<< Пред. стр. 17 (из 37) След. >>
Список литературы по разделу
го секретариата и главой Дворцового управления, которое ведало всеми хозяйственными делами императорского дворца. Вскоре Хэшэнь был введен в Военный Совет — высший государственный орган, то есть стал членом правительства, а позднее занял и пост канцлера Временами он находился сразу на 20 различных наиболее почетных и доходных должностях, став вторым по значимости лицом в Цинской империи.
Теперь это был уже не скромный телохранитель, а властный, жадный и надменный выскочка, беспощадный к своим обличителям. Окруженный всеобщей покорностью, пресмыкательством и лестью, Хэшэнь ощущал себя вершителем судеб Поднебесной, фактически соправителем Сына Неба. С начала 1780-х годов Хэшэнь оказывал огромное влияние надела в государстве. Женив в 1790 году своего сына на дочери богдохана, а значит став его родственником, этот фаворит обрел всесилие, держа в своих цепких руках престарелого императора. Хунли души в нем не чаял и постоянно осыпал своего любимца монаршими милостями. По приказу Сына Неба для его наперсника был построен роскошный дворец, где Хэшэнь и любовался своим "виноградником". В руки временщика стекались несметные богатства. Их золотой дождь постоянно распалял его и без того невероятную алчность. Стремясь снискать расположение Хэшэня, сановники, наместники и губернаторы провинций осыпали его дорогими подарками Кроме того, он отбирал все наиболее редкие драгоценности из той "дани", что присылали в Пекин соседние страны. Безмерная жадность толкала его даже на ростовщичество и торговлю — на складах, принадлежавших Хэшэню, хранились заморские, в основном английские, товары. Его сокровища превысили ценности императорского дворца. Только одно движимое имущество временщика, без земли и дворцов, оценивалось в 80 миллионов лянов серебра (лян — 37 г).
Фаворитизм, как неизбежный спутник и ярчайшее проявление азиатского деспотизма, получил в феномене Хэшэня максимальное воплощение. Окружив себя баснословной роскошью, Хэшэнь считался невероятным снобом Так, копируя быт императора, он каждое утро облачался во все новое и никогда дважды не надевал ни сапог, ни халата, ни белья, ни головного убора.
Став, по сути, вторым императором, этот красивый маньчжур обрел огромное влияние на чиновничий аппарат, полностью подчинив себе как столичную, так и провинциальную бюрократию. Вокруг Хэшэня сложилась целая клика, состоявшая из его родни, ставленников, сторонников и прислужников. Эта свита торговала титулами, должностями, почетными и учеными званиями. Веря во всемогущество своего патрона, она брала взятки, расхищала казенное имущество и средства, причем львиная доля добытого попадала к Хэшэню. Деградация правящей верхушки и бюрократического аппарата шла по нарастающей, вскоре приняв невиданные масштабы Чиновники, знавшие меру и заботившиеся о стабильности самой системы, безуспешно пытались остановить приближающийся крах. Хэшэнь со своими подручными без труда расправлялись с теми, кто подавал на них жалобы или обличал их преступления в докладах императору.
Целых девять лет (1790—1799) Хэшэнь и его сообщники вершили судьбы Цинской империи, причем последние три года уже при новом богдохане Юнъяне. Боясь показать себя непочтительным сыном и обидеть отрекшегося от престола Хунли, Юнъянь вплоть до смерти отца не решался трогать его любимца Между тем тлетворное влияние последнего проникло и в армию Во время крестьянской войны "Белого Лотоса" правительственные войска терпели от повстанцев одно поражение за другим. Дольше выносить присутствие авантюриста император не мог.
272
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
Смерть Хунли в феврале 1799 года положила конец невероятной карьере Хэшэня Его арестовали, обвинили в неуважении к императору, в превышении власти и в занятиях, не достойных маньчжура и шэньши, — в ростовщичестве и торговле Все богатства Хэшэня отошли к казне, причем только на перевозку серебра потребовалось несколько недель Золото, жемчуг и драгоценные камни доставлялись мешками и ящиками В молчании стояли жители столицы, наблюдая, как несметные сокровища переходят из одних рук в другие Опытные чиновники, пораженные уникальностью многих ювелирных изделий, не смогли даже примерно оценить их стоимость
В том же 1799 году Хэшэнь был казнен Наиболее оголтелые и бездарные его ставленники потеряли свои посты, но никто из его окружения не был привлечен к суду В противном случае пришлось бы арестовать и допросить десятки чиновников, чего новый богдохан явно не хотел Почва для "хэшэньства" осталась, и в XIX веке около "драконового трона" появились новые, хотя и более мелкие хэшэни
Стефан Занович
(1752 — 1786)
Албанский авантюрист Самозванец Выдавал себя за императора Петра III,
албанского принца Пользуясь рекомендательным письмом из Венеции, выманил у
голландских банкиров более 300 тысяч гульденов, что едва не привело к войне
Стефан Занович родился в Албании Отец его, Антоний Занович, в 1760 году переселился в Венецию, где нажил большое состояние, торгуя туфлями восточной выделки Сыновья его, выросшие в Венеции, получили впоследствии хорошее образование в Падуанском университете В 1770 году Стефан Занович и его брат Примислав отправились путешествовать по Италии и, встретив во время этого путешествия некоего молодого англичанина, обыграли его шулерс-
СТЕФАН ЗАНОВИЧ
273
ким образом на 90 000 фунтов стерлингов Родители проигравшегося юноши не захотели платить Зановичам такой огромный карточный долг По их жалобе возникло уголовное дело, которое кончилось тем, что братья Зановичи, как игроки-мошенники, были высланы из великого герцогства Тосканского и им запретили появляться там когда-либо В 1770—1771 годах Зановичи странствовали по Франции, Англии и Италии, охотясь за счастьем за игорными столами В Венеции, совершив крупное мошенничество, им удалось улизнуть из тюрьмы, а вместо них венецианская прокуратура велела палачу публично на площади Святого Марка повесить их портреты
Они знали множество языков, много читали, прекрасно танцевали и еще лучше владели шпагами и ятаганами Мало того, они были дружны с Вольтером и Даламбером и переписывались с ними Они также поддерживали отношения с великим авантюристом Казановой и даже удостоились чести попасть на страницы его "Записок"
Бежав из Венеции, братья на время расстались Стефан появился в Потсдаме, назвавшись государем албанским, а его брат отправился во Флоренцию
В Потсдаме Стефан заворожил своим титулом и своим мнимым богатством принца прусского и его супругу, которым он наговорил, что у него триста тысяч червонцев годового дохода и что в его распоряжении находится постоянная тридцатитысячная армия Впрочем, слава его прежних "подвигов" просочилась в газеты
