ТИХОНРАВОВ Ю В ГEОПОЛИТИКА УЧEБНОE ПОСОБИE М ИНФРА-М 2000 269 С

<< Пред. стр. 1 (из 6) След. >>

Тихонравов Ю.В.
Т 46 Геополитика: Учебное пособие. - М.: ИНФРА-М, 2000. -269 с. - (Серия "Высшее образование").
ISBN 5-16-000130-1

Геополитика - наука на стыке политологии и географии. Она получила широкое призвание как среди политиков, так и в системе образования России. Учебное пособие освещает основные грани геополитики в виде строгой системы. Дан подробный обзор главных геополитических теорий.
Для студентов высших учебных заведений.

СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДИСЛОВИЕ 5 ВВЕДЕНИЕ 7 1. НАЧАЛА ГЕОПОЛИТИКИ 10 § 1 . Взаимосвязь природы и политики как предмет
познания
10 § 2. Определение геополитики: идеология или наука 13 Дефиниция геополитики 13 Проблема научности геополитики. Геополитика
в системе знания
18 Геополитика и экзистенциальная география 22 Методология геополитики 25 Геополитика как идеология 30 Геополитика и биополитика: связь геополитики
с расовой теорией
33 § 3. Предыстория геополитики
(географическое направление в социальной мысли)
34 II. КЛАССИЧЕСКАЯ ГЕОПОЛИТИКА 51 § 1. Антропогеография (Ф. Ратцель) 51 § 2. Система геонаук (Р. Челлен) 62 § 3. Концепция "Срединной Европы" 68 § 4. Концепция "Морской силы" (А. Мэхэн) 70 § 5. "География человека" (П. Видаль де ла Блаш) 76 § 6. Геоистория (X. Маккиндер) 81 § 7. Имперская геостратегия (Н. Спикмен) 93 III. ГЕОПОЛИТИКА И НАЦИЗМ 106 § 1. Имперская геоидеология (К. Хаусхофер) 106 § 2. "Журнал геополитики". 1924 - 1944
(А. Хаусхофер, Э. Обет, О. Маулль, К. Вовинкель)
117 § 3. Геоюриспруденция (К. Шмитт) 127 § 4. Геометодология (А. Грабовски) 135 IV. РЕВИЗИЯ ГЕОПОЛИТИКИ 144 § 1 . Англо-американская геополитика 147 Атлантизм 149 Неоатлантизм 156 Мондиализм 164 Полицентрическая геополитика 169 Консервативная геополитика 179 § 2. Немецкая геополитика 182 Новый "Журнал геополитики" 182 Геомарксизм 197 § 3. Новая европейская геополитика 199 Геополитика "новых правых" 201 Неомондиализм 210 Географическая идеология 212 Журнал "Геродот" 215 География как альтернатива геополитике 219 § 4. Русская геополитика 230 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 256 ПРЕДИСЛОВИЕ
Изложение геополитики в рамках пособия, предназначенного для общезначимых учебных целей, нуждается сегодня в специальном оправдании не меньше, чем аналогичное изложение, например, основ марксизма или оккультных наук. Относительно геополитики возникает целый комплекс сомнений: во-первых, не является ли данная отрасль знания общественно опасной и внутренне связанной с чудовищными событиями времен второй мировой войны; во-вторых, если даже можно доказать относительную независимость геополитики от политического учения и политических акций нацизма, то является ли геополитика наукой в строгом смысле слова; наконец, в-третьих, если даже удастся доказать возможность существования геополитики как науки среди прочих наук, то стоит ли преподавать ее как учебный предмет.
На каждое их этих сомнений следует ответить отдельно.
Что касается связи геополитики с нацизмом, то лучший способ дискредитировать рассматриваемую науку - это пытаться замолчать данную связь. Изучение геополитических истоков идеологии нацизма и нацистской версии геополитики столь же важно и полезно, как изучение самого нацизма. Таким образом мы можем не только усвоить исторический урок и понять опасность некоторых научных или не совсем научных теорий, но и, что называется, "отделить зерна от плевел", то есть вычленить из комплекса идей, осужденных сообществом, те идеи, которые могут быть этому сообществу полезны. Возможность такой процедуры обусловлена тем, что геополитика появилась раньше нацизма, существовала вне нацизма одновременно с ним и продолжает развиваться в разнообразных формах после крушения нацизма.
Разнообразие форм геополитики оставляет открытой проблему ее научности. Мы можем встретиться и с оккультными, и с позитивистскими, и с крайне идеологизированными, и с беллетристическими, и даже со скрытыми версиями геополитики. В общем потоке есть немало концепций с признанием неких общих тезисов и подходов, но и есть и такие, которые полностью отрицают подобные подходы, претендуя на созидание совершенно новых форм этой дисциплины. Наконец, в наши дни распространено мнение, что геополитика вообще устарела, поскольку большинство ее выводов, сформулированных еще в первой половине нашего века, неприменимы к ядерно-космической эре. Однако геополитика продолжает развиваться и выдвигает уже собственные, техницистские версии. Такая "живучесть" геополитики позволяет надеяться, что ее приобщение к сонму академических наук вполне возможно. Это значит, что геополитику нельзя отбрасывать как псевдонауку, а пока строго научная линия в ней не определена, целесообразно рассматривать геополитику сквозь призму истории мысли - как череду концепций, вдохновленных одной и той же реальной проблемой.
Объективное существование такой проблемы - проблемы связи и взаимодействия пространства и политики, служит лучшим доказательством необходимости преподавать геополитику. Геополитика - это не только отрасль знания на стыке географии и политологии (каждая из этих наук уже давно и прочно обрела свое место в системе образования), но попытка осмыслить глубокие духовные факторы человеческой истории через физически ощутимые вещи. Такая постановка вопроса, помимо своей чисто практической значимости, может быть полезна и как школа мысли. Видеть в географическом пространстве не только пустое и случайное соотношение масс суши и воды, но некие знаки человеческого духа - это навык, который еще, к сожалению, нельзя отнести к заметным достижениям современного образования.
Ю.В. Тихонравов
ВВЕДЕНИЕ
Прежде чем приступить к изложению основ такой странной и такой модной науки, как геополитика, необходимо выразить авторскую оценку этой науки, ее проблематики, а также основанные на данной оценке принципы подачи материала. Геополитика возникла не на пустом месте, и источником ее существования явился не только и, по-видимому не столько какой-то социальный заказ, сколько реальное существование определенной проблемной сферы, не затронутой в должной мере другими науками. Поэтому оценка геополитики как перспективная, так и ретроспективная должна основываться на знании данной сферы. Это, однако, не освобождает от необходимости занимать четкие позиции в отношении к геополитике как к "набору напечатанных текстов", поскольку в этих текстах мы находим независимые решения поставленных проблем, которые могут быть предметом отдельного рассмотрения. Характер такого рассмотрения в формальном плане предопределяет его структуру, а в содержательном - взгляд на будущее исследуемой науки. Именно в этом порядке мы и сформулируем авторскую позицию, что позволит избежать безотчетности оценок каких бы то ни было проявлений геополитики.
1. Достаточно часто главная задача геополитики формулируется как выявление зависимости политических решений и их последствий от географического положения стран и народов, которых эти решения касаются. Для многих геополитических концепций это действительно так, однако для геополитики в целом ситуация складывается гораздо сложнее. Проблема, которая подвигла геополитиков на создание своих специфических теорий, состоит во взаимном влиянии политики и пространства. С одной стороны, свойства пространства, в котором предпринимаются те или иные политические акции, не могут не влиять на их характер и резонанс, но, с другой - политика как результат подчинения единой воле усилий множества людей не может не влиять на само пространство, не преображать его в соответствии сданной волей. Пространство, таким образом, становится политическим не только метафорически, но и реально; пространства становятся резонаторами политических импульсов. А поскольку политика в большинстве своих проявлений является итогом и слепком более глубоких пластов человеческого духа, можно говорить об отношениях духа и природы, представленных в отношениях политики и географии. Именно эта проблема, по нашему мнению, является подлинным, глубинным основанием геополитики.
2. В связи с этим смена геополитических концепций должна рассматриваться как судьба осознания исходной проблемы. Ее первоначальный импульс оказал на содержание первых вариантов геополитики влияние непосредственное и нерефлектированное. Авторы этих вариантов строили свои решения и оформляли свои тексты, безоговорочно следуя открывшимся им "вопросам бытия", которые диктовали им и стиль, и терминологию, и даже политическую позицию. Только так можно объяснить, почему геополитика столь разительно отличается от естественнонаучных штудий Века Просвещения (Монтескье, Тюрго и др.), искавших именно зависимость социальных и духовных феноменов от простых и доступных наблюдению материальных факторов, комбинирующихся в географической среде. На принципах непосредственного, даже в известном смысле наивного, восприятия проблемы и ответа на нее строится вся классическая геополитика (Ратцель, Челлен, Мэхэн, Маккиндер, Спикмен и др.). Она не осознает специфику своей темы, но и не уходит от нее, чего, однако, уже нельзя сказать о наследниках классики - школе Карла Хаусхофера (Обст, Маулль, Вовинкель, А. Хаусхофер и др.), абсолютизировавшей роль бездушного пространства и поставившей его на место духа. Направления англо-американской геополитики, синхронные школе Хаусхофера, закономерно продвинулись в сторону позитивизма с его отрицанием самой постановки проблем духа и заменой этих проблем технически разрешаемыми эмпирическими задачами: что нужно сделать, чтобы покорить данное пространство; как параметры данного пространства влияют на поведение тех, кто его занимает, и т.п. Это, конечно, привело к выявлению практической значимости геополитики (сформировалась целая прикладная дисциплина - геостратегия) и достижению определенных реальных результатов, которые и сегодня порой служат аргументом в пользу реабилитации геополитики. Однако фактически геополитика подверглась влиянию методологии географического детерминизма, достигшей своих высот еще в XVIII столетии. И только ближе к концу XX века, когда уже в саму географию проникают так называемые "гуманистические" установки, геополитика начинает принимать во внимание духовный и "человеческий" фактор. Этот шаг, конечным итогом которого является формирование экзистенциальной географии, следует считать важнейшей ступенью на пути возвращения геополитики к самой себе.
