<< Пред.           стр. 4 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу

 Роман (незаконч., 1922, опубл. 1926)
 
 Действие происходит в Австро-Венгрии, до Ноябрьской революции 1918 г.
 
 К., молодой человек примерно тридцати лет, прибывает в Дерев­ню поздним зимним вечером. Он устраивается на ночлег на постоялом дворе, в общей комнате среди крестьян, замечая, что хозяин чрезвычайно смущен приходом незнакомого гостя. Заснувшего К. будит сын смотрителя Замка, Шварцер, и вежливо объясняет, что без разрешения графа - владельца Замка и Деревни, здесь никому не разрешается жить или ночевать. К. сначала недоумевает и не прини­мает это заявление всерьез, но, видя, что его собираются выгнать среди ночи, с раздражением объясняет, что прибыл сюда по вызову графа, на работу в должности землемера. Вскоре должны подъехать его помощники с приборами. Шварцер звонит в Центральную канце­лярию Замка и получает подтверждение словам К. Молодой человек отмечает для себя, что работают в Замке, как видно, на совесть, даже по ночам. Он понимает, что Замок "утвердил" за ним звание земле­мера, знает о нем все и рассчитывает держать в постоянном страхе. К. говорит себе, что его явно недооценивают, он будет пользоваться свободой и бороться.
 
 Утром К. отправляется к Замку, расположенному на горе. Дорога оказывается длинной, главная улица не ведет, а только приближается к Замку, а потом куда-то сворачивает.
 
 К. возвращается на постоялый двор, где его дожидаются два "по­мощника", незнакомые ему молодые парни. Они называют себя его "старыми" помощниками, хотя признают, что землемерную работу не знают. К. ясно, что они прикреплены к нему Замком для наблюде­ния. К. хочет ехать с ними на санях в Замок, но помощники заявля­ют, что без разрешения посторонним нет доступа в Замок. Тогда К. велит помощникам звонить в Замок и добиваться разрешения. По­мощники звонят и мгновенно получают отрицательный ответ. К. сам снимает трубку и долго слышит непонятные звуки и гудение, прежде чем ему отвечает голос. К. мистифицирует его, говоря не от своего имени, а от имени помощников. В результате голос из Замка называ­ет К. его "старым помощником" и дает категорический ответ - К. навсегда отказано в посещении Замка.
 
 В этот момент посыльный Варнава, молоденький парнишка со светлым открытым лицом, отличающимся от лиц местных крестьян с их "словно нарочно исковерканными физиономиями", передает К. письмо из Замка. В письме за подписью начальника канцелярии сооб­щается, что К. принят на службу к владельцу Замка, а непосредствен­ным его начальником является староста Деревни. К. решает работать в Деревне, подальше от чиновников, рассчитывая стать "своим" среди крестьян и тем самым хоть чего-то добиться от Замка. Между строк он вычитывает в письме некую угрозу, вызов к борьбе, если К. согла­сится на роль простого работника в Деревне. К. понимает, что вокруг все уже знают о его прибытии, подглядывают и приглядываются к нему.
 
 Через Варнаву и его старшую сестру Ольгу К. попадает в гостини­цу, предназначенную для господ из Замка, приезжающих в Деревню по делам. Ночевать в гостинице посторонним запрещается, место для К, - только в буфете. В этот раз здесь ночует важный чиновник Кламм, имя которого известно всем жителям Деревни, хотя мало кто может похвастаться, что видел его своими глазами,
 
 Буфетчица Фрида, подающая пиво господам и крестьянам, важная персона в гостинице. Это невзрачная девушка с печальными глазами и "жалким тельцем". К. поражен ее взглядом, полным особого пре­восходства, способным решить многие сложные вопросы. Ее взгляд убеждает К., что такие вопросы, касающиеся лично его, существуют.
 
 Фрида предлагает К. посмотреть на Кламма, находящегося в смежной с буфетом комнате, через потайной глазок. К. видит толсто­го, неуклюжего господина с обвисшими под тяжестью лет щеками. Фрида любовница этого влиятельного чиновника, поэтому и сама имеет большое влияние в Деревне. На должность буфетчицы она про­билась прямо из скотниц, и К. выражает восхищение ее силой воли. Он предлагает Фриде бросить Кламма и стать его любовницей. Фрида соглашается, и К. проводит ночь под стойкой буфета в ее объятиях. Когда под утро из-за стены раздается "повелительно-равнодушный" зов Кламма, Фрида дважды с вызовом отвечает ему, что она занята с землемером.
 
 Следующую ночь К. проводит с фридой в комнатенке на постоя­лом дворе, почти в одной постели с помощниками, от которых он не может избавиться. Теперь К. хочет поскорее жениться на Фриде, но прежде, через нее, намерен поговорить с Кламмом. Фрида, а затем хозяйка постоялого двора Гардена убеждают его, что это невозможно, что Кламм не будет, даже не может разговаривать с К., ведь господин Кламм - человек из Замка, а К. не из Замка и не из Деревни, он - "ничто", чужой и лишний. Хозяйка сожалеет, что Фрида "оставила орла" и "связалась со слепым кротом".
 
 Гардена признается К., что больше двадцати лет назад Кламм три раза вызывал ее к себе, четвертого раза не последовало. Она хранит как самые дорогие реликвии чепчик и платок, подаренные ей Клам­мом, и фотографию курьера, через которого была вызвана первый раз. Гардена вышла замуж с ведома Кламма и долгие годы по ночам говорила с мужем только о Кламме. К. нигде еще не видел такого переплетения служебной и личной жизни, как здесь.
 
 Or старосты К. узнает, что распоряжение о подготовке к прибы­тию землемера было им получено уже много лет назад. Староста сразу же отправил в канцелярию Замка ответ, что землемер никому не нужен в Деревне. Видимо, этот ответ попал не в тот отдел, про­изошла ошибка, признать которую было нельзя, потому что возмож­ность ошибок в канцелярии исключена вообще, Однако контрольные инстанции позже признали ошибку, и один чиновник заболел. Неза­долго до прибытия К. история пришла, наконец, к благополучному концу, то есть - к отказу от землемера. Неожиданное появление К. теперь сводит к нулю всю многолетнюю работу. В доме старосты и в амбарах хранится корреспонденция Замка. Жена старосты и помощ­ники К. вытряхивают из шкафов все палки, но найти нужное распо­ряжение им так и не удается, как не удается и сложить папки на место.
 
 Под давлением Фриды К. принимает предложение старосты за­нять место школьного сторожа, хотя от учителя он узнает, что сто­рож нужен Деревне не больше, чем землемер. К. и его будущей жене негде жить, Фрида пытается создать подобие семейного уюта в одном из классов школы.
 
 К. приходит в гостиницу, чтобы застать там Кламма. В буфете он знакомится с преемницей Фриды, цветущей девицей Пепи, и выясня­ет от нее, где находится Кламм. К. долго подстерегает чиновника во дворе на морозе, но Кламм все же ускользает. Его секретарь требует от К. пройти процедуру "допроса", ответить на ряд вопросов для со­ставления протокола, подшиваемого в канцелярии. Узнав, что сам Кламм за нехваткой времени протоколов не читает, К. убегает.
 
 По дороге он встречает Варнаву с письмом от Кламма, в котором тот одобряет землемерные работы, проводимые К. с его ведома, К. считает это недоразумением, которое Варнава должен разъяснить Кламму. Но Варнава уверен, что Кламм не станет и слушать его.
 
 К. с Фридой и помощниками спят в гимнастическом зале школы. Утром их застает в постели учительница Гиза и устраивает скандал, сбрасывая со стола линейкой остатки ужина на глазах у довольных детей. У Гизы есть поклонник из Замка - Шварцер, но она любит только кошек, а поклонника терпит.
 
 К. замечает, что за четыре дня совместной жизни с его невестой происходит странная перемена. Близость к Кламму придавала ей "безумное очарование", а теперь она "увядает" в его руках. Фрида страдает, видя, что К. мечтает лишь о встрече с Кламмом. Она допус­кает, что К. легко отдаст ее Кламму, если тот того потребует. Вдоба­вок она ревнует его к Ольге, сестре Варнавы.
 
 Ольга, умная и самоотверженная девушка, рассказывает К. груст­ную историю их семьи. Три года назад на одном из деревенских праздников чиновник Сортини не мог отвести глаз от младшей се­стры, Амалии. Утром курьер доставил Амалии письмо, составленное в "гнусных выражениях", с требованием явиться в гостиницу к Сорти­ни. Возмущенная девушка порвала письмо и бросила клочки в лицо посыльному, должностной особе. Она не пошла к чиновнику, а ни одного чиновника в Деревне не отталкивали. Совершив такие про­ступки, Амалия навлекла проклятие на свою семью, от которой от­шатнулись все жители. Отец, лучший сапожник в Деревне, остался без заказов, лишился заработка. Он долго бегал за чиновниками, под­жидая их у ворот Замка, молил о прощении, но его никто не желал выслушивать. Наказывать семью было излишним, атмосфера отчужде­ния вокруг нее сделала свое дело. Отец и мать с горя превратились в беспомощных инвалидов.
 
 Ольга понимала, что люди боялись Замка, они выжидали. Если бы семья замяла всю историю, вышла к односельчанам и объявила, что все улажено благодаря их связям, Деревня приняла бы это. А все члены семьи страдали и сидели дома, в результате они оказались ис­ключенными из всех кругов общества. Терпят только Варнаву, как самого "невинного". Для семьи главное - чтобы он был официально оформлен на службе в Замке, но даже этого узнать точно нельзя. Воз­можно, решение о нем еще не принято, в Деревне в ходу поговорка:
 
 "Административные решения робки, как молоденькие девушки". Варнава имеет доступ к канцеляриям, но они - часть других канце­лярий, потом идут барьеры, а за ними снова канцелярии. Барьеры есть кругом, так же как и чиновники. Варнава и рта не смеет рас­крыть, выстаивая в канцеляриях. Он уже не верит, что его по-настоя­щему приняли на службу в Замке, и не проявляет рвения в передаче писем из Замка, делая это с опозданием. Ольга сознает зависимость семьи от Замка, от службы Варнавы, и чтобы получить хоть какую-то информацию, она спит со слугами чиновников на конюшне.
 
