<< Пред.           стр. 2 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу

  Уоллакотт Дж.
  Хрестоматия
  159
  158
 
 
  деленного вида коммуникации между индивидами и группами"5. Сообщение, например, может представлять собой женщину группы, которая "циркулирует" между кланами, династиями и фамилиями, тогда как в языке это будет "словом группы", которым индивиды обмениваются между собой. Первичность языковых аналогов, как в приведенном выше случае, является типичным при семиологическом рассмотрении, будь это анализ систем родства, фурнитуры или моды, фильмов и телевизионных программ или игрушек и машин. Соссюр, положивший начало семиологии как "науки о знаках", указывал на следующее преимущество лингвистического подхода. Здесь оставляют в стороне видимую натуралистичность действий или объектов и показывают, что их смысл основывается на разделяемых предположениях или обычаях. В этом плане, методы лингвистики принуждают исследователя изучать системы правил, лежащие в основе речи, а не внешние влияния или детерминанты.
  Другой характерной чертой семиологического анализа, как следует из приведенного ранее примера с гангстерскими фильмами, является фокус внимания на внутреннем структурировании текста или сообщения. (...)
  Внутренние отношения любой структуры являются тем, что придает значение любому элементу структуры. Отсюда, если определенное действие является, например, невежливым, то это отнюдь не потому, что таковыми являются его внутренние качества. Напротив, это связано с его относительными чертами, которые позволяют отделить вежливые действия от невежливых. В структурном анализе акцент делается на подобных бинарных противопоставлениях как на эвристическом методе. Это является "техникой стимулирующей восприятие в случае, когда перед ним оказывается масса внешне однородных данных неразличимых для разума и глаза. Это является способом заставляющим нас самих понять различия и идентичность в целиком новом для нас языке, звуки которого мы не можем отделить друг от друга. Это представляет собой декодирующее или дешифрующее устройство, или альтернативную технику изучения языка"6.
  Акцент семиологии на анализе внутренних связей текста сопряжен с определенными проблемами. Многие исследования русских формалистов, например, были ориентированы на изучение внутренней структуры литературных произведений. В исследовании "Морфология сказки" В. Проппом сделана попытка выявить нарративную структуру русской народной сказки. Автор был противником классификации
  Jameson F. The Prison-House of Language. New Jersey: Princeton University Press, 1972. P. 111.
  6 Jameson F. The Prison-House of Language. New Jersey: Princeton University Press, 1972. P. 113.
  сказок в соответствии с типом животных, действующих в них; развертывающихся в них оргий; наличию в них магических фигур и т. п. По мнению Проппа, в сказке особенности характеров и ландшафта, равно как и природа препятствий и трудностей является менее важной, нежели чем их функция. (...) Повествование развертывается в соответствии с некоторой схемой. Сказка начинается либо с оскорбления жертвы или с отсутствия какого-либо важного объекта. Завершение сказки предполагает кару за нанесение оскорбления или обладание ранее отсутствующим. Этапы событий, происходящих с героем, оказываются следующими:
  1. Он встречает жертвователя (жабу, ведьму, старого бородатого человека и т. п.), который после "проверки" героя снабжает его магическим посредником. Последний обеспечивает победное шествие героя через суровые испытания.
  2. Герой встречается в решающей схватке со злодеем или оказывается перед необходимостью выполнения ряда заданий. Наличие посредника позволяет герою успешно решить стоящие перед ним задачи.
  (...) Пропп выделяет 31 нарративную функцию, с помощью которых возможна классификация сказок.
  Основная проблема данного подхода состоит в том, что здесь теряется специфика контекста сообщения, посредством которого формируется значение этого сообщения. Имеется в виду контекст как его производства, так и его потребления - чтения. Русские сказки становятся неразличимыми с недавними эпизодами "Атрофии мускула" из "Звездных войн" или с романом Раймонда Чандлера.
  На самом деле, проведенный Умберто Эко анализ повествовательной структуры романов о Джеймсе Бонде зафиксировал следующее. Романы формируются как последовательность акций, инспирированных кодом бинарных противопоставлений. Причем эта последовательность в значительной мере близка к типам повествования, выявленным Проппом. Эко предложил следующую повторяющуюся схему романов о Джеймсе Бонде.
  А. М дает задание Бонду.
  В. Злодей предстает перед Бондом (может быть в различных формах).
  С. Бонд создает первые препятствия злодею, либо тот создает первые препятствия Бонду.
  D. Женщина представляет себя Бонду.
  Е. Бонд использует женщину: овладевает ей или начинает ее обольщение.
  F. Злодей берет в плен Бонда (вместе с женщиной или без нее).
  Постман Н.
  161
  Хрестоматия
  160
 
 
  G. Злодей подвергает пыткам Бонда (вместе с женщиной или без нее).
  Н. Бонд побеждает злодея (убивает его или его представителя или помогает в его убийстве).
  I. Бонд выздоравливает, наслаждаясь женщиной, которую он затем теряет7.
  Что выводит анализ Эко за некоторые универсалии сказки? Эко показывает, что кодированная схема, которая составляет основу для всех романов Бонда (за исключением "Шпиона, который любил меня"), является тесно связанной с серией противопоставлений. Таким образом, противопоставления Бонда и злодея сопровождается противопоставлением западного мира и Советского Союза, Британии и не англо-саксонских стран, идеализма и алчности, шанса и планирования, эксцессов и взвешенности, извращения и невинности, лояльности и нелояльности. (...)
  Проведенный Эко анализ отражает присущую семиологии напряженность между формальным текстуальным анализом и сферой означаемого, а также между различными текстами и различными знаковыми системами. Именно в этой сфере семиология оказывается глубоко связанной с идеологией. Главным концептуальным средством соссюровской лингвистики был знак, а также представление о знаке и его отличиях от других элементов речевого процесса. В современной классической формулировке это выглядит так: Означающее - Знак - Означаемое.
  Показанные здесь отношения характеризуют связи не между ми-эом и реальным миром, а между означающим (звуковым образом, например) и означаемым (концептом). В этом смысле, семиология исключает из своего рассмотрения "реальный мир". В то же время тредставление о знаке неизбежно предполагает реальность сверх са-ное себя. Кроме того, в семиологических исследованиях наблюдается тределенное противоречие между анализом знаковых систем, таких сак массовые коммуникации - внутренне и логически структури-юванных, и одновременным поиском структур, лежащих в основе тредмета анализа. Теоретики пытаются выявить эти структуры в са-,шх различных областях - от "литературности" до универсальных качеств сознания человека. Теоретический альянс семиологии и марк-;изма в сфере изучения массовой коммуникации привел к появлению 1ргументов, обосновывающих, что подобной основополагающей струк-урой является "миф" или "идеология".
  Постман Н.
  "А теперь... о другом... "*
  Цель данного раздела состоит в следующем. Я хочу показать, что существенные изменения в метафорическом языке американских ме-диа нашли свое выражение в общественном дискурсе. В значительной своей части дискурс лишился своего изначального содержания, превратившись в опасную чепуху. Сначала я постараюсь показать, что в эпоху доминирования печатной прессы дискурс в Америке был отличным от своего нынешнего состояния. Тогда ему были присущи такие черты, как рациональная организация, серьезность и понятность. Затем под влиянием телевидения дискурс приобрел черты бесформенности и абсурда.
  Интеллектуальная значимость культуры определяется ее важнейшими формами коммуникации. В эпоху устной культуры интеллектуальные возможности часто ассоциировались преимущественно с афористическими способностями - умением формулировать краткие высказывания широкого приложения. Как известно, Святой Соломон знал три тысячи пословиц. В эпоху печатной культуры люди с подобными талантами рассматривались бы, скорее всего, не более, чем помпезно утомительные. (...)
  Общие черты печатного интеллекта знакомы каждому. Это станет еще более ясным, если поставить вопрос о том, что необходимо для чтения этой книги. Прежде всего вам необходимо оставаться в более или менее неподвижном состоянии. (...) Печатная пресса предъявляет достаточно жесткие требования к нашему телу, равно как и к нашему сознанию. Однако контроль за положением тела является лишь минимальным условием. Вы также должны будете научиться не придавать значения очертанию, "образу" букв на странице. Вы должны смотреть "через них", т.е. так, чтобы непосредственно обращаться к значению слов. Рассмотрение "образов" букв само по себе не предполагает эффективного чтения. Если вы научитесь извлекать смысл без переключения внимания на эстетические составляющие, то, тем самым, вы познакомитесь с качествами отстраненности и объективности. Бертран Рассел называл это "иммунитетом к убеждению", т.е. способностью разделения чувственного наслаждения, очарования, интригующего тона слов, с одной стороны, и логики аргументов - с другой. Вместе с тем, вы должны быть в состоянии определить по тону языка каким
  Есо U. Narrative Structure in Fleming. In: Buono ?., Eco U. (eds.) The Bond Affair. x)ndon: Macdonald, 1960. P. 52.
  * In: Postman N. Amusing Outsells to Death. Penguin Books. 1985. In: Vermeer Jan P. In "Media" Res: Readings in Mass Media and American Politics. N.Y.: McGraw-НШ, Inc. 1995. P. 27-34.
  Хрестоматия
  Постман Н.
  163
 
