<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу
МОШКОВ В.А.
НОВАЯ ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА И ЕГО ВЫРОЖДЕНИЯ
составленная по данным зоологии, геологии, археологии, антропологии, этнографии, истории и статистики.
ВАРШАВА
Печатано в типографии губернского правления.
1907
ГЛАВА 1. Гиатус. Образ жизни палеолитического человека. Существование гиатуса. Голод в Европе. Борьба за существование среди человечества. Увеличение человеческого роста. Прогресс в уме и характере. Возможность существования людоедства во времена гиатуса. Увеличение емкости человеческого черепа.
ГЛАВА 2. Следы гениальности первобытного человека. Современная теория постепенного развития. Ее заблуждения. Начало скотоводства и земледелия. Мегалитические постройки. Материальные изобретения древнего человека: ткацкий станок, добывание огня и металлургия. Произведения духовного творчества. Невозможность бессознательного коллективного творчества. Предания о ледниковом периоде. Первобытная теория происхождения человека. Понятие о мире бактерий. Медицинские сведения доисторического человека. Расселение человека по островам океанов.
ГЛАВА 3. Появление в Европе короткоголовой расы. Общность между каменными орудиями всех частей света. Короткоголовая раса - питекантроп. Смешение ее с расой длинноголовой. Начало рабства. Экскурсии белого дилювиального человека в Азию и Африку.
ГЛАВА 4. Человечество - вид гибридный. Полигенисты и моногенисты. Препятствия для классификации человечества. Несостоятельность попыток классифицирования человечества на расы. Различия между видовыми признаками животных и человека. Необходимость допустить, что человечество - вид гибридный
ГЛАВА 5. Возможна ли плодовитая помесь между белым человеком и питекантропом с точки зрения законов скрещивания. Что мы знаем о законах скрещивания. Наша теория не встречает с этой стороны никакого препятствия.
ГЛАВА 6. Следы белой расы есть во всем мире. Блюменбаховская классификация человека на 5 рас. Малайская и медно-красная расы отвергнуты, как смешанные. Внешние отличительные признаки трех остающихся рас. Следы в Европе признаков всех трех рас. Африка. Существование негритянского типа подвергается сомнению. Азия. Белый элемент во всех ее углах. Америка и ее белый элемент. Полинезия, Микронезия, Меланзия и Австралийский материк с той же точки зрения.
ГЛАВА 7. Физическое сложение, ум и характер крайних пределов человечества. Физическое сложение низших рас. Низкий рост. Слабость и кривизна ног. Слабое развитие икр. Тяжелая, переваливающаяся походка. Длинные руки. Отвислый, выдающийся живот. Худощавость. Величина головы. Чувства низших рас. Равнодушие к неприятным ощущениям. Тупость пяти внешних чувств. Слабое развитие чувства любви. Слабость полового чувства. Отсутствие стыдливости. Слабость воспроизводительной способности. Ум и характер низших рас. Ум дремлющий. Слабая намять. Бедность языка. Отсутствие любознательности и любопытства. Отсутствие энергии, инициативы, предприимчивости. Равнодушие к религии. Консерватизм. Недоверие и подозрительность. Трусость и робость. Раболепие. Миролюбие. Стадность. Привязанность к месту.
ГЛАВА 8. Человек-хищник. Горцы Европы. Их высокий рост. Мускулистость. Тонкое строение оконечностей. Правильный овал лица. Быстрота и мягкость движений. Решительная и твердая походка. Свободолюбие. Умственные способности. Чувствительность. Склонность к увлечениям. Добродушие. Честность и верность данному слову. Собственное достоинство. Сладострастие. Мстительность. Воинственные наклонности. Характер горцев встречается и у жителей равнин.
ГЛАВА 9. Сходство крайних типов человечества с животным и растительноядными хищниками. Сходство низших рас по их характеру с овцами. Сходство людей-хищников с хищниками животного царства.
ГЛАВА 10. Мнения ученых о двух крайних разновидностях человеческого рода. Раса активная и пассивная. Расы: дневная, ночная и сумеречная. Антропо-социологическая школа. Долгоголовый блондин и короткоголовый брюнет. Невозможность классификации человечества по небольшому количеству признаков долгоголовца.
ГЛАВА 11. Вторичные половые признаки человека. Физические отличия между полами. Различие в их уме и характере. Изменения в женском организме после смешения белого человека с питекантропом.
ГЛАВА 12. Сравнение полового диморфизма человека с диморфизмом других животных. Почему виды бесплодны между собою. Самцы крупнее и сильнее самок. Большая страстность самцов. Их смелость и воинственность. Волосатость самцов. Большая изменчивость вторичных половых признаков у самцов. Переходные формы между мужчиной и женщиной. Приобретение женщинами мужских признаков. Сходство между человеком и животными в эмбриональном развитии. Одинаковое действие кастрации. Половые признаки касаются тех частей организации, которыми различаются виды того же рода. Самки - рабыни самцов. Заключение.
ГЛАВА 13. Женский вопрос в доисторические времена. Отношения между женщиной и мужчиной, как и вообще между людьми, устанавливаются не по чьему-либо произволу, а в зависимости от различия между ними по уму и характеру. Древняя неолитическая женщина равноправна с мужчиной. Позднейшая женщина, самка питекантропа, - рабыня мужа. Глубокое различие между ними. Необходимость допустить, что характер женщины и ее физическое сложение много раз изменялись в доисторические времена. Положение женщины-рабыни.
ГЛАВА 14. Золотой век женщины. Амазонки. Участие древних женщин в бою. Женщины-предводительницы. Случаи равноправия женщин с мужчинами у древних и современных народов. Сходство древних женских костюмов с костюмами духовных лиц. Причины этого сходства.
ГЛАВА 15. Материнское право. Древность этого обычая и причины его появления. Замена материнского права отцовским. Выбор невест по признакам белой расы. Испытание их ума загадками и неисполнимыми задачами. Обмен четверостишиями. Требование от невест веселого нрава. Испытание воинственности женщин и их физической силы.
ГЛАВА 16. Искусственные уродства, практикуемые с целью украшения. Идеалы женской красоты. Искусственное деформирование черепа. Белила и румяна. Значение раскрашивания, принятого у цветных рас. Маски. Происхождение серег. Искусственное увеличение икр и ручных мускулов. Искусственная тучность.
ГЛАВА 17. Происхождение различных форм брака. Моногамия. Полигамия. Следы моногамии в полигамии. Полиандрия. Беспорядочное смещение полов.
ГЛАВА 18. Сословия. Отчего так упорно сохраняются сословные различия. Положение низших классов у нецивилизованных людей. Причины такого положения.
ГЛАВА 19. Физические различия между высшими и низшими классами в Полинезии, в Африке, в Японии, в древней Германии и современной Европе. Закон расслоения общества. Физические различия между сословиями в Италии, Испании, Англии, Ирландии, Дании, Германии и России.
ГЛАВА 20. Характер и ум низших классов. Сходство между низшими классами Европы и дикарями. Различие между дворянством и простонародьем у французов. Характер польского крестьянина. Русское простонародье. Щедринский тип Конона. Сходство этого типа с людьми монгольской расы.
ГЛАВА 21. Происхождение царской власти. Положение властителей у древних и современных полуцивилизованных народов и дикарей. Мнение Герберта Спенсера, что первобытный бог есть человек. Доказательства этого положения. Вырождение расы богов. Происхождение единобожия.
ГЛАВА 22. Наша теория подтверждается фактами атавизма. Уродцы, порождаемые атавизмом, восстанавливают по частям белого дилювиального человека и питекантропа. Великаны. Гении. Чрезмерно-волосатые люди. Преждевременная зрелость и ее причины. Альбинизм и меланизм.
ГЛАВА 23. Атавизм человека в сторону питекантропа. Карлики и кретины. Микроцефалы. Параллели из жизни животных.
ГЛАВА 24. Теория наша подтверждается фактами эмбриологического развития. Онтогенезис и филогенезис. С какого момента начинается онтогенезис человека. Закон единовременной наследственности. Онтогенезис существ гибридных. Зародыш человека кавказской расы повторяет белого дилювиального человека. После рождения ребенок повторяет питекантропа.
ГЛАВА 25. Зрелый и старческий возраст мужчины кавказской расы. Голое тело человека. Плешивость. Седина. В глубокой старости человек кавказской расы воспроизводит питекантропа.
ГЛАВА 26. Эмбриональное развитие европейской женщины. В старости женщина приближается к мужчине.
ГЛАВА 27. Эмбриональное развитие низших рас. Дети низших рас сходны с белым человеком. Раннее развитие детей низших рас. Зрелый возраст низших рас - приближение к питекантропу. Объяснение случаев одичания образованных людей из низших рас. Процесс развития у низших классов Европы одинаков с таковым же у низших рас.
ГЛАВА 28. Подтверждение теории народными преданиями. Жизнь в пещерах дилювиального человека отразилась в жизни, верованиях и похоронном обряде современных людей. Культ камня. Предания о происхождении племен от смеси человека с животными. Питекантроп в народных преданиях. Грехопадение и расселение человека по земле. Культ предков. Предания о золотом веке.
ГЛАВА 29. Долголетие древнего человека и происхождение религии. Предание о долголетии древних людей. Разлад в организме и в мыслях смешанного человека. Раздвоение его натуры. Религия как результат смешения.
ГЛАВА 30. Происхождение языков. Порча звуков от недостатков органов речи. Разнообразие языков произошло от разнообразия способов расселения и от его разновременности. Арийцы азиатские сравнительно недавно выселились из Европы.
ГЛАВА 31. Что такое развитие, происходящее от упражнения органов? Быстрые движения усиливают у некоторых людей работу мысли. Религиозные танцы. Врачевание сопровождалось в древности пляской. Шаманы и оракулы. Гиперемия у гениальных и помешанных. Верование в значение вещих снов. Что такое развитие. Теория постепенного развития человека при помощи упражнений. Факты, ей противоречащие.
1. ГИАТУС
В окончательном результате палеолитический век сформировал из питекантропа человека. По своей культуре он походил до некоторой степени на современных дикарей, в некоторых отношениях превосходил их, а в других - стоял ниже. Домов у него не было, их заменяли пещеры. Полагают, что к концу палеолитического века европеец уже не ходил голым, а прикрывался звериными шкурами, которые умел сшивать при помощи костяных игл. Приручение домашних животных и земледелие были еще ему неизвестны: он был охотником. Оружием его были: копье с кремневым наконечником, лук со стрелами, деревянная палица и грубый каменный молот. Предметом охоты было до 70 видов млекопитающих и до 50 птиц. Кроме того, европеец ухитрялся ловить рыбу при помощи удочки и гарпуна: в его пещерах находили до 50 видов рыб, из которых 10 было морских. Отсюда видно, что у него было уже тогда что-то вроде челнока, на котором он пускался в море. Мясо он, вероятно, ел сырым, но мог и жарить, потому что огонь уже был ему известен. Был ли европеец в то время людоедом, мы не знаем. Есть только намеки на это обстоятельство в виде расколотых человеческих костей, находимых в пещерах. Предполагают, что кости эти раскалывались для поедания костяного мозга, до которого первобытный европеец был вообще большой охотник.
Неизвестно до сих пор, знаком ли был человек палеолитического вида с гончарным производством, но в искусстве, а именно в резьбе, он достиг высокой степени совершенства. В числе памятников палеолитического искусства встречаются кости, орнаментированные нарезками. Но особенно хороши попытки подражания природе, главным образом в изображениях животных. Мы находим здесь фигуры людей, оленей, лошадей, мамонта и даже фантастические, вроде сфинкса.
Был ли у этого человека какой-либо религиозный культ и обряды при погребении покойников, до сих пор неизвестно, потому что никаких следов этого не найдено.
Габриэль-дэ-Мортилье ставит резкую грань между эпохами палеолитической и неолитической. По его мнению, последняя не была продолжением первой, а чем-то совершенно самостоятельным, появившимся внезапно и принесенным в Европу извне каким-то новым народом. К такой мысли приводит почтенного автора резкая разница в обоих культурах. Человек палеолитического века был только охотником, тогда как неолитический, занимаясь земледелием, имел прирученных животных, умел выделывать каменные полированные орудия и пр. Кроме того, дэ-Мортилье высказал мнение, что новый народ, пришедший в Европу, не нашел уже там ее древнейшего населения, за исключением разве незначительных остатков. То население, которое жило здесь в дилювиальную эпоху, исчезло еще до появления неолитического человека, как и куда неизвестно. Одним словом, де-Мортилье предполагает, что между палеолитической и неолитической эпохами, по крайней мере, в Западной Европе, есть какой-то промежуток, в течение которого Европа, за немногими исключениями, оставалась необитаемой. По его мнению, между древней палеолитической культурой и культурой неолитической нет никакой связи, никакого постепенного перехода, а замечается перерыв, hiatus (пустота).
Вслед за Мортилье существование такого перерыва было принято и многими другими исследователями. Главным доказательством его служит ряд местностей, в которых действительно между культурным слоем палеолитического века и слоем неолитической эпохи, находится слой пустой породы, лишенный всяких следов человека и часто очень мощный. В наносах р. Соны г. Арселин нашел пустой слой мощностью в 3 метра и из составленной им для этой местности нормы осаждения осадков, вычислил, что эпоха hiatus'a продолжалась от 3-х до 4-х тысячелетий. На основании подобных находок де Мортилье полагает, что четвертичный человек, за исключением немногих местностей, исчез из Европы и только по прошествии значительного периода был заменен совершенно новым населением.
Однако, г. Нидерле не согласен с заключением Мортилье относительно появления в Европе в эту эпоху нового народа. Он думает, что "крупные постплиоценовые животные были отчасти истреблены охотой, отчасти же, соответственно изменению климата, отступили к северу и востоку. Человеку таким образом грозил недостаток пищи, от которого он мог обеспечить себя, только ловя животных, размножая их в целые стада и собирая запас нищи на всякое время. Подобным же путем человек мог быть приведен и к хлебопашеству". По мнению Нидерле, древнее четвертичное население Европы не исчезло, и неолитическая культура явилась не внезапно, а постепенно развилась из палеолитической. "Никакого великого переселения новых народов, - заключает автор, - для этой эпохи мы решительно не допускаем". И действительно это доказывается между прочим существованием лигурийских пещер (в Италии), которые долго были обитаемы человеком, может быть даже до исторических времен. В них нет никакого перерыва, а над самым низким культурным слоем, который относится по крайней мере к концу дилювиальной эпохи, идут слои гораздо более поздние, главным образом неолитической эпохи.
Что для объяснения неолитической культуры нет никакой надобности предполагать великое переселение народов, с г. Нидерле нельзя не согласиться, но все же существование hiatus'a - факт, требующий объяснения.
Для уразумления его можно было бы построить множество более или менее вероятных гипотез. Сущность гиатуса сводится к тому, что в конце ледникового периода в Европе внезапно появилась какая-то новая, враждебная человечеству сила, которая истребила его чуть было не до последней пары. Такой силой могло быть стихийное явление, вроде описываемого в Библии "всемирного потопа". Но геология ничего не говорит нам о возможности в Европе в описываемое время такого явления.