 Измученная неуверенностью в К., уставшая от неустроенной жизни, Фрида решает вернуться в буфет, Она берет с собой Иеремию, одного из помощников К., которого знает с детства, надеясь со­здать с ним семейный очаг.
 
 Секретарь Кламма Эрлангер хочет принять К. ночью в своем гос­тиничном номере. В коридоре уже ждут люди, в том числе знакомый К. конюх Герстекер. Все рады ночному вызову, сознают, что Эрлангер жертвует своим ночным сном по доброй воле, из чувства долга, ведь в его служебном расписании времени для поездок в Деревню нет. Так делают многие чиновники, проводя прием либо в буфете, либо в но­мере, по возможности за едой, а то даже и в постели.
 
 В коридоре К. случайно сталкивается с Фридой и пытается снова завоевать ее, не желая отдавать "неаппетитному" Иеремии. Но Фрида упрекает его в измене с девицами из "опозоренной семьи" и в равнодушии и убегает к заболевшему Иеремии.
 
 После встречи с Фридой К. не может найти комнату Эрлангера и заходит в ближайшую в надежде ненадолго соснуть. Там дремлет дру­гой чиновник, Бюргель, который рад слушателю. Приглашенный им присесть, К. валится на его постель и засыпает под рассуждения чи­новника о "непрерывности служебной процедуры". Вскоре его требу­ет к себе Эрлангер. Стоя в дверях и собираясь уходить, секретарь говорит, что Кламму, привыкшему получать пиво из рук Фриды, по­явление новой служанки Пепи мешает в его ответственной работе. Это нарушение привычки, а малейшие помехи в работе следует уст­ранять. К. должен обеспечить немедленное возвращение Фриды в буфет. Если он оправдает доверие в этом "небольшом дельце", это может оказаться полезным его карьере.
 
 Понимая полную бесполезность всех своих стараний, К. стоит в коридоре и наблюдает за оживлением, которое началось в пять часов утра. Шумные голоса чиновников за дверями напоминают ему "про­буждение в птичнике". Служители развозят тележку с документами и по списку раздают их чиновникам по комнатам. Если дверь не от­крывается, документы складываются на полу. Одни чиновники "отби­ваются" от документов, другие, напротив, "претендуют", выхваты­вают, нервничают.
 
 Хозяин гостиницы гонит К., не имеющего права разгуливать здесь, "как скотина на выпасе". Он объясняет, что цель ночных вызовов со­стоит в том, чтобы побыстрее выслушать посетителя, чей вид днем господам чиновникам невыносим. Услышав, что К. побывал на при­еме у двух секретарей из Замка, хозяин разрешает ему переночевать в пивном зале.
 
 Заменявшая Фриду краснощекая Пепи сокрушается, что ее счастье было так коротко. Кламм не появился, а ведь она готова была бы на своих руках отнести его в буфет.
 
 К. благодарит хозяйку гостиницы за ночлег. Она заводит с ним разговор о своих платьях, вспомнив его случайное замечание, которое ее задело. К. проявляет определенный интерес к внешности хозяйки, к ее нарядам, обнаруживает вкус и знание моды. Надменно, но заин­тересованно хозяйка признает, что он может стать для нее незамени­мым советчиком. Пусть он ждет ее вызова, когда прибудут новые наряды.
 
 Конюх Герстекер предлагает К. работу на конюшне. К. догадыва­ется, что Герстекер с его помощью надеется чего-нибудь добиться у Эрлангера. Герстекер не отрицает этого и ведет К. в свой дом на ноч­лег. Мать Герстекера, читающая книгу при свете свечи, подает К. дро­жащую руку и усаживает рядом с собой.
 
 Теодор Драйзер
 Сестра Керри (Sister Carrie)
 Роман (1900)
 
 Америка, 1889 г. Восемнадцатилетняя Каролина Мибер, или, как ее ласково называли домашние, сестра Керри, покидает родной городок Колумбия-Сити и отправляется на поезде в Чикаго, где живет ее за­мужняя старшая сестра. В кошельке у Керри всего четыре доллара и адрес сестры, но ее окрыляет надежда на новую счастливую жизнь в большом и прекрасном городе.
 
 Поначалу, однако, ее ожидают сплошные разочарования. Сестра обременена семьей и хозяйством, ее муж работает уборщиком ва­гонов на скотобойне и зарабатывает совсем немного, и потому каж­дая лишняя трата проделывает в их скудном бюджете серьезные бреши. Керри отправляется на поиски работы, но она ничего не умеет делать, и лучшее, что ей удается отыскать, - это место работницы на обувной фабрике. Однообразная, плохо оплачиваемая работа сильно тяготит девушку, но, заболев, она лишается и этого заработка. Не желая быть обузой для сестры и ее мужа, она уже собирается возвращаться домой, но тут случайно встречает молодого коммивояжера Чарлза Друэ, с которым познакомилась в поезде по пути в Чикаго.
 
 Друэ искренне готов помочь Керри, уговаривает взять у него денег взаймы, потом снимает для нее квартиру. Керри принимает ухажива­ния Друэ, хотя никаких серьезных чувств к нему не испытывает. Впрочем, она готова выйти за него замуж, но стоит ей завести разго­вор об этом, Друэ пускается на различные отговорки, уверяя, что он непременно женится на ней, но сперва должен уладить формальности с получением какого-то наследства.
 
 Именно Друэ знакомит Керри с Джорджем Герствудом, управля­ющим весьма престижным баром "Мой и Фицджеральд". Ценой большого усердия и настойчивости Герствуд за долгие годы работы сумел подняться от буфетчика в третьеразрядном салуне до управляю­щего баром, где собиралась самая респектабельная публика. У него собственный дом и солидный счет в банке, но тепла семейных отно­шений нет и в помине. Элегантный, обладающий безукоризненными манерами Герствуд производит сильное впечатление на Керри, а Гер­ствуд, в свою очередь, проявляет интерес к хорошенькой юной про­винциалочке, тем более что его отношения с собственной женой заметно ухудшаются.
 
 Поначалу Герствуд и Керри встречаются в обществе Друэ, затем тайком от него. Герствуд предлагает Керри переехать в другое место, чтобы их отношениям уже никто не мешал, но Керри готова это сде­лать, только если он женится на ней. Между тем Друэ рекомендует ее для исполнения главной роли в любительском спектакле. Отсутст­вие сценического опыта, разумеется, дает о себе знать, тем не менее дебют проходит вполне успешно.
 
 Тем временем и у Друэ, и у супруги Герствуда растут подозрения. Положение Герствуда осложняется тем, что он все свое имущество записал на имя жены, и теперь она намерена на самых законных ос­нованиях оставить его без гроша. Оказавшись в крайне сложной си­туации, Герствуд решается на отчаянный поступок.
 
 Воспользовавшись тем, что хозяева полностью ему доверяют, он похищает из кассы бара десять с лишним тысяч долларов и увозит Керри.
 
 Сначала он сообщает ей, что с Друэ случилось несчастье и надо ехать к нему в больницу, и только в поезде он объясняет Керри смысл своего поступка. Он уверяет ее, что окончательно порвал с женой, что скоро добьется развода и что, если Керри согласится уехать с ним, он никогда не помыслит о том, чтобы ее оставить. Он, правда, умалчивает о том, что присвоил чужие деньги.
 
 Однако его обман быстро всплывает, и в Монреале, где Герствуд и Керри обвенчались как мистер и миссис Уилер, его уже ждет наня­тый хозяевами бара частный детектив. Вернув большую часть укра­денного, Герствуд получает возможность беспрепятственно вернуться в Соединенные Штаты. Он и Керри поселяются в Нью-Йорке.
 
 Там ему удается вложить оставшиеся деньги в бар, и какое-то время жизнь входит в нормальное русло. Керри успевает подружить­ся с соседкой миссис Вэнс, посещает с ней и ее мужем театры и рес­тораны, знакомится с изобретателем Бобом Эмсом, кузеном миссис Вэнс. Эмса заинтересовала Керри, но он не ловелас, с уважением от­носится к брачным узам, и развития знакомство не имеет. Затем мо­лодой инженер возвращается в свой родной штат Индиану, но на Керри он произвел глубокое впечатление: "Теперь у Керри появился идеал. С ним она сравнивала всех других мужчин, особенно тех, кото­рые были близки ей".
 
 Так проходит три года. Затем над Герствудом снова сгущаются тучи. Дом, в котором располагался его бар, переходит к другому вла­дельцу, намечается перестройка, и его партнер разрывает с ним кон­тракт. Герствуд начинает лихорадочно искать работу, но годы у него уже не те, никаких полезных навыков он не приобрел, и ему снова и снова приходится выслушивать отказы. Время от времени он встреча­ет давних знакомых по бару "Мой и Фицджеральд", но воспользо­ваться былыми связями не может. Они с Керри меняют квартиру, экономят на всем подряд, но денег остается все меньше и меньше. Чтобы поправить дела, Герствуд пытается воспользоваться былым уме­нием играть в покер, но, как обычно случается в таких ситуациях, он проигрывает последнее.
 
