<< Пред. стр. 36 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу
Построение теории обычно подразумевает процедуру селекции, а это, в
свою очередь, означает, что теория призвана сделать более выпуклыми и
очевидными одни аспекты мира и менее очевидными другие. Всякая нехолистичная
теория представляет собой попытку рубрификации или классификации. Однако
никому еще не удалось создать универсальной классификации, которая смогла бы
объять собой все существующие в природе феномены; всегда найдется нечто, не
укладывающееся в рамки класса, или занимающее промежуточное положение между
четко разграниченными рубриками, или нечто такое, что можно отнести сразу к
нескольким рубрикам.
Кроме того, нехолистичной теории почти всегда свойственны попытки
абстрагироваться от конкретного содержания феномена, она всегда старается
подчеркнуть часть его характеристик, с ее позиций особо важных и значимых. В
результате этого характеристики, не попавшие в поле зрения теории, лишаются
законного права на существование, и вместе с ними законного права на
существование лишается и часть истины. Нехолистичная теория всегда
препарирует реальность, исходя из неких прагматических соображений, и потому
любую из них в лучшем случае можно счесть лишь одним из фрагментов общей
картины реальности. Но даже комбинация всех существующих теорий не может
дать нам целостного представления о мире. Богатство и разнообразие мира
гораздо чаще открываются человеку при помощи непосредственного восприятия,
на которое в полной мере способны скорее люди с художественным
мировосприятием, эмоционально открытые индивидуумы, чем ученые интеллектуалы
и теоретики. Я готов допустить, что способность к постижению всех сторон
конкретного феномена в наиболее полном виде и наиболее совершенным способом
проявляется в так называемых мистических переживаниях.
Приведенные здесь соображения помогают нам обнаружить одну из важнейших
особенностей индивидуального опыта, а именно ѕ его принципиальную
антиабстрактность. Антиабстрактность не равнозначна той конкретности
восприятия, о которой писал Гольдштейн. Люди, страдающие органическими
поражениями мозга, восприятие которых предельно конкретно, на самом деле не
способны воспринять всех чувственных характеристик объекта. Они способны
разглядеть в предмете только ту характеристику, которая существенна для
конкретной ситуации. Так, например, бутылка вина для них ѕ это только
бутылка вина и ничего более; они не в состоянии увидеть в ней элемент
интерьера или средство самообороны, или пресс-папье, или огнетушитель. Если
определить абстрагирование как селективное внимание к одним свойствам
объекта в ущерб множеству других, неважно, какими причинами продиктована эта
избирательность, то мы вправе назвать пациентов Гольдштейна людьми,
склонными к абстрагированию.
Таким образом можно заключить, что вышеназванные способы познания
реальности, в известной мере, противоположны друг другу. И в самом деле,
стремление к классификации опыта может мешать его осмыслению, а стремление
извлечь выгоду из опыта может лишить человека радости познания. Только
некоторые из психологов обратили внимание на этот факт, но зато о нем в один
голос говорят все исследователи мистических и религиозных переживаний. Олдос
Хаксли, например, пишет: "Человек взрослеет, и его знание о мире становится
все более концептуализированным и систематизированным. Человек накапливает
огромный багаж фактов утилитарного содержания. Но эти приобретения возможны
только за счет ухудшения качества мгновенного постижения, за счет
притупления и утраты интуитивных способностей" (209).fo
Однако, постижение многообразия природы ѕ далеко не единственная и уж
никак не самая насущная с биологической точки зрения форма наших
взаимоотношений с ней, и поэтому было бы глупо походя отвергать
необходимость теорий и абстракций, какими бы опасностями они не грозили
человеку. Их преимущества огромны и очевидны, особенно с точки зрения
коммуникации и практического взаимодействия с миром. Если бы я вознамерился
раздавать рекомендации, то первая из них звучала бы так: если ученый,
мыслитель, интеллектуал, теоретик осознает, что когнитивные процессы ѕ вовсе
не единственно возможное средство постижения реальности, то его движение к
знанию станет гораздо более мощным, гораздо более продуктивным. Арсенал
исследователя может и должен включать в себя все многообразие методов
постижения истины. Мы без сожаления уступаем часть из них поэтам и
художникам, не понимая, что тем самым закрываем перед собой двери, ведущие к
тем аспектам реальности, постижение которых невозможно средствами
абстрагирования и интеллектуализации.