3. Из сказанного ясно, что массив геополитических концепций далеко не однороден. Здесь возможны самые различные критерии систематизации материала, однако всякий раз подобные критерии будут зависеть от общей позиции систематизатора. Поэтому имеет смысл воспользоваться вышеизложенной авторской позицией и в данном случае. Таким образом, материал геополитики укладывается в следующую схему: 1) начала геополитики, включающие в себя введение в проблематику (определение границ рассматриваемой науки, ее методологии и категориального аппарата), а также ее предысторию, выраженную в отдельных концепциях древности и в упомянутых теориях географического детерминизма; 2) классическая геополитика; 3) отношения геополитики и нацизма; 4) послевоенная ревизия геополитики, выразившаяся в создании ее техницистско - позитивистских и гуманистическо - антропологических версий.
4. Общий ход развития геополитики непосредственно наталкивает на оценку ее перспектив. Главным событием последних десятилетий истории этой науки является ее "антропологический поворот". Однако инерция предшествующих подходов, не утративших своего влияния, а также идеологическая двусмысленность существования геополитики не позволяют твердо рассчитывать на успешное развитие данного подхода. Вместе с тем просто-таки гигантский рост интереса к геополитике в постсоциалистическом мире вносит свежую струю в жизнь уже существующих традиций. От того, в каком русле будет развиваться геополитика в этом регионе и, особенно в России, зависит вся ее дальнейшая судьба. Данное обстоятельство можно считать одним из мотивов публикации настоящего пособия.
I. НАЧАЛА ГЕОПОЛИТИКИ
§ 1. Взаимосвязь природы и политики как предмет познания
В современных гуманитарных и даже социальных науках стало модно для объяснения смысла какого-либо термина обращаться к его этимологии. Такой подход, конечно же, удачен далеко не всегда, но в отношении геополитики он помогает разобраться в сути этой дисциплины. Само объединение слов "гео" и "политика" должно обратить внимание на существенную связь между землей, географическим пространством и политикой государств. Однако таким определением сторонники геополитики не удовлетворяются - они хотят выразить при помощи понятия "геополитика" взаимообусловленность политики государств и географических факторов, таких, как географическое положение, климат, полезные ископаемые и др.
Если смысл первой части "гео" примерно понятен, то смысл слова "политика" нуждается в специальном разъяснении. Политика есть активность, направленная на достижение и осуществление максимально возможной власти над людьми в данном обществе и в мире вообще. Под это определение подпадает и муниципальная деятельность, и предвыборные кампании, и закулисные интриги, и дипломатия. Право есть только одна из форм осуществления политики; политика может осуществляться на основе чистого произвола, вне всяких правил.
Политическая деятельность, будучи весьма тесно связанной с деятельностью экономической и другими сферами общественной жизни, обладает, вместе с тем, значительной степенью самостоятельности. Это открывает путь для политических акций, противоречащих законам естественного социального развития или, что встречается несколько чаще, учитывающих действие этих законов не полностью, частично. Относительная самостоятельность политики открывает широкие возможности для различного рода произвольных воздействий на естественный социальный процесс и вообще на ход истории.
Политика предполагает наличие системы специфических императивов поведения людей, называемых политической целесообразностью. Политическая целесообразность - самостоятельная регулятивная система, наряду с религией, моралью, культурой, правом и т.п.; и если именно эта система преобладает для данного человека в данный момент его жизни, то можно говорить о политическом человеке. Суть политической целесообразности состоит в следующем: должны предприниматься любые усилия, способствующие приобретению, осуществлению, укреплению или расширению власти. При этом религиозные, нравственные, культурные, правовые и прочие ограничения подобных усилий выступают лишь как технические условия политической деятельности.
Если сопоставить политическую целесообразность с другими регулятивными системами, то можно определить, что политика есть определенная ступень, или форма, духа. Дух есть стремящаяся к определенности и непротиворечивости система императивов, а также связанных с ними представлений, откуда бы они ни исходили и чем бы они ни были подкреплены. К представлениям, связанным с императивами, относятся представления о причинности, а также представления о наилучших доступных результатах. В ходе истории той или иной человеческой общности дух деградирует от состояния напряженной чистоты и абсолютной .независимости от опыта к состоянию ни на чем не основанного произвола. В политике выражается не только абсолютный произвол чистой субъективности, но и иррациональное животное стремление к власти. Это стремление уже не имеет никакого смысла, помимо самой власти; зачем нужна сама власть, уже неизвестно. С одной стороны, в политике мы видим абсолютную концентрацию и синтез биологических и экономических устремлений, здесь экономика и природа предельно сближаются и становятся верховной доминантой; с другой стороны, эти устремления, наталкиваясь на промежуточный этап - власть как абсолютный гарант их осуществления, - теряют самих себя. Власть становится главной целью, важнее всех благ мира, ею доставляемых. Человек становится рабом влечения, которое уже не дает ничего не только его духу, но и его телу. Это влечение ведет в никуда. Его предел - обладание абсолютной властью над миром - фактически совпадает с пустотой, поскольку, достигнув его, человек уже не будет знать, что делать со своей властью. Именно поэтому политический человек есть наихудшее из животных. Ему не нужно ничего, кроме власти, и ничто не может его остановить или хотя бы отвлечь на пути к ней. Нет никаких правил или закономерностей, нет никаких иных целей или благ. Обращаясь в абсолютный произвол, дух окончательно теряет самого себя и по своему характеру сливается с природными влечениями. Однако в этом виде дух хуже любой самой низменной природы, поскольку он совершенно беззаконен и лишен всякой определенности.
Пока политика есть лишь средство осуществления идеи либо раздел экономических или правовых отношений, нет смысла говорить о ней как о форме духа; здесь она есть лишь необходимая профессия в рамках войны, экономики и права. Но когда она превращается в самоцель, политика уже есть некая ступень духа, на которой дух вырождается до неузнаваемости, окончательно разлагается. Истинным историческим и социальным парадоксом является тот факт, что в большинстве обществ порядок поддерживается носителями власти, которые, в свою очередь, утратили всякий порядок внутри себя, поскольку условием всепоглощающего стремления к власти и достижения ее у них явился полный внутренний хаос, называемый волей к власти, разрушающей всякую систему духа и направляющей человеческую активность в беспредельную пустоту.
На уровне политики как формы (точнее, лишенности формы) духа все - и религия, и мораль, и культура, и право, и даже экономический интерес - превращается в идеологию, то есть в средство достижения и осуществления власти. Таким образом, для политического человека и общества, в котором господствует этот тип людей, религия, мораль, культура, право и экономика - все превращается в идеологию. Человеку, одержимому волей к власти, важно, чтобы те, от кого может зависеть осуществление этой воли, знали, что этого требуют религия, мораль, обычай, закон и их экономический интерес. Стремящийся к власти апеллирует ко всему, что только может затронуть сердца людей, кем бы эти люди ни были.
Итак, политика есть не только сфера деятельности, но и своеобразная форма духа. Геополитика должна установить связь этой формы духа с землей, то есть со стихиями природы в их географическом проявлении и единстве. Сама по себе природа в ряде концепций также рассматривается как форма духа. Если можно назвать императивы, существующие в природе независимо от наших представлений, или хотя бы прямо выводимые из непосредственных наблюдений о природе, то можно говорить о духе природы или даже отождествлять природу и дух. Именно так поступает идеалистическая натурфилософия, некоторые направления которой (например, витализм) достаточно влиятельны и в наши дни.
Следовательно, отношения между природой и политикой могут быть истолкованы как отношения между двумя формами духа. Если дух природы есть непротиворечивая система естественных императивов и врожденных представлений, а политика есть форма, в которой дух теряет сам себя как систему, то между природой и политикой должны быть такие же отношения, как между исходной системой и ее полной деградацией, между строгой спонтанностью, выражающейся в инстинктах, и искусственным хаосом, выражающимся в воле к власти. Немецкий мыслитель Фридрих Ницше (1844 - 1900) считал волю к власти самым что ни на есть естественным влечением, характерным для любого живого существа и свидетельствующим о его здоровье и жизнеспособности. Однако любая естественная потребность связана с некоторым недостатком или избытком в живом организме; если недостаток восполнен или избыток устранен, потребность удовлетворена. Иначе с волей к власти: чем больше власти, тем больше стремление к ней. Жажда власти никогда не может быть удовлетворена, ничто не может унять ее. Если у вас чего-то в излишке, вы избавляетесь от этого; если вам чего-то не хватает, вы это приобретаете. Это можно в принципе назвать природной целесообразностью на уровне индивида. Констатировать подобную целесообразность на иных уровнях (коллектива, общества, мира в целом) уже проблематично. С властью совсем иное дело. Даже если поначалу она является средством к удовлетворению естественных потребностей или достижению религиозных, нравственных, культурных, экономических целей, то затем она превращается в самоцель.
Очевидно, что в этом плане, то есть на уровне духа, природная целесообразность (если таковая существует) не имеет ничего общего с целесообразностью политической. Однако политический человек может пытаться подчинить природную целесообразность политической. Политика может апеллировать к природным, географическим императивам, дабы оправдать самое себя. Иными словами, то, что выводится в качестве системы природных географических императивов ("императивы земли", "территориальные императивы" и т.п.), в рамках политики превращается в идеологию - идеологию особого рода, которую можно назвать "натуральной идеологией", то есть идеологией, апеллирующей к "натуральным" императивам и ценностям. Между тем свойство идеологии как знания состоит в том, что она может выполнять свои функции независимо от соответствия действительности. Для нас же важно в принципе, может ли быть знание, связующее природу и политику, истинным.
§ 2. Определение геополитики: идеология или наука
Дефиниция геополитики
Сегодня геополитика вызывает повышенный интерес почти повсеместно, особенно в Восточной Европе. Ренессанс геополитики вовсе не означает возврата к старым концепциям, многие из которых связаны с достаточно негативными ассоциациями. Пристальное внимание к теории Маккиндера, предвоенным концепциям "Срединной Европы", истории колониальных концепций геополитики в целом, ко всему позитивному, что в них содержалось, сочетается с поисками новых подходов и попытками построить новую теоретическую основу геополитики. Несмотря на то, что термин "геополитика" весьма часто используется в политической риторике, не всеми осознается, какие источники, модели и кодексы стоят за этим термином. Опасность восприятия геополитики только как идеологии пространственного расширения столь же велика, как и опасность ее игнорирования.