 Понимая, что надежды на Герствуда теперь призрачны, Керри предпринимает попытки найти работу. Вспомнив свой успех в люби­тельском спектакле, она пробует устроиться на сцену, и в конечном счете ей улыбается удача: она становится артисткой кордебалета в оперетте. Постепенно она выбивается из статисток в солистки.
 
 Тем временем Герствуд, измученный постоянными отказами при поисках работы, решается на отчаянный шаг. Когда бруклинские трамвайщики устраивают забастовку, Герствуд нанимается вагоново­жатым. Но хлеб штрейкбрехера очень горек. Герствуду приходится выслушивать оскорбления, угрозы, он разбирает завалы на рельсах.
 Затем в него стреляют. Рана оказывается пустяковой, но терпению Герствуда приходит конец. Так и не доработав смену, он бросает трамвай и кое-как добирается до дома.
 
 Получив очередное повышение, Керри уходит от Герствуда. На прощание она оставляет ему двадцать долларов и записку, где сооб­щает, что у нее нет ни сил, ни желания работать за двоих.
 
 Теперь они словно движутся в противоположных направлениях. Керри становится любимицей публики, к ней благосклонны рецен­зенты, ее общества добиваются богатые поклонники, Администрация шикарного отеля в рекламных целях приглашает новую знаменитость поселиться у них за символическую плату. Герствуд бедствует, ночует в ночлежках, стоит в очередях за бесплатным супом и хлебом. Как-то раз управляющий отеля, сжалившись над ним, дает ему место - он делает черную работу, получает гроши, но рад и этому. Впрочем, ор­ганизм не выдерживает, заболев воспалением легких и отлежав в больнице, Герствуд снова вливается в армию нью-йоркских бездо­мных, довольных, если удается раздобыть несколько центов на ночлег. Герствуд уже не гнушается попрошайничать и однажды просит ми­лостыню под огнями рекламы, сообщающей о спектакле с участием его бывшей жены.
 
 Керри снова встречается с Друэ, который не прочь возобновить их связь, но для Керри он уже неинтересен. Приезжает в Нью-Йорк Эмс. Добившись успеха у себя на Западе, он намерен открыть лабо­раторию в Нью-Йорке. Посмотрев очередную оперетку с участием Керри, он внушает ей, что пора заняться чем-то посерьезнее, надо попробовать себя в драме, ибо, по его убеждению, она способна на нечто большее, чем шаблонные роли, которые ей достаются.
 
 Керри соглашается с его мнением, но не предпринимает попыток изменить свою судьбу. Она вообще впадает в тоску и апатию. Друэ ушел из ее жизни, по-видимому, навсегда. Не стало и Герствуда, хотя Керри об этом не догадывается. Не выдержав ударов судьбы, он по­кончил с собой, отравившись газом в нью-йоркской ночлежке. Впро­чем, "вернись даже Герствуд в своей былой красе и славе, он все равно уже не прельстил бы Керри. Она узнала, что и его мир, и ее нынешнее положение не дают счастья". Внешне дела ее идут хорошо, она ни в чем не нуждается, но снова и снова ее победы кажутся ей призрачными, а настоящая жизнь необъяснимо ускользает.
 
 Американская трагедия (An American Tragedy)
 Роман (1925)
 
 Канзас-Сити, жаркий летний вечер. Двое взрослых и четверо детей распевают псалмы и раздают брошюры религиозного содержания. Старшему мальчику явно не нравится то, чем он вынужден занимать­ся, но его родители с жаром отдаются делу спасения заблудших душ, каковое, впрочем, приносит им лишь моральное удовлетворение. Эйса Грифитс, отец семейства, отличается большой непрактичностью, и семья еле-еле сводит концы с концами.
 
 Юный Клайд Грифитс стремится вырваться из этого унылого 'Мирка. Он устраивается помощником продавца содовой в аптеке, а затем рассыльным в отель "Гри-Дэвидсон". Работа в отеле не требует никаких особых навыков и умений, но приносит неплохие чаевые, что позволяет Клайду не только вносить свой вклад в семейный бюд­жет, но и покупать себе хорошую одежду и кое-что откладывать.
 
 Товарищи по работе быстро принимают Клайда в свою компа­нию, и он с головой окунается в новое веселое существование. Он знакомится с хорошенькой продавщицей Гортензией Бригс, которая, однако, не по годам расчетлива и не собирается оказывать кому-либо благосклонность исключительно за красивые глаза. Ей очень хочется модный жакет, который стоит сто пятнадцать долларов, и Клайду трудно устоять перед ее желанием.
 
 Вскоре Клайд с компанией отправляется на увеселительную про­гулку в роскошном "паккарде". Эту машину один из молодых людей, Спарсер, взял без разрешения из гаража богача, у которого служит его отец. На обратном пути в Канзас-Сити погода начинает портить­ся, валит снег, и ехать приходится очень медленно. Клайд и его това­рищи опаздывают на работу в отель и поэтому просят Спарсера прибавить скорость. Он так и поступает, но, зазевавшись, сбивает де­вочку, а потом, уходя от преследования, не справляется с управлени­ем. Водитель и одна из девиц остаются лежать без сознания в разбитой машине, все прочие разбегаются.
 
 На следующий день газеты помещают сообщение о происшест­вии. Девочка умерла, арестованный Спарсер назвал имена всех ос­тальных участников пикника. Опасаясь ареста, Клайд и кое-кто из других членов компании покидают Канзас-Сити. Три года Клайд живет вдали от дома под чужим именем, выпол­няет грязную неблагодарную работу и получает за нее гроши. Но од­нажды в Чикаго он встречает своего приятеля Ретерера, который тоже был с ним в "паккарде". Ретерер устраивает его в "Юнион-клуб" рассыльным. Двадцатилетний Клайд вполне доволен своей новой жизнью, но как-то раз в клубе появляется Сэмюэл Грифитс, его дядя, живущий в городе Ликурге, штат Нью-Йорк, и владеющий фабрикой по производству воротничков. Результатом встречи родст­венников становится переезд Клайда в Ликург. Дядя обещает ему место на фабрике, хотя златых гор не сулит. Клайду же контакты с богатыми родственниками кажутся перспективнее работы в "Юнион-клубе", хотя зарабатывает он неплохо.
 
 Сын Сэмюэла Гилберт без особой радости принимает двоюродно­го брата и, убедившись, что тот не обладает никакими полезными знаниями и навыками, определяет его на достаточно тяжелую и малооплачиваемую работу в декатировочном цехе, размещенном в подвале. Клайд снимает комнату в дешевом пансионе и начинает, что называется, с нуля, надеясь, однако, рано или поздно преуспеть.
 
 Проходит месяц. Клайд исправно делает все, что ему поручено. Грифитс-старший интересуется у сына, какого тот мнения о Клайде, но Гилберт, весьма настороженно отнесшийся к появлению бедного родственника, прохладен в оценках. По его мнению, Клайд вряд ли сумеет выдвинуться - у него нет образования, он недостаточно целе­устремлен и слишком мягок. Впрочем, Сэмюэлу Клайд симпатичен и он готов дать племяннику шанс показать себя. Вопреки желанию Гилберта, Клайда приглашают в дом на семейный обед. Там он зна­комится не только с семейством своего родственника, но и с очарова­тельными представительницами ликургского бомонда, юными Бертиной Крэнстон и Сондрой Финчли, которым вполне приглянулся красивый и воспитанный юноша.
 
 Наконец, по настоянию отца, Гилберт находит для Клайда менее тяжелую и более престижную работу - он становится учетчиком. Впрочем, Гилберт предупреждает его, что он должен "соблюдать при­личия в отношениях с работницами" и всякого рода вольности будут решительно пресекаться. Клайд готов свято выполнять все предписа­ния своих работодателей и, несмотря на попытки некоторых девушек завязать с ним отношения, остается глух к их заигрываниям.
 
 Вскоре, однако, фабрика получает дополнительный заказ на ворот­нички, и это, в свою очередь, требует расширения штатов. На фабри­ку поступает юная Роберта Олден, перед обаянием которой Клайду нелегко устоять. Они начинают встречаться, ухаживания Клайда дела­ются все более настойчивыми, и воспитанной в строгих правилах Ро­берте все труднее и труднее помнить о девическом благоразумии. Тем временем Клайд снова встречается с Сондрой финчли, и эта встреча круто меняет его жизнь. Богатая наследница, представитель­ница местной денежной аристократии, Сондра проявляет неподдель­ный интерес к молодому человеку и приглашает его на вечер с танцами, где собирается ликургская золотая молодежь. Под натиском новых впечатлений скромная прелесть Роберты начинает меркнуть в глазах Клайда. Девушка чувствует, что Клайд уже не так внимателен к ней, ей страшно потерять его любовь, и однажды она поддается иску­шению. Роберта и Клайд становятся любовниками.
 
 Сондра Финчли, однако, не исчезает из его жизни. Напротив, она вводит Клайда в свой круг, и заманчивые перспективы кружат ему го­лову. Это не остается незамеченным Робертой, и она испытывает тяжкие муки ревности. В довершение ко всему выясняется, что она беременна. Она признается в этом Клайду, и он лихорадочно пытает­ся найти выход из создавшегося положения. Но лекарства не прино­сят желанного результата, а врач, которого они находят с таким трудом, категорически отказывается сделать аборт.
 
 Единственный выход - жениться, решительно не устраивает Клайда. Ведь это означает, что ему придется расстаться с мечтами о блестящей будущности, которые вселили в него отношения с Со­ндрой. Роберта в отчаянии. Она готова пойти на то, чтобы рассказать о случившемся дяде Клайда. Это означало бы для него конец карьеры ч крест на романе с Сондрой, но он проявляет нерешительность, на­деясь что-то придумать. Он обещает Роберте или подыскать какого-то врача или, если за две недели такового не отыщется, жениться на ней, пусть даже формально, и поддерживать ее какое-то время, пока она не сможет работать.
 