В Приложении В приведена аргументация, которая позволяет нам
предполагать принципиальную возможность холистичного теоретизирования,
возможность построения такой теории, которая не будет расчленять реальность
на отдельные, изолированные, никак не связанные друг с другом составляющие,
которая будет рассматривать различные феномены во всей совокупности их
взаимосвязей, как грани целого, неотделимые от целого, как фигуры на общем
фоне реальности, как разные стадии приближения к единой истине.
ЯЗЫК И НАЗВАНИЯ
Язык ѕ это превосходное средство восприятия и передачи номотетич-ной
информации, то есть превосходное средство рубрификации. Безусловно, язык
также пытается выразить и передать идиосинкратические, идеографические
аспекты реальности, но эта его попытка чаще всего оказывается безуспешной.66
Единственное, что может сделать слово с идиосинкратическим опытом ѕ дать ему
название, которое в конечном счете не описывает и не выражает его, а лишь
обозначает, определяет, приклеивает к нему ярлык. Познание
идиосинкратического возможно лишь посредством полного и самостоятельного
переживания. Ярлык, прикрепленный к опыту, не помогает его постижению,
напротив, он заслоняет реальность, не позволяя воспринять и постигнуть ее в
полном объеме.
Один профессор, прогуливаясь проселочной дорогой со своей
женой-художницей, увидел незнакомый цветок. Цветок восхитил его своей
красотой, и он спросил у жены, как он называется. "Зачем тебе название? ѕ
засмеялась жена. ѕ Ты ведь утратишь к цветку интерес, стоит мне только
сказать, как он называется".67
Чем успешнее языку удается отнести конкретный опыт к той или иной
рубрике, тем более плотной вуалью укрывает он наш взгляд на реальность. Мы
дорого платим за те преимущества, которые дает нам язык. Поэтому всякий раз,
когда мы в силу необходимости пользуемся словом, мы должны отдавать себе
отчет в том, что язык неизбежно ограничивает наше восприятие, и должны
стараться минимизировать эти последствия.68
Если все сказанное верно даже в отношении поэзии, даже в отношении
лучшего, на что способен язык, что уж тут говорить о тех случаях, когда язык
даже и не претендует на идиосинкратичность, когда он представляет собой
ограниченный набор стереотипов, банальностей, лозунгов, призывов, слоганов,
клише и эпитетов. Очевидно, что такой язык может исполнять только одну
функцию ѕ функцию оглупления и одурачивания человека, такой язык притупляет
восприятие, заглушает мысль и в конечном итоге становится тормозом
интеллектуального роста и духовного развития. Про такой язык нельзя сказать
даже, что он исполняет коммуникативную функцию, скорее он служит сокрытию
Мысли.
Язык обладает еще одним свойством, которое не может не вызывать
беспокойства. Я говорю о том, что язык как таковой или, по крайней мере,
отдельные слова не подчиняются законам времени и пространства. За многие
века своего существования слово "Англия", например, не претерпело никаких
изменений ѕ в отличие от государства оно все это время не увеличивалось и не
уменьшалось, не эволюционировало, не дряхлело и не омолаживалось. Но что же
нам делать, если слово не отражает временных и пространственных изменений,
которыми характеризуется любое явление реальности? И как в таком случае
понимать девиз "Англия навсегда"? По меткому выражению Джонсона,
"действительность пишет свою историю быстрее, чем успевает возвестить о ней
язык. Структура языка гораздо менее подвижна, чем структура реальности.