 
  аляется отношение автора к объекту повествования и к читателю. Дру-ши словами, вы должны знать разницу между шуткой и аргументом. Оценивая предложенные аргументы, вам надо уметь делать не-колъко вещей сразу. Вам необходимо отказаться от вынесения итого-ого суждения до тех пор, пока изложение аргумента не будет закон -ено полностью. Вы должны держать в уме вопросы пока не станет сно где, когда и почему на них будут даны ответы в тексте. Кро-ie того, вам придется актуализировать весь свой внутренний опыт ля формирования контраргументов. Все выше сказанное сопряжено отказом от рассмотрения слов как некоторых магических образо-аний. Вы должны будете научиться работать с миром абстракций. ...} О людях с недостаточными интеллектуальными способностями [ринято говорить, что для облегчения понимания им надо "рисовать :артинки". Именно так принято говорить в рамках традиций печатной культуры. Вместе с тем, интеллект предполагает, что с концепциями i обобщениями будут оперировать без помощи картинок. (...)
  "Типографическое сознание"
  В чем состоят следствия использования письменной, печатной метафоры? Каковы при этом особенности содержания общественного дискурса? Какие требования это предъявляет к аудитории? Какой характер мышления это предполагает? (...) Поскольку язык является главным средством коммуникации, то именно на него накладываются основные требования, предъявляемые к печати в целом. Идея, факт, заявление являются неизбежным результатом печатной коммуникации. Идея может быть банальной, факт недостоверным, посылка ложной. Тем не менее, если язык является инструментом, направляющим мысль, то уйти от наличия мысли как таковой невозможно. Поэтому очень сложно вообще ничего не сказать о смысле написанного предложения. (...) Общественный дискурс XVIII-XIX веков в Америке нес на себе очевидные черты подобного использования языка. Следствием этого была ориентация на содержание и серьезность, в особенности это становилось очевидным тогда, когда формы дискурса брались непосредственно из печати.
  Смысл требует понимания. Этот момент особенно важен в контексте нашего обсуждения. Печатное слово предполагает, что автор говорит о чем-либо, а читатель познает сказанное. Борьба автора и читателя с семантическим смыслом предъявляет серьезные требования к их интеллекту. Это особенно так в случае чтения авторов, которым не всегда доверяют. Авторы лгут, преувеличивают, жестко обходятся с логикой, а порой и со здравым смыслом. Читатель в этой связи должен находиться в состоянии вооруженности и серьезной интеллектуальной готовности. Это не так просто, поскольку читатель находиться один на один с текстом. При чтении ресурсы каждого изолированы,
  интеллект опирается только на свои возможности. Обращение к холодным абстракциям печатного предложения связано с рассмотрением языка как такового. Помочь здесь не могут ни "красивости" текста, ни поддержка других членов сообщества. Таким образом, чтение уже по своей природе является серьезным занятием. И, конечно же, чтение является в значительной степени рациональной деятельностью. (...)
  Для понимания той роли, которую печатное слово играло в формировании ранних американских представлений об интеллекте, истине и дискурсе надо иметь в виду следующее. Особенности чтения в Америке в XVIII-XIX века существенно отличались от его нынешнего состояния. (...) Печатное слово имело монополию как на внимание, так и на интеллект. За исключением печати и устной традиции в то время не было других средств доступа к общественному знанию. Важные общественные лица были известны прежде всего благодаря печатному слову. Очевидно, что рядовые граждане не смогли бы узнать большинство из первых пятнадцати президентов США при встрече с ними на улице. То же относится к известным адвокатам, министрам или ученым той эпохи. Размышлять об этих людях можно было только в контексте того, что ими было написано. Именно печатный мир кодифицировал их общественную позицию, их аргументы и знания, что, в свою очередь, давало возможность судить об этих людях.
  Показательно, насколько отличается этот тип сознания от современного. Достаточно поразмышлять о каком-либо из недавних президентов, проповедников, законодателей, ученых - тех, кто является или недавно был общественной фигурой. Подумайте о Ричарде Никсоне, Джимми Картере, Билле Грэхэме или даже Альберте Эйнштейне. То, что прежде всего придет вам в голову - это образ, картина лица, скорее всего лица на телевизионном экране (в случае с Эйнштейном речь идет о фотографии). Характерно, что вам ничего не придет на ум из области слов. В этом состоит различие между мышлением в пе-чатно-ориентированной культуре и мышлением в культуре образно-ориентированной. (...)
  Куда бы не обратился человек XVIII-XIX века всюду он находил то, что было следствием, резонансом печатного слова. В особенности это касалось всех форм связей печатного слова со сферой общественного выражения. Наверное, Чарльз Берд был прав, когда утверждал, что первичная мотивация авторов Конституции Соединенных Штатов состояла в защите их экономических интересов. Однако, правдой является и предположение авторов о том, что участие в общественной жизни требует умения работы с печатным словом. Зрелое гражданское сознание неразрывно связано со всесторонней грамотностью. Именно поэтому в большинстве штатов возрастная планка участия в выборах составляла двадцать один год. Не случайно, что именно универсальное образование рассматривалось Джефферсоном в качестве одной из глав-
  Хрестоматия
  164
  Постман Н.
  165
 
 
  шх надежд Америки. Именно поэтому, (...) ограничение избирательных прав тех, кто не владел собственностью зачастую не принималось ю внимание. Подобного, однако, не происходило в отношении тех, сто не умел читать. (...)
  Я не собираюсь оспаривать ни одно из имеющихся объяснений (ситуации в Америке той исторической эпохи). Для меня является оче-видным то, что общественный дискурс того времени черпал свои формы из материалов печатной прессы. В течение двух столетий Америка заявляла о своих намерениях, выражала свою идеологию, разрабаты-
  вала свои законы, продавала свои товары, создавала свою литературу, обращалась к своим богам с помощью черных линий на белой бумаге. Период, в течение которого американское сознание подчинило себя суверенитету печатной прессы, я буду называть эрой экспозиции. Экспозиция представляет собой тип мышления, метод научения и средство выражения. Практически все характеристики, которые иы связываем со зрелым дискурсом были усилены книгопечатанием. Это предполагало акцент на сложном концептуальном, дедуктивном " последовательном мышлении; высокую значимость причинности
  и порядка; непринятие противоречивости; большие возможности для отстраненности и объективности; а также терпимость к отложенному ответу. К концу XIX столетия стали появляться первые знаки того, что эра экспозиции будет сходить на нет. На смену ей пришла эра шоу бизнеса.
  "А теперь... о другом"
  (...) Приведенная выше фраза, если ее только можно назвать таковой, 1ривносит в нашу грамматику новую часть речи. Она представляет юбой сочетание, которое ничего ни с чем не соединяет, а лишь делает эбратное, т. е. все разъединяет. Как таковая, эта фраза выполняет роль компактной метафоры разрывов. Причем это характерно для широкого фуга проявлений общественного дискурса в Америке наших дней.
  Фраза "А теперь... о другом" обычно используется в передачах геле- или радио новостей для обозначения следующего обстоятельства. Го, что было только что услышано или просмотрено не имеет отношение к тому, что слушают или смотрят в настоящий момент и, скорее всего, не будет иметь отношения к тому, что услышат или увидят з будущем. Посредством этой фразы признается, что мир нарисованный высокоскоростными электронными медиа не имеет порядка или смысла. Соответственно, этот мир не должен рассматриваться всерьез.
  При этом имеется в виду, что нет убийства столь ужасного, нет
  землетрясения столь разрушительного, нет политической ошибки столь дорогостоящей, счета спортивного матча столь обескураживающего, или прогноза погоды столь угрожающего, которые применительно к данному конкретному случаю не могли бы быть "стертыми" из
  нашего сознания посредством произнесения диктором фразы - "А теперь ... о другом". Тем самым диктор указывает на то, что вы думали уже достаточно долго относительно предыдущего сюжета (приблизительно сорок пять секунд). Кроме того, вам не следует так долго задерживаться на безрадостных вещах (например, девяносто секунд), и что пора обратить ваше внимание на следующий фрагмент новостей или рекламы.
  Телевидение не само разработало "А теперь... о другом" мировоззрение. Однако с помощью телевидения подобное мировоззрение формировалось и достигло нынешнего развитого и всеобъемлющего по влиянию состояния. Для телевидения характерно то, что приблизительно каждые полчаса оно освещает дискретное событие, разграниченное в содержательном, контекстуальном и эмоциональном плане от предшествующего и последующего материала. Структурирование программы телевидения строится так, что практически каждый восьмиминутный сегмент может рассматриваться как законченное самостоятельное событие. Отчасти это связано с тем, что телевидение продает свое время в секундах и минутах; отчасти потому, что телевидение должно оперировать образами, а не словами. Частично это определяется и тем, что аудитория свободна в своем движении в отношении телевизора. От зрителей редко требуется, чтобы они сохраняли и проносили какую-либо мысль или чувство от одного временного блока к другому.
  В трансляциях телевизионных новостей "А теперь... о другом" тип дискурса проявляется в его наиболее явной и удручающей форме. Предлагаемые нам новости страдают не только фрагментарностью. Это - новости вне контекста, без последовательности, вне ценности и, таким образом, без необходимой серьезности. Можно сказать, что новости становятся чистым развлечением. (...)
  Характерно, что все программы телевизионных новостей начинаются, заканчиваются, а зачастую и соединяются в последовательность сюжетов или блоков с помощью музыки. Я нашел, что очень немногие американцы рассматривают это обстоятельство как нечто особенное. Однако, по моему мнению, здесь проявляется очевидное размывание границ между серьезным общественным дискурсом и развлечением. Как музыка соотносится с новостями? Почему она здесь присутствует? Можно предположить, что в данном случае музыка используется в тех же целях, что и в театре и кино. Т. е. в связи с необходимостью создания настроя и обеспечения лейтмотива для развлечения. Если музыка будет отсутствовать, как это бывает, когда какая-нибудь телевизионная программа прерывается для экстренных новостей, то зрители будут ожидать чего-то действительно тревожного, возможно, опасного для жизни. Однако, до тех пор пока музыка является некоторым обрамлением программы зрителю предлагается поверить, что беспокоиться
  166
  167
  Постман Н.
  Хрестоматия
 
