<< Пред. стр. 12 (из 14) След. >>
Список литературы по разделу
в мировоззрении философов древности, в частности представителей школы Платона. Не вдаваясь в детали, отметим лишь два сформулированных ими положения, сохраняющих свое значение и при использовании понятия «хаос» в современной физике.
По представлениям Платона и его учеников, хаос (если говорить современным языком) есть такое состояние системы, которое остается по мере устранения возможностей проявления ее свойств.
С другой стороны, из системы, находящейся изначально в хаотическом состоянии, возникает все, что составляет содержание мироздания. Роль творящей силы — творца — Платон отводил Демиургу, который и превратил изначальный Хаос в Космос. Таким образом, все существующие структуры порождаются из хаоса.
Понятие «структура» также является чрезвычайно общим. Структура есть некоторый вид организации и связи элементов системы. При этом может оказаться важным не сам конкретный вид элементов системы, а совокупность их взаимоотношений.
В физике понятия «хаос», «хаотическое движение» являются фундаментальными, и вместе с тем недостаточно четко определенными.
Действительно, хаотическим является движение атомов в любой системе, находящейся в состоянии теплового равновесия. Хаотическим является и движение броуновских частиц, т.е. малых, но макроскопических тел. При этом понятия теплового и хаотического движения оказываются синонимами. Так мы говорим о хаотических — тепловых — колебаниях заряда и тока в электрической цепи, находящейся в термостате, о хаотическом — тепловом движении электромагнитного излучения и т.д.
Во всех этих случаях речь идет о движении в состоянии теплового равновесия. Однако понятия «хаос», «хаотическое движение» широко используются для характеристики состояний, которые далеки от теплового равновесия, например для описания турбулентного движения.
На вопрос «Что такое турбулентность?» ответить не просто. Разноречивы, в частности, мнения о том, является ли турбулентное движение более хаотичным (менее упорядоченным), чем ламинарное. Многим представляется почти очевидным, что переход от ламинарного течения к турбулентному есть переход от упорядоченного движения к хаотическому.
410
«Долгое время турбулентность отождествлялась с хаосом или шумом. Сегодня мы знаем, что это не так. Хотя в макроскопическом масштабе турбулентное течение кажется совершенно беспорядочным, или хаотическим, в микроскопическом масштабе оно высоко организованно. Множество пространственных и временных масштабов, на которых разыгрывается турбулентность, соответствует когерентному поведению миллионов и миллионов молекул. С этой точки зрения переход от ламинарного течения к турбулентности является процессом самоорганизации. Часть энергии системы, которая в ламинарном течении находилась в тепловом движении молекул, переходит в макроскопическое организованное движение» (с. 195—196). Приведенная здесь трактовка турбулентности подтверждается и в дальнейшем. Так на с. 225 мы читаем: «Не следует смешивать, однако, равновесный тепловой хаос с неравновесным турбулентным хаосом». Однако во многих случаях «порядок» довольно трудно отличить от «хаоса»».
Таким образом, хотя авторы и считают переход от ламинарного движения к турбулентному процессом самоорганизации, что соответствует точке зрения, разделяемой одним из авторов настоящего послесловия, вопрос о количественной характеристике степени хаотичности тех или иных состояний открытой системы остается нерешенным. Рассмотрим, к примеру, движение жидкости по трубе, которое обусловлено перепадом давления на концах трубы (градиентом давления). Примем за исходное состояние неподвижную (в гидродинамическом смысле) жидкость, т. е. предположим, что перепад давления равен нулю. В неподвижной жидкости нет выделенных макроскопических степеней свободы — нет макроскопической структуры движения (поля скоростей). Имеется лишь тепловое — хаотическое — движение атомов.
Например, при стационарном ламинарном течении несжимаемой жидкости на фоне теплового движения атомов возникает макроскопическая структура. Она определяется пространственным распределением средней скорости течения — профилем скорости. При гидродинамическом уровне описания тепловое движение проявляется лишь в наличии малых гидродинамических флуктуации.
