<< Пред. стр. 1 (из 2) След. >>
Список литературы по разделу
В.А.Мельянцев
Глобальный рост в эпоху турбулентных перемен
Введение.
Современные тенденции, важнейшие факторы и перспективы экономического роста развитых, а также развивающихся стран ныне, как представляется, невозможно оценить адекватно без учета и анализа двух чрезвычайно интенсивных, резко проникающих в ткань многих обществ, во многом взаимосвязанных, но крайне противоречивых по своим последствиям процессов, а именно -- информационной революции (ИР) и глобализации мирохозяйственных связей (ГМС).
1.ИР, феномен "новой экономики", закон Мура и парадокс Р.Солоу.
Судя по опубликованным индикаторам и фактам непосредственно наблюдаемым из реальной жизни, характерной чертой последних десятилетий стало стремительное, беспрецедентное по темпам развитие -- прежде всего в странах-лидерах мирового хозяйства -- современных информационных технологий (ИТ), включающих средства обработки информации и новые способы коммуникаций.
Возникает, однако, ряд вопросов: а)каковы все-таки реальные масштабы и основные факторы отмеченного процесса?; б)привел ли уже достигнутый прогресс в ИТ, как считают некоторые исследователи (например, проф. Дж. Бредфорд Делонг, Д.Т.Куа)1, к формированию в развитых странах существенного по масштабам сегмента так называемой инновационно-информационной ("knowledge-based"), или "новой" экономики?; в)произошел ли в результате перелом прежней тенденции к резкому снижению темпов их экономического роста и совокупной эффективности, обозначившейся, по данным мировой статистики, в 1970-1990-е гг.?
1.1.Динамика и факторы ИР.
Рассмотрим в сжатой форме важнейшие составляющие и детерминанты ИР. В данном контексте целесообразно прежде всего обратить внимание на значительные сдвиги, произошедшие в последнее время в передовых странах мира в пропорциях капиталонакопления. В структуре общего фонда развития, состоящего из инвестиций в обычный физический капитал, а также из вложений в т.н. невещный капитал (представленных расходами на образование, подготовку и переподготовку кадров, здравоохранение и НИОКР), стала быстро нарастать доля компонентов, связанных с увеличением роли человеческого фактора. В этой связи полезно привести следующие ретроспективные данные (см. табл.1).
Таблица 1
Изменение структуры совокупного капитала в странах Запада и Японии, %
Показатель/год
1800
1860
1913
1950
1973
1997/98
Физический
капитал
78-80
77-79
67-69
52-53
43-44
31-33
Человеческий
капитал
20-22
21-23
31-33
47-48
56-57
67-69
Примечания. 1.Исчислено методом непрерывной инвентаризации различных категорий капитальных расходов без учета жилья, военного имущества, финансовых активов. Исходные данные Р.Голдсмита о материально-финансовом богатстве дополнены нашими оценками о человеческом капитале по методу Дж.Кендрика. 2.Человеческий капитал - оценка капитализированных расходов на образование, профподготовку, охрану здоровья, а также текущих затрат на НИОКР.3.Данные за 1800-1913 гг. - средневзвешенные индикаторы по Великобритании, Франции, Германии, Италии и США; за 1950-1997/98 гг. - по шести странам, включая Японию.
Исчислено по: R.W.Goldsmith. Comparative National Balance Sheets. A Study of Twenty Countries, 1688-1978. Chicago, 1985; World Bank. World Tables, 1976; 1983; 1994; World Bank. World Development Report, 1991-1999/2000; UNDP. Human Development Report, 1990-1999.
По нашим расчетам, в 1800-1860 гг. в совокупном фонде развития ведущих стран Запада доля производственного капитала достигала почти 4/5 (78-80 %), а соответствующий показатель доли капитализированных расходов на образование, здравоохранение и НИОКР составлял примерно 1/5. Подчеркнем, что даже к 1913 г., то есть спустя примерно 100-150 лет после начала промышленной революции и обусловленного ею процесса современного экономического роста, соответствующие показатели, хотя и изменились, но порядок величин оставался примерно таким же (67-69%:31-33%).
Однако отмеченные пропорции претерпели по сути дела кардинальное изменение во второй половине двадцатого века и особенно в последние два десятилетия. В целом по странам Запада и Японии доля накопленных инвестиций в человеческий фактор (затраты на образование, здравоохранение и НИОКР) в совокупном фонде их капитализированных расходов на развитие возросла, по минимальным оценкам, с 47-48 % в 1950 г. до 56-57 в 1973 г. и 67-69 % в 1997-98 гг.
Иными словами, если в начале века в наиболее развитых странах основные фонды (или материально-вещественный капитал) по стоимости более чем вдвое превышали размеры накопленных инвестиций в человеческий фактор, то ныне соотношение отмеченных компонентов совокупного капитала качественно стало совсем другим. При том, что физический капитал за последние двадцать-тридцать лет существенно увеличился в размерах и технологически значительно обновился, прежде всего под влиянием ИР, по стоимости он уже в среднем вдвое меньше общего объема невещного человеческого капитала. Заметим, однако, что на рубеже XX и XXI вв. в Японии и ведущих странах Западной Европы размеры невещного человеческого капитала превышали объем основного капитала примерно наполовину, а в США первый компонент был больше второго уже в 2,4-2,6 раза.
. За вторую половину XX в. во всех развитых странах значительно увеличилось среднее число (редуцированных по качеству) лет обучения взрослого населения, в том числе в Италии - с 5,5 в 1950 г. до 13,3-13,5 лет в 1998/99 г., в Японии - с 9,0-9,2 до 15,9-16,1 лет, во Франции - с 9,4-9,8 до 17,0-17,2 лет и в США - с 11,3 до 19,6-20,0 лет.2 Однако при этом абсолютное превосходство США в годах обучения по сравнению с группой ведущих западноевропейских стран и Японией возросло более, чем вдвое (примерно с 2,1 до 4,3 лет).3
Речь идет в целом о существенном прогрессе передовых стран в развитии интеллектуальных производительных сил, формировании внушительного по абсолютным и относительным размерам невещного богатства и сравнительно быстро растущей инновационно-информационной сфере, в которой в последнее время позиции США значительно упрочились.
Как известно, норма валовых (обычных) капиталовложений в США (по некоторым подсчетам, 18 % ВВП) ниже, чем в Японии, многих западноевропейских и развивающихся странах. Однако, наряду с существенным увеличением инвестиций в человеческий капитал в мировой супердержаве обозначались также значительные изменения в пропорциях наращивания активных элементов основного капитала.
В США расходы на информационные технологии (ИТ) в 1970-1980-е гг. возрастали в среднем ежегодно на 20-25 %, а в 1990-е гг. - примерно на 30-35 %4. В результате доля капиталовложений в ИТ5 в общем объеме частных инвестиций в машины и оборудование выросла с 6-8 % в 1970 г. до 9-12 % - в 1980 г., 34-38 % в 1998-1999 гг., или с 1,8 % ВВП в 1983 г. до 3,5 в 1995 г. и 4,5 % ВВП в 1999 г. В странах ЕС и Японии удельный вес соответствующих затрат в ВВП увеличился в 1995-1999 гг. более чем в полтора раза, но все же не превысил к концу отмеченного периода 2,8-3,0 %6. На США приходится 1/3 общемировых инвестиций в НИОКР, а также свыше 2/5 капиталовложений, произведенных всеми странами мира в сфере информационных технологий (Таков же, кстати, показатель по Японии и западноевропейским странам, вместе взятым).7
В результате быстро набирающей темпы ИР одновременно происходят два процесса - резкое снижение цен на товары и услуги, связанные с современными технологиями, и стремительное, не имеющее практически прецедентов, распространение ИТ в производственных системах и в сфере домашнего потребления.
По расчетам американского исследователя Дж.Б. Делонга, в течение жизни одного поколения (в 1970-1990-е гг.) цена компьютеров (и полупроводников) понизилась более чем в 10 000 раз,8 или в среднем ежегодно на 30-40 %.9 Такой темп падения цен на данный вид ИТ (и средств коммуникаций) значительно превосходит имеющиеся исторические аналоги.
Так, в частности, цены на (обычную) телефонную связь уменьшались в XX в. (в 1930-1970 гг. на 5-6 % и в 1970-1999 гг. - на 11-13 %) в 3-7 раз медленнее, а на электричество (в 1890-1930 гг - на 1-2 % в год) соответственно - в 20-25 раз медленнее, чем на компьютеры.10
Согласно недавно выполненным подсчетам, за первые полстолетия, прошедшие после изобретения И.Гутенберга, стоимость производства книги упала в сотни раз11 - предположительно средним темпом в 10-15 % в год. В первые два десятилетия XX в. происходила "революция" в снижении цен на автомобили. По расчетам американских экономистов Т.Бреснехана и Д.Раффа, соответствующий индекс цен на этот вид связи/коммуникаций уменьшался в среднем на 14-18 % в год (при одновременном росте качества на автомобили на 5-10 % в год).12 Но, как видно, даже эти исторические рекорды снижения цен на важнейшие средства связи/коммуникаций/ИТ вдвое-втрое уступают показателям динамики обвального падения цен на современные ИТ и прежде всего на компьютеры.
Невиданные темпы роста капиталовложений в ИТ и снижения цен на них прежде всего в центрах мирового капитализма - симптоматично, что это происходило почти одним и тем же темпом (в США - удвоение соответствующих индикаторов по комппьютерам за три года) - обусловило в целом чрезвычайно быструю, хотя, подчеркнем, разумеется, далеко не одинаковую в разных странах, скорость распространения ЭВМ и сопутствующих технологий.13
С конца 1950-х по 1999 г. число действующих компьютеров в мире выросло с 2 тыс. до 200 млн. При этом в последнюю четверть двадцатого века обрабатывающая мощность действующих компьютеров в мире увеличивалась экспоненциально - в среднем ежегодно на 58-60 %.14 Общее число действующих телефонов в мире выросло с 7 млн. в 1910 г. до 51 млн. в 1950 г., 520 млн. в 1990 г и 1 млрд. обычных, а также примерно 500 млн. мобильных телефонов в 1999 г. В последние два десятилетия общее число телефонов в мире увеличивалось на 9-10 % в год. Но еще быстрее возросла скорость трансмиссии информации. Например, в США только по обычным телефонным линиям она за 1980-1990-е гг. увеличилась примерно в 22 раза (16-18 % в год).15
Огромными темпами увеличивается в мире число пользователей Интернет - с 3 млн. в 1993 г. до 100 млн. в 1997 г., примерно 200 млн. в конце 1999 г. По одной (возможно, более полной) оценке, этот показатель составил уже около 300 млн. человек в апреле 2000 г.16 Чтобы число регулярных пользователей радиоприемников достигло 50 млн. человек, потребовалось примерно 40 лет (со времени изобретения радио). Аналогичный показатель для телевидения составил 13 лет, а для Всемирной Паутины - около 4 лет. Поток информационного обмена в Интернет практически удваивается каждые 100 дней, что составляет свыше 700 % в год.17
В целом, согласно имеющимся расчетам и оценкам, в последние 5-10 лет общий объем существующей информации в мире удваивался каждые полтора года, что стали называть законом Мура (по имени человека впервые обнаружившего эту тенденцию).18
Дифференциация стран мира по темпам освоения ИТ весьма значительна, даже среди развитых государств. В США, несомненном лидере информационной революции, число персональных компьютеров, приходящихся на тысячу человек выросло с 190-210 в 1990 г. до 360-370 в 1996 г. и примерно 500 в 2000 г., а доля американских семей, использующих Интернет, увеличилась с 6 и 14 % соответственно в 1995 и 1996 гг. до 50 % в начале 2000 г.19
США в конце 1990-х гг. располагали примерно 40 % компьетерной мощи всего мира. По числу компьютеров на одного занятого и по доле семей, использующих Интернет, они в среднем в два-три раза превосходили Японию и страны Западной Европы. Если Германия и Великобритания производили в 1998-1999 гг. примерно по 10 % мирового выпуска программных продуктов, то США - около 2/3. По существующим оценкам, 4/5 всех интернетовских страничек в мире - американские.20
Приведенные данные фиксируют достаточно высокий уровень разрыва в показателях освоения ИТ среди развитых стран. По этим же показателям разрыв между передовыми государствами и развивающимися странами по сути дела громадный, намного превышающий существующие расхождения по критерию подушевого ВВП: по мобильным телефонам (1997 г., в расчете на 1000 человек) - в среднем в 17 раз (в том числе в 180-190 раз - по отношению к уровню Южной Азии и 45-50 раз к уровню Тропической Африки); по персональным компьютерам (1997 г.) - в 22 раза (соответственно - в 120-130 и 35-40 раз); по доле людей, использующих Интернет (1999 г.) - в 150 раз (и соответственно свыше 3000 и 200 раз).21
Таким образом, информационные технологии, призванные объединять человечество, на нынешнем этапе глобализации во многом способствуют его дезинтеграции, так как богатые и бедные страны обладают различными ресурсными и финансовыми возможностями.22 Помимо "обычного" деления мирового хозяйства на развитые и развивающиеся (менее развитые) страны возник, как многими исследователями считается, еще более жесткий раскол -- на страны, во многом уже базирующиеся на информационно-инновационной экономике, и страны, бедные информационными ресурсами.
1.2.Влияние ИР на темпы и качество экономического роста
Казалось бы, быстрое распространение ИТ в передовых государствах (прежде всего в США), уже в 1980-е гг. должно было привести к определенному повышению темпов экономического роста и производительности. Однако, показатели системы национальных счетов этого не обнаружили. Возник парадокс. В 1987 г. лауреат Нобелевской премии по экономике Р.Солоу сформулировал его суть следующим образом: "Везде видны признаки наступления компьютерной эпохи, кроме статистики производительности".23 Изменилось ли что- либо с тех пор?
Ряд западных экономистов утверждает, что в США в 1990-е гг., в отличие от стагнирующей Японии и вялоразвивающихся западноевропейских стран, сформировался феномен так называемой "новой экономики", означающей переход - после нескольких десятилетий низких темпов роста ВВП - к существенному повышению экономической динамики, производительности труда, при низких индикаторах инфляции и безработицы. Эти метаморфозы связываются со структурными преобразованиями 1980-1990-х гг.24, бурным развертыванием в этой стране ИР25 и увеличением доходов американских ТНК в условиях быстро глобализирующейся экономики.
Попытаемся оценить насколько реалистичен тезис о наступлении в США эры "новой", динамичной, высокопродуктивной экономики. Ряд показателей как будто бы свидетельствуют об этом.
