<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу
БАЛТИЙСКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР
http://www.brcinfo.ru
РОССИЯ И ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА ДОБРОСОСЕДСТВА
АНАЛИТИКА 2003-2005 гг.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2005
Международная конференция, Санкт-Петербург, 28-29 октября 2005 года
Повестка дня 2007:
Региональные измерения политики ЕС в контексте стратегии Добрососедства
Конференция проводится Балтийским исследовательским центром совместно с Администрацией города Санкт-Петербурга при поддержке Министерства иностранных дел Финляндской Республики и Министерства иностранных дел Республики Польша
Сборник подготовлен Балтийским исследовательским центром специально для проведения конференции
Составитель: Филипп Казин
Редактор: Оксана Русских
Менеджер: Ксения Козлова
Директор: Никита Ломагин
БАЛТИЙСКИЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР
192019, Россия, Санкт-Петербург,
наб. Обводного канала, 24А, оф. 81
Тел./факс: (812) 325-20-26
Электронная почта: brc@brcinfo.ru
http://www.brcinfo.ru
СОДЕРЖАНИЕ
ОБРАЗ БУДУЩЕГО: РОССИЯ И ЕC - ИНТЕГРАЦИЯ ИЛИ ПАРТНЕРСТВО? 4
Владислав Иноземцев, Россия и Европа: парадоксы взаимного непонимания // Политический класс, N. 2-3, 2005 4
Сергей Караганов, Тимофей Бордачев, Вагиф Гусейнов, Федор Лукьянов, Дмитрий Суслов, Кризис ЕС и политика России // Россия в глобальной политике, N.4, 2005 12
Markku Wilenius, "A Vision for Europe" in Kari Liuhto and Zsuzsanna Vincze (Eds.), Wider Europe, Esa Print Oy, 2005 15
Henrikki Heikka, "Russia and Europe: A Finnish View". Paper prepared for the Russia's European Choice Conference (Helsinki 12.11.2004) 18
ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА ДОБРОСОСЕДСТВА: СТРАТЕГИЯ ПРЕД-РАСШИРЕНИЯ ИЛИ ДЕМАРКАЦИЯ "ПРЕДЕЛОВ ЕВРОПЫ"? 22
Аркадий Мошес, Еще раз о плюсах европейского выбора, Россия в глобальной политике, N.4, 2005 22
Любовь Шишелина, Голубой след оранжевых революций, 12.3.2005. (www.rustrana.ru) 27
Fabrizio Tassinari, "Security and Integration in the EU Neighbourhood. The Case for Regionalism", CEPS Working Document N. 226/July 2005 30
Susanne Milcher, Ben Slay, "The Economics of the 'European Neighbourhood Policy': An initial Assessment." Paper prepared for "Europe after the Enlargement" conference (Warsaw, April 8-9, 2005) 39
СЕВЕРНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЕС:КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ ИЛИ РЕГИОНАЛЬНАЯ ВАРИАЦИЯ? 42
Pertti Joenniemi, Alexander Sergunin, Russia and the European Union's Northern Dimension. Encounter or Clash of Civilisations? Nizhny Novgorod, 2003 42
Алексей Разумихин, Больной скорее жив, чем мертв. Oкончательный диагноз "Северному измерению" ставить еще рано, Аналитическая записка БИЦ (27.09.2005) 46
Hiski Haukkala, Where have all the flowers gone? Writer of the Month -column/ Northern Dimension Advisory Network (October 2004) 49
Lassi Heininen, Northern Dimensions. Writer of the Month -column/ Northern Dimension Advisory Network (April 2004) 51
ВОСТОЧНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЕС: СТРАТЕГИЯ ВАРШАВЫ ИЛИ ЧАСТЬ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОВЕСТКИ ДНЯ БРЮССЕЛЯ? 52
Филипп Казин, "Фактор лимитрофов" в отношениях России с Европейским Союзом // Международные процессы, N.1, 2004. 52
Леонид Карабешкин, Восточное измерение политики ЕС и Россия // Восточное измерение Европейского Союза и Россия, отв. ред. Ф.А. Казин, В.Е. Кузнецов, Санкт-Петербург, 2004. 55
Grzegorz Gromadzki, Raimundas Lopata, Kristi Raik, Friends or Family? Finnish, Lithuanian and Polish perspectives on the EU's policy towards Ukraine, Belarus and Moldova, FIIA Report, 12/2005. 61
Kai-Olaf Lang, Poland and the East. Poland's Relations with Russia, Belarus and Ukraine in the Context of European Eastern Policy, SWP Comments, June 2005 66
ОБЩИЕ ПРОСТРАНСТВА РОССИИ И ЕС: ПРОГРЕСС ИЛИ ПАУЗА? 71
Надежда Арбатова, Владимир Рыжков, Россия и ЕС: сближение на фоне разрыва? // Россия в глобальной политике. N. 1, 2005. 71
Vadim Kononenko, A Road Map to Nowhere, Moscow Times, May 14, 2005 75
Michael Emerson, "EU-Russia: Four Common Spaces and the Proliferation of the Fuzzy." Paper prepared for the Hearing of the ALDE Group of the European Parliament, on "Securing a common future - EU-Russia relations", (Strasbourg, 11 May 2005) 77
Paula Lehtomaki,"Visions and Strategies for Wider Europe" in Kari Liuhto and Zsuzsanna Vincze (Eds.), Wider Europe, Esa Print Oy, 2005 79
ОБРАЗ БУДУЩЕГО: РОССИЯ И ЕC - ИНТЕГРАЦИЯ ИЛИ ПАРТНЕРСТВО?
Владислав Иноземцев
РОССИЯ И ЕВРОПА: ПАРАДОКСЫ ВЗАИМНОГО НЕПОНИМАНИЯ
Политический класс, N. 2-3, 2005
Отношения между Европой и Россией, между Россией и Европой всегда были отношениями взаимодействия и сотрудничества, но в то же время и отношениями соперничества и недоверия. Россия и Европа не только притягивали, но и отталкивали друг друга. Европейцы всегда с опаской относились к могущественной державе на Востоке. Однако и в России не забывали, что именно с Запада в ее пределы не раз вторгались непрошеные "гости".
Наследие Второй мировой, а затем и холодной войн, впечатляющие хозяйственные успехи стран Западной Европы и экономический застой в странах Европы Восточной; провозглашение Европейского союза, по времени практически совпавшее с развалом Союза Советского, - все это породило отчужденность России от Европы, отчужденность, которая имеет очевидный привкус зависти и раздражения. Но и Европа, приветствовавшая рождение новой России, во многом была разочарована тем обликом, в котором явилась миру наша страна в 90-е годы, равно как и теперь она не может быть довольна непредсказуемостью политического курса нынешнего российского руководства.
Казалось бы, историческое наследие и хозяйственная взаимодополняемость, а также необходимость сохранять свою культуру в глобализирующемся мире и влияние на мировую политику должны заставить западную и восточную части Европейского континента задуматься об иррациональном характере сложившейся разделенности. Однако ЕС все более замыкается в самом себе, понимая невозможность переделать мир по собственному образу и подобию; Россия же накапливает внутреннюю агрессивность, порождаемую в том числе и неспособностью ее элит усвоить европейские ценности. Надежд на конструктивное взаимодействие между Россией и объединенной Европой остается все меньше.
К сожалению, в нынешней России невозможно влиять на решения, принимаемые в Кремле, из-за стен этой во всех отношениях средневековой крепости. Поэтому мы не станем в этой статье предлагать рекомендации по стратегии российско-европейского сближения, а просто поразмышляем о том, сколь противоестественным выглядит отсутствие такового.
Начнем с хозяйственных проблем. Хотя экономистам иногда присуще запутывать представителей политического класса нагромождением схем, таблиц и графиков, попытаемся ограничиться здесь самыми необходимыми цифрами и сопоставлениями, тем более что и они вполне красноречивы.
Основной тезис этой статьи весьма прост: в начале XXI века Евро-па является не просто важнейшим, но главным экономическим партнером России. За доказательствами обратного скрывается откровенная ложь. За стремлением воспрепятствовать углублению российско-европейского хозяйственного сотрудничества - частные интересы, перевешивающие соображения процветания и укрепления Российского государства.
Экономическая история постперестроечной России видимым образом разделена на две части - с 1992 по 1998 год и с 1999 по 2004-й. Между ними много отличий, которые активно обсуждаются эксперта-ми и политиками. Мы же обратим внимание лишь на одно из них, практически никогда не отмечающееся на журнальных и газетных страницах.
Это различие заключается в том, что в первый период основной внешнеэкономический вектор России был направлен в сторону Соединенных Штатов, а во второй - в сторону ЕС. Верится с трудом? Тогда обратимся к фактам.
В первой половине 90-х Соединенным Штатам отводилась роль главного политического и экономического партнера Российской Федерации. Российское руководство не только прислушивалось к рекомендациям гарвардских консультантов, но покорно им следовало. США обеспечивали почти треть иностранных инвестиций в российскую экономику и в этом отношении несколько превосходили совокупный показатель стран - членов ЕС. Валютная система России была полностью привязана к доллару, который практически замещал национальную денежную единицу в целых секторах экономики. Хотя товарооборот с Соединенными Штатами оставался не слишком большим (на него приходилось не более шестой части российской торговли со странами дальнего зарубежья), он тем не менее рос достаточно быстрыми темпами, что позволяло Америке быть вторым по объему импорта и четвертым по объему экспорта торговым партнером РФ.
