<< Пред.           стр. 1 (из 1)           След. >>

Список литературы по разделу

 А.И.Салицкий
 КИТАЙ В МИРОВОМ ХОЗЯЙСТВЕ
 На наших глазах происходит качественный сдвиг в положении Китая в мировом хозяйстве. Сдвиг этот начался примерно в середине десятилетия и был подготовлен длительным периодом скорректированной экономической политики, инициированной в конце 70-х годов. Ее содержание понимается зачастую несколько упрощенно и, как правило, сводится к проведению реформ и либерализации внешнеэкономической сферы в Китае. Трафаретным стало представление о синхронности "открытия" и "реформ" в Китае, внутреннем единстве обоих явлений. Между тем эта связь не столь проста. Например, реформы в промышленности начались в Китае спустя 5 лет после запуска программы специальных экономических зон и совместного предпринимательства с иностранными инвесторами, а начало бума зарубежных предпринимательских инвестиций в китайское хозяйство совпало в 1990-1991 гг. с широко распространившимися выводами зарубежных аналитиков об окончании реформ в КНР. Сама же политика Китая в области внешней торговли, иностранного предпринимательства и валютного регулирования сочетает шаги по либерализации с жестким контролем и протекционизмом.
 Необходимость более тщательного и во многом выходящего за обозначенные рамки анализа процесса взаимодействия китайского хозяйства с внешним миром особенно актуальна в обстановке кризиса в Восточной и Юго-Восточной Азии. Он многими и не без оснований воспринимается как кризис "открытых экономик"1[1]1 Все чаще появляются исследования, ставящие под сомнение "непреходящую" ценность постулатов о выгодах свободной торговли и открытости. Характерно, например, недавнее исследование гарвардского экономиста Дэни Родрика (Dani Rodrik). Проанализировав соотношение между экономическими параметрами в развивающихся странах, в том числе 23 "открытых" с точки зрения МВФ государствах и территориях (включая Малайзию, Сингапур, Гонконг, Индонезию), автор пришел к заключению об отсутствии какой-либо корреляции между "открытостью" и успешным экономическим развитием. Такой вывод был сделан Д.Родриком на основе анализа соотношений между конвертируемостью национальных валют по капитальным операциям, с одной стороны, и такими показателями, как инфляция, рост ВВП в расчете на душу населения и нормой накопления, с другой, - на обширном материале 100 стран в период 1975-1989 гг. (Far Eastern Economic Review. 24.09.1998. Р.58). Фундаментальная критика доктрины свободной торговли - ее исторических корней, теоретической базы, политического содержания дана Линдоном Ларушем. (См., например: Физическая экономика. М.: Научная книга. 1997). .
 Остается добавить, что события 1997-1998 гг. отчетливо продемонстрировали обратную связь между степенью открытости хозяйств ряда азиатских стран и их общей экономической устойчивостью.
 По-видимому, такое явление закономерно. Перебор открытости, накапливавшейся в последние два десятилетия ХХ в. и в значительной мере искусственно стимулировавшейся финансовым вздутием мирового хозяйства, с неизбежностью вел к избыточной конкуренции за внешние рынки, однообразию экономических стратегий, всевозможным скрытым "перегревам" и, следовательно, потенциальному кризису, масштабы и глубину которого еще предстоит определить.
 Похоже, сбываются довольно мрачные предсказания по поводу состояния мировой экономики и торговли, положения НИС первой и второй волны и оптимистические в отношении китайского хозяйства (например, Л.Ларуш, А.Неклесса) 2[2]2 Фрагментарность и хрупкость хозяйств НИС отмечалась советскими исследователями еще в 80-е годы (См., например: С.Б.Лавров, Г.В.Сдасюк. Этот контрастный мир. М.: Мысль. 1985. С.39-40). "Китай мог бы заинтересоваться сценарием краха западной цивилизации. Китай сохранил в принципе возможности и механизмы перехода к мобилизационной экономике, обладая также огромным внутренним рынком. В силу этого он лучше других подготовлен к грядущему периоду хаотизации и имеет весьма реальные шансы оказаться наверху новой мировой иерархии", - отмечал в 1996 г. А.И.Неклесса. (Макроэкономические модели переходного периода: мировой опыт и российская специфика. М.: Панинтер. 1996. С.10). Быть может, не стоит лишь переоценивать интерес Китая к краху Запада. Мне не кажется наивным принять за чистую монету официальную установку Пекина - "КНР не стремится к гегемонии". Она органично входит в представление о многополярности мира и выводов о дороговизне сверхдержавности, безусловно сделанных в Пекине из наблюдений за послевоенными международными отношениями. . Заметим, что эти и некоторые другие ученые оценивают китайскую стратегию как альтернативную ортодоксальным либеральным, фритредерским и постиндустриальным доктринам.
 Становятся малопродуктивными прямые сопоставления Китая с НИС первой и второй волны: и не только из-за масштабов китайского хозяйства. Противоположной стала экономическая динамика. "Скромный" показатель прироста ВВП в 7,6% у КНР в 1998 г. (7,9% в последнем квартале года) теперь слишком уж явно противостоит резкому хозяйственному спаду у всех соседей (за исключением Тайваня). Кроме того, неизмеримо лучше и все показатели внешней платежеспособности Китая. Валютных резервов стране достаточно для оплаты годового импорта, доля краткосрочных заимствований во внешнем долге не превышает 20%, а коэффициент его обслуживания составляет порядка 6%.
 Границы экономики Китая
 Прежде чем приступить к рассмотрению новых качеств хозяйства Китая, остановимся на, казалось бы, простом вопросе, вынесенном в подзаголовок. Дело в том, что на него уже нет удовлетворительного ответа. Ясно, разумеется, что основной массив китайского хозяйства представлен 22 провинциями, пятью автономными районами и четырьмя городами центрального подчинения (далее "массив", "материк"). При этом остается все меньше оснований для квалификации в качестве отдельной части экономики Китая специального административного района Сянган. Немногим в этом смысле отличается от Сянгана Аомынь (Макао), переход которого под суверенитет КНР произойдет в декабре 1999 г. Сложнее обстоит дело с двадцать третьей провинцией - Тайванем. Немалые трудности в определении степени вовлеченности в хозяйство Китая возникают и в отношении предпринимательской деятельности китайцев за рубежами перечисленных территорий.
 У нас появляется все больше оснований к расширительному толкованию понятия "экономика Китая". Дело здесь не только в предстоящих рано или поздно консолидациях под единым суверенитетом. Такое толкование правомерно и все более популярно в силу углубляющейся кооперации между китайцами, проживающими в различных частях страны, и, как мне кажется, преобладания центростремительных тенденций в том ареале, которые современные авторы из КНР и других стран относят к "Большому Китаю" (массив, Сянган, Макао, Тайвань).
 Факт преобладания именно центростремительных тенденций легко проиллюстрировать многочисленными данными об опережающих (по сравнению даже с восточно-азиатскими) темпах роста и направленности потоков товаров, услуг и капиталов внутри "Большого Китая" в 90-е годы. С несколько меньшей достоверностью можно говорить о центростремительном движении между "Большим Китаем" и зарубежными сообществами китайцев за его пределами.
 Расширение всевозможных потоков "между Китаем и окрестностями" стало особенно бурным в 1993 г., но уже к этому времени оформилось китайское транснациональное пространство в движении предпринимательских инвестиций в Восточной Азии: в наименьшей степени этот процесс затронул Филиппины и Южную Корею - страны, где хуацяо относительно немногочисленны или почти отсутствуют (табл. 1). Реализованные же в КНР капиталовложения из НИС почти полностью приходились на гонконгских и тайваньских доноров. Гонконг как главный формальный источник иностранного капитала, в свою очередь, формировал реальный компонент инвестиций из местного оборудования, а также его закупок в странах Юго-Восточной Азии, Японии, Европе и т.д.
 Таблица 1
 Накопленные прямые инвестиции в отдельных азиатских странах (%, 1993)
 Доноры / получатели КНР Индоне-
 зия Малайзия Филип-
 пины Таиланд Южная
 Корея Япония 8,6 20,6 22,3 15,5 23,8 40,1 США 8,1 5,5 11,2 50,2 14,0 29,3 НИС 65,0 25,5 31,3 9,3 24,9 3,0 Источник: Takatoshi Ito and Anne O.Krueger (ed.) Financial Deregulation and Integration in East Asia. University of Chicago Press. Chicago. 1996. Р.111. В число НИС включены: Гонконг, Тайвань, Южная Корея и Сингапур.