Судя по данным проф. Р.Гордона, удвоение среднегодовых темпов прироста производительности труда в несельскохозяйственном секторе экономики США (с 1,1 % в 1972-1995 гг. до 2,2 % в 1995-1999 гг.) было примерно на треть связано с ускорением динамики этого показателя в отраслях, производящих компьютеры (соответственно с 17-18 % до 41-42 % в год). По расчетам другого американского исследователя, Б.Мултона, прямой вклад "компьютерного" сектора в производство ВВП США возрос с 5-7 % в 1990-1994 гг. до 19-21 % в 1995-1999 гг. А в целом отрасли, производящие ИТ, и имевшие примерно в 20-22 раза более высокие темпы прироста производительности труда, чем вся остальная промышленность, обеспечивали во второй половине 1990-х гг. примерно 34-36 % прироста учтенного ВВП США.26
О масштабах "новой" экономики можно ориентировочно судить по следующим данным (хотя, на наш взгляд, они нуждаются в уточнении). По достаточно "либеральной" (расширительной) оценке экспертов ОЭСР, в развитых странах в 1985-1996 гг. доля информационно-инновационного сектора ("knowledge-based economy")27, в ВВП могла увеличиться с 45 до 51 %, в том числе во Франции и Швеции - до 50-51 %, в Великобритании - до 51-52, в Японии - до 53 и США - до 55-56 % ( в Италии этот показатель не превысил 41-42 %, зато в Германии он составил (?) 58-59 %).28
О том, что в развитых странах сравнительно быстро увеличивается невещный, в том числе информационный, сектор экономики, можно судить также по тому факту, что ВВП США, измеренный, по одной оценке, по весу - в тоннах, в конце XX в. практически не изменился по сравнению с началом столетия. Однако, по предварительным данным, за этот период общий (учтенный) объем конечных товаров и услуг возрос примерно в 20 раз (3,0-3,2 % в год).29
Существует - и это следует подчеркнуть - много сложностей, связанных с адекватной оценкой конечного результата экономического роста. Ныне действующая система национальных счетов, приспособленная к оценке результативности индустриальных (или индустриализирующихся) обществ, ориентированных на массовый выпуск стандартизированных товаров, имеет много недостатков. Главный из них - применение затратных методов определения многих индикаторов выпуска, особенно в третичной сфере экономики.
Динамика постиндустриального роста развитых стран мира, как представляется, занижена и завышена - и в этом парадокс - одновременно.
Во многих развитых (как, впрочем, и некоторых развивающихся) странах, ввиду недоучета улучшения качества выпускаемой продукции, повышения производительности в информационно-инновационном секторе, и - шире - в сфере услуг, темпы их экономического роста в последние десять-пятнадцать лет недооцениваются, по данным ряда экспертов, возможно, на 0,5-1,0 процентных пункта в год. Принятие этой поправки, которая, правда, оспаривается их оппонентами (Б.Мултон, К.Мозес), в известной мере корректирует тенденцию к снижению темпов экономического роста в странах Запада и Японии, обнаружившуюся в последние два-три десятилетия.30
Исходя из изложенного, можно - в порядке первого приближения - предположить, что реальные темпы экономического роста в развитых странах в 1980-1990-е гг. были примерно на треть выше (т.е. средненевзвешенный показатель в целом по ведущим странам Запада и Японии составлял не 2,0-2,6 % в год, как это следует из материалов их национального счетоводства, а примерно 2,8-3,3 %).
Ряд исследователей (Р.Дэйл, Д.Б.Делонг, У.Нордхаус) полагает, что отмеченные поправки все же - минимальны.31 Ибо, по их мнению, происходит значительный недоучет производства, многократного копирования и почти безграничного-моментального распространения идей, знаний, информации, а также иных невещных ценностей, не всегда приобретающих товарную форму или тиражируемых практически за бесценок (с минимальными трансакционными издержками). Под влиянием ИР расширяются границы сферы экономической активности. По ориентировочным расчетам Ч.Джонса, в XX в. среднегодовое производство новых идей в мире выросло по сравнению с XIX в. примерно в 30 раз.32 Это почти на порядок больше, чем ускорение (произошедшее в последнем столетии) общепринятых показателей темпов экономического роста.
Отмеченные факты и тенденции, а также их корректировки, безусловно, заслуживают пристального внимания и учета. Однако, есть и другие подходы. Не менее резонным представляется мнение тех экономистов, которые считают, что, хотя недооценка роста ВВП и производительности существует, эту недооценку не надо преувеличивать. В чем суть их доводов?
Во-первых, большинство "e-economists" (экономистов, увлеченных ИР) фиксируют внимание на наращивании общего, валового объема производства информационных продуктов, знаний, видов ИТ, соответствующих услуг и т.п. Однако, именно в современном третичном секторе экономики, в т.ч. в сфере финансовых, производственных, рекламных, консультационных и юридических услуг, оптовой торговле, страховании, а также в секторе связи и коммуникаций, активно использующих компьютеры и Интернет, весьма велика и, как считают некоторые специалисты (Дж.Триплет, П.Дэвид, Х.Бодшон), растет доля промежуточного потребления. В практике современного экономического счетоводства результат оценивается по конечному продукту ( ВВП, ВНП и национальный доход). А он исчисляется, как известно, путем удаления из валового продукта промежуточного потребления. Поэтому разумные корректировки официальных данных, вне всякого сомнения, должны включать эту весьма весомую поправку. В настоящее время ряд экспертов ведет интенсивную работу в этом направлении.33
Во-вторых, и это чрезвычайно важно отметить, быстрый рост информации, ее обновление, качественное совершенствование сопровождается также, как известно, стремительным увеличением вала избыточной, дублирующейся, неточной информации (феномен "информационных шумов"). Это тормозит принятие рациональных решений в экономике, повышает трансакционные издержки, сдерживает рост производительности и эффективности. Разумеется, поэтому аппроксимировать рост недоучтенных невещных полезностей, в частности, по динамике общего увеличения информационных продуктов по сути дела контрпродуктивно.34
В-третьих, в сфере ИТ, и в других отраслях экономики под влиянием ИР происходит быстрое, ускоренное обесценение физического, человеческого капитала, программных продуктов, технологий и знаний. По расчетам экспертов, примерно 3/5 расходов американских корпораций по линии ИТ идут на возмещение устаревшего оборудования и программного обеспечения. По оценке П.Дэвида, в США в 1990-е гг. темпы прироста национального дохода (ВНП за вычетом фонда возмещения, или амортизации основного капитала) оказались ниже темпов увеличения ВВП. Если учесть, что в инвестициях в человеческий капитал, в том числе в расходах на образование, здравоохранение, а также в НИОКР доля возмещения составляет в современных условиях не менее 30-40 %, то скорректированный на амортизацию человеческого каитала национальный доход рос, вероятно, еще более медленным темпом.35
В-четвертых, доля сектора ИТ в чистых инвестициях в основной капитал в США и других развитых странах, ввиду выше указанных причин, меньше, чем в валовых капиталовложениях в оборудование. Компьютеры, цены на которые, как отмечалось, стремительно падают, а срок эксплуатации -- невелик (по разным оценкам, 2-4 года), в 1998/1999 гг. составляли в США всего 2 % основного капитала страны по остаточной стоимости.
Кроме того, компьютерный парк используется, как известно, далеко не на полную мощность и часто весьма непродуктивно. Это связано не только с тем, что люди на компьютерах играют в разные игры, занимаются четтингом или нередко бесцельно бродят по Всемирной паутине, но также и с тем, что уровень специальной подготовки для серьезной работы с компьютерами (с учетом их многофункциональных возможностей) в среднем еще сравнительно невелик. То есть налицо отставание человеческого фактора (нехватка знаний, способностей, недостаточная мотивация) от развития ИТ. 36
Если добавить к вышеприведенной цифре по компьютерам соответствующие оценки по компьютерному программному обеспечению и телекоммуникациям (а также включить - мы сознаем, что это будет весьма расширительная трактовка новейших информационных средств - "полутрадиционные технологии", такие как радио и телевидение), то доля ИТ в остаточной стоимости основного капитала США возрастет до 7-8 % в 1996-1997 гг. и максимум до 10-12 % в 1999 г.37 Таким образом, только в конце 1990-х гг. в стране был достигнут уровень накопления современных технологий, в чем-то символически близкий к доле капитала, инвестированного в железные дороги США в конце XIX в. Тогда это вызвало в стране существенный экономический подъем.38
Правда, здесь следует уточнить, что, существующие официальные оценки доли ИТ, включая программное обеспечение, в ВВП США (4,9 % в 1985 г., 6,0 % в 1993 г. и 8 % в 1998 г.) еще не столь велики, чтобы (с учетом всех указанных поправок о динамике производства в секторе ИТ) оказать решающее воздействие на темпы экономического роста. К тому же, судя по расчетам экспертов Goldman Sachs Р.Шерлунда и Э.Маккелви, официальные оценки доли ИТ существенно завышены. Если исключить полутрадиционные, неновые технологии, в том числе радио, телевидение, потребительскую электронику, то отмеченный показатель реально возрос с 2,8 % в 1990 г. до 5 % в 1998/1999 гг. (во всем мире в целом этот индикатор не превысил 3-4 %). Что касается добавленной стоимости, создаваемой в системе электронной торговли, то она в США в 1998/1999 гг. не превышала 1 % (в других развитых странах в среднем не более 0,1-0,3 %).39
Так как же все-таки обстоит дело с парадоксом Солоу? Растет или падает совокупная производительность труда и капитала на современном этапе ИР?
Судя по всему, сравнительно низкая динамика производительности труда и многофакторной производительности в экономике США (а также стран Запада и Японии) в 1980-1990-е гг. -- вполне реальный феномен. Внесенные недавно уточнения в официальные показатели ВВП США позволили повысить среднегодовой темп его прироста с 2,9 % до 3,2 % в 1980-е гг. и с 2,6 до 3,1 % в 1990-1998 гг. Эти поправки, правда, несколько меньше корректировок в темпах экономического роста развитых стран (на 1/3), сделанных нами выше. Но если даже допустить, что реальные темпы роста выше официально скорректированных, следует, тем не менее, обратить внимание еще на одно обстоятельство. Речь идет о динамике затрат.
По сравнению с 1980-ми гг. темпы прироста отработанных человеко-часов в экономике США в 1990-1998/1999 гг. в целом снизились примерно с 1,6 до 1,1 % в год, хотя в 1996-1998/1999 гг. этот показатель вновь поднялся до 1,6 % в год.40 В определенной мере изменение показателя трудовых затрат было связано с демографическими процессами. Вместе с тем, в отличие от ряда других развитых стран, в США среднее число отработанных часов в год на одного работающего выросло, по имеющимся оценкам, с 1883 в 1980 г. до 1957 в 1999 г. и оказалось выше, чем в Западной Европе (1550-1750 часов), Японии (1860-1870 часов) и Южной Корее (1890-1900 часов).41
Что касается темпов роста физического объема инвестиций в экономику США, то они увеличились почти в два с половиной раза - с 2,3-2,4 % в 1980-е гг. до 5,8-6,4 % в год в 1990-1998/1999 гг.42 В результате, судя по расчетам
Таблица 2
Факторы экономического роста развитых стран в 1950-1990-е гг., %
Страна
Годы
Среднегодовые темпы прироста
Доля
Интенсив-
Ных
Факторов
ВВП
Рабочей
Силы1
Основного капитала
Совокупной производите-льности
США
1950-1973
3,6
1,2
3,2
1,7
47
1973-1999
2,9
1,2
4,0
0,9
31
Италия
1950-1973
5,6
0,2
5,1
3,8
68
1973-1999
2,4
0,1
2,7
1,5
62
Германия
1950-1973
6,0
0,0
6,3
3,8
63
1973-1999
2,0
-0,8
3,2
1,6
80
Велико-
Британия
1950-1973
3,0
-0,1
5,1
1,3
43
1973-1999
2,1
-0,3
3,6
1,2
57
Франция
1950-1973
5,1
0,1
5,3
3,0
59
1973-1999
2,1
-0,4
3,5
1,3
62
Япония
1950-1973
9,2
1,6
9,2
5,1
55
1973-1999
3,0
0,1
5,3
1,3
43
Среднее
Невзвешенное
1950-1973
5,3
0,5
5,7
3,0
57
1973-1999
2,4
0,0
3,7
1,3
54
Примечания.1.Отработанное время в человеко-часах. 2.Средние показатели эластичности изменения ВВП по рабочей силе и основному капиталу, составили, по нашим расчетам и оценкам, за 1950-1973 гг. в целом по развитым странам соответственно 0,63-0,67 и 0,33-0,37 и за 1973-1999 гг. - 0,7 и 0,3.
Составлено и рассчитано по: В.А.Мельянцев. Восток и Запад во втором тысячелетии. М., 1996. С. 190-191; World Bank. World Development Report, 1999/2000. Wash., 1999. P.250-251; IMF.World Economic Outlook. 2000,Spring. Wash., 2000. P.114-117; Risque Pays 2000/Le MOCI, Paris, N 1426, P.11,26,38,42,56,112,162.
американских исследователей, среднегодовые темпы прироста совокупной производительности в частном секторе экономики США повысились, но минимально -- с 0,4 до 0,5 %. При этом они оказались примерно в четыре раза меньше, чем в 1949-1973 гг. (2,1 % в год).43 По оценкам экспертов МВФ, даже с середины 1990-х гг., когда ИР, по-видимому, вступила в более интенсивную фазу (резкое увеличение числа компьютеров, распространение Интернет), не произошло серьезного увеличения темпов производительности - не более чем на 0,15-0,35 процентных пункта в год по сравнению с первой половиной 1990-х гг.44
Исходя из сказанного, можно сделать вывод, что, по самым благоприятным расчетам и оценкам, в США в 1990-е гг. и даже в 1996-1999 гг. (последние годы, по которым имелась необходимая информация) рост эффективности, или совокупной факторной производительности обеспечил едва ли четверть прироста ВВП по сравнению с 1/2 в 1950-1973 гг.
В целом же, если сопоставить факторы экономического роста стран Запада и Японии в первые десятилетия после второй мировой войны и в последнюю четверть столетия, в которой стали быстро развиваться ИТ и усилились процессы глобализации, то нетрудно обнаружить, что и общие темпы роста ВВП и темпы роста совокупной производительности основных факторов производства резко сократились(см. табл.2). При этом, что характерно, в целом по группе высокоразвитых стран замедление последнего показателя оказалось бoльшим, чем первого.
Иными словами, уменьшение темпов экономического роста в среднем лишь на 2/5 было связано с замедлением затрат труда и капитала и на 3/5 - с сокращением темпов роста эффективности. Больше всего этот процесс был характерен для США, где при замедлении темпов прироста ВВП (всего на четверть - с 3,6 % в год в 1950-1973 гг. до 2,9 % в 1973-1999 гг.) обнаружилось, что, в отличие от ведущих стран Западной Европы и Японии, темпы прироста затрат труда и капитала не уменьшились (об этом см. выше), зато темп прироста многофакторной производительности сократился примерно в 1,8-2 раза.