Итоги периода "стратегического партнерства" с США хорошо известны: неудача рыночных реформ, резкое снижение благосостояния граждан и, наконец, дефолт 1998 года. Стало ли все это результатом некритического восприятия американской модели? Отчасти, но не в определяющей степени. Однако, как бы то ни было, на протяжении последних шести лет положение радикально изменилось, и сегодня Соединенные Штаты гораздо менее значимы для России.
9 ноября 2004 года российский министр иностранных дел Сергей Лавров, характеризуя состояние российско-американских отношений, заявил: "США - крупнейший абсолютный инвестор в российскую экономику [и хотя] в общем объеме американских заграничных инвестиций [инвестиции в Россию - это] малая доля, по абсолютному объему инвестиций в Россию среди иностранных государств США занимают лидирующее место". Эти слова - один из образчиков той дезинформации, которой, возможно, сами того не зная, пользуются в последнее время некоторые российские политические деятели. Если верить российской официальной статистике, оказывается, что по итогам 2004 года на долю Соединенных Штатов приходится 4,3% накопленных в экономике РФ иностранных капиталовложений, тогда как на долю 8 стран ЕС - Германии, Великобритании, Франции, Кипра, Нидерландов, Люксембурга, Швеции и Австрии - 74%.
Европейские инвесторы устремились в Россию в 2000 - 2001 годах; наиболее известными стали сделки по покупке British Petroleum Тюменской нефтяной компании за 5,6 млрд. евро в феврале 2003 года, по консолидации компанией Ruhrgas 6% акций ОАО "Газпром", по покупке корпорацией Allianz 45% страховой компании "Росно" в июне 2001 года, по приобретению осенью 2004 года французской Total 25% акций компании "Новатэк" - крупнейшего отечественного независимого производителя газа и некоторые другие.
Заметнее, однако, присутствие европейцев в сфере производства товаров народного потребления, торговли и финансовых услуг. Достаточно привести несколько примеров. В кондитерской индустрии доминирует компания Nestle, вложившая в развитие своего бизнеса в России 4 млрд. евро и владеющая сегодня 12 предприятиями и крупной дистрибьюторской сетью. Французская Danone контролирует около 16% рынка кисломолочной продукции, имея в России четыре своих предприятия. Российский рынок пива поделен между скандинавской Baltik Beverage Holding, голландской Efes Beverages, датской Carlsberg и британской SAB (в совокупности вложившими в развитие отрасли не менее 2 млрд. евро и контролирующими 56% производства). В производстве табака и сигарет ведущие игроки - ВАТ, Gallaher, Imperial To-bacco и Altadis - обеспечивают 60% объема товарной продукции. На окраинах больших городов красуются сегодня супермаркеты Ikea, Metro и Auchan, в развитие которых собственники этих торговых сетей вложили более 2,9 млрд. евро.
Стремительным развитием филиальной сети отличаются действующие в России европейские банки, российские подразделения шести из которых - Raiffeizenbank, ING, ABN Amro, Dresdner Bank, Societe Generale - входят в первую сотню отечественных финансовых институтов (обладая суммарным собственным капиталом в 800 млн. евро). В несколько меньшей степени европейские компании представлены в сфере инвестиционно-банковских и брокерских услуг, а в области аудита и консалтинга, как и в 90-е годы, доминируют американцы.
Заметим, что не инвестиционная активность европейцев определяет их незаменимую роль в развитии российской экономики. В условиях, когда в стране накоплены 120 млрд. долл. валютных резервов, размер Стабилизационного фонда превышает 20 млрд. долл., а положительное сальдо торгового баланса - 95 млрд. долл. в год, проблема источников инвестиций не является первоочередной. В гораздо большей мере важны для России отношения с основными торговыми партнерами, и в этом аспекте сравнение ЕС с Соединенными Штатами оказывается еще более впечатляющим.
Многие утверждают, что российский экономический подъем 1999 - 2004 годов в значительной мере обусловлен ростом цен на энергоносители и сопутствующим улучшением внешнеэкономического баланса Российской Федерации. Действительно, за этот период общий объем экспорта товаров и услуг из России вырос в два с половиной раза - с 71,3 млрд. долл. в 1998 году до почти 172 млрд. долл. по итогам 2004-го. При этом экспорт в страны ЕС рос опережающими темпами (что отчасти, но только отчасти, объясняется расширением ЕС). Если в 1998 году в 15 стран тогдашнего ЕС было вывезено товаров общей стоимостью в 23,2 млрд. долл., то в 2004 году экспорт в 25 стран "большой Европы" превысил 104 млрд. долл., то есть оказался в 4,3 раза больше. Для сравнения надо сказать, что объем экспорта российских товаров в США (несмотря на разрекламированные усилия по освоению американского рынка и вопреки истерическим заявлениям о закрытости для российских производителей рынка европейских стран) практически не изменился, увеличившись с 5,1 млрд. долл. в 1998 году до 6,0 млрд. долл. в 2004-м. В результате сегодня на долю 25 стран - членов ЕС приходится 60% российского экспорта.
Еще более благоприятной для Европы и еще менее - для Соединенных Штатов видится ситуация с импортом товаров из ЕС и США в РФ. На фоне общего роста российского импорта в полтора раза - с 43,6 до 71,5 млрд. долл. за 1998 - 2004 годы - импорт из Соединенных Штатов сократился на треть - с 4,1 до 2,9 млрд. долл., в то время как импорт из стран ЕС более чем удвоился - с 15,7 млрд. долл. в 1998 году до 32,6 млрд. долл. в 2004-м, что по итогам 2004 года составило 49,5% российского импорта. Результат впечатляет: общий объем экспорта из России в США приблизительно соответствует объему российских товарных поставок на Кипр, а импорта из США - ввозу товаров из Словакии. Такова картина экономических взаимоотношений России с ее основным стратегическим союзником по вопросам внешней политики и по борьбе с международным терроризмом.
На протяжении последнего десятилетия отмеченные "особенности национальной экономики" не мешали российским финансовым властям ориентироваться на Соединенные Штаты, и в частности на американский доллар, который по иронии судьбы как раз с 2001 года начал уверенное скольжение вниз по отношению к мировым валютам. На момент введения наличного евро 1 января 2002 года валютные резервы России состояли на 95% из долларов США (легко подсчитать, что за последние годы стоимость этой суммы в евро уменьшилась более чем на треть) и на 4,5% из германских марок, автоматически конвертированных в евро. Сегодня доля евро в резервах выросла, но не слишком значительно - до 11%. Таким образом, на счетах Центрального банка РФ за рубежом находится около 110 млрд. долл. Насколько велика эта цифра и, главное, насколько рационально размещать в долларах столь значительные средства?
Попробуем ответить на этот вопрос путем простого сравнения. Посмотрим на ситуацию в Китае, который (совместно с Гонконгом) располагает валютными резервами в 611 млрд. долл., что считается одним из самых больших в мире параметров подобного рода. Наиболее значимые торговые партнеры КНР, устанавливающие цены своих товаров в долларах, - это США и Япония. Суммарный китайский импорт из этих стран оценивался в 2004 году в 107 млрд. долл. Это означает, что накопленные резервы способны обеспечивать Китаю экспорт товаров из стран "долларовой зоны" на протяжении почти 6 лет. В российском случае показатель составляет более 18 лет.
Для чего нам такой "запас прочности"? Зачем России поддерживать американскую экономику, которая, при всей ее конкурентоспособности, показала в 2004 году дефицит торгового баланса в сумме 617 млрд. долл.?
В последние годы проповедуемое российским руководством своего рода "бегство от Европы" становится все заметнее. Политические аспекты этого процесса мы проанализируем в следующей статье; сейчас остановимся на экономических его аспектах.
Все более настойчиво российские руководители заявляют о необходимости и продуктивности сотрудничества со странами Азии. Сама по себе такая постановка вопроса не может вызывать возражений; удивляет лишь упорство, с каким Кремль навязывает отечественной публике мнение о том, что восточное направление может стать чуть ли не главным ориентиром хозяйственного развития России XXI века. Совсем недавно премьер-министр Михаил Фрадков подписал распоряжение правительства РФ о строительстве нефтепровода по маршруту "Восточная Сибирь-Тихий океан", стоимость которого оценивается в 10,75 млрд. долл. Между тем общий товарооборот между Россией и Японией, на поставки нефти в которую нацелен этот проект, по итогам 2004 года составил чуть больше 12 млрд. долл.! Ожидается, что китайские компании вложат в российские проекты (в том числе и в покупку доли в недавно ренационализированном "Юганскнефтегазе") около 6 млрд. долл. Однако годовой товарооборот с Китаем не дотягивает даже до этой суммы, составляя чуть более 5 млрд. долл. Говорят еще и об Индии...
