмут на себя труд рассмотреть под этим углом имеющиеся в данной книге разъяснения по поводу значения понятия природы применительно к человеку и относительно понятия
 порядка.
 Но человеческая культура, или цивилизация, образуется не из
 одних естественных факторов, и нет необходимости быть христианином, чтобы это заметить: столкновение, переплетение или конфликт "культурного" и "религиозного" - это явление имело место во все времена и в любом климате. К этому всеобщему явлению, в коем одном содержится знак божественной воли, проходящей сквозь космос и историю, в наше время прибавилось и частное явление - замешательство, испытываемое христианами перед лицом резкого изменения характера цивилизации:
 средневековое христианство окончательно разложилось, и ничто не могло его возродить, надо было, не жертвуя ни одним из его незыблемых принципов, найти новый стиль отношений между духовным и светским. Как признал Жак Маритен, его размышления в этом направлении "были в большей своей части вызваны практическим положением христиан - их земными трудностями и их светскими обязанностями - в современном обществе и стремлением открыть и разработать такие принципы интеллекта, которые позволили бы решить эту проблему". Недавние события показали, что сегодня это стремление необходимо как никогда*'.
 Положения, высказанные в 1930 г., разумеется, потребовали уточнений, развития, а также более конкретного применения. Все это нашло себе место в многочисленных трудах и очерках
 последующих лет.
 "Религия и культура II" была вначале частично опубликована в одном из первых номеров журнала "Esprit""'(январь 1933 г.), а затем полностью в сборнике "Спорные вопросы" (т. XI "О вре-
 
 Религия и культура
 37
 менном порядке и о свободе"), где эта работа была представлена вместе с двумя другими очерками: "Философия свободы" и "Об очищении средств". Здесь впервые увидели свет или получили уточнение несколько тем, которые спустя три года были развернуты со всей их взрывной силой в "Интегральном гуманизме".
 Жак Маритен создал ряд работ, более завершенных и более известных, чем "Религия и культура". Но именно в этой работе его мысль,·обращенная к читателю, излучает вдохновение, и среди большого числа великолепных страниц, которыми мы столь обязаны ему, не знаю, можно ли найти что-то более совершенное, чем те места, которые касаются "бедных земных средств" или "соблазна истории". Будьте добры, не обманитесь: его речь кажется такой легкой лишь потому, что за ней стоят долгое и требовательное размышление, интеллектуальная строгость, столь высокая, чтобы уметь остаться незаметной, и исполненное глубокого смысла молчаливое созерцание.
 Публикуя первый из этих двух очерков как "спорный вопрос", философ хотел показать, что его взгляды не кажутся ему гипотетическими. "Но они, - прибавляет он, - зачастую практически неизвестны, а между тем, уместно констатировать, что нет никого, кто не обсуждал бы эти темы". Положение дел не изменилось и спустя сорок лет. Казалось, что путаница в умах по поводу этих проблем даже усугубилась. Но имеют ли поборники "культурной революции" четкое представление о мысли Жака Маритена? Именно для того, чтобы предоставить современному мышлению достойный обсуждения материал, "Религия и культура" выносится на суд самой широкой публики.
 АнриБарс, 1968
 ВВЕДЕНИЕ АВТОРА к изданию 1946 г.
 Эта небольшая работа представляет собой расширенный текст лекции, прочитанной во Фрибуре, в Швейцарии, более пятнадцати лет тому назад. Это было время, когда автор, первые работы которого носили преимущественно умозрительный характер, начал заниматься философскими проблемами политики. Тогда он вместе
 
 Религия и культура
 со своими друзьями мечтал основать "Общество философии культуры", но так его до сих пор и не создал. Перечитывая эти страницы, он видит, что на них в зародыше присутствуют многие темы, которые он намеревался рассмотреть и развить позднее. Ведь спор о духовном и временном неразрывно связан с философией политики, с философией культуры, а также и с философией истории с тех пор, как Иисус Христос провозгласил принцип разделения на Кесарево и Божие, который и поныне являет нам богатство своих
 возможностей и требований.
 Сегодня перед лицом мира, несущего в себе столько же угроз,
 сколько и великих соблазнов, прежде всего именно в мышлении каждого из нас необходимо провести это различие и понять трудные истины, верности которым оно потребует от нас. Если христианин уступит соблазну мыслить о духовной сути и основной миссии религии в зависимости от социальных, земных достижений и движения истории, он с самого начала станет в своих рассуждениях на ложную почву, рискуя забыть о том, что составляет его собственную силу перед теми разрушительными философиями, которые стремятся добраться до его сердца и то ли совершить революцию, призванную преобразить человека здесь, на этом свете, то ли сделать мгновенную и бессмысленную свободу конечной целью. В то же время, если он забудет, что именно духовное есть истинная закваска*' нашего земного бытия, которая действует непрерывно, очищая его от несправедливости, и учит нас высоко ценить природу и историю в силу закона братской любви и разума, оживляемого милосердием, то он предаст свое собственное назначение и, к несчастью всего мира, даст угаснуть в людях земной надежде, внушаемой Евангелием.
 Ж. М..Рим, май 1946г.
 
 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 Глава I ПРИРОДА И КУЛЬТУРА
 1. Культура - требование человеческой природы
 Возделывать поле - значит применять труд человека, чтобы заставить природу приносить такие плоды, какие она сама по себе принести не в состоянии, ибо то, что она производит сама по себе, есть лишь "дикая" растительность. Этот пример показывает нам, что такое культура, о которой говорят философы, культура не только на некотором участке земли, но и в масштабах человечества в целом. Являясь духом, оживляющим плоть, человек обладает постоянно развивающейся природой. Деятельность разума и труд добродетели естественны, поскольку они соответствуют основным наклонностям человеческой природы, приводят в действие её сущностные силы. Не естественным этот труд разума является постольку, поскольку он не дан природой, он добавляется к тому, что природа, рассматриваемая без этой работы разума, и, стало быть, сведенная к энергии, порождаемой ощущениями и инстинктами, или же рассматриваемая до этой работы разума, то есть в свернутом, как бы зародышевом и первобытном состоянии, производит сама собой и только в собственных границах.
 Таким образом, оказывается, что культура естественна для человека так же, как и работа разума и добродетели, чьим плодом и земным воплощением она является: она отвечает врожденной потребности человеческой природы, но, вместе с тем, она есть
 
 Религия и культура
 творение разума и свободы, объединивших свои усилия с усилиями природы. Вместо слова "культура", соответствующего рациональному развитию человеческого бытия во всей его полноте, я мог бы употребить также слово "цивилизация", соответствующее тому же развитию в его наивысшем проявлении, я хочу сказать, в создании города и городской жизни, продолжением и развитием которой и является цивилизация. Город и цивилизация оба являются естественными творениями человека, творениями его разума и добродетели. Многие немецкие и русские мыслители противопоставляют цивилизацию культуре и первым термином обозначают, с уничижительным оттенком, прежде всего то, что является материальным, механическим и внешним по отношению к жизни общества (стареющая и пораженная склерозом культура). Выбор подходящих терминов - дело свободное. В том смысле, как мы ее понимаем, цивилизация заслуживает своего названия лишь тогда, когда она понимается как культура, то есть как подлинно гуманистическое, а значит, преимущественно интеллектуальное, нравственное и духовное (понимая это слово в его самом широком смысле) развитие.
 2.0 некоторых неясностях
 К приведенным выше соображениям можно добавить еще три замечания. Прежде всего, я отметил бы, что культура, или цивилизация, предполагая одновременно наличие природы и работу разума, должны быть на стороне природы, но могут отклоняться от нее, позволяя себе паразитировать, опираясь на умение создавать искусственные вещи, что противоположно природе, и на более или менее серьезные извращения (они есть даже в сообществах животных; разве не приходилось наблюдать, как колонии муравьев разрушались из-за их пристрастия к опьяняющему соку, который муравьи получают от некоторых насекомых, проживающих совместно с муравьями-наркоманами и поедающих их яйца?)'. Если смешивать per accidens и per se\ то можно вместе с Жан-Жаком"' утверждать, глядя на такие развращенные и потому уже достойные ненависти цивилизации, что культура и цивилизация сами по себе развращают человека.
 Но поскольку нам не обойти законов бытия и поскольку цивилизация сама по себе вытекает из требований разума, то, и
 