 Но тут Клайду попадается на глаза заметка в газете, повествующая о трагедии на озере Пасс - мужчина и женщина взяли лодку, чтобы покататься, но на следующий день лодку нашли перевернутой, позже обнаружили и тело девушки, но мужчину так и не удалось отыскать. Эта история производит на него сильное впечатление, тем более что он получает письмо от Роберты, которая уехала к родителям: она не намерена больше ждать и обещает вернуться в Ликург и все расска­зать Грифитсу-старшему. Клайд понимает, что времени у него в обрез и он должен принять какое-то решение.
 
 Клайд приглашает Роберту совершить поездку на озеро Большой Выпи, обещая затем обвенчаться с ней. Итак, вроде бы страшное ре­шение принято, но он и сам не верит в то, что найдет в себе силы осуществить задуманное. Одно дело совершить убийство в воображе­нии и совсем другое - в реальности.
 
 И вот Клайд и Роберта отправляются кататься на лодке по пус­тынному озеру. Мрачно-задумчивый вид Клайда пугает Роберту, она осторожно подбирается к нему, спрашивает, что с ним случилось. Но когда она пытается дотронуться до него, он, не помня себя, ударяет ее фотоаппаратом и толкает так, что она теряет равновесие и падает. Лодка переворачивается, и ее борт ударяет Роберту по голове. Она умоляет Клайда помочь ей, не дать утонуть, но он бездействует. То, о чем не раз он думал, свершилось. Он выбирается на берег один, без Роберты.
 
 Но и перевернутую лодку, и тело Роберты быстро находят. Следо­ватель Хейт и прокурор Мейсон энергично берутся за дело и вскоре выходят на Клайда. Тот поначалу запирается, но опытному прокурору не составляет труда загнать его в угол. Клайд арестован - теперь его судьбу решит суд.
 
 Сэмюэл Грифитс, разумеется, шокирован случившимся, тем не менее он нанимает хороших адвокатов. Те сражаются изо всех сил, но и Мейсон знает свое дело. Долгое и напряженное судебное разби­рательство заканчивается вынесением смертного приговора. Состоя­тельные родственники прекращают оказывать помощь Клайду, и только его мать пытается для него что-то сделать.
 
 Клайда переводят в тюрьму Оберна, именуемую Домом смерти. Отчаянные попытки матери найти деньги для продолжения борьбы за жизнь сына успеха не приносят. Общество утратило интерес к осужденному, и ничто теперь не помешает машине правосудия до­вести дело до конца.
 
 Эрнест Хемингуэй
 Прощай, оружие (A Farewell to Arms)
 Роман (1929)
 
 Действие романа происходит в 1915-1918 гг. на итало-австрийском фронте.
 
 Американец Фредерик Генри - лейтенант санитарных войск ита­льянской армии (итальянской - потому что США еще не вступили в войну, а Генри пошел добровольцем). Перед наступлением в городке на Плавне, где стоят санитарные части, - затишье. Офицеры прово­дят время кто как умеет - пьют, играют в бильярд, ходят в публич­ный дом и вгоняют в краску полкового священника, обсуждая при нем разные интимные вещи.
 
 В расположенный по соседству английский госпиталь приезжает молодая медсестра Кэтрин Баркли, у которой во Франции погиб жених. Она сожалеет, что не вышла за него замуж раньше, не пода­рила ему хоть немного счастья.
 
 По войскам проносится слух, что надо ждать скорого наступления. Надо срочно разбить перевязочный пункт для раненых. Австрийские части находятся близко от итальянцев - на другой стороне реки. Генри скрашивает напряжение ожидания ухаживанием за Кэтрин, хотя его смущают некоторые странности ее поведения. Сначала после
 попытки ее поцеловать он получает пощечину, потом девушка сама целует его, взволнованно спрашивая, всегда ли он будет добр к ней. Генри не исключает, что она слегка помешанная, но девушка очень красива, и встречаться с ней лучше, чем проводить вечера в офицер­ском публичном доме. На очередное свидание Генри приходит осно­вательно пьяным и к тому же сильно опаздывает - впрочем, свидание не состоится: Кэтрин не совсем здорова. Неожиданно лей­тенант чувствует себя непривычно одиноким, на душе у него муторно и тоскливо.
 
 На следующий день становится известно, что ночью в верховьях реки будет атака, туда должны выехать санитарные машины. Проез­жая мимо госпиталя, Генри на минуту выскакивает повидаться с Кэт­рин, та дает ему медальон с изображением святого Антония - на счастье. Приехав на место, он располагается с шоферами в блиндаже;
 
 молодые ребята-итальянцы дружно ругают войну - если бы за дезер­тирство не преследовали родных, никого бы из них здесь не было. Нет ничего хуже войны. Проиграть ее - и то лучше. А что будет? Австрийцы дойдут до Италии, устанут и вернутся домой - каждому хочется на родину. Война нужна только тем, кто на ней наживается.
 
 Начинается атака. В блиндаж, где находится лейтенант с шофера­ми, попадает бомба. Раненный в ноги, Генри пытается помочь умира­ющему рядом шоферу. Те, кто уцелел, доставляют его к пункту первой помощи. Там, как нигде, видна грязная сторона войны - кровь, стоны, развороченные тела. Генри готовят к отправке в цент­ральный госпиталь - в Милан. Перед отъездом его навещает священ­ник, он сочувствует Генри не столько потому, что того ранили, сколько потому, что тому трудно любить. Человека, Бога... И все же священник верит, что когда-нибудь Генри научится любить - душа у него еще не убита - и тогда будет счастлив. Кстати, его знакомую медсестру - кажется, Баркли? - тоже переводят в миланский гос­питаль.
 
 В Милане Генри переносит сложную операцию на колене. Неожи­данно для себя он с большим нетерпением ждет приезда Кэтрин и, как только она входит в палату, переживает удивительное открытие:
 
 он любит ее и не может без нее жить. Когда Генри научился пере­двигаться на костылях, они с Кэтрин начинают ездить в парк на про­гулку или обедают в уютном ресторанчике по соседству, пьют сухое белое вино, а потом возвращаются в госпиталь, и там, сидя на балко­не, Генри ждет, когда Кэтрин закончит работу и придет к нему на всю ночь и ее дивные длинные волосы накроют его золотым водопа­дом.
 
 Они считают себя мужем и женой, ведя отсчет супружеской жизни со дня появления Кэтрин в миланском госпитале. Генри хочет, чтобы они поженились на самом деле, но Кэтрин возражает: тогда ей придется уехать: как только они начнут улаживать формальности, за ней станут следить и их разлучат. Ее не беспокоит, что их отношения никак официально не узаконены, девушку больше волнует неясное предчувствие, ей кажется, что может случиться нечто ужасное.
 
 Положение на фронте тяжелое. Обе стороны уже выдохлись, и, как сказал Генри один английский майор, та армия, которая послед­ней поймет, что выдохлась, выиграет войну. После нескольких меся­цев лечения Генри предписано вернуться в часть. Прощаясь с Кэтрин, он видит, что та чего-то недоговаривает, и еле добивается от нее правды: она уже три месяца беременна,
 
 В части все идет по-прежнему, только некоторых уж нет в живых. Кто-то подхватил сифилис, кто-то запил, а священник все так же ос­тается объектом для шуток. Австрийцы наступают. Генри теперь с души воротит от таких слов, как "слава", "доблесть", "подвиг" или "святыня", - они звучат просто неприлично рядом с конкретными названиями деревень, рек, номерами дорог и именами убитых. Сани­тарные машины то и дело попадают на дорогах в заторы; к колоннам машин прибиваются отступающие под натиском австрийцев бежен­цы, они везут в повозках жалкий домашний скарб, а под днищами повозок бегут собаки. Машина, в которой едет Генри, постоянно увя­зает в грязи и наконец застревает совсем. Генри и его подручные идут дальше пешком, их неоднократно обстреливают. В конце концов их останавливает итальянская полевая жандармерия, принимая за переодетых немцев, особенно подозрительным им кажется Генри с его американским акцентом. Его собираются расстрелять, но лейте­нанту удается бежать - он с разбегу прыгает в реку и долго плывет под водой. Набрав воздуху, ныряет снова. Генри удается уйти от по­гони.
 
 Генри понимает, что с него хватит этой войны, - река словно смыла с него чувство долга. Он покончил с войной, говорит себе Генри, он создан не для того, чтобы воевать, а чтобы есть, пить и спать с Кэтрин. Больше он не намерен с ней расставаться. Он заклю­чил сепаратный мир - лично для него война кончилась. И все же ему трудно отделаться от чувства, какое бывает у мальчишек, которые сбежали с уроков, но не могут перестать думать о том, что же сейчас происходит в школе.
 Добравшись наконец до Кэтрин, Генри чувствует себя, словно вер­нулся домой, - так хорошо ему подле этой женщины. Раньше у него так не было: он знал многих, но всегда оставался одиноким. Ночь с Кэтрин ничем не отличается от дня - с ней всегда прекрасно. Но от войны осталась оскомина, и в голову лезут разные невеселые мысли вроде того, что мир ломает каждого. Некоторые на изломе становят­ся крепче, но тех, кто не хочет ломаться, убивают. Убивают самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых - без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, то тебя убьют тоже - только без особой спешки.
 
 Генри знает: если его увидят на улице без формы и узнают, то расстреляют. Бармен из гостиницы, где они живут, предупреждает:
 
 утром Генри придут арестовать - кто-то донес на него. Бармен на­ходит для них лодку и показывает направление, куда надо плыть, чтобы попасть в Швейцарию.
 
 План срабатывает, и всю осень они живут в Монтрё в деревянном домике среди сосен, на склоне горы. Война кажется им очень дале­кой, но из газет они знают, что бои еще идут.
 