При увеличении разности давлений, т.е. по мере
411
приближения числа Рейнольдса к критическому значению, интенсивность гидродинамических флуктуаций, а также время и длина корреляции возрастают. Это — предвестник перестройки движения и изменения макроскопической структуры течения, в результате которой при дальнейшем увеличении числа Рейнольдса и возникает турбулентное движение. Микроскопический (молекулярный) механизм переноса импульса сменяется макроскопическим. Система переходит от «индивидуального» (молекулярного) сопротивления к «организованному» (коллективному) сопротивлению, вследствие чего закон сопротивления изменяется.
Турбулентное движение характеризуется большим числом коллективных степеней свободы. Оно чрезвычайно сложно, но сама по себе сложность движения еще не достаточна для того, чтобы его можно было считать хаотическим (разумеется, если не сводить все к тавтологии, определяя термины «турбулентность» и «хаос» как синонимы). Подробный анализ показывает, что турбулентные движения очень разнообразны и что некоторые из них можно интерпретировать как очень сложные пространственно-временные структуры, возникающие в открытых системах из физического хаоса.
Общее понятие хаоса, как, впрочем, и понятие хаоса в повседневной жизни, лишено определенной количественной меры. По этой причине на таком уровне зачастую трудно определить, какое из рассматриваемых состояний системы является более хаотическим или, напротив, более упорядоченным. Здесь в большей мере приходится полагаться на интуицию, чем на расчет.
Не более определенным во многих случаях является и понятие хаоса в физике, поскольку хаотическим называют и тепловое движение в равновесном состоянии, и существенно неравновесное турбулентное состояние.
Необходима, следовательно, теория, позволяющая количественно оценивать степень упорядоченности различных состояний в открытых системах, т.е. степень упорядоченности структур, возникающих из хаоса. Она, разумеется, должна базироваться на современной статистической теории неравновесных процессов.
«Спектр» систем, для описания которых необходима количественная оценка степени упорядоченности различных состояний, очень широк: от простейших систем до Вселенной. Изначальным может служить физический
412
вакуум, который обладает максимально возможной степенью хаотичности и из которого при наличии управляющих параметров в открытых системах возникают структуры. Вопрос о выборе (определении) управляющих параметров в теории самоорганизации является одним из наиболее существенных и вместе с тем трудных. При наличии нескольких параметров порядка возможны различные пути самоорганизации — различные «сценарии» возникновения порядка из хаоса (гл. 6). При этом возникает возможность оптимального управления.
В качестве одной из характеристик степени упорядоченности можно использовать (при определенных дополнительных условиях) этропию Больцмана—Гиббca. Существенно, что в связи с исследованием сложных — хаотических (или, как часто говорят, стохастических) — движений динамических систем понятие энтропии расширилось. А. Н. Колмогоров ввел для таких систем понятие динамической энтропии. Ее называют также К-энтропия. (Об этом достаточно полно сказано в книге И. Пригожина и И. Стенгерс.) Основополагающими для теории динамического хаоса являются работы Н. С. Крылова. Возможность использования энтропии Больцмана—Гиббса для количественной характеристики степени упорядоченности при процессах самоорганизации в открытых системах не представляется очевидной. Здесь следует выделить два подхода.
В одном случае в изолированной системе происходит эволюция к равновесному состоянию. При этом энтропия системы монотонно возрастает и остается неизменной при достижении равновесного состояния. Этот результат был установлен Больцманом на примере разреженного газа. Он носит название Н-теоремы Больцмана.
В другом случае рассматривается совокупность стационарных состояний, отвечающих различным значениям управляющего параметра. Начало отсчета управляющего параметра может быть, в частности, выбрано таким образом, что его нулевому значению будет отвечать «состояние равновесия».
Аналог Н-теоремы Больцмана для открытых систем — так называемая S-теорема (Климонтович Ю. Л. Уменьшение энтропии в процессе самоорганизации. S-теорема. Письма в Журнал технической физики 1983, т. 8, с. 1412 и другие его работы) сводится к сле-
413
дующему: если за начало отсчета степени хаотичности принять «равновесное состояние», отвечающее нулевым значениям управляющих параметров, то по мере удаления от равновесного состояния вследствие изменения управляющего параметра значения энтропии, отнесенные к заданному значению средней энергии, уменьшаются.