Что же происходит? Думается, речь может идти об экстенсивной фазе постиндустриального развития. Подобные периоды количественного наращивания новых технологий без соответствующего, резкого рывка в производительности случались и на ранней стадии индустриального развития (например, Великобритания, США в середине -- и Япония - в конце XIX в.), о чем пишут, в частности Х.Вариан, Г.Саксонхаус и П.Дэвид.45
Иными словами, в наиболее передовых странах, вопреки распространенным ожиданиям, на начальном этапе становления "новой экономики", когда ее удельный вес в ВВП невелик, инвестиционные и иные затраты в секторе ИТ увеличиваются чрезвычайно быстро, а отдача на вложенный капитал пока еще не столь значительна, темпы роста совокупной производительности, характеризующей эффективность экономики, могут быть ниже, чем на этапе зрелого индустриализма или в странах "догоняющего" типа развития.
Ожидания резких изменений, которые уже начались, но пока в сравнительно небольшом, хотя и чрезвычайно динамичном секторе экономики (ИТ), весьма часто провоцируют невиданный ажиотаж на фондовых рынках (прежде всего США, см. ниже). Последствия завышеных ожиданий экономического "чуда" нередко приводило экономику капиталистических стран к кризисным явлениям разной степени тяжести. Разумеется, "профилактические" мероприятия правительств и центральных банков в ряде случаев способны в известной мере сдемпфировать надвигающийся кризис. Многие американцы (и не только) они искренне верят в умелую терапию председателя ФРС США Алана Гринспена.
Говоря о проблемах и сложностях нынешнего переходного периода развитых стран к постиндустриальной экономике, нельзя исключать, однако, что именно на стыке двух столетий-тысячелетий в США (а несколько позже и в других развитых странах) формируется критическая масса "цифровых" технологий (все же уже половина населения/семей использует компьютеры и Интернет), которая позволит, при прочих равных условиях, значительно повысить темпы и качество их экономического роста.
2.Глобализация - импульсы к развитию и замедлению динамики роста мирового хозяйства.
2.1.Интенсификация международных экономических связей: темпы, масштабы, важнейшие составляющие.
Интернационализация экономических связей, обусловленная в послевоенный период сравнительно быстрой либерализацией международных потоков капиталов, товаров, услуг, технологий, информации и бурным развитием в последние два-три десятилетия ИТ, резко интенсифицировалась к концу XX столетия. Возник феномен глобализации мировой экономики, означающий, что теперь главенствующую роль в хозяйственном развитии все большего числа стран и народов стали играть не столько национально-страновые, сколько международные факторы.
В специальной литературе, посвященной проблемам международного развития, в большинстве учебников по "Экономикс" именно с этими, внешними факторами - и это в определенной мере справедливо - связывается ускорение мирового экономического роста в послевоенный период.
В самом деле, в 1950-1998/99 гг. мировой ВВП вырос примерно в 7-8 раз (4,2-4,3 % в год), тогда как мировой экспорт товаров и услуг - в 17-18 раз (6,0-6,2 %)46. То есть экспорт увеличивался в среднем ежегодно примерно в полтора раза быстрее, чем валовой продукт, что отражает значительные темпы углубления международного разделения труда и интеграции мировой экономики.47 При этом каждый из отмеченных показателей рос намного более высокими темпами, чем в предшестствующие полтора столетия современного экономического роста (см. табл.).48
Таблица 3
Темпы прироста мирового ВВП и экспорта в XIX-XX вв., % в год
1820-1870 гг.
1870-1913 гг.
1913-1950 гг.
1950-1998 гг.
ВВП
1,0
2,1
1,9
4,2-4,3
Экспорт
4,2
3,4
1,3
6,0-6,2
Составлено и рассчитано по:World Bank.World Development Report, 1983. P.150-151,164-165; 1999/2000. P.231,251,259; WTO.Annual Report,1998. N.Y.,1998. P.33;A.Maddison. Monitoring the World Economy, 1820-1992. Paris, 1995. P.38,60,238-239.
В результате доля экспорта товаров и услуг в мировом ВВП увеличилась весьма значительно - с 7-8 % в 1950 г. до 15-16 % в 1980 г. и 18-19 % в 1998 г. (то есть быстрее, чем в предыдущий период быстрой интеграции мирового хозяйства - в 1870-1913 гг. отмеченный показатель вырос, по имеющимся оценкам, с 5 до 8-9 %).49 Достигнутый уровень "товарной" глобализации оказался еще выше, ибо существенную и растущую часть мирового ВВП составляют неторгуемые услуги (а также строительство). По нашим расчетам, доля товарного экспорта в торгуемой части мирового ВВП (измеренного в паритетах покупательной способности валют) увеличилась с 26-27 % в 1980 г. до 37-38 % в 1998 г.50
Если в послевоенный период темпы роста мировой торговли составляли в среднем 5-7 % в год, то темпы увеличения мирового потока прямых иностранных инвестиций (ПИИ) были примерно на 2/3 больше, в частности в 1970-1990-е гг. они достигали в среднем ежегодно 9-11 %.51 Как известно, ПИИ способны оказывать весьма позитивное воздействие на динамику экономического развития тех стран, в которые они направляются. По расчетам экспертов Всемирного банка, прирост прямых зарубежных инвестиций на 1 % вызывает дополнительное увеличение инвестиций из внутренних источников (crowding-in effect) примерно на 0,5-1,3 %.52
В итоге доля прямых зарубежных инвестиций в мировом ВВП (измеренном в ППС) стала быстро увеличиваться: она удвоилась в период с 1960 г. по 1980 г. (с 0,25 % до 0,5 %), а затем более чем утроилась за последующие 18 лет (в 1998 г. - 1,7 %). Примерно такая же, то есть с ускорением, динамика характерна и для показателя доли ПИИ в общем объеме мировых инвестиций - с 1,0-1,2 % в 1960 г. до 2,0-2,4 % в 1980 г. и 6-8 % в 1997/98 гг. Что касается накопленного объема ПИИ, отнесенного к мировому ВВП (в ППС), то этот индикатор, весьма незначительно изменился в 1960-1980 гг. (с 3,2 % до 3,8 %), а затем стал резко возрастать - до 6,5-6,7 % в 1992 г. и 10-11 % в 1998 г., превысив таким образом во второй половине 1990-х гг. показатель, достигнутый еще в начале ХХ в. (в 1913 г. около 9 % мирового ВВП).53
Важнейшим фактором глобализации является многосторонняя активная деятельность ТНК, которых в 1998 г. насчитывалось примерно 60 тыс., а также 500 тыс. их зарубежных филиалов. По ориентировочным подсчетам, они создают уже около 1/4 мирового ВВП, а их доля в международной торговле выросла с 1/4 в конце 1980-х до 1/3 в конце 1990- х гг.54
2.2."Казино-капитализм" и усиление неустойчивости валютно-финансовой и экономической системы мира.
Казалось бы, значительное ускорение международных потоков товаров, услуг, капиталов, технологий, информации и знаний должно было способствовать повышению темпов мирового экономического роста. И, как уже отмечалось, эти темпы во второй половине ХХ в., особенно в первые послевоенные десятилетия, действительно оказались выше, чем на предшествующих этапах мирового развития. Однако, более детальное сопоставление важнейших мировых показателей позволяет выявить определенный парадокс.
Таблица 4
Динамика глобальных макроэкономических индикаторов в 1950-1998 гг.
(среднегодовые темпы прироста, %)
Показатель/годы
1950-1960
1960-1970
1970-1980
1980-1990
1990-1998
ВВП
5,6
5,3
3,9
3,3(3,5)
2,7(2,9)
Экспорт
6,4
7,5
4,7
5,2
6,4
Чистый приток
ПИИ
...
7,8
8,3
9,6
12,5
Оборот между-
народных фон- довых и валю- тных рынков
...
...
15,6
20,8
30,3
Примечание. В скобках - оценка, учитывающая сделанную нами выше корректировку темпов прироста ВВП развитых стран.
Составлено и рассчитано по источникам к табл.1, а также: D.Nayyar. Globalisation: What Does It Mean for Development?//B.Debroy (ed.). Challenges of Globalization. New Delhi, 1998. P.17,23; Chr.Randzio-Plath. Do We Need a New Financial Architecture?//Intereconomics, 1999, N 4. P.183; UNDP. Human Development Report, 1999. N.Y., 1999. P.25,31; Economist, October 23, 1999.
Дело в том, что начиная с 1970-х гг. темпы прироста мирового ВВП стали заметно меньше55, чем были прежде, и продолжали замедляться от десятилетия к десятилетию, в то время как показатели динамики международных трансакций демонстрировали обратную тенденцию (см табл.2). Есть ли здесь взаимосвязь?
Думается, что есть. Коллапс Бреттон-Вудсской системы регулирования мирового валютного рынка в начале 1970-х гг., возникновение за последние 20-30 лет эффективных информационно-коммуникационных систем, а также значительное (в ряде стран, возможно, преждевременное) повышение степени экономической открытости в мире способствовали резкому усилению трансграничного движения капиталов (и товаров). И хотя в известной мере это увеличило возможность их более оптимальной аллокации в мировом хозяйстве, в целом отмеченные факторы привели к усилению неопределенности, неустойчивости в мировой валютно-финансовой системе и вызвали к жизни бурное развитие новых финансовых инструментов, страхующих от внешних рисков, - деривативов (фьючерсов, опционов, свопов), которые, в свою очередь, резко увеличили потоки "горячих", спекулятивных денег56.
В результате дневной оборот валютных рынков мира возрос с 15 млрд. долл. в день в 1973 г. до 60 млрд. в 1983 г. и 2 трлн. долл. в 1998 г. Эти показатели превышали объем мировой торговли товарами и услугами в 1973 г. примерно в 3,5 раза, в 1983 г. - в 5 раз и в 1998 г. - уже в 54-55 раз. В 1998 г. только 1-2 % общей суммы мирового оборота валютных средств было связано с торговлей и прямыми инвестициями, а 98-99 % приходилось на спекуляцию и краткосрочные капиталовложения. Если в 1970 г. официальные валютные резервы в мире составляли 10-15 % от общего объема оборота валютных рынков, то в конце 1990-х гг. этот показатель оказался уже менее 1 %57.
. Повышенная неустойчивость мировой валютно-финансовой системы и стала, как известно, в последние десятилетия причиной острых кризисов и серьезных сбоев в воспроизводственном процессе многих стран, фирм, не успевающих адаптироваться к быстрым переменам и малопредсказуемым шокам. Такая обстановка в определенной мере дестимулирует долгосрочные инвестиции, в том числе расходы на НИОКР58 и соответственно ограничивает рост производительности в развитых и развивающихся странах.59, одновременно усиливая склонность инвесторов к краткосрочным спекулятивным вложениям60.
Нестабильность в мире существенно возросла с середины 1990-х гг. США, значительно опередив своих партнеров по Западной Европе61 и Японию по уровню развития ИТ и распространению Интернет (примерно втрое), оказались, как считает ряд экспертов, в эпицентре формирования т.н. "новой экономики" (в которую американцы, будучи оптимистами, они очень поверили) - экономики с низкой инфляцией и безработицей, с минимальными кризисными шоками и повышающимися темпами роста производительности.
На фоне медленных темпов роста в ЕС и длительной стагнации в Японии стремительная глобализация американской экономики и интернетизация ее финансовых рынков способствовали быстрому росту фондовых индексов США. В целом за 1990-е гг. среднегодовые темпы прироста рыночной капитализации (15-16 %) оказались в два раза выше, чем в других развитых странах (7-8 % в год). При этом для США было характерно резкое ускорение роста отмеченного показателя - с 12-13 % в 1990-1995 гг. до 23-24 % в 1996-1999 гг. В результате их доля в рыночной капитализации всего мира выросла с 1/3 в 1990 г. почти до 3/5 в начале 2000 г.62
Американское общество оказалось сильно втянутым в биржевую игру. Если в 1989 г. акциями владели только 28 % семей и в 1992 г. - 33 %, то в 1999 г. этот показатель почти удвоился по сравнению с концом 1980-х гг., составив 54 % (для сравнения в Германии только 6 % семей имеют акции). Многие американские экономисты полагают, что ныне фондовый рынок серьезно перегрет.63 Широкое распространение получила практика маржинальной торговли, когда биржевые игроки берут в долг, чтобы оперировать суммами, во многом превосходящими собственные средства. Все это резко усиливает рискованность финансовых операций.
Немалую тревогу внушают весьма высокие показатели отношения капитализации к прибыли ( P/E ratio), которые у большинства компаний (примерно 20-25) вдвое превышают средний индикатор за последние 70 лет. По компаниям, производящим ИТ, капитализация превышает размер годовой прибыли в сто-двести и более раз (в 1929 г. по General Electric этот показатель не превышал 56).64 По ряду имеющихся оценок, в том числе ФРС США, фондовый рынок этой страны переоценен на 30-40 %.65
Реального краха фондового рынка США можно избежать в том случае, если многие созданные в последние годы информационно-технологические компании станут давать большие прибыли и таким образом окупятся огромные средства, инвестированные в них.
В том, что котировки "старых" компаний растут медленнее и менее стабильно, нет ничего необычного (Заметим, что в апреле 2000 г. серьезные падения - до 7-10 % - обнаружились и в стоимости бумаг высокотехнологических компаний)66. Внушает серьезную тревогу то, что, если в 1995 г. 23 % ценных бумаг, вновь предлагаемых к продаже, не приносили прибыли, то в 1999 г. этот показатель достиг уже 73 %. Среди новых компаний в 1999 г. - половина "интернетовские", из них в том же году 93 % работали в убыток или с нулевой прибылью, хотя стоимость их акций выросла в среднем за год в три раза.67 К сказанному следует добавить, что, судя по имеющимся расчетам и оценкам, от 13 до 18 % всех инвестиций, произведенных в экономике США в 1994-1999 гг., оказались непродуктивными (решения принимались зачастую поспешно, а цена капитала была весьма низкой).68
Улучшение некоторых макроэкономических показателей США, зарегистрированных во второй половине 1990-х гг., не может, однако, служить надежной гарантией избавления от кризиса, так как в 1923-1929 гг., когда, как и во второй половине 1990-х гг., было объявлено о наступлении новой, бескризисной экономики, тоже происходило наращивание производства новых коммуникационных средств - автомобилей, аэропланов и радиоприемников, а среднегодовые темпы прироста ВВП, при всей их колеблемости, превышали 4 %, а в 1929 г. - 6 %.69 Ошибался в своих прогнозах даже такой известный статистик-экономист, как И.Фишер, который накануне краха фондовой биржи в 1929 г. заметил, что фондовые индексы достигли долговременного и высокого уровня.