Но Стефан не унывал даже тогда, когда прусский король, проведав о его проделках почти при всех европейских дворах, призвал задержать опасного мошенника Стефан успел скрыться в Голландии Там он предъявил рекомендательное письмо венецианского посланника в Неаполе, и перед ним открылись и салоны аристократии, и конторы банкиров Последние особенно привлекали Зановича Выманив за несколько месяцев у доверчивых банкиров более трехсот тысяч гульденов, он исчез с этими деньгами Когда банкиры спохватились, Стефан был уже далеко Пострадавшие предъявили свои претензии к рекомендовавшему его венецианскому посланнику, но тот отвечал, что рекомендательные письма — не кредитивы, и он не собирается платить За банкиров вступилось голландское правительство оно предъявило иск к венецианскому правительству Венеция отвечала, что не намерена платить за того, кого публично повесила Голландия, обидевшись, объявила войну Венеции' И только посредничество австрийского императора Иосифа II помирило противников
Проникнув в Черногорию, Стефан Занович попытался выдавать себя за недавно убитого Степана Малого Через пару лет он прибыл в Берлин и обратился к Фридриху II с письмом Восхваляя свои мнимые заслуги в борьбе с турками, Стефан Занович пытался выдать себя за Степана Малого, который в свою очередь выдавал себя за Петра III "Мои враги и вся Европа считают меня мертвым В Царьград (так по-старинному он называл Стамбул) в доказательство моей смерти была послана лишь одна отрубленная голова" В этом же письме мнимый Степан Малый цинично похвастался тем, что "некоторое время тому назад" воспользовался "легковерностью одного варварского народа" Так он назвал черногорцев, которые, впрочем, не были столь легковерными, какими Занович стремился их изобразить Народ хорошо помнил своего правителя — "человека из царства московского", и Лже-Степан потерпел фиаско Несостоявшийся самозванец направился в Польшу
Стефан Занович в Речи Посполитой вошел в контакт с рядом магнатов, одновременно занявшись литературно-публицистической деятельностью Среди принадлежащих ему публикаций М Брейер называл изданную в 1784 году на
274
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
французском книгу о Степане Малом. Книга эта, хранящаяся в собрании "Рос-сика" ГПБ, называется: "Степан Малый, иначе Этьен Птит или Стефано Пикколо, император России псевдо-Петр III". За два года до смерти — а умер он в 1786 году — Стефан Занович продолжал уверять в своей тождественности со Степаном Малым
Не возымевшая реальных последствий афера Стефана Зановича в Черногории любопытна как редкий пример тройной мистификации: повторного самозванства по отношению к Степану Малому, косвенного — к Петру III и, наконец, портретного. Дело в том, что в трактате 1784 года помещена гравюра, якобы изображавшая черногорского правителя. Поверху написано: "Степан, сражающийся с турками, 1769 г.", под изображением — изречение, якобы Мухаммеда: "Право, которым в своих замыслах обладает разносторонний и непреклонный ум, имеет власть над грубой чернью. Магомет". В самом низу читаем-"Париж. 1774". Это — уникальный пример иконографического самозванства, ибо под видом Степана Малого на гравюре представлен Стефан Занович!
В 1776 году он странствовал по Германии под именем Беллини, Балбидсо-на, Чарновича и графа Кастриота-Албанского. В это время неизвестно для каких целей он получал значительные суммы от польских конфедератов, старавшихся склонить Турцию к новой войне с Россией.
Имеются сведения, что по прибытии в Польшу он пользовался и другой фамилией — Варт. По случайному ли совпадению, но туже фамилию по приобретенному ею в Баварии поместью носила англичанка, герцогиня Кингстон, в девичестве Елизавета Чадлей, по первому браку графиня Бристоль. По-видимому, с ней Стефан Занович познакомился раньше, в Риме, где судьба свела его с Радзивиллом, временным спутником несостоявшейся "Елизаветы II", то есть авантюристки Таракановой. Видела там ее и Кингстон-Варт.
При первом знакомстве с герцогиней Кингстон Занович, явившийся к ней в богатом албанском костюме, расшитом золотом и украшенном бриллиантами, выдал себя за потомка князей Албании. Она увлеклась его смелым умом и находчивостью и делала ему драгоценные подарки. По словам самой герцогини, Занович был "лучшим из всех Божьих созданий" и до того пленил ее, что заставил забыть Гамильтона. Она даже намеревалась выйти за него замуж.
В 1776 году герцогиня Кингстон на собственной яхте прибыла в Петербург, чтобы домогаться места статс-дамы императрицы. Поскольку для этого ей по закону полагалось обладать недвижимостью, Кингстон купила в Эстонии у барона Фитингофа имение, соорудив там винокуренный завод. Поначалу императрица отнеслась к английской искательнице приключений благосклонно. Но та все время переигрывала, пустившись в разного рода спекуляции
Занович был связующим звеном в цепи политических авантюристов. На одном ее конце находилась жаждавшая российского престола Екатерина II, тоже в сущности самозваная "внучка" Петра Великого и "племянница" Елизаветы Петровны, именами которых обосновывала свои права, хотя их и не имела
Из сохранившихся о Стефане Зановиче биографических известий трудно сказать, был ли он из числа братьев графов Зановичей, которые поселились в Шклове. Братья Зановичи в 1781 году сошлись в Шклове с не менее примечательной личностью — в то время уже отставным генералом русской службы, сербом по происхождению, С Г. Зоричем Он пользовался покровительством всесильного Г.А Потемкина, а короткое время, до выхода в отставку был связан интимной близостью с самой императрицей. Зановичи пообещали расплатиться с кредиторами Зорича, с тем чтобы он отдал им Шклов с принадлежащим ему имением в их управление на столько лет, пока они не получат своей суммы с процентами Зоричу они обещали давать в год по сто тысяч "на прожитие".
ЭММА ЛАЙОН, ЛЕДИ ГАМИЛЬТОН
275
Однако их уличили в изготовлении фальшивых ассигнаций, которыми они расплачивались с кредиторами Графов Зановичей заключили в Нейшлотскую крепость без сроку, — так распорядилась Екатерина
Но уже в 1783 году Стефан Занович появился в Амстердаме под именем Царабладаса, но там за долги был посажен в тюрьму. Поляки выкупили его из тюремного заключения Тогда он под именем князя Зановича-Албанского начал принимать деятельное участие в восстании в Голландии против императора Иосифа II. Инсургенты щедро снабжали его деньгами, а он обещал им подбить черногорцев к нападению на австрийские владения. Вскоре, однако, над ним разразилась беда он был заподозрен в самозванстве и посажен в тюрьму. Его обвиняли в мошенничестве и обманах, и ему готовилось слишком печальное будущее, когда 25 мая 1785 года он был обнаружен на нарах в тюрьме мертвым. Оказалось, что он каким-то острым оружием перерезал себе жилу на левой руке. По рассказу герцогини Кингстон, Занович умер, приняв яд, находившийся у него в перстне Перед смертью он написал герцогине письмо, в котором сознавался в том, что он жил под чужими именами и что он был вовсе не то лицо, за которое его принимали. Как самоубийца, Занович был предан позорному погребению и похоронен без совершения над его телом похоронных христианских обрядов.