 
  особенно не о чем; что по сути своей события, о которых сообщается, имеют такое же отношение к реальности как сцены в пьесе.
  Восприятие новостей как некоторого стилизованного драматического представления, содержание которого выстроено с целью развлечения, усиливается и другими обстоятельствами. В частности, средняя длина любого сообщения составляет сорок пять секунд. Хотя краткость и не всегда предполагает тривиальность, но в данном случае это именно так. Попросту невозможно серьезно рассказать о событии, когда весь его контекст должен быть раскрыт в течение менее одной минуты. В телевизионных новостях обычно не предполагается, что сообщение имеет какие-либо следствия или приложения. Это потребует от зрителя продолжить размышления на тему о которой шла речь, в то время как его уже ожидает следующее сообщение. В любом случае, зрители не имеют больших возможностей для отстранения от следующего сообщения, по крайней мере в случае, если оно будет состоять из некоторого видео сюжета. "Картинка" имеет мало проблем по сравнению со всеохватывающим потоком слов {...}. Телевизионные продюсеры определенно отдадут приоритет любому событию, которое так или иначе визуально документировано. Доставленный в полицейский участок подозреваемый в убийстве; раздраженное лицо обманутого покупателя; контейнер, преодолевающий Ниагарский водопад (и человек, который должен быть внутри него); президент, спускающийся с вертолета на лужайку Белого дома - это всегда очаровательно или весело. Это с легкостью отвечает требованиям развлекательного шоу. Вовсе не обязательно, чтобы видеосюжеты документировали суть сообщения. Не требует также объяснений и то, почему именно эти образы предлагаются массовому сознанию. Видео сюжет узаконивает себя сам. Это известно каждому телевизионному продюсеру.
  Поддержанию высокой степени нереальности происходящего способствует специфическая мимика ведущих новостей. Особенно это проявляется во время их вводок или эпилогов к видео сюжетам. На самом деле многие ведущие даже не стараются понять смысл того, о чем говорят. Некоторые дикторы постоянно проявляют непонятный энтузиазм в ходе сообщений о землетрясениях, массовых убийствах и других событиях подобного рода. Зрители придут в замешательство, обнаружив озабоченность ведущего.
  Помимо всего прочего, зрители и ведущие новостей являются партнерами в рамках культуры "А теперь... о другом". Ведущие будут играть свою роль так, чтобы оставаться ясными для сложившегося типа понимания. Зрители, со своей стороны, не будут особенно соотносить свои реакции с чувством реальности. Здесь напрашиваются параллели с теми театралами, которые срочно стали звонить домой, поскольку в ходе пьесы выяснилось, что убийца скрывается в районе их проживания.
  Зрители также знают, что сам факт появления того или иного ужасного сюжета не играет какой-либо существенной роли. (Например, в один из дней, когда я писал эту книгу, генерал Военно-морских сил объявил, что ядерная война между США и Россией неизбежна.) Дело в том, что через очень короткое время последует ряд рекламных роликов, которые мгновенно привнесут спокойствие и нейтрализуют влияние новостей, трансформировав их в банальность. Этот ключевой элемент в структуре программ новостей уже сам по себе отрицает аргумент о том, что телевизионные новости разрабатываются как серьезная форма общественного дискурса.
  Что бы вы подумали обо мне и об этой работе, если бы далее вместо собственно текста книги последовали бы строки от имени Юнайтед Эирлайнз или Чейз Манхэтгэн Банк. Вы бы справедливо предположили, что я не уважаю ни вас, ни обсуждаемый предмет. Если бы это повторялось в одной главе несколько раз вы бы подумали, что подобная вещь в целом не стоит вашего внимания. Почему же мы не думаем так относительно передач новостей? Причина этого в следующем. Для нас привычно, что книги и даже некоторые другие медиа (такие как кинематограф) поддерживают постоянство тона и последовательности содержания. Мы не ждем этого от телевидения, в особенности от телевизионных новостей. Для нас стала привычной беспорядочность сообщаемого. Нас никак не озадачит тот факт, что ведущий только сообщивший о неизбежности ядерной войны продолжит информацией о Бургер Кинг. Тем самым будет сказано - "Атеперь... о другом".
  Трудно переоценить то разрушительное воздействие, которое привносится подобными построениями в наши представления о мире, как об области серьезного. Негативное воздействие особенно касается молодых зрителей, чье поведение в реальном мире в значительной степени зависит от телевидения. При просмотре программ новостей в этой группе, пожалуй, как в никакой другой части аудитории, распространенной является посылка о существенно преувеличенной степени показа жестокостей и смерти на телеэкране или, по крайней мере, того, что не стоит на это реагировать серьезным образом. (...)
  Результатом всего этого является то, что американцы оказываются наиболее хорошо развлекаемыми и наименее информированными людьми в Западном мире. Я говорю это в связи с распространенным заблуждением о том, что телевидение, будучи окном в мир, обеспечивает адекватное информационное обеспечение людей. Многое, конечно, зависит от того, что означает "быть информированным". Не будем останавливаться здесь на ставших уже банальными данных опросов, в соответствии с которыми 70 процентов граждан не знает, кто является Государственным секретарем или Председателем Верховного суда.
  Хрестоматия
  Рассмотрим несколько подробнее событие, известное как "кризис
  заложников в Иране". Я не думаю, что есть другое событие, которое
  освещалось бы нашим телевидением столь последовательно. Можно
  было бы предположить, что американцы знают максимум возможного об
  этой печальной истории. Однако, зададимся такими вопросами. Бу-
  дет ли преувеличением сказать, что ни один американец из ста не знает
  на каком языке говорят иранцы? Или, что означает слово "Аятолла"?
  Или, какова суть отдельных составляющих религиозных представлений
  населения? Или, каково содержание основных моментов политической
  истории страны? Или, кто такой Шах и какова его история?
  Тем не менее, каждый у нас имеет мнение по поводу этого события. В Америке каждый обязан иметь мнение, и, конечно, полезно иметь несколько, когда есть перспектива поучаствовать в опросе. Современные мнения являются существенно отличными от мнений, на-людавшихся в XVIII-XIX столетиях. Будет более точным определять нынешние мнения как эмоции. Это связано с тем, что такие мнения меняются от недели к неделе - именно об этом свидетельствуют опросы. В данном случае происходит то, что телевидение трансформирует само понятие "быть информированным", создавая особый вид информации, которая определенно может быть назван "дезинформацией". Данный термин используется здесь в своем изначальном смысле, так как это делается в ЦРУ или КГБ. Дезинформация не означает ложную информацию. Это скорее искажающая информация, т. е. сдвинутая во времени, фрагментарная и искусственная. Такая информация создает иллюзию обладания знаниями, хотя на самом деле она лишь уводит от знания. Причем, я отнюдь не утверждаю, что передачи телевизионных новостей имеют своей целью лишить американцев возможности когерентного и контекстуального понимания своей жизни. Я лишь утверждаю, что форматирование новостей под развлечение с неизбежностью предполагает определенный результат. Говоря о том, что телевизионные шоу - новости развлекают, а не информируют, я настаиваю на более серьезных моментах, нежели чем просто на том, что мы лишены аутентичной информации. Мы теряем чувство того, что значит быть хорошо информированным. Невежество всегда может быть исправлено. Однако как быть в том случае, если невежество будет рассматриваться в качестве знания? (...)
  Проблема состоит в том, что мы чрезвычайно глубоко включены в мир новостей, созданный по принципу "А теперь... о другом". В условиях фрагментарности, когда события существуют сами по себе, вне какой-либо связи с прошлым, будущим, или с другими событиями все предположения о формировании когерентной картины мира напрасны. Причем это предполагает противоречие. В контексте отсутствия контекста событие исчезает. В этих условиях каким может быть интерес к тому, что говорит президент сейчас и что он сказал по-
  том? Это не более чем переделка старых новостей. Ничего интересного или развлекательного в этом нет. Единственно, что удивляет, так это неспособность понимания репортерами безразличия общества. (...)
  Я не считаю, что усиление тривиальности в общественной информации имеет место исключительно на телевидении. Я лишь утверждаю, что телевидение является парадигмой для современной концепции общественной информации. Аналогично тому, как раньше это делалось печатью, теперь телевидение стало определять форму подачи новостей. Телевидение стало определять и то, как необходимо воспринимать эти новости. Представляя нам новости, упакованные как водевиль, телевидение, тем самым, принуждает другие средства массовой коммуникации поступать подобным образом. Таким образом, общее информационное окружение становится зеркалом телевидения. (...)
  Итак, мы быстро движемся в направлении такого информационного состояния, которое может быть определено как погоня за тривиальным. Причем использование фактов в качестве первопричины развлечения оказывается присущим самим нашим источникам новостей. Не раз было продемонстрировано, что культура может способствовать выживанию дезинформации и ложных мнений. Однако до конца не ясно сможет ли культура выжить, если она станет мерой мира за двадцать минут. Или, если ценность новостей будет определяться уровнем аплодисментов, которые они обеспечивают.
  Гидденс А. Опосредование опыта"
  В сущности, весь человеческий опыт является опосредованным. Происходит это через социализацию и в особенности в процессе использования языка. Язык и память являются внутренне связанными, как на уровне индивидуальной памяти, так и на уровне институ-ализации коллективного опыта8. В жизни человека язык является главным и первичным средством пространственно-временного разнесения, расширяя горизонты человеческой деятельности за сферу непосредственного опыта, присущего животным9. Язык, по мысли Леви-Стросса, является машиной времени, позволяющей передавать социальные практики от поколения к поколению, а также обеспечивающей возможность разделения прошлого, настоящего и будущего10.
  * In: Guldens A. Modernity and Self-identity. Oxford: Polity, 1991.
  8 Connerton P. How Societies Remember. Cambridge: Cambridge University Press, 1989.
  9 Giddens A. Central Problems in Social Theory. London: Macmillan, 1979.
  10 Levi-Strauss C. Structural Antropology. London:' Alien Lane, 1968.
  Хрестоматия
  Гидденс А.
  171
  170
 