Другой более вероятной причиной гиатуса мог быть голод между европейским человечеством, приведший его сначала к самоистреблению, а впоследствии к приручению животных и к земледелию.
"Все большие животные, - говорит Нидерле, - характерные для палеолитической эпохи, уже исчезли" к началу эпохи неолитической. "Неолитической эпохой был застигнут только северный олень, отступивший постепенно к северу". Следовательно, все четвероногие хищники были уже к тому времени поедены человеком, а вместе с ними и растительноядные. Кроме того, при отступлении ледника удобная для жизни животных площадь Европы все расширялась. Животные, на ней обитавшие, расходились все на большее пространство, а потому и охота на них становилась все труднее и труднее.
Если представить себе плотоядного человека, хищника над хищниками, для которого в целом мире не было равного соперника в искусстве затравить любую дичь, то понятно, что никаким животным от него нигде не было спасения. А если человек при этом сильно размножился и густо населил Европу, то положение представлялось приблизительно в таком виде, как если бы современная Западная Европа с ее густым населением лишилась бы вдруг домашних животных и хлебных растений и, отделенная от всего остального мира, принуждена была питаться охотой. Само собой разумеется, что для ее населения не оставалось бы никакого другого выхода, как только охотиться друг на друга и существовать исключительно людоедством. При других условиях человек мог бы в погоне за добычей распространиться по всему земному шару или перейти от животной пищи к растительной. Но если он был по прежнему заперт на пространстве Средней и Южной Европы, и если растительность этих стран все еще была близка к арктической, то другого исхода ему не было.
"Так как виды того же рода, - говорит Дарвин, - обыкновенно сходны в своих привычках и складе и всегда сходны по строению, то борьба между ними, если только они приходят в состязание, будет более жесткой, чем между видами различных родов". Что же после того сказать о борьбе на жизнь и смерть между представителями одного и того же вида, да еще такого могучего, как человек дилювиального периода, уже успевший победить самых страшных хищников животного царства? Ужаснее и тяжелее этой борьбы трудно себе что-нибудь представить. А если она продолжалась несколько тысячелетий, то становится совершенно понятным происхождение гиатуса, когда население Европы было истреблено до маленькой горсточки, чуть ли не до последней пары людей. Можно себе вообразить, как усовершенствовалась такая горсточка путем истребления слабейших и естественным отбором, и какое выдающееся потомство она после себя оставила.
Борьба, о которой мы говорим, велась исключительно ручным каменным оружием, на близком расстоянии ножами, молотами и копьями, а на дальнем - пращей и луком со стрелами. Все эти роды оружия требуют от их обладателя мышечной силы, ловкости, хорошего зрения и верности глаза. Следовательно люди, не обладавшие этими свойствами, неминуемо погибали в борьбе.
В постепенном возрастании мышечной силы, а вместе с нею и энергии, человек подчинялся, конечно, общему закону, управляющему всем животным царством. "Если сравнить, - говорит Гааке, - проявление жизни в различных больших и малых группах животного царства, то окажется, что энергия и сила их беспрерывно прогрессируют, что свойства эти резче у животных высших и слабее у низших. Это подтверждается не только сравнением больших групп животных. Например, млекопитающих и птиц с пресмыкающимися, земноводными и рыбами, насекомых с червями, высших зоофитов с губками, но также и в пределах отдельных групп".
Так как при прочих равных условиях мышечная сила пропорциональна росту, то большую вероятность оказаться победителями имели люди высокого роста при хорошем сложении. По Гааке, величина тела у животных возрастает параллельно с относительной высотой их развития. "Древнейшие млекопитающие, - говорит он, - известные нам из слоев мезозойской группы, все без исключения были мелкими животными и некоторые отличались даже крошечными размерами. Но величина тела беспрерывно росла. Пока наконец в дилювиальный период она не достигла у некоторых млекопитающих чудовищных размеров". Ту же самую идею Гааке проводит при рассмотрении обезьян и их ближайших низших сородичей: лемуров, насекомоядных и сумчатых. Везде величина тела увеличивается вместе с развитием животного.
Увеличение размеров тела у животного объясняется ничем иным, как только условиями прямой борьбы за существование. Если мы возьмем хищника и его жертву, довольно близких между собою по величине тела, то естественно, что хищник из числа своих жертв скорее и легче всего истребит самых мелких как самых слабых. Самые крупные, следовательно самые сильные, жертвы легче сумеют себя защитить или непосредственной борьбой с хищником при помощи лба, рогов, зубов, ног и пр., или тем, что легче от него вырвутся, или, наконец, большей быстротой своего бега. Они оставят после себя более крупное потомство. Таким образом у породы, поедаемой по мере истребления ее хищниками, увеличиваются размеры тела. Но среди хищников в это время также произойдет подбор. Или самые мелкие их экземпляры вымрут с голоду, не будучи в состоянии справиться со своими крупными жертвами, и следовательно рост хищников также увеличится. Или же из них останутся в живых только самые ловкие, умеющие справиться даже с более крупными жертвами.
Таким образом, жертвы борьбы за существование и хищники в результате борьбы всегда имели стремление расти и достигали иногда чудовищных размеров. "Но именно эти размеры, - говорит Гааке, - препятствовали дальнейшему приспособлению животных к окружающей среде и препятствие это было так велико, что почти все гиганты дилювиального периода в конце концов вымерли". Такого же, если не большего, предела роста достигли также и вымершие гигантские пресмыкающиеся каменноугольной системы: змееящерицы, птеродактили, динозавры и пр.
Но вместе с мышечной силой перевес в битвах между дилювиальными людьми давали тысячи самых разнообразных военных приемов и хитростей, которые зависели от изобретательности борцов, а следовательно, от их умственной силы. Положительно все лучшие стороны человеческого ума и характера были здесь полезны.
Обладая вниманием и наблюдательностью, человек мог лучше изучить своих врагов, их способности, привычки, приемы и слабые стороны. Сильная память дозволяла легче делать выводы и сопоставления о врагах из наблюдений прежнего времени. Воображение давало возможность заранее начертать план будущей битвы и сделать для нее необходимые приготовления. Быстрый разум помогал ориентироваться в изменчивых условиях битвы и принимать экстренные меры, наиболее соответствующие данному моменту. Человек, одаренный им, делал множество мелких и крупных изобретений, поражавших врага неожиданностью. Беззаветная храбрость и бесстрашие дозволяли бойцу во время самой битвы хладнокровно взвешивать опасность, не теряться в случае неожиданности и идти на самые смелые и опасные предприятия.
Если каждая из этих способностей приносила своему обладателю несомненные выгоды в борьбе, то комбинации их, соединенные в одном лице, давали еще большие преимущества. Если же такая борьба продолжалась многие тысячелетия, если в ней гибли миллионы людей, чтобы сохранить жизнь счастливым избранникам судьбы, то эти последние должны были достигнуть верха совершенства в физическом отношении, а в умственном были тем, что мы называем гениями. Главное отличие гения от обыкновенного человека, как мне кажется, это способность, распоряжаясь незначительным количеством фактов или наблюдений, скоро и безошибочно составлять правильный вывод о каком-либо явлении. Это высшая степень синтетической способности, соединенная со способностью отвлечения.
В таком положении, где обыкновенный ум теряется от новизны и неожиданности и не знает, что предпринять, или избирает неверный путь, гений чувствует себя как дома и идет к цели вернейшим и кратчайшим путем. Для такого человека не существует опасностей, нет неожиданностей. Всякий ход неприятеля у него уже заранее предусмотрен и обдуман. Для него нет трудных положений, перед которыми бы он остановился. Само собою разумеется, что в описанной борьбе пять внешних чувств человека были изощрены до последней степени тонкости. Что касается остальных чувств, то известно, что у людей высокого ума наблюдаются и высокие чувства. Но из них на первом плане должна была стоять беззаветная любовь к ближним. Под ближними понимались, разумеется, члены той группы или кружка, к которым человек принадлежал по рождению. Та группа, в которой каждый из членов не был бы готов во всякую данную минуту умереть за своих, никогда бы не могла выйти победительницей.
Таковыми представляются мне последние пары людей, уцелевшие в жестокой борьбе на жизнь и смерть с себе подобными.
Если борьба у людей неолитического века велась в форме войны, т.е. если люди соединялись в отряды, то для более успешного действия им необходима была стройность совместных действий, а это не мыслимо без хорошо организованной системы сигнализации. Кроме того, сигналы нужны были такие, которые одинаково хорошо понятны, как днем так и ночью, т.е. слуховые, а не зрительные. А такой системой сигнализации могла быть только членораздельная речь. Если начало ее не было положено еще ранее при борьбе человека с четвероногими хищниками, где люди также, вероятно, действовали отрядами, то теперь без нее никакая борьба была немыслима. Те из борющихся, которые первые воспользовались выгодами членораздельной речи, конечно, имели за собою преимущество, а позже побеждал тот, кто больше ее совершенствовал.
Об оружии уже и говорить нечего: его совершенствование и лучшая отделка приносили несомненные шансы победы, тому, кто стоял в этом отношении впереди всех. Отсюда - полированное и легкое оружие неолитического века.
Таким образом европейцы неолитического века, принужденные к тому голодом, могли добывать себе человеческое мясо вроде того, как пишут об африканском народе монбутту: "Они смотрят на своих несчастных соседей положительно как на дичь, нападают на них, убивают или берут в плен, единственно с целью добыть себе мяса. Человеческую дичь, убитую в схватке, немедленно разрезывают на куски и делят их между охотниками, потом режут длинными ломтями, тут же на месте коптят и берут про запас, как провизию. Пленных уводят с собою, приберегая их для будущих пиршеств".
О следах каннибализма в каменном веке я мог найти данные только у Шарля Дебьера, который говорит, что женские и детские кости со следами людоедства были найдены в раскопках: в Шово (Спрингом), в Лурде (Гаррингом), в Гурдаке (Пьеттом), в Вильневе, в С. Жорже (Ружу), в Варенне, С. Мор (Бельграном), в Монтескье-Авантэс, в Брюникеле, в Э и на острове Тальмария (в Италии).
По этому поводу нас могли бы совершенно основательно спросить: "Если во время гитауса борьба среди человечества настолько тяжела, что пережить ее могли только гениальные люди, великаны и атлеты в физическом отношении, ловкие как кошки и кровожадные как тигры, то как мог уцелеть род человеческий, если его женщины и дети были такими же слабыми и беззащитными, какими мы знаем их в настоящую минуту, с продолжительным периодом беременности у первых и с чрезвычайно долгим совершенно беззащитным периодом глупости и слабости у последних? Ведь истребить их до последнего экземпляра нет ничего легче?"
Как ни труден этот вопрос, но у нас есть факты, разрешающие его сравнительно просто. Подробным изложением их мы и займемся ниже, а теперь заметим только следующее:
Во-первых, гениальность нужна была человеку неолитической эпохи не только для того, чтобы победить своих врагов, но едва ли не в большей степени для того, чтобы спасти от гибели своих женщин и детей.
А во-вторых, быть может человеческий род не спасла бы никакая гениальность, если бы у него были женщины и дети такие же, как теперь, если бы наравне с мужчиной они не подвергались такому же строгому естественному отбору.
В результате этого отбора женщины должны были отличаться от мужчин только в незначительной степени.
Габриэль де Мортилье утверждает, что существование каннибализма для неолитического века не доказано, но помимо вышеприведенных данных, взятых у Шарля Дебьера, доказательством может служить широкое распространение среди человечества людоедства и человеческих жертв до настоящего времени.
"Ни один народ, - говорит Гельвальд, - ни одна часть света не могут быть признаны невиновными в отношении антропофагии. Всюду можно найти следы каннибализма либо непосредственно, либо в мифах, легендах и т.п. И без преувеличения можно сказать, что не существует теперь ни одной человеческой расы, у которой в прошлом не было бы случаев каннибализма".
Но даже и в том случае, если бы было действительно доказано отсутствие каннибализма в неолитическом веке, это обстоятельство не могло бы свидетельствовать против существования между тогдашним человечеством опустошительных войн. Если причиной их не было людоедство, то они могли вестись просто из-за пищи. Но если эта раса выработалась последним ледниковым периодом и перенесла жестокую борьбу с лютейшими четвероногими хищниками, то кто мог ее истребить? Где нашелся бы для нее достойный соперник?
Среди описанной нами беспощадной борьбы за существование, человек должен был пережить массу страданий, но зато в эту эпоху его естественный отбор шел быстрее, чем когда либо, и настолько изменил его, что де Мортилье, сравнивая человека неолитического с палеолитическим, не признал первого потомком последнего; неолитическую культуру он приписал представителю какой-то чуждой расы пришельцев.
Человека неолитической эпохи археологи изображают с шлифованными и отточенными каменными орудиями, с довольно развитой керамикой, со следами ткачества, земледелия и скотоводства, с жизнью в свайных постройках. Человек этого времени уже приручил к себе собаку, быка, овцу, козу и свинью. Из молока животных приготовлялся сыр. Из хлебных растений возделывались: пшеница, ячмень, лен, просо, горох, чечевица и пр. Сверх того, человек разводил фруктовые деревья: яблони, груши, лесной орех, водяной орех и даже виноград.
В физическом отношении неолитический человек также далеко позади себя оставил своего древнего предка начала дилювиальной эпохи. К сожалению, археологические находки еще не так полны, чтобы можно было шаг за шагом проследить все перемены, происшедшие с организмом человека за этот огромный промежуток времени. Но сравнение человека начала дилювиальной эпохи с неолитическим все же может дать нам некоторое понятие о том, какого рода перемены с ним произошли.
Мы уже познакомились выше с европейским питекантропом, Pithecantrpus Neauderthalensis, родоначальником всех европейских рас, с его покатым, сплющенным и уходящим назад лбом, с выдающимся прогнатизмом черепа и с нижней частью лица, напоминающей морду животного.
Если остатки других дилювиальных рас менее его изучены, то все же достоверно известно: 1) что низшие формы этого периода предшествовали высшим, а не наоборот, следовательно, человечество за это время не регрессировало и не оставалось неизменным, а несомненно прогрессировало, а 2) что между высшими и низшими формами существовали промежуточные, переходные между теми и другими. В доказательство этих положений сошлюсь на слова известных ученых антропологов.
Так Карл Фохт, сравнивая между собою два самые древние черепа палеолитического века - неандертальский и энгисский - и признавая между ними несомненное и довольно значительное сходство, в то же время находит, что неандертальский череп в наше время "мог бы быть черепом идиота", а энгисский "мог бы принадлежать даже натуралисту", так как он имеет более высокий свод. Кроме того, тот же ученый находит, что бернский череп можно бы выдать за близнеца неандертальского, но он составляет ровно середину между черепами неандертальским и энгисским.