Раскаты грома, доносящиеся до нашего уха, представляют собой лишь отголоски
уже отсверкавшей молнии, точно так же и реальность, о которой мы говорим,
уже канула в небытие". (215, р. 119)
ГЛАВА 14
НЕМОТИВИРОВАННЫЕ И НЕЦЕЛЕНАПРАВЛЕННЫЕ РЕАКЦИИ
В данной главе я попытаюсь сформулировать несколько тезисов, которые,
как мне кажется, помогут нам более четко обозначить различия между двумя
классами феноменов, описываемых понятиями "преодоление" (борьба, достижение,
старание, стремление, целенаправленность) и "становление" (экзистентность,
самовыражение, рост, самоактуализация). Противопоставление подобного рода
естественно для ряда восточных культур и религий, например, для даосизма, да
и западная культура в лице некоторых философов, теологов, исследователей
мистицизма, "гуманистических" и экзистенциальных психологов все больше
склоняется к мысли о его необходимости.
В основе западной культуры лежит иудейско-христианская теология. Дух
пуританизма и прагматизма особенно силен в Соединенных Штатах, где высоко
ценимы трудолюбие, работоспособность, рассудительность, расчетливость, где
на особом счету устремленность к цели.69 Наука, и в частности
психологическая наука, как и всякий социальный институт, пропитана духом
культуры и культурности. Американская психология, изучающая главным образом
целенаправленное поведение, несомненно, являет собой образец чрезмерно
прагматичной, пуританской науки. Об этом свидетельствуют не только то, к
чему она устремлена, не только ее достижения, но и характерные для нее
провалы, которые она упорно отказывается ликвидировать. Ни в одном учебнике
вы не найдете главы, которая была бы посвящена веселью, развлечениям,
беспечности, безделью, "ничегонеделанию", созерцанию, медитации,
эстетическим переживаниям ѕ словом, тем формам человеческой активности,
которые принято считать бесполезными и бессмысленными, а я бы назвал
немотивированными. Иначе говоря, американская психология исследует только
один из аспектов человеческой жизни, полностью отвергая другие, не менее, а
быть может, и более важные аспекты!
В ценностном плане этот подход можно охарактеризовать как приоритет
средства перед целью. Практически вся американская психология (включая
ортодоксальный психоанализ и его современные модификации) подчинена
философии отторжения активности per se и опыта per se (то есть активности и
опыта, не имеющих конкретных материальных результатов), философии
целеполагающей, целенаправленной, эффективной, "полезнои" деятельности.
Кульминацией данной философии я бы назвал работу Джона Дьюи Theory of
Valuation (108), в которой автор совершенно откровенно отрицает саму
возможность существования высших целей; всякая цель, по его мнению, является
лишь средством достижения другой цели, а та, в свою очередь, служит
средством достижения следующей цели и так до бесконечности (хотя этот же
автор в других своих работах признает существование и высших целей).
На клиническом уровне анализа можно выделить следующие аспекты
предпринятого нами противопоставления:
1. В приложении В будет рассмотрена аргументация, доказывающая
необходимость холистического подхода в науке, который, в отличие от
каузального подхода, подчеркивает одновременность и взаимозависимость
явлений. Каузальная цепочка целеполагания, которую выстроил Дьюи, понуждает
нас считать, что одно явление является причиной другого, оно, в свою
очередь, вызывает к жизни третье, третье порождает четвертое и так далее до
бесконечности. Для теории, которая считает, что ничто само по себе не
представляет ценности, такой взгляд на вещи совершенно естествен. Каузальный
подход вполне уместен и даже необходим тогда, когда мы предпринимаем попытку
оценить человеческую жизнь в свете материальных достижений, но он ни на
миллиметр не приближает нас к пониманию таких явлений как стремление к
самосовершенствованию, устремленность к высшим ценностям, эстетические
переживания, созерцание, радость, медитация, самоактуализация, никоим
образом не помогает нам истолковать их.
2. В главе 3 мы акцентировали внимание на принципиальных отличиях между
понятием "мотив" и понятием "причина". Ошибочно думать, что мотивация ѕ
единственная детерминанта психической жизни человека, у нее есть и другие
основания ѕ физиологические, ситуационные и культуральные. Доказательством
этого тезиса могут послужить такие феномены как гормональные особенности,
изменения характера, связанные с возрастом, ретроактивное и проактивное
торможение, латентное научение.