Таким образом, глобализация и интернетизация мировой экономики и финансовых рынков способствовали не только продуктивной аллокации прямых инвестиций, товаров, информационных потоков и технологий. Отмеченные факторы, действовавшие в постбреттонвудсском валютно-финансовом пространстве, активизировали формирование огромных масс спекулятивных капиталов, трансграничные перетоки которых, при отсутствии сколько-нибудь четкого регулирования их движения на глобальном уровне, резко повысили неустойчивость воспроизводственного процесса в мире. Стагнация в Японии, медленные темпы технологического обновления в ЕС, спекулятивный ажиотаж на фондовых рынках США - важнейшие проявления и составляющие крайне противоречивого процесса роста в условиях перехода от индустриальной к постиндустриальной, глобализированной экономике.
3.Достижения, противоречия, контрасты и парадоксы экономического роста развивающихся стран70
Информационная революция, глобализация мирохозяйственных связей и возросшая неустойчивость экономического роста стран Запада и Японии, наблюдаемые в последние три десятилетия, оказали весьма противоречивое воздействие на экономическое и социальное положение развивающихся государств.
3.1.Темпы, внутренние и внешние пропорции развития
Если вначале попытаться в общем оценить результаты экономического развития стран Азии, Африки и Латинской Америки в более широкой ретроспективе, например, за последние полвека, т.е. по сути дела независимого их существования, то следует констатировать, что они весьма неоднозначны. Представляется, однако, что, несмотря на немалые сложности и трудности, попятные движения и кризисные явления, а также вопреки многим пессимистическим прогнозам, сделанным рядом известных экономистов в первые послевоенные десятилетия, развивающиеся страны достигли в целом существенного, хотя не вполне устойчивого и весьма неравномерного (по группам стран) прогресса, как в экономической, так и социальной сферах.
В 50-х - первой половине 90-х гг. несколько десятков афроазиатских и латиноамериканских государств, составляющих 1/6-1/5 их общего числа, но сосредоточивших не менее 2/3-3/4 населения и валового продукта развивающегося мира, так или иначе вступили на путь современного экономического роста (описанного в трудах С.Кузнеца, Х.Ченери, П.Бэрока, А.Мэддисона и др.).71
Завоевание политической независимости, осуществление деколонизации, проведение аграрных реформ, импортзамещающей/экспорториентированной индустриализации, создание экономической и социальной инфраструктуры, налаживание и совершенствование систем макроэкономического регулирования, мобилизация собственных ресурсов, а также - подчеркнем - широкое использование капитала, опыта и технологий развитых государств, применение на практике модели догоняющего развития (в котором огромную роль играет т.н. демонстрационный эффект) способствовали относительно быстрой модернизации социально-экономических структур периферийных стран. При этом данный процесс охватил не только маленьких и средних "тигров" (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Малайзия, Таиланд, Турция), но и ряд крупных "драконов" (Бразилия, Мексика, КНР, Индия, Индонезия и др.). Некоторые из них заметно активизировались в 70-х - первой половине 90-х гг.
Все это вызвало значительное ускорение экономической динамики слаборазвитых стран: если в 1900-1938 гг. подушевой ВВП в периферийных странах возрастал в среднем ежегодно на 0,4-0,6 %, то в 1950-1998 гг. среднегодовой темп прироста этого показателя достиг 2,6-2,8 %. Конечно, не во всех слаборазвитых государствах экономическая результативность была столь впечатляющей.
Если в передовых странах в послевоенный период наблюдалась тенденция к конвергенции, сближению уровней развития, то на периферии и полупериферии просматривалась иная закономерность - по многим характеристикам усиливалась дивергенция, что заставило многих ученых изучать тенденции их экономической эволюции в рамках типологических групп.72 По расчетам экспертов ЮНКТАД, в 1960-х - начале 1990-х гг. коэффициент вариации подушевого дохода в развитых странах сократился с 0,51 до 0,34, в то время как в развивающихся государствах он вырос с 0,62 до 0,87, в том числе в странах Африки - с 0,49 до 0,68 и особенно резко в азиатских государствах - с 0,46 до 0,81.73
Однако средневзвешенный индикатор подушевого экономического роста для афроазиатского и латиноамериканского мира оказался в два раза выше, чем по странам Запада в период их "промышленного рывка" конца XYIII-начала XX века и в целом соответствовал показателям по развитым государствам в послевоенный период. В то же время, судя по данным, рассчитанным по паритетам покупательной способности валют,74 если в развитых странах отмечалась тенденция к сокращению темпов прироста подушевого ВВП (с 3,8-4,0 % в год в 1960-е гг. до 2,4-2,6 % в 1970-е, 2,1-2,3 % в 1980-е гг. и 1,4-1,5 % в 1991-1998 гг.), то в развивающихся государствах, несмотря на кризисные явления во многих странах Юга, темпы прироста ВВП в расчете на душу населения в целом повышались: с 1,9-2,1 % в 1960-е гг. до 2,3-2,5 % в 1970-е гг., 2,7-2,9 % в 1980-е гг. и 3,4-3,8 % в 1991-1998 гг.75
Отмеченный феномен связан не только с успехами всточноазиатских "тигров", но и стремительным наращиванием в последние два десятилетия экономического потенциала супергигантов развивающегося мира - Китая и Индии76. Сочетание двух факторов - значительных абсолютных размеров ВВП (в паритетах покупательной способности - второе и пятое место в мире), а также относительно высоких темпов его роста - позволило КНР и Индии занять в 1990-е гг. соответственно первое и третье место по показателю абсолютного прироста ВВП среди пятерки крупнейших стран мира (США, КНР, Япония, Германия, Индия77).
Сравнительно быстрые (хотя и снижающиеся) темпы демографического роста, а также относительно высокие показатели увеличения подушевого ВВП развивающихся стран способствовали повышению их доли в совокупном продукте мира примерно с 27-29 % в 1950 г. до 34-35 % в 1990 г. и 42-43 % в 1998 г.78 Если в 1950-е гг. по доле в мировом ВВП развитые капиталистические государства более чем вдвое превосходили развивающиеся страны, то ныне разрыв не превышает десяти проц. пунктов.
Характерно при этом, что некоторые индикаторы, отражающие меру нестабильности и несбалансированности хозяйственного развития в быстро модернизировавшихся странах развивающегося мира, оказались в среднем не хуже, чем в ведущих капиталистических государствах как на этапе генезиса современного экономического роста, так и в послевоенный период.
Если в эпоху досовременного экономического роста (середина XIX - 30-е гг. XX в.) коэффициент флуктуации погодовой динамики ВВП составлял в среднем по ряду крупных стран Востока и Юга (Индия, Индонезия, Бразилия, Мексика) 260-280 %79, то в период их современного экономического роста (в наших расчетах - ориентировочно 1950-1990-е гг.) отмеченный индикатор сократился в целом в три-четыре раза - до 70-80 %. При этом, если в 1950-1970-е гг. коэффициент флуктуации темпов экономического роста в Индии все еще достигал 110-120 %, а в КНР -150-160 %, то в 1980-1990-е гг. показатель неустойчивости роста уменьшился в вышеупомянутых странах до 30-40 %. Разумеется, далеко не во всех быстро (не говоря уже о медленно) развивающихся странах отмечался такой прогресс в повышении стабильности экономической динамики. Однако факт увеличения устойчивости хозяйственного развития (по данному критерию) в крупнейших, густонаселенных странах, отягощенных многими социально-экономическими и демографическими проблемами, не позволяет однозначно считать развивающийся мир зоной повышенной экономической нестабильности.80
Существенное увеличение темпов экономического роста развивающихся стран в последние полвека было во многом связано с процессом ускоренной индустриализации (а в некоторых из них - с появлением сегментов постиндустриальной экономики), с распространением демонстрационного эффекта, со значительными сдвигами в структурах занятости населения, основного капитала, валового продукта, а также совокупного спроса.
Следует подчеркнуть, что происходящие в странах Востока и Юга метаморфозы в значительной мере определяются интенсификацией в МРТ, реиндустриализацией, а затем быстрым развертыванием ИР в развитых странах и передислокацией в менее развитые государства, обладающие необходимым инвестиционным климатом и другими благоприятными возможностями и сравнительными преимуществами (дешевая, в меру обученная и дисциплинированная рабочая сила, достаточно емкий внутренний рынок), различных производств и технологических цепочек.
Вместе с тем структурные изменения в экономике стран Азии, Африки и Латинской Америки оцениваются специалистами по-разному. Выделяя важнейшие особенности и факторы современного экономического роста стран Востока и Юга, российские и зарубежные ученые нередко подчеркивают значительную диспропорциональность их хозяйственного развития, "очаговость" передовых форм производства.
Эти характеристики действительно свойственны многим молодым капиталистическим (развивающимся) странам. Однако их не следовало бы абсолютизировать и тем более рассматривать как признаки и факторы устойчивой, долговременной специфики, присущей только афроазиатским и латиноамериканским государствам.
При оценке степени рассогласованности экономических и социальных составляющих народнохозяйственного развития периферийных государств некоторые исследователи у нас и за рубежом нередко используют показатель соотношения доли сельского хозяйства в общей занятости и ВВП тех или иных стран. Этот показатель, фиксирующий меру отставания аграрного сектора по относительной производительности труда от народнохозяйственного уровня, принятого за единицу, по группе развивающихся стран обнаружил в целом определенную тенденцию к росту: с 1,4-1,5 в 1900 г. до 1,8-1,9 в 1950 г., 2,8-2,9 в 1973 г. и 3,3-3,4 в 1996 г.81
Причины и характер отмеченного явления во многом различались в колониальный и постколониальный периоды. Судя по данным за первую половину нынешнего столетия, отставание первичного сектора периферийных стран по относительной производительности труда было связано не только с уменьшением доли сельского хозяйства в ВВП, но и с увеличением степени аграризации занятости, вызванной усилением колониальной и полуколониальной эксплуатации слаборазвитых стран, разрушением некоторых видов традиционных промыслов, обусловившим стагнацию и относительное сокращение занятости в индустриальных отраслях и сфере услуг.82
Переход развивающихся стран к современному экономическому росту привел к снижению удельного веса занятых в агросфере (примерно с 3/4 в 1950 г. до 1/2 в в 1994-97 гг.)83 . Вместе с тем, несмотря на определенное ускорение динамики сельскохозяйственного производства, еще больше возросли темпы роста продукции в промышленности, строительстве и сфере услуг, в результате чего разрыв в относительной производительности труда существенно увеличился.
Полезно, однако, напомнить, что и в ныне развитых капиталистических государствах экономический рост в течение длительного периода времени сопровождался обострением отмеченной диспропорции. Показатель отставания аграрного сектора по уровню относительной производительности труда возрос в среднем с 1,3-1,4 в 1800 г. до 1,8-2,2 в 1913 г., 2,7-3,2 в 1950 г. В целом по индустриально развитым странам этот показатель стал падать лишь в последние три-четыре десятилетия: он уменьшился с 3,6-3,8 в 1960 г. до 1,7-1,9 в 1973 г. и 1,2-1,3 в 1990-1996 гг.
Что касается проблемы рассогласованности изменений в отраслевых структурах производства и занятости, то интенсивность сдвигов в структуре производства ВВП развивающихся государств возросла по сравнению с периодом их колониального и полуколониального существования в 2-2,5 раза, во столько же раз превысив соответствующие средние показатели по странам Запада и Японии в период их промышленного переворота. Еще больше (в 8-10 раз !) ускорились темпы изменений в отраслевых пропорциях распределения занятости. В 1960-1990-е гг. развивающиеся страны по этому индикатору значительно опережали ныне развитые страны на этапе их промышленного "рывка" (соответственно 0,9-1,0 и 0,3-0,4 % в год).
Если в первой половине XX в. в колониях и полуколониях наблюдалась значительная разнотемповость в изменениях отраслевой структуры ВВП и занятости (0,4 и 0,1 % в год), то в последние три-четыре десятилетия ситуация в развивающихся странах во многом изменилась. В условиях осуществления, а в ряде государств - завершения первичной индустриализации, широкого развертывания процессов урбанизации, а также "сервисизации" их экономики была достигнута определенная согласованность в динамике приведенных выше показателей. При этом во многих периферийных и полупериферийных странах темпы прироста сдвигов в структуре занятости стали опережать изменения в пропорциях производства. Феномен такого рода "опережения" наблюдался в ныне развитых государствах в текущем столетии, приняв ярко выраженный характер в послевоенный период.
Кроме того, вопреки некоторым из имеющихся представлений, ускорение темпов экономического роста развивающихся стран (примерно с 1,5-1,7 % в год в 1900-1950 гг. до 5,0-5,4 % а 1950-1998 гг.) было связано не столько с увеличением вклада индустриального, сколько третичного сектора экономики (соответствующие вклады аграрной сферы, промышленности (включая строительство), а также сектора услуг в повышение темпов общеэкономического роста составили соответственно 5-7 %, 37-39 и 55-57 %). Данные пропорции важнейших секторных источников экономического роста в гораздо большей мере характерны для постиндустриальной модели развития.
Отмеченные тенденции свидетельствуют не только об иногда недооцениваемых исследователями значительных темпах трансформации обществ развивающихся стран, но и об относительно быстром - по историческим меркам - вызревании сравнительно эффективных экономических структур. В этой связи достаточно убедительными представляются следующие данные.
Если в 1900-1950 гг., когда наблюдался процесс относительной аграризации структуры занятости в периферийных странах, а темпы их экономического роста были сравнительно низкими, вклад межсекторного перераспределения рабочей силы в увеличение их ВВП был отрицательным, то в 1960-1998 гг. этот показатель составил 20-25 %, что вдвое превышает соответствующие данные по ныне развитым государствам в период промышленного переворота и первые послевоенные десятилетия. По нашим расчетам, в результате перемещения занятости в отрасли с более высокой капиталовооруженностью и продуктивностью труда темпы роста народнохозяйственной производительности труда в развивающихся странах увеличились по сравнению с колониальным периодом более чем наполовину, а соответствующий показатель динамики ВВП возрос на 2/5.