Геополитика часто прибегает к объяснению как внешней, так и внутренней политики государств с точки зрения географических факторов: характера границ, обеспеченности ископаемыми и другими природными ресурсами, островного или сухопутного расположения, климата, рельефа местности и т.д. Ключевым системообразующим отношением в геополитике еще в большей степени, чем в географии, долгое время являлось расстояние в физическом и географическом пространстве. Традиционную геополитику можно рассматривать как науку о влиянии геопространства на политические цели и интересы государства. Постепенно геополитика перешла к более сложному пониманию пространства как среды, преобразующей экономические, политические и прочие отношения между государствами. С ростом взаимозависимости в мире все большую значимость в геополитическом анализе приобрел характер межгосударственных отношений и его взаимодействия с геопространством, которое становилось уже не только поляризованным вокруг центров силы, но все более стратифицированным, иерархически организованным.
Самоопределение геополитики как науки имеет свою историю. Рудольф Челлен, автор термина "геополитика", определял ее как "доктрину, рассматривающую государство как географический организм или пространственный феномен". Целью геополитики, по мнению ее родоначальников, является осознание фатальной необходимости территориальных захватов для развития государств, так как "пространство уже разделенного мира может быть отвоевано одним государством у другого лишь силой оружия"1. Ведущий немецкий геополитический журнал "Zeitschrift fur Geopolitik" ("Журнал геополитики"), основанный Карлом Хаусхофером, дал следующее определение, наиболее, кстати, часто цитируемое в работах по геополитике: "Геополитика есть наука об отношениях земли и политических процессов. Она зиждется на широком фундаменте географии, прежде всего географии политической, которая есть наука о политических организмах в пространстве и об их структуре. Более того, геополитика имеет целью обеспечить надлежащими инструкциями политическое действие и придать направление политической жизни в целом. Тем самым геополитика становится искусством, именно - искусством руководства практической политикой. Геополитика - это географический разум государства".
В том же примерно духе, но с некоторыми важными дополнительными акцентами геополитика определяется и Отто Мауллем. Геополитика, считает он, имеет своим предметом государство не как статическую концепцию, а как живое существо. Геополитика исследует государство главным образом в его отношении к окружению - к пространству и ставит целью решить проблемы, вытекающие из пространственных отношений. Ее не интересует, в отличие от политической географии, государство как явление природы, то есть его положение, размеры, форма или границы как таковые. Ее не интересует государство как система экономики, торговли или культуры. С точки зрения геополитики простой анализ государства (физический или культурологический), даже если он имеет отношение к пространству, остается статичным. Область геополитики, подчеркивает Маулль, - это пространственные нужды и требования государства, тогда как политическую географию интересуют главным образом пространственные условия его бытия. Заключая, Маулль еще раз отмечает принципиальное различие между политической географией и геополитикой: первая удовлетворяется статическим описанием государства, которое может также включать изучение динамики прошлого его развития; вторая же есть дисциплина, взвешивающая и оценивающая данную ситуацию; геополитика всегда нацелена на будущее.
Карл Хаусхофер определял геополитику как учение "о географической обусловленности политики"2. В другом месте Хаусхофер совместно с Эрихом Обетом, Отто Мауллем и Германом Лаутензахом характеризовал геополитику как "учение о зависимости политических событий от земли"3. В меморандуме "Геополитика как национальная наука о государстве", появившемся в связи с установлением нацистского режима в Германии, геополитика определялась как "учение о взаимоотношениях между землей и государством"4. В "Журнале геополитики" геополитика характеризовалась как "наука о политической форме жизни в жизненном пространстве в ее зависимости от земли и обусловленности историческим движением"5. Совместно с издателем "Журнала геополитики" Куртом Во-винкелем Хаусхофер отмечал, что сама геополитика является "не наукой, а подходом, путем к познанию"6. Несколько позднее Вовинкель написал статью под заголовком "Геополитика как наука"7. Альбрехт Хаусхофер объявил сутью геополитики "взаимоотношения между окружающим человека пространством и политическими формами его жизни"8.
В "Словаре философских терминов" геополитика характеризуется как "учение о зависимости политических событий от особенностей поверхности земли, пространства, ландшафта, страны"9. Американский исследователь Л. Кристоф полагает, что геополитика покрывает область, параллельную и лежащую между политической наукой и политической географией. Признавая все трудности определения геополитики, Кристоф, тем не менее, рискует сделать это. "Геополитика, - считает он, - есть изучение политических явлений, во-первых, в их пространственном взаимоотношении и, во-вторых, в их отношении, зависимости и влиянии на Землю, а также на все те культурные факторы, которые составляют предмет человеческой географии... в ее широком понимании. Другими словами, геополитика есть то, что этимологически предлагает само это слово, то есть географическая политика; не география, а именно политика, географически интерпретированная и проанализированная в соответствии с ее географическим содержанием. Как наука промежуточная она не имеет независимого поля исследования. Последнее определяется в понятиях географии и политической науки в их взаимосвязи". Кристоф считает, что не существует принципиальной разницы между геополитикой и политической географией как в самой области исследования, так и в методах исследования. Единственное реальное различие между той и другой состоит, по его мнению, в акценте и фокусе внимания. Политическая география, будучи преимущественно географией, делает акцент на географических явлениях, давая политическую интерпретацию и анализ политических аспектов. Геополитика, будучи преимущественно политикой, наоборот, концентрирует свое внимание на политических явлениях и стремится дать географическую интерпретацию и анализ географических аспектов этих явлений10.
В рамках самой геополитики различают два достаточно четко обозначенных направления:
геополитика предписывающая, или доктринально-нормативная (к ней можно причислить, не боясь ошибиться, всю немецкую школу, связанную с именем Хаусхофера);
геополитика оценочно-концептуальная (типичные представители - Маккиндер, Спикмен, Коэн).
Отчетливую грань между той и другой не всегда, конечно, можно провести, но все же она существует, как существует в более общем виде между нормативной и концептуальной политической наукой.
В современной политической и справочной литературе понятие "геополитика" трактуется порой настолько широко и многопланово, что в итоге она лишается специфических черт, делающих всякую область исследования научной дисциплиной. Геополитика используется для оценки международно-политических позиций государств, их места в системе международных отношений, условий их участия в военно-политических союзах. Важное значение придается исследованиям комплекса экономических, политических, военно-стратегических, экологических, ресурсных и иных вопросов, играющих важную роль в сохранении или изменении общемирового и регионального баланса сил.
Разумеется, в той или иной мере все перечисленные аспекты имеют отношение к геополитике, но в этом случае не может не возникнуть вопрос: чем же геополитика отличается от общетеоретических исследований международных отношений и внешней политики, также рассматривающих все эти вопросы? Мало что проясняют в этом смысле и имеющиеся энциклопедические разъяснения. Энциклопедия Britannica, к примеру, ссылаясь на мнения авторитетов, связывает геополитику с использованием географии в интересах правительств. Наиболее распространенная точка зрения такова: геополитика служит определению национальной политики с учетом факторов воздействия на нее естественной среды. В энциклопедии Americana геополитика рассматривается как наука, изучающая и анализирующая в единстве географические, исторические, политические и другие взаимодействующие факторы, оказывающие влияние на стратегический потенциал государства. Советский Философский энциклопедический словарь (1989) определяет геополитику как западную политологическую концепцию, согласно которой "политика государств, в особенности внешняя, в основном предопределена различными географическими факторами: пространственным расположением, наличием либо отсутствием определенных природных ресурсов, климатом, плотностью населения и темпами его прироста и т.п.".
Несмотря на чрезвычайное разнообразие тематики, подходов, территориального охвата геополитических исследований, в них можно выделить общее ядро, включающее анализ зависимости между любыми изменениями в отдельных странах и регионах (в структуре хозяйства и его ресурсообеспеченности, внедрении новых технологий в экономике вообще и военном производстве в особенности, телекоммуникационных связях, количестве и качестве населения, его политической и идеологической сплоченности и т.д.) и внешнеполитическими и стратегическими проблемами. Раньше в число "независимых переменных" геополитического анализа входили главным образом такие традиционные параметры, как географическое положение, наличие и ограниченность минерально-сырьевых и других природных ресурсов, особенности территории страны (рельефа, гидрографической сети, удаленности от границ жизненно важных центров и др.). Значение этих факторов изменилось, но они далеко не полностью утратили свою роль. Геополитика как наука главное свое внимание направляет на раскрытие и изучение возможностей активного использования политикой факторов физической среды и воздействия на нее в интересах военной, экономической и экологической безопасности государства. В сферу же практической геополитики входит все, что связано с территориальными проблемами государства, его границами, с рациональным использованием и распределением ресурсов, включая и людские.
Исходя из вышеизложенного, геополитику можно определить как отрасль знания, изучающую закономерности взаимодействия политики с системой неполитических факторов, формирующих географическую среду (характер расположения, рельеф, климат, ландшафт, полезные ископаемые, экономика, экология, демография, социальная стратификация, военная мощь). Геополитика традиционно подразделяется на фундаментальный и прикладной разделы; причем последний, иногда называемый геостратегией, рассматривает условия принятия оптимальных политических решений, затрагивающих вышеперечисленные факторы.
Проблема научности геополитики. Геополитика в системе знания
Теоретически геополитика может выступать в двух ипостасях - как наука, познающая закономерные связи между географическими условиями и политикой, и как идеология, то есть как средство, оправдывающее достижение, осуществление, сохранение, укрепление и рост власти. Необходимо установить практически, во-первых, в какой ипостаси геополитика реально существует, во-вторых, может ли геополитика вообще быть наукой.
В качестве идеологии геополитика может использовать любые аргументы, связанные с географической средой, без всякой системы - лишь бы как можно более эффектно оправдать те или иные политические акции. В этом плане геополитика составляет лишь специфический компонент идеологии вообще - ее "географическую" часть.
В качестве науки геополитика должна быть свободна от необходимости как бы то ни было оправдывать какую-либо власть в любых ее проявлениях. Власть может воспользоваться плодами геополитики как науки, превратив ее выводы в идеологемы. Однако это далеко не единственное применение достижений геополитики. Конечно, наиболее заметные и значительные прикладные последствия геополитика может иметь именно на уровне власти, но, как всякая наука, она может быть полезна познанию как таковому. В этом плане геополитика может получить универсальное образовательное и исследовательское значение.