К более высоким переходным формам относят между прочим расу Chancelade, о которой Тэстю написана целая монография и которую Лябуш называет Homo priscus. Эту расу антропологи считают продуктом развития Pith. Neanderthalensis, так как у нее тот же крепкий скелет, тот же небольшой рост (1,6 м), происходящий от коротких ног, та же объемистая голова, а кроме того полная аналогия с питекантропом в устройстве зубов, костей и других деталей организма, сравнительно с этим последним, более объемистым и вообще более человеческим, а соответственно с ним изменилась и верхняя челюсть. Но с другой стороны, Homo priscus находится в ближайшем родстве с высшей из дилювиальных длинноголовых рас, Кроманьонской, которую Лябуш называет Homo spilaeus. Эта последняя раса имеет уже высокий рост (1,8 м), длинные ноги, более длинную голову с наклонностью выступания спереди и сзади и с менее массивным скелетом.
Относительно неолитических черепов Вирхов выразился следующим образом: "Интерес к доисторической Европе увеличился с тех пор, как убедились в ошибочности мнений, будто первобытной культуре должны соответствовать люди с низшей физической организацией. На самом деле, однако, в физическом строении этих древних жителей озер (свайных построек) нет ничего такого, что указывало бы на низкую организацию; напротив, мы должны признать, что они были плоть от плоти нашей и кровь от нашей крови. Прекрасные овернские черепа могут с честью фигурировать среди черепов культурных народов, по своей вместимости, форме и деталям организации они могут быть поставлены наряду с лучшими черепами арийской расы".
В том же духе говорит и Колльман: "Пещерные находки заставили думать, что первобытные европейцы принадлежали к совершенной дикой коренной расе, за которой последовали более совершенные, более благородные волны, уничтожавшие предыдущих. Такое предположение, естественно, но оно ложно. Не все то верно, что кажется простым. Первые поселенцы (так называет автор людей неолитического века) стояли, правда, на более никой ступени культуры, но они не были низко стоящей расой. Здесь смешиваются две совершенно различные веши. Это простительная ошибка, в которую легко было впасть в первом периоде развития антропологии, но теперь пора уже отрешиться от нее".
Со своей стороны и Ранке о скелетах Карманьонской расы замечает, что они говорят нам о рослой, сильной, почти атлетической расе. Черепа весьма характерны, они велики, во всех отношениях прекрасно развиты и по размерам своим, выпуклости и емкости превосходят даже средние размеры современных французов. Вместо обезьяноподобного создания, первобытный обитатель Европы оказывается совершенно иным: многочисленные представители Карманьонской расы принадлежат к высокоразвитому "замечательно красивому" типу. Вместо мозга, стоящего на низкой полуживотной ступени, как этого требовала, по-видимому, теория постепенного развития человечества, Брока нашел при сравнении развития мозга или емкости черепа нынешних обитателей Франции и представителей прежних эпох, следующий ряд цифр. (Из этих цифр мы возьмем только две, как наиболее характерные):
Доисторический череп из стоянки Солютрэ - 1615 куб. см.
Череп современных парижан - 1558 куб. см.
Отсюда видно, что древние доисторические обитатели Франции "по размерам мозга превосходили нынешних французов". Во всяком случае, заключает Ранке, "мозг древних не уступал нашему".
Емкость черепа швейцарцев свайного периода - 1558 куб. см.
То же швейцарцев современных - 1377куб. см.
Наконец, Ляпуж дает следующую любопытную таблицу емкости черепов:
Pitecantropus erektus - 1000 куб. см.
Pithecantropus Neanderthalensis - 1200 куб. см.
Средний современный европеец - 1565 куб. см.
Homo priscus - 1710 куб. см.
Последняя из приведенных цифр сама по себе очень велика, но есть еще крайний больший предел емкости черепа, до которого доходил дилювиальный человек, так как у расы Trechere емкость достигала даже до 1925 куб. см.
"Вирхов, - говорит Ранке, - справедливо указал, что напрасно мы так высокомерно взираем на древнейших предков наших. В подтверждение этого, Вирхов приводит наблюдение, что у обитателей швейцарских свайных построек доисторического периода средняя величина головного мозга оказывается не только не меньше, но даже больше, чем у нынешних обитателей тех же местностей".
Элизе Реклю выражается в таком же духе: "Является вопрос, не достигла ли раса Кроманьон в некоторых отношениях кульминационного пункта культурного развития, по крайней мере, по отношению к искусству, все позднейшие поколения неолитического века представляют собою период полного регресса. Ничто, во всяком случае, не доказывает, чтобы в развитии человечества наблюдается постоянный прогресс в смысле увеличения головного мозга и формы черепа. Очень вероятно даже, что замечалось как раз обратное. Вопреки общераспространенному мнению, объем черепа с палеолитического времени не увеличился совершенно. Большинство ископаемых черепов по своей емкости превосходит средние современные черепа".
Итак, антропологические данные емкости человеческих черепов приводят нас к заключению, что вместе с переходом питекантропа из состояния животного в человеческое череп его увеличился к неолитическому веку с 1000 или 1200 до 1700-1900 куб. см, а затем к нашему времени снова уменьшился в среднем до 1500 куб. см. Следовательно, мы, европейцы, по емкости черепа в среднем понизились сравнительно с человеком ново-каменного века и занимаем как раз средину между ним и питекантропом. Значит, с неолитического века мы шли не вперед, а назад. Может ли это быть в виду существования закона прогресса, ввиду наших несомненных успехов в науке?
Очевидно, может, если нас к тому приводят факты. Но верны ли самые факты? И действительно ли умственные силы человека пропорциональны емкости его черепа?
За правильность приводимых нами антропологических измерений ручаются такие научные авторитеты как Вирхов, Колльман, Брока, Ранке и др. Факт понижения емкости черепа у современных европейцев сравнительно с таковою же у ископаемых троглодитов вовсе не новость для науки. О нем упоминает еще Дарвин в своих сочинениях как о "непонятном" явлении. Брока разъяснил его тем, что "средняя величина емкости черепа у цивилизованных народов должна несколько уменьшиться, вследствие сохранения значительного числа личностей слабых умом и телом, которые у дикарей гибнут". Хотя объяснение это до крайности слабо, но им удовольствовались все ученые, не исключая и Дарвина. Если Брока приравнивает людей неолитического века к дикарям, то почему же у современных дикарей средний показатель емкости черепа оказывается меньше, чем у европейцев - 1511 куб. см, у американских индейцев - 1426 и у австралийцев - 1341.
Что касается пропорциональности между емкостью черепа и умственной силой, то Дарвин говорит об этом следующее: "Убеждение, что у человека существует связь между объемом мозга и степенью умственных способностей, основывается на сравнении черепов диких и цивилизованных рас, древних и новейших народов, равно как на аналогиях всего ряда позвоночных.
2. СЛЕДЫ ГЕНИАЛЬНОСТИ ПЕРВОБЫТНОГО ЧЕЛОВЕКА
Так как в конце предыдущей главы мы затронули вопрос о гениальности первобытного человека, то прежде, чем перейти к его дальнейшей истории, необходимо подкрепить некоторыми доказательствами эту, с современной точки зрения безумную, дерзкую мысль.
Мнение о том, что первобытный человек был "цивилизован", и что современные дикари упали до своего теперешнего состояния, вовсе не новость. По словам Дарвина, оно было высказано герцогом Аргайлем в 1869 году, а еще ранее архиепископом Уетли.
Известно также, что Священное Писание и предания всех стран и народов смотрят на настоящее и будущее человечества довольно мрачно и все хорошее видят позади. Тогда был рай земной, блаженное состояние людей и бессмертие, а теперь господство дьявола, грех и смерть. На этом положении построены почти все религиозные системы. Наши предки еще не так давно были того же мнения, а простолюдины остаются при нем до сих пор.
Только последние поколения цивилизованных европейцев расстались со старинным миросозерцанием и заменили его новым, по которому в глубокой древности не было ничего, кроме дикости, глупости и невежества. А потому все, что было открыто и изобретено в доисторические времена, объясняется случаем, вроде открытия финикиянами стекла. Мы создали новую теорию "постепенного развития", по которой человек произошел от животного, близкого к обезьяне и с тех пор непрерывно совершенствуется. Если иногда он слегка и регрессирует, то только в виде отдыха от прогрессивной работы, чтобы потом снова идти вперед.
Наше поступательное движение управляется во-первых законом прогресса, а во-вторых свободной волей человека. Захочет человек, он прогрессирует, не захочет - стоит на месте или идет назад.
Это, конечно, только гипотеза, требующая доказательств, за каковую она прежде и принималась. Но всякая гипотеза, просуществовавшая долгое время без крупных опровержений, обращается в аксиому Так случилось и теперь. Есть огромная масса фактов, непонятных с точки зрения нашей теории. О них говорят или с грустью: "вряд ли когда-нибудь это будет нам известно", или с самоуверенностью: "будущая наука это объяснит". Есть факты даже прямо противоречащие ей, но о них просто умалчивают.
Гипотеза, о которой мы говорим, успела уже к настоящему времени окостенеть и обратиться для цивилизованного европейца в то, что мы называем верованьем. На ней основаны все наши надежды и упования в будущем, все наши симпатии и антипатии в настоящем. Разумеется, нам не легко с ней расстаться.
Несомненно, что гипотеза эта основана на всем известном факте прогрессирования в умственном отношении Западной Европы, случившемся на глазах истории, но мы забываем, что причина этого факта нам совершенно неизвестна. Задумавшись над загадочным падением Испании, Дарвин говорит: "Пробуждение европейских наций от темных веков варварства представляет еще более трудную задачу".
Мы не можем сказать с достоверностью, постоянное ли явление наш прогресс или только временное. Из истории нам известно, что временный прогресс явление вовсе не редкое, а напротив, очень обыкновенное. Много древних народов прогрессировало, так же, как и мы, но, дойдя до известного пункта, вдруг от непонятной причины, начинало падать и вымирать. Чем же мы счастливее их? Что гарантирует нас от падения и вымирания? Это никому неизвестно.
Правда, у нас есть крепкая надежда на популяризацию просвещения и на полную демократизацию европейского общества. Но увы, средства эти уже были испытаны на практике Китаем и нисколько не помешали ему пасть. Они не мешают также падать и передовой Франции.
Мы верим в прогресс, как основной закон мироздания и не ошибаемся. Закон этот действительно существует. Его реальность слишком очевидна. Но прогресс - это одно, а пути, по которому он идет, - совсем другое.
Человечество несомненно должно прогрессировать, но как? Это вопрос. По одному взгляду (поэтическому) каждый народ и каждый человек в отдельности совершенствуется, а по другому (реальному) погибают миллиарды людей и тысячи народов, чтобы дать место одной паре счастливых избранников. В том и другом случае прогресс, но какая огромная разница в его путях. Для каждого из нас был бы приятнее первый путь и мы стараемся себя уверить, что другого пути и нет. Но безжалостная действительность говорит, что природе известен только второй.
А в таком случае каждый из нас и народы, к которым мы принадлежим, могут не попасть в число избранников. Скажите, по какому закону мы тогда погибнем? Разве не по закону прогресса? А по какому закону погибли египтяне, древние греки, римляне и другие народы древности? По тому же самому закону.
Для нас приятнее думать, что позади нас были только дикость и невежество, а мы стоим на вершине прогресса (так же думали в свое время и древние). А потому мы затыкаем уши перед фактами, которые не говорят, а просто кричат, что это неправда, что наши отдаленные доисторические предки были не дикари, что они так высоко стояли в умственном отношении, что даже многие тысячелетия не в силах были изгладить оставленных ими следов.
Таких следов очень много, и можно бы написать о них целые тома. Но наше дело в настоящее время не исследовать их, только указать на факт их существования.
Прежде всего мы должны обратить внимание на самое дорогое наследие доисторического прошлого, на основы нашего теперешнего благосостояния: скотоводство и земледелие, без которых вся наша цивилизация была бы ничто. Мы должны помнить, что установка и разработка в мельчайших деталях этих двух важнейших источников нашего существования принадлежит не нам, а отдаленному доисторическому прошлому.
Мы считаем делом чрезвычайно простым и легким приручение животных и думаем, что оно доступно каждому дикарю. Известно, что у дикаря есть прирученные животные и этого с нас достаточно. Но если мы присмотримся к домашним животным поближе, если сравним их с дикими, то перед нами тотчас же является множество неразрешимых загадок, перед которыми становятся в тупик наши лучшие, ученейшие зоологи. "Происхождение большей части наших домашних животных, - говорит Дарвин, - вероятно, навсегда останется неясным". "Невозможно, - говорит он, - прийти к какому бы то ни было заключению относительно их происхождения от одного или нескольких видов. В самые древние времена, на египетских памятниках или в свайных постройках Швейцарии мы встречаем очень разнообразные породы, причем некоторые из них очень походят на современные или даже тождественны с ними. Но эти соображения только отдаляют начало цивилизации и показывают, что животные были приручены гораздо ранее, чем до сих пор предполагалось". Говоря о древних людях, выработавших наши породы домашних животных, Дарвин называет их то "цивилизованными", то "варварами", но отнюдь не дикарями, потому, что им было в совершенстве известно очень трудное дело искусственного отбора животных, которого у дикарей нигде не существует. "Совершенно неверно было бы предполагать, - говорит он, - что применение начала отбора составляет новейшее открытие. Когда мы сравним возовую лошадь со скаковой, дромадера с верблюдом, различные породы овец, приспособленных к луговым или горным пастбищам, с шерстью, пригодной в одном случае для одного, в другом для другого назначения, когда мы сравним различные породы собак, полезные для человека в разнообразных направлениях, когда мы сравним боевого петуха, столь упорного в битве, с другими совершенно миролюбивыми породами, с "вечно несущимися" курами, которые отказываются быть наседками, и с маленькими изящными бантамками, мы не можем допустить, чтобы все эти породы возникли внезапно такими совершенными и полезными, какими мы видим их теперь. Человек сам создал полезные для него породы".
В частности, о собаках Дарвин говорит: "Мы никак не можем одним только скрещиваньем объяснить происхождение таких крайних форм, как чистокровные борзые, кровяные собаки, бульдоги, мальбруги, крысодавы и мопсы, разве предположив, что столь же резкие формы существовали когда-нибудь в диком состоянии. Однако, едва ли кто-нибудь имел смелость предположить, чтобы подобные неестественные формы существовали или могли существовать в диком состоянии. Если их сравнивать со всеми известными представителями семейства собачьих, то они тотчас же обнаруживают свое отличие и ненормальное происхождение. Нет решительно ни одного примера, чтобы собаки вроде кровяных испанок и настоящих борзых, были когда нибудь воспитываемы дикарями: они составляют продукт продолжительной цивилизации. Что касается прямых причин и степеней, с помощью которых собаки мало-помалу так сильно отклонились друг от друга, то об этом, как и о многом другом, мы не знаем решительно ничего".