Хотя в афроазиатских и латиноамериканских обществах традиционный сектор по абсолютным и относительным размерам остается весьма внушительным, доля нетрадиционных видов хозяйства в общей численности занятых периферийной зоны (без Тропической Африки) повысилась, по нашим расчетам и оценкам, с 30-35 % в 1970-1975 гг. до 50-55 % в 1990-1995 гг. При этом удельный вес современного сектора вырос примерно с 1/10 до 1/5, а промежуточного - с 20-25 до 30-35 %. Эти показатели(первая половина 1990-х гг.) в среднем были значительно выше для латиноамериканских государств (соответственно 28-32 и 45-50 %), несколько ниже для стран Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока (20-25 и 38-42 %) и существенно ниже для Южной и Юго-Восточной Азии (15-17 и 25-30 %).84
Чтобы оценить масштаб перемен в развивающемся мире, сопоставим приведенные выше показатели с данными исторической статистики по развитым странам. В странах Запада доля собственно традиционного сектора (в котором использовались не машинные, а инструментальные технологии) в одной из наиболее передовых отраслей производства - обрабатывающей промышленности составляла в общей численности занятых в 1860 г. 50-60 % и в 1913 г. 30-40 %. С учетом данных по другим отраслям экономики можно предположить, что к началу первой мировой войны, когда промышленный переворот в ряде ключевых звеньев народного хозяйства большинства западных стран завершился, удельный вес современного сектора в общей численности их занятого населения достигал 20-25 %, а промежуточного - 35-40 %.85 При этом перевод на индустриальные методы большинства отраслей первичного и третичного секторов экономики стран Южной и Западной Европы не был полностью закончен ни в межвоенный период, ни в первые годы после второй мировой войны.
Это означает, что охват их населения современными формами занятости не был полным, а кое-где (Греция, Португалия, Ирлпндия, Испания, Южная Италия) сохранялись достаточно заметные "очаги" полутрадиционных форм производства.
Таким образом, нестабильность, неравномерность, рассогласованность, а также "очаговый" характер современного экономического роста свойственны как для развивающихся, так и для ныне развитых стран на этапе их промышленного "рывка". Кроме того, судя по приведенным данным, многие развивающиеся страны в целом значительно быстрее ломают свои отсталые, традиционные структуры производства и занятости, чем государства Запада и Япония в XIX - начале XX в., и даже опережают последних по темпам отмеченных преобразований в послевоенный период.
Следует особо подчеркнуть возросшую, во многом катализирующую роль внешнеориентированного развития и собственно экспорта в хозяйственном подъеме отсталых стран86, значительные сдвиги, произошедшие в его структуре (в целом по развивающемуся миру доля готовых промышленных изделий возросла с 1/10 в начале 50-х гг. до 1/6 в середине 60-х гг. и свыше 2/3 во второй половине 90-х гг.)87. Весьма существенное, в целом стимулирующее воздействие на процесс экономической модернизации и создание экспорториентированных производств, в частности, оказывают филиалы ТНК, обеспечивающие поступление новых (пусть не всегда новейших) технологий и передового опыта.88
Наиболее интенсивно происходило наращивание чистого притока ПИИ в развивающиеся страны в 1990-е гг. - он вырос в 8 раз. В результате доля этих стран в общемировом объеме ПИИ увеличилась с 12-14 % в 1988-1990 гг. до 36-38 % в 1997-1999 гг. (В отличие от портфельных инвестиций, банковских кредитов, их объем продолжал расти во время и сразу после Азиатского кризиса). Однако распределение ПИИ остается крайне неравномерным - 80 % их объема приходится на 20 стран, в том числе около половины - всего на 5 стран.89
ТНК и их филиалы контролируют значительную часть экспорта развивающихся стран. В азиатских НИС этот показатель составляет в среднем около 1/3, а в КНР - 44-46 %.90
Отмечая существенную роль внешнего спроса в экономическом развитии стран Востока и Юга, полезно, однако, учитывать, что в целом по афроазиатской и латиноамериканской полу/периферии ускорение темпов роста ВВП в 1950-1990-е гг. лишь на 1/5-1/4 может быть связано с эффектом экспортрасширения (у азиатских НИС эта пропорция была выше - в Южной Корее и на Тайване отмеченный показатель составил 3/5). В целом же доля развивающихся стран в мировом экспорте возросла меньше, чем в мировом ВВП - с 23-24 % в начале 1960-х гг. до 28-29 % в конце 1990-х гг.91, что говорит в целом о сравнительно невысоком уровне интеграции большинства из них в мировое хозяйство и необходимости дальнейшего наращивания экспортного потенциала.
Судя по расчетам, особенно по крупным и средним странам, не менее важное значение имело расширение внутреннего спроса. За счет этого фактора в 1960-1996 гг. было обеспечено в Таиланде 84-86 %, в Индонезии 90-91 %, в Индии и КНР - 94-96 % прироста ВВП.92 Успешное развитие внутреннего рынка (речь при этом идет не только об импортозамещающих, но и импортупреждающих производствах) во многом зависело от создания нормальных условий для функционирования множества мелких и средних предприятий на конкурентной основе, что предполагало огромные усилия государства и общества по формированию надежных правовых и экономических институтов.
В целом можно констатировать, что достаточно высоких и устойчивых результатов в экономическом развитии добились страны, проводившие политику дозированного либерализма, стимулировавшие как экспорториентированные, так и импортзамещающие/импортупреждающие производства. Это позволило им не только не подорвать местное производство, но и обеспечить повышение его международной конкурентоспособности в соответствии с принципами динамических (а не статических) сравнительных преимуществ.
Здесь, вероятно, уместно вспомнить, что большинство стран Запада и Япония в период своего созревания до уровня развитых государств, то есть в эпоху промышленного "рывка" в XIX - начале XX в. наращивали свою экономическую мощь и экспорт, проводя политику достаточно жесткого, хотя и выборочного протекционизма, нацеленного на всемерное укрепление внутренних и внешних позиций национальной индустрии и других секторов экономики93.
В данном контексте хотелось бы остановиться на одном весьма актуальном и принципиальном вопросе. В современной зарубежной и российской научной и публицистической литературе нередко высказывается известный тезис - чем больше уровень экономической открытости страны (об этом много писали в частности Дж.Сакс и А.Уорнер94) или чем выше индекс экономической свободы в той или иной стране95 (среди российских исследователей эту тему активно разрабатывает А.Илларионов96), тем больше (подчеркнем, при прочих равных условиях, которые обязательно нужно оговорить) показатели ее экономической результативности.
Казалось бы, этот тезис имеет достаточно веские обоснования, так как многие из ныне богатых стран действительно занимают высокие позиции на шкале экономической свободы и по рейтингам международной конкурентоспособности. Однако, не все здесь так просто. Дело в том, что
достигнутый уровень экономической свободы в ряде процветающих стран - не только и часто не столько важнейшее условие, сколько результат длительного и сравнительно быстрого экономического развития, осуществления, как правило, гибкой, прагматичной политики, в которой реальные интересы национальных производителей, предпринимателей, а также наемных (и самостоятельных) работников, потребителей и обывателей с их социальными гарантиями, нередко стояли (и стоят) выше некоторых, в том числе международных и иных принципов экономической свободы.
Таблица 5
Взаимосвязь индекса экономической свободы и темпов роста ВВП в 1990-е гг.
Группа стран
Вся группа
Развитые
С переходной
экономикой
Развивающиеся
Число стран
в группе
105
22
14
69
Коэффициент корреляции
0,211
-0,135
-0,040
0,323
Рассчитано по: How Free Is Your Country? Index of Economic Freedom, 1999 Rankings/Economist, 1999 N 37 (8136). Survey 20th Century. P.28; World Bank. World Development Report, 1999/2000. Wash., 1999. P.250-251.
Данные табл.5 , построенной на материалах последнего десятилетия (в 1990-е гг. уровень экономической свободы в мире был, как известно, существенно выше, чем на предшествующих этапах мирового развития) весьма противоречивы. В целом по значительной выборке стран мира (105 стран, по которым были сопоставимые данные) отмеченная связь положительна (0,211), хотя трудно установить направленность причинной связи (то ли свобода способствует росту, то ли наоборот). К тому же сам показатель невысок (а коэффициент детерминации - не более 4-5 %).
Он - выше, хотя по-прежнему не очень значителен для группы развивающихся стран (0,323). Показатель детерминации (10-11 %) можно интерпретировать следующим образом: более высокие темпы экономического роста среди менее развитых стран лишь в десяти-одиннадцати случаях из ста связаны с более высоким индексом экономической свободы.
Что касается развитых государств и стран с переходной экономикой, то для них характерна весьма слабая отрицательная взаимосвязь отмеченных показателей. Допуская возможные погрешности в измерениях базовых индикаторов (субиндексов экономической свободы, темпов прироста ВВП), в лучшем случае следует констатировать отсутствие жесткой зависимости между этими макроэкономическими переменными. Более серьезный анализ с учетом весовых значений отдельных стран (например, объем ВВП) и разбивки стран по уровням и типам развития может, на наш взгляд, дать более неожиданные результаты - весьма предметные и полезные для уточнения эффективной политики реформ и стратегии экономического "прорыва" отставших/стагнирующих/менее развитых стран.97
Детализируя сказанное и в какой-то мере объясняя полученные прямо-таки невысокие коэффициенты взаимосвязи отмеченных показателей, отметим следующее. Среди двадцати первых стран по индексу экономической свободы у семи государств темпы экономического роста оказались не выше общемировых (далее:первая цифра - рейтинговое число, вторая - темп прироста в 90-е годы):
Великобритания - 3/2,2; Швейцария - 5/0,4; Нидерланды - 7/2,6; США - 8/2,9; Канада - 10/2,2; Бельгия - 12/1,6; Дания - 18/2,8; Япония - 20/1,3.
Напротив, ряд азиатских стран имели невысокие рейтинги, ибо их финансовые институты были не вполне развиты по современным меркам, государство осуществляло весьма часто интервенционистскую политику, не вполне либерализованы были и внешнеэкономические связи. Соответствующие индикаторы составили: в Южной Корее 49/5,1; по Тайваню - 62/6,3; по Индия - 85/6,1; по КНР - 86/7,698.
Еще один парадокс. По индексу экономической свободы Польша (74) и Словения (80) заметно отставали от ряда других стран с переходной экономикой, имея при этом положительную динамику ВВП: в среднем ежегодно в 1990-98 гг. соответственно 4,5 и 1,4 %. У ряда других "переходных" стран гораздо лучше обстояло дело с экономической свободой, но хуже - с ростом: Эстония 44/-2,1; Венгрия 45/-0,2; Литва 51/-5,2; Чехия 60/-0,2; Латвия 63/--8,5; Болгария 73/-3,3.99
3.2.Накопление физического и человеческого капитала и повышение роли интенсивных факторов роста.
Вопреки прогнозам ряда отечественных и зарубежных экспертов, вычертивших еще в 50-60-е годы каскады "порочных" кругов отсталости и бедности развивающихся государств, последние и в особенности страны Восточной и Юго-Восточной Азии достигли значительных успехов в наращивании физического и человеческого капитала. Норма валовых капиталовложений, едва ли превышавшая в колониальных и зависимых странах в 1900-1938 гг. 6-8 % их ВВП, возросла в среднем по развивающемуся миру с 10-12 % в начале 1950-х гг. до 25-26 % в 1980-1996 гг. В целом, если базироваться на данных в национальных ценах и полученных на их основе синтезированных оценках, то группа развивающихся стран по этому индикатору перегнала развитые государства примерно на два-четыре проц. пункта. При этом норма инвестиций в ВВП в 1996 г. достигла в Индонезии 32 %, в Южной Корее 38 %, в Малайзии, Таиланде и КНР 41-42 %100, что при сравнительно невысоких, хотя и повышавшихся, показателях предельной капиталоемкости роста в 80-х - первой половине 90-х гг. обеспечивало достаточно высокие темпы увеличения их ВВП (Заметим, что в среднем по развивающемуся миру в 1980-1998 гг. эффективность капиталовложений, составившая примерно 0,2, оказалась примерно на 3/4 выше, чем в развитых странах)101.
Повышение нормы капиталовложений в целом по группе развивающихся стран в 1950-1990-е гг. произошло, несмотря на пессимистические прогнозы, в основном за счет внутренних источников финансирования, тогда как доля притока иностранного капитала не превышала в среднем 10-15 % (это не больше, чем во многих развитых странах второй "волны" капиталистической модернизации).102
В то же время было бы неправильно недооценивать значение внешних инвестиционных ресурсов в финансировании внутренних капиталовложений многих периферийных стран, особенно на начальных этапах их развития. В этой связи нельзя не вспомнить, например, о солидном вкладе американской помощи Южной Корее и Тайваню в 50-х - первой половине 60-х годов, без которой модернизация этих стран была бы крайне затруднена.103
К тому же, в отличие от ряда крупнейших стран развивающегося мира, таких как КНР, Индия, а также Бразилия, Мексика, и азиатских НИС, в основной массе периферийных государств доля внешних источников финансирования капиталовложений по-прежнему достаточно высока. В 1995-1997 гг. соответствующий индикатор достигал в Турции, Пакистане, Марокко и Египте 25-33 %, в Бангладеш и Вьетнаме 47-53 %, в наименее развитых странах (Тропической Африки) - в среднем 40-70 %.104
Процессы либерализации и приватизации, активизировавшиеся во многих развивающихся экономиках в 80-90-е годы, вызвали существенное увеличение доли частных инвестиций в общем объеме внутренних капиталовложений, что в целом явилось немаловажным фактором повышения их абсолютного уровня и нормы. В среднем по развивающемуся миру доля частных инвестиций повысилась с 3/5 в 1980 г. до 2/3 в 1996 г. В 1985-1995 гг. в КНР удельный вес негосударственных капиталовложений возрос примерно с 1/3 до 1/2, в Индии доля частных инвестиций увеличилась соответственно с 1/2 до 2/3. В 1980-1995/96 гг. последний показатель повысился в Пакистане с 36-37 до 52-53 %, в Египте - с 30-33 до 59-60 %, в Индонезии с 56-57 % до 75-77 %, в Таиланде - с 68-69 до 77-78 %, на Филиппинах - с 68-69 до 79-81 %. В 1995/96 гг. он достигал в Южной Корее 74-76 %, в Турции, Мексике, Аргентине и Бразилии 79-86 %105.
Одновременно со значительным увеличением инвестиций в основной капитал для многих развивающихся стран был характерен существенный рост затрат на формирование человеческого потенциала. Хотя удельный вес государственных расходов в общих инвестициях в человеческий капитал в среднем по афроазиатским и латиноамериканским странам не превышал, как правило, 40-60 %, а в ряде стран имел тенденцию к снижению, государственная поддержка сфере образования и здравоохранения была достаточно весома (судя хотя бы по процентному вкладу в ВВП) и в целом эффективна, так как способствовала привлечению (crowding-in effect) частных инвестиций в отмеченную сферу. Совокупные частные и государственные расходы на образование, здравоохранение и НИОКР, не превышавшие в развивающихся странах в начале 60-х годов 4-5 % ВВП106, возросли в среднем до 10-11 % ВВП в 1994-1996 гг.