 Рост прямых инвестиций тунбао (соотечественников из Гонконга, Тайваня и Макао) в КНР резко ускорился после 1993 г. Качественно новый характер явлению придал даже его масштаб. Достаточно сказать, что в 1994-1997 гг. суммарный объем этих капиталовложений составил огромную сумму - свыше 120 млрд.долл. (только реализованные инвестиции). Вряд ли необходимо разъяснять, сколь значительные последствия для внутренней интеграции "Большого Китая" имело перемещение такого объема капитала. Оно, естественно, сопровождалось не менее бурным увеличением товарных, денежных, информационных и людских потоков.
 Другим важным аргументом в пользу понимания экономики Китая как качественно иной, причем расширяющейся, целостности представляется мне некоторая синхронизация темпов роста экспорта и отчасти импорта, соответственно - массива, Сянгана и Тайваня. И если в 1996 г. их замедление происходило одновременно с падением аналогичных показателей у Южной Кореи и Сингапура, то с появлением кризисных явлений в экономике Юго-Восточной Азии в первой половине 1997 г. ускорение динамики внешнеэкономических показателей коснулось только НИС, входящих в "Большой Китай" (во второй половине 1997-1998 гг. ситуация в "Большом Китае" несколько изменилась - об этом ниже).
 Таким образом, расширяя границы "экономики Китая" в мирохозяйственном понимании, вероятно, уже сейчас справедливо включать в это понятие Сянган и Макао, учитывать тенденцию быстрой интенсификации связей с Тайванем (все же качественно слабее Сянгана и Макао, привязанного к хозяйству массива), но не выходить за эти географические рамки. Следует отметить, что привязка Тайваня к китайскому рынку все 90-е годы шла довольно быстро, хотя тайваньские власти нередко это отрицают. Действительная картина, отчасти иллюстрируемая статистическим курьезом (табл. 2 - выросшая разница в данных таможенной статистики соответствует части тайваньского экспорта на материк), иная. Существенно, что без рынка сбыта в массиве Тайвань, считающийся эталоном развития экспортной ориентации, уже имел бы отрицательный баланс по текущим операциям. По некоторым данным, суммарный актив Тайваня в торговле с массивом и Сянганом составил в 1997 г. порядка 15 млрд. долл.
 Таблица 2
 Экспорт тайваньских товаров в Гонконг (млрд.долл., 1987-1996)
 Годы По данным тайваньской статистики По данным гонконгской статистики 1987 4,11 4,27 1988 5,59 5,69 1989 7,03 6,61 1990 8,56 7,45 1991 12,43 9,56 1992 15,42 11,30 1993 18,45 12,20 1994 21,26 13,96 1995 26,12 16,57 1996 26,80 15,80 Источник: Hong Kong Customs Statistics (1997); Trade Statistics (Ministry of Finance, Republic of China, 1997).
 Кто кого интегрирует?
 "Интеграция в мировое хозяйство" - выражение сколь привычное, столь и малопродуктивное, когда начинаешь прикладывать его к современному положению Китая в международном разделении труда. Когда же основным свидетельством и критерием "углубления" этой интеграции считают отмеченную выше лавину предпринимательских инвестиций в КНР в середине 90-х годов, то сразу возникает "парадокс Сянгана". Под ним я имею в виду тот простой факт, что с восстановлением китайского суверенитета над этой территорией пропадают основания для квалификации в качестве "иностранных" большей части предпринимательских инвестиций, поступивших и продолжающих поступать в КНР. Они перешли в разряд внутренних капиталовложений в широко понимаемой экономике Китая. И дело не только в формальной и статистической стороне дела. Уже в 80-е годы немалая часть "гонконгских инвестиций в хозяйство КНР" представляла собой транзитное движение капитала, источниками и организаторами которого были государственные предприятия в самой КНР и Гонконге. Несомненно, в 90-е годы этот транзит еще несколько расширился, составляя около 20-30% упомянутого инвестиционного потока.
 Примерно так же обстоит дело с товарными потоками. И реэкспортные операции Гонконга (их доля в экспорте территории выросла с 30% в 1980 г. до 80% в 1994 г.) и обработка грузов в порту часто связаны с межрегиональной торговлей в массиве. К тому же нередко все операции по внешнеторговому обслуживанию грузов (включая кредитование и оформление сделок) выполняются принадлежащими КНР государственными организациями и банками, расположенными в Сянгане.
 Вплоть до перехода под суверенитет КНР Гонконг, хотя и в убывающей степени, вполне справедливо рассматривался большинством исследователей как важный инструмент вовлечения Китая в мировое хозяйство. По-видимому, так считали и в самом Пекине. Тогда поддержка хозяйства территории, несомненно, входила и в число политических приоритетов. Однако в нынешних условиях - после восстановления суверенитета КНР над территорией - ситуация существенно изменилась. Безусловным политическим приоритетом стал Тайвань, а получив в последние три года многочисленные подтверждения внешнеэкономической полноценности хозяйства страны в целом, Пекин уже не склонен рассматривать "интеграцию вообще" как безусловное благо. Сянган на глазах теряет свою привлекательность в качестве "окна в мир" и вынужден уже, в свою очередь, активно бороться за место во внутрикитайском разделении труда. Заметим, что это достаточно непросто в условиях состоявшейся относительной деиндустриализации: доля обрабатывающей промышленности в ВНП Гонконга снизилась с 24% в 1980 г. до 9% в 1997 г. Из-за конкуренции других портов КНР роли перевалочной базы становится недостаточно для реального сектора экономики, который, например, впервые за десятилетия испытал во втором квартале 1998 г. спад на 5%.
 Достаточно исключить презумпцию "интеграции в мировое хозяйство в целом" из современных целей Пекина и признать за политикой последнего способность к действительной интеграции Сянгана и Тайваня, чтобы правильно понять реальные и обозримые в будущем границы китайской экономики. И не столько как "неотъемлемой части мирового хозяйства" - это выражение мало о чем говорит, - сколько достаточно обособленной от него системы, уверенно втягивающей в себя упомянутые территории.
 В пользу же необходимости очень осторожного употребления термина "интеграция" применительно к внешнеэкономической политике Китая приведу одну цитату: "КНР не может позволить себе выйти на мировой рынок без тщательного учета риска и опасностей, которые подстерегают ее там". Казалось бы, этим строкам лет пятнадцать-двадцать. Между тем они произнесены Цзян Цзэминем на сессии ВСНП в марте 1998 г., когда уже было ясно, что КНР сравнительно благополучно преодолела очередной виток азиатского кризиса (в первом квартале года были отмечены, в частности, достаточно высокие темпы роста экспорта).
 Говоря о носителях интеграции в китайской экономике и за пределами "Большого Китая", следует, по-видимому, выделить двух главных исполнителей. Это - транснациональный китайский капитал и государственные организации КНР. Их взаимодействие, переплетение, конкретные иерархии и т.п. заслуживают специального рассмотрения. И все же именно условия в массиве китайского хозяйства, а стало быть, и роль организаций КНР пока являются определяющими. По-моему, к складывающейся в отношениях с транснациональным китайским капиталом ситуации вполне, а быть может, даже особенно хорошо применима характеристика, данная Г.К.Широковым деятельности ТНК в 60-70-е годы: "Что же касается производительного капитала, то, по-видимому, термин "интернационализация" расширительно трактует происходящие процессы. Дело в том, что само перемещение производительного капитала за рубеж свидетельствует о наличии в мировом хозяйстве национально-обособленных воспроизводств, отличающихся друг от друга по тем или иным параметрам. Но, попадая в эту национально-обособленную среду, перемещенный капитал производительного типа может воспроизводиться в расширенном виде только в том случае, если он приспосабливается к ней"3[3]3 Г.Широков. Парадоксы эволюции капитализма (Запад и Восток). М.: Институт востоковедения РАН. 1998. С.90.. Таким образом, в современном китайском случае даже об "интернационализации" хозяйства массива в связи с массированным импортом предпринимательского капитала можно говорить лишь с очень большой натяжкой.
 Китайская специфика?