 Религия и культура
 это наше второе замечание, невозможно ненавидеть цивилизацию, не ожесточаясь одновременно против формально-логического мышления, неизбежного формирования мира человеческих дел разумом, если при этом не утверждается примат потенциальности, незавершенности под предлогом большей плодотворности такого взгляда.
 Заметим, наконец, что таким образом возникает тенденция к разрушению человека. У человека, в отличие от других животных, нет прочной инстинктивной основы жизни, образующей закрепившуюся структуру поведения, достаточно определенную, чтобы сделать возможной жизнь. Пытаться разрушать, опустошать и отвергать жизнь, управляемую разумом, пока не будет найдена другая столь же прочная основа, значит совершать смертельно опасную ошибку. Опустошать можно без конца; прочной и законченной структуры, естественного регулятора инстинктивной жизни у человека нет. Действие наших инстинктов, столь многочисленных и могущественных, приводит не к однозначным, а к относительно неопределенным результатам; нормальное достижение целей и управление инстинктами возможно только с участием разума.
 Если Фрейд, говоря явную бессмыслицу, называет ребенка полиморфным извращением, то он игнорирует эту неопределенность. Некая общая и весьма примитивная, смутная философия мешает великому наблюдателю (движимому сильной метафизической неприязнью к forma rationis)'"1 различать возможность и действие;
 он заменяет потенциальность набором противостоящих друг другу наличных явлений, неопределенность, ориентированную на нормальную реализацию, но способную и к многоформному анормальному осуществлению, - совокупностью противоположных актов, где то, что мы называем нормальным, есть лишь частный случай анормального.
 Тем не менее, свойство бесконечности, присущее духу, придает каким-то образом бесконечность, неопределенность самой жизни чувств и инстинктов человека, которая не может найти свою естественную точку опоры - я имею в виду соответствующую именно требованиям и назначению человеческой природы - нигде, кроме как в рассудке и производимых им построениях. В противном случае она закрепится не там и не так, в зависимости от доминирующей страсти, и собьет природу с пути. Человек действительно и в полной мере естественный - это не дитя природы в чистом виде, не невозделанная почва, это человек добропорядочный, это почва,
 
 42
 Религия и культура
 возделанная по всем правилам, человек, сформированный внутренней культурой, своими интеллектуальными и нравственными качествами. Он один тверд и устойчив, он один - личность.
 Если бы в нас была заложена только природа сама по себе и она имела бы лицо, то можно было бы опасаться, что любая добродетель - ложна, притворна, а лицо деформировано ею или залеплено, как пластырем. Но природа проглядывает в нас уже обработанная разумом, человек не имеет иной истины, кроме той, что сформирована внутри него разумом и добродетелью (я говорю о здравом рассудке, а он правит в нашей жизни лишь совместно с тем, что даровано нам свыше; я говорю о подлинной добродетели, которая полностью заслуживает своего имени, только если она пронизана милосердием). Подлинная искренность представляет собой лишь ясное зеркало, которое видит населяющих нас демонов и бесстрашно отражает их, чтобы, свободно воздействуя на них, придать им человеческий облик, она не отказывается иметь свое лицо. И нет более ложного соблазна, чем "искренность" в понимании Андре Жида, то есть истолкование человеческого существа с помощью одновременно бесполезных и несогласованных постулатов о бесформенном, о первичной материи.
 3. Цивилизация и религия
 Но оставим эти отступления. И сделаем вывод, что культура, или цивилизация, - это развитие собственно человеческой жизни, включающее не только материальное развитие, необходимое и достаточное для того, чтобы дать нам возможность вести достойную жизнь в этом мире, но также, и прежде всего, нравственное совершенствование, развитие умозрительной деятельности и деятельности практической (в области искусства и этики), которое заслуживает названия собственно человеческого.
 Затем важно понять, что культура, цивилизация сама по себе, принадлежит к области временного, иначе говоря, имеет свою особую цель - земное и подверженное гибели благо нашей жизни в этом мире, и свойственный ей порядок - это естественный порядок. Разумеется, она должна быть подчинена жизни вечной, как промежуточная цель подчинена цели конечной. И от этой подчиненности высшей цели она обретает возвышение, свойственное ее собственному порядку: христианская цивилизация
 
 Религия и культура
 43
 имеет более высокие мерки, более верную меру земного, чем языческая цивилизация; если подумать о том, что врожденные милосердие и нравственные добродетели укрепляют в нас добропорядочность и дружелюбие, в которых так нуждается общественно-земная жизнь, то поймешь, что высшие регулирующие функции морали, благодаря которым эта жизнь совершает свое земное дело, подчиняются высшему порядку. Однако цивилизация, даже христианская, а следовательно, возвышенная в своем порядке добродетелями, дарованными свыше, именно через осуществление (лучшее, чем силами природы самой по себе) тех же самых требований природы остается также возвышенной. Именно к материи, к деятельности и благам природного порядка она применяет правила христианского разума, и сфера, в которой она развивается, это сфера естественной деятельности2. Сама по себе и по определяющему её объекту деятельности она вовлечена в свое время, в превратности этого времени, и подлежит гибели, в сущности, человеческой. А ценности, которые она обретает свыше, например, добродетели святых или прозрения созерцателей, впитываются ею, её собственной субстанцией, накапливаются в соответствии с ее специфической целью, которая остается возвышенной, представляя в то же время благо, общее всем людям в их земной жизни.
 Поскольку это человеческое развитие не только материальное, но также, и главным образом, нравственное, то само собой разумеется, что основную роль здесь играет религиозный момент. По правде говоря, религия, которая требуется in abstractor самим понятием культуры, или цивилизации, это только естественная религия. Фактически же человеческие цивилизации обрели лучшую, но и более тяжелую участь. Мы знаем, "что чисто природное состояние, в котором Бог якобы оставил людей один на один с их способностью к интеллектуальной и волевой деятельности, никогда не существовало. Бог сразу же захотел дать людям знание о вещах, выходящих за рамки требований всякой природы, творимой или творящей. Он открыл им глубины своего божественного бытия, тайну своей вечности. И чтобы направить их к этим высотам, чтобы приготовить их здесь, на земле, к лицезрению этого великолепия, он ниспустил на мир, подобно покрову, свое милосердие, способное обожествить наше знание и нашу любовь. Эти божественные дары Бог приносил всем людям во все времена; так как он есть свет, "который просвещает всякого человека",3 то он
 
 44
 Религия и культура
 хочет, "чтобы все люди спаслись и достигли познания истины"4. Шаги Господа в помощь людям самими людьми то принимались, то отвергались"5.
 Вот почему ни одна из религий, известных нашей истории, не является простой естественной религией, которую философ рассматривал бы абстрактно. Разумеется, в них можно найти много черт, отвечающих естественным религиозным чаяниям человеческого существа, однако на самом деле все они вытекают из гораздо более высокого источника, все они сохраняют на себе некоторые следы первичных откровений и предназначений; все, кроме религии Христа, также отклоняются от сверхъестественного порядка и более или менее последовательно смещаются в сторону порядка естественного.
 И, заметим, что поскольку они поддавались влиянию естественного порядка и низводили себя до масштабов падшей природы, постольку они превращались в частное явление, связанное с одной определенной культурой и враждебное другим культурам, и разделялись, подобно языкам или социальным группам. Древне-языческая набожность великолепно воспринимала ту жизненную потребность, в которой и город был - из религии; ее убожество проистекало из того, что она включала религию в цивилизацию, в цивилизацию локальную, смешивая город и религию, обожествляя город, или, что то же самое, национализируя богов и превращая их в первых граждан города. В этом социологическом заземлении религии заключается, несомненно, глубинная причина, во всяком случае, наиболее значимая особенность политеизма, неспособная, однако, полностью устранить глубинное "хенотеистское"^ чувство. Чудо Израиля, чудо сверхъестественное, силой внушило мятежным умам, что Бог Израилев есть также Бог единый, трансцендентный, неизреченный, Бог неба и земли, всей земли. И односторонность, и универсальность сразу, отмечал о. Клериссак: "Вовсе не к одному частному сознанию обращены десять заповедей, говорящие об этом, но к сознанию всех людей; и Иерусалим мессианских времен - это видение главным образом духовной родины, родины душ. Пророки говорили и боролись лишь во имя того, чтобы выдвинуть на первое место Царство Божие, которое изначально живет в сердцах и охватывает все народы"6.
 В любом другом месте античного мира национализм паразитировал на религии и искажал ее; он включал ее в культуру, он делал ее принадлежностью одной цивилизации, одной культуры, я
 
 Религия и культура
 45
 хочу сказать, что, связывая с религией все, иногда разрушая под ней общественную жизнь, поклоняясь и оказывая ей ужасающие по силе почести, полностью подчиняя людей богам, античный мир, однако, ставил религию на службу цивилизации - вовсе не так, как в современном безбожном мире, понимая цивилизацию как нечто верховное, но и наоборот, делая из религии принцип, управляющий городом; религия же при этом обретала свое индивидуальное лицо и жила с городом одной и той же единой и неотторжимой жизнью, деспотически царствуя над городом, но будучи немыслимой без него, всей своей сущностью связанной с ним, заключенной в нем, определяемой и ограниченной им и, наконец, в совершенно метафизическом смысле, существующей ради него, как душа растения существует ради растения. Caritas humani generis^ проявляется лишь как бледный, возвеличенный и недейственный прообраз подлинного милосердия, как идеал философа, по которому вздыхает разум, чуждый, если не враждебный, религии.
 А подлинная религия сверхъестественна, она снизошла с небес вместе с Тем, кто сотворил милость и истину. Она не от человека, не от мира, не от какой-либо цивилизации и культуры, не от цивилизации и культуры вообще, она - от Бога. Она трансцендентна по отношению ко всякой цивилизации и всякой культуре. Она -верховная вдохновительница и благодетельница цивилизаций и культур, а с другой стороны, она сама по себе не зависима от них, свободна, универсальна, универсальна в точном смысле этого слова, ибо она - католическая"'. Именно об этих сторонах дела:
 неизбежной имманентности Христовой религии культуре как Бога - творению и абсолютной трансцендентности этой же самой религии и пойдет речь в последующих заметках.
 Глава II КАТОЛИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ И КУЛЬТУРА
 1. Особенности "современного мира"
 Так же как и современная философия, современный мир не является плодом полемики: это определенный исторический тип цивилизации, духовной доминантой которого являются идеи
 