 Близится срок родов Кэтрин, с ней не все благополучно - у нее узковат таз. Почти все время Генри и Кэтрин проводят вдвоем - у них нет потребности в общении, эта война словно вынесла их на не­обитаемый остров. Но вот выход в мир, к людям становится необхо­дим: у Кэтрин начинаются схватки. Родовая деятельность очень слабая, и ей делают кесарево сечение, однако уже поздно - измучен­ный ребенок рождается мертвым, умирает и сама Кэтрин, Вот так, думает опустошенный Генри, все всегда кончается этим - смертью. Тебя швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда застанут врасплох, убивают. Никому не дано спрятаться ни от жизни, ни от смерти.
 
 Иметь и не иметь (То Have and Have Not)
 Роман (1937)
 
 Роман, состоящий из трех новелл, относится ко времени экономичес­кой депрессии 1930-х гг.
 
 Флоридский рыбак Гарри Морган из Ки-Уэста зарабатывает на жизнь тем, что сдает свою моторку разным богатеям, приехавшим сюда половить рыбку. Лодку они нанимают вместе с хозяином - тот хорошо знает, где лучше клев и какая для какой рыбы нужна при­манка. Гарри предпочитает быть в хороших отношениях с законом и взял за правило не связываться с контрабандистами и вообще не за­ниматься незаконным промыслом. Но однажды все меняется.
 
 Зафрахтовавший лодку на три недели американец, с которым Гарри ловил рыбу у побережья Кубы, обманывает рыбака и, испортив тому в придачу снасти, преспокойно улетает, не расплатившись и не возместив убытки.
 
 Морган рассчитывал получить около шестисот долларов, ему надо закупить бензин, чтобы вернуться в Штаты, нужны и деньги на жизнь: у него семья - жена и три дочери-школьницы.
 
 Гарри вынужден идти на противозаконную сделку: за тысячу дол­ларов он соглашается нелегально вывезти с Кубы нескольких китай­цев. Посредник дает понять, что китайцев вовсе не надо доставлять на материк, а просто шлепнуть по дороге. Морган предпочитает убить самого негодяя-посредника, а китайцев высаживает на кубин­ском же побережье, недалеко от того места, где взял их на борт. Ки­тайцы, не понимая, что спаслись от верной смерти, недовольны, что их надули, но открыто не ропщут.
 
 Лиха беда - начало. Гарри, которому надо кормить семью, стано­вится контрабандистом - перевозит виски с Кубы в Ки-Уэст. Од­нажды, когда Гарри вместе с подручным-негром совершает рядовой рейс с грузом виски, их нагоняет катер морской полиции. Им прика­зано остановиться. Когда стражи порядка видят, что на моторке и не думают подчиняться приказу, они открывают стрельбу и ранят Гарри и негра. Тем, однако, удается уйти от преследования, но негр совсем раскис, да и Гарри с трудом бросает якорь в водах рядом с Ки-Уэстом. Штормит. Гарри боится, что посредники не придут за опасным грузом.
 
 С проходящего мимо катера, владелец которого Уилли - при­ятель Гарри, замечают, что на лодке Моргана что-то не в порядке. Пассажиры катера - представители закона, они догадываются, что раненый человек на лодке - бутлеггер, и требуют, чтобы Уилли по­дошел к суденышку поближе, но тот наотрез отказывается. Мало того, он кричит Гарри, чтобы тот, если у него есть чего лишнее на борту, поскорее бы от этого отделался и пусть знает: Уилли его в глаза не видел и покажет это даже перед судом. Своим пассажирам он говорит, что в свидетели к ним не пойдет и вообще, если дойдет до разбирательства, присягнет, что ничего не знает и лодки этой в глаза не видел.
 
 Превозмогая боль в руке, Гарри выбрасывает груз за борт и на­правляет моторку в сторону гавани - ему и негру нужен врач. Может, руку все же вылечат - ему бы она очень пригодилась...
 
 Руку, однако, спасти не удается, теперь у Гарри правый рукав под­колот к самому плечу. Лодка его после последнего случая арестована: законники из Вашингтона, оказавшиеся в тот день на катере уилли, добились-таки своего. Но, как Гарри говорит Другу, он не может до­пустить, чтобы у его детей с голоду подводило животы, а рыть за гроши канавы для правительства он тоже не намерен. Гарри по-прежнему не отказывается от незаконных вояжей - на этот раз ему предлагают доставить на Кубу четырех нелегалов. Его друг Элберт со­глашается помочь Гарри, тем более что за эту работенку хорошо пла­тят. Они дружно решают, что нет такого закона, чтобы человек голодал. Богачи скупают здесь земельные участки, и скоро беднякам придется отправляться голодать в другое место. Гарри не "красный", но, по его словам, его давно зло берет от такой жизни. Для выполне­ния задания Гарри берет напрокат катер у своего друга-бармена.
 
 Мария, жена Гарри, с тех пор как муж согласился на последнее опасное предложение, места себе не находит. Этих двух немолодых людей связывает трогательное чувство, каждого до сих пор волнует простое прикосновение другого, и понимают они Друг друга с полу­слова.
 
 Зимой в Ки-Уэст съезжается много известных и просто богатых людей. Их проблемы не похожи на проблемы Гарри, им не надо ежедневно с риском для жизни добывать деньги на пропитание. Они пьют и затевают дешевые интрижки - как миссис Брэдли с писате­лем Ричардом Гордоном; та коллекционирует писателей точно так же, как и их книги. Пассажиры оказываются опаснее, чем ожидал Гарри. Они ограбил банк, а при посадке в катер без всяких причин прихлоп­нули Элберта. Под дулом автомата Гарри отчаливает от берега, пони­мая, что кубинцы после завершения всех дел и его тоже пустят в расход. Кубинцы не скрывают, что они революционеры, они грабят и убивают людей, но это все только ради революции и будущего торже­ства справедливости, ради рабочих людей.
 
 Господи, думает Гарри, чтобы помочь людям, они грабят и при этом убивают таких же простых людей. Все сошли с ума. Гарри по­нимает, что ему надо опередить кубинцев и, чтобы не обречь себя на заклание, напасть первым. В удобный момент он выхватывает спря­танный заранее автомат и сражает кубинцев несколькими очередями. Однако один кубинец находит в себе силы сделать ответный выстрел и ранит Гарри в живот.
 
 Лежа на дне лодки, Гарри мучительно думает, что же теперь будет делать Мария. Как вырастит девочек? Ничего, как-нибудь проживет, она женщина с головой, А вот я откусил больше, чем смог проже­вать. На лодке куча денег, а я ни цента не могу передать семье.
 
 Дрейфующую в открытом море лодку замечает катер береговой охраны. Много чего повидавшие на своем веку полицейские, подойдя поближе, не могут скрыть замешательства при виде залитой кровью палубы. Гарри еще жив, хотя и без сознания. Он что-то бормочет. "Человек один не может ни черта", - слышат ступившие на борт охранники. Ясно, что здесь разыгралась страшная драма - в мертве­цах полицейские узнают преступников, ограбивших банк. Но какова во всем этом роль Гарри? Лодку медленно тянут на буксире к при­стани мимо стоящих у причала яхт богачей.
 
 А на этих яхтах идет своя жизнь. На одной - выпускник Гарвар­да миллионер уоллэйс кутит с неким Карпентером, вконец разорив­шимся типом, о котором говорят, что если его сбросить с высоты пятисот футов, то он благополучно приземлится за столом какого-ни­будь богача.
 
 На других яхтах - другие люди и другие заботы. На самой боль­шой и роскошной - шестидесятилетний хлебный маклер ворочается на постели, встревоженный последним бухгалтерским счетом. День­ги - его единственная страсть: ухода жены, с которой прожил двад­цать лет, он даже не заметил. На яхте рядом известный плейбой спит со своей любовницей - женой знаменитого голливудского режиссе­ра. Та лежит подле него без сна, размышляя, пить ли снотворное и почему мужчины такие негодяи.
 
 Марии сообщают о случившемся. Вместе с дочерьми она сидит в больнице, все четверо истово молятся, чтобы муж и отец остался жив. Но Гарри умирает, так и не придя в сознание, и Мария чувствует, что с ним что-то умерло у нее внутри, она вспоминает, какой он был задорный, сильный, похожий на какое-то редкое животное. Лучше его не было мужчины на свете. Теперь ей придется тоже стать мерт­вой - как большинству людей.
 
 Уильям Фолкнер
 Шум и ярость (The Sound and the Fury)
 Роман (1929)
 
 "Жизнь - повесть, рассказанная кретином, полная шума и ярости, но лишенная смысла". Пересказывать эту повесть иначе, нежели она была рассказана первоначально, означает пытаться поведать совсем другую историю, разве что действующие в ней люди будут носить те же имена, их будут связывать те же кровные узы, они станут участ­никами событий, сходных со случившимися в жизни тех, первых; со­бытий не тех же самых, но лишь в чем-то сходных, ибо что делает событие событием, как не рассказ о нем? Не может ли любой пустяк являть собой столько событий, сколько раз по-разному рассказано о нем? И что это, в конце концов, за событие, о котором никем не рассказано и о котором соответственно никому не ведомо?
 
 Семейство Компсонов принадлежало к числу старейших и в свое время наиболее влиятельных в Джефферсоне и его округе. У Джейсона Компсона и его жены Кэролайн, в девичестве Бэском, было четве­ро детей: Квентин, Кэндейси (все, кроме матери, звали ее Кэдди), Джейсон и Мори. Младший уродился дурачком, и когда - ему было лет пять - стало окончательно ясно, что на всю жизнь он останется бессмысленным младенцем, в отчаянной попытке обмануть судьбу ему переменили имя на Бенджамин, Бенджи.
 