 Этнокультурным своеобразием, китайской спецификой часто и, по-моему, не всегда оправданно аргументируют обособленность Китая. Как один из признаков системности эта "обособленность" справедлива лишь с той точки зрения, что за рубежами "Большого Китая" его представителей не очень различают между собой. К действительной специфике (обособленности), с точки зрения рассматриваемой темы, я бы в первую очередь отнес уровень и динамику внутренних цен в КНР. В отличие от своих соседей по Восточной и Юго-Восточной Азии Китай перешел к конвертируемости своей валюты по текущим операциям (1996) при существенно более низком уровне внутренних цен, более того, проявившейся в последние 12 лет тенденции к их относительному снижению (табл. 3). Последнее обстоятельство принципиально отличает китайский подъем от того, что наблюдалось в похожих фазах развития новоиндустриальных стран и Японии. Там внутренние цены постепенно приближались к уровню развитых стран и даже существенно превосходили его, например, на ряд сельскохозяйственных товаров.
 Таблица 3
 Уровень цен в отдельных отраслях обрабатывающей промышленности КНР в % к аналогичным показателям в США
 15,80 1985 1986 1993 1994 Пищевая 44,96 38,50 35,81 29,63 Легкая 46,52 40,31 40,41 37,18 Химическая 51,15 45,21 45,23 32,49 Металлообрабатывающая 33,77 31,14 61,48 40,13 Машиностроение 60,53 52,29 52,49 38,08 Прочие отрасли 39,91 33,14 31,99 22,97 Всего 49,38 45,22 49,00 37,19 Источник: Ren Ruoen. China's Economic Performance in an International Perspective. OECD. Paris. 1997. Р.136.
 Девальвировав юань, Китай в 1994 г. установил очень высокую планку ценовой конкурентоспособности по широчайшему ассортименту промышленной продукции потребительского назначения, многим инвестиционным товарам. Эту планку в середине десятилетия, как представляется, стало все труднее преодолевать соседним странам Азии. Оттуда в гигантскую ценовую котловину массива китайского хозяйства начал ускоренно стекать предпринимательский капитал - и отнюдь не от одних хуацяо. Не вызывает поэтому особых сомнений связь между этим фактором и наблюдаемым в Восточной Азии кризисом. Для Китая же сложившийся уровень и пропорции внутренних цен оказались весьма благоприятными, их рост замедлился в 1995 г., что способствовало общей стабилизации хозяйства (табл. 4-5) и переходу экономики в отмечаемое в этой статье новое мирохозяйственное качество.
 Таблица 4
 Отдельные показатели экономического развития КНР
 Годы Прирост розничных цен, % Экспорт, млрд.долл. Импорт, млрд.долл. Реализованные прямые инвестиции из-за рубежа, млрд.долл. 1983 1,5 22,2 21,4 0,6 1984 2,8 26,1 27,4 1,3 1985 8,8 27,4 42,2 1,7 1986 6,0 30,9 42,9 1,9 1987 7,3 39,4 43,2 2,3 1988 18,5 47,5 55,3 3,2 1989 17,8 52,5 59,1 3,4 1990 2,1 62,1 53,4 3,5 1991 2,9 71,8 63,8 4,4 1992 5,4 84,9 80,6 11,0 1993 13,2 91,7 104,0 27,5 1994 21,7 121,0 115,7 33,8 1995 14,8 148,8 132,1 37,7 1996 6,0 153,0 137,0 41,8 1997 1,1 181,2 143,8 45,3 Источник: Чжунго тунцзи няньцзянь, 1997. Пекин. 1998. По предварительным данным за 1998 г., внутренние цены в КНР снизились примерно на 2,5%, а объемы экспорта, импорта и притока иностранных инвестиций незначительно уменьшились.
 Валютно-финансовый кризис в Азии отчетливо показал, что китайский уровень товарных цен оказывает растущее воздействие на их формирование в мировой экономике. И мне вовсе не кажется преувеличением заметить, что недавняя волна девальваций, пробежавшая по Азии, возможно, свидетельствует о том, что более "правильными" на этом континенте являются китайские цены. А отсюда уже следует вывод о наличии глубокой трещины в мировой экономике, стереотипно понимаемой как едином и укрепляющемся целом. Куда правдоподобнее выглядит тезис о скором наступлении волны нового протекционизма, торговых войн и т.п., т.е. разломе, но не цивилизационном, а, скорее, все-таки экономическом. Не исключаю, что именно такого рода предчувствия породили на Западе и почему-то в России большое количество книг и статей о "китайской угрозе", "рождающейся новой сверхдержаве", "грядущем конфликте с Китаем" и т.д.
 Таблица 5
 Экспорт КНР (первая половина 1998 г.)
 Зарубежный рынок сбыта в % к первой половине 1997 г. Северная Америка 17,8 Япония -4,3 Европейский Союз 25,0 Страны АСЕАН -12,9 Южная Корея -30,2 Страны Латинской Америки 33,3 Африканские страны 44,1 Источник: Far Eastern Economic Review. 24.09.1998. Р.52.
 Существенное отличие КНР от большинства азиатских и "переходных" стран заключается в формах и пропорциях привлеченных извне ресурсов. В основном они представлены транснациональным китайским капиталом (не очень крупным, как правило), причем преимущественно поступающим в виде прямых инвестиций в промышленность, а также производство в сфере услуг. Соответственно, транснационализация хозяйства в "Большом Китае" имеет принципиальное отличие от аналогичного процесса в мировой экономике: в первом случае она, на мой взгляд, пока не ведет к снижению регулирующей роли государства; быть может, здесь лучше говорить лишь о некоторой децентрализации государственного контроля - да и то с большими оговорками.
 Еще одна важная особенность состоит в селективном и крайне осторожном подходе КНР к интеграционным процессам в глобальном и даже региональном масштабе (если не иметь в виду "Большой Китай"). Достаточно упомянуть, что восстановлением своего членства в ВТО (ГАТТ) Пекин занимается уже пятнадцатый год. Тайвань, напомню, покинул ГАТТ еще в 1951 г. Показательна уверенная позиция страны в сложных отношениях с ВТО. На недавнее заявление президента КЕС Ж.Сантера: "Торговая политика китайского правительства во многих областях остается протекционистской. Пекин почти не идет на уступки и в реформировании экономики. Однако без реформ доступ в ВТО останется закрытым"; последовал спокойный ответ: "Если Китай не будет принят в ВТО в 1999 г., то он будет сам уточнять и совершенствовать свои торговые нормы в XXI в."4[4]4 Handelsblatt. 25.01.1999.
 Добавим, что кризис в Восточной Азии в краткосрочном плане объективно способствует росту протекционизма в Китае - сейчас лучше защитить динамичный внутренний рынок, чем искать нелегкой удачи на внешних рынках.
 Открытость и самообеспечение
 Последовательная стратегия "опоры на собственные силы", как выясняется, не противоречит быстрым тактическим ускорениям в развитии внешнеэкономических связей. Интересно, что не сбылись многие прогнозы резкого увеличения зависимости Китая от импорта сырья, продовольствия и топлива, строившиеся на рубеже десятилетий на констатациях экстенсивного характера хозяйственного роста в КНР.
 Весьма неожиданным стало, например, почти двукратное снижение энергоемкости производства. Относительно скромными остаются закупки нефти и нефтепродуктов, нетто-импортером которых КНР стала в 1993 г. Растет при этом экспорт угля, синтетического газа (КНР - его крупный экспортер с 1994 г.) и кокса. В 90-е годы Китай вопреки прежним предположениям достаточно регулярно оказывался нетто-экспортером зерновых (1992 и 1996 гг.) и другого продовольствия.
 При этом нынешнее десятилетие отмечено значительными достижениями КНР в ассимиляции ("сяохуа") зарубежных технологий. В куда меньшей мере, чем другие азиатские страны, Китай следует по пути простой сборки готовых изделий из импортных компонентов. Иностранные и квазииностранные капиталовложения в этой стране при этом все чаще минуют зоны открытости, устремляясь во внутренние районы - как прибрежных, так и центральных провинций.