Эмма Лайон, леди Гамильтон
(1763—1815)
Знаменитая авантюристка По счастливому стечению обстоятельств вышла
замуж за Вильяма Гамильтона — британского посла в Неаполе. Была
поверенной испанской королевы Каролины Позднее состояла в любовных
отношениях со знаменитым адмиралом Нельсоном Награждена Павлом I
крестом "За особые заслуги ".
Жизнь ее была богата приключениями Она познала бедность и богатство, блеск и нищету, горе и смерть
. Леди Гамильтон была замужем за сэром Вильямом Гамильтоном, известным собирателем предметов старинного искусства и дипломатом, послом
276
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
Британии в Неаполе. Это супружество вознесло ее, скромную прислугу из заурядной лондонской таверны, отдававшуюся каждому, кто хорошо платил, с общественного дна на вершину элиты.
Ее называли "прекрасной вакханкой", а когда она проезжала по улицам Неаполя, люди останавливались, пораженные ее красотой. Однако красота, увы, меркла быстро и неотвратимо. Леди Гамильтон любила хорошую еду, а еще больше любила портер. Однако даже и после трех бутылок трудно было подумать, что она пропустила хоть один стаканчик. Несравненные формы леди Гамильтон начали чрезмерно расплываться. Поверив однажды в свою необычайную красоту, купаясь в комплиментах, она не видела, что меняется, не заметила, как стали утихать и восторги почитателей. Белые платья, которым она отдавала предпочтение, только подчеркивали недостатки ее располневшей фигуры. Стали злословить и о том, что у нее плохие манеры, что в поведении много вульгарного.
Зато в пении и танце-пантомиме ей не было равных. Однажды на приеме в доме Гамильтона в Неаполе она даже соревновалась с певицей Джорджиной Бригитой Банди. После выступления Эммы ее соперница воскликнула: "Боже, что за голос! Я отдала бы за такой все свое состояние!"
Но самый большой успех имели ее пантомимы. Гете, путешествовавший по Италии и приглашенный в дом сэра Вильяма, записал в дневнике: "Сэр Вильям Гамильтон... после долгих лет увлечения искусством и природой увенчал свои успехи в этой области, найдя себе прекрасную женщину... Это двадцатилетняя англичанка, красивая и чудесно сложенная. Он велел ей сшить очень идущие к лицу греческие одежды, и она ходит в них с распущенными волосами... В неустанном движении и постоянной сменяемости можно видеть то, что желали бы изобразить тысячи артистов: вот она смотрит серьезно, грустно, кокетливо, с удивлением поднимает глаза, скромно опускает их, поглядывает то соблазнительно, то со страхом, то грозно... К каждому выражению лица она умеет задрапироваться шарфом и в сто разных способов украсить им голову. Старый муж не может насмотреться и от всей души восхищается всем, что она делает".
Конечно, Эмме это было приятно. Она надеялась, что эхо восторгов дойдет до Лондона, где их услышит ее возлюбленный, сэр Чарльз Гревилль, из знатного рода Варвиков.
Да, никого она так не любила, мечтала, что, может быть, Гревилль приедет в Неаполь повидаться, и тогда ей удастся уговорить его забрать ее в Лондон.
Кем же была эта певица, танцовщица, вдохновлявшая художников?
Она родилась в Честере, в графстве Чешир. Некоторые из ее биографов утверждают, что ее отцом был кузнец Генри Лайон, но, вероятнее всего, она была "дитя любви". Ее крестили 12 мая 1765 года в церкви Грейт Нистона. Вскоре умер отец. Тринадцатилетней девочкой Эми, называемая потом Эммой, вместе с матерью покинула родную деревню. Судьба их не баловала: Эмме приходилось перебиваться случайными заработками на лондонских улицах, прислуживать в дешевых трактирах. В семнадцать лет она родила девочку. Однажды ее заметил некий доктор Грэхэм, шарлатан и авантюрист, утверждавший, что изобрел чудодейственное электрическое ложе, на котором пожилые мужчины обретали жизненные силы и молодость. Доктор Грэхэм дал работу Эмме в своем кабинете, где она появлялась, прикрытая прозрачной газовой материей. Кабинет "чудотворца" стал модным. Так называемый Храм Аполлона с Богиней Здоровья начали посещать представители высших кругов.
Судьба круто изменилась, когда в нее влюбился молодой баронет сэр Гарри Фезерстоунхоф. Эми последовала за ним в его родовой замок Для искательницы приключений началась новая, до сих пор совершенно неизведанная
ЭММА ЛАЙОН, ЛЕДИ ГАМИЛЬТОН
277
жизнь. Перед ней открылись неограниченные возможности. Балы сменяли один другой. Огромные суммы проходили через руки куртизанки. Праздничные прогулки верхом показали, что Эми искусная наездница. Гости баронета были очарованы ее талантами. Но баронету надоела легкомысленная красотка, порядком истощившая его казну, он снял ей в глухом квартале Лондона скромную квартирку — и был таков.
Снова пришла нищета. Эми была беременна, но родившийся ребенок вскоре умер. Неизвестно, как бы сложилась ее судьба в дальнейшем, если бы она не повстречала сэра Чарльза Гревилла, поклонника изящных искусств и обладателя великолепной коллекции картин. Он взял ее на полное содержание, выставив при этом жесткое условие: вести добродетельный образ жизни. Легкомысленная, сумасбродная Эми стала прилежной, домовитой и экономной. Чарльз пригласил учителей, которые давали ей уроки правописания, музыки и пения. Эмма безоглядно влюбилась в молодого аристократа. Гревилль был недалек от мысли сделать ее женой. Чувство было взаимным. Чтобы скрыть свое прошлое, она назвалась мисс Эммой Харт.
В доме Гревилля бывали художники. Джордж Ромни увековечил ее в многочисленных этюдах.
Почти четыре года длилась эта идиллия За это время Эмма родила троих детей — двоих девочек и мальчика. Но Гревилль так и не женился на ней. Частично из соображений экономии, частично из-за нерешительности и неодобрения этого брака со стороны ближайших родственников.
В 1784 году Чарльз познакомил красавицу со своим дядей, недавно овдовевшим сэром Вильямом Гамильтоном. Сэр Гамильтон жил в Неаполе, был послом при дворе Королевства обеих Сицилии. Эмма начала мешать Гревил-лю, и он просил дядю пригласить ее в Неаполь, под предлогом обучения пению у итальянских мастеров. Возможно, между дядей и племянником была заключена сделка — сэр Вильям оплатил долги Гревилля, который за это уступил ему девушку.
Эмма выехала вместе с матерью В Неаполе стареющий дипломат принял их с необычайным гостеприимством. Они поселились в резиденции посла, и Эмма нашла в сэре Вильяме заботливого опекуна, готового исполнять каждое ее желание.
Но Эмма хранила верность Гревиллю. Она послала ему четырнадцать писем, а получила только одно. Тот, кого она так любила, советовал забыть его.
В ноябре 1786 года она стала любовницей Гамильтона, а через пять лет вышла за него замуж, чтобы отомстить неверному Чарльзу. Эта свадьба оставила открытым вопрос о наследстве сэра Вильяма: ведь он мог все свое состояние, на которое так рассчитывал Гревилль, завещать супруге.