А что искусственный отбор вовсе не такая простая вещь, как это может показаться с первого взгляда, и что он положительно недоступен современному дикарю, свидетельствуют следующие слова Дарвина: "Если бы отбор заключался только в отделении резко выраженной разновидности и разведении ее, то начало это едва ли бы заслуживало внимания, но различия между животными, которые приходится накоплять скотоводу, положительно незаметны для непривычного глаза". "По крайней мере я, - сознается Дарвин, - тщетно пытался их уловить". "Один из тысячи не обладает верностью глаза и суждения, необходимыми для того, чтобы сделаться выдающимся заводчиком. Если он одарен этими качествами и годами изучал свой предмет, то, посвятив всю свою жизнь с ничем непреодолимой настойчивостью этому делу, он может достигнуть значительных улучшений; если же ему недостает хоть одного из этих качеств, он наверное потерпит неудачу. Немногие поверят, какие природные качества и сколько лет практики необходимо для того, чтобы научиться искусству разводить голубей". А если все это так трудно даже и теперь, когда существует огромная литература по сельскому хозяйству, то можно себе представить, как это было трудно для дилювиального человека, который не имел перед собой никаких руководств, никакого опыта и до всего должен был доходить сам.
Кроме того, искусственный отбор требует еще особых условий, недостижимых для человека бедного, каким всегда бывает дикарь. "Так как изменения, явно полезные или приятные для человека, - говорит Дарвин, - могут возникать только случайно, то понятно, что вероятность их появления будет возрастать с числом содержимых особей. Отсюда численность (животных) в высшей степени влияет на успех". На этом основании Маршаль высказал мнение об овцах в некоторых частях Йоркшира: "они никогда не будут совершенствоваться, потому что принадлежат бедным людям и содержатся маленькими партиями".
Следовательно, чтобы усовершенствовать скот, надо держать его огромными стадами, что доступно только богатому человеку. Но если нужно было усовершенствовать собак, неужели и их необходимо было держать огромными стадами? Ясно, что это делалось иначе. Очевидно, что наш делювиальный предок, благодаря своей гениальности и большей наблюдательности, сумел обойти и это важное препятствие каким-то неизвестным нам образом.
То, что мы сказали о домашних животных, приходится повторить и о растениях. Обитатели швейцарских свайных построек неолитического века уже возделывали не менее 10 злаков, а именно: 5 пород пшеницы, из которых по крайней мере 4 признаются за отдельные виды, 3 породы ячменя, одну проса и одну просяницы. Кроме того, возделывались: горох, мак, лен и даже яблоки.
Так же, как наши зоологи становятся в тупик, изучая прирученных животных,ботаники отказываются в свою очередь понимать многие вопросы, встречающиеся при изучении домашних растений.
"Вообще, - говорит Дарвин, - вопрос о происхождении и видовых признаков различных хлебных злаков в высшей степени затруднителен. Замечательно, что ботаники ни по одному из хлебных злаков еще не пришли к единодушному заключению относительно его первоначальной формы и родича. Известно только, что ни одно из наших хлебных растений не растет дико и прежде не росло в теперешнем виде". Из этого Дарвин заключает, что "многие из таких растений подвергались коренным изменениям и уклонениям посредством культуры".
Но так как культура растений не менее трудна, чем искусственный отбор животных, то и для растений Дарвин не может допустить, чтобы их культивировали простые дикари. "Если потребовались, - рассуждает он, - столетия или тысячелетия для того, чтобы довести наши растения до той степени полезности, которой они теперь отличаются, то нам становится понятным, почему ни Австралия, ни мыс Доброй Надежды, ни какая другая страна, обитаемая совершенно нецивилизованными племенами, не дали нам ни одного растения, которое стоило бы культивировать".
Истинный последователь теории "постепенного развития" даже в этом случае не затруднился бы объяснить. Он сейчас же придумал бы "коллективный бессознательный отбор". Один бессознательно сделал одну маленькую частицу, другой - другую и т.д., а вместе получилось трудное серьезное дело. Но он забывает, что никакой коллективный труд невозможен, если его не одушевляет одна общая идея. Если ее нет, то отдельные люди всегда идут в разброд, как лебедь, рак и щука в басне: один портит то, что делает другой.
Другим важным доказательством, что человек неолитического века был не дикарь, служат его постройки, так называемые менгиры, которые за их гигантские размеры народ по справедливости назвал "постройками исполинов". "Мегалитические постройки неолитического периода, - говорит Ранке, - суть бесспорно самые величественные свидетели этой первобытной эпохи европейской культуры. Чтобы воздвигнуть их, требовалась совместная планомерная работа большого числа людей... Пещерный обитатель нового каменного века обладал уже сравнительно высоким развитием культуры".
Каменные сооружения неолитического века встречаются во многих местностях земного шара, но особенно много их во Франции, где они, кроме того, отличаются своими гигантскими размерами и красотой.
Материалом для них служили каменные глыбы колоссальной величины. Так, веретенообразный менгир в Морбигане имеет 19 метров вышины и 5 метров ширины, менгир в Шан-Далене около 13 метров, вышины и т.п.
Между такими памятниками различаются: 1) Менгиры - вертикальные, отдельно стоящие камни, 2) Кромлехи - квадратные и круглые фигуры, составленные из менгиров, 3) Каменные аллеи или улицы, тоже составленные из менгиров и, наконец, 4) Дольмены - искусственные гроты или пещеры, сложенные из огромных каменных плит в виде столов.
Во Франции отдельных менгиров насчитывается до 1683, а каменных улиц до 56. Из них наиболее известная в Карнаке тянется на пространстве 3-х километров и составлена из прямоугольников. Первый состоит из 11 рядов менгиров, второй - из 10 и третий из 13-ти. Около 10000 каменных глыб пошло на укладку этой улицы. Дольменов насчитывают во Франции до 34. Для постройки самого большого пошло 35 каменных глыб на стены и 13 на покрышку. Для некоторых дольменов камни привозились за 35 километров. Возможно ли сомневаться хоть на одно мгновение, что такие грандиозные сооружения не могли быть делом рук жалких дикарей?
Кроме того, чтобы построить эти сооружения нужно было уметь пользоваться такими машинами как катки, вороты, рычаги и т.п., и надобно было искусство в каменоломных и каменотесных работах, так как многие камни носят следы обработки, или имеют отверстия для их скрепления.
В Полинезии, на островах Тихого океана, встречается также множество всякого рода древних памятников, которые не могли быть построены тамошними жалкими дикарями. На островах Луизиадских, например, встречаются циклопические мощения дороги и древние укрепления. На о. Понапе развалины имеют форму четырехугольных каменных островов числом до 80, обнесенных базальтовыми столбами и разделенных между собою каналами. На островах Тонга мы встречаем каменные исполинские монументы, называемые "фай-тока". Они составлены из камней, уложенных в несколько ярусов. Размеры таких четурехугольников доходят до 180 ф. в длину и до 120 в ширину при 20 ф. высоты. Камни, из которых они построены имеют до 20 ф. в длину и до 8 в ширину.
Далее, к числу сооружений, принадлежащих нашим доисторическим предкам нужно отнести висячие мосты в Америке и Тибете для перехода через пропасти с одного обрыва на другой. "Эти сооружения, - по словам Реклю, - должно считать, несомненно, унаследованными от народностей, которые обладали более высокой культурой, чем современное население этих стран".
Из числа прочих материальных изобретений наших доисторических предков надо указать: 1) ткацкий станок, остатки которого найдены в свайных постройках Швейцарии, 2) добывание огня трением и 3) открытие почти всех главнейших металлов, которыми мы пользуемся в технике в настоящее время.
Их добывание из руд, т.е. земель, не имеющих по виду ничего общего с металлами, требовало от изобретателей кроме многочисленных опытов еще способность к обобщению. Можно, пожалуй, допустить, что добывание одного из легкоплавких металлов, вроде олова, было открыто случайно нагреванием оловянной руды с углем, но допустить, чтобы так же случайно было открыто и железо, нет никакой возможности, так как для его добывания требуется высокая температура и особые приспособления. Конечно, пример с оловом мог навести на мысль, что и все другие земли, нагретые с углем, должны дать какие-нибудь металлы, но подобные обобщения не под силу дикарям, у которых эта способность совершенно отсутствует.
В духовной области человек неолитического периода также оставил после себя памятник не менее величественный, чем менгиры, а именно так называемые произведения народного творчества, из которых лучшие принадлежат к числу международной памяти, вошли в Илиаду, в Одиссею и в народный эпос многих стран. Их темами пользовался Шекспир для своих драм и многие лучшие европейские поэты и писатели для лучших своих произведений. Эти продукты доисторического творчества даже в той искаженной форме, в которой их передал народ, слишком гениальны, чтобы их можно было приписать первобытным дикарям, а потому этнографы для объяснения их источника придумали особый вид творчества, которого примеров никто никогда не наблюдал, творчества "безыскусственного, бессознательного и коллективного". Предполагается, что какой-нибудь дикарь или варвар, занятый исключительно материальными проблемами и не имеющий ничего общего с поэзией, сочиняет, допустим, какое-нибудь четверостишие. Это произведение заимствуют другие такие же дикари и передают из уст в уста. Каждый от себя что-нибудь прибавит, что-нибудь исправит и передает дальше, а в конце концов вместо грубого искажения первоначальной мысли, как это обыкновенно наблюдается, выходит гениальная поэма, полная великих мыслей и великих чувств, которые вовсе несвойственны дикарю. Может ли быть что-нибудь искусственнее такого объяснения?
Из тех обрывков древних произведений, которые носят теперь наивно сказочную форму, можно догадаться, что у первобытного человека было очень широкое миросозерцание и что многие вопросы, за которые Европа принялась только в конце XVIII или в начале XIX века, уже занимали первобытного человека и что он даже решал их довольно близко к нашему. Сюда, например, относятся легенды о ледниковом периоде.
Одну из легенд, относящихся к этому времени, по словам французского антрополога Хами, опубликовал в 1771 г. Анкетиль-Дюперрон. Это зендский текст, называемый Вендидат-Садэ. Так же, как по греческой мифологии и по Моисеевым преданиям, человек по этой легенде живет сначала в "месте наслаждения и изобилия", Eeriene Veedjo, "более прекрасном, чем весь мир", данном Ормуздом. Ариман, "источник зла", действует в свою очередь и в реку, которая орошает земной рай, впускает созданного им большого змия, "мать зимы". Зима распространяет холод в воде, в земле и на деревьях". Тогда Ормузд создал Soghdo, "изобильное стадами, второе жилище первого человека".
В другом конце арийского мира нашли подобную легенду. Мифические песни скандинавов указывают горное поселение, через которое проходит, как выше, ледниковый период. Картину его поэт изображает следующим образом: "Мир мрака на севере, там вытекает 12 рек, которые катят жестокую отраву. Пар, который выделяет отрава, сгущается в изморозь и воды замерзают. Мир огня на юге, там брызжут искры, которые встречают лед и растопляют его".
С первого раза кажется странным и даже невероятным, чтобы неолитический человек мог знать, что ледниковый период был явлением временным, которому предшествовал другой более теплый период. Если, как полагают, ледниковый период продолжался 160 тысяч лет и в начале его человек был животным, не обладавшим еще членораздельной речью, то какие же предания могли сохранится от начала этого периода?
Но это странно только с точки зрения теории постепенного развития, которая убеждена, что человек неолитического века был жалким дикарем.
Если думать, что это было существо гениальное, мыслящее и наблюдающее природу, то ему не трудно было по остаткам ледникового периода, в его времена еще более свежим и многочисленным, воссоздать в своем уме прошедшее довольно близко к действительности, как делаем это и мы в настоящее время. Ведь не удивляемся же мы, что автор Пятикнижия Моисеева или те люди, от которых до него дошли предания, передали нам порядок сотворения мира очень близко к тому, к которому в наше время пришли геологи изучением земной коры. А между тем, откуда же эти люди могли знать о порядке происхождения животного и растительного мира, как не из непосредственного наблюдения природы?
Сюда же относится очень интересное сведение, что теория Ламарка происхождения видов, или, по крайней мере, ее главная идея, также была известна неолитическому человеку, судя по широкому распространению верования о происхождении человека от обезьяны.
По этой легенде, человек произошел от пары обезьян, у которых от перемены пищи (так же, как учил Ламарк) изменились внутренности, органы и кожа; волосы на теле выпали, руки укоротились, хвосты исчезли и обезьяны получили дар слова.
Даже о нашем, сравнительно очень недавнем, открытии о существовании мира бактерий, первобытный человек, если и не имел такого точного понятия, как мы, то догадывался в общих чертах. Так, по верованию огромной массы современных народов, "нечистая сила", подобно бактериям, распространена повсюду. По верованию месхов она попадает в организм человека через рот, а по верованию закавказских татар, вся вселенная наполнена "злыми духами". Они находятся в каждом углу дома, в каждой щели, в колодцах, в реках, в озерах, в лесу, в дуплах деревьев и внутри животных. Нечистая сила всегда окружает людей и даже норовит лезть им в уши, в рот, в нос. Злые духи посылают людям разные болезни и несчастия. По верованию камчадалов, они живут в воздухе, входят в рот, поселяются там и производят болезни. Если бы современная теория бактерий попала в народ, а интеллигенция почему-либо исчезла, то наше простонародье не могло бы иначе передать эту теорию. Доказательством того, что бактерии не только были известны нашим доисторическим предкам, но что знакомство с ними применялось даже к лечению болезней, видно из того, что "знахари некоторых некультурных народов знакомы с ослаблением действия заразного яда посредством прививок. Бушмены лечатся таким образом от укушения змей и скорпионов".
Что касается европейской медицины, то многие из средств, ею практикуемых, берут свое начало в глубокой доисторической древности. Так, у нашего русского простонародья известны сухие банки, а негры знают кроме того и кровососные. Клистирная трубка известна у американских индейцев племени дакота и у негров Западной Африки. Знахари некоторых диких народов удачно производят некоторые серьезные операции, как овариотомию (австралийцы), лапаротомию и кесарево сечение (угандийские негры). Трепанация черепа, известная в Европе еще в четвертичную эпоху, употребляется до сих пор у негров, персов и новогебридцев для излечения нервных болезней и падучей. Далее, горячая баня, которая теперь начинает сильно распространятся в Европе как лекарственное средство, существует не только у великороссийского простонародья, но на Кавказе, в Азии, в Америке и в Полинезии. Кумыс и кефир, известные с незапамятных времен у среднеазиатских и кавказских народов, приняты у нас теперь как хорошие лечебные средства. Я уже не говорю об огромном количестве средств, принятых нашей фармакологией, которые взяты от народа, а этим последним сохраняются из глубочайшей доисторической древности.
Наконец, если ко всему сказанному прибавить многочисленные астрономические сведения, на которых построен календарь и метеорологические приметы, которые сходятся с данными, добытыми европейской наукой, то видно, что мысль древнего человека проникала весьма глубоко во все области человеческого знания. Приписывать же все это дикарю с его полной неспособностью не только наблюдать или обобщать, но даже просто о чем нибудь думать, это значит совершенно не знать дикаря или игнорировать те сведения о его умственных способностях, которые собраны этнографической литературой.
