<< Пред. стр. 35 (из 45) След. >>
Список литературы по разделу
установить определенный набор условий N как
причинно или "трансцендентно"
(предполагаемо) необходимых для наступления
или сохранения некоторых других условий и
положения дел Р, значит приписать ценность
наступлению или сохранению N лишь в той
мере, в какой Р само может быть признано
ценностью. Как уже было отмечено, то, что
сохранение во времени индивидуального
личного тождества и хотя бы возможность
соответствующего сохранения культурно-
языкового сообщества представляет собой
одновременно необходимые условия выживания
всякой осмысленной человеческой жизни и что
не может быть участия в осмысленном
дискурсе без хотя бы косвенного признания
нормативных требований (и в этом смысле
ценностей), еще не является достаточным для
утверждения абсолютной ценности или
выживания осмысленной человеческой жизни и,
следовательно, тех условий, которые могут
быть необходимыми для этого. Тем не менее,
сохраняется возможность показать, что эти
246
необходимые условия на самом деле требуют
признания одной среди других prima facie
ценности и что поэтому всегда будет
рациональным (как и разумным) их учет при
решении, какую жизнь вести, даже если в
любом данном случае мы можем заключить, что
они уступают значимым. (Нет, очевидно,
смысла пытаться приводить аргументы против
всегда существующей возможности того, что
некто будет просто отвергать какую-либо
ценность на откровенно не-рациональных
основаниях).
Аргументация здесь по форме относительно
проста и в действительности довольно
знакома. В своей основе она исходит из
тезиса, что сознательное и преднамеренное
углубление в деятельность или практику
основывается на обозначении по меньшей мере
prima facie и временного принятия каких-
либо ценностей, предполагаемых успешным
осуществлением деятельности или практики, о
которой идет речь. Утверждение, что какие-
то действия бессмысленны, логически
безусловно не является противоречивым; кто-
то, в самом деле может быть в этом убежден.
Но это prima facie поражает, даже тревожит.
Здесь нужно хотя как-то следить за тем,
чтобы не упустить сути вопроса. Еще одно
знакомое и в самом деле относительно
простое соображение заключается в том, что
поступки, действия и практика сами по себе
не представляются индивидуированными, на их
"лицах" ничего не написано. Эти действия и
практика, так же как любые другие цепочки
событий и соответствующих объектов в мире,
всегда могут быть подведены под различные и
совершенно неопределенное по количеству
описания действий; и что бы ни происходило
247
или ни могло произойти в мире, в нем всегда
предполагается возможность его индивидуации
или описания. Таким образом, нет ничего
удивительного или тревожного в допущении,
что в одно и то же время одно и то же
действие можно посчитать при одном описании
совершенно бессмысленным, а при другом -
осмысленным. Возьмем лишь один, к
сожалению, сравнительно обычный, пример.
Человека под угрозой наказания можно
принудить заниматься какой-то
деятельностью, которую он считает совер-
шенно бессмысленной; но в этой-то
бессмысленности и может заключаться хотя бы
отчасти действительный смысл наказания. С
другой стороны, eсли какая-то деятельность,
кажущаяся человеку бессмысленной в
определенных условиях, при более сложном
описании предстает как такая, которая
обеспечивает его собственное выживание, то
ее смысл "высшего порядка" становится
совершенно ясным. Что действительно может
удивить и даже вызвать тревогу, так это
возможность натолкнуться на такого чело-
века, который настаивает на том, что его
строго продуманная деятельность не имеет
никакого смысла даже при таких ее описа-
ниях, как: "это способствует его
выживанию", "это позволяет ему провести
время не столь неприятно, как это могло бы
быть иначе" или "это отвлекает его разум от
опасных и гнетущих мыслей". Кто-то мог бы
счесть это утверждение само по себе совер-
шенно невразумительным, т.е. буквально
неприемлемым. Не вызывает сомнения, что это
является следствием какой-то неспособности
человека оценить степень подавленности и
чувства крайней бессмысленности своей
248
жизни, даже если он еще продолжает более
или менее автоматически влачить ее. И не
удивительно, что тех, кто наделен
"нормальной" целеустремленностью в жизни,
столкновение с таким прямолинейным и в
каком-то смысле прагматически неоправданным
отречением от нее поражает и тревожит.
Но мы пока что прошли лишь наполовину
путь этой конкретной аргументации. Теперь
уже ясно без слов, что человек может видеть
смысл своей собственной или чьей-либо
деятельности без признания какой-то ее
ценности. Ее смысл может быть заключен,
например, в удовлетворении какого-либо
совершенно своенравного и себялюбивого
желания. Конечно, этого достаточно, чтобы
признать, что она несет в себе что-то, что
оправдывает ее в некотором широком
пруденциальном или инструментальном
контексте, но из этого не следует, что она
обладает какой-либо ценностью сама по себе,
разве что человек движется к (невозможному
в конечном счете) всеобщему обвалу
ценностей в пропасть личных предпочтений.
Существует, однако, огромное множество
видов деятельности или практики, в которые
нельзя включиться, не приняв тот их смысл,
который в некоторых отношениях разделяется
и другими [участниками деятельности -
Ред.], который отчасти является
конституирующим для этой деятельности.