 Уже простое сопоставление приростов импорта и объемов зарубежных инвестиций (табл. 4) в последние три года демонстрирует то, что можно было бы назвать "растворением" капиталов тунбао и хуацяо в массиве китайского хозяйства, безусловно способствующее его внутренней интеграции: при огромном скачке в объемах инвестиций извне рост импорта был умеренным. Похоже, в Китае более успешно справляются с теми издержками, которые обыкновенно несет чисто очаговое, сборочное зарубежное предпринимательство на территории страны - по сравнению с предыдущим десятилетием и практикой других азиатских стран.
 В немалой степени эти успехи связаны с непосредственным участием государства в совместном предпринимательстве, а также пропорциональностью, сопоставимостью экономических возможностей партнеров, строгим соблюдением иерархии китайских участников - в зависимости от объема осваиваемых инвестиций. Это один из фундаментальных принципов внешнеэкономической политики КНР, на который редко обращают внимание. Он имеет много конкретных проявлений. Например, политика принимающей стороны в отношении зарубежного инвестора часто строится в соответствии с известной в Китае поговоркой "лучше быть головой петуха, чем хвостом коровы".
 Сказанное не исключает сотрудничества с крупным капиталом. Много писали об отказе КНР от государственной монополии внешнеэкономических связей в связи с допуском в сферу внешнеторговых операций иностранного капитала. В действительности речь шла несколько о другом - создании крупных внешнеторговых объединений с участием иностранного капитала, причем уже хорошо знакомого китайским властям и прочно встроенного в китайское хозяйство. Вот как выглядели требования к партнерам из-за рубежа, сформулированные во временных правилах, принятых Госсоветом КНР в сентябре 1996 г. Было разрешено создание в двух местах (в СЭЗ Шэньчжэнь и Пудун) внешнеторговых предприятий с иностранными инвестициями. Минимальный уставный фонд - 100 млн. юаней, доля иностранного вкладчика - не менее 29% и не более 49%, руководителем фирмы может быть только гражданин КНР. Иностранный вкладчик должен иметь солидный объем торговли с Китаем в течение предшествующих подаче заявки трех лет - не менее 30 млн.долл., а также такие же по объему инвестиции в КНР. Отдельное требование к партнеру - годовой оборот внешнеэкономических операций в 5 млрд. долл.
 Примечательно существенное ускорение темпов экономического роста в Шанхае и Тяньцзине. Оба города в 80-е годы серьезно отставали по этому показателю от других прибрежных промышленных центров, что в немалой степени объяснялось трудностями с освоением поступивших из-за рубежа технологий и инвестиций: высокими затратами внутренних ресурсов и времени. В обоих городах ориентировались, как правило, на зарубежные капиталовложения относительно высокого технического уровня, с большим удельным весом машиностроения. В 90-е годы ситуация с общей экономической динамикой стала постепенно меняться: проведенная техническая модернизация в ряде национальных центров тяжелой промышленности дала отложенный во времени эффект: существенное ускорение экономической динамики - в том числе за счет экспорта готовых изделий, почти полностью произведенных в Китае. Поэтому, кстати, выражение "рост интеграции" и в узком производственно-внешнеэкономическом смысле (как подетальная и поузловая кооперация) не всегда адекватно реалиям китайских связей с мировым хозяйством в 80-90-е годы, особенно, если их картина рассматривается на относительно протяженном временном отрезке. Здесь необходимо также упомянуть, что очень значительная часть сделок по организации в Китае совместных производств неизменно обусловливалась постепенной заменой импортных комплектующих на изделия китайского производства.
 Показателен недавний пример. В конце 1998 г. гонконгская печать сообщила об очередных закрытых правительственных директивах по рынку средств мобильной связи. В них ставится задача довести долю китайских продуцентов до 40% к 2001 г. и 70% к 2003 г. (в настоящее время их доля около 10%). Работающим в этой области совместным предприятиям настоятельно рекомендуется увеличить к 2003 г. местный компонент до 80% в коммутационных системах, 60% в базовых станциях и 60% в телефонных аппаратах. Введение пятипроцентного налога на установки мобильной связи должно обеспечить финансирование местных НИОКР в этой области. Добавим, что обе ведущие китайские компании - операторы мобильной связи ("China Telecom", "Unicom") - являются государственными. Соответственно, именно они решают, у кого закупать оборудование.
 В связи с этим можно отчасти согласиться с авторами, считающими политику привлечения иностранных инвестиций тактической линией, лежащей на фундаменте "сталинистской" стратегии опоры на собственные силы, преимущественном внимании производству средств производства5[5]5 P.C.Y.Chow. Foreign Enterprises in Mainland China: Integration or Isolation. Issues & Studies. 1995. No 7. P.93.. Хотя лучше, вероятно, все-таки говорить об определенном синтезе обеих установок - одной из важных, на мой взгляд, причин повышения экономической динамики КНР в середине десятилетия и известного иммунитета ее хозяйства по отношению к разразившемуся в Азии кризису. Неточно, разумеется, относить "опору на собственные силы" к китайской специфике или "сталинизму". Аналогичная по содержанию индийская концепция "свадеши", как известно, была выдвинута еще Махатмой Ганди и с тех пор не выходила из экономического арсенала Индии.
 Факт устойчивости китайского хозяйства к неблагоприятным внешним явлениям, взятый в широком контексте состояния современной мировой экономики, может интерпретироваться по-разному. Справедливо включение в число факторов такого иммунитета исключительного внимания, уделяемого КНР поддержанию постоянно положительного сальдо платежного баланса, относительно консервативной валютной политики и высокой ликвидности у соответствующих государственных институтов, строгих ограничений в области доступа на внутренний фондовый рынок нерезидентов и т.п. Надежно ограждены крупные сектора внутреннего рынка. Достаточно заметить, что очень лимитировано совместное предпринимательство или запрещены полностью иностранные инвестиции в телекоммуникациях, издательском деле, кино-, радио- и телеиндустрии, внутренней и внешней торговле, финансах. На внутреннем рынке периодически вводятся новые запреты: например, недавно была приостановлена деятельность фирм, практикующих торговлю "дверь в дверь", через цепочки и пирамиды индивидуалов-дистрибьютеров ("Avon" и др.).
 Но не менее достоверной кажется и следующая версия. Стагнация в Японии, кризис в Южной Корее, с одной стороны, и продолжающийся рост в Китае, Индии и США, с другой, могут свидетельствовать о складывающихся дополнительных преимуществах очень крупных национальных хозяйств. Быть может, мы также имеем дело с нарастающей исчерпанностью относительно открытых экономических моделей, ориентированных на "интеграцию" - в противовес протекционистской "адаптации" (если говорить об отношении к мировому хозяйству в целом), явно наблюдаемой в КНР, а также Индии. В пользу такого предположения свидетельствует и одна деталь в сопоставимых между собой "переходных" государствах - экономические результаты в 90-е годы оказались лучше в странах, не имеющих выхода к морю, то есть там, где "интеграция в мировую экономику" затруднена по определению (Чехия, Словакия, Венгрия, Белоруссия, Узбекистан). Явные же преимущества жесткого протекционизма, проводимого Китаем, перед фритредерской политикой большинства "переходных стран", думаю, уже мало у кого могут вызвать сомнения. Кризисные явления в мировой экономике особенно четко проявили преимущества контролируемой открытости.
 При этом чисто теоретически (исходя из ортодоксального либерализма) Китай вроде бы более других стран заинтересован в свободе торговли - благодаря высокой ценовой конкурентоспособности. Тем не менее Пекин явно не торопится с реализацией сравнительных преимуществ своего хозяйства, - по-видимому, прекрасно отдавая себе отчет в действительных возможностях закрепления на внешних рынках за счет одних только ценовых факторов. Более того, даже политика в отношении иностранного предпринимательского капитала формулируется в последних официальных документах так, что допускает двойное толкование относительно будущих намерений страны. Буквально это выражено следующим образом: "сохранение определенного масштаба иностранных инвестиций". Ясным контрастом нынешнему увлечению "переходных" стран иностранными инвестициями выглядят, например, требования национальных предприятий КНР уменьшить приток иностранного капитала в страну, в том числе из-за переноса на китайский счет политически чувствительного актива в торговле с развитыми странами.