Но яснее всего о гениальности древнего человека, об его решительности, бесстрашии и необыкновенной силе воли свидетельствует расселение человечества в доисторические времена почти по всем отдаленнейшим океаническим островам. Объяснение этого факта случайными заносами несчастных дикарей в их челноках-душегубках не может допустить никакая логика.
Спрашивается, каким образом первобытный человек мог переплыть океаны, чтобы населить все материки, архипелаги и острова?
Вопрос этот тесно связан с вопросом о том, каков был сам первобытный человек во время его расселения? Если он был таким, как представляет его себе теория постепенного развития, т.е. подобным современным дикарям или даже еще ниже, то тогда действительно очень трудно представить себе, каким образом это жалкое, глупое, трусливое существо, которому малейшая отвлеченная мысль причиняет нестерпимую головную боль, могло решиться на такую опасную, полную неизвестности поездку, над которой даже и недюжинный человек, не располагающий хорошим кораблем, призадумается? Достаточно припомнить рассказы о том, как собирался переплыть Атлантический океан Христофор Колумб, чтобы понять полную невозможность подобных подвигов для первобытного дикаря.
Остается предположить, что все люди, попавшие на острова, занесены были туда случайно ветром или течением на каких нибудь досках или бревнах. Но тоща становится непонятным, почему не расселились таким же образом и все животные? Почему, например, как было сообщено выше, в Австралию не попало ни одно из высших млекопитающих, а в Америку человекообразные обезьяны. Почему даже такое ничтожное водное пространство, как пролив, разделяющий Мадагаскар от Африки, оказался совершенно недоступным для многих видов? Разве они не могли так же, как и люди, случайно заноситься туда на досках и бревнах?
Другое дело, если переселившийся на океанические острова был человек умный, хотя не имеющий еще в своем распоряжении открытий и усовершенствований современной техники и притом храбрый, бесстрашный и решительный, для которого не существовало никаких препятствий, если он что-нибудь задумал.
Судя по тому, что не только в Австралии и на островах Тихого океана, но даже и в Америке, отделенной от Старого Света узким Беринговым проливом, европейцы не нашли ни лошади, ни крупного рогатого скота, можно думать, что суда, на которых первобытный человек переплывал океаны, не были большими кораблями. Но с другой стороны, это не были и маленькие челноки-душегубки, потому что повсюду на островах Тихого океана была домашняя свинья, а на австралийском материке - собака, которые не могли туда попасть иначе, как при помощи человека. Можно думать поэтому, что в плаванье пускались на байдарках, подобных тем, которые существуют у туземцев Полинезии.
3. ПОЯВЛЕНИЕ В ЕВРОПЕ КОРОТКОГОЛОВОЙ РАСЫ
Что же происходило в остальном мире в то время, когда в Европе формировался белый дилювиальный человек?
Мы уже говорили ранее, что Азия во время дилювиального периода не имела таких исключительных природных условий, как Европа. А потому не было и препятствий для эмиграции тамошнего петикантропа на время дилювиальных холодов в более южные широты, вплоть до экватора. Следовательно, он не испытывал тяжкой участи своего европейского собрата и потому не подвергся не только естественному отбору, но даже необходимости переменить растительную пищу на животную. Дилювиальный период прошел для него бесследно: он не выработал себе ни каменных орудий, ни более прямого лицевого угла, ни ума европейского человека, ни его членораздельной речи, словом, остался таким же, как был. Тоже самое относится и к африканскому питекантропу. Что касается северной Америки, то мы уже говорили, что туда питекантроп даже и проникнуть не мог вследствие существования Берингова пролива. А если бы и попал, то ничто не препятствовало ему при наступлении ледника удалиться через Панамский перешеек в Южную Америку.
Итак, теоретически рассуждая, нет никакой надежды откопать в почве других частей света что-либо подобное тем археологическим находкам, которые были сделаны в Европе. Очевидно, что европейский палеолитический век есть нечто оригинальное и единственное в своем роде. В доказательство можно бы было повторить вышеприведенные слова д-ра Вильсера, что кроме Европы единственная находка ископаемых человеческих костей была сделана в Бразилии да и то более нового происхождения. В таком же духе говорит и Ранке: "Если не считать некоторых, во всяком случае, скудных остатков, открытых в передней Азии и Индии, затем некоторых открытий в Америке, еще не вполне выясненных с научной стороны, то следы дилювиального человека вне Европы еще не доказаны".
Следы каменного века открыты в настоящее время повсюду или в виде каменных орудий, найденных европейскими путешественниками в употреблении у туземцев, или же в виде верований, сохранившихся от древних времен, в которых фигурируют каменные орудия. В одних местах им воздавалось религиозное почитание, в других с ними связывались различные суеверия. Одни верили, что "каменные орудия упали с неба", другие, что "ими пользовались прежние более крупные и сильные люди" и т.п. Археологи, сличая европейские каменные орудия с таковыми же из других частей света, находили или, что эти последние "сходны по форме и по материалу с европейскими", или, что "их главные формы повсюду поразительно одинаковы", или, наконец, что "каменные наконечники стрел, привезенные из самых отдаленных концов земли, почти тождественны между собою". Фон Котта замечает: "Каменные породы, употреблявшиеся на приготовление разных орудий и утвари, и те формы, которые были им придаваемы, обнаруживают в весьма различных между собою местностях и из различных эпох некоторое общее, за немногими несущественными местными изменениями, сходство, которое как бы указано было природою".
По словам Гелльвальда, "у всех народов (кроме европейских) высшее культурное развитие имеет в основе, по-видимому неолитическую стадию".
Эти данные говорят: 1) что каменные орудия всего мира могли иметь один общий источник и 2) что везде, кроме Европы, они находились в отполированном виде. Следовательно, ничто не мешает нам предположить, что век палеолитический, т.е. век неполированных каменных орудий и, связанную с ним эпоху развития, пережил только европеец, а затем в веке неолитическом он же разнес свое изобретение по всему земному шару.
Мы видели раньше, что Де Мортилье считал обладателя неолитической культуры пришельцем в Европе, вытеснившим своего предшественника, человека палеолитического. По-видимому, этого ученого поразило одновременное совпадение трех, замеченных им фактов: 1) что во время гитауса древняя длинноголовая европейская раса почти исчезла, 2) что тогда же появилась новая раса, прежде невиданная в Европе, короткоголовая и 3) что вместе с тем явилась новая культура, неолитическая, мало похожая на древнюю. Эти странные совпадения дали повод и другим археологам согласиться с мнением Де Мортилье. Но из всего вышеприведенного вытекает, что человек мог выработаться только при исключительных условиях ледникового периода и только в Европе. А в таком случае кроме белого дилювиального длинноголового человека в неолитическом веке на всем земном шаре никаких других человеческих рас еще не существовало, а были только африканские и азиатские питекантропы. Следовательно, короткоголовые пришельцы, появившиеся в Европе в неолитическом веке, были никто иные, как питекантропы.
Существа эти, как видно из вышеизложенного, не могли ни завоевать белого человека, ни вытеснить его, как не могли бы это сделать с нами в настоящее время обезьяны. Но при таких условиях было бы невероятно, чтобы эти мирные плодоядные животные могли по своей воле передвинуться в Европу, страну относительно холодную, лишенную деревьев, и притом населенную белыми делювиальными людьми, этими охотниками-специалистами, которые не брезговали никакой животной пищей. Что заставило их двигаться в пасть самого ужасного хищника на всем земном шаре?
Дело оказывается очень простым, если принять в расчет нижеследующие факты, которые или не были известны де Мортилье, или не приняты были им во внимание: 1) длинноголовая раса исчезла в Европе не сразу, а долго еще жила в неолитическом веке и только постепенно видоизменилась, заменившись короткоголовой и то лишь в некоторых местностях. 2) во Франции, Бельгии и Италии строители дольменов были сначала длинноголовые, потом - среднеголовые и под конец исключительно короткоголовые. 3) длинноголовая раса была высокоросла с прямым лицевым углом в противоположность короткоголовой - низкорослой с менее объемистым черепом и с прогнатическим строением лица. Следовательно, длинноголовцы того времени почти настолько же были выше короткоголовцев, как современный европеец - выше обезьян.
Из этих фактов видно во-первых, что короткоголовая раса много ниже европейской в умственном отношении и, следовательно, ни в каком случае не могла ее завоевать, во-вторых, что длинноголовцы не ушли из Европы, а постепенно смешались с пришельцами образовав современную европейскую среднегодовую расу.
Отсюда положение дел представляется следующим образом:
Когда в конце ледникового периода льды начали отступать к северу, то пространство земли, удобной для жизни, расширилось, а вместе с тем должно было установиться сухопутное сообщение европейского материка с азиатским. Европейцы, как охотники, в погоне за дичью разошлись по всей Европе, а часть их могла доходить даже и до Азии. Так как в это время наши предки стали уже предусмотрительны, то нетрудно им было сообразить, что, живя только одной охотой, они неминуемо истощат запас своей дичи и затем принуждены будут голодать. Это заставило их приручать к себе животных, чтобы иметь постоянный запас мяса. А так как для скота в зимнее время нужно было иметь запас растительного корма, то приходилось собирать запасы злаковых растений, необходимой принадлежности степи, которой была покрыта тогдашняя Европа. Впоследствии это привело людей к мысли культивировать злаки и положить таким образом начало земледелию.
Если человек делал экскурсии в Азию, то там в числе животных ему должны были встретиться и короткоголовые азиатские питекантропы, которых наши предки конечно пытались приручить.
Ляпуж, рассматривая условия тех местностей Европы, где черепа короткоголовых попадаются в наибольших количествах в раскопках, а затем принимая в расчет, что таких находок было очень много, обратил внимание на ту безумную роскошь, с которой совершались похороны обладателей дольменов. Он пришел к заключению, что похороны эти устраивались только королям и начальникам и производились руками короткоголовых рабов, которые могли быть доставлены сюда издалека путем торговли. "Таким образом, - говорит он, - длинноголовые той эпохи осуществили идею Клеменса Руайе, предлагавшего приручить обезьян. Они имели элемент, которого недостает нам, - человека в состоянии животного".Тот факт, что первобытная длинноголовая раса постепенно исчезла в Европе и заменилась среднегодовой после того, как туда прибыла короткоголовая, указывает ясно, что приручение питекантропов закончилось смешением с ними и падением гениального неолитического длинноголовца, а следовательно мы, современные люди, являемся результатом этой помеси. Смешение, раз начавшееся в Европе, могло позже продолжаться в Азии и Африке европейскими колонистами, а отсюда понятно загадочное исчезновение с лица земли как белого дилювиального человека, так и целого класса животных питекантропов.
Вероятность такого события доказывается множеством фактов, которые будут изложены в последующих главах, теперь же приведем несколько таких доказательств, наиболее бросающихся в глаза:
1). Верхи и низы современного человечества даже и в настоящее время так далеки друг от друга по наружности, по характеру, по уму, как два очень близкие вида, один плотоядный, другой - растительноядный.
2). Факт непонятного исчезновения с лица земли питекантропов, на существование которых указывают как теоретические соображения, так и кости найденного в Европе и на Яве ископаемого питекантропа.
3). Предания многих народов о происхождении их от смеси человека с обезьянами или с другими животными (см. ниже).
4). Свидетельство Священного Писания о грехопадении первого человека, виновницей которого выставляется женщина.
И, наконец, 5) Рассмотрение существующего у человечества социального строя, основанного на неравенстве людей, чрезвычайно легко объясняющегося с точки зрения нашей теории.
Конечно, вопрос о том, при каких условиях совершилось смешение белого дилювиального человека с питекантропом очень труден для разрешения. Может быть причиной смешения был недостаток женщин, а может быть и что-нибудь другое. Но во всяком случае здесь не было ничего экстраординарного, а напротив, был только исполнен закон природы, общий для всего животного царства.
Как мы уже говорили выше, различные виды животных попадали в Европу перед ледниковыми периодами и подвергались там изменениям под влиянием борьбы за существование. Но мог ли хоть один из них переселиться туда целиком, до последнего экземпляра? Конечно нет, или только в виде очень редкого исключения, потому что никто его в Европу не загонял. Следовательно, при начале ледникового периода каждый или почти каждый вид делился на две части: одна попадала в Европу и подвергалась там усовершенствованию естественным отбором, а другая оставалась в Азии или Африке без изменения. Но теряли ли обе половины одного и того же вида стремление и способность к скрещиванию между собою когда они снова встречались по окончании ледникового периода? Я думаю, что нет, потому что подбор только в редких случаях мог резко изменять половую систему животных.
Следовательно, в условиях при которых совершалось усовершенствование каждого вида, уже лежал залог его будущего несовершенства. Он должен был рано или поздно скреститься с другой своей несовершенной половиной и при этом, во-первых, утратить часть своих полезных приобретений, а во-вторых, потрясти организм своих потомков процессом смешения. Позже мы увидим, что следы этого явления сохранились у большей части видов животного царства.
Свидетельствует ли это обстоятельство о беспорядке в природе, и об отсутствии в мире закона прогресса?
Нисколько. Это только один неизбежный шаг на том длинном пути, по которому природа неуклонно и неустанно ведет все живущее к усовершенствованию.
На самок питекантропа, сделавшихся женами белого человека, и на их детей этот последний вначале не мог конечно иначе смотреть как на одну из пород своих домашних животных, которых можно было, смотря по надобности, или съесть или приспособить к какой-нибудь работе или променять на что-нибудь соседям. Вот здесь-то и было положено основание рабству, которое нас теперь так возмущает. В самом начале оно не имело в себе ничего возмутительного и только впоследствии стало таковым, когда человечество сильнее перемешалось и различие между рабами и господами уменьшилось. Через несколько поколений белая раса пала, а бывшие рабы от примеси благородной крови постепенно сравнивались со своими господами. В конце концов выработалось современное человечество, как ублюдок древних видов. Вот где была причина изменения человека в худшую сторону. Вот почему емкость черепа современного человека стоит ниже емкости первобытного, неолитического.
Очень естественно, что среднегодовая раса, которая явилась результатом смешения, и в физическом и в умственном отношении была средней между расами первоначальными. "Там, - говорит Гелльвальд, - где высокостоящая раса скрещивается с низшей, возникает, правда, продукт, занимающий середину между обеими, но если низшая раса при этом выигрывает, облагораживается, то высшая теряет, понижает уровень развития. Природа - величайшая аристократка, всякий проступок против чистоты крови жестоко карается ею".
По-видимому, кроме сухопутных экспедиций, из которых привозились в Европу короткоголовые азиатские питекантропы, белые предпринимали и морские, в Африку. В пещерах Франции, относящихся к позднейшему (маделенскому) периоду неолитического века, было найдено несколько фигурок из слоновой кости, изображавших исключительно женщин с значительным развитием волосяного покрова по всему телу, длинными висячими грудями, объемистым отвислым животом и так называемой "стеатопигией" (чрезмерное развитие жира в ягодичной области).
Черты этих фигурок очень напоминают женщин бушменов, готтентотов, кафров и карликовых народов внутренней Африки.