 
  (...) Устная речь (разговорный язык) и традиция оказываются тесно связанными между собой. В своем исследовании речи и письма Вальтер Онг писал, что устные культуры "имеют тяжелое облачение прошлого. Это проявляется в их консервативных атрибутах, устных представлениях, поэтических процессах. Все они архаичны, относительно стабильны, ориентированы на сохранение знаний, почерпнутых в прошлом"11.
  Леви-Стросс и другие авторы тщательно исследовали отношения между письмом и возникновением "горячих", динамичных социальных систем. Однако только Иннес, а затем Маклюэн провели фундированный теоретический анализ влияния массовой коммуникации на социальное развитие, особенно в контексте появления того, что мы называем современностью. Оба автора делали акцент на связи доминирующих в определенный исторический период средствах массовой коммуникации и трансформациях во времени и пространстве. Степень того, как средство изменяло пространственно-временные отношения зависит не столько от собственно содержания "сообщений", сколько от их формы и возможностей воспроизведения. Иннес, например, показал, что использование для письма папируса существенно расширило возможности административных систем. Это было связано с тем, что папирус значительно облегчил транспортировку, накопление и воспроизведение материалов, которые уже были в работе.
  Современность неотделима от своих носителей - печатных текстов, а затем электронных сигналов. Развитие и расширение современных институтов непосредственно связано с огромным ростом процессов опосредования опыта, которые были привнесены этими фор,-мами коммуникации. Когда книги производились вручную их чтение было последовательным: книга передавалась от одного человека другому. Книги и тексты цивилизаций, предшествующих современной, были в значительной степени приспособлены к передаче традиции и практически всегда оставались "классическими" по своему характеру. Печатные материалы пересекали пространство так же легко, как и время, поскольку их доставка множеству читателей могла происходить более или менее одновременно. Было достаточно полувека с того момента, как появилась печатная библия Гутенберга, чтобы книжные магазины появились в городах по всей Европе12. Сегодня печатное слово остается ядром современности и ее глобальных сетей. Практически все известные человечеству языки имеют печатную форму. Даже в обществах с невысокой грамотностью печатные материалы, а также способность производить и интерпретировать их является незаменимым средством административной и социальной координации.
  Подсчитано, что на глобальном уровне количество печатных материалов увеличивается в два раза за каждые пятнадцать лет со времен Гутенберга13.
  Печать оказалась одним из важных факторов, которые привели к подъему государства и других институтов современности. Однако если взглянуть на то, что называют высокой современностью важным оказывается нарастающее переплетение и взаимосвязь печатных и электронных средств коммуникации. Появление массовых печатных материалов обычно связывается по времени с эрой, предшествующей использованию электронных сообщений. В особенности этот подход разделял Маклюэн, радикально противопоставлявший одно другому. В терминах точной временной последовательности будет правильным говорить о появлении первых примеров массовых печатных материалов - газет - на сто лет раньше изобретения телевидения. Однако будет ошибочным рассматривать одно как фазу, предшествующую возникновению другого. С самого начала электронная коммуникация была необходимой для развития массовой печати. Несмотря на то, что изобретение телеграфа, произошло несколько раньше первого бума ежедневных газет и другой периодики, это изобретение имеет фундаментальное значение для современных газет и феномена "новостей" как такового. Телефон и радиосвязь привели к дальнейшему усилению этой связи.
  Газеты на этапе своего становления (и в целом совокупность журналов и периодических изданий) играли важнейшую роль в окончательном разделении времени и пространства. Однако только недавно этот процесс стал глобальным в связи с интеграцией печатных и электронных средств массовой коммуникации. Это можно легко видеть, если обратиться к истории развития газет.
  Так, Сюзан Брукер-Гросс исследовала изменения в пространственно временном охвате газет. Было обнаружено, что типичные разделы новостей в американских газетах середины ХГХ века, перед распространением телеграфа, были отличными от аналогичных материалов начала XIX века. Новости о событиях в отдаленных городах Соединенных Штатов публиковались здесь в форме рассказов, что не имело непосредственности, присущей современным газетам.
  Также было показано, что перед появлением телеграфа в рассказах новостей описывали события, которые были недалекими в пространстве и недавними по времени. Чем более далеким был предмет случившегося, тем более вероятным оказывалось более позднее оповещение о нем. Новости издалека приводились в форме, которую Брукер-Гросс
  11 Ong W. J. Interfaces of the World. Ithaca: Cornell University Press, 1977.
  12 Small C. The Printed World. Aberdeen: Aberdeen University Press, 1982.
  Strawson J. M. Future Methods and Techniques. In: Hills Ph. (ed.) The Future of the Printed World. London: Printer, 1980. P. 15.
  Гидденс А.
  173
  Хрестоматия
  172
 
 
  называет "географическим увязыванием". Материалы из Европы по-тупали буквально в форме упаковок с кораблей. Представляли их так, как они были получены: "Корабль прибыл из Лондона, а это новости ИМ доставленные". Другими словами, каналы коммуникации и про-сгранственно-временные различия оказали непосредственное влияние нa форму представления печатных новостей. Затем последовательно происходило внедрение телеграфа, телефона и других электронных средств. Теперь собственно событие, его значимость, а отнюдь не место, где оно произошло становится фактором, определяющим появление о нем информации. Большинство средств массовой коммуникации отдают предпочтение местным новостям - но только в случае важности события14.
  Визуальные образы, которые принесли с собой телевидение, кино, видео без сомнения формируют такие структуры опосредованного опыта, создание которых было невозможным в печатном мире. Однако, в той же мере как газеты, журналы, и другие печатные средства, они являются проявлением как расчленяющей, глобализирующей тенденции современности, так и являются инструментами этих тенденций. При формировании современных институтов сходство между печатными и электронными средствами (их возможности в плане реорганизации времени и пространства) оказываются более важными чем различия. Это является таковым в отношении двух важнейших характеристик опосредованного опыта в условиях современности.
  Первой является эффект коллажа. Как только событие становится более или менее доминирующим над его положением, материалы средств массовой коммуникации приобретают форму наложения историй и сообщений, которые не объединены ничем кроме их "своевременности" и последовательности. Страница газеты и программа телевидения в равной мере важны как примеры коллажа. Является ли этот эффект индикатором исчезновения нарративов т. е. повествований, сюжетно-тематических образований и, может быть, отделения знака от их референта, как полагают некоторые15. Конечно нет. Коллаж по определению не является повествовательным. Однако сосуществование различных сообщений в средствах массовой коммуникации не является хаотическим беспорядком знаков. Более того, отдельные разворачивающиеся одна за другой "истории" выражают порядки последовательности типичные для преобразованной пространственно-временной среды. При этом описание места как такового в большинстве случаев отсутствует. Это не дополняет, конечно, единичные
  14 Relph Е. Place and Placelessness. London: Pion, 1976.; Meyrowitz J. No Sense of Place. Oxford: Oxford University Press, 1985.
  15 Poster M. Jean Baudrillard. Cambridge: Polity, 1989.
  повествования. Однако является зависимым и в ряде случаев выражает единство мысли и сознания.
  Проникновение информации об отдаленных событиях в повседневное сознание является второй важнейшей характеристикой опосредованного опыта в наши дни. Причем организация сознания в отдельных его частях отражает факт информированности об этих событиях. Ко многим событиям, о которых сообщается в новостях индивид может относится как к внешним и далеким. (...) Знакомство, произведенное опосредованным опытом, может зачастую приводить к чувству "инверсии реальности". Реальная вещь или событие, при их рассмотрении, кажутся имеющими меньше конкретной значимости, нежели то, как они оказываются представленными в средствах массовой коммуникации. Более того, опыт отношения с явлениями, которые оказываются редкими в повседневной жизни (такими как непосредственный контакт со смертью) становится текущей практикой в материалах массовой коммуникации. Самостоятельные сопоставления с реальными феноменами становятся психологически проблематичными. В целом, в условиях современности средства массовой коммуникации не отражают реальности, а в некоторой части формируют ее. Однако из этого не следует делать вывод, что средства массовой коммуникации образуют автономную сферу "гиперреальности", где знак или образ является всем.
  Стало общим местом утверждение о том, что современность фраг-ментирует, расчленяет. Некоторые даже полагают, что фрагментация знаменует собой возникновение новой фазы социального развития, которая следует после современности - эры постсовременности или постмодерна. Однако до сих пор объединяющие черты современных институтов имеют такое же центральное значение - особенно в фазе высокой современности - как и черты разъединяющие. "Потеря", т. е. исчезновение измерения времени и пространства запускает процессы, которые формируют единый "мир", где никто не существовал до того. В большинстве культур до-современных эпох, включая средневековую Европу, время и пространство было объединено со сферами богов и духов, а также с "привилегией места"16. Если говорить в целом, то много различных типов культур и характеристик сознания до-современных "мировых систем" сформировали исключительно фрагментарные совокупности социальных сообществ человека. В противоположность этому, поздняя современность сформировала ситуацию, в которой человечество в некоторых отношениях трансформировалось в "мы", сталкиваясь с проблемами и возможностями при которых нет "других".
  ' Sack D. R. Conceptions of Space in Social Thought. London: Macmillan, 1980,
  Хрестоматия
  Фиск Дж.
  174
  175
 