 Религия и культура
 ренессансного гуманизма, протестантской Реформации и Реформации картезианской. Как охарактеризовать его с той точки зрения, на которой мы находимся? В нем, как и во всякой цивилизации, есть положительный момент онтологического напряжения и жизненной силы, которая, как нам кажется, основана на смелых, неустанных стремлениях дать человеческой природе максимум того, что можно получить на земле. Но с этим благим, самим по себе положительным моментом, достойным уважения и любви, связан и один недостаток. Скажем, хотя это уже стало банальным, но от этого не перестало быть верным - скажем так:
 культура в процессе своего естественного возрастания отдалилась от священного, чтобы повернуться к самому человеку.
 Средневековье формировало человеческую природу в соответствии с "сакральным" типом цивилизации, основанным на убеждении, что земные установления, со всей их молодостью и силой, состоят в услужении Богу и божественным делам ради реализации его царства на земле. Средние века упрямо строили это царство на земле, мечтая - в конечном счете не слишком настойчиво, не мешая жизни делать свое дело - об иерархически упорядоченном мире, где Папа на вершине духовного обеспечивает единство церкви, а Император, находясь на вершине временного, обеспечивал бы политическое единство христианства. Мечта о Священной Империи, которая составляла идеал, "миф", тесно связана с культурными условиями этой эпохи; такая мечта, отброшенная раз и навсегда, предполагала, наряду с завидной верой в принципы, основательное незнание мира и крайний оптимизм; ее труп долго отягощал собой Новую историю. Понадобились Наполеон и весь XIX век, чтобы его окончательно похоронить.
 Но вернемся в современный мир. Культура, такая, как он ее понимает, ставит перед собой чисто земные задачи, которые отныне довлеют сами себе и не являются в своей совокупности слишком возвышенными по отношению к Царству Божию; употребим слово, которое в последнее время использовалось многократно: это антропоцентрический тип культуры. Не забудем, что в силу естественного закона роста и под действием евангелического фермента, внесенного в человечество, в лоне этой цивилизации совершается некоторый прогресс, и его можно было бы назвать материальным, придав этому слову более широкий философский смысл, ибо материальная культура прогрессирует не только в области научных и технических средств эксплуатации природы, но и
 
 Религия и культура
 47
 в области интеллектуальных, художественных, духовных инструментов развития; возрос даже уровень, не скажу - нравственной жизни или нравственного идеала, но понятий и чувств как средств формирования стабильных условий нравственной жизни. Это хрупкая структура, я знаю, но, в конце концов, идея рабства или пытки, или принуждения людей оружием к поступкам, противоречащим их совести, и ряд подобных идей сегодня, кажется, внушают отвращение большему числу людей, чем ранее, во всяком случае, осуждение этих идей сегодня перешло в разряд официально признанных общих мест, и это уже что-то значит.
 В конечном счете, кажется, что замкнувшись в себе, человек испытал, как бы помимо собственной воли, движение интроверсии, свойственное разуму; он погрузился в себя - и не затем, чтобы искать Бога. Общий процесс самоосознатш также является отличительной чертой нашего времени. В то время как мир по преимуществу отворачивался от духовности и от той любви, которая является нашей подлинной целью, ради внешних благ и эксплуатации чувственно воспринимаемой природы, вселенная имманентности являла себя, иногда сквозь тесные врата; субъективная углубленность открывала в науке, искусстве, поэзии, в самих страстях человека и его пороках присущую им духовность;
 потребность в свободе становилась тем острее, чем больше было стараний заранее избежать подлинных условий и подлинного познания свободы. Короче, в силу амбивалентности истории век рефлексов при всех поражениях и потерях, связанных с этим понятием, принес также несомненное обогащение, и это следует отнести к его достижениям в познании творчества и гуманизма, тем более что это познание должно было влиться в тот внутренний ад, который носит в себе человек, и стать его жертвой. Этот мрачный путь не безысходен, а идолы, родившиеся в нем, пополнили нашу субстанцию.
 Все, что мы здесь только что в очень общем виде обозначили, как раз и имеется в виду, когда мы говорим о материальном прогрессе, к которому стремится современная цивилизация, и об усилиях, которые прилагаются к тому, чтобы человеческая природа смогла получить максимальную пользу на земле. Следует добавить, и это прояснит некоторые аспекты современного мира, что многое из того, что следовало сделать (и любой ценой, ибо воля Властелина истории не страшится помех) католикам, было сделано не ими и против них, а они - проявили малодушие. Ереси и расколы, войны
 
 48
 Религия и культура
 и разрушения, и сам дьявол - подпадают под всеобщую власть руки Божией, работают помимо собственного желания на интригу, видимую Богу, стимулируют историю и продвигают ее дело. Границы их владений точно указывают пределы нашей ущербности.
 Жозеф де Местр*' считал, что Французская революция - от Сатаны. Он был слишком глубоким мыслителем, чтобы сделать отсюда вывод о необходимости добиться просто-напросто полного исчезновения Французской революции из огромной книги всемирной истории. Что за глупость! Данная книга пишется по воле и с соизволения Господа Бога; Сатана может в какой-то момент взять перо, и тогда будет трусостью не назвать своим именем сотворенное навеки зло; но будет глупостью не понять также, что при всех возможных искажениях линия бытия продолжается, написанное Богом может быть прочитано ангелами,7 и все-таки достигнута большая или небольшая польза (если минимальная, что делать, так Бог хотел). Мы знаем, что зерна и плевелы растут вместе и будут разделены только в последний день*^. Бог уже советовал нам не удалять одного, чтобы не было риска одновременно удалить и другое; это показывает, что здравое суждение оказывается свыше наших сил, я имею в виду здравое суждение о значении полезности событий или людей для божественных закромов и для общего блага творения, то есть по отношению к последнему пределу, который нам неведом. Епископы времен Реставрации верили, что трудятся на благо Господа, в поддержку изъеденного червоточиной трона, и, сами того не зная, готовили такие недоразумения, которые, казалось, грозили гибелью всей Европе. Другое здравое суждение, которого требует от нас разум, это значение правды или лжи, доброты или злобы в земных делах по отношению к тем вневременным законам, которые нам известны; и мы должны постараться выделить, с этой точки зрения, духовные доминанты нашей истории.
 2. Антропоцентризм и подлинный гуманизм
 Итак, мы говорим, что современная культура, каковы бы ни были ее положительное историческое назначение и достижения, по своей духовной доминанте является, как я попытался показать, антропоцентрической: гуманизм здесь отделен от Воплощения. В концепции, согласно которой эпоха Нового времени и современ-
 
 Религия и культура
 49
 ности была сформирована и формируется сейчас культурой, мы можем выделить три ступени, или три момента: первый момент -тот, когда цивилизация щедро раздает свои самые прекрасные плоды, забывая о корнях, откуда идут питающие ее соки. Считается, что она должна установить, основываясь только на авторитете разума, некий человеческий порядок, рассматриваемый еще в христианском стиле, унаследованном от предыдущих времен, стиле, который становится обременительным и начинает ухудшаться. Мы можем назвать этот момент классическим моментом нашей культуры, моментом христианского натурализма.
 Второй момент позволяет заметить, что культура, лишенная высших сверхъестественных мерок, неизбежно должна обернуться против самой себя; тогда от нее требуют установить такой порядок, который считается основанным на природе и призван освободить человека и утвердить в нем дух богатства, благословить на спокойное владение землей: это момент рационалистического оптимизма, буржуазный момент нашей культуры. Мы с трудом выходим из него.
 Третий момент - это момент материалистического пессимизма, революционный момент, в который человек, определенно видя свою конечную цель в себе самом и не имея больше возможности выдерживать козни этого мира, начинает, как мы наблюдаем это сегодня в России, отважный бой против трансцендентных основ естественного закона и против их творца; он берет на себя задачу создать из радикального атеизма совершенно новый гуманизм.
 Эти три момента, несмотря на их явное противоречие друг другу, связаны преемственностью; если основательно схематизировать положение вещей, то можно сказать, что эти моменты сменяют друг друга хронологически; но они и сосуществуют, и смешиваются друг с другом на различных этапах. Все эти концепции игнорируют природу человека и в конце концов начинают требовать для нее привилегий чистого разума, правда, в лоне ее самой и через усиление сугубо материального могущества. Ложное освобождение, порча и расточение человеческой субстанции при бесконечном умножении потребностей и уныния.
 Господство над рождаемостью не через целомудрие, а через нарушение естественного хода дел; господство над расой путем евгенической стерилизации неполноценных субъектов8; господство человека над самим собой путем упразднения семейных связей и заботы о подрастающем поколении; господство над жизнью путем
 