 Таблица 6
 Доля внешней торговли в ВВП КНР
 Годы При пересчете по официальному
 курсу При пересчете по покупательной способности Курс юаня к доллару 1985 22,8 7,1 2,94 1986 25,0 6,8 3,45 1987 25,7 6,8 3,72 1988 25,6 7,7 3,72 1989 24,8 8,4 3,77 1990 29,8 7,7 4,78 1991 33,4 7,7 5,32 1992 34,3 7,8 5,51 1993 32,6 7,9 5,76 1994 45,3 8,7 8,62 1995 48,5 8,8 8,62 1996 45,6 7,6 8,61 1997 46,0 8,1 8,33 В связи с изложенным выше значительный интерес представляет вопрос об уровне включенности хозяйства Китая в мировую экономику. Его обычно измеряют показателем доли внешней торговли в ВВП (табл. 6), добавлю, что в 1998 г. этот показатель существенно снизился.
 Как ни странно, эта относительно простая процедура, как правило, производится без учета в разнице покупательной способности валют. В результате этот показатель переоценивают (левая колонка) - как и роль внешних факторов в нынешнем подъеме Китая. При этом обыкновенно делается и вывод о значительном росте вовлеченности Китая в мировое хозяйство в последние 10-12 лет. При учете же покупательной способности юаня (и его фактической конвертируемости с 1996 г.) индикатор включенности в мировое хозяйство оказывается около 8-9%. А "рост" вовлеченности КНР в мировую экономику в последнее десятилетие (общее место сотен работ по Китаю), как хорошо видно из приведенных данных, повисает в воздухе. К тому же описанные выше статистические парадоксы, возникшие после восстановления суверенитета над Сянганом, вполне могут трактоваться в пользу представлений об еще более низкой зависимости основного массива китайского хозяйства от внешних факторов.
 Справедливо, скорее, говорить о повышении качества участия КНР в международном разделении труда, об этом, в частности, свидетельствует значительное сокращение доли сырьевых и топливных товаров в экспорте: с 50% в 1985 г. до примерно 15% в середине 90-х. Между тем еще в начале 80-х годов в КНР и за ее пределами были популярны идеи превращения страны в крупного экспортера топлива. В силу ряда причин этот замысел не был реализован, наоборот, с 1984 г. начала проводиться в жизнь политика так называемого замещения экспорта - т.е. повышения степени обработки вывозимых сырьевых товаров. Ограничение экспорта наиболее эффективной продукцией, заметим, считается признаком интенсивно развивающегося хозяйства6[6]6 Ширяев Ю. Две линии в условиях современного производственного переворота. Проблемы мира и социализма. 1986. № 1. С.55..
 Налицо, таким образом, сильное воздействие Китая на мировое хозяйство (главным образом опосредованное - через низкий уровень цен) и относительно слабая обратная зависимость - явный признак системности, самостоятельности и укрепляющейся целостности этого экономического организма. Получается, что при этом Китай с мирохозяйственной точки зрения нельзя отнести ни к развивающимся, ни к развитым, ни к "переходным", ни к "новоиндустриальным" странам - причем ни по структурным, ни по динамическим показателям.
 Методический порок расчета доли внешней торговли в ВВП "по курсу" иллюстрируется не только китайским случаем. Фантастические скачки показателя в результате девальваций в Азии серьезно искажают реальную картину взаимодействия стран континента с мировым хозяйством.
 Гетерогенность, сбалансированность, роль государства
 Помимо обособленности свойством системы принято считать сочетание в себе различных элементов. И как раз в этом смысле Китай, пожалуй, единственная страна в мире, сумевшая к настоящему времени абсорбировать практически все известные способы хозяйствования - как в их технико-экономическом, так и социальном содержании. На территории "Большого Китая", чрезвычайно разнообразной в географическом отношении и в целом умеренно обеспеченной почти всеми видами природных ресурсов, представлены сверхсовременные технологии и тяжелый ручной труд, финансовые империи и примитивнейшие мастерские, гигантские государственные предприятия и мелкие коллективные, частные и единоличные организации. Эта пестрота, конечно, не редкость в Азии. Но в Китае она имеет вид хорошо скрепленной мозаики, существенно иную структуру, связанную с особой ролью государственного сектора. Государство в КНР пока дает пример функционально эффективного и исторически преемственного подхода к проблемам собственности и управления ею. Соответственно, у него неизмеримо больше возможностей в структурировании весьма разнородного пространства и его реальной интеграции, в том числе путем разрушения межукладных перегородок и барьеров, обычных в развивающихся странах.
 Именно государство регулирует основные пропорции в экономической системе. Эта роль вытекает не только из имеющегося социалистического опыта. Она традиционна для аграрного общества в Китае, где земледелие всегда требовало объединения и организации масс населения для решения инфраструктурных, ирригационных и т.п. задач. К тому же в этой стране нумеролого-пропорциональный способ мышления имеет очень глубокие исторические корни. Обычна и для послевоенного Китая постановка политических и экономических задач с использованием чисел и соотношений ("борьба с тремя и пятью злоупотреблениями", "на 30% полезный, на 70% вредный", "увеличение ВНП в четыре раза за двадцать лет" и т.п.). Сосуществование же в современной хозяйственной системе этой страны предприятий, разных по эффективности, новизне, техническому уровню, требует простоты постановки целей, а также балансов и иерархий, которых не достичь с помощью одного лишь рыночного регулирования. Необходимость выравнивания диспропорций и огромной перераспределительной работы усиливается с ростом гетерогенности внутри "Большого Китая". А из-за того, что большинство провинций являются сейчас чистыми получателями средств из центра, существует мощная поддержка требований усилить финансовую роль Пекина. С другой стороны, сохраняющаяся высокая экономическая динамика (5-8% в западных, 7-9% в центральных и 10-12% в прибрежных районах КНР) минимизирует потребность в крупных структурных и, тем более, системных преобразованиях.
 В конце августа 1998 г. финансовая администрация Сянгана предприняла массированную интервенцию на местном фондовом рынке - общий объем скупленных акций составил около 15 млрд.долл. Событие представляется символичным: на самом либерализованном пятачке хозяйства "Большого Китая" государство впервые за много лет сочло необходимым прямое вмешательство в рыночный механизм, что, кстати, было одобрено большинством местных финансистов. Примечательно, что одним из результатов этих действий стало приобретение государством контрольного пакета акций в крупнейшем банке Азии - "Hong Kong and Shanghai Banking Corp." (HSBC).
 Сам факт системности китайского хозяйства (сочетающего, помимо всего прочего, свободно-рыночный анклав в Сянгане с жестким директированием хозяйственной деятельности в массиве) определяет преимущественно внутренний характер проблем, стоящих перед Китаем. По сути эти проблемы во многом иного свойства, чем те, что решают страны с "переходными" экономиками и большинство развивающихся государств. Цели "реформ", "глобальной интеграции" и т.п. применительно к Китаю уже не актуальны - страна с этим кругом проблем, похоже, уже справилась. Для КНР несколько большую трудность представляет, по-видимому, другое - сочетание "азиатского" и "тихоокеанского" ("континентального" и "морского") массивов хозяйства - и соответствующих стратегий и ориентаций, в том числе внутри "Большого Китая". Решающую роль в решении этой проблемы сыграют успехи в дальнейшей диверсификации хозяйства и его модернизации, а с территориальной точки зрения - достижения в развитии центральных провинций страны. Туда, а также в северо-восточные и западные районы, по-видимому, будет смещаться инвестиционная активность, определенная часть международных проектов.
 Примечательно, что этот процесс начался задолго до декларированного в долгосрочных национальных планах 2000 года как рубежа, когда акцент в хозяйственном развитии должен быть перенесен с прибрежных на внутренние провинции. В отношении иностранного капитала, например, в приморских районах введен национальный режим, а в центральных существуют льготы. В последних также более благоприятен и общий налоговый режим. Развивается практика шефства прибрежных районов над внутренними, набор именно в последних персонала для государственных строительных программ за рубежом и т.п. В какой-то мере уменьшению дифференциации может помочь азиатский кризис: испытывая трудности на внешних рынках, некоторые прибрежные регионы разворачиваются лицом к внутренним районам.
 Проблема сочетания "азиатского" и "тихоокеанского" в какой-то мере включает и дальнейшую интеграцию внутри "Большого Китая" - в том числе центральную политическую задачу Пекина - воссоединение страны. Очевидно, что в обозримом будущем эта проблема и ее отдельные составляющие будут требовать продолжения особой внешнеэкономической стратегии, сохранения ведущей роли государства в ее разработке и непосредственном осуществлении.