В целом ряде собственных модификаций геополитика пытается проследить связь между двумя совершенно далекими друг от друга группами стихий - географическими стихиями и стихиями человеческой субъективности, выражающимися в хаосе политических решений. И политика, и география сами по себе являются феноменами хаотическими: география включает в себя взаимодействие самых разнородных сил - геологических, космических, социальных и т.д., политика является истинным выражением непредсказуемости и иррациональности человеческой природы, подсказывающей абсолютно неожиданные решения в бесконечно многообразных политических ситуациях. Геополитика же стремится обнаружить строгую закономерную связь между указанными феноменами. Такая смелость познавательных претензий геополитики ставит ее в один ряд с философскими дисциплинами.
Если рассматривать геополитику как часть философии истории, то на ее долю выпадают все сферы исторической случайности, поскольку именно география и политика вносят в исторический процесс случайность: география - потому что ее законы носят совершенно иной характер, нежели законы человеческих отношений, политика - потому что она является предельным выражением субъективного произвола в этих отношениях. Если рассматривать геополитику как часть философии политики, то, во-первых, следует отметить наиболее общие закономерности и наиболее глобальные проблемы политики, а также планетарный феномен в контексте более общих проблем истории человечества. Наконец, если рассматривать геополитику как часть философии природы, ее специфическим предметом становится зависимость природы от непредсказуемой активности человека - существа природного, но отделившегося от природы и преобразующего саму основу собственной жизни в соответствии с прихотями своей, зачастую иррациональной, воли.
Рассуждения геополитического характера о расширении границ и присоединении новых земель мирными и военными средствами на основании предварительной сравнительной оценки реальной мощи государств, о сохранении господства над вновь приобретенными территориями посредством создания колоний, переноса туда столиц и их изоляции от влияния соседних стран, о создании региональных военно-стратегических альянсов встречаются еще в работе "Государь" итальянского мыслителя и политического деятеля XVI века Пикколо Макиавелли1. Необходимо также указать на классические работы по международным отношениям прусского историка и генерала Карла Клаузевица (XIX в.), которые подчеркивали необходимость выхода государства из опасного положения с позиции силы. Государствоведение также внесло свою лепту в формирование геополитики. В конце XIX - начале XX веков при исследовании триады атрибутов государства "территория - население - власть" многие государствоведы отдавали приоритет территории12. Крупный немецкий государствовед Георг Еллинек, в частности, считал: "Территория, как элемент государства, имеет решающее влияние на весь жизненный процесс государства"13. Широкую популярность получила циклическая теория развития государств14, методологической основой которой является органицистская концепция эволюции общества.
Традиция геополитического анализа международной обстановки тесно связана с историей возникновения и развития западной политической географии. Их формирование шло параллельно и связано с именами одних и тех же ученых и политиков. "Это... течение, участвовавшее в рождении политической географии, является... традиционным: именно оно стало результатом военной мысли и имеет отношение к стратегии", - считает известный французский географ П. Клаваль15.
Характеризуя отличие геополитики от политической географии, один из учеников и последователей К. Хаусхофера - Отто Шефер - писал: "Политическая география является наукой о пространстве. Поэтому политическая география направлена на прошлое, тогда как геополитика направлена на настоящее. Политическая география раскрывает картину того, как пространство воздействует на государство и, если так можно выразиться, поглощает его. В отличие от этого геополитика изучает вопрос о том, как государство преодолевает условия и законы пространства и вынуждает его служить намечаемым целям"16.
Политическая география, как известно, хронологически предшествовала геополитике, хотя ее зарождение также связано с эпохой Великих географических открытий. Необходимо было систематизировать огромное количество данных, описать новые земли, характер политических правлений и т.п. Речь шла, таким образом, о создании политической карты мира. Другими словами, политическая география была в то время как бы "регистрирующей" наукой. Определяя соотношение между этими двумя направлениями, на эту особенность указывали и сами геополитики. В фундаментальном труде под редакцией К. Хаусхофера "Основы, сущность и цели геополитики" отмечалось, что политическая география "гораздо больше удовлетворялась, хотя и не должна была удовлетворяться, чисто регистрирующей работой"17.
На Западе в политической географии долгое время видели всего лишь направление, изучающее пространственные аспекты политических процессов, что, по сути, выводило ее из сферы географии. К длинному ряду такого рода определений относятся и многие дефиниции, данные сравнительно недавно: по мнению Р. Касперсона и Дж. Минги18, политическая география - это пространственный анализ политических явлений, К. Кокса, Дж. Рейнолдса и С. Роккана - "размещенческий подход к изучению власти и конфликтов"19, Р. Беннетта и П. Тэйлора - "политические исследования с пространственной точки зрения". Геополитик X. де Блай20 назвал предметом политической географии лишь пространственные аспекты международных отношений, еще больше сузив его. Более конкретны определения, в которых целью политической географии названо изучение политических единиц, то есть, прежде всего, государства. Все эти определения, так или иначе, опираются на опубликованные в начале 50-х гг. работы крупного американского географа Р. Хартшорна, считавшего задачей политической географии изучение политических единиц (районов), задаваемых государственными или политико-административными границами, а также пространственных сходств и различий между такими единицами. Так, С. Коэн и Л. Розенталь21, Дж. Филдинг22 определяли политическую географию как науку о динамике и пространственных проявлениях политического процесса, под которым они понимали действия, направленные на установление и поддержание контроля над политической единицей. Н. Паундс23 указывал, что предмет политической географии - государство с точки зрения его генезиса, эволюции, обеспеченности ресурсами, обусловленности конкретных географических форм. Вслед за К. Риттером и А. Геттнером Хартшорн и его последователи фактически призывали своих коллег к изучению политической дифференциации пространства, причем лишь дифференциации де-юре, полагая, что только юридически закрепленные политические единицы объективны. Тем самым политическая география превращалась в "политическую хорологию". Отказ от принципа историзма, а нередко и от исследования причинно-следственных связей привел политическую географию к застою в теории, а затем и к упадку в целом. Ряд географов стремился "географизировать" политическую географию, найти ей такую "экологическую нишу" среди наук, где она не могла бы быть подменена. Для этих географов типична точка зрения Дж. Прескотта, считавшего, что политическая география изучает географические последствия политических решений, а также географические факторы, учитываемые при принятии таких решений24 . Несколько раньше группа видных американских географов определила политическую географию как науку, изучающую взаимодействие географических ареалов и политического процесса25.
В целом, политическая география занимается исследованием закономерностей формирования политического пространства, то есть системы таких пространственных условий, которые непосредственно заданы политическими решениями. Как видим, политическая география и геополитика имеют различную направленность, хотя теснейшую связь этих дисциплин отрицать нельзя. Эта связь проявляется в известной синхронности их развития. Новые веяния в равной степени касаются обеих наук, что проявилось, в частности, в почти одновременном возникновении антропологических и гуманистических установок политической географии и геополитики. Так, Р. Хартшорн главной задачей политической географии считал поиск соотношения между "центростремительными" и "центробежными" силами, действующими в каждом государстве и способствующими его целостности и могуществу или дезинтеграции. По мнению Хартшорна, политико-географ должен также выявить ту "ключевую идею", без которой государству не удалось бы сохранить лояльность большинства граждан. Вместе с тем геополитику можно считать дисциплиной, которая обобщает данные политической географии.
Геополитика и экзистенциальная география
Экзистенциальная география ведет свое происхождение из гуманистической географии, установки которой нередко использовались и геополитиками последних десятилетий. Гуманистическая география ставит во главу угла изучение устремлений, ценностей и целей социальных групп и отдельных людей в зависимости от их положения в геопространстве. В политической географии гуманистическое направление нашло отражение в концепции жизненного, или освоенного, пространства, определяемого как сфера непосредственного опыта, предшествующего принятию человеком рациональных решений и детерминирующего его мотивацию. Сторонники этого подхода считают фундаментальной категорией геополитики чувство самоидентификации с территорией, принадлежности к какой-либо социально-территориальной общности, "государственную идею" (здесь, как мы видим, происходит возврат на новом витке к классическим положениям Хартшорна), исторический опыт жизни в общине и общинного самоуправления.
В прикладной геополитике подходы гуманистического направления применяются, в частности, при изучении приграничных зон, политического прошлого других территорий с помощью обновленной концепции "политического ландшафта". Под ним понимается отражение нынешней и былой политической принадлежности-территории в характере землепользования, планировке и архитектуре зданий, поселений, памятниках, облике улиц и площадей. Элементы-символы политического ландшафта влияют на социализацию людей и формирование регионализма26.
Хотя геополитика имеет дело с пространством и географическими факторами, ее нельзя считать строго позитивной естественной наукой. И в объективно существующих текстах геополитики, и в идеальных задачах этой дисциплины мы обнаруживаем стремление выявить духовные основы пространственной жизни и политических решений. Геополитика, часто претендуя на статус прагматичной науки, сама по себе весьма далека от чистого прагматизма: она вольно или невольно одухотворяет не только континентальные и океанические массы, которые в геополитических теориях обретают собственную императивную активность и становятся непосредственным вместилищем духа, но и саму политику, которая из прозаического управления, решения текущих задач и удовлетворения самолюбия руководителей превращается в орудие планетарной борьбы, определяющей судьбы мировой цивилизации. В противоречие с таким своего рода романтизмом вступает редукционистский пафос большинства геополитических концепций - их авторы видят особый полет мысли в сведении причин многообразного движения народов к характеру их месторасположения. Благодаря этому противоречию геополитика вырождается либо в умозрение оккультного характера, либо в позитивистский статистический учет фрагментарных зависимостей географии и политики.
Подобная судьба может миновать геополитику только в том случае, если ее представители не будут игнорировать бытийственный, экзистенциальный фактор своего анализа. Геополитика по своей сути и по своему исконному замыслу является экзистенциальной наукой, частью экзистенциальной географии, которая рассматривает целостность бытия человеческих общностей с точки зрения лежащего в основе этих общностей объединяющего и вдохновляющего смысла, а также того, как этот смысл сказывается в характере времени и пространства их существования.
Мы не можем познавать природу и использовать ее, не применяя к ней наших априорных представлений. Однако, применяя эти представления, мы неизбежно интерпретируем природу как дух: закономерные связи между вещами мы истолковываем как категорические или гипотетические императивы (соответственно динамические или статистические закономерности), более или менее строго "предписывающие" вещам их "поведение".