 50
 Религия и культура
 самоубийства и эвтаназии. Примечательно, что определенная идея господства человека над природой оплачивается впечатляюще единообразно, одним и тем же результатом: прекращением жизни.
 "Антропоцентрической" концепции культуры христианская концепция противостоит как подлинно гуманная и гуманистическая, и, употребляя слово "гуманистическая", я думаю о том единственном гуманизме, который не лжет против своей этимологии и пример которого нам преподал Фома Аквинский: о гуманизме, очищенном кровью Христа, о гуманизме Воплощения.
 Такой гуманизм, соблюдая иерархию сущностей, ставит над жизнью активной жизнь созерцательную, он знает, что созерцательная жизнь прямее ведет к любви к первому Началу, заключающему в себе совершенство. Это не значит, что активная жизнь должна быть принесена в жертву, но она должна тяготеть к тому ее типу, который она принимала у людей совершенных, то есть к такой активности, которая целиком вытекает из преизбыточного
 созерцания.
 Но если принять созерцание святых за высшую ступень человеческой жизни, то не следует ли тогда сказать, что все действия людей и сама цивилизация должны быть ориентированы на него как на цель? Кажется, что должно было бы быть так, говорил (может быть, не без некоторой иронии) св. Фома Аквинский. Ибо для чего рабский труд и торговля, как не для тела, обеспеченного всем жизненно необходимым и, следовательно, готового для погружения в созерцание? Для чего нравственные добродетели и благоразумие, если не для усмирения страстей и обретения внутреннего умиротворения, что так нужно для созерцания? Для чего все управление гражданской жизнью, как не для укрепления внешнего мира, необходимого для созерцания?- "Таким образом, если рассмотреть их как следует, то все функции человеческой жизни, кажется, служат тем, кто созерцает истину"9.
 Вот идея иерархии ценностей, совершенно отличная от концепции индустриализма, целиком обращенной к производству, которую современный мир для себя вывел из цивилизации. Мы видим, до какой степени примат экономики, которая сама вытекает из режима, основанного на плодовитости денег - плодовитости неограниченном, как все, что вытекает из определенных природных условий - и материалистическая концепция культуры, будь то капиталистическая или марксистская, противоположны мысли всеобщего Учителя Церкви.
 
 Религия и культура
 51
 Не значит ли это, что христианская концепция культуры не имеет ничего общего с современным миром, кроме отношения несовместимости? И что она не может предложить нам иного идеала, кроме идеала прошлого, окончательно поглощенного историей, средневековьем? Надо ли повторять, что движение времени, как мы знаем, необратимо. Христианская мудрость не предлагает нам вернуться в Средние века. Прежде всего она приглашает нас сдвинуться с места. К тому же, цивилизация Средних веков, столь великая и прекрасная, какой она была на самом деле, и, разумеется, еще прекраснее в воспоминаниях, очищенных от истории, осталась далекой от полного воплощения христианского представления о цивилизации.
 Да, это представление противостоит современному миру, но в той мере, в какой он негуманен.
 А в той мере, в какой, несмотря на свою качественную ущербность, современный мир несет реальное историческое развитие, нет, христианская концепция культуры не противостоит ему. Совсем наоборот, она хотела бы спасти в нем и привести в разумный порядок те жизненные богатства, которыми он обладает.
 Сами страдания, великие страдания, раздирающие современный мир, от чего они происходят, как не от всего того, что пронизано бесчеловечностью? А это значит, что мир, сам того не зная, стремится к цивилизации христианского типа, такой, как цивилизация, о которой дают представление принципы св. Фомы.
 3. Политические и экономические отголоски картезианского дуализма
 Как не вспомнить по этому поводу одного из гениев, повинных в тех бедах, от которых мы сегодня страдаем, я имею в виду нашего дорогого врага Декарта? Было бы интересно отметить те отпечатки на культуре, здесь я хочу сказать прежде всего о культуре политической и экономической, которые оставил картезианский дуализм. Для Декарта, как известно, человеческое существо разделяется на две законченные субстанции: чистый дух и геометрическое пространство. Ангел, управляющий машиной.
 Переместите эту концепцию в систему политических и экономических отношений. Сам Декарт такого перемещения никогда
 
 52
 Религия и культура
 не осуществлял, спешу напомнить об этом. Но именно картезианский дух в нем повинен.
 Тогда станет понятна политическая и экономическая машина,
 аналогичная машине тела в картезианской философии, в которой будут царствовать лишь естественные законы того же типа, что и законы механики или химии. И к этой машине, которая будет существовать сама по себе и сама себя оценивать, к этой машине с её собственными чисто материальными, нечеловеческими потребностями вы сможете, если вы идеалист и признаёте нравственные ценности, прибавить некую нравственную надстройку, требования справедливости и добродетели, которые будут выполнять ту же роль, что и духовная субстанция в картезианской машине. Если вы склонны к реализму или цинизму, вы будете смотреть на эту надстройку, как на совершенно ненужный эпифеномен, подобно тому как Ламетри в XVIII в. считал ненужной картезианскую душу и выдвигал теорию человека-машины наподобие декартовского
 животного-машины*'.
 Но как бы там ни было, важно то, что в этой концепции политика и экономика имеют собственные и отличительные цели, и цели эти вовсе не человеческие, эти цели - чисто материальные. Цель политики - процветание, могущество и материальные достижения Государства, и все, что может способствовать достижению этой цели, даже вероломство, даже несправедливость, является, с точки зрения политической, хорошим. Цель экономики - приобретение и неограниченное приумножение богатств, материального богатства как такового. И все, что может способствовать достижению этой цели, даже несправедливость, даже угнетение и бесчеловечные условия труда, является, с точки зрения экономической, хорошим. Справедливость, дружба и любая другая подлинно человеческая ценность отныне в структуре политической и экономической жизни становятся чужеродными, а если нравственность и возникает со своими собственными требованиями, то она вступает в конфликт с политической и экономической действительностью, с политической и экономической наукой. Можно вообразить себе "homo oeconomicus""'\ единственная функция которого - накапливать материальные блага. Если попытаться поставить с ним рядом другого, подчиняющегося нормам нравственности, подлинно человечного человека, то успеха эта операция не даст. В действительности экономический человек, аппетиты которого неутолимы, просто проглотит своего нравственного двойни-
 
 Религия и культура
 53
 ка, и дело с концом; он будет, подобно кровожадной машине, трудолюбиво пережевывать незадачливую подлинную человечность, прозябающую в подземельях истории.
 Такого рода политический и экономический физикализм буквально отравил современную культуру. Против него выступает именно та подлинно человечная концепция, которую нам может заново преподать традиция "philosophia perennis"^. Автором этой концепции, конечно же, является не св. Фома, а лучшие умы античности, пусть и языческой. Св. Фома, следуя Аристотелю, четко сформулировал её основные принципы: политика и экономика принадлежат не к естественным наукам, они составляют часть этики, науки о деяниях человеческих. Столь огромная, как здесь, доля условий, определяемых природой материальных вещей и их автоматическим функционированием, относится, однако, именно к тому, как наша свобода воспользуется и как она должна воспользоваться теми условиями, которые определяют такую науку. Ее цель - честная, добропорядочная человеческая жизнь здесь, на земле: уклад жизни, достойной человека и того, что является главным в человеке, то есть духа. Политические и экономические законы не являются законами природы в чистом виде, как законы механики или химии, это законы человеческой деятельности, которая дополняет их нравственными ценностями. Справедливость, человечность, искренняя любовь к ближнему составляют существенную часть самой структуры политической и экономической действительности. Вероломство - это не только вещь, запретная в личной нравственности, это вещь политически несостоятельная, ибо ведет к разрушению политического здоровья общества. Угнетение бедных и богатство как самодовлеющая цель не только запретны в личной нравственности, они и экономически невыгодны, так как направлены против конечной цели самой экономики, а ее конечная цель гуманна.
 Св. Фома учит: чтобы вести нравственную жизнь, чтобы в ходе жизни развивать в себе добродетели, человек нуждается в некотором минимуме благосостояния и материальной обеспеченности. Это положение означает, что нищета в социальном смысле является, как то хорошо видели Леон Блуа**' и Пеги, разновидностью ада; оно означает также, что социальные условия, которые ставят большинство людей в обстоятельства, вынуждающие грешить и требующие известного героизма от тех, кто хочет жить по закону Божию, следует, рассуждая по строгой справедливости, неустанно разоблачать и стараться изменить.
 