 
  ФискДж.
  Постмодернизм и телевидение*
  (...) Телевидение и популярная культура зачастую находились на периферии внимания теории постмодернизма. Значительные усилия были направлены на изучение сути разрыва с модернизмом в области "утонченных" искусств, особенно в архитектуре, изобразительном искусстве и литературе. Не так давно Делез активно писал о кино. Однако из ведущих теоретиков постмодернизма только Бодрийяр обращался непосредственно к средствам массовой коммуникации и популярной культуре17. Поэтому представления именно этого автора о постмодернизме будут обсуждены далее. (...)
  Одной из характеристик модернизма (т. е. того, что предшествует постмодернизму) является представление о том, что понимание социального опыта является возможной и необходимой задачей искусства. Часто цель такого понимания состоит в создании "гранд наррати-ва" - согласованной теории, позволяющей объяснять разнообразные и не связанные между собой проявления опыта (марксизм, структурализм или психоанализ). (...) При изучении телевидения как дискурса "большие" модернистские теории сосредоточены на проблемах представления, мимезиса, идеологии и субъективности.
  Центральный аргумент теорий представления состоит в том, что телевидение не представляет (или повторно представляет) фрагмент реальности, а скорее производит или конструирует его. Реальность не существует в объективности эмпиризма, реальность является продуктом дискурса. Телевизионная камера или микрофон не фиксируют реальность, а кодируют ее. Кодирование придает реальности смысл, который является идеологическим. Представляемое является идеологией, а не реальностью. Эффективность такой идеологии усиливается за счет портретного изображения, присущего телевидению. Происходит обозначение того, что претензии на истину находятся в контексте реальности. Тем самым скрывается тот факт, что любая "истина" транслируемая средствами массовой коммуникации является идеологией, а не реальностью. Телевидение, таким образом, "работает" в смысловом пространстве аналогично индустриальной системе в сфере экономики. Индустриальная система производит и воспроизводит
  * Fiske J. Television and Postmodernism. In: Curran J., Gurevitch M. (eds.) Mass Media and Society. L.: Edward Arnold, 1991. PP. 55-67
  17 Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities. N.Y.: Semiotext, 1983; Bau-drillard J. Simulations. N.Y.: Semiotext. 1983; Baudrillard J. The Evil Demon of Images. Sydney: Power Institute, 1987.
  не только потребительские товары - в конечном счете она неизбежно воспроизводит капиталистическую систему как таковую. Производя телевизионную реальность, телевидение воспроизводит не объективную реальность, а капитализм. Здесь это скорее относится к духовным, нежели материальным компонентам последнего.
  Миметический подход исходит из посылки о том, что образ является, или, по крайней мере, должен быть отражением референта. Исходной здесь является идея прозрачности метафоры, которую составляют линзы камеры, как окна наблюдения за миром. Поскольку такое магическое окно может фиксировать и широко распространять образ того, что мы видим через него, происходит изменение истинного или логически верного соотношения между образом и его референтом. Образ становится более важным, чем референт. Результатом этого является развитие целой индустрии "манипуляции образами". Деятельность ее в большей степени сосредоточена на воспроизводстве и распространении образов, не принимая зачастую во внимание какую, с точки зрения истины ценность они имеют. На самом деле, умозрительная ценность явления зачастую разрушается практикой постадийного представления этой реальности с помощью эффектов-образов. В условиях культуры, насыщенной образами, людям становится сложнее отличать образ от его референта.
  Два упомянутых подхода имеют мало общего, за исключением следующей посылки. Существует некоторая "реальность", которая существенно отличается от ее фотографического образа. В теориях представления эта реальность определяется в терминах исторического материализма, тогда как миметический подход определяет ее в терминах позитивизма. Теории представления предлагают идеологическую критику конструирования реальности телевидением. При этом опускается или мистифицируется своя собственная идеологическая практика - важнейшим пунктом сравнения является здесь сопоставление с другими конкурирующими, более политически приемлемыми интерпретациями реальности. Центральным пунктом критики миметических теорий является то обстоятельство, что фотографическое изображение отклоняется или заменяет абсолютную истину. Критические сравнения здесь проводятся с более точными образами реальности. Теории представлений помещают эпистемологические проблемы телевидения в рамки идеологически определенной дискурсивности, миметические подходы рассматривают эти вопросы в их отношении к эмпирической реальности.
  Так или иначе в рамках этих подходов утверждается, что камера является источником искажений. Оба подхода противостоят распространенному мнению, что камера не может лгать. Напротив, здесь утверждается, что камера не может делать ничего другого кроме лжи. Субъективистские теории распространяют посылки теории предста-
  Фиск Дж.
  177
  Хрестоматия
  176
 
 
  влений за границы "общественного" мира идеологии. Они связывают ир реальности с индивидуальным миром сознания. Теории Фрейда Лакана о подсознательном тесно переплетаются с теорией Марк-1 об идеологии как ложном сознании. В рамках субъективистских одходов утверждается, что идеология связана с производством фе-омена, который может быть назван нами "ложным подсознанием". Субъективность есть обозначение социально-идеологического в кон-вксте индивида; это то, где идеология становится практической или жизненной. Субъективность детерминирует позиции, влияющие на по-имание нами самих себя, наших социальных связей и социального пыта. Доминирующие идеологии ориентированы на воспроизводство х самих в нашей субъективности. Поэтому безотносительно наших материальных условий, все из нас, являющихся субъектами капитализ-ма, имеют в большей или меньшей степени субъективность, связанную белыми, патриархальными, буржуазными идеологиями. (...)
  Бодрийяр уходит от рассмотрения проблем искажения/предста-ления как не значимых. В его постмодернистской теории имиджи и реальность (будь то реальность социальных отношений или эмпири-ческого пространства) не имеют различного онтологического статуса: нe существует различия между имиджем и реальностью. Следствием •того является то, что теперь мы живем в эпоху, по определению автopa, симулакрума, т. е. подобия, видимости. Если раньше значение чero-либо определялось через отличия, то теперь оно берет свое начало в коллапсе, "взрыве". Существовавшие ранее достаточно автономные области теперь радикально трансформируются, проникают в друг друга и взрывают принятые ранее границы и различия. (...)
  С этой точки зрения не может быть оригинальной, первичной реальности, имидж которой воспроизводится на экранах миллионов "левизоров. Маргарет Тэтчер, улыбающаяся телевизионным камерам и делающая на ходу замечания перед микрофоном по пути от вертолета к ожидающему ее автомобилю - все это не фрагмент реальности, а имидж которой транслируется на наши телевизионные экраны. Она, Тэтчер, есть имидж как таковой. Ее прическа, например, не является элементом, "предшествующим" ее телевизионному имиджу. Видение этой прически "по-настоящему" является не более достоверным опы-гом, чем видение этого на экране. Улыбка, прическа, замечание не были бы здесь, если бы не было телекамер и телезрителей. Улыбка, прическа, замечание существуют одновременно и аналогичным обра-зом как на телеэкране, так и на месте приземления вертолета. Между ними не существует различий в онтологическом статусе, как не существует путей того, чтобы одно предшествовало или воспроизводило другое. Каждый из них реален или не реален, как и другой. Точно также меньшинство, отдающее Тэтчер голоса, поддерживает не реальную женщину, чей имидж распространяется широчайшим образом; в то
  же время они не голосуют и за имидж, степень соответствия которого реальной персоне может быть определен. Маргарет Тэтчер, будучи представленной на телеэкране, собрании сторонников политической платформы, вертолетной площадке является симилакрумом и не может быть ничем иным. Этот симулакрум Тэтчер не является "нереальным". Вполне возможно, что она и выполняет реальные политические действия. Симулакрум отрицает не реальность, а различия между имиджем и реальным. Политическая власть Тэтчер аналогична власти ее имиджа. Ее власть в осуществлении чего либо оказывается тождественной ее власти казаться. Симулакрум производит "гиперреальность". Этой концепцией охватываются находящиеся во "взорванном" состоянии ранее четкие концепции имиджа, реальности, спектакля, ощущения, значения. Гиперреальность не имеет в качестве своей основы ни реальность, ни ее имидж. Однако посредством этой концепции становится возможным дать характеристику постмодернистских условий. Концепция "схватывает" как реальность, в которой мы живем, так и смысл или опыт, который мы переживаем.
  Используя такие "скользкие", получившие нарочито слабую дефиницию термины, Бодрийяр старается описать следующую ключевую характеристику нашей эры - наше общество является насыщенным образами. Причем насыщение это таково, что становится очевидным качественное различие по сравнению с предшествующей эпохой. За один час телесмотрения современный зритель может познать, "пережить" такое количество образов, какое человек неиндустриального общества не смог бы познать в течении всей своей жизни. Количественные различия оказываются столь велики, что становятся категориальными. Мы не просто познаем большее количество образов, но мы живем в абсолютно отличных отношениях между образом и другими проявлениями опыта. По существу, мы живем в постмодернистский период, когда не существует отличий между образом и другими формами опыта.
  Нью-Йорк, продолжает Бодрияр, не реальный город, а гиперреальный. Бывая здесь в первый или в миллионный раз, мы не находим аутентичной реальности для нашего опыта. Нью-Йорк являет собой собственный имидж на экранах телевизоров и кинотеатров, на календарях и постерах, на майках и кофейных кружках, видимый из окон автобуса при въезде в туннель Линкольна. Прогулка по Бродвею не приносит опыта отличного от наслаждения при просмотре ее кинематографического воплощения. В постмодернизме имидж разрушил ограничения, связанные как с мимезисом, так и представлениями. В этих условиях имидж не может контролироваться ни посредством реальности, ни посредством идеологии. Моделирование, симуляция является единым концептом в который во "взорванном" виде введены имидж-реальность-идеология. Это не позволяет двум последним
  МакКуэйл Д.
  179
  Хрестоматия
  178
 