В 1791 году чета совершила путешествие в Лондон, чтобы освятить свой брак на родине. 6 сентября в церкви Святой Марии в Лондоне в присутствии многочисленных представителей английской знати произошло венчание. Эмма подписала брачный договор именем "Эмми Лайон", но во время брачной церемонии его объявили как "мисс Эмми Харт". Теперь, как супруга сэра Гамильтона, она имела право на все знаки почтения, принятые в обществе. ^ Однако, чтобы не возвращаться в Неаполь не будучи признанной европейскими дворами, интриганка Эмма заставила сэра Вильяма отправиться в Париж и получить для нее аудиенцию у Марии-Антуанетты, сестры неаполитанской королевы. После этого все сословные препятствия были устранены. Леди Гамильтон была очень хитра, многие современницы обвиняли ее в чрезмерном злословии, в любви к сплетням. Единственной, с кем дружила Эмма, была неаполитанская королева Мария Каролина Леди Гамильтон умела быть преданной подругой и опасным врагом, ханжой и распутницей, любила политические интриги. Вообще ум ее был совсем не женский.
278
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
Дружба леди Гамильтон с королевой не знала меры. Если дамы не виделис! хотя бы день, они писали друг другу письма. Они одевались, как близнецы, проводили вместе долгие часы, игнорируя правила этикета. Королева знала, что сэр Вильям многое доверял своей супруге. Во время дружеских разговоров Мария Каролина узнавала от подруги интересовавшие ее сведения Бывало, однако, что именно леди Гамильтон склоняла королеву к откровенности в вопросах настолько важных, что сэр Вильям вынужден был посылать о них депеши в Лондон экстренной почтой. Считается, что именно из них английское правительство узнало о военных приготовлениях Испании.
Эмма хотела блистать в обществе и быть почитаемой как дворянством, так и простым народом. Она была окружена ореолом загадочности, который старалась поддерживать всеми средствами своего актерского мастерства.
В сентябре 1793 года в Венеции появился контр-адмирал Гораций Нельсон, прославившийся победой над испанским флотом. Нельсон остановился в резиденции посла, был представлен его супруге. Она — на вершине своей чарующей красоты. Нельсон, небольшого роста, худой, без правой руки, был на семь лет старше Эммы и женат на вдове Фанни Гисбег. сын которой, Джошуа, служил под его командой.
Из невзрачного на первый взгляд Нельсона фонтаном била энергия, исходила необычайная уверенность. Он пользовался большим успехом у женщин.
Началась жизнь втроем. "Одно сердце в трех телах", — так выразилась леди Гамильтон. Состарившийся сэр Вильям терпимо относился к этому роману, не возмутился, даже узнав, что стал отцом дочери. Однако был момент, когда он предложил ей раздельное проживание. Но больше к этому не возвращался.
Все трое знали себе цену и, хоть отличались Друг от друга, достигли в повседневной жизни удивительной гармонии. Это позволило Нельсону чувствовать себя в доме Гамильтонов, как в своем собственном, о чем он открыто писал своей жене Фанни. Видимо, по просьбе Нельсона, а может быть, движимая собственной хитростью, Эмма тоже писала Фанни. Ну, а Гораций вообще старался окружить жену заботой и вниманием. Казалось, что трио можно превратить в квартет. Однако Фанни, любя мужа по-настоящему, ушла от него. Ушла навсегда.
Дела супружеского треугольника, возможно, остались бы банальной историей, если бы роман леди Гамильтон и Нельсона не переплелся с событиями исторического значения
1 августа 1798 года Нельсон одержал знаменитую победу над французами в битве при Абукире. Вся Европа ликовала от этого грандиозного успеха.
Когда Нельсон на борту "Венгарда" вошел в гавань Неаполя, итальянцы горячо приветствовали его как освободителя. Король, королева, английский посол и его супруга присоединились к ним, чтобы выразить свою благодарность. И здесь вновь проявился талант леди Гамильтон как актрисы. С возгласом: "О Боже, неужели это возможно!" она упала в обморок и прямо в объятия героя морей...
У леди Гамильтон теперь была только одна цель: любым способом добиться, чтобы ее имя зазвучало вместе с именем легендарного Нельсона
Эмма старалась скрывать свои отношения с Нельсоном, но его личные дела все сильнее влияли на служебные. Когда Нельсон, например, получил приказ отплыть из Неаполя, чтобы соединиться с адмиралом лордом Кейтом, Эмма возразила И Нельсон подчинился ей! В 1799 году Великий магистр Мальтийского Ордена российский император Павел I наградил Нельсона орденом Крест так понравился Эмме, что она непременно захотела пополнить им свою
ЭММА ЛАЙОН, ЛЕДИ ГАМИЛЬТОН
279
коллекцию драгоценностей. Царь Павел наградил и ее, якобы в знак признания заслуг в помощи жителям острова. Тут, однако, не обошлось без формальных трудностей, ибо женщина, получившая этот крест, должна была быть благородного происхождения и присягнуть на целомудрие. Поскольку Эмма Гамильтон не отличалась ни тем, ни другим, царь сказал, что крест вручен леди Гамильтон в знак благодарности за дар в виде 10 000 ливров и за транспорт из Сицилии.
Словом, Эмма достигла вершины успеха. Однако пришла пора возвращаться в Лондон: сэра Вильяма отзывали с должности. И здесь не обошлось без Нельсона. Не имея на то никаких полномочий, он якобы обещал неаполитанскому королю Фердинанду Мальту. За этот неразумный шаг, продиктованный, видимо, чрезмерной самоуверенностью, английское правительство привлекло его к ответственности. Нельсон получил от Первого Лорда Адмиралтейства письмо с рекомендацией покинуть неаполитанский двор. Трио возвратилось в Лондон.
Там их встретил Чарльз Гревилль. Он не видел Эмму почти десять лет и с удивлением, а может, и с неприязнью смотрел на ее пышные формы.
Ну, а Нельсона ждало объяснение с женой. Закончилась встреча расставанием супругов и разделом имущества. Но Эмме не пришлось праздновать победу: общественное мнение обвинило ее в разрушении семьи.
Пребывание Нельсона в Англии продолжалось не слишком долго. Произведенный в вице-адмиралы, он отбыл на военные действия против Дании. За время его отсутствия Эмма родила дочь Горацию, которую потихоньку увезли с глаз долой. Няне сказали, что отец ребенка — господин Томпсон, мать — дама из высшего света, и обязали строго хранить тайну. Горация никогда не должна была узнать, кто ее мать. Знала только, что она — приемная дочь лорда Нельсона.
В этот период письма Нельсона к Эмме были наполнены беспокойством о ее здоровье. Потом эта тема сменилась тревогой ревнивого любовника. Эмма умышленно поддразнивала его, рассказывая в письмах о приглашении на ужин к князю Валии и о встречах с Чарльзом Гревиллем. Эти "новости" доводили Нельсона до бешенства. Впрочем, до ужина с князем Валии дело не дошло, да и Гревилль не докучал больше. В одном из писем Нельсон впервые назвал ее своей женой. "Нет на свете ничего, чего бы я не сделал, чтобы мы могли быть с нашим ребенком".