 Самым ранним ярким воспоминанием в жизни детей было то, как в день смерти бабушки (они не знали, что она умерла, и вообще слабо представляли себе, что такое смерть) их послали играть подаль­ше от дома, на ручей. Там Квентин и Кэдди принялись брызгаться, Кэдди промочила платье и перемазала штанишки, и Джейсон грозил­ся наябедничать родителям, а Бенджи, тогда еще Мори, плакал отто­го, что ему казалось, что Кэдди - единственному близкому ему существу - будет плохо. Когда они пришли домой, их стали спрова­живать на детскую половину, поэтому они решили, что у родителей гости, и Кэдди полезла на дерево, чтобы заглянуть в гостиную, а бра­тья и негритянские дети смотрели снизу на нее и на ее замаранные штанишки.
 
 Бенджи находился на попечении негритят, детей, а потом и вну­ков Дилси, бессменной служанки Компсонов, но по-настояшему лю­била и умела успокоить его только Кэдди. По мере того как Кэдди взрослела, постепенно из маленькой девочки превращаясь в женщину, Бенджи все чаще плакал. Ему не понравилось, к примеру, когда Кэдди стала пользоваться духами и от нее стало по-новому пахнуть. Во весь голос он заголосил и наткнувшись как-то раз на Кэдди, когда та обнималась с парнем в гамаке.
 
 Раннее взросление сестры и ее романы тревожили и Квентина. Но когда он попытался было предостеречь, вразумить ее, у него это вышло весьма неубедительно. Кэдди же отвечала со спокойным твер­дым сознанием собственной правоты. Прошло немного времени, и Кэдди всерьез сошлась с неким Долтоном Эймсом. Поняв, что бере­менна, она стала срочно подыскивать мужа, и тут как раз подвернул­ся Герберт Хед. Молодой банкир и красавец, как нельзя лучше пришедшийся ко двору миссис Компсон, у Квентина он вызвал глубо­кое омерзение, тем более что Квентин, учась в Гарварде, узнал исто­рию об исключении Герберта из студенческого клуба за шулерство. Он умолял Кэдди не выходить за этого прохвоста, но та отвечала, что непременно должна выйти за кого-нибудь.
 
 После свадьбы, узнав всю правду, Герберт отказался от Кэдди; та сбежала из дома. Миссис Компсон считала себя и семью бесповорот­но опозоренными. Джейсон же младший только обозлился на Кэдди в уверенности, что она лишила его места, которое Герберт обещал ему в своем банке. Мистер Компсон, питавший склонность к глубо­ким раздумьям и парадоксальным умозаключениям, а также к виски, отнесся ко всему философически - в разговорах с Квентином он по­вторял, что девственность не есть нечто сущее, что она как смерть - перемена, ощутимая лишь для других, и, таким образом, не что иное, как выдумка мужчин. Но Квентина это не утешало: то он думал, что лучше бы ему самому было совершить кровосмесительство, то бывал почти уверен, что он его и совершил. В его сознании, одержимом мыслями о сестре и о Долтоне Эймсе (которого он имел возмож­ность убить, когда, обо всем узнав от Кэдди, попытался с ним погово­рить и тот в ответ на угрозы спокойно протянул Квентину пистолет), образ Кэдди навязчиво сливался с сестричкой-смертью святого Фран­циска.
 
 В это время как раз подходил к концу первый год Квентина в Гарвардском университете, куда его послали на деньги, вырученные от продажи гольф-клубу примыкавшего к дому Компсонов выгона. Утром второго июня 1910 г. (этим днем датируется один из четырех "рассказов" романа) он проснулся с твердым намерением совершить наконец давно задуманное, побрился, надел лучший костюм и пошел к трамвайной остановке, по пути купив два утюга. Чудаковатому негру по прозвищу Дьякон Квентин передал письмо для Шрива, свое­го соседа по комнате (письмо отцу он отправил заранее), а потом сел в трамвай, идущий за город, к реке. Тут с Квентином вышло не­большое приключение из-за прибившейся к нему маленькой итальян­ской девочки, которую он угостил булочкой: ее брат обвинил Квен­тина в похищении, его арестовали, но быстро отпустили, и он присо­единился к компании студентов - они давали показания в его поль­зу, - выбравшихся на автомобиле на пикник. С одним из них - самоуверенным богатым малым, красавчиком бабником - Квентин неожиданно для себя подрался, когда тот принялся рассказывать, как лихо он обходится с девчонками. Чтобы сменить испачканную кровью одежду, Квентин возвратился домой, переоделся и снова вышел. В последний раз.
 
 Года через два после самоубийства Квентина умер мистер Компсон - умер не от виски, как ошибочно полагали миссис Компсон и Джейсон, ибо от виски не умирают - умирают от жизни. Миссис Компсон поклялась, что ее внучка, Квентина, не будет знать даже имени матери, навеки опозоренного. Бенджи, когда он повзрослел - только телом, так как душою и разумом он оставался младенцем, - пришлось оскопить после нападения на проходившую мимо компсоновского дома школьницу. Джейсон поговаривал об отправке брата в сумасшедший дом, но против этого решительно возражала миссис Компсон, твердившая о необходимости нести свой крест, но при этом старавшаяся видеть и слышать Бенджи как можно реже.
 
 В Джейсоне миссис Компсон видела единственную свою опору и отраду, говорила, что он один из ее детей уродился не в Компсонов с их зараженной безумием и гибелью кровью, а в Бэскомов. Еще в дет­стве Джейсон проявлял здоровую тягу к деньгам - клеил на продажу воздушных змеев. Он работал приказчиком в городской лавке, но ос­новной статьей дохода для него была не служба, а горячо ненавиди­мая - за неполученное место в банке жениха ее матери - племянница.
 
 Несмотря на запрет миссис Компсон, Кэдди как-то появилась в Джефферсоне и предложила Джейсону денег за то, чтобы он показал ей Квентину. Джейсон согласился, но обратил все в жестокое издева­тельство - мать видела дочь лишь одно мгновение в окне экипажа, в котором Джейсон на бешеной скорости промчался мимо нее. Позже Кэдди стала писать Квентине письма и слать деньги - двести долла­ров каждый месяц. Племяннице Джейсон иногда уделял какие-то крохи, остаток обналичивал и клал себе в карман, а матери своей приносил поддельные чеки, каковые та рвала в патетическом негодо­вании и посему пребывала в уверенности, что они с Джейсоном не берут у Кэдди ни гроша.
 
 Вот и шестого апреля 1928 г. - к этому дню, пятнице Страстной недели, приурочен другой "рассказ" - пришли письмо и чек от Кэдди- Письмо Джейсон уничтожил, а Квентине выдал десятку. Потом он занялся повседневными своими делами - помогал спустя рукава в лавке, бегал на телеграф справиться о биржевых ценах на хлопок и дать указания маклерам - и был всецело ими поглощен, как вдруг мимо него в "форде" промчалась Квентина с парнем, в ко­тором Джейсон признал артиста из приехавшего в тот день в город цирка. Он пустился в погоню, но снова увидел парочку, только когда та, бросив машину на обочине, углубилась в лес. В лесу Джейсон их не обнаружил и ни с чем возвратился домой.
 
 День у него положительно не удался: биржевая игра принесла большие убытки, а еще эта неудачная погоня... Сначала Джейсон со­рвал зло на внуке Дилси, смотревшем за Бенджи, - тому очень хоте­лось в цирк, но денег на билет не было; на глазах Ластера Джейсон сжег две имевшиеся у него контрамарки. За ужином наступил черед Квентины и миссис Компсон.
 
 На следующий день, с "рассказа" о котором и начинается роман, Бенджи исполнялось тридцать три. Как и у всех детей, у него в этот день был торт со свечами. Перед этим они с Ластером гуляли у поля для гольфа, устроенного на бывшем комлсоновском выгоне, - сюда Бенджи всегда непреодолимо тянуло, но всякий раз такие прогулки оканчивались слезами, и все из-за того, что игроки то и дело, подзы­вая мальчика на побегушках, кричали: "Кэдди". Вой Бенджи Ластеру надоел, и он повел его в сад, где они спугнули Квентину и Джека, ее приятеля из цирка.
 
 С этим-то самым Джеком Квентина и сбежала в ночь с субботы на воскресенье, прихватив три тысячи долларов, которые по праву считала своими, так как знала, что Джейсон скопил их, долгие годы обворовывая ее. Шериф в ответ на заявление Джейсона о побеге и ограблении заявил, что они с матерью своим обращением сами выну­дили Квентину бежать, что же до пропавшей суммы, то у шерифа от­носительно того, что это за деньги, имелись определенные подоз­рения. Джейсону ничего не оставалось, кроме как самому отправить­ся в соседний Моттсон, где теперь выступал цирк, но там он получил только несколько оплеух и суровую отповедь хозяина труппы в том смысле, что беглецов прелюбодеев Джейсон может искать где угодно еще, среди же его артистов таких больше нет.
 