Весьма важной особенностью книги И. Пригожина и И. Стенгерс является также тот факт, что рассмотрение весьма специальных вопросов чередуется в ней с анализом наиболее общих проблем развития познания и культуры. Соответственно с этим проблемы времени и развития представлены в книге в широком междисциплинарном и в том числе гуманитарном аспекте, включая анализ времени человеческого бытия.
Каждая историческая эпоха по-своему уникальна и неповторима, и в этом отношении время, в которое мы живем, не является исключением: оно также уникально и неповторимо. Однако, признавая этот факт и задаваясь вопросом, в чем, собственно говоря, конкретно заключается уникальность и неповторимость исторических эпох, мы до сих пор склонны разделять этот общий вопрос на два разных вопроса, один из которых адресован в прошлое, а другой в настоящее. Такая разделенность имеет свои основания, в том числе и исторические. Прошлые исторические события обычно воспринимаются нами как нечто уже ставшее, законченное, завершенное и неизменное. Мы полагаем себя как бы находящимся в позиции «внешних наблюдателей» по отношению к ним. Иное дело — настоящее, «теперь».
Мы живем в эпоху исключительной временной «уплотненности», стремительного научно-технического прогресса, грандиозных свершений человеческого духа; эпоху, насыщенную острыми социальными конфликтами, быстрыми, необратимыми изменениями, неотложными глобальными и региональными проблемами, в перечне которых самой первоочередной и безотлагательной является проблема прекращения и свертывания гонки ядерных вооружений на нашей планете и недопущение милитаризации космоса.
Мы все более сознаем, что время не есть нечто «принадлежащее нам», но есть то, чему принадлежим мы сами. Однако само сознание нашей «принадлежности времени», «пребывания в нем» может быть качественно-разным. Это может быть сознание фатального пребыва-
414
ния в плену у времени, властвующего над нами абсолютно и безраздельно. Но может быть и сознанием того, что время принадлежит нам именно в той мере, в какой мы не уклоняемся от ответственности познать, понять, осознать его личностно, творчески и посредством своего настоящего «теперь», ибо другого реального, а не иллюзорного места во времени у нас нет. И здесь горизонт нашего времени претерпевает качественную трансформацию, обретая новый, оптимистический смысл.
Меняется и облик прошлого. Оно оказывается гораздо более многокрасочным, разнообразным и сложным. Многие заблуждения людей прошлого оборачиваются нашими собственными заблуждениями по поводу прошлого или «проекциями» наших проблем на прошлое. Люди, жившие в прошлом, представляются не столь наивными и невежественными, а проблемы, над которыми они размышляли и спорили когда-то, приобретают неожиданную созвучность тем вопросам, над которыми размышляем мы сами.
Иначе говоря, адекватное восприятие нашего времени должно быть историчным в полном смысле этого слова.
«Историческое понимание материального и духовного мира, — пишет академик Д. С. Лихачев, — захватывает собой науку, философию и все формы искусства... Время отвоевывает и подчиняет себе все более крупные участки в сознании людей. Историческое понимание действительности проникает во все формы и звенья художественного творчества. Но дело не только в историчности, а в стремлении весь мир воспринимать через время и во времени. Литература в большей мере, чем любое другое искусство, становится искусством времени. Время — его объект, субъект и орудие изображения» (Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М, 1979, с. 209). Эти слова оказываются удивительно созвучными тому новому восприятию времени, его переоткрытию в современной науке, которое не просто изображается, "но которое «осуществляется» на страницах книги "И. Пригожина и И. Стенгерс.
Это переоткрытие времени по самой своей сути не является чем-то уже ставшим и завершенным. Пользуясь терминологией книги «Порядок из хаоса», можно сказать, что оно — неотъемлемая составная часть общего процесса самоорганизации, охватывающего всю систему
415
нашего миропонимания в целом и радикально меняющего его.
Но мы вступили бы в противоречие с самим духом книги И. Пригожина и И. Стенгерс, ее пафосом и общей направленностью, если бы механически и буквально истолковали этот процесс как совершающийся «сам по себе», автоматически и безличностно, вне связи с практически-созидательной, творческой деятельностью людей.