Адмирал строил планы совместного отъезда туда, куда не докатится злая молва их мнимых друзей, где они смогут жить в покое и только для себя. Заявлял также, что не хочет больше видеть своей жены Фанни. Никогда еще лорд Нельсон не писал так открыто, ни одно его письмо не содержало таких горячих заверений, что, кроме Эммы, не существует для него другой женщины. Они переехали в небольшой дом в Мертоне, недалеко от Лондона. С той поры в письмах Нельсона к Эмме много места стали занимать хозяйственные вопросы, заботы о доме, в котором они хотели жить вместе.
В этом доме у них не оставалось времени для себя. Нельсона постоянно отвлекала служба, а их обоих — приемы друзей. Это был последний дом Великого Адмирала.
21 октября 1805 года Нельсон пал в знаменитой битве при Трафальгаре, разгромив французский флот. Письмо, которое Нельсон писал Эмме перед битвой, начиналось со слов: "Моя дорогая, любимая Эмма, дорогой мой сердечный друг..."
Он оставил их одних, Эмму и Горацию, ибо сэр Вильям к тому времени Умер. Рассказывали, что он умирал в объятиях Эммы, стискивая ладонь Нельсона. Те же рассказчики добавляли не без злорадства, что он был тогда без со-
280
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
СЮРКУФ РОБЕР
281
знания Единственным доказательством трезвости его мысли послужило завещание, в котором он оставлял Эмме только 700 ливров ежегодной пенсии, а все состояние — Чарльзу Гревиллю.
Без мужа и друга Эмма чувствовала себя потерянной. Нельсон оставил ей солидное состояние. Однако она бросала деньги на ветер, жила на широкую ногу и в конце концов совершенно разорилась. Из-за долгов она попала в тюрьму и там заболела желтухой.
В этот трудный период ее жизни Томас Ловелл неожиданно издал два тома "Писем лорда Нельсона к леди Гамильтон", видимо, выкраденных. Книги вызвали огромный интерес.
Публикация принесла леди Гамильтон новые мучения. Ее репутация, и так сильно подмоченная, была испорчена окончательно. Если до тех пор жила какая-то надежда на пенсию, то теперь она развеялась навсегда.
Неизвестно, долго ли она еще оставалась бы в тюрьме, если бы не объявился адвокат Джошуа Джонатан Смит, член Городского совета Лондона и совладелец преуспевающей фирмы, ранее служивший на адмиральском корабле "Виктория". Он отыскал ее в тюрьме и принес запятнанный кровью мундир Великого Адмирала, затем заплатил за нее залог и помог ей бежать во Францию. С пятьюдесятью фунтами в кармане вместе с Горацией леди Гамильтон оказалась в Кале. Неисправимо легкомысленная женщина поселилась в роскошном отеле, откуда вскоре была вынуждена съехать. «Она выбрала скромный Сант-Пьерре в двух милях от Кале. Все более остро ощущая отсутствие денег, Эмма обратилась за помощью к семье Нельсона, которая не оставила эту просьбу без внимания.
Леди Гамильтон стала часто болеть и умерла 15 января 1815 года. Никто не знает места, где она похоронена
Сюркуф Робер
(1774 — 1827)
Знаменитый пират и корсар.
Получил от правительства Франции патент на офицерский чин. К концу жизни стал одним из самых богатых судовладельцев Франции
Робер Сюркуф происходил из богатой семьи моряков Сен-Мало Богатство их было особого рода' его прадедом и тезкой был известный корсар начала XVIII века Робер Сюркуф, воевавший у берегов Перу. С материнской стороны его близким родственником был Ла Барбине, разбогатевший в корсарских походах.
Мальчику хотели дать достойное буржуазное образование, но он был непоседлив и в 1789 году, в возрасте пятнадцати лет, записался добровольцем на корабль "Аврора", уходивший в Индию Семья должна была довольствоваться обещанием старого знакомого, капитана "Авроры" Тардив, присмотреть за юнгой.
"Аврора" была "честным" торговым кораблем, не имевшим никакого отношения к пиратам или разбойникам На самом же деле капитан Тардиве и его экипаж были преступниками самого отвратительного толка, и опыт, почерпнутый юным Сюркуфом во время этого путешествия, вряд ли можно признать полезным.
На пути к французским островам Индийского океана "Аврора" пристала к африканскому берегу в месте, где возвышалась старинная португальская крепость. К кораблю подплыл на шлюпке толстый самоуверенный португалец, которого капитан Тардиве, вежливо поддерживая под руку, провел к себе в каюту. На следующий день на борт "Авроры" были доставлены шестьсот рабов, предназначенных для плантаций Реюньона Роберу, который помогал загонять рабов в специально оборудованные для этого трюмы, капитан объяснил, как ценится живой товар на плантациях французских островов. Робер запомнил это. Как выяснилось впоследствии, он отличался деловым складом характера и завидным самообладанием
Проплавав с Тардиве чуть больше года, Сюркуф решил бросить капитана — тот был неудачлив Его преследовали бури, убытки, крушения, потери. Сюркуф нанялся на другое работорговое судно и еще несколько месяцев изучал ремесло — покупал и перевозил рабов
Сюркуфу исполнилось семнадцать Он два с лишним года плавал в Индийском океане, и ему надоело помогать другим богатеть, оставаясь бедным. И Сюркуф возвратился во Францию. Там он обратился к родственникам и друзьям, уговорил их купить небольшой бриг "Креол" и сделать его капитаном. И в 1792 году он вновь направился в Индийский океан.
Сюркуф знал, что Конвент революционной Франции отменил рабство во всех французских заморских колониях и объявил работорговлю незаконной. Указ об этом был направлен и губернатору острова Реюньон. Но плантатор французских владений в Индийском океане считал это нарушением всех естественных норм жизни. Отмена рабства означала снижение производства сахарного тростника и разорение плантаторов Поэтому единственной реакцией на постановление Конвента было повышение цен на рабов. Губернатор, опубликовав декларацию, тут же закрыл глаза на работорговлю Это ему удавалось делать три года подряд
Сюркуф понял, что куда выгоднее, а главное, куда благороднее заниматься ремеслом корсара, чем возить в трюмах рабов из Африки. И он решил начать охоту за английскими торговыми судами
Однако чтобы получить патент корсара, необходимо было внести залог и найти поручителей Это делалось для того, чтобы под видом корсаров в море не уходили мелкие разбойники, которым было все равно, на кого нападать, и которые чаще угрожали собственному, чем враждебному, судоходству.
282
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
Судя по последующим событиям, у Робера были на Реюньоне не только друзья, но и враги. Ехать же в поисках денег во Францию было невозможно: Сюркуф уже исчерпал там кредит. За месяцы, проведенные в порту, богаче он тоже не стал. И потому Сюркуф решил совершить еще несколько рейсов в Африку за рабами, заработать денег на залог и лишь потом стать корсаром.