У истоков этого заблуждения стоит Фрейд (141), и его ошибку можно
считать роковой: с той поры огромная армия психоаналитиков в любом явлении,
будь то экзема, колики в животе, описка или оговорка, настойчиво ищет мотив.
3. В главе 5 мы привели несколько примеров, наглядно демонстрирующих,
что за многими психологическими феноменами не стоит никакой мотивации. Эти
феномены носят скорее эпифеноменальный характер, выступают как побочный
продукт базового удовлетворения, их нельзя интерпретировать как
мотивированные, целенаправленные или приобретенные реакции. Уже сам перечень
феноменов, отнесенных нами в разряд гратификационных эффектов, убеждает нас
в том, что психологическая жизнь может быть совершенно немотивированной. К
числу этих феноменов мы отнесли психотерапию, установки, интересы, вкусы и
ценности, счастье, гражданские чувства, Я-концепцию, черты характера и
множество других психологических эффектов базового удовлетворения.
Удовлетворение потребности открывает возможность для более или менее
немотивированного поведения; говоря иными словами, после удовлетворения
базовой потребности человек тут же "отпускает вожжи", чтобы избавиться от
напряжения, отвлечься от довлевшей над ним необходимости. Он становится
расслабленным, пассивным, беспечным и легкомысленным, он позволяет себе
предаться лени и приятному безделью. Теперь он может наслаждаться солнцем,
радоваться жизни, играть и веселиться, украшать себя и окружающий мир, то
есть может "просто жить".
4. Эксперимент по изучению эффектов знакомства (309), проведенный в
1937 году, показал, что контакт с объектом, многократно повторенный, пусть
даже не подкрепленный никаким вознаграждением, приводит к тому, что человек
начинает отдавать предпочтение этому объекту как старому знакомому, даже
если поначалу этот объект не вызывал у него ничего, кроме неприязни.
Поскольку данный феномен, бесспорно, представляет собой образец
ассоциативного неподкрепленного научения, то даже теоретики научения, так
много толкующие о роли вознаграждения и подкрепления, вряд ли сочтут его
мотивированным.
5. В главе 13 мы провели грань между стереотипизацией и свежим,
смиренным, рецептивным, даоистичным познанием конкретного,
идио-синкратического, уникального опыта, между рубрификацией и наивным
постижением, свободным от предвзятости, ожиданий, желаний, надежд, страхов и
тревог. Мы обнаружили, что большинство из так называемых познавательных
актов на самом деле не имеет никакого отношения к познанию и представляет
собой не что иное, как бездумный процесс группирования и перегруппирования
множества существующих в нашем сознании стереотипов. Это ленивое,
рубрифицирующее восприятие в корне отличается от конкретного, рецептивного
созерцания, только созерцание дает нам действительно полное представление об
объекте, позволяет постичь его уникальность и многогранность, позволяет
оценить его и насладиться им. Рубрификация есть не что иное, как попытка
незрелого индивидуума остановить движение и изменение реальности,
продиктованное страхом стремление сделать мир статичным, и в этом смысле
рубрификация, несомненно, мотивирована. В ее основе лежит желание избежать
тревоги. Восприятие, не обремененное страхом неизвестности, способное
увидеть многозначность явления (135), не столь мотивировано. Далее в этой же
главе мы предположили, что тесную взаимосвязь между мотивацией и
восприятием, тщательно исследованную Мерфи, Брунером, Ансбахером, Мюрреем,
Сэнфордом, Мак-Клелландом, Кляйном и многими другими учеными, скорее
следовало бы считать не признаком нормы, а патологическим симптомом. Со всей
категоричностью хочется заявить, что эта взаимосвязь является именно
симптомом болезни. Вы вряд ли не обнаружите ее у самоактуализированных
людей, тогда как у невротиков и психопатов она отчетливо выражена и
выступает в форме иллюзий и галлюцинаций. Другими словами, познавательные
процессы здорового человека не столь мотивированы, как познавательные
процессы больного человека. Феномен латентного научения как один из примеров
немотивированного познания подтверждает это клиническое наблюдение.