 54
 Религия и культура
 В настоящее время мир, кажется, охвачен двумя противоположными видами варварства. Мы не знаем, сможет ли он от них освободиться. Однако не надо забывать, что христианская концепция, хотя и не была в течение ряда веков духовной доминантой цивилизации, все же выжила, она только подавлена, но не упразднена. Возможность вновь стать доминантой культуры для этой концепции сохраняется и сегодня. Будет ли эта возможность реализована, знает один Бог. Как бы то ни было, мы должны работать изо всех наших сил во имя ее реализации, - не во имя средневекового идеала Священной империи, разумеется, а во имя нового, гораздо менее унитаристского идеала. В соответствии с этим идеалом, нравственная и духовная деятельность освобожденной Церкви возглавит в нашей временной жизни множество политически и культурно разнородных народов, религиозные различия которых еще не готовы исчезнуть. Факты не обязаны соответствовать этим ожиданиям, и если ныне работа христианства должна совершаться в лоне того, что Священное писание именует тайной беззакония, в прежние времена процветавшего в христианстве, то можем ли мы, по крайней мере, надеяться, что в новом мире возникнет подлинно христианская культура, - "не объединенная и сплоченная, как в Средние века, в единое тело однородной цивилизации, занимавшей небольшую привилегированную часть обитаемой земли, а распространенная как сеть очагов христианской жизни, по всей поверхности земного шара, среди всех народов в виде огромного над-культурного единства Церкви. Вместо укрепленного феодального замка, одного па все земли, целая армада звезд, рассыпанных по
 небосводу."1)
 4. Христианство должно оживить культуру
 Разноплановые замечания, которые мы здесь только что изложили, позволяют, мне, кажется, четко уяснить, в силу какой необходимости, каких первоочередных требований жизни человечества христианство должно проникнуть в самую ее глубину и оживить культуру, а христиане - готовить себя для того, чтобы попытаться претворить в историческую действительность верные представления в области культуры, философии, общественной, политической, экономической жизни и в сфере искусства.
 Полнейшая отрешенность, которой гордятся отдельные церкви Востока, отказ приложить руки к скромным трудам мира сего,
 
 Религия и культура
 55
 безмерное увлечение самоуничижением и духовной свободой, которое побуждало Достоевского восставать против мудрости Рима, скрывают за собой отказ от призвания, ниспосланного всем носящим крест высшими законами Искупителя. Уходят с пути иерусалимского в Иерихон, подняв глаза к небу, плачут от жалости над израненной природой; и в то же время не смеют врачевать больное тело целебными средствами справедливости, так уважают свои бедствия, что считают искушением мирского духа попытку облегчить их путем подчинения земных и социальных дел требованиям Евангелия и здравого смысла. Что касается нас, католиков, то у нас еще есть возможность наверстать то продолжительное время, которое мы столь прискорбно потеряли. Сколь многие вещи, например, могли бы быть совсем другими, если бы чуть более шестидесяти лет тому назад10 жил на свете последователь св. Фомы, который написал бы о Капитале такую же смелую книгу, что и Маркс, но основанную на верных принципах? Увы, наши принципы спят, а заблуждения бодрствуют, они активны и дерзки. Мы уже говорили в другом месте об ужасающем невнимании католического мира к предупреждениям Льва XIII, касающимся социальных вопросов*'; в целом, несмотря на усилия отдельных личностей, которые спасли свою честь, несостоятельность этого мира в течение последнего столетия перед лицом проблем, имеющих прямое отношение к достоинству человеческой личности и христианской справедливости, - одно из огорчительных явлений современной истории.
 То, что религия Христова должна насквозь пронизать культуру, важно не только с точки зрения спасения человеческих душ и их предназначения: в этом отношении христианская цивилизация проявляет себя действительно по-матерински, как священная наставница, обеспечивающая земное благосостояние и развитие разнообразных видов естественной деятельности в соответствии с должным вниманием к высшим интересам и глубинным призваниям человеческой души. То же самое и с точки зрения специальных целей цивилизации - она должна быть христианской. Ибо человеческий разум, рассматриваемый вне всякого отношения к Богу, не способен сам, своими собственными естественными силами обеспечить добро людям и народам".
 В условиях одной фактической, наличной жизни невозможно обеспечить основательный и постоянный расцвет человеческой природы, это возможно лишь под небом благодати. Сам человек
 
 Религия и культура
 южет только испытывать недостаток в трудно достигаемой гар-юнии добродетелей, в сложном разумном урегулировании, в югласии справедливости и дружелюбия, без которых культура угходит от самых высоких своих целей. К цивилизации применимо го, что св. Августин говорил о граде: 'Трад не имеет иного ис-гочника своего благосостояния кроме человека, потому что град ;сть не что иное, как множество людей, живущих в согласии"12. А 1юдям возвещено только одно имя, которым они могут быть ;пасены. Самые могущественные цивилизации, не знающие этого имени, неизбежно уклоняются в том или ином отношении эт полного понимания цивилизации и культуры; порядок или свобода делают их одинаково жестокими. Даже подлинно христианская цивилизация не избегает многих случайных изъянов. Но только христианская цивилизация может быть избавлена от существенных недостатков.
 5. Христианство трансцендентно по отношению к любой культуре
 Однако отношения католической религии и культуры включают, как уже было сказано, и другой аспект. Если католицизм должен пронизать культуру во имя блага мира и спасения душ, то это еще не означает, что сам он должен быть связан с той или иной конкретной культурой или даже с культурой вообще и ее различными формами иначе, чем как живой, трансцендентный, независимый и животворный принцип, - в какой-то степени (всякое сравнение недостаточно) как душа, существующая особо, наподобие "абстрактного мирового разума" у аверроистов*', и передающая свою жизнь другим живым субстанциям. Он формирует цивилизацию, но не формируется ею. Он питается плодами земли, ибо обитает на земле, но сам он не от земли и пища его не от мира сего. Все элементы, которые он заимствует у человеческих цивилизаций, язык его богослужений и проповедей, архитектура и украшение храмов, обычные и драгоценные материалы, используемые для отправления культа, человеческая мудрость, усвоенная его богословием, цвет свободных искусств и поэзии, которым пропитана сама святость Гертруды*^ или Иоанна Крестителя, -все это взято милосердием, тем самым милосердием, которое даровало нам Воплощение. Иисус ел и пил у своих друзей в
 
 Религия и культура
 57
 Вифании, он был принят в Вифании, но это Вифания принимала от Иисуса. Римская эпоха и римский строй не были условиями, заданными извне Воплощению Господнему и распространению Церкви, это была среда, избранная свыше, свободно избранная. Не неизбежная, не незаменимая сама по себе, а напротив, раскрывшая свои достоинства только в результате этого свободного выбора. Церковь же обязана ей в первую очередь гонениями и мучениками, прославившими ее как церковь страдальцев и мучеников. А когда этот порядок стал считаться необходимым миру, он был разрушен.
 Мы уже отмечали, и это следует особенно подчеркнуть: "С разной степенью опосредствования и подчиненности, что диктуется уровнем их метафизики, все религии, кроме католической, являются составными частями определенных культур, приспособлены к определенному этническому духу и определенной исторической формации. Только католическая религия в силу своей надпри-родности абсолютно трансцендентна, надкультурна, надрасова, наднациональна.
 В этом один из признаков ее божественной природы. Это также один из признаков того противоречия, которое вплоть до конца времен будет источником страданий Церкви"13.
 Церковь знает, что ни одна цивилизация, ни одна нация не сохранила чистоту своих рук: omnes quidem peccaverunt el egent gloria Dei'\ Но она знает также, что даже те, кто рожден вдали от нее, в таком культурном климате, прегрешения которого омрачили все культуры и все цивилизации земли, отдельные отклоняющиеся формы, способные выжить в этом климате, держатся только добром, которое они несут в себе, и богаты человеческими и божескими правдами и тем, что Провидение Господне заботится обо всех народах. Вот почему милость Божия может поддерживать всех и каждого и распрямлять и взращивать каждого.
 Глава III ПРАКТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
 1. "Христианский мир" - это не Церковь
 Из этих соображений вытекают некоторые практические выводы, касающиеся нашего поведения. В начале данного
 
 Религия и культура
 исследования мы говорили, что культура, или цивилизация, имеет свои корни в почве естественной жизни, в то время как Церковь имеет свои корни на небесах, в сверхъестественной жизни. Но даже будучи сверхъестественным образом возвышена христианскими добродетелями и своей подчиненностью конечной сверхъестественной цели, христианская цивилизация остается подвластной времени, в сущности земной и, следовательно, несовершенной; она продолжает принадлежать к сфере природы. И мы должны даже не только остерегаться смешивать Церковь с какой бы то ни было цивилизацией, мы должны также остерегаться смешивать в чем бы то ни было Церковь с христианской цивилизацией или же христианским миром, католицизм - с католическим миром. Церковь, католицизм - это вещи по сути сверхъестественные, над-культурные, и цель их - жизнь вечная. Христианская цивилизация, мир католической культуры остаются цивилизацией, миром, отличительная цель которого хотя и определяется стремлением к жизни вечной, но принадлежит сама по себе временному порядку.
 Церковь, мистическое тело Христово, сверхъестественное сообщество, имеет свои узы, свой дух сверхъестественного сообщества, который есть Дух Святой. Благодаря феномену естественного, слишком естественного, может случиться, что возрождение естественного социального сознания, если можно так сказать, памятуя Дюркгейма, возрождение спонтанного социологизма могло бы повлиять на наше сознание таким образом, что мы ощущали бы себя живущими в католическом сообществе как в естественном, или мирском, а "наше дело" и наши интересы -группы людей, называемых католиками, отождествили бы с интересами католицизма, как такового, с делом Отца Небесного. Тем не менее, мы практически позволяем нашей религии опускаться до натурализма; но ведь Дух Святой не дух клана или партии. И мы рискуем закрыть в наших душах двери в царство Божие и из-за присущих нам гордыни и убожества поносить имя истинного Бога перед народами. Сразу же видно, что эта ошибка, состоящая именно в трактовке католицизма как града земного, или земной цивилизации, а следовательно, в требовании для него и для божественной истины таких же достижений, как для града, или цивилизации. мира сего, что эта ошибка, представляющая собой род империализма in spiritualihus^, оборачивается ошибкой более высокого порядка, состоящей в подчинении католицизма земной цивилизации и являющейся родом национализма in spiritualibus.
 