 Пока Джейсон безрезультатно мотался в Моттсон и обратно, чер­нокожая прислуга успела вернуться с пасхальной службы, и Ластер выпросил разрешения на шарабане свозить Бенджи на кладбище. Ехали они хорошо, пока на центральной площади Ластер не стал объ­езжать памятник солдату Конфедерации справа, тогда как с другими Бенджи всегда объезжал его с левой стороны. Бенджи отчаянно заго­лосил, и старая кляча чуть было не понесла, но тут, откуда ни возь­мись, оказавшийся на площади Джейсон выправил положение. Бенджи замолк, ибо и идиоту по душе, когда все на своем назначен­ном месте.
 Поселок (The Hamlet)
 Роман (1940)
 
 французовой Балкой называлась часть плодородной речной долины в двадцати милях к юго-востоку от Джефферсона, округ Йокнапатофа, штат Миссисипи. Некогда это была колоссальная плантация, останки которой - короб огромного дома, разрушенные конюшни и бараки для рабов, заросшие сады - именовались теперь усадьбой Старого Француза и принадлежали наряду с лучшими землями в округе, лав­кой, хлопкоочистительной машиной и кузницей шестидесятилетнему Биллу Варнеру, главному человеку в этих местах. Соседями его были все больше небогатые фермеры, собственноручно обрабатывающие свои участки, и совсем уж бедные арендаторы. По большой своей лени распоряжение лавкой, хлопкоочистителем и наделами арендато­ров Билл передоверил девятому из своих шестнадцати детей, Джоди.
 
 К этому-то Джоди Варнеру как-то под вечер в лавку и явился не­взрачный пожилой человек, представился Эбом Сноупсом и сообщил, что желает арендовать ферму. Джоди не возражал, о чем пожалел, когда узнал, что за Сноупсом числится, хотя никто и не мог этого до­казать, несколько сожженных сараев, - таким образом он вымещал обиду на почему-либо не угодивших ему хозяев. Об этом Джоди рас­сказал В. К. Рэтлиф, разъездной торговец швейными машинками, в своей бричке беспрестанно колесивший по всей округе и потому об­ладавший массой ценных сведений, благодаря которым да еще своей всеми признанной проницательности, помимо основного товара, не­безуспешно приторговывал скотом, землей и всяким скарбом. Не желая терпеть ущерба, Джоди стал предлагать разные уступки и в ре­зультате вынужден был взять сына старого Сноупса, Флема, приказчиком в свою лавку, чем было положено начало победоносному нашест­вию Сноупсов на Французову Балку, Йокнапатофу, а затем и на Джефферсон. Победоносному и неостановимому в силу того, что Сноупсы были людьми особенной породы - все они, за редчайшим исключением, отличались беспредельной жадностью, крепкой хват­кой, упорством, а также отсутствием некоторых качеств, казалось бы, неотъемлемо присущих человеческой природе; вдобавок Сноупсов было очень много, и стоило одному из них подняться чуть выше по общественной лестнице, как на освободившемся месте оказывался очередной Сноупс, который, в свою очередь, тянул за собой все новых и новых родичей.
 
 Очень скоро со стороны уже не понять было, кто - Сноупс или Варнер - являлся подлинным хозяином лавки, а еще чуть позже в руках Флема каким-то образом оказалась кузница Варнеров, и в ней тут же обосновались двое Сноупсов, Эк и А. О. Прошло еще немного времени, и Флем перебрался со съемной квартиры в Варнеров дом.
 
 Младшей дочери Билла Варнера к той поре еще не исполнилось и тринадцати, но при этом Юла менее всего походила на угловатую де­вочку-подростка, - со своим совершенством форм и изобилием плоти она могла бы быть достойной участницей дионисийских шест­вий, впрочем, заставить ее шествовать куда-либо было задачей непо­сильной никому, ибо росла она неисправимой, беспредельной лентяйкой, как если бы не только не была причастна к окружающему миру, но обитала в самодостаточном вневременном одиночестве су­щества, изначально познавшего всю возможную мудрость. Когда Юле исполнилось восемь, Джоди настоял, чтобы она пошла в школу, но для этого ему пришлось на занятия и с занятий возить сестру на своей лошади, без чего, как он скоро понял, все равно нельзя было бы обойтись, поскольку не нее, восьмилетнюю, уже вовсю все, как один, пялились бездельники, коротавшие дни на террасе Варнеровой лавки. Доучиться Юле было не суждено - в один прекрасный день учитель Лэбоув исчез из школы и из Французовой Балки. Лэбоув пошел в учи­теля только ради возможности оплачивать учебу в университете, но по окончании ее остался в школе, околдованный волоокой Юноной, одновременно предельно непристойной и неприкосновенной, хотя и отчетливо понимал, что рано или поздно что-то произойдет, что он будет разбит и уничтожен. Так и случилось: оказавшись после уроков наедине с Юлой, он набросился на нее, до боли сжал в объятиях, но та молча и решительно высвободилась, облила его презрением и спокойно вышла на улицу, где ее поджидал брат. Даже убедившись, что Юла ничего не сказала Джоди, Лэбоув немедля бежал прочь, и с тех пор его никто никогда не видел.
 
 Как осы вокруг спелого персика, вокруг Юлы беспрестанно вились сначала - когда ей исполнилось четырнадцать - пятнадцати-семнад-цатилетние юнцы, на следующий год - уже почти взрослые мужчи­ны лет восемнадцати - двадцати; на семнадцатом же году жизни Юлы настал черед самостоятельных людей с собственными рысаками и пролетками. Из них она, пожалуй, выделяла молодого плантатора Хоука Маккэрона, за что деревенские обожатели Юлы попытались было проучить его и как-то в пустынном месте остановили пролетку, в которой Маккэрон вез ее домой с танцев, но он отбился от целой их шайки, и той же ночью за сломанную в драке руку Юла принесла в дар своему рыцарю то, чего при всем желании не могла подарить больше никому. Три месяца спустя все пролетки, в том числе и Маккэронова, как одна, бесследно пропали из окрестностей Французовой Балки, а еще через несколько дней Билл Варнер повез дочь и своего приказчика в Джефферсон, где быстро оформил брак Юлы и Флема Сноупса, а также выправил на имя последнего дарственную на усадь­бу Старого Француза. Сразу после этого молодые отправились в Техас. У идиота Айка Сноупса, двоюродного братца Флема, была своя волоо­кая Юнона - корова Минка Сноупса, которую Билл Варнер прису­дил фермеру Хьюстону за то, что Минк позволял ей из месяца в месяц пастись на Хьюстоновом выгоне. Хьюстон всякий раз прогонял влюбленного от его пассии, и Айк увел корову, так как и идиоту свойственно стремление к счастью, но беглецов вернули и разлучили. Видя, однако, как страдает обиженный Богом Айк, Рэтлиф уговорил Хьюстона отдать корову Айку, и их обоих поселили в стойле при по­стоялом дворе миссис Литтлджон, для которой Айк делал кое-какую грязную работу по хозяйству. Но из этого стал извлекать выгоду новый Сноупс, Лэмп, занявший после отъезда Флема место приказчи­ка в лавке - он выломал доску в задней стенке стойла и за умерен­ную плату допускал соседних фермеров полюбоваться совместной жизнью Айка и его необычной подруги. Рэтлифу всегда было дорого человеческое достоинство, и он решил прекратить глумление над идиотом, для чего подсказал двум оставшимся заинтересованным Сноупсам - Эку и А. О. - якобы старый способ избавить родича от противоестественной страсти: надо было накормить Айка мясом этой самой коровы, но для этого ее сперва следовало выкупить, и Сноупсы скрепя сердце скинулись, причем А. О., настоящий Сноупс, безбожно обставил Эка - Сноупса, как потом выяснилось, не совсем настоя­щего.
 
 Сделка эта стала не единственным продолжением истории с коро­вой, так как Минк Сноупс, единственный из клана не обладавший умением заработать денег, но при этом, возможно, самый упорный и ожесточенный из всех Сноупсов, не мог простить Хьюстону завладения скотиной. В один прекрасный день он взял ружье и на лесной тропе уложил Хьюстона выстрелом в грудь. Труп Минк спрятал в сгнившей изнутри колоде и поначалу думал, что ему нечего опасаться, поскольку Хьюстон был совершенно одинок - его молодая жена тра­гически и нелепо погибла. Но оставалась еще собака, которая стала ночи напролет душераздирающе выть у места, где было спрятано тело хозяина. А к тому же жена Минка, сразу догадавшись о случившемся, ушла в поселок и там уверяла всех, что Минк ни в чем не виновен, чем, разумеется, возбудила подозрения шерифа.
 
 Несколько дней Минк сидел у себя на ферме в ожидании денег на побег, но Лэмп, на которого он надеялся, не давал о себе знать, и тогда Минк отправился в поселок. Родич был крайне удивлен, что Минк еще не бежал, - в день исчезновения Хьюстона Лэмп видел в бумажнике фермера, по крайней мере, полсотни долларов и пребывал в уверенности, что Минк воспользовался этими деньгами, чтобы уб­раться подальше. Осознав, что деньги все еще в кармане покойника, Лэмп пожелал вступить в долю с родичем и отправился с ним на ферму, но там Минк связал его, а сам пошел в лес, с огромным тру­дом извлек Хьюстона из колоды и отнес в реку. Но когда он вернулся за отвалившейся рукой трупа, у колоды его уже ждал шериф с по­мощниками. В Джефферсонской тюрьме Минк повторял и повторял, что все он сделал правильно, вот только, к сожалению, Хьюстон стал разваливаться...
 
 В конце зимы на Французову Балку возвратилась Юла с младен­цем, выглядевшим старше предполагаемого возраста. Флема же все не было, - как все думали, он не хотел тратиться на вызволение Минка и пережидал, пока все с ним будет кончено. Но еще до суда он объ­явился, и не один, а с каким-то техасцем и табуном пестрых необъез­женных техасских лошадок. Весть о возможности сделать дешевую покупку мигом облетела всю округу, и уже на следующий день теха­сец начал торги. Скоро дело было кончено, техасец получил деньги и был таков, а все лошади в загоне имели своих хозяев, которым, прав­да, предстояло самим отловить и обкатать вновь приобретенную собственность. Стоило, однако, фермеру войти в загон, как лошади бро­сились из него, и в итоге все кончилось несколькими увечьями, ни одну же из лошадей так и не удалось поймать, и они долго еще сами по себе разгуливали по окрестным холмам. Флем здорово нажился, но на все претензии отвечал, что товар не его, а техасца. Все были убеж­дены, что это неправда, но доказать так никто ничего и не смог.
 