Не нужно строить иллюзий: Китай и Индия никогда в обозримой перспективе не будут серьезно воспринимать северного соседа. Современный Китай ориентирован на Соединенные Штаты (на них приходится 37,2% оборота его внешней торговли), Индия - на ЕС (24,8% внешнеторгового оборота). На долю же РФ приходится 2,1% и 1,1% товарооборота Китая и Индии соответственно, а среди иностранных инвесторов в эти страны Россия не значится вообще.
Таким образом, на основе изложенных аргументов и фактов можно настаивать: в начале XXI века Россия экономически зависима от Европы, являясь если не сырьевым ее придатком, то по крайней мере очевидным "дополнением" хозяйственного комплекса стран - членов ЕС.
Плохо это или хорошо? На наш взгляд, скорее, хорошо, чем плохо. Попробуем обосновать этот тезис.
Сегодняшняя Европа серьезно отличается от представления о ней, которое в ходу у российской правящей верхушки. Не Соединенные Штаты, а Европа "двадцати пяти" представляет собой самый крупный хозяйственный субъект современного мира. Ее ВВП, рассчитанный по рыночной стоимости валют составляющих ЕС стран, достигает 12,7 трлн. долл. ЕС является также крупнейшим центром мировой торговли; на его долю (даже если исключить торговые трансакции между отдельными входящими в ЕС странами) приходится 34% мирового оборота товаров и 51% мировой торговли услугами. К тому же в отличие от Соединенных Штатов Европа на протяжении последних лет демонстрирует положительное сальдо своего торгового баланса. Страны ЕС оказались ныне единственным нетто-инвестором в мировой экономике - за 1991 - 2000 годы отток капиталовложений из Европы превысил их приток на 1,05 трлн. долл. При этом Европа отнюдь не является, как нередко пытаются представить, континентом стариков и безработных, безудержно переносящим производства за рубеж и эксплуатирующим свои былые достижения.
В наши дни в странах ЕС производится в 2,2 раза больше стали и цветных металлов, чем в США; с середины 80-х годов Европа превосходит Соединенные Штаты по объему производства в химической, а с первой половины 90-х - в фармацевтической промышленности. С конвейеров стран ЕС сходит ныне более 14 млн. автомобилей в год - в полтора раза больше, чем в Америке, а концерн Airbus третий год подряд поставляет на мировой рынок больше самолетов, чем американский Boeing. А средняя энергоемкость валового внутреннего продукта в Европе составляет 57% американского показателя; 7 из 25 европейских стран опережают США по распространенности Интернета, а 16 из 25 - по использованию мобильной связи (56% производимых в мире мобильных телефонов также выпускаются под марками европейских компаний).
Европа, разумеется, отстает от Соединенных Штатов по целому ряду показателей, однако многими из них можно гордиться только в том случае, если больше совсем уж нечем. Так, например, среднестатистический американец работает на треть больше, чем европеец (1940 против 1510 часов год); американский оборонный бюджет превосходит европейский почти втрое; американские компании и частные лица обременены совокупными обязательствами, в 2,7 раза превышающими европейский показатель, а капитализация американского фондового рынка (то есть не до конца еще "сдувшийся" фондовый "пузырь") почти втрое больше капитализации европейского. Зато Европа располагает 64% всех имеющихся в мире банковских депозитов и 69 из 200 крупнейших в мире промышленных компаний.
Оправившись, как и вся экономика Запада, от энергетического кризиса 70-х и начала 80-х годов, Европа наиболее быстрыми темпа-ми практически осваивала новейшие технические достижения и достигла самых впечатляющих успехов в защите среды обитания человека. Социальным же гарантиям, которые страны ЕС предоставили своим гражданам, могут позавидовать в любой развитой стране мира. В исторически короткий срок Европа смогла достичь той степени взаимосвязанности национальных экономик, которая позволила ей перейти на единую валюту, унифицировать таможенную и торговую политику, обеспечить свободу передвижения трудовых ресурсов, товаров и капитала через национальные границы - то есть, по сути, решить задачи, к которым самоуверенное российское правительство не смогло даже подступиться на протяжении последних полутора десятилетий. И если экономическое сближение с Европой не в интересах России - а сближение слабого с сильным всегда чревато определенной зависимостью, - то, быть может, ей остается избрать политику добровольной самоизоляции?
Однако против этого, похоже, возражают сами российские граждане - прежде всего те, кому выпало работать "по эту сторону" кремлевской стены. Хорошо известно, что экономические связи (в отличие от политических предпочтений) в большинстве случаев не-отделимы от социокультурных связей между народами. И отношения между Россией и странами ЕС являют тому практически идеальное подтверждение. В отличие от Соединенных Штатов или стран Восточной Азии российско-европейские хозяйственные контакты строятся на прочном историческом фундаменте культурной приязни. Обратимся опять-таки к фактам.
Как только у наших соотечественников появилась возможность относительно свободно посещать зарубежные страны, государства ЕС немедленно заняли лидирующие позиции в качестве наиболее привлекательных целей для путешествующих россиян. В 2003 году (более свежей статистикой мы не располагаем) страны ЕС посетили 6,6 млн. россиян, или 56% всех выезжавших из РФ за границу. За то же время в США побывали менее 900 тыс. наших граждан, большинство из которых (400 тыс. человек) наносили визиты родственникам, а 300 тыс. выезжали со служебными целями; в качестве туристов в США съездили чуть более 60 тыс. россиян. Показательна и статистика ответных визитов европейцев и американцев в Российскую Федерацию. К сожалению, четкая статистика существует только в отношении посещений России жителями 13 стран ЕС: Австрии, Великобритании, Германии, Испании, Италии, Латвии, Литвы, Нидерландов, Польши, Финляндии, Франции, Швеции и Эстонии; однако только из этих стран в Россию в 2003 году прибыли 5,3 млн. человек, или 65% всех гостей из стран дальнего зарубежья. Из них туристами были 2 млн. человек, а с частными визитами и деловыми целями прибыли по 1,4 млн. европейцев. Таким образом, число европейских визитов в Россию составило более 80% числа поездок россиян в Европу (а учитывая бoльшую интенсивность посещения европейских стран одними и теми же нашими гражданами, можно говорить о приблизительном равенстве этих цифр).
Напротив, американцев в Россию в 2003 году приехало лишь 280 тыс. человек, или в 3,5 раза меньше, чем посетивших США россиян. Таким образом, налицо не только семикратный разрыв в численности наших соотечественников, не понаслышке знающих об образе и стиле жизни европейцев и американцев, но и соответствующий интерес самих европейцев и американцев к России и россиянам.
Экономически граждане России однозначно проголосовали за Европу, а не за Америку: вопреки политике Центрального банка России, в 2003 - 2004 годах они покупали в обменных пунктах больше наличных евро, чем наличных долларов; именно в Европе состоятельные россияне открывали зарубежные банковские счета, покупали дорогие товары и недвижимость; именно в европейские активы все более и более охотно инвестировали свои капиталы успешные российские промышленные компании.
Но экономические соображения не считаются российским политическим классом основными. Этот класс усвоил: первым делом - политический контроль, остальное - потом. Почему в сфере российско-европейских отношений возобладал столь однобокий подход, мы проанализируем позже. Пока же со всей определенностью отметим три обстоятельства, которые нельзя, с нашей точки зрения, квалифицировать иначе как очевидные.
Во-первых, ЕС является крупнейшим центром современной миро-вой экономики; он обладает в высшей степени сбалансированной хозяйственной структурой, наибольшими инвестиционными возможностями и уникальными организационными технологиями, адекватными экономическим задачам XXI столетия. Именно Европа в минимальной мере подвержена опасным и малопредсказуемым колебаниям экономической конъюнктуры - подобным тем, которые имели место в 1997 - 1998 годах в странах Юго-Восточной Азии и которые весьма вероятны в ближайшем будущем в Соединенных Штатах.
Во-вторых, ЕС является не только крупнейшим экономическим партнером России, но партнером, которому невозможно найти приемлемую замену. Товарооборот России и ЕС составляет менее 1% ВВП объединенной Европы, но почти 22% ВВП Российской Федерации (в ценах, рассчитанных по рыночным курсам национальных валют). Европа гораздо менее заинтересована в экономическом партнерстве с Россией, чем Россия - в стабильном сотрудничестве с ЕС. Европа может покупать необходимые ей энергоносители на альтернативных рынках, но Россия не может поставлять свои нефть и газ иным потребителям. От ухудшения экономических связей между ЕС и Россией пострадаем только мы сами - "иного не дано".
Наконец, в-третьих, на протяжении столетий именно с Европой складывались тесные социокультурные связи. Не нужно обманывать самих себя: при всей "евразийскости" России волны русской эмиграции текли не в Азию, а в Европу; архитектура наших городов носит печать европейскости, а не азиатскости; российская наука обогащалась европейским, а не азиатским влиянием. Культурным и гуманитарным связям с Европой не могут служить альтернативой отношения с Соединенными Штатами Америки и тем более - со странами Восточной Азии. Не-европейскость России, если на ней будет ставить акцент наш политический класс, не сможет быть основой для успешной и долгосрочной внешнеполитической стратегии.
