<< Пред.           стр. 38 (из 41)           След. >>

Список литературы по разделу

 
 Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, можно ли интерсубъективно решить, какие нормы и ценности являются общезначимыми (см. Гл. 29 и 30). Сделаем только ряд замечаний.
 
 А) Многие нормативные дискуссии возникают внутри некоторой институциональной рамки (institutional framework) либо формального характера, как в игре или в юридических отношениях, либо неформального, как в различных традициях и культурах. В таких случаях нормативное обсуждение может проходить рациональным образом с помощью отсылок к более или менее неявным понятиям и правилам, которые конституируют фактическую ситуацию. (В "институте", называемом "футбол", ясно, должен ли вратарь защищать свои ворота от попадания в них мяча. Соответствующая норма является частью игры в футбол).
 
 Б) Но такие институциональные рамки также могут стать объектом нормативных дебатов. (Почему мы должны играть в футбол? Ответ на этот вопрос не следует искать в рамках этой игры). Но даже в таких случаях многие утверждают, что и здесь возможно прийти к рациональному решению (см. Хабермас, Гл. 30). Идея состоит в том, что компетентная, свободная и беспрепятственная дискуссия всех заинтересованных сторон может вести к соглашению, и если это так, то это соглашение, можно сказать, будет тем, что мы понимаем под общезначимым, нормативным ответом. Такое соглашение не являет-
 
 
 699
 
 ся безошибочным ответом, но это самый лучший ответ из тех, что мы, смертные, можем получить. Так говорят сторонники умеренного рационализма, отвечая на вопрос, могут ли нормы быть общезначимыми. Этот ответ условен, так как он не является верным на все времена "окончательным ответом". Конечным основанием здесь служит сама открытая дискуссия как непрекращающийся аргумен-тативный процесс "проб и ошибок".
 
 Конечно, умеренный этический рационализм не утверждает, что все нормативные вопросы можно разрешить таким же путем. Всегда будут существовать нормативные и оценочные вопросы, которые являются вопросами вкуса, стиля и культурных предпочтений. Здесь едва ли можно ожидать общего согласия (или надеяться на него!) относительно того, что является правильным и хорошим. Здесь всегда существует большое поле для легитимного многообразия и рациональной толерантности. О чем мы можем в конечном счете договориться как о нормативно общезначимом, так это об основных человеческих правах, связанных с равноценностью индивидов и одинаковым уважением к ним.
 
 В качестве краткого замечания о проблеме ценностей в теории решений отметим, что она хорошо подходит для довольно простых ситуаций экономического выбора (например, когда решается вопрос о вложении капитала в строительство нового пирса). Здесь вопрос о ценностях достаточно прост. Это - вопрос денег, стоимости и прибыли, основанной на рыночных ценах. Это типично "внутриинституциональный" вопрос (см. выше), нормативный аспект которого порожден фактическим аспектом ситуации, в том смысле, что "факты" являются "институциональными" и в силу этого "нормативно-нагруженными". Сказанное относится и к "угловому удару" в футболе, и к "порядку" на бирже. Эти явления есть то, что они есть, благодаря нормативным условиям, имеющим место внутри рассматриваемого института.
 
 Но когда эта схема используется для анализа таких многосторонних проектов, как строительство атомных электростанций и оборонной политики, мы сталкиваемся не только со всеми вышеупомянутыми запутанными междисциплинарными проблемами. Мы также приходим к более острым проблемам ценностей в связи не только с вопросом об отношении цели проекта к другим важным проектам и целям, но и с вопросами взаимосвязей денег и здоровья, ваших и моих издержек и т.д.
 
 700
 
 
 Сциентизация современного общества характеризуется тем фактом, что такие многосторонние проблемы становятся широко распространенными. В результате на политическом уровне возникают проблемы управления, а на уровне исследований и разработок - научные и нормативные. Проблема управления является вопросом о том, обладают ли политические институты необходимым знанием и пониманием. По-видимому, ответ предполагает сизифоподобную задачу развития внутреннего междисциплинарного сотрудничества и открытой публичной дискуссии, а также формирования общественного мнения.
 
 Отметим также и такой момент: открытые междисциплинарные дебаты между исследователями необходимы, но не достаточны. Людям необходима объективная, детализированная и всесторонняя "журналистская" информация, но одной ее не достаточно. Что еще необходимо, так это открытый канал коммуникации между научным сообществом и журналистами. Каждый из указанных трех аспектов порождает особые проблемы. Чем сложнее становятся различные науки, тем проблематичнее нормальное функционирование последнего канала. Во всех областях современной науки имеется так много направлений, что информация относительно методологических и концептуальных предпосылок, которые формируют основу для научного исследования (ведь возможны и другие предпосылки), должна распространяться совместно с научным "результатом". Результат сам по себе, без этих предпосылок, дает неадекватное понимание того, к чему он относится. (Выражение "статистика лжет!" содержит много истины! Конечно, корректно работающие статистики не лгут, однако извлечь адекватное знание из предоставляемой ими информации могут только те, кто знаком с используемыми методическими, концептуальными и другими предположениями). Таким образом, становится необходимым высокий уровень общего образования. В этой связи политическим деятелям важно иметь доступ к информации, включающей "весь" спектр предпосылок. Принципиальным моментом здесь является качество связи между университетами и средствами массовой информации.
 
 То, что в наше время науки становятся более разнообразными и сложными, демонстрирует современная физика. Если Галилей мог наблюдать невооруженным глазом только колебание маятников и падение шаров, то сегодня ученые помещают между собой и объектами исследования сложное техническое оборудование. Например, для "наблюдения" явлений микромира построен ускоритель элементарных частиц с окружностью в 27 км! Сегодня мы соотносимся с исследуемыми нами природными явлениями с по-
 
 701
 
 мощью сложной технологии и сложных теоретических предположений. Для их использования и понимания необходима основательная подготовка. Все это требует философского осмысления и способствует оживлению интереса к эпистемологическим проблемам современного научного исследования.
 
 Но и в повседневной жизни наше отношение к природе и другим людям (да и к самим себе) становится все более и более опосредованным технологией и наукой. Это относится и к нашей работе: многие больше не пишут пером по бумаге, а используют электронное оборудование, которое теоретически и технически столь сложно, что только немногие понимают, как оно функционирует. Это относится и нашему быту, в котором, например, телевидение и радио все более опосредствуют наш жизненный опыт и задают коды для его интерпретации. Итак, сциентизация порождает техническую и теоретическую "среду", посредством которой мы относимся к вещам, окружающим нас людям и социальным явлениям. Следовательно, она жизненно важна и для того, что мы делаем, и для того, чем мы являемся. Благодаря сциентизации не происходит односторонняя стандартизация и тривиализация нашего знания реальности и любых таких "сред" технического и теоретического характера.
 
 В свете современного экологического кризиса становится совершенно неотложной потребность в лучшей научной рациональности, более долгосрочных и разумных предпочтениях и установках. Возникает также необходимость в рациональном "формировании общественного мнения" в том смысле, что как индивидуально, так и институционально мы должны быть открыты для изменения наших ориентаций и ценностей, если результат этого изменения должен быть положительным.
 
 Итак, мы можем сказать, что развитие науки привело к ее дисциплинарному многообразию и обеспечило нас инструментальным типом решений. Но это поставило перед нами совершенно новые проблемы. Можем ли мы вообще разорвать это "магическое кольцо"? Или, как мы предположили в этом параграфе, единственно ответственное решение состоит в том, чтобы идти и дальше по пути рационализации? В дальнейшем мы рассмотрим кратко как отвечают на эти вопросы Хайдеггер и Хабермас (Гл. 30).
 
 Но вначале остановимся на основных особенностях современной философии (Гл. 29).
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Глава 29. ОБЗОР СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
 
 В этой главе мы вкратце рассмотрим ряд направлений современной философии, а именно некоторые особенности логического позитивизма и аналитической философии (Поппер, Кун и Витгенштейн), феноменологии и экзистенциализма. Мы затронем философию Ролза и вопрос о справедливости, а также философские дискуссии вокруг проблем социального признания (recognition) и идентичности. Напомним, что такие философские школы, как томизм, марксизм и прагматизм, уже рассматривались в предыдущих главах.
 
 Вообще не следует забывать, что все ранее существовавшие крупные философские направления продолжают развиваться и в наши дни. Платонизм, аристотелизм, томизм, спинозизм, кантианство и т.п. являются направлениями и современной философии. Поэтому понять современные дискуссии и споры споры можно, лишь имея соответствующие знания по истории философии.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Логический позитивизм
 
 В период между первой и второй мировыми войнами были выдвинуты новые философские идеи. Многие из них были стимулированы развитием неклассической физики и стали предметом серьезного эпистемологического анализа со стороны логического позитивизма. Новая жизненная ситуация, возникшая в сложном, основанном на науке обществе, осмысливалась не только развивающимися социальными науками (см. Гл. 27), но и философскими "школами" типа экзистенциализма и "критической теории" (Адорно, Маркузе).
 
 703
 
 Вначале остановимся на логическом позитивизме. Это направление может рассматриваться как развитие наследия британского эмпирицизма и философии Просвещения. В то же время оно является своего рода философским ответом на проблемы современной науки. Наконец, оно представляет собой реакцию на возникновение в 1920-1930-х гг. тоталитарных и отчасти иррациональных идеологий (в частности, нацизма).
  Сейчас мало кто придерживается позиций ортодоксального логического позитивизма. Но он сыграл важную роль, подчеркивая непреходящую важность здравых и аргументативных аспектов философской деятельности, а также критикуя концептуальную туманность и развращающую риторику.
 
 В период после второй мировой войны развитие логического позитивизма привело к возникновению различных типов философии науки, акцентирующих внимание либо на логике и формальных языках науки, либо на более содержательном концептуальном анализе науки.
 
 Для классического британского эмпирицизма, от Локка до Юма, основной исходной точкой были в основном чувственные ощущения. В этом смысле он опирался на психологию. В XX столетии, главным образом в период между мировыми войнами, возникает так называемый логический эмпирицизм, или логический позитивизм. Он был довольно тесно связан с лингвистикой и преимущественно занимался методологическими вопросами, то есть вопросами о том, как может быть обосновано знание или как при сопоставлении с опытом усилить или ослабить наши утверждения о реальности. Мы можем рассматривать логический позитивизм как результат синтеза классического эмпирицизма и современной формальной логики. Он обращался частично к логической структуре языка (синтаксису) и частично к методологической верификации знания. Само название "логический позитивизм" указывает на поворот от психологии к языку и методологии [1].
 
 1 Когда говорится о позитивизме в этом значении, то под "позитивным" не понимается что-то "хорошее", "положительное", "нравящееся нам", как это свойственно обыденному словоупотреблению. Термин "позитивное" ("позитивизм") используется в философии во многих смыслах.
 1) В философии Конта понятие "позитивизм" указывает на конечную фазу исторического развития, то есть научную и в этом смысле положительную фазу.
 2) В логическом эмпирицизме оно связано с точкой зрения, согласно которой знание основано на' простых утверждениях наблюдения, и правильным методом науки является гипотетико-дедуктивный метод.
 3) Для Гегеля (Сартра и других) "позитивное" противоположно "негативному" в смысле "отрицания" и изменения. Позитивное дано актуально, тогда как негативное представляет преодоление данного.
 704
 
 Ключевой фигурой в создании современной математической логики был немецкий математик и философ Готлоб Фреге (Gottlob Frege, 1848-1925). К его известным работам по философии языка принадлежит труд О смысле и значении (Ober Sinn und Bedeutung, 1892). Одним из наиболее влиятельных логиков в современной философии является американец Уиллард ван Орман Куайн (Willard van Orman Quine, 1908) [1].
  Первоначально термин "логический позитивизм" использовался для обозначения группы ориентирующихся на науку философов, которые жили в Вене в 1920-1930-е гг. (Венский кружок). Она включала таких философов, как Мориц Шлик (Moritz Schlick, 1882- 1936, Отто Нейрат (Otto Neurath, 1882-1945) и Рудольф Карнап (Rudolf Carnap, 1891-1970). В эту группу входили и другие немецкоязычные философы (в частности, Карл Гемпель, Carl Hempel, 1905- 1998, и Ганс Рейхенбах, Hans Reichenbach, 1891-1953).
 
 Логических позитивистов объединяло их дистанцирование от спекулятивной философии. Время метафизики давно прошло! То, на что мы должны опираться, это логика (включая математику) и эмпирические науки с физикой в качестве образца. Поэтому логические позитивисты единственной философией признавали лишь аналитическую философию науки в том виде, в каком они ее разрабатывали.
 
 Похожее критическое отношение к традиционной философии характеризовало и британскую философию того времени. Отчасти она являлась концептуальной критикой, основанной на обыденном языке (Джордж Эдуард Мур, George Edward Moore, 1873-1958). Отчасти же использовала логические формальные методы, как это делали Бертран Рассел (Bertrand Russel, 1872-1970) и Алфред Уайт-хед (Alfred..North Whitehead, 1861-1947), завершившие в 1910 г. известный труд по математической логике Principia Mathematica.
 
 В течение некоторого времени Рассел был одним из видных британских защитников логического позитивизма. (Другим был Алфред Джулиус Айер, Alfred Jules Ayer, 1910-1989) [2]. Рассел отстаивал тезис о взаимно-однозначном соответствии языка и действительности. Язык состоит частично из атомарных словесных
 
 1 См. работы Куайна Two Dogmas of Empiricism, Philosophical Review. 1951, 60 и Word and Object. - Cambridge, 1960 (Перевод М.Кронгауза I и V глав см. У.В. О.Куайн. Слово и объект. - В кн. Новое в зарубежной лингвистике. Выпуск XVIII. - М., 1986. - С. 24-98. По современной логике см., например, B.Mates. Elementary Logic. - Oxford, 1962 (second edition 1972) и W.O.Quine. Methods of Logic. - New York, 1950 (fourth edition, 1972).
 2 A.Ayer. Language, Truth and Logic. - London, 1936. Перевод А.Яковлевым шестой главы этой книги см. Аналитическая философия. Избранные тексты. - М., 1993. - С. 50-65.
 
 
 705
 
 (вербальных) выражений, которые соотносятся с атомарными фактами, и частично из логических взаимосвязей между этими словесными выражениями. Причем логические связи описываются формальной логикой. Рассмотрим, например, слова "кот" и "циновка". Эти слова используются как атомарные словесные выражения, которые относятся к атомарным фактам, то есть к определенному коту и к определенной циновке. Предложение "этот кот лежит на этой циновке" взаимно-однозначно соотносится с определенным сложным состоянием вещей, заключающемся в том, что кот лежит на циновке, так как входящие в это предложение простые (атомарные) лингвистические выражения описывают простые состояния вещей. В то же самое время синтаксическая форма рассматриваемого предложения правильно выражает отношение между котом и циновкой.
 
 Итак, имеется тезис о том, что действительность состоит из простых, отдельных фактов и что таким же образом эпистемически осмысленный язык состоит из простых, отдельных выражений, которые соотносятся с этими фактами. При этом правильные логические связи между этими лингвистическими выражениями соответствуют отношениям, существующим между фактами, на которые указывают эти выражения.
 
 Интересными словесными выражениями являются предложения, которые утверждают нечто о том, что имеет место. Такие предложения или утверждения могут находиться во взаимно-однозначном соответствии с действительностью и тем самым быть эпистемически осмысленными. Другие виды словесных выражений (восклицания, команды, вопросы, оценочные суждения, метафорические высказывания и т.п.) не обладают подобным свойством и не представляют познавательного интереса.
 
 Этот атомистический тезис утверждает, что действительность (и язык) состоит из простых, отдельных фактов (и выражений) и что действительность и язык внешне соотносятся друг с другом. Опирающийся на него способ мышления противостоит диалектическому, согласно которому различные понятия и состояния дел отрицают друг друга и указывают на другие понятия и состояния дел. Диалектика обладает тенденцией к поиску целостностей, основанных на внутренних связях понятий, тогда как атомизм понимает мир и язык в качестве отдельных выражений и фактов, находящихся во внешних отношениях друг с другом. Говоря о "внутренней связи", мы подразумеваем, что отдельное понятие не может быть определено вне его отношений с другими понятиями. Другими словами, пол-
 
 706
 
 ное определение понятия зависит от других понятий. (Ср. с точкой зрения, согласно которой понятие действия должно быть определено с помощью таких понятий, как намерение, действующее лицо и объект, на который направлено действие).
 
 Говоря о "внешнем отношении", мы подразумеваем, что понятие есть то, что оно есть, независимо от связей с другими понятиями. (Например, кот есть кот независимо от того, в какой связи он находится с циновкой).
 
 Итак, мы имеем два условия, которые должны выполняться для того, чтобы утверждение было способным выражать знание.
 
 1. Утверждение должно быть хорошо сформулированным, то есть грамматически правильным.
 
 2. Утверждение должно быть верифицируемым, то есть мы должны, в принципе, быть способными подтвердить его с помощью наблюдений и гипотетико-дедуктивного метода.
 
 Утверждения, которые не удовлетворяют этим условиям, не выражают знание. Они эпистемически бессмысленны. Их примерами будут такие этические, религиозные и метафизические утверждения, как "не убий", "Бог есть благо" и "субстанция едина". Согласно критериям эпистемической осмысленности, эти утверждения не выражают знание. Конечно, при этом не отрицается, что они могут быть эмоционально осмысленными. Например, утверждения о ценностях часто много значат как для индивида, так и для общества. Но, согласно этим двум критериям, они не являются утверждениями, которые представляют знание.
 
 Имея в виду позицию Рассела (на некотором этапе его философского творчества), можно так кратко выразить точку зрения логического позитивизма. Существуют только два вида эпистемически осмысленных утверждений, а именно аналитические утверждения и хорошо сформулированные апостериорные синтетические утверждения.
 
 Иначе говоря, единственными эпистемически осмысленными являются утверждения, которые мы находим в формальных науках (логика, математика) и науках, опирающихся на опыт и ги-потетико-дедуктивный метод.
 
 Такой - в упрощенной форме - являлась в межвоенный период основная позиция логического позитивизма, представленного Венским кружком [1].
 
 1 Краткое изложение основных идей логического позитивизма см. в кн.: АЛуег. Language, Truth and Logic. - London, 1936.
 
 
 707
 
 Различие между эпистемически осмысленными и эпистемически бессмысленными утверждениями - между подлинным знанием и псевдознанием - здесь определяется как различие между утверждениями, которые являются проверяемыми (верифицируемыми), и утверждениями, которые нельзя проверить. Это различие отождествляется с различием между наукой и псевдонаукой.
 
 Подобно другим формам эмпирицизма, логический позитивизм выступает против гносеологического рационализма [1], то есть против утверждений, претендующих на истинность, но в то же время не удовлетворяющих требованиям проверки с помощью наблюдения и гипотетико-дедуктивного метода. Так, теология и классическая метафизика (например, онтология) отвергаются в силу их эпистемической бессмысленности.
 
 Как мы уже отмечали, такое опровержение является проблематичным, поскольку возникает вопрос, не попадает ли сам эмпирицистский тезис в ту категорию, которую он объявляет эпистемически бессмысленной. Можно ли эмпирически проверить сам этот тезис? Мы упоминали об этом возражении, основанном на самоприменимости, в связи с Декартом и Локком.
  Согласно эмпирицистскому тезису, ценностные суждения - этические и эстетические утверждения - следовало бы объявить эпистемически бессмысленными. Но в этом случае их отклонение имеет иной характер, чем для теологических и метафизических утверждений. Можно сказать, что этические и эстетические утверждения эпистемически бессмысленны, но в противоположность теологическим и метафизическим они и не претендуют на познавательную значимость. Они выражают установки и оценки, которые не могут быть обоснованы в терминах "истина" и "ложь", но все же играют важную роль в нашей жизни. Можно напомнить читателю о точке зрения Юма на связь познания ("разума") и эмоций ("чувств"), высказанной им при обсуждении этики [2].
 
 1 Имеется в виду позиция рационализма в теории познания, исходящая из приоритета разума относительно опыта, а не сама концепция рациональности как логической размерности знания, опыта и деятельности. Иначе говоря, понятия "рационализм" и "рациональность" различаются. - С.К.
 2 См. R.Camap. Values and Practical Decisions. In The Philosophy of Rudolf Carnap. Ed.by P.Schlipp.The Library of Living Philosophers, vol.XL- LaSalle/London, 1963.
 
 708
 
 Венский кружок ни в коей мере не был индифферентным в отношении политических вопросов. В период между мировыми войнами его члены занимали четкую антифашистскую позицию. Одним из следствий эмпирицистского тезиса было опровержение фашизма в качестве научно бессмысленного. Таким образом, логические позитивисты могли позволить себе занять определенные политические и этические позиции. Но при этом важно отметить, что они не считали, что могли бы обосновать посредством рациональных аргументов свой выбор занятой ими нормативной позиции. В конечном счете, когда дело касается этических и политических вопросов, каждый должен полагаться на дорациональные (рrе-rational) решения. Каждый делает выбор, который в принципе не может быть рационально легитимизирован.
 
 Независимо от того, предоставлял ли позитивизм, основываясь на эмпирицистском определении неосмысленного (научно непроверяемого), защиту от фашистского вздора, он все же не мог бы опровергнуть базисные фашистские нормы. Иначе говоря, позитивисты могли бы отклонить то, что являлось эмпирически непроверенным и непроверяемым в фашистских положениях (например, расовую теорию и идею о тысячелетнем Третьем рейхе). Однако позитивисты явно отрицали возможность проведения аргументированной дискуссии о базисных нормах и принципах. По их мнению, дискуссия в этой области не могла бы привести к убедительным выводам.
 
 Это мнение возвращает нас к дебатам рационализма и эмпирицизма, к вопросу о том, можем ли мы с помощью разума обосновать наши первые принципы, будь они нормативными или познавательными. Неэмпирицистские школы, например феноменология, утверждают, что мы не можем полностью лишить разум способности разъяснять и обосновывать первые принципы, хотя такая деятельность и является проблематичной. Ведь если мы полностью отвергаем эту способность, трудно избежать ситуации, в которой, образно говоря, мы выбиваем опору из-под своих ног. Эмпирицистский тезис о эпистемической осмысленности только научных утверждений и вытекающее из него разделение познания и эмоций (понимаемых в качестве нерациональных) должны быть легитимированы с помощью рационального обсуждения. В противном случае, мы легко приходим к выводу о произвольности нашего решения в пользу этого тезиса [1].
 
 1 См., например, K-O.Apel. "Scientism or Transcendental Hermeneutics?" - In Towards a Transformation of Philosophy. - London, 1980. - P. 93 ff.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 Поппер и "критический рационализм"
 
 Мы уже говорили о невозможности полной верификации общих утверждений, полученных с помощью индукции (см. Гл. 7). Мы действительно никогда не сможем верифицировать общее ут-
 
 
 709
 
 верждение "все лебеди белые", так как новые наблюдения белых лебедей будут только добавляться к принципиально конечному числу подтвержденных наблюдений. Ведь общее утверждение относится к бесконечному числу случаев ("все лебеди..."). С другой стороны, единичное наблюдение черного (не белого) лебедя фальсифицирует это утверждение.
 
 Такие же аргументы могут быть выдвинуты против научных утверждений вида "сила равна произведению массы на ускорение".
 
 Подобные рассуждения привели к переформулировке критериев эпистемической осмысленности утверждений. Требование их верифицируемости было заменено на требование фальсифицируемости. Итак, чтобы утверждение было эпистемически осмысленным (= научным), оно должно быть принципиально фальсифицируемым.
 
 Эта переформулировка заняла центральное место в концепции Карла Поппера (Karl Popper, 1902-1994). Важно подчеркнуть, что мы говорим о принципиальной фальсифицируемости утверждений. Вопрос об их действительной фальсификации зависит в любой данный момент времени от существующих технологических возможностей. Так, для фальсификации утверждения о температуре на обратной стороне Луны или в ее центре требуются определенные технические средства. В отличие от прошлого сегодня мы можем фальсифицировать утверждения о температуре на обратной стороне Луны. Но и сейчас мы не в состоянии (насколько нам известно) фальсифицировать утверждения о температуре в ее центре. Однако, в принципе, располагая в будущем более совершенными техническими средствами, мы сможем сделать это. Поэтому утверждение "температура в центре Луны равна х градусам по Цельсию" является познавательно осмысленным, так как оно принципиально фальсифицируемо.
  Но что можно сказать об утверждении "температура на поверхности Земли после того как умрут все люди, будет в среднем равна у градусам по Цельсию"? Это утверждение, в принципе, не является фальсифицируемым, так как не будет ни одного живого человека, который бы его фальсифицировал (мы предполагаем здесь, что никакие другие существа не займут место человека). Является ли это утверждение эпистемически бессмысленным и, следовательно, ненаучным? Вероятнее всего, ученые противились бы такому выводу. Вряд ли они думают, что такие утверждения являются бессмысленными и ненаучными.
 
 710
 
 Все это показывает, насколько проблематично отождествлять различие между принципиально фальсифицируемыми и принципиально нефальсифицируемыми утверждениями с различиями как между познавательно значимыми и познавательно бессмысленными утверждениями, так и между наукой и ненаукой.
 
 Работа Поппера Логика научного открытия (Logik der Forschung, 1934 - русский перевод этой работы за исключением 8 и 9 глав см. К.Поппер. Логика и рост научного знания. Избранные работы, - М, 1983 - В.К.) является классикой философии науки. Она находится в тесной, но критической связи с логическим эмпирицизмом и следует восходящей к Локку эмпирической установке. Согласно этой установке, для обеспечения роста знания требуются ясные формулировки и наилучшие из возможных эмпирические проверки наших утверждений [1]. Для обозначения своей теории Поппер использовал термин критический рационализм.
 
 1 "Все сказанное можно суммировать в следующем утверждении: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость". КМоппер. Предположения и опровержения. Рост научного знания. Перевод Л.Блинникова, В.Брюшинкина, Э.Наппельбаума и А.Никифорова. - В кн. К.Поппер. Логика и рост научного знания. - М., 1983. - С. 245.
 
 Поппер приводит следующий аргумент против индуктивного метода. У нас нет законных оснований для вывода общих утверждений (универсальных гипотез и теорий) о всех событиях из сингулярных утверждений, то есть из основанных на наблюдениях и экспериментах описаниях отдельных событий. Независимо от того, сколько белых лебедей мы наблюдали, у нас нет права на вывод, что все лебеди белые (ср. с точкой зрения Юма на индукцию).
 
 В таком случае, как можно обосновать общие утверждения, подобные гипотезам и законам? Ответ Поппера таков: с помощью дедуктивного метода проверки, согласно которому после выдвижения гипотезы прежде всего проверяются эмпирически ее следствия. При этом вопрос о том, как мы формулируем универсальные утверждения, гипотезы, должен быть отделен от вопроса об их обосновании или проверке. Вопрос о том, как мы приходим к выдвижению гипотез, - это, психологический вопрос, который может быть исследован эмпирическим путем. Вопрос же о том, как мы обосновываем имеющуюся гипотезу, - это логический или методологический вопрос, на который нельзя ответить с помощью эмпирического исследования, поскольку оно уже предполагает свою обоснованность. Итак, мы приходим к фундаментальному различию между фактическими проблемами, решение которых относится к компетенции эмпирических наук, и проблемами обоснования или общезначимости (problems of justification or validity), которые должны быть разъяснены с помощью логики исследования.
  711
 
 Как же мы проверяем выдвинутые гипотезы? Мы выводим (дедуцируем) из гипотез сингулярные утверждения, которые затем с помощью эмпирической проверки верифицируем или фальсифицируем соответственно тому, отвечают они или нет утверждениям наблюдения и эксперимента. Дедуцированные сингулярные утверждения говорят, что должно случиться при заданных условиях. Утверждение будет истинным, если то, что оно говорит, имеет место. Если этого не происходит, утверждение оказывается ложным. В первом случае гипотеза выдержала конкретную проверку. Однако эта проверка связана только с одной из бесконечного числа возможных ситуаций, характеризующихся применяемыми процессами вывода и используемыми средствами и методами. Следовательно, мы не можем быть уверенными в универсальной истинности гипотезы, то есть в том, что ее подтвердит любая проверка. Но если результат конкретной проверки отрицателен, то доказано, что гипотеза является ложной.
 
 Итак, между тем, что следует из эмпирически подтвержденной гипотезы, и тем, что следует из эмпирически не подтвержденной гипотезы, существует асимметричное отношение. Если одно из следствий гипотезы оказывается подтвержденным, то мы не знаем, является ли она истинной. Если же одно такое следствие оказывается не подтвержденным, то мы знаем, что гипотеза является ложной.
 
 Следовательно, подлинная проверка гипотезы заключается в ее фальсификации, а не верификации, которая оказывается принципиально недостижимой. Из этого вытекает, что наилучший способ испытания гипотезы заключается не в проведении множества ее "тонких" проверок, а в том, чтобы найти проверки, которые гипотезе было бы труднее всего выдержать.
 
 Когда гипотеза выдерживает такое испытание, мы можем временно рассматривать ее в качестве подтвержденной. Но этот результат всегда открыт для дальнейшей фальсификации.
 
 Кроме того, чтобы другие ученые смогли без труда увидеть слабые места в нашей аргументации, очень важно ясно и доступно описывать и публиковать всю информацию, относящуюся к гипотезе и ее проверке.
 
 712
 
 Логические позитивисты придавали особое значение проблеме четкой демаркации науки и метафизики. Они определяли ее в плане различия между тем, что является верифицируемым, и тем, что не является таковым, то есть различия между эпистемически осмысленным и эпистемически бессмысленным. Характерным для Поп-пера было отрицание того, что научные гипотезы и теории являются верифицируемыми. По его мнению, критерием научности утверждений является их фальсифицируемость, а не верифицируемость.
 
 Поппер также занимался различием науки и метафизики (см. историю дискуссий по поводу этого различия от Локка через Юма к Канту). Оно усматривалось им опять-таки в различии между эмпирически фальсифицируемым и нефальсифицируемым. В той мере, в какой теория не фальсифицируема, она не является научной. Вместе с тем Поппер не утверждает, что это различие является различием между эпистемически осмысленным и эпистемически бессмысленным. В этом моменте он не разделяет позитивистскую точку зрения.
 
 Но каков логический статус его критерия демаркации? Откуда нам известна его истинность? Поппер отвечает, что этот критерий является в конечном счете конвенциональным предположением, которое мы решаем принять и которое не может быть рационально аргументировано. Итак, Поппер придерживается определенной формы децизионизма. Раз невозможно обязывающее рациональное рассмотрение критерия демаркации, то мы должны решить, принимать его или нет.
 
 Но в то же самое время Поппер добавляет (в сноске), "что между сторонами, заинтересованными в обнаружении истины и готовыми прислушиваться к аргументам друг друга, всегда возможна рациональная дискуссия" [1].
 
 1 К.Поппер. Логика научного открытия. Перевод Л.Блинникова, В.Брюшин-кина, Э.Наппельбаума и А.Никифорова. - В кн. К.Поппер. Логика и рост научного знания. - М., 1983. - С. 59.
 
 
 С герменевтической точки зрения, можно возразить, что не имеет смысла говорить, будто мы в состоянии сделать выбор в пользу рациональности, понимаемой в качестве нашей заинтересованности в истине. Ведь сам акт выбора уже предполагает, что мы в этом смысле являемся рациональными.
 
 Отметим некоторую неоднозначность позиции Поппера в отношении выбора. То, о чем он говорит в этой сноске (многие добавили бы: то, что он делает и на практике, и в своих страстных публикациях на социально-философские темы), свидетельствует о том, что сам он выходит за рамки децизионизма, который он приписывает себе.
 
 713
 
 Используя термин "критический рационализм" в отношении своей позиции, Поппер делает ударение на то, что он полагается на рациональное обсуждение, на разум в его научном и практическом измерении. Для него обсуждение - это открытая и свободная проверочная деятельность, в которой оппоненты принимают участие не для того, чтобы переубедить другого, а для того, чтобы научиться чему-нибудь. Принимая участие в обсуждении, оппоненты ищут возможную фальсификацию отстаиваемых ими утверждений. Каждый участник дискуссии должен быть готов к тому, что правильным может оказаться не его утверждение, а утверждение оппонента. Участники должны испытывать одинаковое доверие к совместному использованию разума как помощника всех сторон. Для Поппера это и есть рационализм, то есть убеждение в эффективности использования разума в открытых дискуссиях. Критический аспект этого рационализма связан с попытками участников фальсифицировать теории, а также с такой критикой ими правил метода, которая показывает, что они не содействуют получению знания. Итак, можно критиковать философскую позицию без того, чтобы быть способным эмпирически ее фальсифицировать. Поппер относит к подобного рода философским позициям и такой универсальный тезис, как детерминизм.
 
 Но почему мы должны развивать (promote) знание? Этот вопрос также оказывается предметом обсуждения. Но здесь Поппер склонен к децизионизму: критический рационализм, основанный на открытом, совместном использовании разума, опирается на определенный выбор. Этот выбор сам не может быть обоснован с помощью аргументов, базирующихся на критическом использовании разума.
 Если фальсифицируемость служит критерием демаркации для науки, то должны существовать сингулярные утверждения, которые могут выступать предпосылками для фальсифицирующих выводов. Дедуцированные сингулярные утверждения не проверяются путем непосредственного сопоставления с реальностью. Они сравниваются с утверждениями наблюдения, то есть с сингулярными утверждениями, говорящими, что дело обстоит так-то и так-то. Но откуда нам известно, что эти утверждения наблюдения (базисные утверждения) истинны? Когда мы имеем непосредственное чувственное переживание (опыт) и выражаем его с помощью сингулярного утверждения вида "сейчас этот дом является зеленым", то, по-видимому, не существует иного способа проверки этого утверждения, как только с помощью другого сингулярного утверждения такого же самого вида. Утверждения о состояниях дел контролируются с помощью новых наблюдений, которые опять формулируются как утверждения о состояниях дел. Каким образом мы можем быть уверены в том, что не ошибаемся по поводу этих новых утверждений?
 
 714
 
 Мы уже затрагивали эту проблему в связи с Декартом. Также было упомянуто в связи с Беркли, что некоторые философы склонны воздерживаться от каких-либо утверждений о внешней реальности и ограничиваться лишь утверждениями о непосредственных переживаниях. Но такое ограничение порождает проблему статуса наших чувственных переживаний, так называемых чувственных данных. Действительно, хотя индивид и может говорить, что он уверен в том, что его утверждения о переживаниях являются правильными, так как это его собственные переживания, а не только то, о чем он лишь говорит, цена такой уверенности за это очень велика: при таком ограничении мы лишаемся мира общих для нас объектов.
 
 Как Поппер пытается разрешить эту проблему? Он придерживается прагматического подхода. Если многие люди воспринимают одну и ту же вещь и когда вещь воспроизводится в восприятии как одна и та же снова и снова, то мы получаем объективное основание, в котором нуждаемся. Гарантия, что наши сенсорные восприятия являются общезначимыми, заключается в их проверке на интерсубъективность. Отсюда следует, что воспроизводимое и интерсубъективно доступное - повторяющее себя и общее для нас - может быть содержанием науки в форме утверждений наблюдения.
 
 Но в этом нет абсолютной гарантии. В связи с проверкой утверждений наблюдения возникает регресс ad infinitum (бесконечный переход от одного такого утверждения к другому), но на практике ни одна проверка не может продолжаться бесконечно. Однако Поппер не утверждает, что все научные утверждения должны быть проверены, он говорит, что все они могут быть проверены.
 
 У Поппера взаимосвязаны не только его методология и его эпистемология. Они оказываются связанными с политической теорией. Чтобы выявить заблуждения, мы должны участвовать в свободных обсуждениях; чтобы участвовать в свободных обсуждениях, мы должны иметь учреждения и традиции, которые делают их возможными, то есть мы должны иметь общество, сформированное согласно научному этосу. Для Поппера это общество является открытым и либеральным. Опираясь на свои взгляды на знание и формирование открытого общества, Поппер принимал активное участие в политических дебатах. В книге Открытое общество и его враги (The Open Society and Its Enemies, 1945) он подвергает критике Платона, Гегеля и Маркса за отсутствие у них заботы об открытом и постепенном, идущим шаг за шагом совершенствовании знания и о либеральности, которую предполагает такое совершенствование.
 
 715
 
 Согласно Попперу, эти философы строили свои учения на непрочной основе и в духе своего догматизма выдвинули теорию общества, которое представляет опасность для рационального обсуждения и прогрессивного функционирования знания. Тем самым Поппер защищает требования толерантности и либеральности, а также выступает против идеологической обработки (индоктринации) и монополии на истину.
 
 Книга Нищета историцизма (The Poverty of Historicism, 1957) посвящена "памяти бесчисленных жертв фашистской и коммунистической веры в Неумолимые Законы Исторической Судьбы". Аргументация в этой книге направлена против представлений о возможности предсказаний, относящихся к обществу в целом (холистические предсказания). Эту точку зрения он называет истори-цизмом и в предисловии сжато излагает основную линию аргументации против нее.
 
 Она заключается в следующем.
 
 "(1) Значительное воздействие на человеческую историю оказывает развитие человеческого знания. (Истинность этой посылки признают и те, кто видит в наших идеях, в том числе в научных, побочные продукты материального развития).
 (2) Рациональные, или научные, способы не позволяют нам предсказать развитие научного знания. Это утверждение доказывается логическим путем (доводы в его пользу приводятся ниже).
  (3) Таким образом, ход человеческой истории предсказать невозможно.
 (4) Это означает, что теоретическая история невозможна; иначе говоря, невозможна историческая социальная наука, похожая на теоретическую физику. Невозможна теория исторического развития, основываясь на которой можно было бы заниматься историческим предсказанием.
 
 (5) Таким образом, свою главную задачу историцизм формулирует неправильно (см. разделы с 11 по 16) и поэтому он несостоятелен". (К.Поппер. Нищета историцизма. Перевод С.Кудриной. - М., 1993. - С. 4-5.)
 Эта линия аргументации, конечно, не отвергает возможности всех видов социальных предсказаний. Напротив, она полностью совместима с возможностью проверки социальных теорий, например экономических теорий, посредством предсказания того, что некоторые события будут иметь место при определенных условиях. Она опровергает только возможность предсказания исторического развития в той степени, в какой оно будет зависеть от роста нашего знания.
 
 Итак, Поппер не отвергает возможности делать предсказания относительно отдельных частных процессов. Напротив, он считает, что мы должны выдвигать гипотезы о будущем, исследовать их следствия и сравнивать следствия с действительными событиями, корректировать на этой основе исходные гипотезы, снова исследовать следствия откорректированных гипотез и т.д. Другими словами, он переносит основные особенности своей философии науки на политическую философию. Результатом является экспериментирующая (tentative) политика постепенных шагов, своего рода научный реформизм.
 