 Религия и культура
 59
 Обе эти ошибки имеют общие корни, и я склонен думать, что они одинаково тяготеют над историей христианских народов и что уже настало время их разоблачить. Это такое ослепление при Новом законе, которое напоминает ослепление содомитян при Старом законе*'. Такие ослепления обходятся дорого.
 Католики - это не католицизм. Ошибки, оплошности, небрежности, консерватизм католиков не касаются католицизма. Католицизм не уполномочен оправдывать недостатки католиков. Наилучшая апологетика не способна защитить католиков или найти им извинение, когда они не правы, а может лишь, напротив, подчеркнуть их ошибки, чтобы они не коснулись сущности католицизма, и лучше показать, вопреки этим ошибкам, вечно живую силу религии. Церковь - это тайна, ее вершина уходит в небеса, ее видимая часть не обнаруживает в должной мере ее сущности; если вы ищете то, что достойно представляет ее, не роняя ее достоинства, посмотрите на Папу и церковные соборы, преподающие нам веру и нравы, взгляните на святых на небе и на земле, но не смотрите на нас, грешных. Или, скорее, посмотрите на то, как Церковь печется о наших язвах и сопровождает нас, колченогих, к жизни вечной. Лейбниц пытался оправдать Бога, показывая, что произведение, вышедшее из рук этого совершенного Создателя, было само по себе совершенно, тогда как на самом деле именно коренное несовершенство всякого творения наилучшим образом свидетельствует о славе Вечно сущего. Великая слава Церкви в том, чтобы быть святой, имея грешных членов.
 2. Злостное обмирщение духовного
 Никакие забота и внимание не чрезмерны для должного уважения этих истин на практике. Говоря тем языком, к какому мы сегодня привыкли, мы имеем право восхищаться "хорошей периодикой", "хорошими фильмами", "хорошими романами", которые ныне предлагаются в большом количестве и вполне законно слывут признанными проводниками добра. Разве любой католический журнал, если это орган молодежи, не ставит перед собой задачу - стать органом католического обновления, а если это журнал научно-теоретический, - то дать исчерпывающее представление о католической мысли и католической деятельности наших дней?
 
 Религия и культура
 вдастся ли им это, станет ясно при конце света, и тогда, возможно, юдписчики будут несколько удивлены.
 Мы также вправе восхищаться католиками-литераторами, ко-•орые убеждены, что их труды составляют католическую литера-'уру, так сказать, литературу Господа Бога. Мы вовсе не думаем, ??? благодать не может служить сюжетом для художественного 1роизведения, романа; она ближе человеку, чем сама земная жизнь, ;ак же обойти ее романисту? Но необходимо, чтобы он не мельчил ;е и помнил о ее трансцендентности, этой глубокой тайне, которая |вляется свидетельством божественных таинств. Нам не подоба-;т мерить пути Господни нашими мерками, пусть даже для того, 1тобы дать им обоснование, как это делали, каждый на свой лад, 1ейбниц, Мальбранш и друзья Иова или авторы некоторых художественных произведений, заступающихся за Бога, будто он 1уждается в оправдании. Его творения находят оправдание в себе ;амих, lex justificata in semet ipsa,^ роман, который Он сочиняет от ютворения мира, совершенно свободен от всякого апологетиче-;кого упорядочения событий и от политической ангажированности ? духовной сфере. Он написал Библию так же, как Он управляет Вселенной, и в этих двух трудах он преподает нам высший образец тдя всякого вдохновенного творчества...
 Поистине, великий соблазн и великий страх для католического писателя - это мысль, что, может быть, по его собственным ошибкам будут судить о католицизме. Он предпочел бы быть мусульманином и от его имени воздать честь истине и Церкви, не рискуя их этим скомпрометировать (к счастью, его собратья не дремлют и сами заботятся о том, чтобы достичь в этой области более или менее равноценного результата).
 Но поговорим о более глубоких вещах. Обмирщение религии, о котором я только что пытался дать представление, в конце концов порождает в тех умах, до которых он дойдет, неверный взгляд на католицизм, понимаемый как некая партия, а на католиков - как на ее приверженцев. Такое представление дает о себе знать характерными особенностями состояния умов антисемитов, которые во время погромов указывают на Евангелие и тех личностей, которые объясняют все свои невзгоды существованием всемирной постоянно действующей конспиративной организации злодеев, направленной против добрых людей. Другой след этого явления можно найти у тех, кто расценивает обращение душ прежде всего как стратегические усилия некой армии или как результат успеш-
 
 Религия и культура
 61
 ной охоты. Но обращение - это не политическая или военная операция. Такие операции, если они теряют ранее завоеванные территории, это проигранные операции. Но душа, обращаемая к Богу, даже если вышло так, что позднее она не настаивает на этом явно, это - событие, записанное на небесах, и свидетельство, ценное само по себе, и обещание, конечное исполнение которого скрыто от наших глаз.
 Католицизм - это не религиозная партия, это религия, единственная подлинная религия, и он без ревности приобщается ко всему доброму, даже порожденному за его пределами, ибо это доброе не так уж выходит за рамки католицизма, как кажется; на самом деле оно незримо принадлежит ему. В самом деле, разве же не все принадлежит нам, тем, кто принадлежит Христу? Расширение Царства Божия не имеет ничего общего с историческими завоеваниями или победами. Если драгуны Людовика XIV притесняли и мучили гугенотов, то Царство Божие от этого ничего не выигрывало. Если в стране, где преследуют еретиков, католики, став сильнее всех, грабят еретиков, Царство Божие от этого ничего не выигрывает. Если целостность или достоинство учения служат укреплению гордыни какой-либо группы или касты, если какое-то благодеяние имеет целью скорее вербовку сторонников, чем помощь бедным. Царство Божие от этого не выигрывает ничего.
 Нам предписывается действовать совсем по-другому, и совсем по-другому действует Церковь. Единственная позиция, которую подобает занимать по отношению к душам, это служение им. Пример дан нам раз и навсегда. Что же касается нехристианских культур и цивилизаций, то здесь перед теми из нас, кто их изучает, возникает нелегкая проблема. Слишком часто по отношению к ним удовлетворялись отрицанием их ценности, но и любование - не лучший выход; необходима только правда, но нужна и любовь, помогающая наполнять знание жизнью. Мы должны стремиться не к разрушению этих культур, а к верному служению им. Я хочу сказать, что надо помогать им находить то, что в них есть достойного подлинного восхищения, мудрого и правдивого, очищать их от изъянов и выявлять те краеугольные камни, которые возвещают высшие истины. Именно таким образом они готовятся принять в означенный час Сына Человеческого. Собственно католический труд состоит в том, чтобы повсюду поддерживать истину.
 
 Религия и культура
 3. Истинная светская деятельность христиан
 Спор, который нас здесь занимает, это спор о том, что Пеги называл мистикой и политикой, или, скажем точнее, о духовном и светском. Чтобы иллюстрировать этот спор и то, что мы назвали трансцендентностью духовного, обратимся на момент к истории "Непобедимой армады". Король - самый верный католик, вся Испания молится о деле Божием, о его защите и распространении в мире, а также о сокрушении очага ереси; ну разве не обеспечено новое Лепанто?'' Легкий ветер над водами, и весь флот идет ко дну. Так сам Господь Бог позаботился дать ответ. Если мы веруем так, как нам должно, в попечение Господне, то неизбежен вывод, что Бог в ходе истории, на глазах всего своего царства и святых, блестяще разъединил интересы своей славы и интересы тех армий, которые полагали, что служат ему. Несомненно, достоинства мучеников тибурнских"' - и открытие новых имен, в будущем, о которых мы сегодня не имеем ни малейшего представления, - это для воли Господней значит гораздо больше, чем триумф короля-католика. Филипп II, искаженная копия св. Людовика, представляется одним из тех гигантских ящеров, на которых этот палеонтологический род исчерпал себя. Дела его, как нам кажется, имеют весьма специфическое значение. Они, как представляется, тяготеют к тому пределу, за которым добродетель становится пороком, к столь несгибаемой твердости, к такому отсутствию чувства меры, которые в Средние века, каковы бы ни были крайности, никогда не проявлялись систематически. Они представляют собой выражение средневекового понимания, что такое светское орудие духовного, - но здесь орудие срослось с рукой, которая перестала быть свободной; что же удивляться тому, что оно сносилось?
 Подлинные и живые Средние века - это св. Людовик, который является для того времени наиболее характерной фигурой. В нем светское, действительно, - при всем достоинстве и смирении, которых требует его сан, - проявляет себя гибким, свободным, упорядоченным и управляемым средством воплощения духовного. Тогда перед нами возникает именно проблема христианского осуществления королевской власти во всех ее аспектах и разумных пропорциях; а проблема христианского осуществления королевской власти - это частный, но наиболее показательный и наиболее чистый пример общей проблемы светской деятельности христианина, той самой, что стоит перед каждым из нас, пытающихся
 