Ценностное значение этого включения уже
было предметом изучения и широкого
обсуждения. Так, у всех на памяти попытка
Дж.Серля показать, каким образом "должно"
[ought] может быть выведено из "есть" [is]
на материале рассуждения о том, что в свете
данных понятий предполагается обещанием, а
249
также контрпопытка Р.М.Хаэра показать, что
даже давший обещание остается свободным от
любого логически необходимого принятия
обязательств по-видимому предполагаемых
самими фактом того, что обещание им дано.
Аргументация Хэара основана на попытке
показать, что индивида всегда следует
рассматривать как хотя бы теоретически
свободного по своей воле выйти из "игры
обещаний" или даже просто претендующего на
то, что он искренне включается в нее. Может
быть это так. Однако существует по крайней
мере одного вида практика или "игра", цена
искреннего выхода из которой почти
непозволительно высока и, более того, в
которую невозможно претендовать включиться,
не включаясь фактически. Это, конечно,
практика, или, по выражению Витгенштейна,
"языковая игра" осмысленного дискурса.
"Играть" в эту игру это значит не только
подчиняться, хотя бы отчасти, правилам,
удовлетворительная пригодность которых
должна всегда подлежать суждению самого
игрока в равной степени, как и других; это
значит связать себя хотя бы частичным
уважением к суждениям и ценностям, скрытым
в (потенциальной) общности практики - в
качестве цены сохранения своего
собственного членства в соответствующем
универсуме дискурса. Заимствуя в рамках
одного и того же предложения выражения как
у Серля, так и у Хабермаса, скажем, что
даже в рамках рефлектирующей интимности
своей собственной мысли, никогда невозможно
далеко уйти от соотнесения с нормами и цен-
ностями, конституирующими практику
коммуникативного дискурса.
250
Еще раз отметим, что нужно быть
внимательным, чтобы видеть совершенно ясно,
чего эти аргументы не утверждают. Они не
утверждают и в действительности не могут
утверждать того, что каждый, вовлеченный в
осмысленный дискурс, должен обнаруживать
уважение ко всему тому, что составляет его
необходимое условие как ценности,
превалирующей над всеми остальными
ценностями; во всяком случае он может
обнаруживать себя хотя бы связанным
уважением к ней как к одной ценности среди
других, как служащей одним из оснований
среди других возможных оснований, которые
приходится принимать во внимание при
размышлении о том, какой линии поведения
или какому жизненному плану следовать. Даже
этим он связан лишь постольку, поскольку он
обнаруживает себя связанным с
фундаментальным человеческим делом участия
в осмысленном мышлении и потенциальном
общении. Но этим он связан, конечно, хотя
бы на протяжении того времени, пока он
стремится сознательно воплощать, обдумывать
или защищать любую другую ценность, какой
бы она ни была. Можно в самом деле находить
себя связанным стремлением к ценности,
которая бы не давала никакой возможности
собственной концептуализации, но в той
мере, в какой практика концептуализации
сохраняется, приходится ipso facto
признавать условия и уважать ценности,
делающие такую практику возможной и дающей
прочные, если и не совершенно приоритетные,
основания для определенного образа
действий. (Само собой разумеется, что
никакая рациональная приверженность не
может, как таковая, обладать какой-либо
251
определяющей принудительной силой; людей
нельзя принудить к логической последо-
вательности или в крайнем случае хотя бы к
согласованности мысли или к минимуму
разумности).
Это, таким образом, возвращает нас к
исходному пункту рационального или даже
морального обоснования поисков поддержания
сохраняющегося личного или группового
тождества как представляющего по меньшей
мере одну очень значительную ценность среди
других. Различные линии аргументации, кото-
рым мы следовали, по большей части,
конечно, не являются оригинальными. Что
особенно заслуживает здесь дополнительного
акцента, так это тот способ, которым эти
аргументы указывают на prima facie
обязательство защищать условия и
партикулярности, и универсальности, как
относящиеся к неизбежным условиям
конституирования человеческого тождества,
которое само, как мы видели, относится как
в личностном, так и в культурном аспектах к
неизбежным условиям утверждения осмысленной
рефлексии и осмысленного дискурса.
Это двойное обязательство возвращает нас
еще далее назад, к загадке, с которой мы
начали, а именно, касающейся трудностей,
испытываемых многими мыслителями и
философами "западной традиции" при попытке
придать непротиворечивый смысл понятиям
частной (particularistic) морали или
моральным обязательствам, сфера которых
намного уже пределы универсального. Как мы
отметили, доминирующая характеристика
понятия морали, как оно было развито в этой
"западной" традиции, заключается в том, что
оно воплощает некоторого рода универсальное
252
значение. Мыслить морально, это значит
мыслить от лица человеческого существа как
такового, можно сказать - от лица каждого
индивидуального человеческого существа,
каковы бы ни были его или ее конкретные
(particular) условия и обстоятельства.
Понятие партиуклярного (particularity),
касается ли оно конкретных (particular)
условий и обстоятельств, личной или
культурной тождественности, само, конечно,
является универсальным понятием; партику-
лярность (particularity) воплощения и
принадлежности к некоторой культуре или
семейству культур - это универсальная
характеристика человеческого состояния. Но
относиться к партикулярному (particularity)
серьезно, оказывать ему серьезное жизненное
уважение, значит принимать на себя prima
facie обязанность охранять все, что
стечением обстоятельств конституирует
специфическую партикулярность
<< Пред. стр. 35 (из 45) След. >>
Список литературы по разделу