Тогда почему, спросит читатель, отношения России с ЕС находятся сегодня чуть ли не у "точки замерзания"? Ответ на этот вопрос хорошо бы услышать от представителей российского политического класса. Но пока они не спешат его дать, мы попытаемся предложить собственный вариант ответа...
Обычно российские политологи весьма скупо и двусмысленно определяют причины сложных отношений между Россией и Европейским союзом. В большинстве случаев они акцентируют внимание на недостаточном учете европейцами российских интересов, которыми не хотят поступаться отечественные лидеры. Такое объяснение можно признать правдоподобным, но лишь в той части, которая касается российского 'политического класса', воспринимающего нынешнюю объединенную Европу с непониманием и раздражением. Эти непонимание и раздражение имеют, на наш взгляд, свою историю.
На протяжении долгих десятилетий Европу в Советском Союзе рассматривали едва ли не как арену борьбы непримиримых сил, как континент, раздираемый множеством непреодолимых противоречий. Это отношение было отчасти пересмотрено после Второй мировой войны, когда Старый Свет стали воспринимать как послушный сателлит Соединенных Штатов. Но и в этих условиях советские лидеры усматривали в Европе скорее источник напряженности, возникающей то между отдельными европейскими столицами, то между двумя сторонами Атлантики, чем прочное основание для интеграционных процессов.
Отношения с отдельными западноевропейскими странами всегда доминировали над сотрудничеством с Европой как целым. Причем особая активность наблюдалась в тех случаях, когда на горизонте возникал мираж раскола западного мира. Многим памятны, например, резкое улучшение отношений с Францией, 'совпавшее' с периодом обострения франко-американских отношений в 60-е годы, или подчеркнутый интерес к сотрудничеству с Германией в период нахождения у власти правительства социал-демократов во главе с Вилли Брандтом.
Можно также сказать, что европейское направление в советской (а затем и российской) внешней политике получало импульс к развитию главным образом в период возникновения трудностей в отношениях с Соединенными Штатами. Так, ослабление внимания к Европе произошло в период правления Михаила Горбачева, ознаменованный наметившимся 'партнерством' с США, а 'особые' отношения Владимира Путина с руководителями Германии и Франции, сложившиеся было на волне антиамериканизма, порожденного вторжением США в Ирак в 2003 году, быстро завершились на фоне укрепления сотрудничества с Америкой в организации борьбы с 'международным терроризмом'.
Отчасти это обусловлено особым характером самого становления взаимодействия.
В советский период отношений с объединяющейся Европой не существовало вовсе. Наша великая держава стала 39-й страной мира, признавшей ЕЭС в качестве субъекта международного права, и установила дипотношения с ним только в феврале 1989 года, незадолго до того, как сама стала достоянием истории. Создание Европейского союза (подписание Маастрихтского договора 7 февраля 1992 года и его вступление в силу 1 ноября 1993 года) пришлось на период, когда в России мало кого интересовала внешняя политика. В 90-е годы отечественные руководители в первую очередь уделяли внимание отношениям с США и, отчасти, с другими 'великими державами', а также с НАТО. Расширение ЕС в 1995 году, учреждение Шенгенской зоны, введение евро и даже решение о принятии в Европейский союз ряда бывших стран советского блока - все эти события были практически проигнорированы российскими политиками, в первую очередь потому, что ни в СССР, ни в России Европу не воспринимали как политическую силу, способную составить реальную конкуренцию Соединенным Штатам и стать одним из возможных 'полюсов' в любимом отечественными политиками 'многополюсном' мире.
Раздражение порождается, возможно, тем очевидным фактом, что многие цели, заявленные в свое время советским и российским руководством, оказались для нас утопическими, а для европейцев - достигнутыми. Например, на протяжении столетий Россия позиционировалась в мире как мощная империя - военная, экономическая и культурная. Однако теперь налицо подрыв внутренних сил народа, распавшийся Советский Союз, экономическая отсталость, деградация вооруженных сил и депрофессионализация власти. Европа же, сумевшая вовремя изжить имперские комплексы, имеет все основания гордиться своей культурой и высоким благосостоянием населения. Слова 'Мы немцев в войну победили, а они вон сейчас как живут!' - лучшее отражение этого сплава зависти и разочарования.
Раздражает и результативность взаимодействия между отдельными европейскими странами. Пятидесятилетний опыт интеграции, успехи НАТО как военного союза, способность европейцев умело выстраивать добрососедские связи с малыми странами, которые не входят в ЕС (такими как Швейцария и Норвегия), разительно контрастируют с советским, а затем и российским опытом. Жесткое давление на восточноевропейских союзников, неспособность удержать от распада сначала Организацию Варшавского договора, а затем и СССР... Грустная история имеет все шансы повториться - теперь уже в рамках Содружества Независимых Государств.
Более того, преимущества политики, реализуемой Европейским союзом, становятся явными и при сравнении с самой Российской Федерацией. Последние 'успехи' в строительстве 'властной вертикали' свидетельствуют о том, что Кремль не готов допустить подлинного федерализма в стране, официально числящейся федерацией. Начавшийся в то же время процесс одобрения общеевропейской конституции в ходе народных референдумов только подчеркивает размах федеративного строительства в Европе, где раньше о федерализме даже не говорили.
Наконец, серьезным источником раздражения в кремлевских коридорах власти становится работа общеевропейских институтов, и прежде всего - европейской судебной системы и экономических структур ЕС. В последние годы Российская Федерация обязалась исполнять решения, например, Европейского суда по правам человека, понимающего эти права далеко не так, как хотелось бы отечественным силовикам. А единое хозяйственное законодательство Европейского союза препятствует не только реализации преференций в отношении отдельных компаний, но и сводит на нет соглашения между Россией и целыми государствами (что проявилось в Восточной Европе при расширении ЕС в мае 2004 года).
Однако раздражение российских политиков может, как луч света в призме, быть 'разложено' на составляющие, важнейшими из которых являются непонимание процессов, происходящих в Европе, и известная доля страха перед ними.
Соответственно и входящие в него страны - уже не суверенные государства в традиционном их понимании. Их правительства ограничены в правилах налогообложения и установлении процентных ставок; они, по сути, не имеют национальных границ и национальной валюты; их граждане избирают общеевропейский парламент и обращаются с жалобами в Европейский суд. У нас же всегда формировался принципиально иной тип общества - ориентированный на сохранение и укрепление суверенитета государства как высшей ценности. Поэтому нынешним российским политикам вдвойне непривычно общаться с европейскими коллегами: с одной стороны, руководители европейских государств, традиционно считавшиеся основными партнерами по переговорам, самостоятельно не решают уже многих проблем; с другой стороны, в отношении новых органов власти ЕС наши лидеры не могут преодолеть своего 'исторического' скептицизма.
Раздражает и крайне эффективное использование европейцами традиционно российского 'оружия' - власти бюрократии и методов государственного регулирования. Надгосударственные органы власти ЕС контролируют инициативу правительств входящих в него стран едва ли не так же жестко, как ЦК КПСС делал это в отношении руководства союзных республик. Однако, в отличие от Советского Союза и современной России, европейская бюрократия весьма эффективно способствует экономическому и социальному прогрессу всех государств - членов ЕС. Досадный для России парадокс заключается в том, что не так-то просто наладить взаимодействие двух бюрократических машин. Не объясняется ли это различной их природой и различными принципами функционирования? Это действительно трудная задача для понимания.
Наших политиков раздражает и очевидная нацеленность Европы на последовательный отказ от силовых методов решения проблем, на пацифизм и удержание лишь в необходимых пределах собственной военной мощи. Этот отказ производит тем более раздражающее впечатление, что многие ключевые события последнего десятилетия - от неспособности российской армии решить 'чеченскую проблему' до сложностей, с которыми американцы столкнулись в Ираке, - недвусмысленно свидетельствуют об ограниченных возможностях спецслужб и вооруженных сил в современных условиях. Европейцы поняли это гораздо раньше - в период неудачных войн за удержание колониальных владений - и потому сегодня ведут себя в отношении внешних угроз и террористической опасности гораздо более дальновидно, чем, например, Россия или Соединенные Штаты.
Наконец, серьезные 'трудности перевода' порождает европейская приверженность демократическим ценностям. Несмотря на все рассуждения о наличии в ЕС 'демократического дефицита', такой дефицит, будь он перенесен на российскую почву, показался бы явным излишеством. В рамках Европейского союза возникают политические партии, граждане ЕС получают право избирать и быть избранными в органы власти по месту проживания независимо от гражданства; важнейшие вопросы развития Европейского союза решаются на референдумах; постоянно расширяются права отдельных регионов; важнейшим принципом остается подотчетность избираемых должностных лиц и т.д. Добавив к этому четко функционирующую судебную систему, стоящую на защите прав человека, мы получаем структуру, едва ли способную напомнить российским политикам вожделенную 'управляемую демократию'.