 Религия и культура
 63
 сохранить свое правоверие в этом безбожном мире. Если стать на точку зрения мирских успехов, такая работа будет скорее всего неблагодарной. Агнец предлагает свой способ видения мира волкам. Не забудем, что св. Людовик не был великим завоевателем, он терпел поражения в крестовых походах, бывал побежден. Но иначе, чем Филипп II! Его поражения, как и его победы, лишь громче разносили его силу и славу, потому что свойства его духовной энергии действительно превращались в инструмент, которым манипулировал король. Светское в этом случае каким-то образом органично сливалось с духовным, участвовало в действиях этой божественной арифметики, где все происходит как бы вопреки здравому смыслу, где первые становятся последними и где работники, которые ничего не делали в течение одиннадцати часов из двенадцати, получают такую же плату, как и те, кто трудился в течение всего дня**.
 Здесь вполне уместно схоластическое различение. В инструменте подлежат рассмотрению две функции: его собственная причинная обусловленность и его инструментальное назначение. Когда мы имеем дело со светским, весьма тонкое различие между этими двумя функциями требует применения различных мерок к бесконечному переплетению успехов и потерь. В собственной сфере мирского как такового, как самоценного, но подчиненного наивысшим целям, имеющего собственные ценности, которые нужно спасать, должна проявиться его добродетель, которая решает дело, его способность проигрывать или выигрывать. Здесь мы должны, - никогда не ставя этого выше воли Божией, - отчаянно желать победы; она жизненно необходима, упустить ее значит то же, что погибнуть. Поскольку светское действует именно как инструмент духовного и служит его целям, то нельзя рассматривать успех в бою как решающую победу, главное здесь - способ ведения боя и применяемое оружие. Оружие света! Истина, законность, справедливость, непорочность. Пусть наше оружие будет чистым! Мы будем разбиты, это само собой разумеется, историки и политики правы, предупреждая нас об этом. Но быть разбитыми невозможно, если ставка не материальная, а духовная, и, следовательно, победить или проиграть с чистым оружием значит в любом случае победить.
 Недостаточно понять, что вещи преходящие должны быть средством вневременного при том функциональном разделении, о котором только что сказано, - не временным средством, навя-
 
 Религия и культура
 зывающим вневременному во имя победы здесь и сейчас законы плоти и греха, что было бы злоупотреблением; вневременное средство само подчинено высшему закону духа. Надо также понять, что существует порядок и иерархия этих временных средств, я говорю о временных средствах, которые хороши сами по себе, законны и нормальны. Есть труд солдата, землепашца, есть труд политика, поэта, философа; есть труд остальных христиан, которых большинство, труд святых; есть труд святых, на которых возложен долг перед государством, как на св. Людовика, или светская миссия, как на Жанну д'Арк, а есть труд святых, свободных от таких обязанностей.
 Так вот, чем больше эти труды и их светские средства отягощены материальным, тем больше у них собственных требований и собственных условий и тем более они тяжелы. И еще, согласно закону, который мы здесь только что назвали, определенная мера светского успеха закономерно диктуется ими. Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее, говорил Христос.*' Он не сказал:
 кто потеряет свое королевство, тот спасет его. Св. Людовик был хорошим правителем своего королевства, он приумножил его силу и благосостояние. Пока сильная рука держала в чистоте вечные установления, надо было, чтобы римский солдат подчинил мир силе своего оружия, подготовив, сам того не зная, арену, на которой Церковь провела свои первые битвы. Если взглянуть еще глубже, сколь весома для светского мира история библейских патриархов и долгой мирской подготовки Воплощения! Творение времени непреходящего значения, в малейшей частичке которого заинтересован сам Бог лично, парадигма естественного здоровья и, если можно так сказать, всякого хорошо исполненного и удавшегося труда.
 Мы можем назвать богатыми временными средствами те, которые, будучи погружены в толщу материи, требуют для себя определенной меры осязаемого успеха. По этой причине даже евангельский закон ниспровержения ценностей и жертвоприношения, высший закон духовного, достигает их не в полной мере;
 тогда на них ложится тень креста. Эти средства свойственны миру, дух в них можно уловить, лишь как бы похищая его, они не его. По правде говоря, из факта и последствий Адамова греха вытекает, что они принадлежат князю мира сего. Наше служение состоит в том, чтобы вырвать их у него, искупить кровью Христовой. Было бы бессмысленно презирать или отвергать их, они необходимы,
 
 Религия и культура
 65
 они составляют часть естественной ткани жизни человеческой. Религия должна допускать принятие помощи от них. Но для здоровья мира следует, чтобы сохранялись иерархия средств и их относительно верные соотношения.
 Имеются - и это то, из чего я хотел бы исходить - другие светские средства, собственно духовные средства. Это - бедные светские средства. Крест - в них. И чем они менее материальны, чем они невесомее и незримее, тем они эффективнее. Ибо это чистые средства во славу духа, это средства, свойственные мудрости, ибо мудрость не нема, она кричит в публичных местах, и это мудрость - кричать так, ведь надо же заставить услышать себя. Ошибочно думать, что лучшими средствами для нее будут самые сильные, самые мощные.
 Чисто духовная деятельность целиком имманентна, это созерцание, наивысшая эффективность которого, состоящая в том, чтобы соприкоснуться с сердцем Божиим, достигается так, что здесь, на земле, не смещается ни один атом. Чем ближе к чисто духовному, тем неуловимее применяемые для этого мирские средства. И это - условие их действенности. Слишком устойчивые, чтобы их могло остановить какое-либо препятствие, они достигают того, чего не достигают и самыми мощными средствами. Propter suam mundiciam"1. Своей чистотой они пробивают себе дорогу через весь мир от края до края. Не будучи предрасположены к осязаемым результатам, не имея в своем существе внутреннего требования временного успеха, они участвуют в достижении духовного успеха, действенности духа.
 Когда Рембрандт писал свои картины, когда Моцарт или Сати сочиняли свои произведения, когда св. Фома создавал свою "Сумму"**', а Данте "Божественную комедию", когда писал свою книгу автор "Подражания","*' апостол Павел - свои послания, когда Платон и Аристотель вели беседы со своими учениками, когда пели Гомер и царь Давид, когда пророчествовали пророки, - все это были бедные временные средства.
 Наконец, обратимся к Тому, кто был духовным человеком по преимуществу. Каковы были временные средства Воплощенной мудрости? Он проповедовал по небольшим местечкам. Он не писал книг - этот вид деятельности был слишком отягощен материей, он не основывал ни газет, ни журналов, единственным его оружием была бедность проповеди. Он не готовил ни речей, ни докладов;
 он открывал уста, и голос мудрости, свежесть небес пронизывали
 
 Религия и культура
 сердца. Какая свобода! Если бы он захотел преобразить мир с помощью самых мощных средств, богатых светских средств, по методам американцев, чего легче? И разве не предоставил бы ему любой все свои владения на земле? Наес omnia tibi dabo^. Какой случай для апостольского служения! Подобного не найти. А Он
 отказался.
 Мир гибнет под гнетом тяжести. Омолодиться он сможет только
 через нищету духа. Желание начать спасение духовного мира с поиска для этого самых мощных средств, мощных в материальном смысле, это не столь уж редкая иллюзия. Это то же, что пытаться прикрепить себе голубиные крылья с помощью парового молота. Это, наконец, сам огромный современный минотавр, это тактика и стратегия больших финансовых сделок, нацеленных на спасение душ. Это мирового значения банки и тресты, которые будут использованы для достижения всемирного успеха проповеди Евангелия с участием их основателей. Будет лицемерием отрицать, что апостольское служение само по себе и всякий духовный труд нуждаются в деньгах, как человек нуждается в пропитании. Надо много денег на миссии, школы и учреждения. Но деньги могут быть использованы как бедное светское средство (когда они истрачены на приобретение вещей) или как богатое светское средство (когда на них создаются механизмы для получения еще большего количества денег). С божественной бесцеремонностью святости блаженный Коттоленго*^ свидетельствует перед лицом современного мира, до какой степени деньги, даже если они имеются в изобилии, могут оставаться средством бедности. Что может сделать с современным миром один несносный соблазнитель, так это то, что он сам предлагает: он так пропагандирует богатые светские средства, тяжелые, давящие, он употребляет их с таким хвастовством и с таким шиком, что заставляет поверить, будто это и есть главные средства. Они главные для материи, но не
 для духа.
 Когда Давид решился на борьбу с Голиафом, он для начала
 испытал доспехи царя Саула. Они оказались слишком тяжелы для него. Тогда он предпочел бедное оружие*"1. Давид - это был дух. Бедный Саул - жалкая фигура, облеченная мощью светской царской власти, чтобы служить божественному порядку и одолеть дьявола! И когда Давид стал царем, он, в свою очередь, согрешил. Но и покаялся. И Иисус, "узнав, что хотят прийти, нечаянно взять его и сделать царем, опять удалился на гору один""**'
 