 Законченность, подобие
 Достаточно законченный вид "Большому Китаю" придают уже имеющиеся связи с зарубежными сообществами этнических китайцев. Этот "спрут" уже довольно густо покрывает поверхность планеты, а экономическое "кровообращение" в его щупальцах не имеет выраженной направленности. Дело в том, что значительную трудность всегда представляло определение эквивалентности во встречном движении "товар - деньги" в отношениях массива с Гонконгом и хуацяо. К тому же в 90-е годы каналы родственных связей стали использоваться и для движения финансовых средств из массива вовне, например, стали нередки случаи поддержки зарубежных родственников преуспевающими жителями КНР (помощь в открытии собственного дела за рубежом, оплата расходов на обучение, лечение). Некоторое исключение составляет, быть может, информационно-технологический ток, более направленный внутрь массива. Важно при этом отметить, что глобальное присутствие не требует от экономики Китая крупных ресурсов, зарубежные сообщества, как минимум, сами себя обеспечивают. Соответственно, Пекину не грозит то, что называется "сверхпротяженностью" (overexstention). Этот недуг, как известно, часто оказывался роковым для многих империй и систем.
 Среди многочисленных признаков самодостаточности необходимо упомянуть стройный комплекс представлений о внешнем мире и месте Китая в нем. Устойчивость основных политических установок ("многополюсный мир", "пять принципов мирного сосуществования", "мирное внешнее окружение", "одна страна - две системы") в течение длительного периода связана, конечно, не только с последовательностью пекинского курса. Очевидно, что эти постулаты выведены из точных наблюдений и хорошо продуманных прогнозов - в том числе в области развития мирового хозяйства. Так, экономический феномен интегрирующегося "Большого Китая" справедливо рассматривать как часть процесса "регионализации" мирового хозяйства, выявления геоэкономического содержания в концепциях "многополюсного мира" и "мирного окружения".
 Многомерная самоидентификация страны ее руководством удачно дополняет теоретическую цельность и гибкость внешней политики. Пекин охотно ассоциирует себя и с "Югом", и с "Востоком", и с "социалистической страной". Это облегчает практическое маневрирование на международной арене. Заметным явлением в 90-е годы было еще и введение в идеологию внешней политики компонента, связанного с апелляцией к традиционным ценностям, восточным философиям. Это существенно повысило уровень взаимопонимания с азиатскими государствами. Многим исследователям концептуальная база китайской внешней политики кажется несуществующей или размытой7[7]7 G. Christoffersen. China and the Asia-Pacific. Need for a Grand Strategy. Asian Survey. No 11. November. 1996.. Это - поверхностное впечатление. Если видеть в развитии Китая с 80-х годов осуществление принципов сочетания, синтеза, конвергенции и т.п., то хорошо понятны связность и системность представлений о мире и его отдельных частях, взаимопроникновение экономической стратегии, внутренней и внешней политики. В последней, так же как и во внутреннем курсе, прослеживаются примерно те же принципы: последовательности и преемственности, пропорциональности, концентрации на ближайших задачах, алгоритм "зажать - отпустить" (в международных делах это проявляется в способности как улучшать, так и ухудшать отношения с отдельными странами в зависимости от ситуации) и т.п. Впрочем, этот предмет заслуживает отдельного рассмотрения.
 Заслуживает внимания и еще одно свойство экономики Китая, которое можно было бы охарактеризовать как подобие, отражение и т.п. Участие в мирохозяйственных процессах заставляет и эту страну искать организационно-институциональные формы, аналогичные по функциям общераспространенным. Этого же требует и принцип пропорциональности партнерства. Соответственно, помимо сферы сотрудничества с хуацяо и тунбао, представленной по большей части небольшими и средними проектами, набирают силу аналоги ТНК, представленные крупными территориальными и отраслевыми объединениями КНР (внешнеторговые и инвестиционные компании центрального подчинения и отдельных провинций, базирующиеся в Гонконге холдинги, торгово-промышленные конгломераты, опирающиеся на гигантские госпредприятия). Они активны на внешних рынках, иногда даже конкурируют между собой. Вместе с тем государство выступает как их непосредственный участник, организатор и координатор, проводя, в частности, достаточно согласованную и обеспеченную внешнеполитическими средствами, инвестиционную деятельность за рубежом. Поэтому подобие в китайском случае носит в большей степени характер функционального обеспечения системы и необходимой для нее степени участия в мировом хозяйстве, т.е. скорее самовоспроизведения, чем воспроизведения социально-экономических и структурных параметров, обычных для внешнего мира.
 Из положения экономики Китая в мировом хозяйстве как обособленной системы и нынешнего кризиса следуют довольно простые выводы. Во-первых, системное качество хозяйства принципиально достижимо в современных условиях и, возможно, повторимо и перспективно в других очень крупных странах или группах соседних стран. Ничего сверхъестественного в экономике и политике Пекина в последние десятилетия не наблюдалось, а продолжающийся почти тридцать лет динамичный рост был начат из очень тяжелого положения. Стратегия самообеспечения в принципе вполне сочетаема с интенсификацией внешнеэкономических связей, а цели адаптации к внешнему рынку, несомненно, приоритетней, чем задачи интеграции в него, - последний процесс для крупных стран, вероятно, уже не очень возможен.
 Учитывая, что стратегия развития и реформы в Китае следовали в общем-то за естественными потребностями развития производительных сил этой страны (а иначе они вряд ли были бы столь успешными), можно предположить, что аналогичные стратегии станут еще популярнее, будут и дальше приводить к формированию достаточно обособленных от мирового хозяйства комплексов - с существенно другими ценовыми, структурными и внутрисистемными характеристиками. Возможно, это приведет к затуханию очередной волны глобализации, а очередной цикл мирового развития будет более ориентирован на внутренние рынки. На сей счет применительно к развитым странам уже существует немало прогнозов, подкрепленных эмпирикой наблюдений за ходом циклических процессов в мировой экономике.
 Стало общим местом признание слабеющей экономической роли государства в ходе глобализации (интеграции). Однако закономерность эта, по-видимому, не универсальна и охватывает лишь развитой мир, да и то с определенными оговорками - в связи с регионализацией и замещением национальных институтов довольно мощными региональными, наднациональными. В остальных же странах проблематичность полноценной мирохозяйственной интеграции оставляет для национального государства еще слишком много проблем внутреннего развития, чтобы говорить об ослаблении этой роли. Тем более, что региональная интеграция, развернувшаяся в Азии и Латинской Америке, еще очень далека от завершения, в свою очередь, требуя от национальных государств значительного вмешательства в ход событий. Регионализация в китайском случае (интеграция массива и территорий) отчетливо демонстрирует, сколь огромная роль принадлежит в этом процессе государству. Не исключено, что с затуханием глобализации и в других странах экономическая роль государства будет иметь тенденцию к усилению, углубляемую кризисными явлениями в мировом хозяйстве.
 Системность Китая, его внешнеэкономическая (внешнеполити-ческая) полноценность и самодостаточность позволяют предположить, что дальнейшее развитие этой страны будет сохранять значительную специфику, - то есть базироваться главным образом на внутренних потребностях. Вряд ли КНР будет повторять известные траектории новоиндустриальности, хотя в отдельных частях системы сходство окажется значительным. Тем не менее, учитывая преимущественно аграрный характер массива, а также теоретическую достижимость постиндустриальной стадии на основе уже сложившейся социально-экономической структуры (имеющей все шансы для безболезненного перерастания в смешанную экономику), мы можем предположить, что положение "мастерской мира" отнюдь не обязательно станет очень длительным этапом и основным компонентом будущей эволюции Китая. Китайская городская и сельская действительность во многом противоречат классическим представлениям о капитализме и имеют немало потенциальных черт нового, постиндустриального строя, в том числе вследствие воспроизведения при активном участии государства некоторых его черт. К ним можно отнести существенно изменившееся взаимодействие науки и производства, многократно возросшие в связи с этим вложения в качество работника, невозможность измерить результаты многих современных видов труда в категориях трудовой теории стоимости, частичное замещение рыночных импульсов субъективным целеполаганием, опережающий рост коллективной собственности, а также индивидуальной (личной) собственности самостоятельно занятых и, соответственно, низкой роли прибыли среди мотивов производства.