Понятие самоорганизации в контексте образов и идей книги «Порядок из хаоса» предполагает существенно личностный, диалоговый способ мышления — открытый будущему, развивающийся во времени необратимый коммуникативный процесс. Подобный диалог представляет собой искусство, которое не может быть целиком и полностью описано средствами формальной логики, сколь бы развитой и совершенной она ни была. В этом диалоге нет готовых ответов на задаваемые вопросы, как нет и окончательного перечня самих вопросов. Каждая из вовлеченных в такой диалог сторон не является только спрашивающей или только отвечающей. Так что организация подобного диалога, — а это одна из основных задач практики использования современных ЭВМ в любых сложных, комплексных, междисциплинарных исследованиях (см.: Моисеев Н. Н. Человек, среда, общество. М., 1982), — с необходимостью предполагает единство формальных и неформальных методов мышления, единство логики и творческой интуиции. Отсюда и личностный аспект диалога.
«Эксперимент и математическая обработка. Ставит вопрос и получает ответ — это уже личностная интерпретация процесса естественнонаучного знания и его субъекта (экспериментатора). История познания и история познающих людей». Эта мысль, принадлежащая М. М. Бахтину (Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с. 370) и высказанная им в связи с его размышлениями о естественнонаучном и гуманитарном знании, их различии и единстве в системе человеческой культуры, имеет принципиальное значение для понимания настоящей книги.
Одна из ее особенностей состоит в том, что тема диалога как формы коммуникации в сочетании с темой времени представлена на ее страницах в большом многообразии вариаций, не всегда четко обозначенных, а лишь намеченных в качестве тем будущих обсуждений.
416
Диалоговый способ мышления, разумеется, не является изобретением науки нашего времени. Подобно переоткрытию времени в современной науке, он открывается заново как особое искусство «вопрошания» природы; искусство, которое на протяжении человеческой истории (начиная со времени изобретения письменности) принимало весьма различные формы.
Характеризуя принципиальные изменения в современной научной картине мироздания, авторы книги с самого начала акцентируют внимание на происходящих в мире сдвигах в направлении «множественности, темпоральности и сложности» (с. 34). Вполне естественно, что за указанными изменениями стоят также и изменения в способе научного мышления, которые можно охарактеризовать самым различным образом. В этой связи, например, говорят о неклассическом, системно-кибернетическом, вероятностном, нелинейном и т.д. мышлении, свойственном именно современной науке и отличающем ее от классического естествознания прошлых веков.
Подобные характеристики (при всей их неопределенности) весьма существенны, поскольку подчеркивают качественное своебразие облика современной науки, новизны присущего ей стиля мышления. Но и эти характеристики явно недостаточны, когда речь идет о преемственности в развитии научного познания, его связи с культурой, с общественным развитием в целом. Диалог как способ мышления позволяет выдвинуть на первый план идею преемственности развития научного познания. Эксперимент же как средство реализации подобного диалога выступает, таким образом, не просто как источник эмпирических фактов или свидетельств, но и (что особенно важно) как носитель специфической коммуникативной функции в системе развивающегося научного знания и познания в целом.
Такая диалогово-коммуникативная интерпретация эксперимента проливает новый свет на интегративную роль методов научного познания как таковых. В любой области деятельности методы выражают систему правил и принципов, на основе которых упорядочивается, делается целесообразной и осмысленной деятельность человека. Соответственно этому в ходе развития познания и формировались общие представления о научном методе, Научный метод в современном смысле слова предполагает множество характеристик: и способы фиксации и
417
выражения фактов, и строгую логику фактов, измерения и разработку исследовательских приборов, и строгость и систематизированность умозаключений, возможность обоснования любого научного положения опытным путем, и независимость научных суждений от мнений авторитетов, формы выражения знаний, и способы функционирования и экстраполяции знаний, возможности ошибок и способы их устранения, и идею развития знаний и многое многое другое.
Но в первую очередь научный метод подразумевает конструктивную деятельность интеллекта. Но в то же время вполне очевидно, что научное творчество не обладает монополией на интеллект. Научная деятельность может оттачивать или совершенствовать те или иные формы деятельности интеллекта, но последний является не менее существенной «основой» всех иных видов жизнедеятельности человека — и в материальном производстве, и в политической деятельности, и в искусстве и т. д. Деятельность интеллекта имманентно включена в процессы научного действия, в структуру научного метода, но специфику последним придает нечто другое.