По словам путешественников, все тело африканских карликовых народов покрыто прямыми, хотя и свалявшимися, волосами, живот большой и отвислый. Длинными и отвислыми грудями отличаются преимущественно женщины бушменов, готтентотов и кафров. Что касается "стеатопигии", то, повидимому, это чрезвычайно характерная черта африканских рас, отличающая их от остального человечества. Она замечается в самой сильной степени у женщин готтентотов, бушменов, намаков, кафров, боргосов, туземцев Сомали и пр. Кроме того, следы стеатопигии наблюдаются у народов Северной Африки и Южной Европы. Она есть в настоящее время у берберов, в отдаленную эпоху существовала в Египте, а в Южной Европе во времена Рима, как видно из рисунков, найденных в Помпее, считалась признаком женской красоты.
Пока еще нельзя определить с достовереностью, когда именно белые люди стали выселяться из Европы, но, по-видимому, главная масса их держалась своей родины очень долго, вероятно до тех пор, пока не стало в ней тесно. В окончательном же результате вся земля населилась смешанными расами, у которых тем более в жилах крови белого дилювиального человека, чем они ближе к Европе, что и доказывается, как мы увидим, антропологическими данными.
Переселение, по всей вероятности, совершилось еще в каменном веке, так как каменные орудия найдены были путешественниками почти повсюду, а в некоторых местах сохранились и до настоящего времени. "Употребление металла, - говорит фон Котта, - началось очевидно только со времени отделения одних племен от других. Если бы металлы были коротко знакомы первым обитателям земли, то перешли бы конечно, ко всем их потомкам".
4. ЧЕЛОВЕЧЕСТВО - ВИД ГИБРИДНЫЙ
Мы пришли к заключению, что человечество составилось из смеси двух видов. Но посмотрим, не впали ли мы таким образом в противоречие с теми данными о человеке, которые уже выработала наука?
Вопрос о том, принадлежит ли человечество к одному или ко многим видам, оказывается одним из самых труднейших для науки и еще не решен окончательно до настоящего времени. В отношении его ученые поделились на два лагеря. Французская школа, с Брока во главе, держится полигенетического взгляда на происхождение человека, т.е. признает главные из человеческих рас видами. Немецкие же и английские школы - моногенисты, признающие единство человека и относящие человеческий род к одному виду, происшедшему из одного центра, человеческие расы - только его разновидности.
Уже одно это несогласие между учеными указывает, что человечество представляет собою нечто отличное от всего остального животного царства. А так как ни одна из спорящих сторон не может окончательно опровергнуть другую, то это значит, что каждая имеет достаточно фактов на своей стороне.
Из самого факта существования полигенистов следует, что человечество распадается на несколько групп настолько удаленных одна от другой, что их можно принять за отдельные виды.
Однако, не смотря на несомненные и крупные расовые отличия в человечестве, поделить его на виды все-таки не так легко, как это может показаться с первого раза. Для этого существуют очень серьезные препятствия:
1). Изменения типов внутри одного народа или расы так же велики, как и во всем человечестве. "Между личностями одной и той же расы существует огромное различие в отношениях и размерах различных частей тела, в длине ног, в форме черепа, в устройстве зубов и мускулов, в направлении главных артерий, в умственных способностях и т.д.". Цивилизованные нации представляют большее разнообразие, чем члены диких народов. Однако однообразие диких народов было часто преувеличено. Так, например, американские племена весьма различны по цвету кожи и характеру волос, между африканскими неграми встречается также легкое различие в цвете кожи и весьма большое в чертах лица. То же можно сказать и о всех других особенностях. "Относительно индейцев одного южноамериканского племени м-р Батес замечает: "Между ними нет двух совершенно сходных по форме голов: у одного лицо овальное и черты правильные, другой же совершенный монгол по ширине выдающихся скул, форме ноздрей и наклонному положению глаз".
"Мы не знаем страны в Европе, - пишет Ранке, - где среди значительного числа людей встречалась бы только одна типическая форма черепа. То же самое показали измерения в других частях света. Так, черепа африканских и тихо-океанских народов, казавшиеся раньше исключительно типическими, разбились на множество разнообразных форм. В Австралии и среди чернокожих Африки найдены наряду с длинноголовыми, средне- и короткоголовые, наряду с короткими и широкими, длинные и узкие лица. Формы черепа, находимые в Европе, мы встречаем в их главных чертах по всей земле". Нигде на земле несмешанное по форме черепа население не занимает больших пространств. Лишь в очень немногих местностях главная форма черепа преобладает.
2). Все расовые признаки странно между собою перемешаны. Одинаковые формы встречаются у самых отдаленных народов, между которыми лишь самое смелое воображение может найти следы какого бы то ни было родства. С другой стороны, значительно разнящиеся черты мы находим у таких народов, между которыми не можем отрицать внутренней связи. Нет ни одного признака, который свойствен был бы одной какой-либо нации исключительно.
3). Все расовые признаки встречаются нам в бесконечных переходах и переливах. Все они соединены между собою промежуточными звеньями, выработанными в такой полной форме, что общая картина телесных отличий является нам как бы замкнутым кругом развития, среди которого единичная форма различается только благодаря пограничным линиям, искусственно проведенным.
Повсюду можно проследить постепенные переходы от длинноголовых к короткоголовым и от коротко- и широколицых, косозубых до длинно- и узколицых и прямозубых. Всюду наблюдается смешение различных форм черепа или в виде чистых типических экземпляров или промежуточных форм.
4). Рядом с крайним разнообразием отличительных расовых признаков замечаются многочисленные черты международного сходства. "Во время моего пребывания на корабле "Бигл" вместе с туземцами Огненной Земли, - читаем мы у Дарвина, - меня постоянно поражали многочисленные мелкие черты характера, показывавшие близкое родство между умами этих людей и нашими; тоже самое повторилось относительно чистокровного негра, с которым мне случилось однажды сблизиться. Даже самые несходные из человеческих рас более похожи друг на друга по внешнему виду, чем можно было ожидать на первый взгляд, так негритянские племена, за исключением некоторых, имеют черты кавказского племени. Хорошим доказательством этому могут служить французские фотографические портреты в антропологической коллекции музея, снятые с представителей различных рас, большинство их могли бы быть приняты за портреты европейцев".
Все перечисленные препятствия делают классификацию человечества на группы, называемые видами, совершенно невозможной. Этот факт как нельзя лучше иллюстрируется тем поразительным разнообразием мнений, к которому свелись попытки разных ученых определить число человеческих рас. Их не мешает здесь привести как удивительный курьез:
Человеческих рас: одна (Верт, Лунд), две (Вирей, Мецлан, Мейнерс), три (Кювье, Жакино, Топинар, Брадлей, Гобино, Бюшинг, Далль, Клаус, Смит, Латам, Брока, Катрфаж, Лидекер), четыре (Линней, Кант, Циммерман, Лейбниц, Гексли, Карус, Ретциус, Кин, Бернье, Жофруа С. Илер), пять (Блюменбах, д'Омалиус - д'Аллуа, Окен, Гольдфус, Велькер), шесть (Бюффон, Дюмериль, Лессон), семь (Гентер, Причард, Флоуер, Нешель), восемь (Агасси, Мори), одиннадцать (Пикеринг), двенадцать (Ф. Миллер, Геккель, Герлянд), тринадцать (Деникер), пятнадцать (Бори де С. Венсен), шестнадцать (Дюмулен, Мальте-Брюн), восемнадцать (Колльман), двадцать две (Мортон), шестьдесят (Крауфорд), шестьдесят три (Берк), сто пятьдесят (Глиддон). Наконец, американская школа допускает столько видов человечества, сколько возможно вообще установить народных типов.
"Эти колебания, - говорит проф. Петри, - от одной расы или вида до 150 или даже до неопределенного числа, производят удручающее впечатление; они беспощадно свидетельствуют о том, что наука в данном случае не имеет твердой почвы под ногами.
И вот естественные препятствия, мешающие разделить человечество на определенное число видов, заставили школу моногенистов признать "единство человеческого рода" т.е. принадлежность всего человечества к одному виду.
Это учение основывается на следующих признаках, которые в то же время считаются характерными для всякого зоологического вида: 1) плодовитость между всеми человеческими расами при их скрещивании; 2) сходство в строении тела у всех людей и в их духовной деятельности; 3) непрерывный ряд промежуточных последовательных ступеней между всеми разновидностями человека; 4) невозможность по какой-либо человеческой кости определить вид, которому она принадлежит.
Но здесь встречаются новые препятствия: "Животные, принадлежащие к одному виду несмотря на их индивидуальные различия, легко могут быть сгруппированы около известного типа е точно установленными признаками. Среди них мы всегда находим таких которые близко подходят к типу своего вида. У человека этого нет. Его различия физические и психические так велики, что не дают ни малейшей возможности установить какой-либо общий видовой тип". Существенное отличие человека от животных заключается в том, что изменчивость его организма колеблется в значительно более широких пределах нежели у животных. "Различие между англичанином и негром Золотого Берега, - говорил Ахелис, - так же велико, как между бурым медведем с его круглым лбом и белым с его светлой шубой и длинным плоским черепом". В психическом отношении, как мы увидим ниже, различия между крайними пределами человечества так же велики, как между млекопитающими хищниками и их растительноядными жертвами, как между львом или тигром и бараном.
Из всего приведенного видно, что наша теория имеет право на существование, так как вопрос о классификации человечества еще не решен наукой. Далее теории полигенистов и моногенистов одновременно существовать не могут, как потому, что они исключают друг друга, так и потому, что истина может быть только одна. Каждая из этих теорий, взятая в отдельности, также не имеют права на существование, так как она обладает только частью истины и каждая имеет факты, ею необъясненные. Чтобы найти истину, не остается ничего более, как взять от каждой теории только то, что в ней неопровержимо, а остальное отбросить. Но если мы это сделаем, то получается, что "человечество составляет один вид, но вид особенный, какого нет во всем остальном животном царстве. Особенность его заключается в том, что он распадается на множество групп, которые при общем сходстве обладают отличиями, принимаемыми в остальном животном царстве за видовые". Но какой же это вид?
Очевидно - гибридный, потому что он и только он один удовлетворяет всем требуемым условиям. Он - единый, потому, что сколько бы видов питекантропа ни вошло в смесь, их потомки все связаны между собою общей им всем кровью белого дилювиального человека. Он состоит из множества групп, или пород, в которые вошли всевозможные комбинации чистокровных видов, то приближающиеся к белому человеку, то он него удаляющиеся. Самые крайние группы вида резко различаются между собою, потому что в одних преобладают черты белого человека, в других - питекантропа.
Следовательно, данные антропологии не только не отрицают наше положение, но прямо подтверждают, что человечество - вид гибридный.
5. ВОЗМОЖНА ЛИ ПЛОДОВИТАЯ ПОМЕСЬ МЕЖДУ БЕЛЫМ ЧЕЛОВЕКОМ И ПИТЕКАНТРОПОМ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЗАКОНОВ СКРЕЩИВАНИЯ?
Выше мы привели одно из доказательств, при помощи которого моногенисты пытаются установить принадлежность всего человечества к одному виду: они ссылаются на полную плодовитость между всеми человеческими расами. Но если бы действительно вполне плодовитое потомство могло давать только пары одного и того же вида, то, на наш взгляд, смешение белого дилювиального человека с питекантропом подверглось бы сильному сомнению. Выходило бы или: что белый человек принадлежал к одному виду с питекантропом, или что он не мог с ним смешаться, как один из самых ненадежных признаков для того, чтобы судить о принадлежности живых существ к одному виду. "У наших домашних животных, - говорит Дарвин, - различные породы при взаимном скрещивании совершенно плодовиты, а между тем они произошли от двух или более видов... Мы должны или отказаться от веры во всеобщее бесплодие видов при скрещивании, или смотреть на бесплодие у животных не как на признак неизгладимый, а как на такой, который может быть устранен приручением"... "Избежать того заключения, что некоторые виды вполне плодородны при скрещивании, мы можем только тем, что станем называть разновидностями (а не видами) все формы, вполне плодовитые между собой".
Но еще яснее обрисуется перед нами этот разряд явлений, если мы познакомимся с тем, что собрал о скрещивании или гибридизме у животных известный французский антрополог Брока.
"Животные, - говорит этот автор, - ищут в любви обыкновенно себе подобных, в границах своего вида, но иногда, под давлением сильного полового чувства, спариваются с животными других видов, в особенности близких с ними зоологически. В этом отношении самцы вообще менее колеблются в выборе, чем самки. До какого зоологического предела простирается возможность подобных связей, еще в точности неизвестно, но наблюдения доказывают, что спаривание случается иногда между очень отдаленными видами". Автор приводит целый ряд случаев, по его словам, вполне достоверных, наблюдавшихся известными естествоиспытателями, когда спаривались между собою такие отдаленные виды как бык и лошадь, собака и свинья, собака и гусь, кролик и курица, утка и петух, кошка и крыса, попугай и канарейка и т.д. Что и сам венец творения, человек, не избег такого рода противоестественных сношений, доказывается запрещением, наложенным на них в Библии. Связи между очень отдаленными видами остаются, разумеется, в большинстве случаев бесплодными, но дальность вида не всегда служит препятствием к плодовитости потомства. Так, козы и овцы значительно дальше отстоят друг от друга в системе зоологического родства, чем лошадь и осел, а между тем из сравнения полной плодовитости ублюдков от первых с бесплодием потомства у последних можно заключить, что степень близости между видами не может служить мерилом плодовитости гибридов. Для того, чтобы предсказать, будет ли потомство двух известных видов плодовито или нет, мы не имеем никаких научных данных и можем получить их только путем непосредственного опыта, так как законы скрещивания в точности неизвестны. Единственно, что можно сказать о скрещивании, это то, что гибридизм редко переступает границы между "родами".
Приблизительно такое же мнение высказал и Дарвин: "Виды, - писал он, - относящиеся к отдельным родам, скрещиваются очень редко, а относящиеся к разным семействам, никогда не скрещиваются между собою". Впрочем, параллельность эта далеко не полная, потому что множество тесно родственных видов не соединяются между собою или соединяются с большими затруднениями, тоща как другие виды, резко отличные друг от друга, скрещиваются очень легко. Трудность эта вовсе не зависит от естественного различия в сложении, а, по-видимому, исключительно от "полового сложения" скрещиваемых видов.
Таким образом утверждение наше, что современное человечество произошло от смеси белого дилювиального человека с питекантропом, не встречает препятствия с точки зрения законов предыдущего, еще пока неизвестного.
6. СЛЕДЫ БЕЛОЙ РАСЫ ЕСТЬ ВО ВСЕМ МИРЕ
На самом деле между человеческими расами нет скачков, а существуют такие же постепенные переходы, как между нашими блондинами и шатенами, как между людьми высокого и среднего роста. А потому нет ничего удивительного, что в Европе, о которой мы привыкли думать, что она населена исключительно "белыми", у ее населения оказывается примесь желтой и черной рас, а во всех остальных частях света у цветных туземцев повсюду видны следы белой расы
Чтобы в этом убедиться, послушаем рассказы известных географов, антропологов и путешественников.