При этом данные по странам Востока и Юга существенно варьировались. В наименее развитых государствах, основной массе стран Тропической Африки совокупные расходы на формирование человеческого капитала составляли не более 6-8 % их ВВП. Сравнительно невысоким был и показатель в ряде крупных, густонаселенных стран. В Индонезии, Пакистане и КНР отмеченный индикатор (8-9 %) и в Индии (10-10,5 %) был ниже, чем, например, в Таиланде, Аргентине, Бразилии и Мексике (11-12 % ВВП). По Тайваню и Южной Корее удельные затраты на развитие человеческого фактора, достигавшие, по неполным подсчетам, соответственно 13-14 и 14-15 % ВВП, были сопоставимы с индикаторами по Великобритании (14,4 %), Японии (15.4 %) и Италии (15,9). В то же время Тайвань и Республика Корея заметно уступали Германии (16,7 %), Франции (18,1 %) и США (24,0 % ВВП).
Если учесть хотя бы частично некоторые неформальные виды обучения, например, профподготовку, обеспечиваемую предприятиями, то отмеченный показатель в 1990-1995 гг. мог составлять по Тайваню и Южной Корее примерно 18-19 % их ВВП, в Японии - 20-21 %, а в США - 30-31 % ВВП107.
Сделанные корректировки позволяют оценить в первом приближении общий фонд развития, включающий обычные капиталовложения, а также рассмотренные выше текущие расходы на образование, здравоохранение и НИОКР. В середине 90-х годов его величина, отнесенная к ВВП, достигала в среднем по развитым государствам 42-43 %, причем индикаторы по Великобритании (36,1 %) и Италии (39,1 %) были ниже, а по США (46,3 %) и Японии (49,6 %) заметно выше средних показателей по группе передовых стран.
В целом по афроазиатским и латиноамериканским государствам доля инвестиций в совокупный фонд развития (в % к ВВП, расчет по данным в национальных ценах) выросла значительно - с 7-10 % в 1920-1930-е гг. до 19-20 % в начале 1960-х гг. и примерно 35-37 %108 в середине 1990-х гг. Однако этот показатель все еще существенно меньше, чем в среднем по развитым странам. В то же время азиатские НИС в целом опережали развитые государства как по норме традиционных капиталовложений, так и по доле фонда развития в ВВП (50-51 %). Подчеркнем при этом, что среди "тигров"-"драконов" также наблюдалась значительная дифференциация. По Индонезии последний показатель составил 40-41 %, по Тайваню 41-42 %, в КНР 50-51 % (для сравнения в Индии 35-37 %), в Малайзии - 53-54 %, в Таиланде и Южной Корее 56-57 % ВВП.
Эти успехи развивающихся стран и азиатских НИС можно было бы только приветствовать. Однако настораживает не вполне сбалансированная структура накопления физического и человеческого капитала. Если в среднем по развитым государствам доля последнего в фонде развития превысила 1/2 (здесь различаются две модели: в США она достигла 66-68 %, в Японии лишь 40-45 %), то в целом по развивающемуся миру ситуация иная. Отмеченный индикатор вырос с 14-15 % в 1920-1930-е гг. до 23-24 % в начале 1960-х гг. и 28-29 % в середине 1990-х гг., но он значительно (почти вдвое) ниже, чем в развитых странах.
Интересно, что в целом по группе азиатских "тигров" на долю инвестиций в развитие человеческого потенциала приходилось всего лишь немногим более 1/4 от общего фонда развития, то есть меньше, чем в среднем по развивающемуся миру (это во многом объяснялось повышенным удельным весом расходов на обычные капиталовложения). Чрезвычайно низкие показатели в Индонезии (20-21 %), Таиланде и Малайзии (22-25 %). К этой группе, вероятно, примыкает и Южная Корея, хотя данные по ней все же лучше - 32-33 %. Наиболее благоприятное соотношение компонентов общего капиталонакопления - по Тайваню, где вышеупомянутый показатель достигал 43-44 %.
Хотя разрыв по сравнению со странами Запада значителен, Тайвань возможно догнал или, с поправкой на ориентировочность расчетов, максимально приблизился в данном измерении к Японии, намного опередив новейшие индустриальные страны - Индонезию, Таиланд и Малайзию, а также КНР (17-18 %) и Индию (29-31 %). Представляется, что сложившаяся в большинстве азиатских НИС структура накопления, быть может, приемлемая в целом для периферийных государств, базирующихся на экстенсивно-интенсивной модели роста, не вполне адекватна для перехода на более интенсивную модель развития. Эта серьезная структурная диспропорция, наряду с другими, в т.ч. институциональными, "слабостями" (неконкурентный по мировым масштабам уровень финансово-банковской системы, чрезмерные государственные гарантии и др.) в значительной мере способствовали развитию азиатского кризиса 1997-1998 гг.
Если охарактеризовать ситуацию в целом по развивающемуся миру, можно констатировать, что существенное наращивание инвестиций в физический и человеческий капитал вызвало значительное ускорение динамики не только количественных, но и качественных составляющих экономического роста во многих странах Востока и Юга. По сравнению с 1900-1938 гг. среднегодовые темпы прироста капиталовооруженности труда в периферийных и полупериферийных странах в 1950-1996 гг. выросли примерно в 3,4 раза (с 1,0-1,2 % до 3,6-3,8 % в год). Но поскольку темпы увеличения средней капиталоемкости роста повысились лишь в полтора раза (с 0,5-0,7 до 0,8-1,0 % в год), то темп прироста производительности труда увеличился в среднем в пять-шесть раз (с 0,4-0,6 до 2,7-2,9 % в год), а совокупной факторной производительности (труда и капитала) - в 8-9 раз, составив в 1950-1996 гг. 1,6-1,8 % в год.109
Это значительный успех: последний показатель оказался в полтора раза больше, чем в странах Запада и Японии в период их "промышленного рывка". (Но почти во столько же раз он уступает средневзвешенному индикатору по ведущим капиталистическим странам на этапе их послевоенного развития). В результате по сравнению с первой половиной двадцатого столетия в развивающемся мире заметно, в среднем вдвое, повысился вклад интенсивных составляющих экономического роста (до 1/3 в послевоенный период).
Здесь, однако, полезно заметить, что, разумеется, далеко не во всех развивающихся странах наблюдались высокие и устойчивые темпы роста производительности. При этом, как выясняется, и во многих быстро развивавшихся странах восточноазиатского региона, в которых высокими темпами наращивалось капиталонакопление и затраты живого труда, вклад производительности в прирост ВВП был в целом не выше, а в некоторых из азиатских НИС даже ниже, чем в среднем по развивающимся государствам (см. табл.6).
В период, охваченный нашими расчетами, т.е. в 50-(60)-е - конец 90-х годов, на долю интенсивных составляющих приходилось от 1/5 до 1/3 прироста ВВП в таких странах, как Индонезия (18-20 %), Южная Корея (26-28 %), Таиланд (32-34 %). Этот индикатор в Индонезии существенно не отличался от соответствующих данных по Бразилии (13-15 %) , а в Южной Корее - от показателей по КНР (в 1952-1999 гг. 21-23 %) и Мексике (24-26 %).
Симптоматично, что по всем из пострадавшим странам в ходе валютно-финансовых кризисов 1994-1995 и 1997-1998 гг. (Мексика, Таиланд, Индонезия, Южная Корея, Бразилия) показатель вклада эффективности в прирост ВВП оказался ниже, чем в такой крупной, в целом бедной, но рационально-осторожно либерализирующейся стране, как Индия. Для нее в целом за 1957-1999 гг. доля интенсивных составляющих ее экономического роста составила 33-35 %, а в 1980-1990-е гг. она повысилась до 43-44 %.
Среди несомненых лидеров из группы азиатских "тигров" по относительным масштабам интенсификации экономического роста выделяется Тайвань, меньше многих пострадавших в ходе валютно-финансовых кризисов второй половины 1990-х гг. Но даже по Тайваню доля интенсивных факторов в приросте ВВП (в
1952-1999 гг. 45-47 %) была меньше, чем в большинстве ведущих развитых стран: в Великобритании и Японии 49-51 %, во Франции 60-62 %, в Италии и Германии 65-72 %.
По относительному вкладу совокупной производительности в прирост ВВП народнохозяйственные модели азиатских НИС были экстенсивно-интенсивными, при всех немалых различиях между ними (ср.: в Индонезии 18-20 %, по Тайваню 45-47 %), тогда как в большинстве развитых стран,
Таблица 6
Факторы экономического роста развивающихся стран в 1950-1990-е гг., %
Страна
Годы
Среднегодовые темпы прироста
Доля
Интенсив-
Ных
Факторов
ВВП
Рабочей
Силы1
Основного капитала
Совокупной производите-льности
1
2
3
4
5
6
7
Южная
Корея
1960-1970
8,1
3,5
9,5
2,2
27
1970-1980
8,3
4,7
13,8
0,0
0
1980-1990
9,4
2,7
9,0
4,5
48
1990-1999
5,1
1,4
6,9
1,8
35
1960-1999
7,8
3,1
9,8
2,1
27
Тайвань
1952-1960
7,6
3,0
4,8
3,9
51
1960-1970
9,7
3,4
7,0
5,0
52
1970-1980
9,8
4,2
12,2
2,8
29
1980-1990
7,7
1,9
8,0
4,0
52
1990-1999
6,3
1,4
7,2
3,2
51
1952-1999
8,3
2,8
8,0
3,8
46
Таиланд
1950-1960
5,2
3,3
5,8
0,9
17
1960-1970
8,5
2,1
11,0
2,8
33
1970-1980
7,5
3,2
9,0
2,3
31
1980-1990
7,7
2,3
7,4
3,6
47
1990-1999
4,2
1,2
7,0
1,1
26
1950-1999
6,7
2,4
8,0
2,2
33
Индонезия
1967-1980
7,2
2,6
9,4
1,9
26
1980-1990
6.3
2,8
11,5
0,5
8
1990-1999
3,5
2,0
4,8
0,5
14
1967-1999
5,9
2,5
8,7
1,1
19
Индия
1957-1970
4.3
1,2
5,2
1,7
40
1970-1980
3,0
2,3
5,5
-0,4
-13
1980-1990
5,8
1,9
6,0
2,5
43
1990-1999
6,1
2,0
5,9
2,7
44
1957-1999
4,7
1,8
5,6
1,6
34
КНР
1952-1978
4,4
2,6
6,8
0,1
2
1978-1999
7,6
2,5
8,0
2,9
38
1952-1999
5,8
2,55
7,3
1,3
22
Продолжение таблицы 6
1
2
3
4
5
6
7
Бразилия
1950-1973
6,9
2,9
9,4
1,9
28
1973-1980
7,0
3,2
11,2
1,2
17
1980-1999
1,8
1,9
4,5
-0,8
-44
1950-1999
4,9
2,6
7,7
0,7
14
Мексика
1950-1973
6,5
2,2
7,1
2,7
42
1973-1980
6,4
4,0
7,4
1,3
20
1980-1999
1950-1999
2,3
4,8
2,7
2,6
3,0
-0,5
-22
5,5
1,2
25
Примечания.1.По всем странам, кроме Таиланда, Индонезии, Индии и КНР, отработанное время в человеко-часах. 2.Средние эластичности изменения ВВП по рабочей силе и основному капиталу составили, по нашим расчетам и оценкам, в Южной Корее в 1960-1980 гг. соответственно 0,6 и 0,4, в 1980-1999 гг. 0,65 и 0,35; по Тайваню - в 1952-1960 гг. 0,6 и 0,4; в 1960-1980 гг. 0,65 и 0,35, в 1980-1999 гг. 0,7 и 0,3; в Таиланде - в 1950-1970 гг. 0,6 и 0,4, в 1970-1999 гг. 0,65 и 0,35; в Индонезии - в 1967-1980 гг. 0,6 и 0,4, в 1980-1999 гг. 0,65 и 0,35; в Индии - в 1957-1999 гг. 0,65 и 0,35; в КНР в 1952-1978 и в 1978-1999 гг. 0,6 и 0,4; в Бразилии и Мексике в 1950-1999 гг. 0,67 и 0,33.
Составлено и рассчитано по: В.А.Мельянцев. "Восточноазиатская модель" экономического роста: важнейшие составляющие, достоинства и изъяны. М.,1998. С.49-50, а также: World Bank. World Development Report, 1999/2000. Wash., 1999. P.250-251; IMF.World Economic Outlook. 2000,Spring. Wash., 2000. P.114-117; Risque Pays 2000/Le MOCI, Paris, N 1426, P.102,116,152,154,158,160,174,176.
значительно больше продвинувшихся по пути формирования информационно-инновационной экономики, модель экономического роста стала уже иной - интенсивно-экстенсивной.110
Конечно, нельзя упускать из виду, что в 1950-1990-е гг. абсолютный вклад (темп прироста) совокупной производительности в азиатских тиграх и драконах был весьма значителен: в Индонезии (1,0-1,2 % в год) выше, чем в Бразилии (0,6-0,8 %), в КНР111 и Индии (1,3-1,6 %) больше, чем в Мексике (1,1-1,2 %). В Южной Корее и Таиланде (2,1-2,2%) и по Тайваню (3,6-3,8 %) он был, возможно, не только формально, сопоставим с данными по ряду развитых стран (см табл.2,6).
К тому же, как отмечалось выше, в последние двадцать-тридцать лет темпы роста совокупной производительности в развитых странах сократились, если судить по исходным материалам их национального счетоводства, по меньшей мере вдвое (см. табл.2). Что касается таких ведущих развивающихся стран, как Индия, КНР, Тайвань и Южная Корея, имеющих значительный вес в суммарных показателях численности насления, ВВП и экспорта стран Востока и Юга, то в них в последние два десятилетия темпы роста совокупной эффективности либо остались на прежнем достаточно высоком уровне (Тайвань - 3,4-3,8 % в год), либо выросли: в Южной Корее, невзирая на постигший ее кризис, соответствующий индикатор в целом повысился с 1,0-1,2 % в год в 1960-1980 гг. до 3,0-3,2 % в 1980-1999 гг.(в 1980-е гг - 4,5 % и в 1990-е гг. 1,8 %). В Индии среднегодовой темп прироста факторной производительности вырос с 0,7-0,9 % в 1957-1980 гг. до 2,5-2,7 % в 1980-1999 гг. и в КНР - с 0,1-0,2 % в 1952-1978 гг. до 2,8-3,0 % в 1978-1999 гг. (Рассчитано по табл.6).