Для человеческой деятельности особо характерен ее орудийный характер. Вообще можно сказать, что происхождение специфических видов человеческой деятельности стало возможным в процессе выработки особых орудий деятельности. Соответственно этому специфику научной деятельности, ее методов обусловливает главным образом выработка, совершенствование и применение особых орудий, средств познания. Поскольку научное познание имеет, так сказать, и интеллектуальный (сугубо духовный) и материальный аспекты, то можно говорить об интеллектуальных и материальных орудиях познания. Процесс познания не только обеспечивается средствами исследования, но и закрепляется в них своими результатами.
Проблемы научного метода широко обсуждались с самого начала возникновения экспериментального естествознания. Уже в эпоху Возрождения достаточно ясно осознавалось, что научный метод включает и экспериментальное (опытное) и теоретическое начало. Приборы и математика явились первыми специализированными инструментами осуществления диалога исследователей с природой. И в настоящее время считается само собой разумеющимся, что математика и эксперимент входят
418
в структуру научного метода, совершенствуясь с его развитием. Ныне положительное решение вопроса о возможности или необходимости применения математики и приборов в развитии познания не вызывает сомнений. А самый реальный и живой интерес вызывают такие, например, вопросы: какую математику следует применять. в познании новых явлений? Что нового в конструировании приборов и измерительной техники? Какие принципиальные изменения происходят и развитии и применении этих — уже ставших незаменимыми — орудий познания? Ответить на эти вопросы можно лишь в том случае, если мы будем рассматривать научное знание не только, и даже не столько в его готовой, полностью объективизированной, «обезличенной» форме, но также и в процессе его становления, т.е. как знание, выступающее в виде средства и метода получения нового знания. Именно становление, глубокое осмысление начал научного метода привели в дальнейшем научное познание (и прежде всего естествознание) к его важнейшим достижениям — разработке первых научных теорий как относительно целостных концептуальных систем. Таковыми явились классическая механика Ньютона, затем классическая термодинамика, классическая электродинамика, теория относительности, квантовая механика. Эти важнейшие достижения научного познания в свою очередь оказали существенное воздействие и на сам научный метод — его понимание стало неотделимо от научной теории, процессов ее применения и развития. Если стройная теория есть высший результат развития познания тех или иных областей действительности, то истинно научный метод есть теория в действии. Квантовая механика есть не только отражение свойств и закономерностей физических процессов атомного масштаба, но и теоретический метод дальнейшего познания микропроцессов.
Само развитие математических форм и эксперимента начинает ориентироваться на те обобщающие идеи, которые воплощаются в научной теории. Научный поиск становится более целенаправленным, получает внутренне содержательное единство. «Диалогизм» научного метода, как показывает, в частности, книга И. Пригожина и И. Стенгерс, начинает все более определять динамизм концептуальных систем, современного научного мышления.
419
Процесс «диалогизации» научного познания в наши дни в огромной степени стимулирован вхождением .ЭВМ в научные исследования. ЭВМ являются величайшим и все совершенствующимся орудием, которое создано человеком нашего времени в его стремлении понять окружающий мир. Разработка и применение ЭВМ составляют эпоху в развитии жизнедеятельности человека, расширяя и углубляя его коммуникативные возможности, уровень его контактов с объективной реальностью.
Развитие ЭВМ, по общему признанию, связано с качественным усилением: интеллектуального начала в жизнедеятельности человека. Они условно применяются во всех основных сферах деятельности человека — и в производстве (развитие технологии), и в системах связи, и в процессах управления. Без ЭВМ сейчас невозможно представить себе развития современных научных исследований, и в частности исследований всего комплекса вопросов, возникающих в связи с проблемой самоорганизации. Не случайно многие из приведенных на страницах этой книги графиков и рисунков представляют собой результаты выполненных с помощью ЭВМ численных экспериментов. Таким образом, можно сказать, что диалоговый язык общения с ЭВМ оказывается в каком-то смысле и языком описания процессов самоорганизации, инструментом познания их. В конце концов сам термин «самоорганизация» в качестве характеристики процесса развития диалога и его результата косвенно указывает на отсутствие в этом диалоге некоего внешнего «посредника», арбитра или наблюдателя, к самому диалогу непричастного, а потому судящего обо всем происходящем объективно и беспристрастно, как лицо, уже обладающее готовым знанием всех возможных вопросов и ответов на них.