6. Исследования самоактуализированных индивидуумов со всей очевидностью
показали, что мотивация этих людей в корне отличается от мотивации
среднестатистического индивидуума. Для самоактуализированного человека жизнь
ѕ бесконечный процесс развития и самовоплощения, чудный процесс постижения
высших, абсолютных ценностей Бытия. Среднестатистический индивидуум
постоянно озабочен удовлетворением своих базовых потребностей, он живет в
постоянном напряжении, вынужден ежеминутно прилагать усилия, чтобы
восполнить ощущаемый им дефицит. Самоактуализированный человек может просто
жить, может быть самим собой, может расти и развиваться. В его жизни нет
места борьбе и преодолению в житейском смысле этих понятий, предполагающем
неудовлетворенность существующим положением дел и мучительные потуги
изменить действительность к лучшему (например, он не чувствует страстного
желания отчаянно карабкаться вверх по социальной лестнице). Другими словами,
самоактуализированный человек живет на уровне метамотивации или мотивации
роста, в отличие от среднестатистического индивидуума, жизнь которого
наполнена стремлением к восполнению дефицита. Если мы выведем понятие
метамотивации из общей классификации мотивов, а это заставляет нас сделать
ее крайняя непохожесть на дефициентную мотивацию, то мы вправе счесть
самоактуализацию немотивированным психологическим явлением. Самоактуализация
или полное развитие и реализация всех способностей и возможностей организма
не имеет ничего общего с научением или с процессом формирования навыков.
Самоактуализация не приобретается извне, скорее она сродни процессу роста и
взросления, то есть представляет собой процесс постепенного развертывания
скрытых возможностей организма. Спонтанность на уровне самоактуализации есть
здоровая спонтанность, естественность на уровне самоактуализации ничем не
мотивирована; и в данном случае спонтанность можно рассматривать как антоним
мотивации.
7. И наконец, в главе 10 мы подробно обсудили экспрессивный поведения и
его значение для теории психопатологии и психосоматики. Особо мы
подчеркнули, что экспрессию следует считать относительно немотивированным
феноменом, тем самым противопоставив ее функциональному компоненту, в основе
которого можно найти и мотив и цель. Единственной альтернативой этому
противопоставлению может стать семантическое и концептуальное переосмысление
понятия мотивации.
Там же нами было показано, что такие феномены, как депрессия,
катастрофическое поведение, описанное Гольдштейном, и лихорадочное
поведение, о котором говорил Майер, феномены катарсиса и самоосвобождения
можно с полным правом отнести к разряду экспрессивных, а значит,
немотивированных феноменов. Оговорки, описки, тики и свободные ассоциации,
столь любезные Фрейду, содержат в себе и экспрессивный, и функциональный
(мотивационный) компоненты.
8. Принято считать, что любое поведение устремлено к достижению некой
цели, то есть направлено на изменение внешней ситуации. Мне однако
представляется, что эта точка зрения получила столь широкое распространение
только потому, что в ряду психологических феноменов, подлежащих анализу и
исследованию, пока не находилось места для субъективного состояния. Целью
поведения, как я понимаю ее, очень часто становится чувство
удовлетворенности. Если мы откажемся признать, что инструментальное
поведение зачастую имеет ценность для человека только потому, что приносит
ему удовлетворение, то феномен поведения с научной точки зрения превратится
в полную бессмыслицу (492). Мне кажется, что особая живучесть бихевиоризма
объясняется тем, что в его методах и в мировоззрении его апологетов как
нельзя лучше воплотился сам пуританский дух нашего общества. Мысль об этом
заставляет меня добавить к длинному списку прегрешений бихевиоризма еще и
<< Пред. стр. 36 (из 53) След. >>
Список литературы по разделу