Однако, какое бы отношение к Европе ни складывалось у российского политического класса, важным фактором становится восприятие Европы нашими согражданами, не имеющими к этому классу никакого отношения. В последние годы, несмотря на многочисленные факты, свидетельствующие об укреплении военной мощи и геополитического влияния США, эксперты и политологи все настойчивее говорят о появлении некоего 'европейского идеала', способного затмить пресловутую 'американскую мечту'. На протяжении десятилетий Америка оставалась символом инициативы и настойчивости, предприимчивости и смелости; в ней воплощалось поистине универсальное стремление людей к индивидуальной свободе. В то же время к американским ценностям никогда не относились общественная солидарность и глубокая социальная интеграция. Соединенные Штаты оставались обществом, в котором люди искали индивидуального успеха, - и это всегда (а в последние годы в особенности) отличало их от Европы.
Теперь положение меняется, причем радикально. С развитием интеграционного процесса европейская социальная модель становится все привлекательнее для народов мира. В противоположность американцам, европейцы не навязывают своих принципов другим странам; они просто четко определяют эти принципы и делают их соблюдение предварительным условием для интеграции той или иной страны в европейское сообщество. При этом включение новых стран в 'большую Европу' - и это прекрасно видно на примере Испании, Португалии и Греции - несет очевидные выгоды населению этих государств.
По сути, Европа изобрела механизм навязывания своих правил другим странам не через давление на них, а через мобилизацию их граждан, которые начинают понимать предпочтительность перераспределения части суверенитета от собственного правительства в пользу европейских институтов. Эта модель несет явную угрозу традиционному суверенитету сопредельных государств и пока еще, возможно, не вполне осознанно воспринимается российским руководством как серьезная политическая опасность.
В последние годы Россия сполна ощутила на себе политическую мощь объединенной Европы. Ради членства в европейских институтах (причем далеко не самых важных) ей пришлось изменить многие законодательные нормы; вступление в ЕС бывших советских сателлитов серьезно затронуло ее экономические интересы; появление в Европейском союзе прибалтийских республик СССР практически изолировало Калининградскую область от остальной территории страны. С учетом сохраняющейся перспективы вступления Турции в ЕС можно утверждать, что Россия в европейской своей части оказалась 'окружена' Европейским союзом, который фактически стал важнейшим партнером Российской Федерации не только в экономической, но и в политической сфере. 'Многополюсность' в Европе стала мифом. В него верят, похоже, только в Кремле.
Более того. События конца 2003-го - начала 2005-го продемонстрировали, что укрепление политического потенциала ЕС в значительной мере определяется событиями в постсоветских странах. В Грузии, на Украине и в Молдавии силы, выступавшие под проевропейскими и отчасти антироссийскими лозунгами, одержали убедительные победы. Сегодня, на наш взгляд, можно констатировать: возможности параллельной реализации на пространстве 'от Атлантики до Урала' двух интеграционных проектов - европейского и российского - исчерпаны. На фоне полного отсутствия внятной внешнеполитической линии российского руководства европейцы 'перешли в наступление' на территории СНГ, и теперь вряд ли остановятся на достигнутом. Причем, в отличие от россиян, они оказались поддержаны местным населением - революции в Грузии и на Украине были подлинно народными движениями, а не дворцовыми переворотами.
В связи с этим вспоминается, как в первой половине 90-х западные эксперты приходили в замешательство от странного термина near-abroad, представлявшего собой калькированный перевод русского понятия 'ближнее зарубежье', которое наши политологи применяли к постсоветскому пространству. А сегодня этот термин прочно вошел в лексикон европейцев; Украина и Белоруссия, республики Закавказья и страны Восточного Средиземноморья, а также вся Северная Африка открыто именуются ныне европейским near-abroad, хотя и рассматриваются не как 'зона жизненных интересов' ЕС, а скорее как зона стран, имеющих интерес к ЕС и поэтому обреченных воспринять, раньше или позже, европейские политические принципы.
Какие же отсюда следуют выводы? Какие действия следовало бы предпринять российским политикам? На наш взгляд, основной вывод - учитывающий хозяйственные и геополитические реалии - состоит в следующем. В экономике Российской Федерации преобладает сырьевой сектор; население страны составляет 142 млн человек; ВВП России не превышает 400 млрд евро, влияние РФ на мировые экономические процессы минимально. Увы, такая страна не может быть равным партнером ЕС! Современный Европейский союз - это высокоиндустриализованный регион с населением 485 млн человек; совокупный ВВП стран ЕС достигает 10,2 трлн евро; Европейский союз - единственный нетто-инвестор мировой экономики и крупнейший субъект международной торговли. Поэтому насущной для нас задачей является тщательное, хорошо продуманное выстраивание отношений с Европейским союзом - и здесь возможны, как мы полагаем, только два альтернативных направления.
Первое. Реализация проевропейского курса, что предполагает подачу заявки на принятие России в Европейский союз, а также выдвижение ряда далеко идущих, порой провокационных инициатив - вплоть до создания единого безвизового пространства, унификации хозяйственного законодательства, снятия таможенных барьеров и создания единого командования стратегическими ядерными силами европейских членов 'ядерного клуба' и России. В основе такого курса лежало бы понимание того, что задачи обретения российскими гражданами большей свободы, повышения их благосостояния и обеспечения достойных социальных гарантий приоритетны по сравнению с задачами 'укрепления российского государства'.
Второе. Реализация сценария укрепления самой России как государства, не входящего ни в какие международные альянсы, и формирование предпосылок для ее возрождения в качестве центра притяжения сопредельных стран. Однако следует понимать, что привлекательность российской модели для европейских республик бывшего СССР, а в определенной мере - и для закавказских государств вряд ли может быть восстановлена. Поэтому 'прирастание' зоны российского влияния возможно лишь за счет государств Средней Азии, что, с одной стороны, не несет экономических выгод, а с другой - требует наличия в самой России того, что особенно дефицитно в самих этих странах, - законности и демократии.
При очевидной предпочтительности первого направления попытка наращивания интеграционного потенциала России на постсоветском пространстве не лишена оснований. Проблема, однако, заключается в том, что движущей силой такой интеграции - и в этом состоит важнейший политический урок, который преподает нам Европа, - способна служить только привлекательность России для народов соседствующих с нами стран, а не переманивание на свою сторону их властной верхушки, не экономическое давление и, разумеется, не силовые приемы.
Ведь для любого непредвзятого наблюдателя очевидно, что все империи и союзы, основанные на силе, распались, и даже огромная военная мощь не может ныне обеспечить успеха никакому интеграционному проекту.
Подведем итоги. К сожалению, едва ли в ближайшее время ЕС станет основным внешнеполитическим партнером России. При этом можно утверждать, что такое положение вещей обусловлено позицией именно российской стороны, и эта позиция формируется под влиянием не столько объективных факторов, сколько психологических и идеологических особенностей восприятия реалий современного мира нашим политическим классом.
Во-первых, сознание российских политиков, во многом не сумевших преодолеть советских идеологических штампов и стиля мышления, отягощено и ощущением неуспешности своей страны. Именно этим объясняется крайнее раздражение отечественного политического класса успехами других стран или международных объединений - особенно на направлениях, где Россия переживает только провалы. ЕС просто воплощает собой источник такого раздражения: он сформировался в годы распада СССР; там успешно реализуется интеграционная модель, никак не удающаяся нынешней России; в ЕС умело сочетаются демократические и бюрократические начала управления; не обремененный задачами укрепления национальных государств, ЕС успешно избегает тем не менее внешних угроз. И все это накладывает мощный отпечаток на весь комплекс российско-европейских отношений.
Во-вторых, российский политический класс все еще не изжил представлений о мире как совокупности национальных государств и о самом государстве как жесткой централизованной иерархической структуре, опирающейся на военную силу и экономическую мощь. Суть ЕС, в основе которого лежат отказ от национального суверенитета, от самой идеи баланса сил в мировой политике, оказалась за пределами понимания слишком многих отечественных политиков. Они по-прежнему делают ставку на укрепление контактов с лидерами отдельных стран - членов ЕС. Объективно невысокая результативность подобных контактов оставляет ощущение невозможности конструктивного взаимодействия между Россией и Европейским союзом.
Наконец, в-третьих, в современных условиях Европейский союз действительно становится угрозой для России - но для России, управляемой в лучшем случае по стандартам первой половины ХХ века. Угроза со стороны Европы, ощущаемая сегодня в Москве, - это угроза ускоренной модернизации по европейскому образцу стран бывшей 'зоны влияния' России, а впоследствии, возможно, и самой нашей страны. Эта угроза вполне реальна, хотя, на наш взгляд, многое из того, что страшит сегодня российский 'политический класс', открывает перспективы лучшей жизни для всего населения России. Поэтому, видимо, будущее принадлежит не отношениям между союзом европейских стран и Российской Федерацией, а отношениям между возникающим европейским и возрождающимся российским народами. И именно это дает основания для оптимизма.