 Не нужно исключать, что "постиндустриальность" в китайском варианте развития примет формы модернизации деревенской жизни в большей мере, чем это рисуют прогнозы урбанистического свойства. На этом, уже обсуждаемом китайскими футурологами, пути есть немало заманчивых перспектив, впрочем, как и сложных технико-экономи-ческих проблем. Ясно, однако, что аграрный компонент китайской цивилизации сыграл и сыграет куда большую роль в ее развитии, чем мы это обыкновенно представляем, - хотя бы потому, что со многими проблемами, стоящими перед нынешними преимущественно городскими экономиками Восточной Азии, Китай уже справился, так и оставшись в основном крестьянским обществом.
 Вряд ли это обстоятельство можно продолжать считать за признак отсталости или отставания страны от ближайших соседей по Азии. Тем более, что крестьянство может в ряде случаев оказываться современней горожан. В исследовании известного социолога Алекса Инкелеса (Alex Inkeles) и его коллег, предметом был индивидуальный уровень модернизированности сознания. Выяснилось, что жители сельских районов в Китае (окрестности Тяньцзиня) существенно превосходят горожан по пониманию своей социально-экономической роли (личной эффективности), склонности к продолжению образования, способности к долгосрочному планированию хозяйственной деятельности, умению использовать в работе технические достижения и т.д.8[8]8 Whyte, M.K. City Versus Countryside in China's Development. The Australian National Univ. Canberra. 1995. Р.36.
 Становление "Большого Китая" в качестве системы в международном разделении труда, как мне кажется, подчеркивает условность категорий, претендующих на универсальный характер, в частности, понятия "переходные" страны. Последнее, скорее, имеет локальный смысл. Вероятно, лучшим критерием для классификации стран "периферии" было бы деление по принципу "интегрирующихся" или "дезинтегрирующихся" пространств - с точки зрения их внутренней социальной и экономической консолидации.
 Существование и укрепление относительно обособленных систем и подсистем в современном мире, по-видимому, свидетельствует не только о его многополярности, но и полисистемности, - означая тем самым очередной крах универсально-шаблонных представлений о характере социально-экономических процессов на планете.
 Намеки России?
 Все это важно для России. У нас акцент часто делается на успешности китайских реформ. Мне кажется не менее плодотворным и актуальным анализ механизмов выработки именно государственной (национальной) политики в этой стране, в том числе в мирохозяйственной области, а также в сфере международного курса.
 К сожалению, даже специалисты не всегда точны в воспроизведении и понимании китайских установок. В ноябре 1995 г. тогдашний посол КНР в России Ли Фэнлинь упомянул одну из них: "...для Китая главное, как говорят, это правильное сочетание шести иероглифов, выражающих три понятия: социальную стабильность, развитие и реформу". Комментируя это высказывание, Н.А.Симония пишет: "В этой формуле важны не только сочетание трех названных факторов успеха, но и сам порядок их перечисления: сначала стабильность как важнейшая предпосылка, затем - развитие как основа и, наконец, реформа, успех которой и предопределен двумя предыдущими факторами. Представляется, что в правильном сочетании этих трех факторов выражается универсальная значимость китайского опыта, залог успеха реформ в условиях переходного периода в развитии любых стран"9[9]9 Симония Н.А. Уроки китайских и южнокорейских реформ. Вестник РАН. 1998. № 8..
 В действительности соотношение между перечисленными терминами понимается в Китае по-другому: "Реформы - сила, развитие - цель, стабильность - гарантия". То есть реформам отводится чисто инструментальная (отнюдь не целевая) роль - во всяком случае в указанной системе понятий. К этому нужно добавить, что слово "реформа" может иметь в КНР и чисто пропагандистский смысл - "не было бы компартии, не было бы и реформы", и сугубо церемониальное значение - "обмен опытом реформ с Россией", и даже меркантильный оттенок - когда речь идет о привлечении льготных внешних займов.
 Я не склонен апологетизировать китайскую стратегию, хотя она не лишена привлекательности и стройности. Замечу лишь, в связи с изложенными наблюдениями, что иные славословия в адрес китайских реформаторов весьма затуманивают действительную картину внешнеэкономических успехов Китая. Рассуждения по поводу гениальности "теории" кошки ("мао лунь"), или "теории" нащупывания (камней) ("мо лунь") сильно обедняют, примитивизируют, сводят к эмпиризму китайскую стратегию и политику, в том числе мирохозяйственную. В позднем СССР и новой России явно недооценили степень научной разработанности всего этого комплекса (стратегии, политики, практики) в КНР - в том числе вопросов увязки мирохозяйственного курса с общей экономической стратегией и внешней политикой, а также роли дотошного анализа опыта азиатских стран, ситуации на мировых и региональных рынках и т.п. Наш бесхитростный фритредерский максимализм был принят без всякой оглядки на Китай (а теперь оправдывается натянутыми ссылками на экономический либерализм, якобы имеющий там место), который и хронологически, и институционально, и информационно-интеллектуально опережал (или, лучше сказать, превосходил) СССР перед последним десятилетием ХХ в. в такой сфере, как развитие мирохозяйственных связей.
 В связи с этим особенно малопродуктивными кажутся сравнения России и Китая как реформирующихся в рыночном направлении или осуществляющих "рыночный системогенез" обществ1[10]10 Карлусов В.В. Россия, континентальный Китай, островной Китай: к вопросу о рыночном системогенезе. Восток. 1997. № 6.0. Рассуждая сразу о создании "рыночной инфраструктуры и институтов", авторы таких построений, как правило, совершают типичную ошибку в своих наблюдениях над ходом экономической эволюции КНР в последние два десятилетия. Успех Китая связан с тем, что сначала там создавали товарную экономику, главным "институтом" которой является в конечном счете национальное предприятие, способное к росту выпуска продукции и повышению ее качества. Лишь спустя длительное время - после нахождения способов балансирования между спросом, ценами и предложением, интересами предприятия и общества - в Китае заговорили о рыночном хозяйстве.
 Вопросы формирования и эволюции внешнеэкономической стратегии Китая в последние 25 лет лежат как бы несколько в стороне от "постиндустриальной" тематики. Если оглянуться назад, то и вовсе натянутой покажется связь между рождавшимися в западных университетах на рубеже 70-80-х годов представлениями о новом обществе или этапе (научно-техническом, постиндустриальном, информационном, посткапиталистическом и даже постэкономическом - единого названия ему еще не придумали) и политическими установками, разрабатывавшимися в Чжуннаньхае. Слишком уж значительным представлялся тогда разрыв между КНР и миром развитых стран, а также рождавшимися в этих мирах концепциями.
 Однако со временем выяснилось, что многие китайские установки вполне современны, более того, перспективны. Во всяком случае они обеспечили и уточнение парадигмы развития и сравнительно дешевые и, вдобавок, постоянно расширяющиеся каналы получения реальных плодов "постиндустриальности". Китай в 70-е годы явно опоздал с посадкой в "постиндустриальный вагон". Однако это опоздание обернулось к его выгоде, поскольку успевшие сесть в вагон, по меткому выражению Л.Ларуша, не заметили или не хотят замечать, что состав так и не тронулся с места.
 "Постиндустриальность" части внешнего мира не признается в китайской политике ее исключительным, единственным, главным или постоянно усиливающимся свойством. Технологическая и информационная революция, скорее, воспринимается в Китае в качестве одного из многих и привычных свойств развитых стран - и, что существенно в нынешних условиях, вполне достижимой (в течение, разумеется, длительного периода) стадией собственного развития. Парадоксально, но значение научно-технических вопросов, проблем, связанных с передачей технологии и т.п., в течение последних двадцати лет даже несколько убывало в содержании диалогов Пекина с развитыми странами по мере роста научно-технической независимости КНР.
 Переворачивая многие устоявшиеся представления, восточноазиатский кризис, несомненно, обладает и мощным разрешающим действием, демонстрируя новые, а еще чаще - старые истины экономической теории и практики. Особенно интересен в этом смысле период 1995-1998 гг. - время нарастания кризисных явлений в хозяйствах стран Восточной Азии и одновременного перехода экономики Китая в новое качество. Исключительно же высокий темп изменения ситуации в восточноазиатском регионе в последние месяцы заставляет буквально "на ходу" пересматривать привычные положения о расстановке сил в современной политике и мирохозяйственных тенденциях, а поступающая информация нередко носит действительно сенсационный характер. Особое положение КНР, оказавшейся менее других своих соседей затронутой негативными последствиями кризиса - экономическими, социальными, психологическими, делает эту страну чрезвычайно привлекательным объектом изучения и сотрудничества. К сожалению, реакция на это обстоятельство в России остается замедленной.