Вместе с тем полезно иметь в виду, что немалая часть роста совокупной производительности в азиатских НИС и в ряде других стран Востока и Юга, в которых вообще наблюдалось увеличение эффективности экономики, связана с так называемым эндогенным, материализованным НТП - повышением качества труда и капитала, а также с передислокацией основных учтенных ресурсов из отраслей с низкой эффективностью использования ресурсов в отрасли с более высокой ресурсоотдачей. В среднем по азиатским "тиграм", ряду других крупных и средних быстроразвивающихся стран на первые два компонента пришлось 40-45 %, а на третий - 30-35 % прироста совокупной производительности.112
Таким образом, доля так называемого нематериализованного НТП (организационно-институционально-инновационные факторы) в приросте совокупной производительности, которая в развитых странах в послевоенный период в среднем достигала 40-60 %, а временами - 65-75 %113, не превышала в азиатских НИС и в ряде других динамичных развивающихся государств 20-30 %. Следовательно, не только рост ВВП, но и увеличение производительности у "тигров" и азиатских "драконов" (например, Китая и Индии) было связано преимущественно с количественными факторами.
3.3.Неоднозначные экономические и социальные итоги развития
Если в итоге сравнить уровни развития периферийных и полупериферийных стран (без учета восточноевропейских государств), с одной стороны, и передовых стран - с другой, то можно обнаружить, что в течение почти двух прошедших столетий разрыв в средних показателях подушевого ВВП увеличивался в пользу индустриально развитых стран: с 1:1,4-1,8 в 1800-1820 гг. до 1:4,5-5 в 1913 г., 1:7,8-8,2 в 1950 г. и 1:9,8-10 в 1973 г. Ряд расчетов свидетельствует о том, что, ввиду замедления темпов экономического роста в странах Запада и Японии в 1970-е гг., отмеченный разрыв сократился, но незначительно - до 1:9,0-9,5 в 1980 и 1990 гг. И лишь в 1990-е гг., когда на фоне экономической стагнации в Японии и достаточно низких показателей прироста ВВП в Западной Европе происходил существенный экономический подъем в Китае, Индии и примерно полутора десятках других развивающихся стран, рассматриваемый показатель стал существенно уменьшаться - примерно до 1:6,8-6,9 в 1996-97 г.114, оказавшись в результате несколько ниже отметки 1950 г.
Таблица 7
Динамика обычного и модифицированного индекса развития
Показатель
1950г.
1998/1999 гг.
Страна
A
B
C
D
A
B
C
D
E
F
G
H
Южная Корея
825
47
3,4
14
12 680
73
15,1
67
53,7
37,8
43,0
60
Тайвань
900
54
3,6
16
15 890
75
15,5
74
57,0
50,9
52,9
67
Таиланд
790
47
1,9
12
6 100
69
8,6
43
13,0
7,1
9,0
29
Индонезия
840
37
1,5
10
3 330
65
6,5
31
8,7
1,5
3,5
18
КНР
560
35
1,7
9
3 890
70
8,0
36
11,9
2,0
5,3
22
Индия
640
32
1,4
8
1 960
63
7,1
27
4,5
0,3
1,7
13
Бразилия
1 780
44
2,1
15
5 460
67
8,1
40
17,8
7,0
10,6
29
Мексика
2 780
50
2,6
20
7 260
72
9,9
48
20,0
6,3
10,8
33
Италия
3 930
65
5,5
30
20 900
79
13,4
78
55,9
44,0
47,9
69
Германия
4 400
67
10,4
41
21 350
77
15,1
81
56,0
41,7
46,4
71
Великобри-тания
7 740
68
10,8
50
21 100
78
15,8
85
76,0
51,4
59,3
76
Франция
5 975
67
9,6
44
22 730
78
17,1
87
68,5
33,0
44,7
74
Япония
2 115
63
9,1
30
22 510
80
16,0
86
65,9
70,0
68,6
81
США
11 440
68
11,3
58
30 150
77
19,8
100
100
100
100
100
Примечания.1.А - подушевой ВВП в долл. и паритетах покупательной способности 1995 г.; В - средняя продолжительность предстоящей жизни в годах; С - среднее число лет обучения взрослого населения (редуцировано по качеству); D - обычный индекс человеческого развития; получен как среднее невзвешенное геометрическое трех субиндексов (А,В,С), отнесенных к уровню США за 1998/99 гг. 2. Е - относительный индекс распространения (на 1000 жителей, в % к США) обычных средств коммуникаций (среднее невзвешенное по трем показателям - радиоприемники, телевизоры, немобильные телефоны); F - относительный индекс распространения (на 1000 жителей, в % к США) новейших коммуникационных и информационно-вычислительных средств (мобильные телефоны, персональные компьютеры, число подключений к Интернет); G - средневзвешенное двух предыдущих индикаторов ( индекс Е взвешен по удельному весу 0,33 - традиционные, обычные средства; индекс F, отражающий новейшие тенденции в производстве и потреблении, взвешен по удельному весу 0,67). 3.Модифицированный индекс Н - среднее геометрическое невзвешенное четырех субиндексов (А,В,С,G), отнесенных к уровню США 1998/99 гг.
Составлено и рассчитано по: В.А.Мельянцев. "Восточноазиатская модель" экономического роста. М., 1998. С.48; World Bank.World Development Report, 1998-2000; UNDP.Human Development Report, 1998-1999; IMF.World Economic Outlook. Spring, 2000. Wash., 115-117; Risque Pays 2000/Le MOCI, Paris, N 1426, P.102,116,152,154,158,160,174,176.
Однако, как отмечалось, средние цифры скрывают весьма разноплановые тенденции, наблюдаемые в развивающемся мире.115 Судя по табл.7, в 1950-1998/99 гг. относительный уровень развития (подушевой доход в процентах от аналогичного индикатора США) повысился, например, по Южной Корее и Тайваню в 5,7-6,7 раза (достигнув в 1999 г. соответственно 42-43 и 52-53 %).
Отмеченный показатель в Таиланде, КНР и Индонезии увеличился в 2,9; 2,6 и 1,5 раза (соответственно до 20-21 %, 13 и 11 %), а в Бразилии и Индии он вырос всего лишь в 1,1-1,2 (до 18 и 6-7 %). В то же время в Мексике рассматриваемый показатель практически не изменился (24-25 % от уровня США). Рассматриваемый индикатор, однако, снизился в нескольких десятках периферийных стран.
В то же время, вопреки ряду пессимистических прогнозов, сделанных еще в 50-60-е годы, многие периферийные страны достигли в целом существенного прогресса в социально-культурной сфере, в развитии человеческого фактора. Доля населения, живущего за чертой бедности, сократилась в 1960-1990/1995 гг. в целом по афроазиатскому и латиноамериканскому миру с 45-50 % до 24-28 %, в том числе в Индии с 55-56 до 35-40 %, в Пакистане - с 52-56 % до 30-34 %, в Таиланде - с 57-59 до 13-18 %, в Бразилии - с 48-52 до 17-19 %, в Южной Корее - с 38-42 до 4-6 %. Этот индикатор понизился в 1970-1990/1995 гг. в КНР - с 33-39 до 8-12 %, в Индонезии - с 58-60 до 15-17 %, в Бангладеш (1980-1996 гг.) с 81-83 до 35-38 %. Вместе с тем доля населения, живущего в нищете, во многих странах Тропической Африки все еще составляла в первой половине 1990-х гг. 35-65 % 116
Улучшение экономических и санитарных условий вызвало резкое сокращение индикаторов младенческой смертности (хотя они еще остаются весьма высокоми по меркам развитых стран). В 1950-1996 гг. этот показатель уменьшился в среднем со 190-200 до 55-60 промилле117, в том числе в КНР - с 175-180 до 31-33, в Индии - с 190 до 68-72, в Индонезии - с 160-170 до 46-48 промилле, в Таиланде и на Филиппинах - со 132-135 до 33-35, в Южной Корее - с 110-120 до 8-10, на Тайване - с 45-50 до 4 промилле. В то же время в странах Тропической Африки рассматриваемый показатель остается еще очень высоким (80-100-120 промилле). Он примерно в полтора раза больше, чем в среднем по развивающемуся миру118.
Данные табл.7 свидетельствуют также о феноменально быстром увеличении средней продолжительности предстоящей жизни, не имеющем аналогов в социально-культурной истории стран Запада и Японии. В среднем по развивающемуся миру этот показатель возрос в 1950-1997 гг. с 35 до 64-66 лет. Он практически удвоился в Китае и Индии. Однако эти государства, а также Индонезия, Таиланд и Филиппины в среднем достигли лишь уровня передовых стран начала 50-х годов. В 1997 г. индикаторы по Южной Корее и Малайзии, ряду латиноамериканских стран соответствовали данным по развитым государствам четвертьвековой давности. Только Тайвань (75 лет), Сингапур (76 лет) и Гонконг/Сянган (79 лет) действительно приблизились или оказались на уровне развитых стран.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что в наименее развитых государствах, в том числе странах Тропической Африки, рассматриваемый индикатор (48-53 года) все еще на 26-27 лет меньше, чем в передовых странах мира.119 К тому же хотя стандарты санитарно-медицинского обслуживания населения в странах Восточной, Юго-Восточной, Южной Азии и Латинской Америки заметно улучшились по сравнению с 50-60-ми годами, по многим характеристикам его качества, доступности и распространенности, существует заметное, а в ряде государств значительное, отставание от развитых стран.
Возросшие инвестиции в человеческий фактор способствовали существенному, но далеко не одинаковому прогрессу периферийных государств в сфере образования, просвещения и профессиональной подготовки населения. В целом по развивающемуся миру в 1950-1980-1995/96 гг. показатель охвата обучением в средней школе повысился с 7 % до 31 и 55 %, а в высшей школе - с 1 % до 8 и 12 %. Чтобы оценить эти достижения, целесообразно их сопоставить с показателями по передовым странам. В последних соответствующие индикаторы составили 48-50 %, 85-87 и 95-97 % и 7-9 % (в США - 22 %), 30-32 (56 %) и 47-49 % (82 %). Наиболее масштабный рост охвата обучением в средней школе наблюдался в Южной Корее- с 27 % в 1960 г. до 74-75 в 1980 г. и 95-97 % в 1995/96 г. (Такой же отметки достиг и Тайвань).
Весьма высокая "дифференциация успехов" обнаружилась по индикатору охвата обучением в высшей школе. В указанные годы он составил в КНР менее 1 %, 1-2 и 4-5 %, в Индии - 3 %, 5 и 6-7 %, в Малайзии - 1 %, 4 и 8 %, в Индонезии - 1 %, 3-4 и 10-11 %. В Таиланде и Гонконге доля молодежи, охваченной обучением в колледжах и университетах, увеличилась больше - соответственно с 2 % до 13 и 19-20 % и с 4 % до 10 и 22 %. Действительно впечатляющие результаты у Тайваня (2 % в 1952 г., 18-19 % в 1986 г. и 30-32 % в 1995 г.) и Южной Кореи (5 % в 1960 г., 15-16 % в 1980 г. и 51-53 % в 1995 г.)120.
Если в странах Тропической Африки в середине 1990-х гг. рассматриваемый показатель не превышал в среднем 2-4 %, то, например, в Бразилии он составлял 11-12 %, в Мексике, Колумбии, Египте и Сирии - 14-18 %, в Перу и Чили - 28-32 % и в Аргентине - 38 %.121
Вопреки еще встречающимся суждениям, современный развивающийся мир, при всех имеющихся перекосах (в том числе гендерных, город/село и др.), - это сообщество, сравнительно быстро утрачивающее признаки неграмотной периферии. Доля тех среди взрослого населения, кто хотя бы элементарно грамотен, составлявшая в среднем по развивающимся странам в 1900-1950 гг. 20-26 %, увеличилась с 35-37 % в 1960 г. до 47-49 % в 1970 г. и 53-55 % в 1980 г., достигнув к 1997 гг. 69-71 %. Правда, рассматриваемый показатель был существенно выше в Латинской Америке, Восточной и Юго-Восточной Азии (84-87 %)122, ниже в странах Северной Африки и Ближнего Востока - 60-62 % и существенно ниже (50-57 %) по Южной Азии и Тропической Африке.123
Cудя по данным табл.7, во многих странах и регионах развивающегося мира в последние полвека достаточно быстро увеличивался показатель среднего числа лет обучения взрослого населения. В среднем по периферийным государствам он вырос примерно с полутора до семи лет. Однако, хотя по ряду стран, например, Южной Корее и Тайваню (15,0-15,5 лет) рассматриваемый индикатор уже находится на уровне передовых государств (и даже несколько выше, чем в Италии и объединенной Германии), в целом по развивающемуся миру, несмотря на сокращение относительного разрыва по отмеченному показателю с развитыми странами, абсолютный разрыв продолжал увеличиваться: если в 1950 г. в среднем по периферийным и развитым экономикам индикатор среднего числа лет обучения взрослого населения составлял соответственно 1,5 и 9,5 лет (разница - 8 лет), то в 1998/99 гг. он достиг соответственно 7 и более 16 лет (абсолютный разрыв - свыше 9 лет).124
В целом можно констатировать, что по ряду важнейших показателей, отражающих развитие собственно человеческого фактора, периферийные страны подтянулись к стандартам передовых государств больше, чем по индикатору подушевого дохода. В результате по индексу "человеческого развития", включающего помимо подушевого ВВП, продолжительность предстоящей жизни и среднее число лет обучения, разрыв между развитыми и развивающимися странами сократился в среднем в 1950-1998/99 гг. примерно в полтора раза и стал трехкратным. Заметим, однако, что, если в ряде азиатских НИС, таких как Южная Корея и Тайвань, индекс "человеческого развития" уже достигает примерно 3/4-4/5 от среднего уровня стран Запада и Японии, в Таиланде, Турции, Бразилии и Мексике - 44-50 %, в Индонезии, КНР и Египте - 33-38 %, в Индии - 28-30 %, то в странах Тропической Африки он все еще составляет 10-20 %.125
Отмечая немаловажные достижения в ряде стран Востока и Юга, важно, во-первых, учитывать не только количественные, но и глубокие качественные различия, сохраняющиеся (и даже возрастающие) в уровнях социально-экономического и информационно-инновационного развития стран Запада и Японии, с одной стороны, и большинства полу/периферийных стран - с другой. Например, в 1998/99 гг. Бразилия, КНР и Индия по индексу "человеческого развития" составляли соответственно 40 %, 36 и 27 % от уровня США, а по индексу "информационного развития", рассчитанного автором (включающего как обычные, так и современные средства коммуникаций, табл.7), соответствующие показатели оказались равными 10-11 %, 5-6 и 1-2 %.
В то же время рассчитанный нами относительный индекс распространения (на 1000 жителей, в % к США) только новейших коммуникационных и информационно-вычислительных средств (мобильные телефоны, персональные компьютеры, число подключений к Интернет) составил в 1998/99 гг. по Бразилии 7 %, КНР - 2 и Индии - 0,3 % (Для Южной Кореи он был намного больше - 37-38 %, но все равно в 2,5-3 раза был меньше, чем в США (см. табл.7).