Развитие искусства вопрошания природы в той его форме, в какой оно сформировалось в рамках экспериментального диалога в естествознании, есть в этом смысле открытый будущему самоорганизующийся процесс, в котором ответы на поставленные вопросы влекут за собой постановку все новых и новых вопросов. На основе полученного в итоге нового знания наука вырабатывает все новые средства познания, благодаря которым открываются все новые и новые возможности для дальнейшего проникновения в тайны строения и эволюции материального мира. «...Наука движется вперед, —
420
отмечал Ф. Энгельс, — пропорционально массе знаний, унаследованных ею от предшествующего поколения, следовательно, при самых обыкновенных условиях она также растет в геометрической прогрессии» (Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 568). Кик сказал Л. де Бройль, «...наука непрерывно кует новое материальное и духовное оружие, позволяющее ей преодолевать встающие на пути ее развития трудности, открывать для исследования неразведанные области» (Л. де Бройль. По тропам науки. М., 1962, с. 308).
Так, представленные в книге «Порядок нз хаоса» темы диалога, коммуникации, средств и методов познания процессов самоорганизации подводят нас вплотную к фундаментальной философской проблеме познания общих закономерностей развития как диалектического процесса, присущего (хотя и в разных специфически конкретных формах) не только человеческому обществу, но и всему материальному миру, включая также и неорганический мир неживой материи.
На этот факт указывают и сами авторы книги, которые в обращении к советскому читателю подчеркивают, что им «очень близка утверждаемая диалектическим материализмом необходимость преодоления противопоставления «человеческой», исторической сферы материальному миру, принимаемому как атемпоральный. Мы глубоко убеждены, что наметившееся сближение этих двух противоположностей будет усиливаться по мере того, как будут создаваться средства описания внутренне эволюционной Вселенной, неотъемлемой частью которой являемся и мы сами» (с. 10).
Действительно, материалистическая диалектика всегда рассматривала как «...противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 496). С тех пор как были написаны эти слова, минуло более ста лет. В наши дни противоестественность противостояния человека и природы, необходимость установления их подлинной гармонии все более осознается как одна из самых актуальных и первоочередных задач социальной практики. Не случайно поэтому п советской философской литературе последних лет особенно подчеркивается, что в качестве общей теории разви-
421
тия природы, общества и отражающего их мышления материалистическая диалектика рассматривает природу «не как простой «объект», но как бытие активное, деятельное, диалектическое в себе самом» (Богомолов А. С. «Праксис» или практика? Послесловие к кн. Дж. Хоффмана «Марксизм и теория «праксиса». М., 1978, с. 310). Ибо «только такая природа может породить человека; только такая природа может быть превращена в подлинно человеческую «среду»» (там же). И именно на такое понимание природы ориентирована книга Пригожина и Стенгерс, воссоздающая на своих страницах картину обретения современным естествознанием своего нового, подлинно исторического, а тем самым и человеческого измерения.
Разумеется, картина эта далеко не полна и не со всеми представленными в ней деталями можно согласиться. Ряд суждений и оценок авторов книги выглядят весьма спорными или недостаточно аргументированными. Это, в частности, касается и трактовки некоторых вопросов генезиса классической науки, а также оценки. значения философских идей М. Хайдеггера, А. Бергсона, А. Уайтхеда, выступающих в книге в качестве участников диалога естествознания и философии, его критиков и проповедников интуитивных способов постижения реальности, альтернативных методам и средствам ее научного познания.
Однако, как уже отмечалось, книга «Порядок из хаоса» вовсе не ставит своей целью сообщить читателю некую совокупность готовых и окончательных истин. Не ставит такой цели и настоящее послесловие.