В старинных учебниках географии человечество разделялось (по Блюменбаху) на 5 главных рас: 1) Белую или кавказскую, 2) Желтую или монгольскую, 3) Черную или эфиопскую, 4) Медно-красную или американскую и 5) Коричневую или малайскую.
Но такое деление к нашему времени устарело и оставлено как несоответствующее действительности.
Прежде всего была отвергнута самостоятельность коричневой малайской расы как переходной, происшедшей от смешения белой, желтой и черной в известной пропорции. Вслед за ней такая же судьба постигла и медно-красную, американскую расу, которую немецкая и французская антропологические школы отказались считать самостоятельной на том же основании, как и малайскую, и лишь английская продолжает еще ее отстаивать. "Название краснокожие, - говорит Топинар, - придано американцам не столько по причине окраски их кожи, сколько по очень распространенному между ними обычаю красить себе волосы и кожу в красный цвет". В действительности они представляют разнообразные оттенки от светлого у антисенов в центральных Андах до темно-оливкового у перуанцев и черного у древних калифорнийцев. Кроме того, медно-красный или коричневый цвет кожи, который считали прежде исключительной принадлежностью американцев, очень широко распространен в Полинезии, где также встречаются тона светлые, желтые и бурые. В Африке красный и желтый цвета кожи также очень обыкновенны в особенности на юге, в центре и у источников Нила. Фульбы - цвета желтого ревенного, бишари - часто цвета красного дерева. Кроме того известно, что древние египтяне рисовались на их памятниках красными. А потому старая классификация, приписывающая красный цвет исключительно индейцам, должна быть признана неудовлетворительной.
Следовательно, таких рас, в существовании которых уже никто не сомневается, остается только три: белая, желтая и черная. К этому числу приходило и прежде большинство ученых, начиная с Кювье и теперь приходят новейшие систематики.
Хотя антропологические признаки у всех рас сильно перемешаны, но некоторые из них все-таки считаются преобладающими или типичными у каждой из рас. Главнейшие из этих признаков я и собрал здесь в таблице для того, чтобы облегчить чтение дальнейшего, изложенного в этой главе.
Белая
Желтая
Черная
Рост:
Большой
Малый
Малый
Цвет кожи:
Белый
Буровато-желтый
Черный
Ноги:
Длиннее туловища
Кроче туловища
Длиннее туловища
Череп:
Длинноголовые
ортогнаты
Короткоголовые
прогнаты
Длинноголовые
прогнаты
Волосы:
Белокурые, гладкие,
тонкие, шелковистые
Черные, гладкие,
прямые, жесткие
Черные, шерстообразные,
курчавые
Волосяная
растит.:
Густая и обильная;
есть усы и борода
Очень слабая
Очень слабая
Глаза:
Большие, открытые.
Прямая глазная щель
Косо поставленные.
Узкая глазная щель
Большие, открытые.
Прямая глазная щель
Цвет глаз:
Голубой
Карий
Черный
Брови:
Высоко поставленные
Нос:
Орлиный или римский,
прямой
Плоский, широкий,
приподнятый кверху
Плоский, широкий,
приплюснутый
Скулы:
Не выступают
Выступают
Выступают
Губы:
Тонкие, малые
Толстые, мясистые,
сильно вздутые,
точно вывороченные
Подбородок:
Не выдается, острый
Выдается вперед, круглый
Отступает назад
Черты лица:
Правильные, красивые,
интеллигентные
Зверообразные
Шея:
Длинная
Короткая
Европа.
Хотя мы привыкли причислять население Европы к одной белой Кавказской расе, но оно далеко не однообразно. По Деникеру, оно разделяется на шесть белых рас, причем между их внешностью и языками нет почти никакого соответствия. Из них наиболее сходство с белой дилювиальной, длинноголовой расой сохранила, так называемая, "северная". Она отличается светлым цветом кожи, волос и глаз, очень высоким ростом и длинноголовостыо. Живет она на Скандинавском полуострове, в Дании, в Англии, в Голландии, в Северной Германии, в Прибалтийских губерниях России и в Финляндии.
Помесью белой расы с желтой считается раса "восточная", подкороткоголовная с прямыми светло-желтыми или льняными волосами, с квадратным лицом, вздернутым носом и голубыми или светло-серыми глазами. Эту расу находят в Пруссии, в Силезии, в Саксонии, в Литве, в Польше и в России.
Смесь белой расы с черной называется "Иберийской" или "Среднеземноморской", она длинноголова, с черными курчавыми волосами, смуглой кожей и прямым или вздернутым носом.
Наконец, три остальные расы, живущие в Южной и Средней Европе, судя по их описанию, представляют из себя смесь всех трех рас, белой, желтой и черной в различных пропорциях. Они коротко- или среднеголовые, роста высокого или среднего, с волосами черными или каштановыми, то прямыми, то волнистыми, с глазами светло- и темно-карими или черными.
Но надо сказать, что классификация европейского населения по антропологическим признакам считается делом в высшей степени трудным и впасть в этом отношении в ошибку нет ничего легче, так как "европейские расы сильно смешанные". "Каждая этническая группа, - говорит Ранке, - есть продукт смешения и скрещивания многих рас. Нет такого племени в Европе, которое состояло бы ныне лишь из одной расы".
Африка.
В литературе очень часто называют Африку "черным материком" по цвету кожи ее жителей, но такое название, равно как и мнение, что Африка по преимуществу населена неграми, совершенно не соответствует действительности.
"Еще не так давно, - говорит Вирхов, - весь "черный материк" рассматривался в Европе как одна антропологическая единица; черная раса или негры принимались за людей одного племени. Мало помалу, однако, научаются расчленять их и определять связь между отдельными членами".
Гартман в своем сочинении о народах Африки высказывает мнение, что понятие о расовой однородности негров ложно. "Среди негров, - пишет он, - существуют такие племенные различия, что мы должны совершенно оставить обыденное мнение о негрском типе, который определяется волнистыми волосами, вздернутым носом, толстыми губами и черной кожей. Пусть подобные фигуры рисуются на лавочных вывесках, - антропология таких типов не знает". Точно так же и Пассавант предостерегает от употребления слов: "известный негрский тип", потому что эта фраза не имеет никакого значения: "Если форма негрского черепа колеблется между крайней долихоцефальностью и начинающейся брахицефальностью, если рядом с широким и плоским носом мы видим узкий и крючковатый, если цвет кожи переходит от светло-бурого до самого черного и часто являются тона желтоватые или красноватые и если, сверх того, мы встречаем два сорта волос - то нужно отказаться от претензий установить общий негрский тип".
"Известно, - говорит Вайтц, - что вся северная часть Африки, включая и Египет, не может считаться негритянской. Жители его, берберы и копты, так же чужды неграм, как и прибывшие сюда позже арабы". Даже самая характерная черта белого человека, белокурый тип, найдена была в Тунисе, Алжире, Марокко, Сахаре и на Канарских островах. Но кроме того, белые туземцы известны на юге Африки. Вайтц указывает два центра их в Маниссе и Блидо. Происхождение этих двух народов и до сих пор темно. Одни предполагали в них потомков арабов, другие португальских золотоискателей XVI века, но ни то, ни другое еще не доказано.
Если затем от Сахары и Египта подвигаться на юг, во внутреннюю Африку, то прежде, нежели достигнем страны настоящих негров, мы должны пройти очень широкий пояс народов, которые всеми исследователями считаются переходными между черной и белой расой. Сюда относятся: абиссинцы, бежда, нубийцы, галла, массаи, вагумы, бонги и народы Борну. Такими народами населена вся нильская область от тропика Рака до экватора. Затем в Судане лежит широкий пояс соприкосновения двух небольших этнических групп хамито-семитской (белой) и негроидной. "Если мы, - говорит Ф.Ратцель, - допустим вместе с Вайтцем, что галласы, нубийцы, готтеноты, кафры, народы Конго и мадагассы (на острове Мадагаскаре) не настоящие негры, если мы также с Швейнфуртом исключим из числа их шиллуков и бонго, то мы должны будем признать, что Африка на своей периферии обитаема другими народами, а не настоящими неграми. Точно так же внутри материка, от южной его оконечности и далеко заходя за экватор, мы находим светлокожих африканцев и так называемых банту. Для негров при таком критическом отношении к ним остается полоса земли не более 10-12 градусов широты к югу от устья Сенегала к Тимбукту и оттуда до страны Сеннаар. Причем эта, значительно урезанная раса, перемешана еще со множеством представителей других рас. По Латаму настоящая страна негров простирается лишь от Сенегала до Нигера". Об остальных африканских народах говорят, что они "настолько перемешаны между собою, что о подборе настоящих негров не может быть и речи. Это было бы напрасным трудом". О внутренней Африке Швейнфурт передает, что "смешение тамошних народов беспримерно" и что "невозможно найти элементы тела, составные части которого обладают чрезвычайной подвижностью".
Что касается западных негров, между Сенегалом и Нигером, которые признаются за "настоящих", то и об их типичности мы находим в этнографической литературе отзывы весьма неблагоприятные. "Неграм западного берега, - говорит Ф. Ратцель, - гораздо дольше, чем неграм востока, "кафрам", в обширном смысле, приписывали настоящие негрские признаки. Прежде существовало стремление какую-либо часть Африки предоставить настоящим, т.е. обезьяноподобным неграм... Но и западные африканцы давно уже не подходят на те карикатуры, какими их представляли во времена плохих этнографических изображений. Бастиан высказался почти уже 40 лет тому назад о невозможности найти условный негрский тип, что было результатом его западно-африканских исследований. Попытку установить особую западно-африканскую расу можно считать безнадежною".
Если от этих общих взглядов на черную расу мы обратились бы к описаниям африканских племен, составленных различными путешественниками, то почти у каждого народа окажутся свойства, сближающие его с белыми и отличающие от других черных. Об одном племени говорят, что у него "смягченный негрский тип"(жители Кордофана) или "негроидный" (языческие племена Дарфура, Багрими и Гаусса). О других, что у них цвет кожи не негритянский, например красно-бурый (бонго), светло-бурый (баньяны), красный и бурый (фулахи), бронзовый (ваганды), шоколадный (нямнямы и монбутто). У третьих встречаются различные оттенки кожи от самых светлых до самых темных (зулусы, кафры, баланда), или женщины светлее мужчин (туземцы над Луалабой). У пятых замечается "отклонение от негритянского типа" (овагереры, негры Западного берега) или "отсутствуют некоторые характерные признаки негров" (племя бертат). У шестых - "европейский тип лица" (кафры, балемцы). У седьмых черный цвет кожи, но "греческий профиль" (мангаджи) и т.д.
Ничего нет удивительного поэтому, что самое существование негритянского типа подвергается сомнению. Ранке говорит, что у кафров "пытаются отыскать типическое строение негра, установленное схоластически, и естественно не находят, так как подобного этнического типа вообще не существует". Исследования немецких путешественников по Африке, обладавших прекрасной анатомической подготовкой, Фритча, Гартмана, Нахтигаля, Бастиана, Фалькенштейа и многих других не могли открыть негрского типа или находили его лишь в единичных случаях.
Азия.
Известно, что вся Юго-западная Азия, включая Ост-Индию, с древнейших времен была ареною деятельности арийских и семитических, т.е. белых племен, а потому, отыскивая в Азии белый элемент, нет надобности даже и касаться этой обширной части азиатского материка. В остальной же Азии, которую мы привыкли считать населенной желтыми племенами, по словам Катрфажа, "следы смешения видны повсюду". "Если исключить, - говорит этот ученый, - собственно монголов, калмыков, якутов, несколько изолированных тюркских племен и тунгусов, то все остальные народы желтой расы представляются помесью с белыми". Однако и эта небольшая горсточка чисто желтых людей несколько поредеет, если добавить со слов Ф. Ратцеля, что у бурят, относимых обыкновенно к монголам, замечаются белокурые волосы, а волосы у калмыцких детей зачастую оказывались каштановыми.
Делая детальный обзор народов "желтой расы", приходится исключить из числа их очень крупные народные группы, которые Катфарж прямо причисляет к белой расе. Если бы мнение этого ученого оказалось даже преувеличенным, то в примеси у этих народов белой крови сомнения быть не может. Таким образом к "белой расе" относятся и финнь (вогулы и остяки), живущие в западной Сибири, чукчи (между рекою Анадырью и Ледовитым океаном), айны, населяющие остров Иессо, часть Ниппона, Сахалин, Курильские острова и острова Лиу-Киу, и, наконец, малайцы полуострова Малакки и Зондских островов.
Тюркская ветвь монгольской расы, по словам Картфажа, "путем скрещивания приближается к белой". Сравнение черепов древних обитателей Алтая, так называемых "алтайских рудокопов", привело академика Бера к признанию "тождества их с черепами скифскими". Черепа, вырытые из некоторых могил в долине верхнего Енисея, оказались длинноголовыми, а погребальные гипсовые маски напоминают европейский тип. Тюрки Туркестана в окрестностях Кульджи, а также население Кашгари и Семиречия составляют несомненную помесь белой расы с желтой. У киргизов Туркестана и у некоторых таджиков Персии Топинар указывает "белокурый тип". Самоедов, живущих на севере Сибири, Миддендорф считает "помесью финнов (т.е. белых) с монголами".
В пределах обширной Китайской Империи присутствие белого элемента также вне всякого сомнения. Во-первых, физиономии тибетцев, напоминающие цыган, казались Пржевальскому "смесью монгольских и индийских черт". Затем в западном Китае по направлению к Тибету, у тунгусов "встречаются элементы, чуждые монгольской расе", они имеют вид "монголов смешанных с цыганами". Тоже самое можно сказать о населении Кашмира, Непала и Бутана, а также о тераях подгималайских. На юге Китая Топинар находит "белокурый тип, европейские черты лица и обильную бороду" у китайских горцев мяо-таэ и лалов. В Манджурии Клапорт, Барроу и Кастрен также нашли "белокурый европейский тип". О корейцах Катфарж сообщает, что они имеют "европейские черты лица, светлые волосы и густые бороды, напоминающие айнов". Наконец, даже и сами китайцы, кажущиеся нам наиболее типичными монголами, имеют некоторые особенности, сближающие их также с белыми. Во-первых у них в противоположность всем другим желтым, преобладает "длинноголовие", во-вторых древние китайские знаменитости - мандарины, а в том числе и Конфуций, изображаются на старинных китайских рисунках непременно с длинной и густой бородой, которая у современных китайцев почти отсутствует. "Китайский народ, - творит Деникер, - является результатом весьма сложного смешения. Уже на основании исторических документов позволительно предположить, что в состав его входят не менее пяти или шести различных элементов".
В Индо-Китае Картфаж считает жителей Лаоса "помесью желтых с индусами", а в Тонкине французские этнографы находят "белокурый тип" у народов То, Ман и Мао.