 Религия и культура
 67
 Глава. IV
 О КАТОЛИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ И О МИССИИ КАТОЛИЦИЗМА
 Интеллектуальная миссия католицизма столь же трудна, сколь важна. Человек существует во времени и подвержен всем превратностям становления. Член мистического Тела Христова, он прича-стен вечности, его самая что ни на есть мирская жизнь укоренена там, где нет ни перемен, ни тени непостоянства, его разум закреплен в изначальной Истине, верность ей - основа всего здания благодати в нем и первое благодеяние, которого творение ждет от него. Такой род посредничества между временем и вечностью - это для разума христианина одновременно скорбный крест и вид искупительной миссии. О мире, который проходит и который изменяется, он должен каждый миг размышлять в свете вечности.
 Наша задача сегодня - мыслить о современном мире таким образом: не только мыслить вечное вне мира, что является первым правилом созерцательного мышления, но также, согласно второму правилу, которое подобно первому, мыслить мир и настоящий момент в вечном и через вечное. Эта задача тем более настоятельна, что мы видим, как вокруг нас падают и разрушаются в большом количестве временные формы, в которых мир веками находил, плохо ли хорошо ли, отпечатки вечных истин; это, конечно же, достойно сожаления, ибо человек лишается таким образом стольких опор, поддерживавших в нем жизнь духа; в то же время, есть в этом и выигрыш, который не поддается измерению, ибо при этом земная жизнь - и даже жизнь Церкви Христовой - сразу оказывается освобожденной от чудовищного телесного груза, ведшего к стольким нарушениям и злоупотреблениям, отягощавшим старый, некогда христианский мир. Новый мир вылупляется из темного кокона истории вместе с новыми временными формами; возможно, в конечном счете, он будет менее пригоден для жизни, чем старый, но уже ясно, что этим новым формам присущи и некоторое добро, и некоторая истина и что они выражают определенным образом волю Божию, которая вовсе не отсутствует в том, что есть ныне. В той же мере они могут служить здесь, на земле, интересам вечности. Дело в том, чтобы понять это состояние мира; и соответственно урегулировать наши пристрастия и неприязни, и наши действия.
 Здесь мы должны избежать двоякой опасности и не допустить двух ошибок. Есть соблазн не на словах, а на деле отринуть вечное
 
 Религия и культура
 )ади временного и отдаться на волю потоку становления, вместо гого чтобы духовно господствовать над ним. По правде говоря, ге, кто так поступает, скорее претерпевают мир, нежели мыслят о 1ем; мир движет ими, а не они миром, и едва ли не делает их инструментом всё тех же самых мирских сил; они плывут, повинуясь ходу истории, как плывут по воде легкие листья или тяжелые ветви. Часто отважные и знающие о минутных потребностях интуитивно, эни, поспешая за практическими делами, забывают о важнейших условиях эффективности тех же практических дел, относящихся к сфере духовного и предполагающих интеллектуальную дерзость, которая не боится отбрасывать внешнее и обращаться прямо к принципам и любой ценой отстаивать мысль, сосредоточенную на
 непреложном.
 Под предлогом верности вечному - другая ошибка, противоположная, в этом и состоит - есть риск остаться приверженным не вечному, а фрагментам прошлого, остановленным и как бы забальзамированным памятью моментам истории, на которые мы возлегаем, чтобы заснуть; те, кто поступают таким образом, не презирают мир, подобно святым, они презирают его, подобно невеждам и тем, кто страдает высокомерием; они сами не мыслят о мире, и ему в этом отказывают; они компрометируют божественные истины и отмирающие формы; и если им удается лучше, чем первым, понимание незыблемых основ и жизни, разъеденной ошибками, отклонениями и несостоятельностью настоящего момента, то такая наука остается бесплодной, неполной и негативистской, потому что некоторое стеснение сердца мешает им "познать труд людей" и отдать должное труду Господнему во времени и в истории.
 Первая ошибка - как незнание Слова, которым созидается все, так же как и Крестом, которым побежден мир; она делает христианскую мысль немощной и непостоянной перед лицом мира. Вторая - как незнание Духа, который веет над водами и обновляет лик земли; она делает христианскую мысль неблагодарной и враждебной лику мира.
 Трудно уберечься и от первой, и от второй ошибок, не допустить отклонения в ту или иную сторону. Ибо речь не идет ни о дозированной эклектике, ни о равновесии, где две тяжести друг друга уравновешивают: верная позиция в этой области, как и вообще в области добродетели, обретается лишь превосхождением, умением вознестись высоко над противоположными явлениями. Человек достигает этого лишь с большим трудом, Церковь, однако,
 
 Религия и культура
 69
 следует с Божьей помощью своим путем посреди слишком человеческих мыслей и крайних ошибок некоторых из ее детей; в ней с полным совершенством осуществляются верная мера добродетели и высшее единение различных крайностей, в частности, абсолютной верности тому, что вечно, и прилежного внимания к тому, что преходяще. При всем том, что такое высокое согласие столь трудно для каждого из нас, нам надо его держаться, и именно здесь и в наши дни, в силу изложенных выше соображений, выполнять эту явно неотложную задачу. Иначе для Церкви, несущей обеты вечной жизни, по крайней мере для мира и для культуры, каждое опоздание с ее реализацией способно привести к непоправимым катастрофам. Для нашего руководства в этой работе мы имеем наставления Пап и мудрость общего Учителя Церкви.**
 Учение св. Фомы, вновь обретая свой победительный дух, смело обращаясь к новым проблемам и новым положениям, поможет нам преодолеть очевидную антиномию, существующую сегодня в этой сфере. С одной стороны, мы понимаем, что Церковь, настоятельно рекомендуя это учение, скорее имеет в виду рекомендовать прежде всего общего Учителя в его собственном качестве общего Учителя, чем давать новый толчок дискуссиям, которые сталкивают одну школу с другой. С другой стороны, мы также понимаем, что мысль Ангельского доктора столь высока и столь последовательна, что она не может допустить ни малейшего уменьшения своих специфических детерминант, не теряя действенности проникновения в реальность. Общий учитель - это не обыкновенный учитель, у которого можно запросто найти все то, с чем все согласны; он нас учит включать в принципы верховного единства всю правду, высказанную другими, не отказывая им при этом в некоторой снисходительности ради выявления ценности того или иного аспекта.
 Для чего здесь все это говорится? Школьные диспуты будут продолжаться всегда; но сменим позицию, зайдем спереди, преодолеем новые трудности, и благодаря тем же аспектам, которые выявляют перед нами наиболее суровые стороны действительности, мы - под угрозой впасть в немощную посредственность - лучше поймем необходимость отстаивать во всей их строгости принципы самого великого собирателя всех истин, которые были когда-либо ведомы миру и которого мы имеем шанс увидеть без принуждения соединяющим в свете своего чистого учения умы со всех четырех сторон света.
 
 Религия и культура
 Не будем обманываться, это самые трудные и самые серьезные роблемы, теснейшим образом касающиеся сердца и плоти чело-ечества, которое перед лицом христианского разума торопится ак, как будто его долго держали в резерве перед тем, как послать ia штурм; различные философские учения, исследования в области [ауки и искусства, типы мышления и культуры с редкой техни-[ностью и тончайшим человеческим качеством -все это католиче-кому разуму предстоит встретить безбоязненно, привести в по-|ядок и усвоить. Он не выполнит этой задачи, если не вооружится амой высокой мудростью, самой требовательной наукой, самым овершенным интеллектуальным инструментарием и, что самое 1адежное, самым строгим и универсальным учением и методом юзнания. С таким вооружением он сможет совершить свою мис-:ию, которая, как я только что показал, там где она является хри-"гианской миссией, является миссией в некотором роде крестного 1ути. Quis scandalisatur, et ego поп uror?^ Католическая мысль юлжна вместе с Иисусом пребывать между небом и землей; му-штельный парадокс абсолютной верности вечному и пристального 5ни мания ко злобе дня - но именно так ей надлежит трудиться во шя согласия мира с истиной.
 
 ЧАСТЬ ВТОРАЯ*)
 Глава I 1.0 понятии порядка
 О философии св. Фомы, разумеется, нельзя говорить так, как, например, Бердяев говорит о типах философии, исторически обусловленных русским православием, которому чуждо само понятие порядка. Напротив, здесь это понятие категорически играет центральную и универсальную роль, так что нельзя не встать на его защиту от тех упрощенческих трактовок, в которых рассматриваются связанные с ним проблемы.
 Понятие порядка касается понятия единства, то есть принадлежит к области трансцендентального, и допускает самые разные планы и степени реализации. И первейшим беспорядком было бы несоблюдение иерархии порядков, принижение значения идеи порядка, рассмотрение лишь его низших аналогов.

<< Пред.           стр. 2 (из 8)           След. >>

Список литературы по разделу