В этом не было ничего удивительного, поскольку после снятия английской блокады работорговцы возобновили рейды в Африку и никто их за это не преследовал. Но, вероятно, Сюркуф чем-то не угодил губернатору. Не успел он выйти в море, как последовал приказ: "Креола" по возвращении немедленно задержать и капитана арестовать как работорговца и злостного нарушителя Декларации прав человека. Возможно, впрочем, что губернатор решил пожертвовать юным моряком, чтобы продемонстрировать Парижу свое служебное рвение.
Известие об ордере на свой арест Сюркуф получил от друга, придя на Мадагаскар. Иной бы отказался от покупки рабов, но Сюркуф набил трюмы невольниками и спокойно проследовал к Реюньону. Правда, он принял меры предосторожности. Верные люди должны были ждать его ночью у одной из бухт острова. Невольников Сюркуф отправил на берег на шлюпках, а "Креол" на следующий день смело вошел в порт и бросил якорь. Полиция ждала Сюркуфа. Команда не успела привести трюмы в порядрк, как комиссар полиции с помощником взошел на борт брига и, осмотрев его, предложил капитану следовать за ним в тюрьму.
Сюркуф не стал спорить. Он лишь позволил себе пригласить гражданина комиссара в каюту, чтобы позавтракать, ибо гостям и хозяину предстоял долгий и трудный день. Полицейские чины вошли в каюту. Стол ломился от яств, и комиссар проявил человеческую слабость, согласившись отведать хорошего вина и диковинных блюд с Мадагаскара.
Пока Сюркуф поил гостей, его помощники, следуя инструкции, принялись за дело. Сначала один из них отослал на берег якобы от имени комиссара шлюпку, на которой полицейские чины прибыли на "Креол". Затем был поднят якорь, поставлены паруса. Наконец "Креол" оказался в открытом море. Когда океанская качка стала заметной, комиссар встревожился и потребовал, чтобы его выпустили на палубу. Берег был еще ясно виден, но помощи оттуда ждать не приходилось. Взбешенный комиссар забыл о щедром угощении и, пригрозив Сюркуфу неприятностями, потребовал, чтобы его немедленно отвезли обратно в порт. Вокруг стояли матросы с пистолетами и мушкетами, слушали речь комиссара, однако не проявляли признаков страха, растерянности или желания подчиняться приказу.
Двадцатилетний капитан вежливо ответил гражданину комиссару, что именно нежелание подвергать себя большим неприятностям заставило его решиться на небольшую морскую прогулку. Более того, он сказал, что намерен вернуться за новой партией рабов к африканскому берегу, где и оставит гражданина комиссара и его спутников. Ибо тем, кто так заботится о свободе негров, несомненно, доставит искреннее удовольствие провести остаток своих дней в их обществе. А пока "Креол" идет к Африке, он в полном распоряжении дорогих гостей, которые могут пользоваться его кухней, винным погребом и прочими услугами.
Комиссар бушевал до вечера, но бриг держал курс в открытое море. Сюркуф ждал темноты, чтобы незаметно повернуть обратно: в его планы визит к берегам Африки не входил. К вечеру поднялась буря, и комиссару пришлось пережить неприятные часы, когда бриг кидало с волны на волну. Это сделало
СЮРКУФ РОБЕР
283
комиссара более сговорчивым. Он разорвал уже заготовленное обвинение Сюркуфа в работорговле и похищении должностного лица и составил акт, в котором информировал губернатора, что тщательный осмотр судна доказал полную беспочвенность обвинений гражданина Сюркуфа в работорговле. Более того, когда случайно оборвался якорный канат и "Креол" был унесен в море, комиссар провел несколько дней в компании Робера Сюркуфа и может засвидетельствовать его высокий профессиональный и моральный облик.
Сюркуф отпустил пленников лишь через неделю. Он стоял у берега и торговался с правительством острова, пока не получил полного прощения. Тогда он расстался с комиссаром.
Власти Реюньона выполнили соглашение: Сюркуф остался на свободе. Его лишь предупредили, что следующая попытка отправиться в Африку за рабами кончится плохо. А когда Сюркуф вновь обратился к губернатору за разрешением на корсарство, тот вновь отказал ему. Мальчишку можно было простить, но помогать ему разбогатеть губернатор не намеревался.
"Мальчишка" не стал спорить. Он снова вышел в море, но не на "Креоле", а на "Скромнице" — быстроходной маленькой шхуне водоизмещением менее двухсот тонн, вооруженной четырьмя шестифунтовыми пушками. Сюркуф решил все-таки стать корсаром, а "Креол" не был приспособлен для пиратских набегов — он был тихоходный, и в бою его одолел бы любой другой корабль. Решение, принятое Сюркуфом, ставило его в положение пирата. Поэтому в первые дни плавания команда "Скромницы" — тридцать человек — не была в курсе планов капитана.
Чтобы не обострять отношений с губернатором, Сюркуф подрядился взять на Сейшельских островах груз риса и черепаховых панцирей. Но поблизости дежурили два английских корабля, и пришлось уйти в море, не взяв груза. Тогда Сюркуф и объявил команде, что собирается стать корсаром. Он опасался, что матросы испугаются, однако они поддержали капитана, и Сюркуф направился на восток, к Андаманским островам и Суматре, потому что в западной части океана было много английских судов, встреч с которыми Сюркуф избегал.
Долгое время никого не удавалось захватить — то жертва была не по зубам, то ускользала от молодого пирата. Наконец догнали и взяли без всякого сопротивления небольшой английский корабль "Пингвин", который шел с грузом тика из Бирмы в Индию. Сюркуф посадил на него призовую команду и направил трофей своим ходом на Реюньон. Этим поступком Сюркуф объявлял друзьям и недругам, что намерен оставаться в рамках закона.
Следующий трофей Сюркуфа был куда более ценным, чем первый, — голландский корабль, груженный рисом, перцем, сахаром и слитками золота.
Осмелев, Сюркуф взял курс на север, к устью Ганга, и 19 января 1796 года увидел там караван из трех судов. Два торговца следовали по фарватеру вслед за лоцманским бригом к Калькутте. Сюркуф поднял английский флаг и спокойно присоединился к каравану. Когда до лоцманского брига оставалось несколько метров, французы выстрелили из пушки, и лоцманы поспешили сдаться: они никак не ожидали,встретить врага у самых стен Калькутты. Не составило труда захватить и остальные корабли.
Переименовав лоцманский бриг в "Картье" — в честь земляка Сюркуфа, открывателя Ньюфаундленда, — капитан вновь отправился в путь и вскоре Догнал и взял на абордаж большой корабль "Диана", груженный рисом. Приз был настолько велик, что Сюркуф решил не искушать судьбу, а конвоировать его домой сам, тем более что он не имел вестей с Реюньона и не знал, Добрались ли туда захваченные ранее корабли.