 
  терминам триады выступать в качестве финальных объяснений или "поручителей" первого. Если модель оказывается реальной сама по себе и независимой от отношений к реальности или идеологии, то она становится доступной для любого применения, в любое время, в любом контексте.
  Потеря как "реальности", так и "идеологии" в качестве оснований имиджа представляют собой другую грань, сопряженную с отсутствием "большой теории". Ключевым следствием этого является фрагментация опыта и его образов. Культура постмодерна является фрагментарной. Фрагменты оказываются- собранными вместе в случайном порядке, а не организованы в стабильное образование в соответствии с внешним принципом. Телевидение особенно совместимо с культурой фрагмента. Определяется это природой телевизионного сообщения, где последовательный поток18 состоит из относительно дискретных "сегментов"19, следующих друг за другом. Порядок следования сегментов определяется нестабильной совокупностью нарративных или текстуальных требований, требований экономического порядка, и требований изменчивых массовых вкусов. (...)
  Сложные общества позднего капитализма предполагают наличие широкого социального разнообразия, однако пытаются контролировать и упорядочивать это разнообразие в своих собственных интересах. Производство и определение социального различия "сверху" представляет собой средство социального упорядочивания. Эта совершенная система отличения и различий в социальной области воспроизводится посредством совершенной системы материальных вещей в экономической области и культурных товаров в сфере культуры. Поэтому отсутствие упорядоченности в условиях постмодерна предполагает отсутствие упорядочения не только образов, но и социальных и экономических условий. Отказ от дисциплинирующего порядка, по крайней мере теоретически, обладает раскрепощающим потенциалом. Однако ограничения, связанные с условиями материального существования, преодолеваются не столь просто как постмодернистский имидж. Социальная и культурная подвижность, предложенная постмодернизмом, в большей степени присуща тем, кто обладает относительно высоким уровнем экономического и культурного капитала. (...)
  Бодрийяр пытается объяснить эту проблему переопределив понятие масс и их отношения к социальному порядку20. В ранних теориях массовой культуры, под массами понимались отчужденные индивиды, чьи исторически "реальные" социальные отношения класса были
  Williams R. Television: Technology and Cultural Form. London: Fontana, 1974; Altman R. "Television/Sound". Modleski T. (ed.) Studies in Entertainment: Critical Approaches to Mass Culture. Indiana University Press, 1986.
  19 Ellis J. Visible Fictions. London: Routledge, 1982.
  20 Baudrillard J. In the Shadow of the Silent Majorities. N.Y.: Semiotext, 1983.
  подорваны современным капитализмом. Массы поэтому не имеют стабильного места в социальном порядке, что позволило бы им оказать любые формы сопротивления. В отсутствии этого массы оказываются подверженными идеологическому воздействию. Бодрийар однако считает, что отчуждение масс не является результатом их уязвимости и пассивности. Наоборот, это выражается в свободе их отрицания социального порядка. В частности, они могут потреблять имиджи не потребляя при этом их значения, будь то референционно или идеологически. Такое отрицание значения, по мнению Бодрийара, является единственно возможной формой противодействия, которая доступна массам. (...)
  МакКуэйл Д.
  Массовая коммуникация и общественный интерес: к вопросу о социальной теории структуры и функционирования медиа*
  Предлагаемые рамки нормативных принципов структуры и функционирования средств массовой коммуникации исходят из следующей посылки. Так или иначе от средств массовой коммуникации ожидают, что они будут служить "общественным интересам" или "общему благосостоянию" (...) Зачастую они имеют более широкое и долгосрочное общественное влияние в целом, особенно в вопросах культуры и политики. Поэтому средства массовой коммуникации вполне обоснованно могут рассматриваться ответственными за то что они делают, или что им не удалось сделать, даже против их свободного выбора. Это предположение иногда используется самими средствами информации, когда они выборочно или условно высказывают претензию на использование своих значительных общественных возможностей и ожидают в качестве результата определенные права и привилегии. Подобные идеи имеют оппонентов, стоящих на либертарианских политических и экономических позициях. В то же время идеи эти пользуются серьезным влиянием. Сейчас они "работают" во многих демократических обществах, приводя иногда к общественному вмешательству различного рода - правового или экономического.
  Предположение о потенциальной ответственности средств массовой коммуникации перед обществом не связано с представлением о какой-либо единственно возможной форме их функционирования,
  * McQuail D. Mass Communication and Public Interest: Towards Social Theory for Media Structure and Performance. In: Cmwley D., Mitehell D. Communication Theory Today. Polity Press, 1994. P. 241-254.
  МакКуэйл Д.
  181
  Хрестоматия
  180
 
 
  или предпочтительности с точки зрения общества одних целей или эффектов их деятельности над другими. Это также не означает, что средства массовой коммуникации обязаны следовать определенной версии "потребностей общества" или выполнять миссию, определенную политиками. Достаточно сказать, что в демократическом обществе очевидно существуют основания того, чтобы спорное заявление рассматривать через соотнесение с некоторыми широко распространенными ценностями и в соответствии со специфическими обстоятельствами. Содержание последних состоит в том, что средства массовой коммуникации должны или не должны делать некоторых конкретных вещей по причинам широкого или долгосрочного выигрыша для общества.
  В целом концепция общественных интересов является изменяющейся и отчасти противоречивой. Причем, без направляющей посылки об общественной роли средств массовой коммуникации чрезвычайно сложно обсуждать вопросы социально-нормативных принципов последних. Если такое предположение сделано, то надо иметь некоторую версию, хотя бы предварительную, относительно критериев их функционирования. Проблема состоит в переходе от представления об общественных интересах в целом к их интерпретации в терминах реалий средств массовой коммуникации.
  Имея в виду сказанное выше заметим, что предлагаемые критерии не являются универсальными. Страны, на опыте которых они основаны, (в основном Северной Америки и Западной Европы) обладают некоторыми общими характеристиками. Им присущи условия политического плюрализма, доминирующими здесь являются капи-' талистические отношения и зачастую смешанные формы институтов массовой коммуникации. Структура и функционирование средств массовой коммуникации в большинстве этих стран является предметом широких общественных дебатов. Общественный контроль внедрялся в практику или защищался на основе идей "общественного интереса". Также здесь же наблюдаются процессы дерегулирования и расширения сферы влияния рынка. Это предполагало исследования различного уровня и широкие дебаты. В целом, существующие ограничения в этом вопросе определяется наличием статус-кво между владельцами собственности и общими рамками электоральной демократии. С учетом данных ограничений, артикулируется весьма широкий спектр ожиданий от или от имени "общества".
  Последнее и послужило основанием предлагаемых ниже подходов. Именно разнообразные принципы, составляющие рамки анализа, могут послужить основанием социальной теории средств массовой коммуникации.
  Основные проблемы социальной теории ллелиа
  Предлагаемая теория с необходимостью учитывает основные моменты изменений во взаимоотношениях средств массовой коммуникации и общества. Это, в свою очередь, является предметом острой полемики. Выделим в этой связи следующие важные моменты.
  1. Первым для нового порядка индустриальных средств массовой коммуникации, сложившегося в двадцатом веке, был вызов, связанный с той опасностью, которую несла для демократии и свободы концентрация власти группами финансовых "баронов". Это наблюдалось прежде всего в Соединенных Штатах и Великобритании. Позднее аналогичные процессы происходили в странах Британского содружества и континентальной Европы. Североамериканский феномен "города одной газеты" и формирование больших "цепей" привело к появлению монополий, ограничению свободы и независимости в подаче новостей и выражении точек зрения21. В целом концентрация прессы угрожала сбалансированному представлению противоположных политических взглядов. В особенности это касалось тех случаев, когда собственники средств массовой коммуникации принадлежали, по определению, к имущим классам. Кроме всего прочего, концентрация связывалась с потерей политического выбора для читателя, сокращением возможностей доступа к различным каналам и в целом сокращением разнообразия средств массовой информации22.
  2. Важной темой дебатов был вопрос о качестве новостей. Здесь исходили из того, что информация о текущих событиях, получаемая по каналам средств массовой коммуникации рядовым гражданином, является для него важнейшим источником формирования обоснованного выбора и суждений. В этой связи пресса часто обвинялась в стремлении к сенсационности и поверхностности, в выборочности и неточности, а порою и в откровенной фальсификации. Неудачными были попытки обеспечения всестороннего и сбалансированного подхода в подаче международных новостей. В Декларации ЮНЕСКО относительно средств массовой коммуникации от 1978 года подчеркивалась ответственность прессы в противодействии пропаганде войны, расизма или национализма23. Телевидение, находящееся под общественным контролем, предполагает в целом высокие стандарты информационной журналистики. Вместе с тем, распространение большого числа каналов на практике привело к новым опасностям поверхностного подхода и понижения качества информации.
  21 BagdOdan Б. Н. The Media Monopoly. Boston: Beacon Press, 1988.
  22 Picard R. G., McCombs M., Winter J. P., Lacy S. Press Concentration and Monopoly. Norwood, NJ: Ablex, 1988.
  23 Nordenstreng K. The Mass Media Declaration of UNESCO. Norwood, NJ: Ablex, 1984.
  Хрестоматия
  182
  МакКуэйл Д.
  183
 