И все же думается, что каждый, кто взял на себя нелегкий труд внимательно прочитать книгу И. Пригожина и И. Стенгерс «Порядок из хаоса» или даже просто ознакомиться с ее отдельными главами, согласится, что оценивать эту книгу нужно в конечном счете в соответствии с теми критериями и по тем законам, которые предполагает ее собственный нетрадиционный жанр. Мы говорим «в конечном счете» потому, что именно к такой ориентированной в будущее, рассчитанной на активный заинтересованный диалог с читателем нас обязывает книга И. Пригожина и И. Стенгерс.
В. И. Аршинов,
Ю. Л. Климонтович,
Ю. В. Сачков
422
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
Августин Блаженный 27
Авогадро Л. 174
Агассис Л. 257
Ампер А. М. 115, 125
Анаксагор 331
Аристотель 82—84, 95, 133, 229, 231, 377, 383
Арнольд В. И. 7 Архимед 85
Аршинов В. И. 422
Баттс Т. 72
Бах И. С. 290, 379
Бахтин М. М. 416
Башляр Г. 392
Белоусов Б. П. 207—209, 225
Бенар А. 196—198, 220, 225, 234
Бергсон А. 50, 107, 127, 141— 144, 147, 183, 231—233, 276, 365, 373, 422
Берлин И. 41, 52, 54, 128
Бернулли Д. 131
Берри Б. 60
Бертолле К. Л. 393
Берхаве Г. 156
Бессо М. 365—366
Биркгоф Дж. Д. 333
Блейк В.72
Богомолов А. С. 422
Больцман Л. 57—58, 175—182, 196—197 204, 220, 248, 282, 292, 299, 301, 306—313, 315— 317, 321—323, 343, 357, 359, 368, 401, 407—408, 413
Бор Н. 8, 41, 123, 288—289, 293, 364, 399
Борн М. 283—284, 300
Бриджмен П. 388
Бриллюэн Л. 279
Бродель Ф. 21-22
Бруно Дж. 57—58
Брунс Г. Э. 121, 332
Бухдаль Г. 389
Бюффон Ж. Л. Л. 113—115
Вааге П. 186
Валери П. 59, 373
Ватанабе С. 401
Вейль Г. 384
Вейсс П. 233
Венель 132, 382
Вернадский В.И. 406
Вико Г. 43
Винер Н. 367
Вольта А. 158
Вольтер 324—325
Вордсворт В. 74
Галилей Г. 84—89, 103, 377—378
Гальвани Л. 158
Гамильтон В. Р. 116—124, 316 Гарднер М. 299. 326
Гассенди 109
Гегель Г. В. Ф. 127, 139—141, 231, 232, 393
Гей-Люссак Ж.-Л. 161
Гейзенберг В. 27, 238, 284, 286—291,364, 368
Гельмгодьц Г. 147, 159, 161, 163, 393
Гесиод 81
Гёте И. В. 74, 181, 391
Гиббс Дж. В. 57, 304, 314—316, 318—319, 329, 401, 407—408, 413
Гиллиспи Ч. Ч. 73, 393
Гольбах П. А. 131
Грассе 241, 246
Гулд С. Дж. 264
423
Гульдберг К. 186
Гус Я. 27
Д'Аламбер Ж. Л, 98, 109, 112—114, 129, 131
Дайсон Ф. 169
Дарвин Ч. 24, 180—183 193 278, 306, 409
Де Бройль Л. 283—284, 421
Де Донде Т. 189
Дезагулье Дж. Т. 69
Декарт Р. 109, 129
Демокрит 42
Денюбург Ж. Л. 241
Джоуль Дж. 158—159
Дидро Д. 74, 127—135, 183, 190, 382, 393
Дирак П. А. М. 284, 295
Доббс Б. Дж. 391
Донн Дж. 101—102
Дриш Г. 229
ДЭспанья Б. 294, 400
Дюбуа-Реймон Э. Г. 126, 148 Дюгем П. 148
Дюрренматт Ф. 64
Евклид 229 Екатерина II 98