284
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
СЮРКУФ РОБЕР
285
На следующий день, впрочем, Сюркуфу пришлось отказаться от своей идеи: он увидел стоявший на якоре большой корабль под английским флагом, вооруженный множеством пушек. Казалось бы, Сюркуф должен был поспешить в открытое море: на борту брига оставалось менее двадцати моряков, остальные стерегли команду "Дианы". Но Сюркуф решил извлечь выгоду из явной невыгоды своего положения. Дело в том, что большинство команды на "Диане" составляли ласкары — индийские матросы, которые славились как отличные моряки, но в военном отношении опасности не представляли. Сюркуф приказал немедленно перевезти часть ласкаров на "Картье" и заменил ими своих людей у парусов. Теперь его корабль управлялся пленными матросами, а все французы были готовы к бою.
Сюркуфу даже не пришлось поднимать для маскировки английский флаг. С "Тритона", так назывался английский корабль, сразу узнали калькуттский лоцманский бриг и сигналами подозвали его поближе, чтобы узнать новости. Была середина дня, большинство команды и пассажиров "Тритона" находилось внизу, прячась от ослепительного полуденного солнца. Ветер почти совсем упал. Сюркуф понял, что его смелый план удается как нельзя лучше. "Картье" подошел к самому борту "Тритона", и Сюркуф во главе девятнадцати пиратов неожиданно перепрыгнул на палубу англичанина. Первым делом пираты захлопнули люки, отрезав команду внизу, и обезоружили вахтенных. Сто пятьдесят человек попали в плен к двадцати.
Через несколько дней показался Реюньон.
В тот же день Сюркуф был поставлен в известность не забывшим недавнего унижения комиссаром полиции, что по приказу губернатора, гражданина Маларте, все призы пирата Робера Сюркуфа конфискованы правительством Франции и товары обращены в собственность республики, так как Сюркуф не является корсаром. Правда, ему объявили прощение в благодарность за то, что с его помощью острова избегли голода и казна значительно пополнилась. Если же гражданин Сюркуф намерен жаловаться, то губернатор распорядился арестовать его и судить как пирата.
Губернатор, видимо, рассчитывал на то, что пират смирится с потерей: Франция далеко, а большинство денег за продажу трофеев осело в карманах чиновников. Однако возмущенный Сюркуф не сдался и на первом же корабле отправился во Францию.
На его счастье, Директория весьма благожелательно рассмотрела его жалобу.
Сюркуфу были присуждены двадцать семь тысяч ливров из стоимости проданных товаров; в соответствии с законом были награждены и другие участники рейда. Основанием для такого решения было то, что Сюркуф в свое время по всем правилам обращался с просьбой выдать ему патент на корсарство и не получил его не по своей вине.
А Сюркуф, пока шло судебное разбирательство, влюбился в Мари Блез, красавицу из зажиточной бретонской семьи, и заявил, что покончил с пиратством и намерен жить дальше на берегу, чтобы не выпускать из виду прекрасных глаз своей возлюбленной. Правда, счастье его длилось не столь долго, как хотел бы молодой пират, ибо его добыча значительно уступала состоянию семьи Блезов и другие соискатели руки Мари Блез, хотя и не были столь красивы, мужественны и славны, как корсар, превосходили его богатством. Тогда Сюркуф взял с возлюбленной слово, что она дождется его, и в июле 1798 года отправился в поход, чтобы добыть денег, которые должны были удовлетворить претензии преданного революции семейства Блезов.
Сюркуф покидал Нант на "Клариссе", специально построенной как корсарский корабль.
Будущий тесть приехал в Нант, осмотрел "Клариссу" и, убедившись в серьезности намерений Сюркуфа, пожелал ему доброго пути, поклявшись, что проследит, чтобы невеста дождалась возвращения Робера. Комиссар Директории в Нанте торжественно вручил Сюркуфу документы, из которых явствовало, что он находится на службе республики в качестве корсара, а также набор республиканских флагов.
Несмотря на торжественные проводы и уверенность матросов в том, что десятки английских кораблей сдадутся, как только увидят трехцветный флаг Сюркуфа, добыча не давалась в руки корсарам. Желая оправдать свою репутацию, обычно осторожный Сюркуф приказал напасть на первый же английский корабль, встреченный у берегов Африки, несмотря на то, что тот был велик и хорошо вооружен. Артиллерийская дуэль продолжалась три часа, и "Клариссе" пришлось покинуть поле поля, лишившись фок-мачты. К счастью для корсаров, англичане в ходе боя также понесли значительный урон и преследовать их не стали.
Пришлось зайти в Рио-де-Жанейро и ставить новую мачту и паруса. Там же улыбнулось счастье. У берега был взят небольшой бриг, на который Сюркуф перевел офицера и шестерых матросов, чтобы они вернулись на трофее в Нант и поведали, что Сюркуф начал победное шествие по морям. С офицером Сюркуф отправил и письмо возлюбленной. Письмо написал младший брат: Робер ненавидел всякую писанину.
Губернатор Маларте был вынужден принять своего врага и признать его документы. Сюркуф мог торжествовать — губернатор был вновь унижен.
В следующем году Сюркуф крейсировал у берегов Суматры. После тяжелого боя он захватил два английских корабля, потом задержал датский корабль (под предлогом того, что на его борту были товары, принадлежавшие англичанам), без единого выстрела захватил большое португальское судно с грузом пряностей и вернулся в Бенгальский залив, где за четыре года до того столь блистательно победил "Тритона". Сюркуф полагал, что англичане будут искать его восточнее, а он тем временем сможет безнаказанно действовать у берегов Калькутты.
Сюркуфу действительно удалось захватить там два судна и отправить их на Реюньон, но через месяц после этого его выследил английский фрегат "Сибилла", и началась погоня, во время которой Сюркуф приказал бросить за борт пушки и ядра, чтобы облегчить "Клариссу". Наступила ночь, и в темноте "Клариссе" удалось скрыться от погони.
Эпизод с "Сибиллой" показывает, что Сюркуф, упоенный успехами, стал беспечнее относиться к опасности. Когда утром выяснилось, что "Кларисса" ушла от погони, корсары сразу успокоились и, вместо того чтобы покинуть опасную зону, изменили курс и вернулись на старое место. И тут же, словно по волшебству, в лучах поднявшегося солнца показались паруса американского торгового корабля.
Одного Сюркуф не учел: "Сибилла" не ушла далеко. И предупредительный выстрел, далеко разнесшийся в океане, был истолкован ее капитаном правильно: значит, корсар не бежал, а снова вышел на охоту. "Сибилла" бросилась на выстрел, и Сюркуф, узнавший издали паруса своего врага, бросил американца и повернул в открытое море.
Но и на этот раз Сюркуф не ушел из Бенгальского залива. Встречи с "Сибиллой" произошли 29 и 30 декабря 1799 года, а уже в первый день нового года корсар совершил удивительный по дерзости набег.
286
100 ВЕЛИКИХ АВАНТЮРИСТОВ
В Калькутте знали о присутствии Сюркуфа, и потому, когда английский корабль "Джейн" вышел в море, направляясь в Бомбей, он не решился следовать в одиночку, а подождал, пока к нему присоединятся еще два больших корабля, следовавших тем же курсом.