Дух определяет пространство как на уровне представления, поскольку содержание представления о пространстве зависит от содержания духа, так и на физическом уровне, поскольку носители духа физически преобразуют пространство своего существования в соответствии с этим содержанием. Если в пространство, конституированное определенной экзистенциальной идеей, вторгаются носители иной экзистенциальной идеи, они вынуждены считаться с инерцией этого пространства, хранящего в себе чуждые императивы. Даже если некий народ заселяет территорию, уже давно оставленную его предшественниками, все равно сама почва, хранящая в себе сотни лет жизнедеятельности, будет оказывать незаметное и таинственное влияние на жизнь поселенцев.
Каждая экзистенциальная общность занимает определенный ландшафт, определенную географическую среду, не в силу случайностей своего передвижения или игры природных стихий, а в силу того, что та же идея, которая объединила данную общность, заставляет ее создавать специфическое пространство вокруг себя. И это пространство, будучи творением духа, начинает жить своей жизнью, в известной мере определяя не только судьбу своих создателей, но и судьбу тех, кто приходит им на смену. Место жизни отдельных народов и цивилизаций продолжает жить и действовать после их гибели; его невидимые центры и границы сохраняют свою силу и для носителей иных идей.
Уже эта, так сказать, археологическая значимость пространств не может быть проигнорирована геополитикой, так что же говорить об актуальных преобразованиях пространства, которые в данном ключе рассматриваются как преобразования самого бытия народов? Ради решения своей главной задачи экзистенциальная география прослеживает размещение и движение экзистенциальных общнос-тей в географической среде, а также специфику преобразования данной среды отдельными экзистенциальными общностями. Для экзистенциально-географического анализа характерны такие понятия, как "экзистенциальный центр", "экзистенциальная провинция", "экзистенциальная граница". Ярким примером значимости этих категорий могут служить отношения России и Запада, послужившие поводом для многих геополитических изысканий.
Запад издавна характеризуется чрезвычайной экзистенциальной экспансивностью. Он распространил сферу своего духа на всю Центральную Европу, последовательно включив в свою орбиту Чехию, Польшу, Словакию, Словению, Хорватию, Литву и т.д. Эти страны не без сопротивления, порой достаточно упорного и кровавого, стали, по сути, экзистенциальными провинциями Запада, так как если какой-нибудь народ присоединяется к уже сложившейся экзистенциальной общности, причем делает это не вполне добровольно, он должен слушать тех, кто пришел к лежащим в основе этой общности истинам первым, в результате оригинального, абсолютно самостоятельного поиска. Поэтому чехи, поляки, хорваты, литовцы и иже с ними должны внимать французам, итальянцам, англичанам, немцам и следовать их идеям, вкусам, привычкам, моде как образцу. Та же'участь была предназначена Западом и России, примером чему могут служить Псковская и Новгородская республики. Однако Россия оказала сопротивление куда более мощное, ибо она опиралась на многочисленных и грозных союзников из степей Евразии. Россия сохранила свою экзистенциальную самобытность, однако непрерывная экспансия Запада принесла свои плоды в виде широкого движения западничества, постепенно набиравшего силу внутри русской культуры. Культурная победа русского западничества обернулась грандиозными политическими последствиями, проявление которых пришлось на XX век.
Методология геополитики
Методология геополитики во многом зиждется на увязке явлений и процессов государственного уровня с уровнями макрорегиональным и глобальным, например размера, конфигурации и начертания государственных границ, сорасположения экономических районов, климата страны и др., с внешнеполитическими конфликтами. Геополитический подход можно использовать как рамку для подачи страноведческой информации под определенным углом зрения. Не менее важен для геополитики и взгляд "сверху вниз": от анализа региональных систем государств, сдвигов в распределении экономической и военной мощи - к изучению влияния этих процессов на геостратегию конкретного государства, внутриполитические конфликты, от анализа глобальных геополитических факторов, например численности и влиятельности диаспор, ограниченности какого-либо ресурса в глобальном масштабе, - к изучению влияния этого фактора на внешне- и внутриполитическое "поведение" конкретного государства.
Для методологии очень многих концепций геополитики характерны крайняя эклектичность и размытость, склонность к абсолютизации влияния какого-либо фактора или группы факторов на внешнюю политику, упрощению ситуаций, стремление заимствовать из смежных наук модные теории и концепции. Так, в конце 70-х и начале 80-х гг. модными были "гуманистические", бихевиористские и экзистенциалистские трактовки, основывавшиеся на объяснении связи внешней политики с географической средой через ее восприятие политическим деятелем, его жизненный опыт, психологически освоенное им пространство.
Кроме того, методы геополитики в принципе чрезвычайно разнообразны - от умозрительных размышлений до использования сложного математического аппарата. Применение количественных методов далеко не всегда повышает значимость результатов: напротив, "качественный" геополитический анализ в духе традиций французской школы может быть гораздо богаче идеями, чем итоги громоздких расчетов. Методы многомерной статистики чаще всего используются в геополитике при межстрановых сопоставлениях, многочисленных попытках геополитического районирования мира, путем анализа разнообразных и сопоставимых сведений по всем странам, при конструировании "показателей мощи", призванных количественно отразить влиятельность государств в разных сферах жизни. Еще одна область приложения количественных методов в геополитике - поиск закономерных соотношений между потоками в пространстве (прежде всего внешней торговлей) и политической связностью региональных группировок стран, внешнеполитическими и стратегическими проблемами. В последнее время, с появлением многочисленных программ построения анаморфированных изображений, возникло особое направление - геополитическое картирование, цель которого - найти адекватные пути отражения на карте мирового геопространства. Другой прием в геополитическом картировании, позволяющий получать интересные модели политического геопространства, - изменение центров проекции, "игра проекциями".
Система категорий, сложившаяся в геополитике, ныне, с обогащением и изменением ее проблематики, быстро расширяется. Помимо старых понятий - сфера влияния, баланс мощи, буферная зона, страны-сателлиты, устрашение, маргинальный пояс - теперь в научный оборот вошли новые категории: интеграция-дезинтеграция, национальные интересы, динамическое равновесие интересов, введенное известным американским геополитиком С. Козном27 понятие "страна-ворота", под которым подразумевается небольшое государство с выгодным географическим положением на стыке крупных стран и их блоков, с переходной по функциям и структуре экономикой, способное играть роль посредника в сближении своих крупных партнеров.
Одной из важнейших категорий геополитики является геостратегия - обоснованное геополитикой направление деятельности государств на международной арене. Опираясь на геополитические концепции, власти отдельных стран проводят политику аннексий территорий военным и дипломатическим путями, создания альянсов, установления сфер влияния, строительства военных баз, противодействия революционным процессам - "делают пространство", если выражаться языком западных геополитиков, для ТНК и ТНБ. В связи с географическими особенностями пространства геостратегию можно классифицировать как сухопутную, морскую, воздушную, космическую. Масштаб геостратегии может быть глобальным, макрорегиональным, страновым.
"Новая геостратегия" администрации США строится на биполярном (консервативном) подходе к международным отношениям и ставит своей задачей заново утвердить американское господство в мире. Она исходит из необходимости подавления экономическими, политическими и военными методами освободительных движений, свержения прогрессивных правительств в странах третьего мира на основании геополитического представления о всемирном характере интересов США. Любые изменения, местные конфликты в несоциалистическом мире оцениваются через призму глобальной, а не региональной перспективы, а революции в традиционных сферах влияния США - как угроза национальной безопасности28 .
Масштабы "новой геостратегии" связываются ее создателями с размещением лазерного оружия с ядерной накачкой в космическом пространстве29. Технико-технологические возможности этого оружия срабатывать в течение секунд обусловливают приоритет космического направления в "новой геостратегии" и, соответственно, космического пространства над сухопутным, морским, воздушным. "Новая геостратегия" призвана обеспечить как глобальное, так и региональное превосходство США.
С конца XIX века США уделяют исключительное внимание макрорегиональной геостратегии, нацеленной на определенные группы стран. В отношении Центральной и Южной Америки макрорегиональная геостратегия традиционно опирается на доктрину Монро, основой которой является тезис о "пространственной близости"30. Сегодня военно-географическое положение стран Центральной Америки и Карибского бассейна, через которые проходит около половины торговли и две трети импортируемой США нефти, а через Панамский канал и Мексиканский залив - более половины ввозимых полезных ископаемых31, оценивается как "жизненно важное". События на Кубе и в Никарагуа рассматривались администрацией Р. Рейгана как прямая угроза этой коммерческой артерии США. Президент Соединенных Штатов объявил, что через Центрально-Американский и Карибский регионы проходит "третья граница" США32.
Наряду с положением о "пространственной близости" "новая геостратегия" США в Центральной Америке и Карибском бассейне использует так называемую "теорию домино"33. Государства этого региона рассматриваются как пластинки известной игры: изменение числа очков на поле одной пластинки ведет-де к изменению числа очков на поле соседней. "Теория домино" является интерпретацией известной концепции экспорта революции, утверждающей, что революция нуждается в "подталкивании", что социализм можно навязать населению других стран с помощью военной силы.
Многие американские геополитики активно участвуют в военных приготовлениях этой страны. На это в свое время обращал внимание Н.Н. Баранский34. Геостратегия США в отношении отдельных стран (страновая геостратегия) наиболее показательна на примере Вьетнама. Те, кто разрабатывал стратегию и тактику бомбардировок, продемонстрировали глубокое значение географической информации и географическое мышление35. Американские стратеги вели "географическую войну", разрушая с воздуха сети плотин, предохраняющие от наводнения многомиллионное население равнин, уничтожая и генетически изменяя при помощи химического и бактериологического оружия органическую среду обитания людей. "Война в Индокитае, - пишет Лакост, - обозначила в истории войны и географии новый этап: впервые методы разрушения и изменения географической среды одновременно в природных и социальных аспектах были приведены в действие для упразднения необходимых для жизни нескольких десятков миллионов людей географических условий"36. Сегодня существует опасность, что "географическая война" может быть применена в массовых масштабах империалистическими державами в любой стране несоциалистического мира.
В прогнозировании очагов возникновения и возможных направлений эскалации повстанческих движений на территории той или иной страны стратеги империалистических держав видят одну из главных своих задач. Геостратегические исследования территории страны имеют избирательную направленность. В первую очередь проводится политико-географическое изучение, в частности составление крупномасштабных карт, тех районов, в которых возникновение повстанческих движений и формирование партизанских отрядов, ведение партизанской войны (guerilla) представляется наиболее вероятным. Тщательно исследуются территории, которые могут стать опорными базами революционной борьбы. Разрабатываются рекомендации для подавления повстанческих движений в городах и сельских местностях, горных районах и джунглях, на заболоченных территориях и в дельтах рек.