 
  3. Наверное, наиболее старой и наиболее противоречивой является проблема отношения средств массовой коммуникации и государственной власти и безопасности. Считается, что институты массовой коммуникации являются ответственными за то, чтобы не подрывать существующий социальный порядок никакими фундаментальными или насильственными способами. В то время как эта проблема считается решенной посредством конституционных гарантий свободы печати, в отдельных экстремальных ситуациях государство использует некоторые дополнительные резервы власти. Современный период изобилует случаями, когда временные нарушения гражданского порядка, действия террористов, опасность преступлений, незначительные военные акции, конфиденциальные проблемы правительства приводили к обострению дебатов о свободе печати и ее ограничениях. В целом, власти повсеместно демонстрировали желание управления информацией, даже тогда, когда они останавливались перед непосредственным использованием цензуры. Обычно они имели больше возможностей для контроля при регулирования теле-радиовещания, нежели печати.
  4. Во многих странах регулярными были дебаты, касающиеся другого аспекта контроля - соблюдения морали, норм приличий, представления секса, преступлений и насилия. В большинстве стран прямая цензура и правовые ограничения сократились. Здесь перешли к более мягким моральным стандартам. В то же время, сохраняются ограничения в свободе средств массовой коммуникации в связи с необходимостью защиты меньшинств от нежелательного влияния. (См., например, положения Директив Телевидения Европейского Сообщества относительно приграничных передач) Эта проблема еще более усложнилась в связи с аналогичными требованиями от имени женщин, которые могут быть показаны в неприглядных обстоятельствах или рискуют стать объектом порнографического насилия, инспирированного средствами массовой коммуникации.
  5. Прежние ожидания, что средства массовой коммуникации должны внести вклад в развитие образования, культуры и искусства оказались в противоречии с реальностями и императивами рынка, особенно в условиях обострения борьбы за аудиторию. В соответствии с одной из распространенных точек зрения этот термин выражает противоположность ряду ключевых социо-культурных ценностей. Коммерциализация ассоциируется с манипуляцией, потребительством, отсутствием оригинальности и созидательного, творческого начала24. Предполагается, что это ведет к усилению однородности и слабому учету интересов меньшинств, не являющихся "выгодной" аудиторией и рекламным
  Blumler G. J. The new television marketplace: imperatives, applications, issues. In: Curran J., Gurevitch M. (eds.) Mass Media and Society. London: Edward Arnold, 1991. PP. 194-215.
  рынком. В Западной Европе ключевой чертой общественной политики в отношении электронных средств коммуникации является учет коммерческого влияния со стороны контролирующих их фирм.
  6. На различных уровнях социальной жизни, от деревни до государства, наблюдается усиление требований, заявляемых от имени культурной автономии или государственной целостности, которым также угрожают тенденции современного развития средств массовой коммуникации. Говоря кратко, институты массовой коммуникации не отражают культуру и условия жизни целевой аудитории и могут оказывать негативное влияние на язык и подрывать культурную идентичность в результате транснациональных потоков содержания. Проблема культурной зависимости является наиболее актуальной для беднейших, наименее развитых стран. Вместе с тем, она также встает уже по другим причинам и перед некоторыми развитыми странами, находящимися под влиянием зарубежных потоков массовой коммуникации (например, Канады и некоторых малых европейских государств).
  Следствия политической борьбы в отношении перечисленных проблем проявляются во многих законах и правилах. В большинстве европейских стран, например, существуют законы ограничивающие концентрацию прессы и перекрестное владение коммуникационными структурами. В отдельных странах существуют системы субсидирования, направленные на поддержание разнообразия. Также широко распространенным является регулирование в отношении телевидения, предполагающее политическую сбалансированность и общую нейтральность новостей. Другие области регулирования касаются меньшинств и региональной специфики. Национальное культурное единство может быть защищено посредством квот импортных программ, через контроль за долей иностранной собственности в коммуникационных институтах; с помощью мер, стимулирующих национальное производство в данной области. Европейское сообщество накладывает нормы подобного типа на государства участников этой организации. Делаются попытки контролировать вопросы, связанные с моралью и культурными аспектами содержания. Хотя не существует двух стран с одинаковым нормативным климатом, во всех из них деятельность средств массовой коммуникации так или иначе осуществляется с учетом обсуждаемых социально-нормативных принципов. (...)
  В наиболее общем плане правомерно выделить следующие основные принципы структуры и функционирования средства массовой коммуникации: свобода, разнообразие, качество информации, социальный и культурный порядок, солидарность и согласие.
  Свобода
  Термин используется слишком часто. Это приводит к трудностям в его употреблении в любом новом контексте. Тем не менее,
  Хрестоматия
  184
  МакКуэйл Д.
  185
 
 
  го понятие является центральным для любой теории общественных коммуникаций. Будем иметь в виду существование различных версий свободы. При анализе институциональных аспектов и в дискурсе общественного интереса свобода коммуникации предполагает:
  - (совершенно определенно) отсутствие цензуры, каких-либо об-стоятельств, связанных с привилегированным положением или других tep контроля со стороны правительства. Существует право публико-ватъ и распространять новости, мнения и не существует обязательств в отношении публикации того, что не желают публиковать;
  - (также определенно) равные права и возможности для граждан в свободном доступе новостям, точкам зрения, образованию и культуре (это является частью того, что известно как "право на коммуникацию");
  - (менее определенно) свобода для самих средств массовой коммуникации в получении информации из соответствующих источников;
  - (менее определенно) отсутствие скрытого влияния владельцев средств массовой коммуникации или рекламодателей на отбор новостей или выражения точек зрения;
  - (желательно, но необязательно) активная и критическая редакционная политика в представлении новостей и мнений, инновационная и независимая издательская политика в отношении культуры и искусства.
  Перечисленные установки предполагают, что единственно законными интересами, которым они должны удовлетворять являются интересы коммуникаторов (тех, кто имеет какое-либо общественное сообщение для передачи) и граждан (всех тех, кто хотел участвовать). Например, это свобода двух партий, являющихся наиболее влиятельными.
  Приведенные требования не лишены ряда моментов, чреватых противоречиями и потенциальными конфликтами. Прежде всего, свобода общественных коммуникаций не может быть абсолютной. Здесь должны учитываться ограничения накладываемые на частные интересы высшим коллективным благом общества. Во-вторых, существует потенциальный конфликт интересов владельцев или тех, кто контролирует коммуникационные каналы и те, кто хочет получить доступ к этим каналам, но не имеет власти (или законного права) для обеспечения этого. В-третьих, здесь может наблюдаться дисбаланс между тем, что коммуникаторы хотят сказать и тем, что другие хотят услышать. Т. е свобода одного при передаче информации может не совпадать со свободой другого при ее выборе. И наконец, для правительства или общественных сил может стать необходимым вмешательство во имя обеспечения некоторых свобод, которые на практике оказываются не обеспеченными.
  Естественно, что невозможно достичь некоторого идеального состояния коммуникационной свободы. Тем не менее, в демократичес-
  ком обществе выгоды для публики ожидаемые от преимуществ свободы оказываются более артикулированными. Кроме того, они включают меньше противоречивых моментов. Наиболее важными из этих преимуществ оказываются следующие:
  - систематический общественный контроль за находящимися у власти и адекватное снабжение информацией об их деятельности (это относится к функции "сторожевых псов" (или наблюдателей);
  - стимулирование активной и информированной демократической системы и социальной жизни;
  - возможность выражения идей, представлений и мнений самого разного культурного содержания;
  - лостоянное обновление и изменение культуры и общества.
  Разнообразие
  Этот термин также как и предыдущий весьма туманен в силу его слишком частого использования. Вместе с тем, он, является рядополо-женным со свободой в качестве другого ключевого понятия в любой дискуссии о теории средств массовой коммуникации. Предполагается, что чем больше различных каналов публичной коммуникации существует, доносящих максимально разнообразное и меняющееся содержание до наибольшего числа аудиторий, тем лучше. На самом деле это является верной интерпретацией до тех пор, пока разнообразие, также как свобода является нейтральной по отношению к содержанию. Однако, многообразие, рассматриваемое в контексте систем массовой коммуникации и их содержания, приобретает более специфические нормативные черты:
  - средства массовой коммуникации должны отражать в своей структуре и содержании различные социальные, экономические и культурные реальности общества и сообществ в белее или менее пропорциональном виде;
  - средствам массовой коммуникации должны быть предоставлены более или менее равные возможности доступа для представителей социальных и культурных меньшинств;
  - средства массовой коммуникации должны выступать в качестве форума для выражения интересов и мнений в обществе и сообществах его составляющих. (...)
  Мы вновь можем заметить определенные проблемы и противоре-. чия, содержащиеся в приведенных требованиях. Уровень возможного многообразия ограничивается емкостью канала и редакционным отбором, который должен быть сделан. Чем в большей мере коммуникации будут пропорционально отражать общество, тем более вероятно, что меньшинства будут исключены из информационного процесса. Малые возможности доступа будут поделены между многими заявителями. Аналогично, точное следование пропорциям и доминирующим
  Хрестоматия
  187
  МакКуэйл Д.
 