Даже в самом отдаленном северо-восточном уголке Азии, на так называемом Дальнем Востоке, не обошлось без белого элемента. Кроме чукчей, о которых уже было упомянуто, Катрфаж считает коряков и камчадалов "помесью чукчей с желтыми", а японцев признает "сильно смешанной" расой, составившейся из "белых" айнов, "белых" малайцев, желтых и негритосов. А Бельц указывает, что высшие японские классы "приближаются к европейцам сравнительно большим ростом, стройным телосложением, орлиным носом, большим ртом и проч.". Между ними, по его словам, встречаются типы "кавказские" и "европейские".
Америка.
Об американских расах мнения антропологов почти такие же, как и об африканских. Вот, например, что пишет о них Колльман: "В Америке мы не найдем ни одного народа, ни одного племени, ни одной орды, которые бы составлялись из потомков одной и той же расы. И там также в каждой этнической целости, находим антропологическую разнородность. И там также видим смесь общин, племен и народов, но не рас. Типы социальные и этнологические затираются так, что поверхностный наблюдатель видит перед собою однородную расу. Но это - заблуждение, краниолог и антрополог укажут ему в каждой такой, якобы однородной, группе, мирно живущих рядом друг с другом представителей различных рас, которых отличительные черты не изменились многие века".
Топинар говорит об американских индейцах, что они "без сомнения происходят от бандитов, ввезенных из Европы, как бы ни была отдалена эпоха, к которой относят этот ввоз и какова бы ни была причина, приведшая их сюда". Предание такого рода существует между бороносами в чилийских Андах, у которых встречаются "голубые глаза", сопровождаемые то черными, то "светлыми или рыжими волосами", с обыкновенными чертами американских рас. Другой замечательный пример - это манданы, у которых также черные волосы, а глаза карие, "серые или голубые". Находят также "серые глаза" между атапасками, "светлые волосы" - у липанис, "цвет кожи очень светлый" между антисенами и колошами.
"Большая часть американских народов, - говорит Ш. Летурно, - очень близка к великой монгольской расе. Но надо отметить следующий любопытный факт: американский индеец тем более приближается к монгольской расе, чем южнее живет он. Так туземцы, живущие на берегах Амазонки, являются совершенным типом желтой расы. Наоборот, индеец Северной Америки, тоже принадлежащий к монгольской расе, вместе с тем приближается некоторыми своими физическими чертами к белым расам. Мы приходим к интересному выводу: Северная Америка должно быть получила контингент иммигрантов европейского происхождения, быть может даже из бассейна Средиземного моря. Несомненно, что краснокожие Северной Америки обнаруживают все черты метисов, происшедших от смеси монголов с белыми и что некоторые разновидности их, например столь любопытное племя манданов, тяготеет даже более в сторону белой расы, чем желтой".
"Многие из северо-американских индейцев, - говорит Ф. Ратцель, - безусловно выделяются примесью чуждой крови". Отличительные черты некоторых из этих народов хиваросов, нью-фаундлендцев и гайдахов принадлежат белой расе, как-то: "большой рост, стройность, малопрогнатическое лицо, правильные черты лица, интеллигентное выражение. Тонкие губы, маленькие зубы, прямолежащие глаза, изогнутый нос, светлый цвет кожи" и пр.
Первые европейские завоеватели Америки вспоминают о существовании в их время "светло-лицых бородатых людей" в Канаде, по берегам Миссури и в Андах, а мексиканские хроники указывают на них в Центральной Америке. На типы "средиземноморской белой" расы указывают у антисенцев и караибов. Но многочисленнее всего "светло-лицые элементы" в северо-западном углу Америки.
В Центральной и Южной Америке, особенно на Юкатане, древнейшие мексиканские барельефы изображают людей "с носами еще более горбатыми, чем у семитического типа". Такой нос образует традицию стиля мексиканских и перуанских художников. Известно также, что предания Мексики и Перу представляют основателями этих двух государств пришельцев, "белых и бородатых людей".
Из числа южно-американских народов многие исследователи выделяют людей "светло-кожих, светло-бородатых, голубоглазых, великорослых", т.е. опять-таки с отличительными признаками белой расы. Сюда относятся народы: майруна, юракары (имя которых означает "белые люди"), бороносы, манданы, антисы и пр.
Об огнеземельцах Мартин выражается: "Если бы мне пришось высказаться определенно по поводу этого важного вопроса (происхождения огнеземельцев), то я остановился бы как на самой вероятной гипотезе, на первичном переселении их из Европы. Уже не раз допускали с большим или меньшим правом сходство послетретичной европейской, так называемой неандертальской, расы с первобытной американской".
Полинезия, Микронезия и Меланезия.
"Порода людей на островах Тихого океана, - говорит Ф. Ратцель, - была уже Форстером разделена на две главных группы: одну - более светлого цвета, хорошо сложенную, с сильной мускулатурой, достаточным ростом, другую - более черную, с кудрявыми, шерстистыми волосами, более худощавую и малорослую. Это полинезийцы и меланезийцы новейших этнографов. Их нельзя строго отделить друг от друга: там, где предполагались одни лишь члены последней группы, оказывались светло-кожие и прямоволосые представители и даже целые племена другой группы". Финш изображает следующим образом обитателей порта Моресби: "Здесь находятся все видоизменения от совершенно гладких до скрученных папуасских волос, кудрявые головы, между прочим, и красновато-белокурые встречаются часто, нередки и японские, и еврейские физиономии и люди с орлиными носами, напоминающие краснокожих. То же можно сказать и об окрашивании кожи". Вообще, путешественники черты лица полинезийцев называют то "европейскими", то "еврейскими", то монгольскими. Катрфаж думает, что "полинезийцы составились из смеси трех великих рас: белой, желтой и черной". Цвет их кожи, по Вайтцу, колеблется между светло и темно-бурым с оттенком в желтый или оливково-зеленый. Замечательно, что самые светлые племена живут на экваторе. Рост варьируется так необыкновенно, что это непостоянство много раз внушало наблюдателям мысль о "сильном смешении".
Из числа полинезийцев особенно выделяются самоанцы и тонганцы своим "белым цветом кожи". Они немного темнее загорелых от солнца европейцев. Тонганцев же за их красоту называют англо-саксами Южного океана. На Новой Зеландии по цвету кожи различаются даже три племени: одно - "белое или желтое", другое - бурое и третье - черное, негрообразное. Особенно "густой бородой" отличаются туземцы о-в Гекелау и Помоту.
Микронезийцы по цвету кожи "еще светлее" полинезийцев.
В Меланезии "наибольшим сходством с европейцами" отличаются каролинцы, туземцы о-ва Ротума и сикоянцы, исполинского роста "с совершенно европейскими лицами".
Что касается австралийца, которого считали больше животным, чем человеком, то Гексли прямо относит его к типу "европейских брюнетов". "Всюду, - замечает по этому поводу Ранке, - где мы ближе узнаем человека, он оказывается в тесном родстве с европейцами".
Таким образом мы видим, что на всем свете находятся следы примеси к разным цветным расам белой. К этому не мешает еще добавить, что в разных частях света между цветными расами попадаются предания, верования и обычаи, идущие из отдаленной древности, которые указывают, что кое-где сохранились даже воспоминания о тех древних временах, когда белая раса выступала сильнее, чем теперь, потому что была менее смешана с расами цветными. Так, народные имена некоторых цветных племен, как фулахи и мандинго (в Африке) и юракары (в Южной Америке) означали на местных языках - "белые люди". Собственные предания вагумов (на Ниле) и зачатки истории Уганды и Уньоро показывают, что происхождение их от светлокожих людей столь же постоянны в их преданиях, как и происхождение этого народа с Севера, с Северо-Востока или с Востока. В семье властителей Уньоро господствует убеждение что их предки были наполовину белыми и что вся Африка некогда принадлежала белым. Далее, между черными народами Африки, Австралии, о-ва Тасмании, о-ва Танна, Новой Гвинеи и Новой Каледонии существовало верование, судя по его широкому распространению, очень древнее, что после смерти они обратятся в белых. Поэтому туземцы Австралии некоторых белых принимали за людей умерших ранее или за своих предков.
Любопытно, что в Конго, по словам Вайтца, идолы имеют европейскую физиономию. Особенно интересен один, найденный там деревянный идол, который имеет "выдающийся нос, маленький рот, тонкие губы и хорошо сложенный лоб", т.е. несомненные признаки белой расы.
7. ФИЗИЧЕСКОЕ СЛОЖЕНИЕ И ХАРАКТЕР КРАЙНИХ ПРЕДЕЛОВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Если современное человечество как помесь белого дилювиального человека с питекантропом занимает во всех отношениях середину между своими предками, то, изучая его крайние типы, мы получим понятие об этих предках, для чего должны только помнить, что, по условиям смешения, высший предел, до которого достигает современное человечество, должен стоять ниже дилювиального человека, а низший - выше питекантропа. С этой целью я и собрал здесь данные о физическом строении, об уме и характере высших и низших рас человечества. Начнем с характеристики их физического строения, как о нем сообщается в антропологической литературе.
Физическое строение низших рас.
Прежде всего я должен напомнить читателю, что чистых человеческих рас на земном шаре не существует, а есть только смешанные, в которых густо переплетены свойства белого дилювиального человека со свойствами питекантропа. Поэтому, найти такую расу, у которой были бы собраны все черты питекантропа, немыслимо. Такой целью я и не задаюсь, а хочу только нарисовать идеального представителя низших рас, черты которого собраны от различных племен и народов, принадлежащих к так называемым "низшим расам".
Герберт Спенсер и Вирхов обращают внимание на выдающуюся низкорослость дикарей. Первый из них дает даже длинный список диких племен, отличающихся очень низким ростом. Это свойство наружности происходит, главным образом, от коротких в сравнении с туловищем ног. Ноги дикарей, кроме короткости отличаются еще тонкостью, слабым развитием икр, кривизной и слабостью. Колени их несколько согнуты, а потому способность дикарей к передвижению страдает большими недостатками. Походка их характеризуется наблюдателями как "тяжелая, переваливающаяся, при сильном махании рук". Ходят они тихо, несколько наклонившись вперед, как будто ищут потерянное. Каждый делаемый ими шаг сопровождаегся каким-то ковылянием". По словам Швейнфурта, один из людей племени акка, служивший у него несколько месяцев, никогда не мог донести полного блюда, не расплескав его. Эта черта, по словам Герберта Спенсера, имеет отдаленную связь с тою же отличительною особенностью у обезьян. "Редко негр стоит прямо, - говорит Карл Фохт, - обыкновенно колена его несколько согнуты и часто голени искривлены наружу".
Руки дикарей, наоборот, длинны сравнительно с туловищем, что опять таки увеличивает их сходство с обезьянами.
Верхняя часть грудной клетки плоска и сильно сужена, но расширяется внизу для поддержания громадного живота. О животе низших рас пишут, что он "висячий" или "отвислый" и "чрезвычайно выдающийся". Все брюшные железы несоразмерно велики, особенно печень и придаточные почки. Эти органы "как будто постоянно страдают венным переполнением".
Дикари худощавы, плечи их угловато выступают, лопатки и ключицы сильно выдаются. Седалищные части мало выдаются, таз сильно наклонен и ноги кажутся слегка отодвинутыми назад.
Голова слишком велика относительно туловища, что дает им сходство с карликами.
По мнению анатома и путешественника Густава Фритча, "между скелетом дикаря и европейца такая же разница, как между скелетом дикого животного и приученного того же вида". "Гармоническое развитие человека, - говорит он, - возможно, среди дикарей встречается реже, чем среди нас, по-видимому, отживших культурных людей. Нормально развитой германец по отношению к пропорциям, к силе и полноте форм, стоит выше среднего человека, принадлежащего к племени банту. Между тем как банту относятся к самым сильным и закаленным племенам Африки".
Иные из дикарей кажутся по наружности сильными и хорошо сложенными с громадным развитием мускулатуры, но динамометр показывает, и на деле они оказываются, ниже нас по своей мускульной силе или даже просто слабосильными. В длинных, утомительных путешествиях, они быстро теряют силы и устают.
Что касается других наружных признаков низших рас, как устройство головы, черты лица, строение кожи и волос, различие по полам и пр., то о них я здесь говорить не буду, так как все это рассмотрено в различных главах моего сочинения по поводу различных более или менее важных вопросов. А теперь перейду к чувствам низших рас.
Чувства низших рас.
По словам Герберта Спенсера, у низших рас "существует сравнительное равнодушие к неприятным или мучительным ощущением или, лучше сказать, ощущения эти не имеют столь острого характера. Про разных дикарей рассказывают, что самые поразительные перемены температуры не вызывают у них никакого ощущения. Они преспокойно поправляют голыми ногами горящие уголья, погружают руки в кипящее содержимое котлов и чрезвычайно равнодушны к суровостям климата. То же самое замечается и по отношению к ощущениям, вызываемым телесными повреждениями. То спокойствие, с которым они переносят самые серьезные операции, невольно заставляет нас придти к убеждению, что причиняемые им страдания должны быть гораздо меньше тех, которые были бы вызваны при тех же условиях у людей высших типов".
По тому же поводу у Карла Фохта мы находим следующее: "Относительно тонкости чувств, негры вообще, кажется, уступают людям белой расы и вовсе не соответствуют тому мнению, по которому диким народам в естественном состоянии приписываются более острые чувства. Зрение даже обыкновенно бывает тупо. Обоняние, вкус и слух не отличаются ни особенной тонкостью, ни остротой. Осязание не особенно тонко, осязательные сосочки на концах пальцев развиты гораздо менее, чем у белых, но самое поразительное явление относится к ощущению, к кажущейся, по крайней мере, нечувствительности негра к боли".
Чувство любви слабо развито у низших рас. Они удивительно холодны и равнодушны друг к другу. У многих из них не существует слов "любить", "любимый", "милый".
Половое чувство также слабее у низших рас, чем у высших. Дикари вовсе не проявляют нежности к женщинам в виде поцелуев, объятий и пр.
Способность, по выражению французов, "faire amour en tous temps", по-видимому, есть исключительная принадлежность высших рас, а у самых низших, наоборот, существует, как у остальных животных, периодическое спаривание раз или два раза в году. Вестермарк, много занимавшийся этим вопросом, находит остатки такого порядка вещей у калифорнийских индейцев, у туземцев западной Австралии, у дравидийских племен Ост-Индии и у многих африканских племен.
Чувство стыдливости надо также признать принадлежностью высших рас, так как у многих из низших рас его совершенно нет. Еще Геродот и Страбон указывали на тамилов и кельтов Ирландии, как на людей, совершавших любовный акт публично. Из числа же современных дикарей такое явление наблюдалось у калифорнийских индейцев, алеут, эскимосов, гуякурусов в Парагвае и гоаранисов. Другие народы выказывают тоже недостаток стыдливости в полном отсутствии одежды, как бушмены, жители Андаманских островов и др. Но из сказанного однако не следует, чтобы отсутствие стыдливости имело что-либо общее с безнравственностью. Безнравственность, немыслимая без сильного полового чувства, находится в обратном отношении к полноте костюма. Вполне одетые, то есть сравнительно более высокие племена, оказываются в то же время и наиболее безнравствеными.
<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу