<< Пред.           стр. 31 (из 41)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 Человек - это один из видов и в таком качестве понимался как неизменный и вместе с тем уникальный по сравнению с другими видами.
 
 Дарвинизм смотрит на этот вопрос по-другому. Все виды возникли путем развития, в ходе которого они приспосабливались к окружающей их среде. Следовательно, между видами существуют родственные отношения. С этой точки зрения, даже если между видами существуют важные различия, ни один вид, включая и человека, не обладает уникальным статусом.
 
 Дарвинизм утверждает, что органическая жизнь эволюционирует. Виды возникают и формируются посредством адаптации к среде. Исходя из этого, мы можем объяснить многообразие видов как результат различий их сред обитания.
 
 При этом считается, что каждый индивид обладает генетически обусловленными свойствами, несколько отличающимися от соответствующих свойств других индивидов того же самого вида. Кроме того, допускается, что все живые организмы проявляют тенденцию к воспроизводству большего числа потомков, чем может прокормить среда. (Поэтому часть потомства не выживает - если бы все икринки вырастали во взрослых рыб, то океаны кишели бы рыбой!). В результате разворачивается борьба за выживание, исход которой не является случайным. С течением времени будут выживать те индивиды, которые обладают наиболее приспособленными к данной среде унаследованными свойствами. Индивиды, лучше приспособленные благодаря унаследованным свойствам, окажутся биологическими "победителями", будут жить и передавать дальше эти свойства своему потомству.
 
 Итак, с течением времени происходит естественный отбор. Он подразумевает генетическую передачу благоприятных свойств, которые позволяют определенному индивиду лучше адаптироваться к среде, чем индивидам того же вида, но не обладающим такими свойствами.
 
 570
 
 В течение больших промежутков времени и в уникальных жизненных условиях (например, на изолированном острове) может возникнуть новый особый вид. Первоначальный вид может продолжать существовать на материке, а промежуточные формы могут исчезнуть, тогда как новый вид продолжает жить на острове, где унаследованные им свойства оказываются функционально важными.
 
 Однако Дарвин ничего не знал о законах генетической наследственности. Он не был знаком с механизмом передачи свойств, о которой впервые заговорил в своей генетической теории Мендель (Gregor Mendel, 1822-1884). С ее появлением в дальнейшем дарвинизм приобрел новые основания и новые формы.
 
 Итак, в рамках дарвинизма предстояло объяснить, как возникают изменения в наследуемых свойствах и как они передаются потомству. Первый вопрос получил ответ в теории мутаций, а второй - в генетической теории.
 
 В связи с этим возникает важный теоретический момент. Ни появление изменений в унаследованных свойствах благодаря мутациям, ни естественный отбор, который позволяет передаваться наиболее жизненно важным генетическим свойствам, не происходят в соответствии с желанием или целью. Мутация является "произвольным" (в смысле "непреднамеренности") событием и может быть объяснена с научной точки зрения. (Даже если ее и нельзя предсказать, то ее можно объяснить по крайней мере ретроспективно. Иначе говоря, мы можем позже объяснить то, что случилось, хотя и не в состоянии предсказать заранее, когда и какая мутация произойдет). Естественный отбор является не "выбором", а природным процессом. Его можно объяснить функционально, то есть на основе реализуемых им функций, а не целей и намерений [1]. Таким образом, исключаются не только теологиче-ские объяснения, основанные на буквальном истолковании Библии, но и телеологические объяснения органической природы. Телеологические объяснения, исходящие из целей и результатов, играют существенную роль в аристотелевской традиции, поэтому дарвинизм оказался активным участником революционного перехода от аристотелевской к галилеево-ньютоновской концепции научного объяснения.
 
 1 См., например, J.Elster. Ulysses and the Sirens. - Cambridge, 1979. - Pp. 1-35.
 
 571
  Однако следует отметить, что в рассматриваемом случае можно использовать так называемые функционалистские объяснения, которые чужды физике. Примером может служить следующее объяснение. "Белая куропатка имеет защитную окраску, потому что эта окраска дает ей лучшие шансы для выживания на территории, где она сосуществует с хищниками". При этом наследуемое свойство (защитная окраска) объясняется полезными или "функциональными" следствиями, к которым оно приводит. При обычном "причинном" объяснении следствия объясняются причинами. Здесь же благоприятные следствия, то есть лучшие шансы на выживание, объясняют причину - существование свойства (защитной окраски). Но это, конечно, не означает, что благоприятная защитная окраска появляется, так сказать, в результате "намерений" куропатки.
 
 Так как мутация является "случайным" и зачастую вредным изменением генетических свойств, то возникает сомнение относительно возможности появления благоприятных свойств, особенно у человека. Его разрешение затрудняется тем, что эволюция не есть предмет прямого экспериментирования. Все, чем мы располагаем, - это различные типы гипотетико-дедуктивного исследования, основанного на систематическом наблюдении различных биологических феноменов. Однако мы можем экспериментально изучать генетические свойства и механизмы. Полученные при этом эмпирические данные, имеющие отношение к появлению благоприятных свойств, обрабатываются с помощью математических моделей. На этой основе выдвигаются различные гипотезы относительно того, насколько прерывистой или насколько линейной могла бы быть эволюция [1].
 
 1 См. M.Ruse. Taking Darwin Seriously. - Oxford, 1986.
 
 
 Дарвиновская концепция человека, как всего лишь одного из многих видов, возникших в ходе естественного отбора, оказалась серьезным вызовом прежним взглядам. Конечно, дарвинизм не ставит под сомнение все те свойства, которыми обладает человек и которые отличают его от других видов. Однако он предлагает точку зрения, согласно которой все эти свойства возникли в результате процесса адаптации, основные механизмы которого одни и те же для всех биологических организмов. Что тогда остается от привилегированного места человека во вселенной? Гелиоцентрическая система передвинула человека из центра космоса на его периферию. Точно так же дарвинизм лишил человека привилегированной позиции относительно других живых существ и выявил его родственные связи с остальными биологическими видами.
 
 572
 
 В разгоревшейся полемике главным стал вопрос о происхождении человека от обезьяны. Сам Дарвин не утверждал, что обезьяна является прямым предком человека, он предполагал, что человек и обезьяна имеют общих предков. Кроме того, в центре оказались и вопросы о том, имеет ли органическая жизнь общее происхождение и как из неорганической природы возникла жизнь. Располагая имевшимися в его время данными, Дарвин отказался выводить из них какие-либо ответы на эти вопросы.
 
 Итак, основной тезис дарвинизма таков. Человек появился в результате мутаций и естественного отбора, происходивших в течение длительного периода времени. В принципе, человек возник тем же путем, что и остальные биологические виды. Угрожает ли эта научная теория нашей концепции человека? С точки зрения ортодоксальной христианской теологии, придерживающейся буквальной интерпретации Библии, дарвинизм проблематичен. Если же считать, что Библию можно толковать более свободно как в отношении ее представлений о Творении, так и по другим вопросам, то можно предложить такую ее интерпретацию, которая рассматривает Бога как сотворившего человека с помощью эволюции.
 
 Помимо вопроса о том, создал ли Бог человека непосредственно или путем длительной эволюции, возникает вопрос, как дарвинизм повлиял на наше представление о самих себе как человеческих созданиях. Что означает для нас представление о том, что мы давным-давно произошли от обезьяноподобных существ? Является ли оно важным или не имеет значения? Если оставить в стороне теологическую перспективу, то получается, что человечество тем или иным способом должно было возникнуть в отдаленном прошлом и что однажды оно исчезнет, причем мы не знаем, в каком отдаленном будущем и по какой причине это произойдет. Кроме того, положительное или отрицательное значение имеет факт нашего далекого родства с другими видами?
 О том, чем являются люди, можно спорить, игнорируя вопрос о их происхождении. Мы строим здания, выпекаем хлеб, пишем письма, посещаем концерты, начинаем войны, любим и отчаиваемся, живем и умираем. Все эти вещи, - которые мы намеренно делаем и которые характеризуют нас как людей, - есть то, что они есть, достаточно независимо от того, являемся ли мы далекими родственниками обезьян или нет. Люди есть то, чем они
 
 573
 
 являются, и для того, чтобы определить, что они есть, надо изучать людей, а не обезьян. Когда организм эволюционирует от x до у, то у является именно у, а не x! (Некоторые скажут, что если мы хотим знать, как человек сформировался в качестве человека, то полезнее читать Гегеля, чем Дарвина!)
 
 Можно продолжать спорить в том же духе. Но то, что есть человек, в определенном смысле зависит от того, как он думает о себе. Поэтому столь важна наша концепция человека. Например, мы часто думаем, что люди являются альтруистами или, по крайней мере, некоторые из них могут быть альтруистами. (Противоположностью альтруизму, любви к другим, выступает эгоизм, любовь только к самому себе). Но, основываясь на эволюционной теории, разумно интерпретировать эту противоположность альтруизма и эгоизма таким образом, что все гены, которые выжили в ходе естественного отбора, являются "эгоистическими" [1]. "Альтруистические" гены - это "проигравшие гены"! Так что все живущие сегодня имеют только "эгоистические" гены!
 
 1 См. R. Dawkins. The Selfish Gene. - Oxford, 1976.
 
 Здесь у нас нет необходимости включаться в дебаты вокруг "альтруизма" и "эгоизма" в свете эволюционной теории. Нам достаточно подчеркнуть, что мы, как человеческие существа, есть не только то, как мы себя непосредственно воспринимаем. Могут возникнуть теории, которые объяснят, что мы по сути отличаемся от того, что мы думали о себе раньше. С генетической точки зрения, мы по сути являемся "эгоистическими" существами! (См. соответствующие переинтерпретации Фрейда: "по сути" действие х или установка у полностью отличны от того, что мы о них думаем, - в основе всего лежат подавленные сексуальные мотивы. Такие объяснения того, чем мы "по сути" являемся, могут глубоко воздействовать на нас. Ведь мы становимся убежденными в том, что дела фактически обстоят именно таким образом. Мы становимся тем, кем мы научились себя видеть! - Для Фрейда именно в этом заключается главное.)
 
 Однако вопрос не только в том, каковы мы есть, но и в том, какими должны быть. Если мы говорим, что человек не только возник в ходе эгоистической борьбы за существование, но и отношения между людьми должны основываться на эгоистических принципах, то мы переходим от того, что есть, к тому, что должно быть. Другими словами, мы совершаем логический скачок, против которого нас предостерегал Юм и многие другие мыслители. Если мы
 
 
 574
 
 
 совершаем этот скачок, то мы движемся вне дарвинизма как научной теории. Именно это происходит в рамках так называемого социал-дарвинизма, в котором путем ссылки на эволюционную теорию в качестве политической нормы утверждаются права сильнейших.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Дарвинизм и социобиология - эпистемологический спор
 
 Дебаты по поводу нашей концепции человека связаны со спорами об эпистемологическом статусе науки. Представляет ли дарвинизм доказанную научную истину или он всего лишь одна из возможных гипотез? Эти споры оказались в центре дискуссии вокруг так называемого креационизма. Креационисты утверждают, что в более или менее буквальном смысле библейская точка зрения на Творение является столь же хорошей теорией, как и дарвинизм. Они особенно активны в США, где в школе не преподаются основы религиозных вероучений. Для того чтобы обучать в школе Библейскому учению, необходимо признать его научный статус. Не собираясь участвовать в этой дискуссии, укажем на некоторые связанные с ней основные эпистемологические вопросы [1].
 
 1 См., например, P.Kitcher. Abusing Science. - London, 1982.
 
 
 В эмпирических науках нет бесспорных результатов. В принципе, все может быть пересмотрено в свете новых данных, скажем, полученных с помощью новой экспериментальной техники и новых концептуальных разработок. Кроме того, в одной и той же области исследований могут существовать конкурирующие теории. Когда утверждают, что современный дарвинизм не является окончательно доказанным, то, по-видимому, исходят из наивных представлений о науке. А именно, предполагается, что научные результаты находятся вне сомнения, в противном случае они не имеют отношения к науке. Еще хуже, когда такие представления используются, чтобы обосновать все другие мнения как одинаково хорошие. При этом прибегают к следующему умозаключению. "Дарвинизм не является окончательно доказанным. Креационизм также окончательно не доказан. Следовательно, они являются одинаково хорошими в научном отношении позициями". Однако не все так просто. Даже если научные теории и подвержены ошибкам, то некоторые из них обоснованы более убедительно, чем другие. В этом смысле современный дарвинизм является частью обширнейшей научной
 
 
 575
 
 области, начиная от эволюционных исследований и кончая современными генетическими исследованиями молекул ДНК. Здесь плодотворно взаимодействуют различные теории и различные методы. Причем они взаимно поддерживают друг друга и не противоречат друг другу. Именно суммарные успехи этого многопланового и многоуровневого научного проекта (в рамках которого эволюционная теория трактуется не как догма, а как дискуссионная и "эволюционирующая" теория) дают нам право рассматривать теорию эволюции как хорошо обоснованную с научной точки зрения. Креационизм не может опереться на нечто аналогичное. Утверждение "Бог сотворил виды" не открывает возможностей плодотворного исследования. Это - тип ответа, который не находится на одном и том же уровне с дарвинизмом.
 
 Откровенно говоря, мы могли бы утверждать, что естественные науки оперируют не сверхъестественными, а только естественными причинами. Поэтому тот, кто рассматривает Бога (или богов) в качестве причины, не является научным исследователем, но, возможно, натурфилософом. Мы здесь исходим из методического различия между естествознанием и религиозной интерпретацией. Возможно, кто-то будет возражать нам, говоря, что Божьи деяния и воля являются не сверхъестественными, а фактическими событиями, о которых повествует Библия. Но при этом ему для убедительности также необходимо доказать, что утверждения Библии являются истинными (и в разумных пределах однозначными) и что Бог существует, как это утверждает Библия. Если бы нашему оппоненту удалось убедительно обосновать последнее, то это означало бы, что изучаемые наукой события (подобно происхождению видов) в конечном счете объясняются действиями и этическими принципами, а именно Божьими деяниями и волей. Это привело бы к сведению естественнонаучных объяснений к нормативным принципам и объяснениям, характерным для общественных наук. Ясно, что выбор и первого, метафизического, и второго, социально-научно-юридического, подходов приводит к выходу за границы естественных наук.
 
 С точки зрения дифференциации различных ценностных сфер, которая характерна для современного общества, креационизм, не зафиксировав сферу, к которой он себя относит, оказывается интеллектуальной путаницей. Несмотря на трудные промежуточные случаи, сегодня существуют достаточно четко установленные границы между религией, наукой, этикой и искусствами. Религиозные теории не отвечают на научные вопросы. Они так же не спо-
 
 576
 
 собны на такие ответы, как этические и эстетические теории. Но и наука не дает нам окончательных ответов на этические, эстетические и религиозные вопросы. В настоящее время от человека требуется, чтобы он в своих размышлениях учитывал это многообразие уровней и "ценностных сфер".
 
 Итак, когда речь заходит о том, "каков в действительности есть человек", то ответ не может быть найден в сфере лишь одной научной дисциплины, будь то физика, эволюционная теория, генетика, психоанализ, нейропсихология, поведенческая психология, социальная антропология, экономика, социология и т.д. и т.п. Каждая из этих дисциплин предлагает собственный ответ, задаваемый ее концептуальными и методологическими предпосылками. Мы можем попытаться совладать с этой неизбежной для современного общества "Вавилонской башней" только путем рефлексивного выяснения предпосылок и границ позиции, на которой мы себя обнаруживаем! Истина не находится в одном тезисе или одном синтезе, но мы можем надеяться достичь хорошо обоснованного постижения, когда в качестве сообщества будем развивать наши исследования и критическую рефлексию.
 
 Некоторых такая перспектива может вдохновлять и делать свободными: мир бесконечно разнообразен и взывает ко всем видам исследований! Другие будут подавлены и смущены: стоящие перед нами задачи слишком сложны и не имеют простых и очевидных решений! (Возможно, современность "превосходит наши способности по ее овладению" и тяга к возврату к утраченной невинности, которой мы обладали до того, как вкусили с древа познания, может стать непреодолимой. Звон колоколов нового иррационализма очаровывает не только в Тегеране, но и в Лос-Анджелесе и Лондоне, в Киеве и Москве).
 
 Распространение эволюционного подхода на изучение человеческого поведения порождает интересную пограничную область между устоявшимися академическими дисциплинами. (Длительное время на основе эволюционной теории изучалось преимущественно поведение животных.) Имеется в виду так называемая социобиология [1]. Некоторые ее сторонники, исходя из предпосылки, что человек есть продукт эволюции, пытаются на этой же основе исследовать человеческое поведение.
 1 См. E.Wilson. Sociobiology: The New Synthesis. - Cambridge 1975.
 
 
 Вначале напомним, что различные дисциплины могут исследовать одни и те же явления. Например, социология, социальная антропология, социальная психология, история - и социобиология - исследуют человеческое поведение. Однако в дополнение к этому необходимо разъяснить концептуальные и методологические предпосылки, из которых исходит каждая из этих наук, и указать следствия этих предпосылок для получаемых результатов. В свете сказанного, при формулировке полученных в этих науках результатов не следует прибегать к такой форме выражения, как "чело-
 
 
 577
 
 век на самом деле есть...". Более подходящей является такая форма: "исходя из следующих предпосылок (...), принятых нами в рамках данного особого проекта исследования (...), мы выяснили, что имеются веские основания для того, чтобы предварительно утверждать, что...".
 
 Внутри подобных междисциплинарных исследований может легко возникнуть "путаная терминология", если мы некритически используем понятия одного научного направления внутри другого. Поэтому в таких междисциплинарных областях, особенно если они относительно новы и полученные в них результаты еще недостаточно проверены, важно, чтобы мы тщательно уточняли используемые нами понятия - например, проводили различие между понятиями, которые вводятся с помощью одних и тех же терминов. (Так, слово "проигравший" (ген) с биологической точки зрения означает, что в отличие от индивида его потомство не обладает этим геном. В то же время в социальных науках термин "проигравший" указывает на несоответствие человека тому, что рассматривается в качестве социальных стандартов. "Выигравший" в социальном аспекте может быть "проигравшим" в генетическом и наоборот.)
 
 В этой междисциплинарной области, где эволюционная теория используется для объяснения и человеческого поведения, и общественных явлений, представляет интерес методологическое различие между эволюционной и теоретико-игровой точками зрения. С эволюционной точки зрения, вся адаптация понимается как непосредственная и положительная. С точки зрения теории игр, действующее лицо способно "сделать шаг назад для того, чтобы продвинуться на два шага вперед". Иными словами, оно обладает способностью дистанцировать себя от непосредственно данного и просчитать гипотетическое будущее. Это означает, что при теоретико-игровом объяснении поведения человека используются понятия рациональности и способности к рефлексии, которые не играют никакой роли в научно понимаемой эволюционной теории.
 Это замечание не является критикой ни той, ни другой точки зрения. Оно лишь иллюстрирует то обстоятельство, что научные дисциплины используют "различные виды логики". Поэтому в нашей эпистемологической рефлексии над тем, что мы делаем, нам следует учитывать и такие пограничные проблемы. Не в последнюю очередь это важно при осмыслении смежных областей, в которых пересекаются естественные и гуманитарные науки (см. Гл. 27).
 
 578
 
 В заключение отметим, что социобиологические дебаты сыграли определенную роль в современной дискуссии по проблемам отношений между полами. Являются ли различия в поведении женщин и мужчин выражением их социально заданных ролей или же эти различия эволюционно обусловлены?
 
 Вот только одна из тем обширной дискуссии о связях между генетикой и средой. Например, часто формулируют следующую проблему. Являются ли в целом мужчины более агрессивными и склонными к господству, чем женщины? Если так, то есть ли это результат социализации или же эволюционных биологических факторов?
 
 В этой области интересным является вопрос о женской и мужской репродуктивных стратегиях. Имеют ли мужчины и женщины в силу генетических причин различные стратегии спаривания и соответственно - различные установки на сексуальные отношения? Мужчины имеют много половых клеток, женщины - немного. Если мы, как биологические организмы, возникли путем развития, в ходе которого наилучшие шансы на выживание имел тот, кто обладал наиболее жизнеспособными генами, то теоретически можно реконструировать для женщин и мужчин различные стратегии спаривания. Мы можем ожидать, что женщины в целом будут более бережно относиться к своим немногочисленным яйцеклеткам, чем мужчины к своим многочисленным сперматозоидам. Кроме того, следует учесть и такой фактор, что дети нуждаются в заботе и обучении в течение длительного промежутка времени. Поэтому оптимальная и для женщин и для мужчин репродуктивная стратегия предполагает заботу о наследстве и часто требует различных видов сотрудничества. Однако на ранних стадиях воспитания женщины, особенно когда они выкармливают детей, несут особую ответственность.
 
 С эволюционной (дарвинистской) точки зрения мы могли бы сказать, что гены, порождавшие организмы, которые не заботились о реализации указанной выше оптимальной репродуктивной стратегии, и сами эти организмы уже не сосуществуют с нами. Они были отбракованы естественным отбором. Как организмы и как люди, мы являемся продуктами соревнования между нашими различными генами, соревнования, которое является борьбой за выживание. Это состязание требует, чтобы мы - женщины и мужчины - заботились о нашем собственном потомстве и были заинтересованы в оптимальном спаривании, стратегии которого, однако, различны для женщин и мужчин. Исходя из этого, мы должны ожидать, что женщины, как правило, более склонны к устойчивым связям, чем мужчины. Мы можем ожидать от обоих полов фундаментальную заинтересованность в благосостоянии потомства. Одновременно мы могли бы предположить, что "оптимальная" мужская стратегия должна соединять способность к воспроизведению потомства в безопасных условиях его воспитания в рамках устойчивых связей с возможностью иметь детей в других семьях. Например, богатые люди могут извлекать пользу из наличия нескольких жен одновременно (традиционная полигамия) или смены жен, при которой каждая последующая жена является более молодой, чем предыдущая (как это достаточно распространено в нашем современном обществе, разрешающем разводы).
 
 Согласно такой теоретической реконструкции, мы можем прийти к выводу, что женщины и мужчины генетически заинтересованы в различных отношениях спаривания - или лучше сказать, что именно так наши гены с помощью естественного отбора "используют нас". Тогда возникает следующий вопрос: действительно ли мы ведем себя таким образом? Для того чтобы ответить на него, необходимо провести разнообразные эмпирические исследования. Конечно, будет трудно проинтерпретировать возможные результаты, так как в современном обществе влияние на сексуальное поведение оказывают кроме генетических и многие другие факторы (экономические, культурные и т.п.).
 
 579
 
 Одними из таких факторов являются современные средства контроля над рождаемостью. Не приведет ли их использование к изменению генетически наследуемых стереотипов женского поведения? Ведь теперь сексуальная жизнь и воспроизводство потомства оказываются в значительной степени отделенными друг от друга, что позволяет женщинам иметь большее, чем раньше, количество необязывающих сексуальных связей. Но как скоро и насколько обоснованно ожидать, что новые противозачаточные средства изменят биологически запрограммированные установки и стереотипы поведения?
 
 С другой стороны, можно спросить, нет ли определенной эмпирической основы для утверждения, что в современном обществе женщины являются в меньшей степени моногамными, чем предполагает эволюционная теория. В качестве ответа на этот вопрос скажем, что с теоретико-игровой точки зрения наилучшей репродуктивной стратегией для женщин является комбинация устойчивых связей и любовных историй. Можно рассуждать таким образом. Не все женщины могут иметь детей от самых лучших мужчин, то есть мужчин с наиболее жизнеспособными генами и одновременно заинтересованных в помощи по воспитанию своих детей. Таких мужчин ("принцев" девичьих мечтаний) трудно заполучить. Многие женщины вынуждены жить с мужчинами с худшими генетическими качествами или с меньшей способностью заботиться о своих детях. В такой стратегической ситуации победителями окажутся те женские гены, которые запрограммированы на то, чтобы женщины имели устойчивые связи с более средними мужчинами и прибегали к "помощи" со стороны мужчин, имеющих лучшие генетические черты. В случае необходимости эта "помощь" должна быть "тайной", чтобы законный супруг не отказался заботиться о потомстве. Исходя из таких доводов, мы могли бы ожидать, что физически женщин привлекают "подчеркнуто мужественные" (macho) мужчины, в то время как идеологически они сторонницы "добрых и нежных" мужчин (и программ социального обеспечения, которые могут функционировать как замена таких мужчин).
 
 Накал таких дебатов часто определяется подразумеваемым предположением, что социально обусловленное может быть изменено в результате политических и психологических усилий, тогда как генетическое - нет. С точки зрения современной генетики, можно высказать сомнение по поводу этого предположения, так как можно повлиять на многие генетические аспекты человека и изменить их. (С другой стороны, разве социально обусловленное всегда можно изменить посредством политических и психологических усилий?) Другой вопрос заключается в том, является ли желательным вмешательство в генетические свойства человека. Это - одна из новейших этических проблем, которые поставило перед нами научное и техническое развитие (см. Гл. 28).
 
 Итак, начавшиеся с появлением дарвинизма дебаты ни в коем случае не являются завершенными ни на эпистемологическом уровне, ни на этическом уровне, ни на уровне наших представлений о человеке [1].
 
 1 См., например, M.Ruse. The Darwinian Paradigm. - London, 1989.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Глава 24. НИЦШЕ И ПРАГМАТИЗМ
 
 Жизнь. Фридрих Ницше (Friedrich Nietzsche, 1844-1900) родился в семье немецкого пастора. Он рос в пуританской среде и рано обнаружил интерес к философии, музыке и литературе. Молодым студентом Ницше изучал классическую филологию и в возрасте двадцати четырех лет занял место профессора университета Базеля, которое вследствие болезни вынужден был оставить в 1879 г.
 
 Основные философские работы были написаны им в сложных материальных и личных условиях в течение 1878-1888 гг. В январе 1889 г. в Турине у него наступило помрачение ума.
 
 В ходе своих исследований Ницше познакомился с пессимистической философией Шопенгауэра и музыкой Рихарда Вагнера (Richard Wagner, 1813-1883). У Шопенгауэра он позаимствовал представление о воле как о фундаментальной определенности жизни, у Вагнера нашел воплощение греческого художественного идеала.
 
 В 1888 г. Георг Брандес (Georg Brandes, 1842-1927) прочитал лекции в университете Копенгагена по философии Ницше, интерес к которой резко рос на протяжении 1890-х гг. Эта философия оказала, помимо прочих, сильное влияние на таких скандинавских мыслителей и представителей искусства, как Арне Гарборг (Агпе Garborg, 1851-1924), Август Стриндберг (August Strindberg, 1849-1912) и Кнут Гамсун (Knut Hamsun, 1859-1952). На континенте Ницше многому обязаны такие мыслители, как Томас Манн (Thomas Mann, 1875-1955), Камю, Сартр и Хайдеггер.
 
 Ницше оставил после себя несколько неизданных рукописей и заметок. Его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше (Elisabeth Forster-Nietzsche, 1846-1935), которая придерживалась антисемитских взглядов и позже стала нацисткой, отредактировала и издала эти работы. Именно ей обязана своим существованием легенда об антисемитизме и национализме Ницше. Попытки представить Ницше предшественником нацизма в основном базируются на сделанных ею фальсификациях.
 
 Ницше, подобно Кьеркегору, с презрением относится к "толпе" и самодовольным буржуа. И тот, и другой были убеждены в том, что живут в период упадка. Оба они находились в оппозиции к доминирующим силам современности. Венцом их политической мысли выступает "аристократический радикализм" (Брандес). И Ницше, и Кьеркегор являются центральными фигурами современной экзистенциальной философии.
 
 Труды. Наиболее важными работами являются Рождение трагедии из духа музыки (Die Geburt tier Tragodie aus dem Geiste der Musik, 1872), Человеческое, слиш-
 
 581
 
 ком человеческое (Menschliches, Allzumenschliches, 1878), Утренняя заря: мысли о моральных предрассудках (Morgenrdte: Gedanken uber die moralischen Vorurteile, 1881), Веселая наука {Diefroliche Wissenschaft, 1882), Так говорил Заратустра (Also sprach Zarathustra, 1886), По ту сторону добра и зла {Jenseits von GutundBose, 1886) и К генеалогии морали (Zur Genealogie der Moral, 1887). Работы Ессе Homo и Воля к власти (Der Wille zur Macht) были изданы после смерти Ницше.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 "Бог умер" - европейский нигилизм
 
 Предпоследнее десятилетие прошлого века было временем оптимизма и прогресса. И как раз в это время Ницше обнародовал свое ужасающее откровение: "...величайшее из новых событий - что "Бог умер" и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия - начинает уже бросать на Европу свои первые тени" [1]. Ницше полагал, что понадобится несколько столетий, чтобы это тревожное послание стало частью европейского опыта. К этому времени все традиционные ценности потеряли бы их обязывающую силу, и европейский нигилизм стал бы свершившимся фактом.
 
 Для Ницше нигилизм является необходимым следствием банкротства ценностей и идеалов. Девальвация ценностей, их фиктивная природа толкают человека в такую пустоту, в какой он никогда еще не находился. Наступил поворотный момент истории. Люди либо погрузятся в животное варварство, либо преодолеют нигилизм. Но нигилизм может быть преодолен только тогда, когда он достигнет своей крайней точки, а затем преобразуется в свою противоположность. Как полагал Ницше, его мысль расчищает место для того, что является пока еще неизвестным и отдаленным будущим. Поэтому так трудно отнести его взгляды к какому-либо философскому направлению. Он принадлежит к мыслителями такого уровня, как Паскаль, Кьеркегор, Маркс и Достоевский (1821-1881). Все они радикально отличались друг от друга, но как мыслители выступали за всемирно-историческое изменение условий человеческой природы и были "жертвенными агнцами своих эпох" [2].
 
 1 Веселая наука. Перевод К.Свасьяна. - С. 662. Здесь и далее в этой главе, если не оговорено обратное, цитирование ведется по Ф.Ницше. Сочинения. В двух томах. - М., 1990.
 2 См. К.Ясперс. Ницше и христианство. - М., 1994.
 
 582
 
 До Ницше философы рассматривали мир и историю в качестве осмысленных, рациональных и справедливых. Существование имело цель, смысл. Оно не было слепым и случайным. В мире царил порядок, заложенный Богом. Мир являлся не хаосом, а упорядоченным космосом, в котором человек обладал полным значения местом.
 
 Именно эту концепцию Человека и существования разрушает Ницше. Для него она не является истинным изображением реальности: философские и религиозные картины мира - это только лишь выражение человеческой потребности в смысле и порядке. Они являются всего-навсего слишком человеческими попытками избежать хаоса. Люди не могут жить без непрерывной "фальсификации" мира. Это представление мира как хаоса указывает на фундаментальную особенность ницшеанской философии. Мир не имеет плана, он является игрушкой в руках судьбы. Другими словами, наше мышление всегда требует строго логической формы и структуры. Оно является аполлоновским. Но реальность не имеет формы и является дионисийской. Поэтому наше понимание действительности оказывается непрерывным взаимодействием формообразующего мышления и импульсивных сил жизни, аполлоновского и дионисийского начал [1]. Мы сами придаем форму существованию. Угроза хаоса вынуждает нас творить смысл. Мы добавляем "смысл" и "цель" для того, чтобы выжить. Философские системы - это только фикции, служащие для того, чтобы защитить наше существование. Причем человек обладает особой способностью забывать: структура, которую мы добавляем к миру, кажется нам собственной структурой мира, созданным Богом порядком. Таковы предпосылки мира и чувства безопасности.
 
 1 Это различение было развито в Рождении трагедии (В философии противопоставление аполлоновского и дионисийского было введено Шеллингом, который пытался выразить сущность бога Аполлона как олицетворение порядка и формы, а сущность бога Диониса как выражение импульсивных всеразрушаю-щих творческих порывов. - В.К.).
 
 
 Поскольку Бог утратил ценность и объяснительную силу, мы ищем другие путеводные звезды, которые могли бы заменить Его: кантовский категорический императив, гегелевский "разум", цель истории и т.д. Нигилизм в качестве способа мышления и психологического состояния возник как прямое следствие подозрения, что на самом деле не существует никакого внешнего или внутреннего морального авторитета. Чувство обесцененности (valuelessness) возникает, как только мы понимаем, что существование не может интерпретироваться с помощью таких понятий, как "цель", "единство", "результат" и "истина". Мы сами внесли в мир эти категории и, когда их убираем, мир оказывается не имеющим ценности.
 
 583
 
 По-видимому, позицию Ницше можно истолковать как форму "философского отчуждения" в смысле Фейербаха и Маркса. Метафизические системы являются выражениями философского отчуждения человека. Понимаемый таким образом Ницше стремится возвратить человеку то, что было "отчуждено": "всю красоту и возвышенность, которыми мы наделяем реальные и воображаемые вещи, я восстанавливаю в качестве собственности и творения человека" [1].
 Утверждение, что мир не имеет ценности, не означает, что мир имеет "мало ценности" или почти не имеет "ценности". Одинаково бессмысленны утверждения: "мир имеет ценность" и "числа имеют цвет или вес". Ницше, по-видимому, думает, что ценность имеет реляционную природу. Когда мы говорим, что икс обладает ценностью, то это или выражение нашей собственной оценки или описательное утверждение следующего вида: "Рагнар придает ценность иксу". Ницше считает бессмысленным требовать, чтобы икс обладал ценностью сам по себе [2].
 
 1 F. Nietzsche. Aus dem NachlaB der Achtzigerjahre. - In Werke in drei Banden. Hrsg. Von K.Schlechta. - Munchen, 1960. Bd. 3. - S. 680.
 2 Cm. ADanto. Nietzsche as Philosopher. - New York, 1965.
 
 
 Итак, под нигилизмом Ницше понимает полностью лишенное иллюзий представление о мире. Идея "смерти Бога" пробудила в Ницше новое миропонимание, согласно которому мир не имеет начала и цели. В христианской традиции мораль и истина укоренены в Боге. Таким образом, если Бог мертв, то исчезает основание этики и истины. Ничто не является "истинным", и "все дозволено!" Как мы увидим, нигилизм не был окончательным словом Ницше: главный его персонаж и выразитель мыслей Заратустра (имевший исторического прототипа, жившего в середине VI в. до Р.Х. в древнем Иране - В.К.) преодолеет и Бога, и экзистенциальную пустоту. Условием этого является отказ от нашей "полезной" жизненной лжи.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 584
 
 Критика метафизики и христианства
 
 В глазах Ницше христианство является "платонизмом для народа", вульгарным изданием западной метафизики. Отвергающее жизнь западное миропонимание обнаруживается и в христианстве, и в метафизике: то, что является чувственным, земным, истолковывается в сеете идей (или Бога), в свете "небесного", "подлинного" и "истинного" мира. То, что является земным, обесценивается как "нереальное", "псевдо", "юдоль печали". Все мышление Ницше направлено на то, чтобы развернуть на 180 градусов эту точку зрения на существование. Поэтому он трактует свое собственное мышление как "перевернутый" платонизм или как переоценку всех ценностей. Следствием является "смерть Бога".
 
 Ссылаясь на Бога, Ницше имеет в виду прежде всего не какую-либо религиозную силу, а независимую от человека объективность ценностей; то есть то, что ценности имеют основание в Боге как наивысшем благе. Для Ницше "смерть Бога" означает отмену всех форм трансцендентального характера ценностей и переоткрытие ценностей как человеческих творений. Религия, этика и философия являются симптомами человеческого отчуждения. Разрушение этих форм понимания позволяет нам трактовать человека как создателя Того, Кому он поклонялся и молился почти две тысячи лет.
 
 Не существует того, что в традиционном мышлении понималось в качестве действительного бытия, "субстанции". Есть только становление и изменение видимого мира. Нет никакой субстанции или действительной реальности вне пространства и времени, никакого умопостигаемого мира и никаких вечных идей. Имеется только чувственно воспринимаемый мир, который обнаруживает себя в пространстве и времени. Метафизика, напротив, отвергает нашу земную реальность как небытие (Парменид) или как "нереальное" бытие (Платон). Говоря словами Заратустры:
 
 "Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верными земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, все равно, знают ли они это или нет.
 
 Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля: пусть же исчезнут они!" [1].
 
 1 Так говорил Заратустра. Перевод Ю.Антоновского. - С. 8.
 
 
 Наш земной мир не знает ничего вечного или субстанциального: он есть движение, время, становление и nichts ausserdem (ничего больше). Итак, Ницше в основном соглашается с Гераклитом: бытие (das Sein) - это пустая фикция, все находится в потоке изменения, так называемый "истинный" мир есть ложь.
 
 585
 
 Следовательно, Ницше переворачивает основной западный метафизический тезис. Метафизика с момента ее возникновения была дуалистической. Она оперирует противоречием между изменчивым чувственно воспринимаемым миром, где нет ничего постоянного и всеобще значимого, и статическим, трансцендентальным миром. В последнем, можно сказать, что то, что истинно, не находится в потоке становления, а то, что подвержено становлению, не существует. Ницше хочет упразднить это противоречие между становлением и истинным бытием ("субстанцией"). Метафизика, как он ее понимает, обесценила мир, который является перед нами, и заменила его на вымышленный, фикцию, которая претендует на то, чтобы быть реальным миром. Философия не доверяет чувствам (см. Платон), так как они показывают нам то, что является преходящим. Она видит главного врага мышления в чувствах и чувственном. Поскольку то, что является вечным и неуничтожимым, не может быть обнаружено в чувственно воспринимаемом мире, постольку философия обращается к трансцендентальному миру, который разукрашивается самыми превосходными качествами. Метод метафизики заключается в следующем. Она делит то, что существует на "кажимость" (Schein) и "бытие" (Sein), "сущность" и "форму проявления", "Ding an sich" и "Ding far mich", "подлинное" и "неподлинное", "душу" и "тело" и т.д. Бытие разделяется и структурируется по рангам. Ранг существующего (например, у Платона и Фомы Аквинского) определяется расстоянием от наивысшего бытия, которое обычно называют "идеей блага", "абсолютом" или "Богом". Другими словами, существующее понимается как дифференцируемое с помощью абсолютного мерного стержня. Однако признание того, что "Бог умер", позволяет преодолеть такое понимание существующего. Таким образом, Ницше отказывается от всех дуалистических теорий.
 
 Вместе с "Богом" и христианством Ницше отвергает морализирующую онтологию и онтологизирующую мораль. А именно, он отрицает, что вечное одновременно является Благом, что моральное предназначение человека должно быть обращено к идеям и поднято выше чувственного ("жизненных потребностей"). Дуализм, согласно Ницше, является самой величайшей опасностью для человечества, потому что он привел к повороту, который уводит далеко от жизни. Борьба Ницше против "Бога", то есть против дуалистического учения, приводит к точке зрения на существование, характеризующейся безразличием, жизнью в наивности и неискушенности. Именно с этой точкой зрения он связывает "переоценку всех ценностей" и конец самого большого заблуждения человечества (Ende des langsten Irrtums).
 
 586
 
 Но когда Ницше переворачивает таким образом метафизику, разве он не использует то, что опровергает? Разве он не применяет то же самое различие, против которого сражается? Разве он не полагает, что земное является подлинным, а метафизическое - всего лишь мнимым! Или же он открывает новый способ мышления, который радикально порывает с традицией?
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Моральная философия
 
 Ницшеанская моральная философия является прежде всего грандиозной попыткой психологического объяснения этических феноменов. При этом он мало говорит о том, что должно заменить "разрушенную мораль" и как она может быть обоснована.
 
 Ницше настаивал, что сами по себе явления не моральны и не аморальны. В этом моменте его позиция напоминает позицию Юма: существуют только моральные интерпретации явлений. Ницше гордится тем, что первым понял, что не существует никаких "моральных фактов". Наш моральный кодекс не предназначен для того, чтобы описывать мир. Мораль является смирительной рубашкой - полезным средством сохранения общества и защиты от сил разрушения. Мораль использует страх и надежду (к числу более сильных средств относится изобретения рая и ада). В конечном счете, механизмы принуждения обращаются во внутрь нас в виде совести.
 
 Однако история морали показывает, что с самого начала понятия добра и зла были двусмысленными. Именно развитие этой идеи двух моральных способов видения становится одной из задач Ницше.
 
 В работе По ту сторону добра и зла Ницше пишет, что он обнаружил два основных типа морали: "мораль господ" и "мораль рабов". Оба эти типа морали перемешаны во всех достаточно развитых цивилизациях, и их элементы могут быть найдены в одном и том же человеке. В радикальной форме различие между ними заключается в следующем.
 
 В морали господ "хорошее" эквивалентно "благородному", "выдающемуся", "великодушному", а "плохое" - "презренному". В морали рабов нормативное центрируется вокруг того, что служит слабым, "нищим духом". Сочувствие, смирение и сострадание возведены в достоинства, а сильный и независимый индивид рассматривается как опасный и, следовательно, "злой". С точки зрения норм морали рабов, то, что считается добром в морали
 
 587
 
 господ, трактуется как злое и безнравственное. Мораль господ основывается на силе и настойчивом отстаивании своих прав. Напротив, мораль рабов основывается на слабости и смирении. Но, согласно Ницше, оказывается, что если даже господа и сильнее, то рабы гораздо умнее. Рабы не смеют открыто перечить господам, но они пытаются укротить их, устанавливая в качестве абсолютных моральные оценки толпы.
 
 "Восстание рабов в морали начинается с того, что ressentiment сам становится творческим и порождает ценности..." [1].
 
 Агрессивность рабов, таким образом, выражается не в открытой, а скрытой форме. В христианстве Ницше видит самую мощную силу сокрушения морали господ. Христиане не потому превозносят такие качества, как слабость, скромность и кротость, что они их любят, а из-за скрытого недовольства и ненависти против силы, зависти к чувству гордости за жизнь и самоуважению, присущим господам. Благодаря "духовному террору", мораль рабов, которая вначале являлась лишь одной частной перспективой, становится признаваемой каждым в качестве всеобщей перспективы: господа принимают ее и по отношению к себе. Эта "переоценка ценностей" приводит к возникновению у подлинных аристократов чувства ненависти по отношению к самим себе. Они начинают ненавидеть свои самые сильные желания и страсти.
 
 Но это только на словах слабые не приемлют, когда других людей вынуждают страдать. На самом же деле, говорит Ницше, человеку свойственно наслаждаться чужими страданиями. У человечества варварство никогда не вызывало презрение:
 
 "Видеть страдания - приятно, причинять страдания - еще приятнее: вот суровое правило, но правило старое, могущественное, человечеркое-слишком-человеческое ... Никакого праздника без жестокости - так учит древнейшая, продолжительнейшая история человека - и даже в наказании так много праздничного!" [2].
 
 1 К генеалогии морали. Перевод К.Свасьяна. - С. 424. (О смысле термина ressentiment см. примечания КХвасьяна во втором томе сочинений Ницше. - С. 784-786. В первом приближении этот термин означает психологическое самоотравление на почве чувства бессилия. - В.К.).
 2 Там же. - С. 446-447.
 
 
 Это не означает, что Ницше является сторонником безжалостности и жестокости. Он лишь стремится показать, насколько сложными могут быть многие наши желания. (Сколько скрытой радости содержится в обещании нашим врагам вечных мук ада!)
 
 
 588
 
 Итак, слабые навязали сильным свой моральный кодекс. В результате возникает примечательный психологический феномен: когда сильные более не в состоянии направлять свою агрессию во вне, их страсти устремляются в новом направлении. Они должны искать новые, скрытые способы удовлетворения: "Все инстинкты, не разряжающиеся вовне, обращаются вовнутрь - это и называю я уходом-в-себя человека" [1]. В результате возникает то, что мы называем душой:
 
 "Весь внутренний мир, поначалу столь тонкий, что, как бы зажатый меж двух шкур, разошелся и распоролся вглубь, вширь и ввысь в той мере, в какой сдерживалась разрядка человека вовне. Те грозные бастионы, которыми государственная организация оборонялась от старых инстинктов свободы, - к этим бастионам прежде всего относятся наказания - привели к тому, что все названные инстинкты дикого свободного бродяжного человека обернулись вспять, против самого человека" [2].
 
 1 Там же. - С. 461.
 2 Там же. - С. 461.

<< Пред.           стр. 31 (из 41)           След. >>

Список литературы по разделу