 716
 
 Этот подход принципиально нейтрален по отношению к вопросу о том, используется ли он для блага той или иной общественной группы в обществе. Следование ему становится проблемой политического выбора. Для Поппера же существенным является то, что с помощью постепенной социальной инженерии политика становится научной. Он отвергает стремление планировать общественное устройство именно как целостность. Это невыполнимо. Мы не можем изменять все сразу. Те, кто тяготеют к глобальным переменам, становятся не только утопистами, но и обнаруживают склонность к авторитарной власти, так как хотят, чтобы все осуществлялось согласно их планам. Единственно возможный путь состоит в том, чтобы делать все постепенно, шаг за шагом. Причем крайне желательно поступать по-научному и открыто, а именно: мы должны реализовать поставленные цели с помощью проверенных средств и корректировать планы по мере нашего продвижения.
 
 Поппер не отрицает отличия социальных явлений от естественных. Он говорит, что социальные явления в значительно меньшей степени, чем естественные, можно наблюдать будучи свободным от определенных идей о том, что мы наблюдаем. Для него объекты социальной науки являются в значительной степени теоретическими конструкциями. В этой связи он упоминает представления о войне и армии, которые рассматривает как абстрактные понятия. При этом Поппер отмечает, что люди (солдаты), которых убивают, являются конкретными. Наряду с этим Поппер формулирует принцип методологического индивидуализма: "...задача социальной теории состоит в том, чтобы строить социологические модели и анализировать их в дескриптивных или номиналистических терминах, иначе говоря, в терминах индивидов, их установок, ожиданий, отношений и т.д." [1].
 
 1 К.Поппер. Нищета историцизма. Перевод С.Кудриной. - М., 1993. - С. 157.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 717
 
 Кун - смена парадигм в науке
 
 Критика, направленная против позитивистской концепции верификации универсальных утверждений, кратко может быть сформулирована следующим образом. Пусть "Н" обозначает гипотезу (например, универсальное утверждение вида F = та или "все лебеди белые"). "I" обозначает следствие, то есть одно из утверждений об особом состоянии вещей, которое логически вытекает из гипотезы Я (например, "конкретный лебедь, которого мы будем наблюдать в определенном месте в определенное время, будет белым"). Это утверждение (предсказание, выведенное из гипотезы) может затем быть проверено с помощью наблюдения. Если это утверждение подтверждается, мы получаем в символической форме
 
 H > I * I/H
 
 (Я влечет I, имеет место I, следовательно Я). Но это не есть общезначимый вывод. Таким образом, Яне верифицируема. Если утверждение относительно наблюдаемого отдельного случая оказалось неправильным, мы получаем:
 
 H>I * -I/-H
 
 (H влечет I, имеет место не I, следовательно не Я). Этот вывод является общезначимым. Он, следовательно, может фальсифицировать Я. Итак, общие утверждения являются фальсифицируемыми, но не верифицируемыми.
 
 Одно из возражений, которое можно выдвинуть против этой точки зрения, формулируется следующим образом. Утверждения об отдельных случаях являются выводами из гипотезы, рассматриваемой вместе с дополнительными условиями (А). Эти условия, например, включают экспериментальное оборудование. Итак, наша формула приобретает такой вид:
 
 (H + А) > I * -I/-(Н + А), то есть -H или -А
 
 (H и А влечет I, имеет место не I, следовательно не Я или не А). Это означает, что неподтвержденное следствие (7) не требует отрицания (пересмотра) гипотезы. Оно опровергает гипотезу Я или предпосылки (дополнительные условия) А. Если мы имеем гипотезу, которая оказалась плодотворной в других случаях, и в данное время у нас для нее нет альтернатив, то вряд ли обоснованно ее отклонять. Более разумно попытаться изменить одну или несколько других предпосылок (А).
 
 718
 
 Томас Кун (Thomas S. Kuhn, 1927-1996), исходя из предложенного им историко-научного видения научной деятельности, подверг серьезной критике попперовский тезис о фальсификации. Кун пытался показать, что именно его теория наиболее точно описывает то, что фактически делают ученые.
 
 Важными компонентами куновской картины науки являются концепция парадигм и концепция отношений между нормальной наукой и научными революциями. Согласно этой картине, проверяемая гипотеза принадлежит обширной совокупности предположений, многие из которых являются неявными. К их числу относится и исследовательская компетентность, приобретаемая учеными в ходе их подготовки к деятельности в рамках избранной научной дисциплины. (Обучение предмету научной дисциплины связано не только с изучением многих фактов, но и с усвоением способов видения и мышления соответствующего научного сообщества, то есть принятых в нем понятий и норм исследования). Чтобы зафиксировать, что отдельная научная гипотеза включена в определенную обширную совокупность предположений, Кун вводит термин парадигма для обозначения этой совокупности. В ходе исследовательского процесса ученый может в той или иной степени ощущать потребность в размышлении над некоторыми аспектами этой обширной совокупности и даже в их изменении. Такие размышления и проверки, по мнению Куна, знаменуют начало революционного периода развития науки. Ему противостоит период нормального научного исследования, в рамках которого ученый работает со специфическими гипотезами (проблемами), не сомневаясь в используемых предположениях. Так как эта обширная совокупность предположений включает и критерии важности и правильности научного исследования, то, согласно Куну, при сопоставлении двух или более парадигм они оказываются рационально несоизмеримыми. По этой же причине отсутствует нейтральная позиция, с которой мы можем оценивать этот конфликт, и, в конечном счете, характеризовать результат его разрешения как научный прогресс. В противоположность Куну некоторые философы науки утверждают, что существуют определенные универсальные формы компетентности и нормы научного исследования и аргументации, которые не могут быть отклонены или опровергнуты (эти формы и нормы предполагаются самим актом отклонения или опровержения) и которые так или иначе являются частью всех парадигм (см. Хабермас, Гл. 30).
 
 719

<< Пред.           стр. 38 (из 41)           След. >>

Список литературы по разделу