По нашим расчетам и оценкам, в середине 1990-х гг. подушевой индикатор человеческого капитала, материализованного в знаниях, навыках и физическом здоровье населения, в передовых странах по меньшей мере (без поправки на качество !) в 25 раз превышал соответствующий показатель по крупным развивающимся государствам126, а по уровню инвестиций в НИОКР в расчете на душу населения разрыв достиг 35-ти кратной величины.127
Во-вторых, несмотря на ряд достигнутых экономических успехов, остались нерешенными острые экономические и социальные проблемы. Многие, как менее, так и более "удачливые" из развивающихся стран испытывают значительные экономические трудности, связанные с внушительными размерами внешней задолженности (общий размер которой превышает 2,2 трлн.долл.),128 оттоком (нестабильностью движения) иностранного капитала, неустойчивостью экспортных цен и валютных курсов, ухудшением экологической ситуации. Кроме того, если обратиться к абсолютным показателям, то следует заметить, что в странах развивающегося мира в 1997-1998 гг. насчитывалось по меньшей мере (национальные, а не международные критерии) 1,3 млрд. человек, живущих ниже порога бедности, около 900 млн. неграмотных; 1,5 млрд. человек лишены элементарной медицинской помощи, каждый третий ребенок до 5 лет голодает129.
Сохраняются значительные социальные контрасты, а дифференциация доходов, измеренная индикатором Джини, в ряде периферийных стран в конце 80-х - первой половине 90-х гг. оказалась выше, чем в развитых странах: в Восточной и Юго-Восточной Азии в среднем - 0,40-0,45, в Тропической Африке - 0,45-0,55, в Латинской Америке - 0,50-0,60 (В Южной Азии рассматриваемый показатель был ниже - 0,35-0,40).130
3.4.Кризис "азиатской модели" роста
В 80-90-е годы число быстрорастущих развивающихся стран резко сократилось131. По имеющимся расчетам, примерно в 80 странах мира подушевой доход в конце 1990-х гг. был меньше, чем 10 лет тому назад, в то же время в 40 странах мира ВВП в расчете на душу населения в 1990-е гг. увеличивался более чем на 3 % в год.132 По другим расчетам, в 1980-1997 гг. ВВП в расчете на душу населения увеличивался более чем на 3 % в год в 33 странах, в 79 государствах их подушевой доход повышался, но был менее 3 % в год и в 59 странах наблюдалось снижение ВВП в расчете на душу населения.133
Кроме стран Тропической Африки134, в целом замедлили темпы хозяйственного роста страны Северной Африки и Ближнего Востока, а также латиноамериканские государства. В результате финансово-экономического кризиса 1997-1998 гг. оказались отброшены (на несколько лет) назад казалось бы бесспорные лидеры развивающегося мира - ряд азиатских НИС, понизились темпы роста ВВП в КНР и на Тайване.
Поскольку теме азиатского кризиса посвящено уже немало исследований, есть смысл лишь вкратце остановиться на некоторых до сих пор еще дискутируемых вопросах. Во-первых, были ли модели восточноазиатских "тигров" в целом эффективными (в широком смысле слова) ? В этом сомневались - и очень упорно - такие исследователи, как Э.Янг, П.Кругман, Д.Ким, Л.Лау и др135.
Несмотря на превалирующую оценку прошлых успехов азиатских тигров как полууспех-полупоражение, хотелось бы четче расставить акценты, ибо эти страны - знаковые фигуры на "шахматной доске" мира. Их модели были и в чем-то остаются привлекательными для периферийных стран.
Итак, были ли они эффективны ? Вероятно, отчасти да. Судите сами: в течение по меньшей мере двух-трех десятилетий Южная Корея и ряд стран Юго-Восточной Азии реализовали на практике своеобразную парадигму "догоняющего развития". Достигнув высоких показателей внутренних сбережений и накоплений (при минимальных показателях бюджетных дефицитов, сравнительно низкой инфляции), резко повысив качество трудовых ресурсов, они в течение длительного времени устойчиво демонстрировали весьма быстрые темпы роста ВВП. Во многом это было связано с проведением агрессивной политики наращивания экспорта готовых, в том числе высокотехнологических изделий. Уровень жизни населения многократно повысился, а процент бедных - резко сократился.
В то же время, как отмечалось выше, при достаточно значимых результатах в развитии человеческого фактора, доля инвестиций в физический капитал преобладала в общем фонде развития и в ВВП, достигая нередко рекордных, не всегда обоснованных величин, что рано или поздно (а случилось это в 90-е гг.) привело к увеличению капиталоемкости роста, снижению вклада интенсивных факторов развития.
Нарастание негативных тенденций в ряде восточноазиатских тигров было связано с рядом внутренних и внешних факторов (анализ, которых, на наш взгляд, показывает, что роль так называемого "заговора международных спекулянтов" в событиях 1997-1998 гг. вряд ли стоит преувеличивать). В сущности, речь идет о значительном исчерпании экстенсивно-интенсивной, во многом мобилизационной, модели развития и снижении международной конкурентоспособности этих стран в условиях резкого повышения степени открытости их национальных хозяйств и интенсивного процесса глобализации экономических связей.
Среди основных "минусов" восточноазиатской модели можно назвать институциональную незрелость. Государственная политика многих стран Восточной и Юго-Восточной Азии, нацеленная на всемерное увеличение масштабов капиталонакопления, в том числе путем обеспечения "дешевых денег", предоставлении государственных гарантий136, при общей слабости, зарегулированности их финансовых систем, плохом аудите, развитии олигархических тенденций (феномен т.н. crony capitalism)137 и широком распространении коррупции138, способствовала росту числа коммерчески необоснованных проектов, в том числе в тяжелой промышленности и строительстве (в том числе дорогостоящих, престижных сооружений), существенному повышению доли неэффективно работающих (реально нефункционирующих) займов и кредитов в банковском секторе.
В 1996 - первой половине 1997 г. в Таиланде, Индонезии и Южной Корее их общий объем достигал 14-18 % от общей суммы внутренних кредитов по сравнению, например, с 1-2 % в США и Сингапуре. Если в США соотношение суммы заимствований к размеру собственных активов в крупных компаниях в среднем не превышает 70 %, а на Тайване - 85 % , то в Таиланде в конце 1996 г. этот показатель достиг 320 %, в Южной Корее у крупных чеболей (конгломератов) составлял в среднем 400 % (он вырос с 60 % в 1960-е гг. до 300 % в начале 1990-х гг.) . В этой стране на начало 1997 г. были убыточны 2/3 крупнейших чеболей.139
Наряду с указанными факторами действовали и другие. Небезынтересно заметить, что ослабление (падение) правящих авторитарных режимов, демократизация ряда стран Восточной и Юго-Восточной Азии, усиление профсоюзного движения привели к уменьшению контроля за ростом зарплаты, которая, например, в Южной Корее и Индонезии в 1985-1995 гг. росла в 2-4 раза быстрее увеличения производительности труда. В результате снижалась прибыльность предприятий, которые, в частности в Южной Корее, вплоть до начала финансового кризиса были юридически лишены возможности производить сколько-нибудь значительные увольнения рабочих. К тому же в Южной Корее и Малайзии зарплата рабочих в экспортных отраслях оказалась в 4-8 раз выше, чем в КНР и во Вьетнаме, что в определенной мере (с поправкой на структуру их экспорта) снижало конкурентоспособность южнокорейских и малайзийских товаров140
Повышение в ряде азиатских НИС внутренних производственных и трансакционных издержек сопровождалось также ухудшением внешней конъюнктуры, связанной в том числе с уменьшением спроса на их экспортную продукцию на рынках развитых стран, которые в целом в 90-е годы замедлили динамику своего экономического развития (Япония переживала затяжной период стагнации).141
Снижение международной конкурентоспособности ряда азиатских НИС во многом определялось значительным подорожанием в 1995-1997 гг. американского доллара, к которому были привязаны национальные валюты большинства стран изучаемого региона, и удешевлением йены (подчеркнем, что динамика внутренних цен в них была выше, чем в США и Японии). Эти факторы наряду с хозяйственным бумом в азиатских НИС и значительной либерализацией движения капиталов (без задействования каких-либо сдерживающих механизмов) способствовали быстрому наращиванию притока не только долгосрочных, но и краткосрочных капиталов, что, как известно, вызвало впоследствии (с их быстром уходом) крайнюю дестабилизацию в них финансово-экономической ситуации.
Международная конкурентоспособность восточноазиатских тигров стала снижаться также вcледствие появления на внешних рынках более дешевой продукции из КНР142 и Вьетнама, резкого падения (в 1996 г. - на 70-80 %) экспортных цен на электронику и ухудшения бартерных условий внешней торговли. В 1987-1995 гг. этот индикатор понизился в Малайзии на 8 %, в Индонезии - на 21 %, в Южной Корее в 1994-1996 гг. - на 15-16 %.143
Результатом стало значительное сокращение темпов роста физического объема экспорта; в Индонезии с 13,1 % в 1995 г. до 8,8 % в 1996 г., в Малайзии - с 25,9 % до 4,0 %, в Южной Корее - с 31,5 % до 4,1 % и в Таиланде - с 24,7 до 0,1 % (По Тайваню этот показатель тоже сократился, но несколько меньше - с 20 % в 1995 г. до 8,2 % в 1996 г.). Одновременно в этих странах значительно увеличился дефицит платежного баланса по текущим операциям. Он составил в % от ВВП в Индонезии в 1994 г. -1,6 %, в 1995 г. -3,5 %, в 1996 г. -3,3 %; в Южной Корее соответственно -1,0 %, -1,8 и -4,8 %; в Малайзии -5,9 %, -7,7 и -6,5 %; в Таиланде -5,6 %, -8,2 и-7,5 % (Подчеркнем, что в Мексике в 1994 г., то есть накануне экономического кризиса, этот индикатор достигал -7,0 % ВВП).144
Заметим также, что в 1992-1996 гг. в упомянутых выше странах Юго-Восточной Азии и Южной Корее структура чистого притока частного капитала оказалась в целом неблагоприятной, так как превалировали портфельные инвестиции и займы. Они достигали в среднем 65-70 % общей суммы его чистого притока, составив в Индонезии 3,0 % ВВП, в Южной Корее 4,0 %, в Малайзии 4,8 % и в Таиланде 8,3 % ВВП. Значительно возросли размеры внешней, особенно краткосрочной, задолженности. При этом, что важно, отношение суммы краткосрочного долга и дефицита платежного баланса по текущим операциям к объему валютных резервов оказалось равно в 1996 г. в Индонезии 138 %, в Таиланде 153 %. В Южной Корее показатель вырос с 125 % в 1994 г. до 164 % в 1995 г. и 251 % в 1996 г.145
Определенную роль в том, что кризис быстро распространился по региону, сыграл эффект "взаимозаражения", который связан с определенной схожестью хозяйственных структур восточноазиатских стран, а также с тем, что около половины их экспорта до 1997 г. приходилось на взаимные поставки.146
Oбщие размеры потерь, связанные с замедлением роста в странах региона и за его пределами оцениваются в 2 трлн. долл.147 Это огромный урон не только для пострадавших стран, но и в целом для мировой экономики, которая в последнее десятилетие стала развиваться все менее устойчиво.
Подытоживая, можно сказать, что восточноазиатский кризис в основе своей имеет три главные причины. Во-первых, он действительно связан с определенными институциональными слабостями азиатских "тигров", о которых говорилось выше. Но стоит все-таки учитывать, что недостаточно хорошие основы роста - разного рода макро- и микроразбалансы - имеются по крайней мере у 3/4 развивающихся стран148, но которые при этом в середине 1990-х гг. не пострадали от острого валютно-финансового кризиса и тем более не испытали резкого спада после бурного роста. Поэтому, во-вторых, то, что пережили многие восточноазиатские НИС, это - кризис успеха, как его охарактеризовал Дж.Сакс, ибо интенсивный поток капиталов в 1990-е гг. направлялся туда, где были возможны и реальны высокие прибыли. В-третьих, это один из первых кризисов, связанный с ускоренным, во многом неподготовленным (внутренними институциональными, в т.ч. финансово-банковскими преобразованиями) дерегулированием внешнеэкономических связей, произошедшим в период быстрой интернетизации международных финансовых потоков.149
. Возникает, однако, вопрос, почему финансовый кризис серьезно не затронул другие НИС, например, Тайвань? Это тема специального исследования. Однако можно заметить, что для этой страны в последние двадцать-тридцать лет было характерно более сбалансированное развитие важнейших секторов экономики, более здоровая финансовая система, низкие темпы инфляции, активное сальдо торгового и платежного баланса по текущим операциям. С 70-х годов Тайвань - чистый экспортер капитала. Он не имеет сколько-нибудь значительного внешнего долга, по уровню валютных запасов занимает одно из первых мест в мире. При этом поддерживается реалистичный, незавышенный курс национальной валюты - тайваньского доллара.
В результате продуманного, целенаправленного развития страны, в которой в течение многих десятилетий разрабатывались и осуществлялись индикативные планы-программы экономического роста, сформировалась в целом жизнеспособная смешанная система хозяйства, с весьма активным предпринимательским сектором, достаточно гибкими (в отличие, например, от Южной Кореи) рынками капитала и труда, высокомобильной, квалифицированной и дисциплинированной рабочей силой, а также дееспособным и ответственным госаппаратом. Вообще говоря, на Тайване государство всегда занимало активную позицию, но эта активность была "прорыночной".150
На долю государства на Тайване в 1996 г. приходилась немалая часть - около 3/5 активов банковского сектора151. Оно осуществляет весьма компетентное, стратегическое ориентирование национальной экономики, стимулируя быстрое технологическое обновление инфраструктуры и реального сектора, диверсификацию экспорта, опираясь при этом не только на собственные возможности, но и вовлекая огромную массу мелких и средних частных предпринимателей, функционирующих, подчеркнем, на полнокровной, рыночной основе, на свой страх и риск.152
Страна покончила с практикой "дешевых денег" для избранных предприятий, долгое время характерной для Южной Кореи и Индонезии, банкротства являются нормальным явлением. Достаточно обычные для жизнеспособной экономики микрокризисы на низовом уровне, способствуют быстрому обновлению производства в промышленности и сфере услуг153.
Активно сотрудничая с японскими и американскими фирмами, Тайвань, заботясь о своей экономической безопасности, проводит политику разумного, дозированного либерализма, постепенно увеличивая лимиты доступа иностранного капитала на внутренний рынок ценных бумаг, прямо и косвенно ограничивает приток спекулятивных денег, регулирует отраслевую аллокацию зарубежных инвестиций.154
<< Пред. стр. 1 (из 2) След. >>
Список литературы по разделу