Жаботинский А. М. 207—209, 225
Зеебек Т. 158
Золя Э. 395
Иордан П. 284
Кальвин Ж. 27
Кант И. 127, 135—139, 160—161
Карнап Р. 276, 365
Карно Л. 163—164
Карно С. 163, 165—167, 172, 180—183, 193, 395
Кауфман С. А. 230
Качальский А. 38
Кеплер И. 95, 379
Кетле Л. А. Ж. 175
Кёстлер А. 75, 77
Кирхгоф Г. Р. 147
Кларк 9
Клаузиус Р. 165—167, 169—172, 298, 306
Клеро А. К. 112—113
Климонтович Ю. Л. 422
Койре А. 44, 75, 78—79, 389
Колмогоров А. Н. 7, 333
Колумб X. 278
Кондильяк Э. Б. 114 Кондорсе Ж. А. Н. 114 Конт О. 155
Коперник Н.101, 379 Котари Д. С. 364 Кристаллер 259
Крылов Н. С. 413
Кун Т. 380—381, 392 Кьеркегор С. 127
Кэллуа Р. 182
Лав М. 257
Лавуазье А. Л. 70, 160, 393
Лагранж Ж. Л. 98, 148, 154, 395
Лаплас П. С. 14, 70 98, 101, 114—115, 124—126, 137,154-155, 167, 339, 395
Леви-Брюль Л. 362
Леви-Строс К. 268, 389
Лейбниц Г. В. 9, 96, 100, 104,123, 374—375
Лейзер Д. 31
Леметр Ж. 277—278
Ленобль Р. 43
Либих Ю. 159
Лиувилль Ж. 316—317, 334 Лихачев Д. С. 415
Лоренц Г. А. 338—339
Лошмидт И. И. 310, 312
Лукреций 42, 195, 374, 376—377
Льюис Г. Н. 298 Людовик XIV 98
Лютер М. 27
Ляпунов А. М. 206
Майер Р. 159—160, 163, 394 Максвелл Дж. К. 101, 122—123, 175, 271, 298, 306—308, 353, 401
Мариотт Э. 161
Марков А. А. 302, 304, 306, 308, 342—345, 347—349, 353
Маркс К. 320, 421—422
Max Э. 99—100, 148, 391 Мейерсон Э. 364
Мерло-Понти М. 371
Меттерних К. 14
Минковский Г. 295, 400
Моисеев Н. Н. 416
Моно Ж. 43, 66, 79, 127, 133 Морен Э. 28
Московиси С. 65, 379
424
Набоков В. 347
Наполеон 98, 114, 393, 394
Нидэм Дж. 47, 90, 93—94, 347, 393
Нисбет Р. 127
Ницше Ф. 190, 396
Ньютон И. 9, 10, 23, 31—32, 35—36, 40, 69—71, 80—84, 100, 103—113, 115—116, 118, 125, 148, 172, 177, 281, 319, 377, 491
Онсагер Л. 191—194
Орд-Хъюм А. У. 389 Освальд В. В. 395—396
Паскаль Б, 79, 127
Пирс Ч. С. 58, 374—375
Пирсон К. 94
Планк М. 173, 280, 282—283, 286, 288, 299—300, 309, 395, 396, 402
Платон 48, 82, 115, 383, 410
Поппер К. Р. 45, 322—323, 326-327
Поуп А. 69, 115
Пруст М. 59
Пуанкаре А. 116, 121, 148, 206, 310, 321, 332, 340, 403
Пуассон С. Д. 239, 241
Рейнольдс О. 200, 413
Ресибуа П. 38
Рейхенбах Г. 148—149, 394
Ритц В. 326—327
Розенфельд Л. 8, 38, 293, 332
Сартр Ж- П. 27
Сахаров А. Д. 296
Сачков Ю. В. 422
Серр М. 155, 195, 375, 392, 395
Синай Я. Г. 7, 333
Смит А. 153, 270
Спиноза Б. 277, 384
Стент Г. 76
Тагор Р. 364
Тейяр де Шарден 59
Том Р. 27—28
Томсон В. 167
Тоффлер О. 33, 38 Тьюринг А. 207
Уайтхед А. Н. 51, 59, 74, 92, 96, 127, 144—147, 275, 278, 325, 374, 375, 383, 422
Уатт Дж. 153
Уиклиф Дж. 27
Уоддингтон К. 233, 393
Уэллс Г. 346
<< Пред. стр. 12 (из 14) След. >>
Список литературы по разделу