Сергей Караганов, Тимофей Бордачев, Вагиф Гусейнов, Федор Лукьянов, Дмитрий Суслов
КРИЗИС ЕС И ПОЛИТИКА РОССИИ
Россия в глобальной политике, N.4, 2005
Системный кризис, возникший в Европейском союзе в конце весны - начале лета 2005 года серьезно повлияет и на процесс европейской интеграции, и на отношения объединенной Европы с внешними партнерами. Провал конституционных референдумов во Франции и Нидерландах, а также безрезультатный саммит Евросоюза в Брюсселе 16-17 июня, на котором ведущие державы не смогли преодолеть острые противоречия по поводу единой сельскохозяйственной политики ЕС, вызвали временный политический паралич организации. Партнерам Евросоюза на международной арене это создает дополнительные препятствия, но и открывает ряд новых возможностей.
Последствия данных событий коснутся и России, которая связана обширными торгово-экономическими и политическими отношениями как с Европейским союзом в целом, так и с отдельными странами-членами. Новый этап в развитии этих отношений начался после саммита Россия - ЕС, состоявшегося 10 мая 2005-го. На нем утверждены "дорожные карты" по четырем "общим пространствам" - экономическому, внутренней безопасности, внешней безопасности, культуры и образования, включая науку.
Хотя после референдумов во Франции и Нидерландах Конституция была одобрена парламентами Латвии и Кипра, а 10 июля и на референдуме в Люксембурге, общеевропейский процесс ратификации документа приостановлен. Лидеры стран - членов ЕС решили вернуться к обсуждению этого вопроса только в мае - июне 2006 года. Тогда же предполагается согласовать и принципы формирования бюджета Евросоюза на период с 2007 по 2013 год, чего не удалось на недавнем саммите.
Лидеры государств Европейского союза предпочли не давать ответа на вопрос о том, возможна ли переработка текста дважды провалившейся Конституции. Есть основания полагать, что на нынешнем документе поставлен крест, а через год работа возобновится уже над новым вариантом, подготовленным по результатам широкой дискуссии.
ПРИЧИНЫ СИСТЕМНОГО КРИЗИСА
Нынешний кризис ЕС имеет двоякую природу.
С одной стороны, резко обострилась проблема "дефицита демократии" в управлении интеграционными процессами и усугубилась оторванность наднациональной бюрократии, олицетворением которой является Комиссия Евросоюза (КЕС), от рядовых европейцев.
Попытки ряда представителей Еврокомиссии переложить ответственность за провал Конституции на правительства отдельных стран-членов, предпринятые в первые дни после референдумов, свидетельствовала не только о шоковом состоянии высшего звена брюссельской бюрократии, но и о ее бессилии как-либо повлиять на ситуацию.
С другой стороны, наблюдается кризис цели: Европейский союз - элиты стран-членов и руководство Комиссии ЕС - утратил ясный ориентир развития. В этом плане решение взять паузу, принятое на июньском саммите, представляется единственно правильным. Одновременно возникший кризис отнюдь не равнозначен тому, что интеграционный проект себя исчерпал и теперь начнется процесс дезинтеграции. Разрушение колоссальной и устойчивой системы внутренних связей в Европейском союзе не представляется возможным. В этом не заинтересован никто: ни руководители стран-членов ЕС, ни большая часть населения Европы, ни влиятельные внешние игроки - США, Китай, Россия. Однако в результате последних событий ревизии может быть подвергнута система принятия решений и распределения полномочий в Евросоюзе, функционировавшая до последнего времени с явным перевесом в пользу Еврокомиссии.
Недовольство значительной части населения централизацией политического процесса, монополизацией его Брюсселем, а также "политическим" расширением, не основанным на принципе реальной готовности кандидатов к вступлению в Европейский союз, позволяют предположить, что эта организация перешла допустимые на сегодняшний день пределы наднациональной интеграции. Последнее делает вероятным откат в сторону некоторой децентрализации. На практике это может означать, что в среднесрочной перспективе влияние КЕС на выработку стратегических решений уменьшится.
Пока не ясно, является ли замедление наднациональной интеграции временным явлением, или же оно знаменует начало перехода к новой модели - более децентрализованной, межправительственной и конфедеративной. Первые выводы можно будет сделать не ранее осени 2006 года, когда станут известны первые итоги уже начавшейся масштабной дискуссии о будущем Европы.
ПОСЛЕДСТВИЯ КРИЗИСА ДЛЯ ВНЕШНИХ СВЯЗЕЙ ЕС
Политическая неопределенность ограничивает дееспособность исполнительных органов Евросоюза - КЕС и Совета министров. Утрата внутреннего единства и потеря темпов внешней экспансии Европейского союза ощутимо роняют его авторитет в глазах внешних партнеров (особенно Соединенных Штатов), делают Брюссель менее уверенным в своих силах. Это, очевидно, повлияет на эффективность исполнительных органов ЕС и их способность находить у стран-членов поддержку своих действий на международной арене. Одним из первых примеров такого рода стало решение Совета Евросоюза по транспорту (27-28 июня), отказавшего КЕС в праве вести от имени Сообщества переговоры в авиатранспортной области, чего Еврокомиссия давно и последовательно добивается.
В то же время драматические события мая - июня не привели к формальным ограничениям полномочий КЕС в части унификации нормативно-правового поля Евросоюза и его экспансии вовне. К тому же - жаркая внутриполитическая дискуссия способна создать положение, при котором значительная часть внешних связей будет в конечном счете отдана на откуп КЕС без должного контроля со стороны национальных правительств. А поскольку внимание политического руководства стран-членов приковано к проблеме развития интеграции, это снизит возможности партнеров Европейского союза апеллировать непосредственно к лидерам крупных держав.
Представители же Еврокомиссии в ходе контактов с внешними партнерами будут пытаться вести себя как ни в чем не бывало. Более того, поражения на внутриполитическом фронте.
КЕС постарается компенсировать успехами в сфере внешних связей. Подтверждением тому явилась решительная манера ведения состоявшихся 10 июня с. г. переговоров с торговыми властями КНР по вопросу экспорта китайского текстиля в страны Евросоюза.
От того, насколько внимательно станут следить за складывающейся ситуацией внешние партнеры Европейского союза - Россия, США, Китай и другие страны, - будет зависеть, если не возможность извлечь выгоду из неопределенности в ЕС, то хотя бы вероятность предотвращения некоторых неблагоприятных для себя инициатив Брюсселя.
НОВОЕ В ПОЛИТИКЕ ПО ОТНОШЕНИЮ К РОССИИ
В полной мере это может коснуться и переговоров между Европейским союзом и Россией в контексте подготовки последней к вступлению в ВТО, где КЕС (директорат по торговле) сохраняет исключительные полномочия. Накануне и после майского саммита Россия - ЕС Еврокомиссия выдвинула ряд ультимативных и не всегда юридически обоснованных требований по вопросам энергетики и авиационного транспорта, выходящих далеко за рамки условий, согласованных при подписании протокола о присоединении России к ВТО (май 2004 г.).
В общеполитическом плане неопределенность в Евросоюзе способна оказать на российско-европейские отношения скорее негативное влияние. Возникает несколько вопросов.
Во-первых, будет ли ЕС готов обсуждать с Москвой базовые проблемы двусторонних отношений, формулировать общие стратегические цели и вырабатывать долгосрочное видение места России в европейском контексте?
Во-вторых, сможет ли поглощенный внутренними спорами Европейский союз уделять должное внимание внешнему окружению? Замыкание европейцев в себе и своих проблемах грозит тем, что Россия будет вытеснена за пределы "политической Европы". Москве следует противостоять этой тенденции, начав позитивную контригру. Например, своевременно подключиться к разворачивающейся в ЕС дискуссии о будущем Европы, о модели и направленности интеграции, внести в нее свой вклад.
Очень важно отметить следующее: после одобрения на саммите 10 мая совместных "дорожных карт" Россию уже неправомерно считать по отношению к Евросоюзу исключительно внешним игроком. Поскольку обе стороны публично заявили о том, что их целью является совместное "построение открытого и интегрированного рынка", Россия пусть и формально, но сделала существенный шаг вперед, приблизившись к положению европейского "инсайдера".
В-третьих, насколько велика вероятность того, что административные органы ЕС не будут уклоняться от подготовки нового договора с Россией, который должен прийти на смену Соглашению о партнерстве и сотрудничестве (СПС) от 1994 года, истекающему в 2007-м? Сегодня в Евросоюзе крайне низко оценивают перспективы движения России по "европейскому" (в понимании Брюсселя) пути. Поэтому принятые "дорожные карты" считаются наиболее приемлемым инструментом решения конкретных вопросов (продвижения своих интересов), при том что внешней видимостью юридической базы отношений может оставаться "мертвое", но ежегодно продлеваемое СПС от 1994 года.
Нельзя исключать, что в ближайшей перспективе Европейский союз сконцентрируется на бюрократических краткосрочных интересах и элементарном выбивании экономических и прочих уступок (например, по проблемам внутреннего ценообразования на энергоресурсы, дотаций российскому сельскому хозяйству, компенсационных выплат за пролеты по транссибирской магистрали и т. д.). При этом от официального Брюсселя следует ожидать проявления еще большей активности, чем раньше, поскольку ему нужны "победы" на внешнем фронте.
ЧТО ДЕЛАТЬ РОССИИ?