Морская геостратегия наряду с сухопутной является важным направлением во внешнеполитической деятельности государств. Морские территориальные притязания империалистических держав реализуются в установлении военно-политического контроля над имеющими международное значение морскими путями, портами, которые в результате из географических артерий и пунктов превращаются в стратегические.
Дж. Прескотт, отъединяющий нацистскую геополитику (Geo-politik) от геополитического анализа международной обстановки в современной политической географии Запада (geopolitics, geo-politique), выступая с позиций морских стратегов Пентагона, пишет в своей "Политической географии океанов": "Морские государства, вероятно, почувствовали, что использование канала более безопасно при американской администрации по сравнению с панамской"37. Тем самым американское военное присутствие в зоне Панамского канала, являющегося юрисдикцией США, объявляется гарантом возможности его использования всеми государствами.
Современная геостратегия США распространяется на малоосвоенные и труднодоступные морские районы. Пристальное внимание уделяется Арктике. "Этот регион, - считает американский географ Ж. Роусек, - исключительно редко населен, но он имеет всевозрастающее значение как в отношении обороны, так и относительно использования природных ресурсов"38. По его мнению, в настоящее время Арктика представляется более богатой нефтью, газом и другим сырьем, чем Антарктика, и в противоположность последней является наикратчайшим коридором для нанесения первого ядерного удара по СССР как по воздуху, так и посредством использования подводного флота. Энергетическим ресурсам Арктики придается стратегическое значение, поскольку они потенциально способны уменьшить зависимость США от импорта нефти из арабских стран. Милитаризация Арктики оказывает негативное влияние на внешнюю политику стран Запада, фасады которых обращены к Северному Ледовитому океану. Бюджеты таких государств, как Норвегия, Дания, Исландия, Канада, оказываются обремененными значительными военными расходами на нужды американской геостратегии.
Великие державы в период распада колониальных империй и формирования территорий суверенных, политически независимых государств приложили максимум усилий, чтобы затормозить процессы их дальнейшего развития. Одним из следствий такой политики стало образование в Африке четырнадцати государств, не имеющих выхода к морю39. Получение коридора к морю государством, удаленным от него, тесно связано с проблемой транзита. Решение вопроса осложняется трайбализмом - этим "микронационализмом" современной Африки, накладывающим свой отпечаток на отношения между государствами континента. Между соседними африканскими странами может сложиться следующая конфликтная ситуация: одна не имеет выхода к морю, другая препятствует транзиту либо взамен на право транзита требует уступок - политических, территориальных, связанных с национальными и племенными проблемами. Подобный "остаточный колониализм" вносит раскол в единый фронт борьбы государств третьего мира против политики неоколониализма.
По-видимому, не следует ставить знак равенства между морской геостратегией империалистического государства. и развивающейся страны, хотя и та и другая могут аргументировать свои притязания сходными мотивировками. Притязания некоторых развивающихся стран на значительные районы прилегающего континентального шельфа, объявление ими двухсотмильной зоны нередко являются вынужденными действиями в ответ на хищническую эксплуатацию ТНК морских прибрежных ресурсов, на экологические катастрофы, связанные с крушением нефтевозных танкеров в прибрежных зонах интенсивного международного судоходства. Морская геостратегия ряда новых индустриальных стран связана с присоединением обширных районов континентального шельфа. Например, Аргентина претендует на так называемое "Аргентинское море" ("Жидкую Пампу") с его островами и на часть Антарктиды, выделенные на основании секторального принципа40. Сходные проекты выдвигаются и в некоторых других странах Латинской Америки41.
Геополитика как идеология
Идеология - это любая система идей, которая используется для того, чтобы оправдать перед другими достижение или осуществление власти. Идеология всегда ориентирована на группу людей, она должна объяснить обществу, почему эта группа берет на себя инициативу и действует именно так, а не иначе. Первостепенная задача идеологии состоит в том, чтобы оправдывать общественно значимые действия тех или иных групп людей. Для выполнения этой задачи создатели соответствующей системы оправданий - идеологи - должны обращаться к высшим ценностям, разделяемым всем обществом, в котором та или иная группа собирается действовать. Глупо было бы Муссолини в Италии апеллировать к авторитету Вед, а Мао в Китае - к библейским десяти заповедям; напротив, Муссолини формирует фашистскую идеологию, опираясь на господствующие в его стране религиозные (католицизм) и секулярные (индивидуализм, империализм и даже социализм) учения, а Мао развивает коммунистическую идеологию, апеллируя не только к идеям Маркса, Энгельса и Ленина, но и к основополагающим мыслям Конфуция и Лао-Цзы. Однако идеология только использует различные системы ценности, но никогда не совпадает с ними.
Любопытно отметить, что практически все представители геополитики были более или менее крупными чиновниками и государственными деятелями, они имели серьезный вес в обществе и оказывали существенное влияние на принятие политических решений не только через свои идеи, но и непосредственно. Эта закономерность прослеживается от Ибн Халдуна до Хаусхофера. В декабре 1993 г. Государственная Дума Российской Федерации учредила Комитет по геополитике. Научный консультант книги А.Г. Дугина "Основы геополитики" (1997) - начальник кафедры стратегии Военной академии Генерального штаба России генерал-лейтенант Н.П. Клокотов. Все эти факты, а также характер содержания и методов геополитики дают основания многим геополитикам считать свою отрасль знания прежде всего идеологией. "Геополитика, - пишет А.Г. Дугин, - это мировоззрение власти, наука о власти и для власти. Только по мере приближения человека к социальной верхушке геополитика начинает обнаруживать для него свое значение, тогда как до этого она воспринимается как абстракция. Геополитика - дисциплина политических элит (как актуальных, так и альтернативных)... Не претендуя на научную строгость, геополитика на своем уровне сама определяет, что обладает для нее ценностью, а что нет. ...В современном мире она представляет собой "краткий справочник властелина", учебник власти, в котором дается резюме того, что следует учитывать при принятии глобальных (судьбоносных) решений - таких, как заключение союзов, начало войн, осуществление реформ, структурная перестройка общества, введение масштабных экономических и политических санкций и т.д. Геополитика - это наука править"42. И хотя отдельные геополитики заявляют, что "геополитика в своей основе антиидеологична"43, трудно не согласиться с утверждением, что "геополитик не может не быть ангажирован"44.
Если задаться вопросом, к какой же разновидности идеологии относится геополитика, напрашивается ответ, что геополитика тесно связана с империализмом. Империализм (от лат. imperium - власть, господство) в его позднейшем значении понимается как историческая ситуация раздела сфер власти на земле между большими империями или как характеристика политики больших империй, направленной на захват власти над всей землей. Между тем циничная активность империй может быть возведена к особой идеологии - империализму, понимаемому как позиция людей, созидающих империи и вкладывающих свои жизненные силы в их существование и развитие. Согласно положениям этой идеологии, безразличный к человеку естественный порядок заставляет человека бороться за обретение земных благ. Однако риск проиграть в этой борьбе слишком велик, чтобы посвящать этому свою жизнь. Поэтому, если человек хочет избежать поражения в борьбе за земные блага, он должен принадлежать к группе людей, чьи организованные усилия постоянно направлены на их захват и эффективно противостоят аналогичным усилиям соперников. Если такая группа существует, человек должен стремиться примкнуть к ней; если такой группы нет, он должен стремиться создать ее. Сохранение и укрепление единства империи может быть обеспечено либо родством входящих в нее людей, либо общим смыслом существования, требующим такого единства. Поэтому империи чаще всего складываются, во-первых, на основе наций, а во-вторых, на основе исповедания единой веры, из которой следуют объединяющие социальные выводы. Отношения между империями складываются, не только на основе реального соотношения сил, но также на основе специфики господствующих в них идей.
В XIX столетии история человечества вошла в ту фазу, когда развитие империй привело к разделу между ними всего мира. С тех пор они, хотя и провели множество войн за передел мира (включая две мировые войны), все время ищут приемлемую форму компромисса. Однако очевидно, что такой компромисс может быть только временным перемирием, если только все до единого "хорошие политики" не исчезнут с лица земли.
С точки зрения империалистов, все иные группы людей также являются империями. Основой организации империй может быть не только территория, этнос, род, но и идея. Империи могут быть открытыми и тайными; открытые империи (Германия, Россия, Америка и т.п.) опасаются проникновения в свой организм тайных империй, не имеющих четких границ, и поэтому стремятся держать на виду мафиози, масонов и других, которые с империалистической точки зрения объединены общим признаком в единую силу, поддерживают друг друга и противостоят открытым империям либо паразитируют на них. Кроме того, можно выделить закрытые и внутренне справедливые империи, не стремящиеся к постоянному расширению, но справедливо распределяющие завоеванное внутри себя, и открытые и внутренне несправедливые империи, жертвующие внутренним порядком ради непрерывного наращивания своей силы.
Для того чтобы геополитика могла появиться на свет, "должна была наступить эпоха империализма, в которой как в области политики, так и в области экономики господствует стремление к пространству"41, - заметил немецкий геополитик профессор Грабовски. Для того чтобы дело дошло до теории о "плановой пространственной экономике", "плановая пространственная экономика империалистической эпохи" должна была занять место прежней, "основанной на произволе политики расширения". Империалистическая эпоха живет "целиком под знаком пространства, и возникла необходимость детально изучить пространство в его отношении к политике. Следовательно, к геополитике пришли также, исходя из пространственной экономики империалистической эпохи"46.
Еще в Римской империи было введено понятие "terrae nullius sedit primo occupanti" ("ничейные земли принадлежат тем, кто их первым захватит"), причем ничейными признавались все территории, которые можно было завоевать, население при этом вообще не принималось в расчет и либо истреблялось, либо обращалось в рабство. Этот термин был воспринят в средние века и прочно вошел в так называемое "международное право цивилизованных народов". До конца прошлого века правовым основанием для захвата колоний признавалась так называемая первоначальная оккупация ничейных земель. В период империализма возникла необходимость утвердить право на колониальные захваты. На Берлинской конференции (1884- 1885) 14 государств пытались "упорядочить" раздел Африки. Было решено считать "законными" колониальные захваты земель, если они "реальны, эффективны и о них доведено до сведения остальных держав"47. Само собой разумеется, что эти земли далеко не были ничейными. Но права населявших их народов вообще не учитывались и эти территории объявлялись ничейными на том лишь основании, что они не принадлежали какой-либо колониальной державе и считались законными объектами территориальных захватов и колониальных грабежей.