На рассвете капитан "Джейн" увидел, что его корабль отстал миль на пять от двух кораблей, но это его не очень беспокоило, потому что в случае опасности те всегда могли вернуться. И тут показался незнакомый парус. Неизвестный корабль приблизился весьма осторожно. Это была "Кларисса". Сюркуф опасался, что вновь встретил "Сибиллу". Поняв, что перед ним торговцы, Сюркуф направился к отставшей "Джейн", капитан которой тут же приказал палить из пушки, чтобы привлечь внимание остальных судов. Но те, хотя и слышали выстрелы, предпочли продолжить путь. "Джейн" бросили на произвол судьбы. На ней была всего одна шестифунтовая пушка. Неравный бой продолжался до тех пор, пока на "Джейн" оставались ядра. Последний выстрел сделали, зарядив пушку мушкетными пулями.
Налетел неожиданный шквал, и большие английские корабли, все еще продолжавшие делать вид, что ничего не случилось, вынуждены были убрать часть парусов. Капитан "Джейн" приказал парусов не убирать. Казалось, "Джейн" вот-вот догонит трусливых спутников, но Сюркуф тоже не сбавлял хода и вскоре настиг и захватил "Джейн".
Сюркуф был горд этим боем: ведь он вел его на глазах больших английских кораблей и в каждую минуту могла появиться "Сибилла" или какой-нибудь другой английский фрегат. Капитану "Джейн" Сюркуф великодушно вернул шпагу — тот сражался до последней возможности. Потом спросил: а что за корабли на горизонте? Почему они не пришли на помощь? Англичанин ответил, что это его соотечественники. И Сюркуф сказал: "Если бы они попались мне в руки, я повесил бы их за предательство".
Сдав призы в Реюньоне, Сюркуф поспешил снова в море. На этот раз ему пришлось оставить в порту "Клариссу" — ее ремонт потребовал времени Но недостатка в кораблях не было. Все судовладельцы рады были предложить свои корабли удачливому корсару. Поэтому Сюркуф тут же вышел в море на "Уверенности", причем помимо команды из ста человек губернатор по собственной инициативе выделил ему двадцать пять солдат — лучших стрелков острова.
Робер же ушел на остров Маврикий, где переоборудовал свое новое судно, чтобы можно было не опасаться английских фрегатов, и проводил учения команды. В Бенгальский залив идти было опасно: у Суматры дежурил американский фрегат "Эссекс". Тогда Робер повел корабль к цейлонским берегам. В первые же дни удалось захватить несколько английских судов, груженных пряностями и другими товарами. Трофеи были столь велики, что Сюркуфу пришлось обратиться к запрещенному методу: вместо того чтобы отводить призы во французские владения, он брал с них выкуп. Но даже при том, что несколько кораблей было отпущено, команда Сюркуфа уже через неделю уменьшилась почти вдвое. С этой командой удалось взять большой, переделанный из военного фрегата и соответственно вооруженный английский корабль "Кент". В английских газетах помещались ужасные рассказы о зверствах Сюркуфа, но они были в основном домыслами газетчиков, не желавших примириться с безнаказанностью французского корсара.
Теперь можно было возвращаться домой и просить руки прекрасной Мари Блез. Распродав товары и получив свою долю, Сюркуф повел "Уверенность" к берегам Франции.
Свадьба Мари Блез с корсаром, капитал которого составлял два миллиона франков, состоялась в Сен-Мало, и соответствующая запись сохранилась
СЮРКУФ РОБЕР
287
в книгах мэрии. Кроме того, гражданин Робер Сюркуф получил от правительства Франции патент на офицерский чин. Нельзя сказать, чтобы эта честь порадовала Сюркуфа, но его родственники были довольны, потому что уже двести лет высшим признанием заслуг корсара во Франции считалось внесение его в списки офицеров флота. Правда, в то время с Англией заключили мир, и услуги Сюркуфа Франции не требовались. Однако перемирие было недолгим. Снова началась война, Сюркуф был вызван в Париж и стал одним из первых кавалеров ордена Почетного легиона, учрежденного Наполеоном. При личной встрече с первым консулом Сюркуф получил предложение командовать небольшой эскадрой быстроходных судов в Индийском океане для охоты за торговыми судами англичан. Предложение было лестным, но корсар отказался. Дело в том, что командовать всем французским флотом в Индийском океане был назначен адмирал Линуа, а Сюркуф был о нем низкого мнения. Наполеон не стал настаивать, тем более что Сюркуф сказал ему, что согласен на свой счет вооружить несколько каперских судов и отправить их в море. Одним из кораблей командовал его младший брат, которого удалось выручить из английского плена во время краткого мира.
Так Сюркуф остался во Франции, удовольствовавшись получением прибыли от своих пяти кораблей. Но в 1806 году пришло известие о поражении адмирала Линуа и взятии его в плен англичанами. Как только Сюркуф узнал, что этот близкий друг губернатора Маларте потерпел поражение, он тут же вышел в море на специально оборудованном корабле водоизмещением в четыреста тонн. Теперь, когда он был предоставлен самому себе, Сюркуф решил еще раз попытать счастья. На пути вокруг Африки Сюркуф, придававший большое значение подготовке экипажа, по нескольку часов в день учил моряков стрелять из пистолетов и драться на шпагах. Он даже не пожалел денег на то, чтобы нанять специальных инструкторов, понимая, что в корсарском ремесле главное — уметь брать корабли на абордаж.
Прибытие в Индийский океан Сюркуфа было встречено французами с небывалым энтузиазмом. Их положение за прошедшие годы изменилось к худшему. Блокада англичан прервала практически все связи с Европой, и французским владениям в Индийском океане угрожал голод. От Сюркуфа ждали, что он в одиночку прорвет блокаду и обеспечит острова продовольствием. И он постарался оправдать ожидания соотечественников. Уже одно его имя решало половину дела. Английские торговцы готовы были сдаться Сюркуфу без боя, да и военные фрегаты предпочитали не встречаться с его кораблем один на один.
За три осенних месяца 1806 года Сюркуф захватил и привел на острова четырнадцать английских кораблей с рисом. Опасность голода была устранена, а Сюркуф получил свою долю от продажи кораблей, которая увеличила его состояние еще на несколько сот тысяч франков.
Но и англичане не теряли времени даром. Французские корсары, ободренные примером Сюркуфа, перестали быть осторожными, и вскоре их корабли один за другим стали жертвой английских военных эскадр. Кроме того, были потоплены или взяты В'Плен почти все французские военные суда, которые охраняли коммуникации или сами охотились за английскими торговцами. Военные силы французов уменьшились настолько, что губернатор приказал офицеру французского флота Сюркуфу передать свой корабль правительству. И, не в силах отказаться от мести старому врагу, он снял Сюркуфа с коман-Дования его собственным кораблем, быстроходным, отлично вооруженным,
288
<< Пред. стр. 17 (из 37) След. >>
Список литературы по разделу