Официальные органы Евросоюза ослаблены, и России было бы неразумно делать вид, будто ничего особенного не произошло, тем более что, как свидетельствует опыт последних лет, Брюссель исключительно редко оценивает джентльменское поведение по достоинству. Представители Европейского союза ни разу не ответили взаимностью на жесты доброй воли с российской стороны. Примером здесь может служить реакция ЕС на ратификацию Москвой многострадального Киотского протокола.
На протяжении, как минимум, ближайшего года Брюссель будет оставаться в положении "хромой утки", при котором, несмотря на свое по-прежнему уверенное поведение, высшие чиновники Евросоюза не смогут идти на обострение отношений с крупными внешними партнерами. Конфликтное поведение на международной арене (например, по вопросу вступления России в ВТО) способно только "подлить бензин" в костер внутриевропейской дискуссии и вызвать недовольство влиятельных стран-членов.
В сложившихся обстоятельствах у Москвы нет оснований бросаться в объятия Брюсселя и удовлетворять его прихотливые пожелания, решая тем самым за Европейский союз его проблемы. В особенности это касается требований в области воздушного транспорта, где решение о долгосрочном сотрудничестве было достигнуто еще накануне саммита Россия - ЕС в мае 2004 года.
Действуя с прицелом на перспективу, России не следует игнорировать возможность влиться в дискуссию о будущем Европы. Тем более что на сей счет имеются основания, ведь падение шансов Евросоюза стать крупным геополитическим игроком и замедление темпов его экономического развития не только снижают амбициозность европейских представителей, но и повышают ставки России как геостратегического партнера.
Отказавшись от соблазна позлорадствовать по поводу внутриевропейских проблем, России стоило бы протянуть руку дружбы "политической Европе" и в контексте общеевропейской дискуссии о стратегии развития Европейского союза выступить с инициативой собственного вклада в геостратегическое партнерство. Подобная инициатива могла бы быть реализована в рамках подготовки стратегического договора Россия - ЕС, о чем уже было принято решение на встрече президента России с главой Еврокомиссии 21 апреля 2005 года.
Markku Wilenius
"A VISION FOR EUROPE"
in Kari Liuhto and Zsuzsanna Vincze (Eds.), Wider Europe, Esa Print Oy, 2005
In his well known book "Preparing for the Twenty-first Century", written long before the latest phases of European Union enlargement, Paul Kennedy assumed two challenges for Europe: (1) What organizational form Europe will assume as it moves on in twenty-first century and secondly (2) whatever its shape, how the region will fare as it grapples with transnational changes (Kennedy 1993). We know now that we are much better position than ten years ago to respond to this first question, but with the second question we are still waiting to have affirmative answers, to say the least. But the core dilemma, underlying these above mentioned challenges and without which they are hard to tackle is the following: Does Europe has a vision and accompanying strategy for its future whereby to embrace these topics?
The answer is no. European Union, for the time being, do not have a clearly stated vision or mission. Of course it has Lisbon targets and strategy and many other supporting statements, but these documents are not sufficient ingredients for the kind of vision we are looking for here. The point is that Europe has been, and still is, weak in its common ideological basis and for the future process of integration, this feature may turn out to be crucial driving force political development. Europe, drawing from its rich cultural history, has in the past been dominated by its dividing ideologies rather than integrating ideologies which is obvious if we only reflect the bloody history of the continent. For the future, the lesson European countries have to learn is to live and co-exist in multiple political and ideological atmospheres and still have a common vision so strong as to unite them in at least in the mental sense.
However, let me first explore the idea of Europe as expressed in the formation of European Union. European integration has been foremost a political process. This means there has been some fundamental ideas upon which the present expression of integrated Europe has been formed: they concern the pursuit towards peace, democratisation and economic prosperity. These are fundamental ideas that have given the umbrella shape to build a post-war Europe. No one can say that these are targets we should not try to attain. Today they are thus accepted b> every political rank.
At the same time we must confess, nevertheless, that in spite European integration the member states still act mostly like individual nation-states. The idea of politically and ideologically strong nation-state that was developed over two hundred years ago as an essential element for Industrial Age, is still dominating the political debate and practice over "the United Europe" idea. In many of these debates, there is now a tendency to see that there is actually no point to endeavour to build a strong united identity for European Union in the same fashion as modern nation-states were built. Instead, we should think EU as a framework for multiple political identities (see Tiilikainen 2002).
From the historic point of view, perhaps the strongest ideological element for European integration has come from catholic world-view. It has always been in the interest of Catholic Church to unite different parties in Christendom under same political institutions. No wonder then that Catholic countries in Europe has been the strongest supporters of integration whereas political leaders in protestant countries have had difficulties in finding the persuasive arguments for political integration. At the end of the day, the justification has been found particularly from two sources very different to those just mentioned above: from pragmatic peace-policy (no more wars for Europe) and secondly from the logic of economic competitiveness (we cannot compete with US or Asians if we are not united).
We can perhaps now understand somewhat better why we hear in public discussions so little reflections about future visions of Europe and much more about the present challenges Europe faces. EU lacks the uniting vision because of its multicultural and multi-ideological historical heritage. Simply put, European countries do not share their past in terms of their political or cultural identities and this is surely making a common vision all the more complex issue. Thus the Enlargement towards the east is not making things easier, on the contrary. Moreover, what we are going to see in the future, are the next phases of enlargements that will be directed towards South-East and this shall make the cultural and ideological constitution all the more complex.
However, even after these remarks we simply cannot avoid the fact that politically and economically integrating Europe needs, perhaps more than ever, a clear vision for future Europe. This vision must be much more than just a plain economic agenda that we now see dominating societal debates. We get easily stuck with the obvious need to increase productivity and to rationalise operations of European economies and we miss those issues that are related to the question what we want Europe to be in the future. Increasing the economic competitiveness can never serve as a genuine target for European Union. It would be as simplifying as to state that the mission of any single company is to bring profits to its customers. Competitiveness is certainly an essential precondition for successful operations and it may serve as a means to attain the goals of company but the goals themselves must be found elsewhere.
Let me remind you of the basic conditions of the vision building. There are four factors that adds up to good vision: first, it gives you a clear picture of the modus operandi, the modes of action. Secondly, it provides an idea of the position you have in the field and also gives account of the environment within which you are acting. Thirdly, it must be challenging and inspiring enough to make people to do their best and to exceed their present performance. And fourthly, it gives a promise to those who are respondents of the vision.
There must be a clear starting point for vision. In case of Europe, what about happiness that is the base for human welfare? Should Europe become a continent of happiness, which is much more bold a target than what is stated in Lisbon strategy? We may determine that whatever the stated vision of Europe stand for, it should bring greater happiness to its citizens.
So what are the determinants for happiness in Europe? The first condition for Happy Europe is that we cannot tolerate wars. Evidently, Europe has become pretty far to tackle this condition but we are not as yet there. The only viable solution is to unite Europe as single network of states, to build European Union as a foundation for first truly Network State in the history of the world. This needs another EU enlargement, next towards Balkan, to bring these states under common framework within which war becomes an impossible option.
The second condition for Happy Europe is that all its citizens are entitled to such public services and economic and social stability where hunger and absolute poverty are only rare exceptions. In this respect there are still a lot to do, particularly in those European countries that have participated recent wars at Balkan and in those countries whose economic performance was severely damaged during communist regime. The welfare model, particularly that which has been created in Nordic countries, is a best cure for these social challenges.
The third condition for Happier Europe is more complex and thus hard to grasp: it should promote its cultural diversity and consider it as its strength vis-a-vis other economic blocks. Here we encounter lots of prejudices that simply do not adhere to the present day conditions of wealth creation. Richard Florida, in his now famous treatise on "Rise of Creative Class", consider tolerance as one of the three key determinants for regional economic success, in addition to talent (educated human capital) and technology (companies that uses and produces high technology). Based on detailed empirical research he states that tolerance - meaning places that embrace wide array of ethnic, religious, sexual and political identities - forms a kind of mental platform where individuals can live fuller, in other words happier life, and at the same time being able to contribute to economic success of region or country (Florida 2002).
Thus, I argue, understanding the new and more fundamental role of culture in building a vision for Europe is the most crucial challenge we face (see Wilenius 2004). What we need to understand is that this is exactly the unique strength Europe possess, vis-a-vis many other parts of the world. Unlike many other parts of the world, Europe for its most parts, has for such a long time been a real cultural melting pot. Thus it is not a great leap forward to assume that the vision for wider Europe should incorporate the idea of cultural diversity as a competitive advantage.
In building a vision for Europe we must also observe some obvious challenges Europe is facing. Let me just pick up some that are most essential:
1) Europe will be lacking the human capital to maintain its competitive edge as against United States and rising Asia. Europe is aging at a alarming rate and this will put enormous burden on its welfare system. In addition, Europe is the only continent whose population is expected to decrease during the next 50 years (Narsakka 2002). In countries like Italy, the fertility rates have dropped to the level where the amount of population already have begun to decrease. While this is true in the light of numbers we may, in part turn this view the other way round: what if it was exactly this point that makes Europe more competitive: never before have we had a access to such amount of human wisdom. Therefore the problem, from human capital point of view, is not just how do we cope with our declining service ratio in our national economies but how we provide people more opportunities to play an active role even after and beyond normal working career. To sum up, the question of how we make use of our human capital is a crucialone for Europe.