Ватикан, который на протяжении веков пытался сохранить не только духовную, но и светскую власть над всем миром, воспользовался ожесточенными спорами между Португалией и Испанией, чтобы еще раз выступить в роли верховного арбитра в международных делах. С этой целью уже в 1493 г., то есть всего через год после первого путешествия Христофора Колумба, папа Александр VI "в соответствии с полученной им просьбой разделил Новый Свет между двумя соперницами - Португалией и Испанией, отдав при этом львиную долю своей родине. В ряде булл папа наметил линию, проходившую с севера на юг в 100 лигах западнее к востоку от этой линии, а Испании - к западу"48. Раздел как уже открытых, так и могущих быть открытыми в будущем земель между двумя державами был юридически закреплен в Тордесильясском договоре от 7 июня 1494 г., заключенном представителями Испании и Португалии и утвержденном Александром VI.
Идеологическая связь геополитики с империализмом создала устойчивую ассоциацию этой дисциплины с оправданием военной агрессии и территориальных захватов. Поскольку же пространства в большинстве случаев не являются ничейным, а заселены народами, не желающими расставаться со своей землей, геополитика как часть идеологии вступает в тесную связь с иными "натуральными" компонентами.
Геополитика и биополитика: связь геополитики с расовой теорией
Итак, поскольку в качестве идеологического направления геополитика апеллирует к природным началам, ее можно отнести к так называемой "естественной (натуральной) идеологии". Сюда же можно отнести течение, родственное геополитике, также акцентирующее внимание на естественных основаниях политических решений, - расизм, который по аналогии можно назвать "биополитикой".
Естественно, что территориальные притязания одних государств неизбежно вступают в конфликт с интересами самообороны других государств. Как агрессоры, так и жертвы выдвигают аргументы для обоснования своей позиции и ссылаются на международное право для обработки общественного мнения в свою пользу всеми доступными им средствами. Особое значение всегда придавалось ссылкам на историческую и географическую обусловленность территориальных притязаний, а также национальному составу населения "спорной территории", нередко относимой агрессором к низшей расе, с которой якобы можно вообще не считаться.
Уже в древних государствах к расизму широко прибегали для оправдания института рабовладения, а также для подогревания враждебных чувств в отношении народов, с которыми собирались воевать. В древнегреческих полисах некоторыми правами пользовались только выходцы из соседних древнегреческих городов-государств (в Афинах они назывались метеками). Прочие иностранцы объявлялись абсолютно бесправными. "Эллинская народность, - писал Аристотель, - занимающая в географическом отношении как бы срединное место между жителями севера Европы и Азии, объединяет в себе природные свойства тех и других; она обладает и мужественным характером, и развитым интеллектом; поэтому она сохраняет свою свободу, пользуется наилучшей государственной организацией и была бы способна властвовать над всеми, если бы только была объединена единым строем".
Расовая или национальная исключительность - важная установочная позиция при геополитическом анализе международной обстановки. Ее зачатки содержатся в работах французского философа и дипломата Ж.А. де Гобино49 (1816-1882) и английского социолога Х.С. Чемберлена50 (1855-1927). Расовый и национальный состав населения "спорных территорий"51 тщательно учитывается правительствами при планировании внешней, а иногда и внутренней по-литики52 .
К. Хаусхофер до прихода нацистов к власти не только воздерживался от поощрения концепции расового превосходства немцев, но и в первом номере основанного им журнала даже высмеивал ее53. Однако концепции "жизненного пространства" и "естественных границ" Германии основаны на постулате о расовом превосходстве немцев, и вскоре после прихода нацистов к власти на страницах "Журнала геополитики" начали появляться статьи, в которых обосновывались понятия "кровь и почва", "кровь сильнее паспорта" и др. Один из последователей К. Хаусхофера писал: "Судьба завещала германскому народу роль посредника между Востоком и Западом, Югом и Севером. Она присвоила ему право на пространство, которое проходит через всю историю"54. Другой его последователь считал, что на нацистскую Германию возложена миссия культурного воздействия на народы Востока, так как она якобы является "самой культурной и передовой страной мира"55.
§ 3. Предыстория геополитики (географическое направление в социальной мысли)
Суждения относительно того, что жизнь государств и народов во всем ее разнообразии в большой степени обусловлена географическим окружением и климатом, сопровождают социальное бытие человека на протяжении всей его истории. Еще до Фридриха Ратцеля многие философы, ученые, политические мыслители обратили внимание на воздействие географических факторов на политические процессы и события. Сами геополитики часто утверждали, что Монтескье, Гердер, немецкие географы Карл Риттер, Фердинанд фон Рихтхофен и другие видные ученые являются их предшественниками. Развернутые социологические системы в русле географической школы были созданы в XIX веке такими авторами, как Г.Т. Бокль, В. Кузен, Э. Ренан, И. Тэн и др.
Между тем существует разительное отличие прежних, часто фрагментарных, представлений, знаний и суждений о влиянии географических условий на жизнь человеческих ассоциаций, как бы порой глубоки и важны они ни были сами по себе, от качественного скачка в их осмыслении на рубеже XIX-XX веков. Скачок этот не был случайным; в его основе лежал не только переход количества разрозненного знания в его новое интегральное качество - он был во многом предопределен глубокими и существенными изменениями в самом объективном мире, перешедшем на изломе двух столетий от состояния разрозненности отдельных своих частей и регионов к единому, взаимосвязанному и взаимозависимому миру в масштабах целой планеты. Вместе с этим переходом не связанные друг с другом и растянутые на протяжении многих веков различные частные концепции географического детерминизма, как бы сгущаясь наряду со сгущением физического, земного пространства, обрели сначала вид науки политической географии, а затем и геополитики - порождения XX столетия56.
Таким образом, история развития идей географического детерминизма отражает историю постепенного пространственного "уплотнения" Земли с той поры, когда пространство было во многих своих частях еще свободно, не обжито, не поделено, через этапы постепенного его заселения, освоения, завоевания и разделения между государствами и народами вплоть до нынешнего времени, когда все заселено, все обжито, нес поделено, когда государства не могут уже позволить себе роскошь решать свои демографические проблемы путем свободного выплеска избыточного населения в отдаленные земли, а недостаток сырья или рынков - путем аннексии отдаленных земель.
В соответствии с классическими, восходящими к глубокой древности представлениями географического детерминизма считалось, что развитие человеческого общества зависит исключительно от географических факторов, а установление государственных границ основывается на праве сильного и целиком зависит от завоеваний. Вопрос о влиянии географической среды (в первую очередь климата) на обычаи, нравы, образ правления и некоторые общественно-исторические процессы рассматривали уже античные авторы - "отец медицины" Гиппократ, "отец истории" Геродот, римский историк Полибий и многие другие.
Древние греки первыми обратили внимание на влияние географической среды на социальное существование человека. И это был отнюдь не умозрительный интерес - он диктовался сугубо практическими соображениями. Вместе с развитием цивилизации, ростом числа городов-государств и их населения возникали и чисто геополитические проблемы: необходимость расширения жизненного пространства для увеличивающегося населения, колонизация свободных территорий по всему периметру Средиземноморья с целью сброса избыточного населения, пограничные проблемы и др. Решать их приходилось нередко путем войн с соседями. Известный им мир они стали делить в соответствии с климатическими условиями. Древнегреческий мыслитель Парменид (VI в. до н.э.) выдвинул теорию пяти температурных зон или поясов: один жаркий, два холодных и два промежуточных. Опираясь на теорию Парменида, Аристотель (384-322 до н.э.) утверждал силовое превосходство промежуточной зоны, заселенной греками. Уже в наше время теория климатических поясов приобрела новое звучание. Широкое распространение получила точка зрения, что история создавалась в пространстве между 20- и 60-м градусами северной широты, то есть в Северном полушарии, где расположена большая часть земной суши. Политическая энергия мира генерировалась в основном в умеренных климатических зонах, и исторические центры притяжения сдвигались в направлении с юга на север, но опять-таки только в пределах этой зоны. Речные цивилизации Месопотамии и Египта сменились городами-государствами Греции, затем Римской империей. Все древние цивилизации располагались в границах между 20- и 45-м градусами северной широты. Культурные и политические центры Европы, России, Соединенных Штатов и Японии размещаются между 45- и 60-м градусами северной широты в прохладно-умеренной зоне.
Гиппократ (ок. 460-ок. 370 до н.э.) в сочинении "О воздухе, водах и местностях" проводил идею о влиянии географических условий и климата на особенности человеческого организма, свойства характера жителей и даже на общественный строй. Позднее в географические концепции стали добавлять понятия пространства суши и моря как важные характеристики для сравнения положения одних государств по отношению к другим. На них обратил внимание еще Аристотель. В своей "Политике" он дает весьма примечательную геополитическую, сказали бы мы сейчас, оценку достоинств Крита, позволивших ему возвыситься. "Остров Крит, - пишет он, - как бы предназначен природой к господству над Грецией, и географическое положение его прекрасно: он соприкасается с морем, вокруг которого почти все греки имеют свои места поселения; с одной стороны, он находится на небольшом расстоянии от Пелопоннеса, с другой - от Азии, именно от Триопийской местности и Родоса. Вот почему Минос и утвердил свою власть над морем, а из островов одни подчинил своей власти, другие населил..."57.
Значение географических условий для внутренней и внешней жизни государств отмечали Платон, Полибий, затем римляне Цицерон и особенно Страбон. Последний как географ разделил весь мир на четырехугольники и в рамках одного из них поместил обитаемый мир, который состоял из Европы, Ливии и Азии. Любопытно суждение Страбона о том, что необитаемые страны не представляют для географа интереса. "Не служит никаким политическим целям, - считал он, - хорошее знакомство с отдаленными местами и населяющими их людьми, особенно если это острова, чьи обитатели не могут ни помешать нам, ни принести пользы своей торговлей"58 . Данное суждение можно уже назвать геополитическим в современном смысле этого слова. В нем Страбон во главу угла выносит политические соображения и с их высоты оценивает значение тех или иных географических реалий. Оно прямо перекликается со взглядами современных ученых школы политической географии. Для иллюстрации приведем мнение одного из известных современных специалистов в этой области - Жана Готтмана. Наш политический мир, отмечает он, простирается только на пространства, доступные человеку. "Доступность есть детерминирующий фактор; места, куда человеку нет доступа, не имеют никакого политического значения и не составляют проблемы. Суверенитет Луны вовсе не представляет сегодня политического значения, так как люди не могут ни достичь ее, ни взять оттуда что-либо. Антарктика не имела политического значения до той поры, пока ее не стали осваивать; но зато с того времени, как она сделалась доступной, ледовый континент был разделен на порции подобно яблочному пирогу, и все эти порции представляют ныне совершенно определенные политические ячейки, которые уже породили ряд международных инцидентов"59.