 Несомненна потребность России в особых отношениях с КНР, вытекающая не только из географической близости и общности некоторых уровневых и социально-исторических параметров, но и новой, достаточно необычной роли этой страны в международном разделении труда. Однако специфику таких отношений я бы не торопился непременно связывать с расширением масштабов двустороннего сотрудничества в ближайшем будущем. Куда важнее качественные аспекты кооперации, быть может, обоюдное укрепление самообеспеченности партнера. Китайский опыт нам нужен - в той части и того периода, которые актуальны для предельно упростившихся задач восстановления хозяйственной системы. Я имею в виду 80-е годы.
 В куда меньшей степени актуально для России сотрудничество с Китаем "в рамках азиатско-тихоокеанской кооперации". Когда-то модное, но все более туманное понятие "АТР", как представляется, несколько вытеснило из российской политики сугубо континентальный аспект отношений с азиатским соседом. Учитывая же преимущественно внутренний характер стоящих перед Китаем проблем, соответствующую направленность его долгосрочных планов, важно определить и, возможно, подчеркивать именно сухопутную специфику наших связей и взаимодействий.
 Китайские международники уже давно сделали вывод о "возвышении Азии". "При общем спаде в мировой экономике, - отмечал, в частности, известный специалист Хэ Фан, - Азия становится движущей силой мирового хозяйства. То, что развитие экономики Азии постепенно ослабляет ее зависимость от США, уже стало реальностью, у нее вполне достаточно сил для самостоятельного развития внутренней экономики". Характерно, что ученый разделяет понятия "Азия" и "АТР"1[11]11 Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 5. С.156.1 . Тем самым азиатское самообеспечение обозначается как одна из важных глобальных тенденций ХХI в.
 Интересно, что схожие оценки перспектив развития азиатской и тихоокеанской экономики высказываются и некоторыми тайваньскими специалистами-международниками. Один их них, Юн Вэй, отмечая быстрое развитие связей между Тайванем и Китаем в 90-е годы, делает следующее заключение: "Все эти цифры свидетельствуют о том, что, хотя традиционные отношения с океаническими нациями остаются важными для Китайской Республики на Тайване, действительной сферой расширения ее отношений с внешним миром является континентальный Китай, в конечном итоге такое расширение будет включать также связи с Россией, Вьетнамом, Северной Кореей и Центральной Азией. Соответственно, для будущего Тайваня необходима смешанная стратегия развития: укрепление отношений с США, Японией, Юго-Восточной Азией и Европой следует дополнить ориентированными в будущее связями с материковым Китаем, Россией и другими странами континентальной Азии. Более того, в отсутствие формальных политических отношений нужно интенсивно налаживать функциональные и социально-экономические связи со всеми этими зонами"1[12]12 Yung Wei. From "Multi-System Nations" to "Linkage Communities": a New Conceptual Scheme for Integration of Divided Nations. Occasional Papers / Reprint Series in Contemporary Asian Studies. University of Maryland School of Law. Baltimore. USA. No 1. 1998.2.
 Сближение уровней социально-экономического развития России и Китая, происходившее в 90-е годы, однопорядковость макроэкономических индикаторов в расчете на душу населения, размеры хозяйств и, что, самое главное, незавершенность индустриальной стадии эволюции в обеих странах объективно способствуют нарастанию общности в подходах России и КНР к основным проблемам "постиндустриального" мира.
 При всей разнице в структуре экономики Россию и Китай объединяет потребность в высоких темпах "обычного" роста и достаточно туманная перспектива расширения сбыта в развитых странах. При всех временных ускорениях становится очевидной недостаточность американского рынка как "локомотива", ориентированного на экспорт развития. "Континентализация" ("азиатизация") Китая, как следствие этой недостаточности, выглядит мощным стимулом для двустороннего сотрудничества в будущем в качестве важного элемента возрождения производительных сил России, исторически формировавшихся в парадигме "освоения", "масштаба", "заделов на будущее" и т.п.
 Стратегическое партнерство с Китаем останется пустым лозунгом без подведения под него адекватной экономической базы, которая, на мой взгляд, могла бы включать проработку идей коллективного самообеспечения, взаимного укрепления экономической и военной безопасности партнеров, повышения их технологической независимости, возможно, выпуска стимулирующих сотрудничество денег (бартерных, клиринговых, кредитных) и т.д.
 
 
 1. 1 Все чаще появляются исследования, ставящие под сомнение "непреходящую" ценность постулатов о выгодах свободной торговли и открытости. Характерно, например, недавнее исследование гарвардского экономиста Дэни Родрика (Dani Rodrik). Проанализировав соотношение между экономическими параметрами в развивающихся странах, в том числе 23 "открытых" с точки зрения МВФ государствах и территориях (включая Малайзию, Сингапур, Гонконг, Индонезию), автор пришел к заключению об отсутствии какой-либо корреляции между "открытостью" и успешным экономическим развитием. Такой вывод был сделан Д.Родриком на основе анализа соотношений между конвертируемостью национальных валют по капитальным операциям, с одной стороны, и такими показателями, как инфляция, рост ВВП в расчете на душу населения и нормой накопления, с другой, - на обширном материале 100 стран в период 1975-1989 гг. (Far Eastern Economic Review. 24.09.1998. Р.58). Фундаментальная критика доктрины свободной торговли - ее исторических корней, теоретической базы, политического содержания дана Линдоном Ларушем. (См., например: Физическая экономика. М.: Научная книга. 1997).
 2. 2 Фрагментарность и хрупкость хозяйств НИС отмечалась советскими исследователями еще в 80-е годы (См., например: С.Б.Лавров, Г.В.Сдасюк. Этот контрастный мир. М.: Мысль. 1985. С.39-40). "Китай мог бы заинтересоваться сценарием краха западной цивилизации. Китай сохранил в принципе возможности и механизмы перехода к мобилизационной экономике, обладая также огромным внутренним рынком. В силу этого он лучше других подготовлен к грядущему периоду хаотизации и имеет весьма реальные шансы оказаться наверху новой мировой иерархии", - отмечал в 1996 г. А.И.Неклесса. (Макроэкономические модели переходного периода: мировой опыт и российская специфика. М.: Панинтер. 1996. С.10). Быть может, не стоит лишь переоценивать интерес Китая к краху Запада. Мне не кажется наивным принять за чистую монету официальную установку Пекина - "КНР не стремится к гегемонии". Она органично входит в представление о многополярности мира и выводов о дороговизне сверхдержавности, безусловно сделанных в Пекине из наблюдений за послевоенными международными отношениями.
 3. 3 Г.Широков. Парадоксы эволюции капитализма (Запад и Восток). М.: Институт востоковедения РАН. 1998. С.90.
 4. 4 Handelsblatt. 25.01.1999.
 5. 5 P.C.Y.Chow. Foreign Enterprises in Mainland China: Integration or Isolation. Issues & Studies. 1995. No 7. P.93.
 6. 6 Ширяев Ю. Две линии в условиях современного производственного переворота. Проблемы мира и социализма. 1986. № 1. С.55.
 7. 7 G. Christoffersen. China and the Asia-Pacific. Need for a Grand Strategy. Asian Survey. No 11. November. 1996.
 8. 8 Whyte, M.K. City Versus Countryside in China's Development. The Australian National Univ. Canberra. 1995. Р.36.
 9. 9 Симония Н.А. Уроки китайских и южнокорейских реформ. Вестник РАН. 1998. № 8.
 10. 10 Карлусов В.В. Россия, континентальный Китай, островной Китай: к вопросу о рыночном системогенезе. Восток. 1997. № 6.
 11. 11 Проблемы Дальнего Востока. 1994. № 5. С.156.
 12. 12 Yung Wei. From "Multi-System Nations" to "Linkage Communities": a New Conceptual Scheme for Integration of Divided Nations. Occasional Papers / Reprint Series in Contemporary Asian Studies. University of Maryland School of Law. Baltimore. USA. No 1. 1998.
 
 

<< Пред.           стр. 1 (из 1)           След. >>

Список литературы по разделу