 
  ожиданиям, вкусам уменьшает шансы предложения широкоадресных программ, а также потенциальные возможности серьезных изменений, лесте с тем, наличие глубоко дифференцированных средств массовой коммуникации в обществе помогает компенсировать недостатки "традиционных" коммуникационных каналов.
  Хотя многообразие считается ценностью как таковой, оно, зача-стую, привносит и другие преимущества. Они состоят:
  - в открытии возможностей для социальных и культурных изме-нений, особенно там, где это имеет форму доступа к новым, слабым и маргинальным голосам (источникам);
  - в обеспечении контроля за "теневыми сторонами" свободы, (например, там, где свободный рынок приводит к концентрации собственности);
  - в возможности для поддержания меньшинствами своей "само-и" в больших обществах;
  - в ослаблении социальных конфликтов посредством увеличе-ш возможностей понимания между потенциально противоположны-1 группами и интересами;
  - во вкладе в обогащение и разнообразие культурной и социаль-"й жизни.
  Качество информации
  Ожидания необходимого информационного качества имеют под бой больше практические, нежели философские и нормативные основания. Однако этот вопрос вряд ли является менее важным в со-временных дискуссиях о стандартах средств массовой коммуникации " сравнению с вопросами о свободе или многообразии. Свобода и многообразие не обязательно приводят к более информативной об-щественной коммуникации. Требования к информации имеют двойное происхождение. С одной стороны, это связано с необходимостью иметь информированное общество и квалифицированную рабочую силу. С другой стороны, требования эти исходят от массы граждан, имеющих возможность участвовать в выборе лидеров и демократическом принятии решений25. Некоторые преимущества этого требования являются очевидными, другие - нет. Основные стандарты "качества информации", проявляющиеся в предписаниях и кодах практики, могут быть сформулированы следующим образом.
  - Средства массовой коммуникации (особенно пресса и телевидение) должны полностью обеспечивать людей текущими новостями комментариями о событиях в обществе и мире.
  - Информация должна быть объективной в смысле точности, откровенности, правды о реальности, надежности, разделения фактов и мнений.
  - Информация должна быть сбалансированной и беспристрастной, отражать альтернативные точки зрения, которые подаются в несенсационной манере.
  Перечисленные нормы не лишены ряда недостатков. Особенно это касается неясности того, что является адекватным или подходящим средством снабжения информацией, а также определения объективности26. (...) Следует заметить, что приведенные критерии оказываются более подходящими для всей совокупности массовой информации, циркулирующей в обществе, нежели чем для конкретных каналов.
  Социальный порядок и солидарность
  Вопросы структуры и функционирования, которые отражены в приведенном выше подзаголовке, соотносятся с вопросами интеграции и гармонии в обществе. Подходы в этой связи могут быть различными. С одной стороны, имеется стабильная тенденция, при которой те, кто принадлежит к власти рассматривают общественные средства массовой коммуникации в качестве неявного элемента поддержания порядка. С другой стороны, плюралистические общества не могут трактоваться как имеющие единый доминирующий порядок, который должен поддерживаться. Средства массовой коммуникации имеют сложную и разделенную ответственность, особенно в отношении альтернативных социальных групп и субкультур, а также в отношении выражения конфликтов и неравенства в большинстве обществ. Проблема также возникает и в связи с вопросом о том, до какой степени средства массовой коммуникации могут поддерживать потенциальные изменения радикального порядка. Соответствующие принципы, хотя и не во всем совместимые, могут быть следующими.
  - Средства массовой коммуникации должны обеспечивать каналами взаимного общения и поддержки те группы, на которые ориентирована их деятельность (на национальном, локальном уровнях).
  - Средства массовой коммуникации могут способствовать социальной интеграции уделяя особенное внимание индивидам и группам, находящимся в социально невыгодном или подчиненном состоянии.
  - Средства массовой коммуникации не должны подрывать состояние законности и порядка посредством символического поощрения преступлений и социального беспорядка.
  424.
  ' Keane J. The Media and Democracy. Cambridge: Polity Press, 1991.
  Westerstahl J. Objective news reporting. In: Communication Research. 10.1983. PP. 403-
  Хрестоматия
  Курран Дж.
  189
 
 
  - В вопросах национальной безопасности (война, угроза войны, шостранного вторжения, терроризм) свобода деятельности средств кассовой коммуникации должна ограничиваться соображения нацио-1альных интересов.
  - В вопросах морали, приличий и вкуса (особенно в вопросах изображения сексуальных сцен, насилия и использования языка), :редства массовой коммуникации должны принимать во внимание господствующие в обществе нормы. (...)
  Культурный порядок
  По вопросу ответственности средств массовой коммуникации в об^ ласти культуры ведутся горячие споры как на национальном, так и на международном уровне. При этом наблюдается немного согласия и еще меньше реальных действий. В той ситуации, когда нормы зачастую не являются обязательными и применяются избирательно, наблюдается некоторое согласие о базовых принципах культурной политики в связи с деятельностью средств массовой коммуникации. Их основные элементы могут быть представлены следующим образом.
  -- Содержание средств массовой коммуникации должно отражать и выражать язык и современную культуру тех людей, которых эти средства обслуживают (национально, локально, регионально).
  - Некоторое преимущество должно быть отдано образовательной роли этих средств, а также отражении ими лучших материалов в культурном наследии страны.
  - Средства массовой коммуникации должны способствовать проявлению культурного творчества, оригинальности и созданию работ высокого качества (соответствующих эстетическим, моральным, интеллектуальным, профессиональным критериям).
  Очень "неровная" реализация этих нормативных принципов при любой форме контроля отражает как первичность принципа свободы, так и влиятельность коммерческого императива. Принципы культурного функционирования скорее могут быть введены в практику как желательные, но не обязательные. Чрезвычайно редко достигается согласие по вопросу о критериях культурного качества. Практически единственным демонстрируемым является критерий культурного соответствия (аудитории, особенно в отношении языка и местных особенностей). Чем более средства массовой коммуникации (например, институты общественного вещания) окажутся включенными в деятельность, отражающую интересы общественности в целом, тем более вероятным будет использование культурных критериев в качестве направляющих этой деятельности.
  Курран Дж.
  Медиа и демократия: переосмысление*
  Хабермас и публичная сфера**
  Переосмысление вопроса о демократической роли средства массовой коммуникации целесообразно начать приняв во внимание недавно переведенную и ставшую чрезвычайно популярной работу Юргена Хабермаса27. Основные идеи автора, если говорить кратко, сводятся к следующему. На ранний этап развития современного капитализма приходится появление автономной арены общественных дебатов. Экономическая независимость, обеспеченная частной собственностью; критический настрой, распространению которого способствовали письма и романы; дискуссии в кофейных домах и салонах; и, прежде всего, возникновение независимой, рыночно-ориентированной прессы, привело к появлению общественности, включенной в критические политические дискуссии. Это послужило основанием для формирования рационально сложившегося консенсуса, который изменил сферу влияния государства.
  По Хабермасу, "буржуазная сфера" представляет собой то общественное пространство между экономикой и государством, где формируется общественное мнение и "народное" наблюдение за деятельностью правительства. Исторически формирование этой сферы происходило с XVII по первую половину XIX веков. Впоследствии публичная сфера оказалась в подчиненном положении у разросшегося государства и организованных экономических интересов. Установился новый тип корпоративных отношений власти, при котором реализация организованных интересов происходит непосредственно между их носителями, а также с государством. При этом роль общественности постоянно уменьшалась. Средства массовой коммуникации оказались в этой ситуации агентами властных полномочий и рациональности. С их помощью также происходило вытеснение общественности. Вместо того, чтобы обеспечивать возможность для рациональных и критических дискуссий, средства массовой коммуникации манипулировали общественным мнением. Политика определялась как спектакль, когда предлагаются
  * Curran J. Mass Media and Democracy: A Reappraisal. In: Curran J., Gurevitch M. (eds.) Mass Media and Society. London: Edward Arnold, 1991.
  ** Среда автономных образований (объединений, групп) общественности. - М. Н.
  Habermas J. The Structural Transformations of the Public Sphere. Cambridge: Polity, 1989.
  Курран Дж.
  191
  Хрестоматия

<< Пред.           стр. 2 (из 4)           След. >>

Список литературы по разделу