2) Europe as a whole is not investing sufficiently on innovation and research. As economic competitiveness is increasingly based on intangible assets, it should indeed be a topmost priority not just to all member states but to the European Union itself to increase its stakes here. In the light of sheer numbers, what is happening is that Europe, for the time being, is lagging far behind its most important competitors, particularly United States and Japan. There are but few countries in Europe, notably Finland and Sweden, that has been able to raise their R&D expenditures around 3% of their GDP, resembling performance of US and Japan. As that level of R&D activity was the cornerstone of EU's Lisbon strategy, we may at least expect strong measures in European countries to shift their activities towards this goal. Obviously, there is much more than just the question of how much R&D stakes we have invested. Particularly, Europe needs much more cooperation between Universities, corporations and public authorities to build more creative and innovative economic system. Moreover, in the future, the competition is much more about that standards and regulations and not just about the goods. This means also, that we need not just competitive corporations, we also need more competitive public authorities.
3) The future of Europe cannot be properly treated unless the potential role of Russia is considered in the making of wider and stronger Europe. For the time being, Russia is still in the situation where necessary institutional frameworks for modern economy are just simply not there. As some Russians have expressed the issue, there has been a tendency to privatize the profits and nationalize the costs. New social, political and economic institutions are needed in Russia. Present Russian elite seem to hold a view that Russia will not be a member of European Union in the future but that instead what they want is to create common markets with European Union. The relationship between Russia and European Union can be described by the hybrid concept of cocompetition.
4) The vision of European Union as a stronghold of economic prosperity and power includes that Europe is indeed able to create a space called European economy. We may argue that at present this is not the case in the strong sense of the word. New political institutions do no necessarily lead economic integration and the mobility of labour and investments have not developed in the way it has been projected. The real challenge for European Union is whether it is able to put in practice the basic principles of common markets.
5) In 2020, in order to attain the vision of a strong European Union, it should be able to speak with one voice in spite of its heterogeneous nature which is presently often not the case. Europe wants to play a global role but it can be argued that for the time being it does not live up to this promise. Thus, the idea to give elevated status to European neighbourhood policy is very much in line of the vision of Europe as an entity with strong voice.
It is very much clear that Europe and European Union in its enlargened form, needs a vision that it most likely lacks today. The low rates of participation in the EU parliament elections demonstrate the existing gap between the policy-makers and citizens. Europe need not just to be a stronger, but, what is more important, it needs to be wiser and have such goals where citizens of the union can relate to. Then we are not just talking about economic competitiveness, but also of such things as environmental protection and social welfare.
In order to be on the right track with our vision building, we must turn our eye on things that will determine our operating environment in 2020. As a futurist, my vision is that the toughest political dilemma at that point in the future, and indeed during ongoing century, in international politics is the accelerating depletion of our natural resources, particularly those of water, oil and clean air and the manifold consequences of the use of these resources. We already see numerous symptoms of this development around the world, in Europe as well. For this reason, European Union, to be viable solution for its member countries, should adopt the idea of sustainable development at the core of its vision. This idea goes fully hand in hand with the idea to modernize the European economic system to compete in the global markets.
But the question remains, what is real Europe and do we define it by geographical, mental or other aspects. As we know, Europe as it is now, is united with shared political institutions and cultural heritage and again divided by political borders and country-wise and individual aspirations. As the European Union may further expand to East and South-east, it is for sure that cultural, political and economical diversity increases accordingly. This means, in essence, that there growing interest for vision and strategies of what Europe is and what is its place in the future world.
Let me eventually provide you with my personal vision of Europe by 2020:
"By 2020 as we have entered the Age of Network Society, Europe will be the first real network state in the history of the world, which is, because of its dynamism, the strongest economy in the world, drawing from its flexible, decentralized political system and its heterogeneous cultural heritage. The European Union, now comprising some 30 member states, have united all the essential regions of the old Europe, thus giving Europe a unique opportunity to create a platform for interaction and prosperity with its economic and political aspirations geared around worldwide sustainable development and happiness for its citizens."
Henrikki Heikka
"RUSSIA AND EUROPE: A FINNISH VIEW"
Paper prepared for the Russia's European Choice Conference (Helsinki 12.11.2004)
"Perskuta" is not a Foreign Policy
In recent months, several prominent Finnish politicians have criticized the Finnish government for lack of vision in its foreign policy. Liisa Jaakonsaari (Chairman of the Parliament's Foreign Affairs Committee and a prominent social democrat) has argued that the government "lacks one thing, and with it, everything: a vision". Member of the European Parliament Alexander Stubb (the Conservative party's vote puller in the last EP elections) has publicly called contemporary Finnish foreign policy as "pitiful tinkering" (saalittavaa napertelya). Editorial writers have begun to recycle the old the term "driwftwood" (ajopuu), a term originally coined to describe Finland's flip-flopping during World War II, in their attempts to find an appropriate label for the present government's foreign policy.
Whether or not one agrees with this criticism, it is a useful starting point when discussing EU-Russian relations, since it shows that there is an urgent need in this country for visions about foreign policy. Matti Vanhanen's Centre-Left coalition has now been in power for a year and a half. It is fair to say that Vanhanen has steered away from the previous (Lipponen) government's EU-friendly , "Commission, Commission uber alles" grand strategy - which Lipponen, as a sign of true statesmanship, managed to make look America-friendly at the same time - and has offered no single guiding idea to replace it.
During Lipponen's time, Finland strove to be at the core of Europe, a pro-active player in developing the EU'n foreign and security policy, including its Northern Dimension and Russia-strategy. One might get several interpretations on the successfulness of Lipponen's policies - depending on who you ask - but there is no doubt that Lipponen had a grand strategic vision and that the vision helped brand Finland in Europe and give direction to Finnish foreign policy during a crucial time (Finnish presidency, setting up of Europe's rapid deployment force, war in Kosovo etc.).
During the present government's reign, Finland has either been a passive player in Europe or, at times, even a break-man (as was arguably the case in Finnish policy regarding the EU's solidarity-clause issue), and has presented nothing that could be called a Russia-policy, aside from the usual rhetoric on friendly relations, no problems, and shiny prospects for the future. Indeed, in the much-awaited White Paper on Security and Defence Policy, the government provides a strikingly naive, rosy picture of Putin's Russia as a country on the way towards integrating into the West. To make sure that the Finnish public stays utterly confused about the topic, the White Paper nevertheless makes the case for Finland to maintain a 350 000 -men army with up-to-date weaponry long into the future. The unstated threat perception here seems to be - bizarre as it may sound to outsiders - that at some moment in the not-so-distant future, Russia might once again rise to be a major military power and that Finland might once again have to fight a total war against Russia on its own.
This combination of mixed signals, silence on the very real problems of Russian democratization, and an existential, out-of-date threat perception regarding Russia has amounted to an atmosphere that might be referred to as neo-Finlandisation, where the canons of Finnish cold war era double talk regarding Russia continue to proliferate.
In this paper, I make three arguments on the future of Russian-European relations, which I hope could be useful for moving the Finnish debate a step closer to reality. First, I argue that Russia is a corrupt, authoritarian, and economically unfree country, and that if left on its own, it will continue to lack far behind the West in terms of implementing the values that the EU's Russia-policy has stated as its goals regarding Russia: liberal democracy, rule of law and economic freedom.
Second, I show that Russia will not have the economic and demographic resources, nor the geostrategic advantages, that could ever again make it one of the great powers in the international system.
Third, I make the case for abandoning Finland's current passive foreign policy line, and explain why Finland should try to promote an active Russia-policy on apart of the European Union, preferably in sync with the policies of other like-minded powers such as the US.
Getting Real on Russia
After the collapse of the Soviet empire, European discourse on Russia's future commonly assumed that Russian political culture would evolve, slowly but steadfastly, towards acceptance and implementation of the basic norms of liberal democracy, rule of law and free markets. The European Union's main policy instruments regarding Russia, in particular the PCA, the Russia-strategy and the idea of four freedoms were all based on the assumption that Russia would eventually move toward becoming a normal European democracy.
On the Russian side, President Putin abandoned his predecessor's realist rhetoric about Russia as a great power in a multipolar world, and sought to rebrand Russia as a "normal" European country seeking to increase its clout through economic growth rather than military and diplomatic bullying.
While Putin's ambition of making Russia great and normal is worthy of applause, and while Putin's many achievements suggest that he might be able to steer Russia somewhat towards achieving those ambitions, is worthy to pause and take a birds-eye view on how Russia actually ranks in terms of implementing European values how much potential does Russia have for actually becoming a great power through economic growth in the future. Getting the picture right on these basic issues is a key for formulating a successful vision to enlighten European policy on Russia.
First a word of caution. The following overview is based on widely cited and much used indexes regarding political culture and economic freedom. They provide only a partial and a rather sketchy picture of any country, and should not be taken too seriously. They can, however, serve as a useful starting point for discussing the state of Russia's political culture and Russia's future economic and military power potential.
A Normal European Country?
<< Пред. стр. 1 (из 4) След. >>
Список литературы по разделу