 Доказана была только вина Минка, в дело которого Флем не вме­шался, и судьи в Джефферсоне присудили его к пожизненной катор­ге. Последнее же деяние Флема Сноупса во Французовой Балке, позволившее ему покинуть это место и перебраться в Джефферсон, замечательно тем, что на сей раз ему удалось провести самого В. К. Рэтлифа. Дело в том, что между фермерами издавна жила уве­ренность, что бывшие хозяева усадьбы Старого Француза перед при­ходом северян зарыли в саду несметные сокровища. И вот Рэтлиф с Буркрайтом и Генри Армстидом, местными фермерами, прознали, что кто-то снова ночь за ночью роется в усадебном саду. В первый же раз, когда они сами попытали счастья, каждому из троих попалось по мешочку с двадцатью пятью полновесными серебряными долларами. Желая избавиться от конкурентов, товарищи прямо на следующий день уломали Флема продать им усадьбу - Рэтлифу это стоило пая в джефферсонском ресторанчике, Армстиду закладной на ферму, Буркрайт расплатился наличными. Уже через пару дней, однако, стало понятно, что копал в саду сам Флем и деньги подбросил он же, - среди монет не оказалось ни одной, отчеканенной до войны. Рэтлиф с Буркрайтом сразу плюнули на это дело, Армстид же совершенно опо­лоумел и продолжал день за днем рыть глубоченные ямы. Флем Сноупс по пути в Джефферсон заглянул полюбоваться на него за этим занятием.
 
 Норман Мейлер
 Нагие и мертвые (The Naked and the Dead)
 Роман (1948)
 
 Вторая мировая война. Тихоокеанский театр военных действий. Ис­тория высадки и захвата американцами вымышленного острова Анапопей, где сосредоточились японцы, развивается как бы на нескольких уровнях. Это хроника боевых действий, подробное воссо­здание атмосферы будней войны, это психологический портрет чело­века на войне, данный через сочетание изображений отдельных представителей американского десанта, это вырастающий на заднем плане и образ довоенной Америки и, наконец, это роман-эссе о влас­ти.
 
 Композиция романа определяется существованием трех разделов. Собственно повествование - история штурма и захвата Анапопея - перебивается драматургическими вкраплениями ("хор"), где дают о себе знать голоса персонажей, без авторских комментариев, а также экскурсами в прошлое действующих лиц (так называемая Машина времени). Машина времени - это краткие биографии героев, пред­ставляющих самые разные социальные группы и регионы Америки. Ирландец Рой Галлахер, мексиканец Мартинес, техасец Сэм Крофт, бруклинский еврей Джо Голдстейн, поляк Казимир Женвич и многие другие предстают перед читателями как "типичнейшие представите­ли" страны, где и во времена мирные идет жестокая борьба за суще­ствование и выживают лишь сильнейшие.
 
 Война - привычное состояние человечества, каким изображает его автор. Американцы сражаются с японцами за Анапопей, и в то же время солдаты, как умеют, отстаивают свои маленькие права и привилегии в борьбе друг с другом и офицерами, а те, в свою оче­редь, сражаются за чины и звания, за престиж. Особенно отчетливо противостояние между авторитарным генералом Эдвардом Каммингсом и его адъютантом лейтенантом Робертом Хирном.
 
 История мелких удач и неудач Хирна - отражение двусмыслен­ного положения либералов-интеллектуалов в прагматическом мире. До войны Хирн пытался найти себя в общественной деятельности, но его контакты с коммунистами и профсоюзными лидерами неплодо­творны. В нем нарастает чувство разочарования и усталости, ощуще­ние, что попытка реализовать на практике идеалы - лишь суета сует, и единственное, что остается тонкой, неординарной личности, - "жить, не теряя стиля", каковой, по Хирну, есть подобие хемингуэевского кодекса настоящего мужчины. Он отчаянно пытается сохранить хотя бы видимость свободы и отстоять свое достоинство.
 
 Но начальник Хирна, глядящий в Наполеоны Эдвард Каммингс, обладает хорошим нюхом на "крамолу" и старается поставить на место строптивого адъютанта. Если Хирн блуждает от одной смутной полуистины к другой, то Каммингс не ведает сомнений и, переиначи­вая на свой лад мыслителей прошлого, чеканит афоризм за афориз­мом: "То, что у вас есть пистолет, а у другого нет, не случайность, но результат всего того, что вы достигли"; "Мы живем в середине века новой эры, находимся на пороге возрождения безграничной власти";
 
 "Армия действует намного лучше, если вы боитесь человека, который стоит над вами, и относитесь презрительно и высокомерно к подчи­ненным"; "Машинная техника нашего времени требует консолида­ции, а это невозможно, если не будет страха, потому что большинство людей должны стать рабами машин, а на такое мало кто пойдет с радостью".
 
 Не менее существенны для понимания образа генерала и военной машины в целом рассуждения Каммингса о второй мировой: "Исто­рически цель этой войны заключается в превращении потенциальной энергии Америки в кинетическую. Если хорошенько вдуматься, то концепция фашизма весьма жизнеспособна, потому что опирается на инстинкты. Жаль только, что фашизм зародился не в той стране... У нас есть мощь, материальные средства, вооруженные силы. Вакуум нашей жизни в целом заполнен высвобожденной энергией, и нет со­мнений, что мы вышли с задворок истории..."
 
 Фашизм в романе существует на двух уровнях - идеологическом и бытовом.
 
 Если Эдвард Каммингс - идеолог и даже поэт фашизма, то Сэм Крофт - фашист стихийный, получающий от насилия подлинное на­слаждение. Как свидетельствует Машина времени, впервые Крофт убил человека, когда еще находился в рядах национальной гвардии. Он умышленно застрелил забастовщика, хотя команда была стрелять в воздух. Война дает Крофту уникальную возможность убивать на официальных основаниях - и испытывать от этого удовольствие. Он будет угощать пленного японца шоколадом, разглядывать фотографии его жены и детей, но, как только возникнет нечто похожее на челове­ческую общность, Крофт хладнокровно расстреляет японца в упор. Так ему интереснее.
 
 Не сумев отыскать себе места в мирной Америке, лейтенант Хирн и в условиях войны никак не может найти себя. Он чужой и среди солдат, и среди офицеров. Испытывая неприязнь к фашиствующему боссу, он решается на отчаянный поступок. Явившись в палатку к ге­нералу и не застав последнего, он оставляет записку - и окурок на полу, чем повергает в ярость своего шефа. Тот спешно вызывает Хирна, проводит с ним воспитательную беседу, а затем роняет на пол новый окурок и заставляет строптивого адъютанта поднять его. Хирн выполняет приказ генерала - и тем самым уступает его воле. Отны­не Каммингс будет обходиться без его услуг, а лейтенанта переводят в разведывательный взвод. Сержант Крофт, который был там до этого главным, отнюдь не в восторге и готов на все, чтобы избавиться от ненужной опеки.
 
 Вскоре разведвзвод уходит на задание, и у Крофта возникает от­личная возможность восстановить статус-кво и свое положение ко­мандира. Скрыв данные о японской засаде, он хладнокровно наблю­дает, как лейтенант идет на японский пулемет, с тем чтобы считан­ные мгновения спустя погибнуть.
 
 Вроде бы сильные личности торжествуют. Лейтенант Хирн погиб, остров захвачен американцами, но победа эта - дело слепого случая.
 
 Тщательно разработанная Каммингсом операция по захвату Анапопея требует серьезной поддержки с моря. Генерал отправляется в штаб, чтобы убедить начальство в необходимости выделить для его нужд боевые корабли. Но пока он ведет переговоры, пока взвод разведчиков карабкается на гору Анака, чтобы выйти в тыл к противни­ку, бездарнейший майор Даллесон предпринимает явно ошибочную атаку. Но вместо того чтобы потерпеть позорное поражение, амери­канцы одерживают блистательную победу. Случайный снаряд убивает японского командующего, гибнут и его ближайшие помощники. В рядах японцев начинается паника. Склады с боеприпасами и продо­вольствием становятся легкой добычей американцев, которые вскоре легко овладевают островом.
 
 И Каммингс, и Крофт оказываются не у дел. Победа состоялась вопреки их усилиям. Торжествует его величество Абсурд. Словно по­тешаясь над попытками американских командиров всех уровней на­править жизнь в русло причинно-следственных зависимостей, он обращает в ничто потуги агрессивных прагматиков. Человек остается один на один с таинственной, непроницаемой действительностью, где куда больше врагов, чем союзников, где бушуют темные, скрытые силы, против которых сопротивление бесполезно. Мораль-назидание произносит один из солдат взвода Крофта стихийный абсурдист Волсен: "Человек несет свое бремя, пока может его нести, а потом вы­бивается из сил. Он один воюет против всех и вся, и это в конце концов ломает его. Он оказывается маленьким винтиком, который скрипит и стонет, если машина работает слишком быстро". Рацио­нальное начало терпит поражение в столкновении с генералом Абсур­дом.
 
 Очередное появление "хора" теперь связано с вопросом: "Что мы будем делать после войны?" Солдаты высказываются по-разному, но никто не испытывает особой радости при мысли о том, что появится возможность снять военную форму, хотя и армия для большинства из них не панацея от всех бед. Резюме короткой дискуссии подведет сержант Крофт: "Думать об этих вещах - напрасная трата времени. Война еще долго будет продолжаться".
 
 Война всех со всеми. За пределами Америки и на ее территории.

<< Пред.           стр. 4 (из 5)           След. >>

Список литературы по разделу