Античная политическая и географическая мысль была унаследована мусульманским Востоком. Огромное значение влиянию природы на человеческую историю придавал арабский историк и мыслитель Абд ар-Рахман Абу Зейд Ибн Халдун (1332-1406) - общественный деятель, игравший видную роль в политической жизни мусульманских государств Северной Африки.
Главный фактор, определяющий влияние природы на общественно-политическую жизнь, по теории Ибн Халдуна, - климат. Только в странах с умеренным климатом люди способны заниматься культурной деятельностью, а жители юга (то есть стран, прилегающих к экватору) не имеют побудительных причин для развития культуры, так как они не нуждаются ни в прочных жилищах, ни в одежде, а пищу получают от самой природы к готовом виде; жители холодных северных стран, наоборот, затрачивают всю свою энергию на добывание пищи, изготовление одежды и постройку жилищ; следовательно, они не имеют времени для занятия науками, литературой и искусствами.
Ибн Халдун изложил также свою теорию исторических циклов, согласно которой в странах с умеренным климатом наиболее активной силой истории являются кочевники, обладающие физическими и моральными превосходствами перед оседлым населением, особенно перед горожанами. Именно поэтому, с точки зрения Ибн Халдуна, кочевники периодически захватывают страны с оседлым населением и образуют обширные империи со своими династиями. Но через три-четыре поколения потомки утрачивают свои положительные качества; тогда из степей и пустынь появляются новые волны кочевников-завоевателей, и история повторяется.
В этих весьма логичных построениях нетрудно уловить отпечаток тех идей, которые уже в XX веке оказали влияние на русских "евразийцев" и на теорию Л.Н. Гумилева.
В Новое время одним из первых, кто приступил к систематическому изучению взаимосвязи географии и политики государств, был французский политический мыслитель Жан Бодеп (1530-1596), депутат от третьего сословия в Генеральных штатах в Блуа. В сочинении "Метод легкого изучения истории" (1566) он изложил свой взгляд на общество как на сумму кровно-хозяйственных союзов-семей, формирующееся независимо от воли человека под влиянием естественной среды. Среди географических факторов Боден выделял в качестве наиболее значимого климат, приписывая его действию физическое превосходство северных народов над южными и горных над долинными. Он обращал внимание государственных и политических деятелей своего времени на необходимость принимать в расчет в административной и законодательной деятельности помимо социальных также и климатические условия. В своих взглядах Боден подошел к созданию широкой концептуальной системы географического детерминизма ближе, нежели любой из его предшественников. Его утверждение, что сила и развитие суверенного государства прямо зависит от влияния окружающих его природных условий, совпадает, по существу, со взглядами современных геополитиков.
После Бодена проблема влияния географических факторов на политику долгое время оставалась вне поля зрения философов и политических мыслителей. Только в XVIII веке она вновь становится объектом внимания, на этот раз у Монтескье в его труде "О духе законов" (1748). Шарль Луи де Секонда, барон де ла Бред и де Монтескье (1689-1755) занимал наследственный пост президента парламента в Бордо. Отказавшись в 1726 г. от официальных государственных должностей, он занялся изучением французского и европейского искусства, для чего предпринял в 1728 г. путешествие по Европе.
Вслед за своим соотечественником Боденом Монтескье сделал упор на влияние климата, также отметив значение пространства, почвы, культуры и экономики в качестве формирующих историю элементов. Монтескье не ограничился суждением о значимости условий физической среды, но прямо указал на необходимость того, чтобы законы страны соответствовали этим условиям60. Иными словами, он ввел в свою концепцию нормативный элемент, который в более поздней геополитике, особенно немецкой, приобрел приоритетное значение. Семнадцатую книгу своего сочинения он почти полностью посвящает исследованию влияния климата и топографии на особенности государственного устройства и политическую природу различных народов, сопоставляя в этом смысле Европу и Азию.
В исследованиях истории геополитики часто можно встретить утверждения, что Монтескье один из первых провозгласил чисто географический фактор (климат) определяющим в общественном развитии и доказывал в своих трудах, что географическая среда и в первую очередь климат - решающая причина различия форм государственной власти и законодательства. Например, он утверждал, что "в жарких климатах... обыкновенно царит деспотизм..."61. В качестве главного подтверждения географического детерминизма, как правило, приводится его известное высказывание: "Власть климата есть первейшая власть на земле"62. У Монтескье действительно есть такое утверждение, но дело в том, что он никогда не определял климат как фактор, непосредственно влияющий на жизнь общества. Климат, по мнению Монтескье, оказывал свое прямое влияние на физиологическое состояние организма и прежде всего на психологию людей, а через нее уже на общественные и политические явления. Именно эта особенность давала ему право заявлять, что "малодушие народов жаркого климата всегда приводило их к рабству, между тем как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу"63. Это была первая попытка с помощью вульгарного географического детерминизма объяснить различие форм государственного правления.
Данная точка зрения Монтескье была использована в свое время немецкими геополитиками. Правда, в качестве исходного пункта был взят не климат, а "жизненное пространство", и его влияние на психологию людей из физиологической области было перенесено в социальную. Нечто аналогичное проповедуют геополитики Германии и сейчас. При этом сохранился принцип подхода к решению задачи. В геосоциологической концепции западногерманские геополитики также пытаются через человека и его психологическое восприятие окружающей действительности объяснять историческое развитие. Изменился лишь объект исследования. Главное внимание сейчас уделяется самому сознанию, его преобразованию и воспитанию в реваншистском духе. Именно этим объясняется повышенный интерес к учению Монтескье геополитиков в Западной Германии.
Последним заметным представителем французской географической школы в общественной мысли XVIII века был Анн Робер Жак Тюрго (1727-1781) - философ, экономист и государственный деятель, с 1751 г. - чиновник Парижского парламента, в 1761-1774 гг. - интендант в Лиможе, в 1774-1776 гг. - генеральный контролер финансов.
Начиная с XIX столетия, постепенно, школа географического детерминизма перемещается в Германию, получив там полное свое развитие на стыке двух веков - девятнадцатого и двадцатого. У ее истоков были Александр фон Гумбольдт и Карл Риттер. Они придерживались взгляда о тесных взаимоотношениях между человеком, государством и миром окружающей природы. Их непосредственным предшественником и учителем, одним из первых немецких ученых, кто внес заметный вклад в развитие географического детерминизма, был Иоганн Готфрид Гердер (1744-1803). Движущей силой развития цивилизации, по его мнению, выступают внешние и внутренние факторы. К внешним факторам ученый относил физическую природу и в первую очередь такие ее элементы, как климат, почва, географическое положение.
Последователем Гердера можно считать Карла Pummepa (1779- 1858), одного из выдающихся представителей немецкой научной школы географического детерминизма. Для него бесспорным фактом было то, что развитие народов идет по пути, предписанному им окружающей средой, существенной частью которой являются природные условия. Сама же Земля и все находящееся на ней было сотворено, по его мнению, божественным Провидением. Следуя за античными авторами и своими предшественниками И.Г. Гердером и А. Хеереном, Риттер приходит к выводу о том, что "Европа счастливым своим климатом и умеренностью времен года обязана ограниченности своего пространства"64.
Именно у Риттера были взяты схемы и конструкции, которыми оперировал впоследствии и Ратцель, развивая свою политическую географию. Риттер, в частности, разработал иерархическую систему регионального деления мира в рамках единого глобального пространства. Он разделил Землю на сухопутную (континентальную) полусферу и полусферу водную (морскую). Границу между ними он представил в виде большого полукруга, проходящего в Южной Америке через Перу и затем через южную часть Азии. В рамках континентальной полусферы он выделил два больших региона: Старый Свет и Новый Свет. Первый, вследствие своего распространения с востока на запад, обладает заметным климатическим однообразием. Второй же, наоборот, по причине своего расположения с севера на юг отличается большим климатическим разнообразием. Это различие, по его мнению, оказало существенное воздействие на характер населяющих каждый регион народов и на их взаимоотношения, поскольку природа влияет не только на труд и стереотипы мышления (Бокль), не только на мораль человека (Гумбольдт), но и на каждый аспект человеческой жизни.
Современник Риттера Александр фон Гумбольдт (1769-1859) в своих изысканиях основывался на использовании громадного эмпирического материала и успехах естествознания своего времени. Он настойчиво проводил мысль, что география должна давать целостную картину окружающего мира и служить конкретным социальным, политическим и экономическим целям человека. Одним из первых Гумбольдт отказался от хорологического понимания сущности географии, подчеркивая комплексный и в то же время единый характер ее объекта. "...Созерцание телесных предметов, - писал он, - в виде одного, внутренними силами двигающегося и оживленного целого, как отдельная наука имеет совершенно самобытный характер"65 . Гумбольдт своими трудами заложил основу сравнительного метода в географии. Деятельность Гумбольдта высоко оценена прогрессивной научной общественностью. Его имя по праву сейчас носит Берлинский университет - один из старейших учебных и научных центров страны.
На тесное взаимодействие человеческой цивилизации и природы, их влияние друг на друга указывали и другие немецкие ученые-философы, среди которых следует назвать И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля и Л. Фейербаха.
Иммануил Кант (1724-1804) в своих лекциях по географии развивал мысли о влиянии физической географии на "моральную географию" (национальный характер), на политическую географию, на "торговую географию" (экономику) и на "теологическую географию" (территориальное распространение религий) отдельных народов.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831) в своей "Философии истории" прямо указывает на детерминированность истории разных народов географическими факторами. В специальном разделе лекций по философии истории, озаглавленном "Географическая основа всемирной истории", немецкий философ усматривает в жарком и излишне холодном климате "те естественные свойства стран, которые раз навсегда исключают их из всемирно-исторического движения..."66. Гегель одним из первых в истории социальной мысли совмещает географический детерминизм с расизмом, объявляя лишь страны Западной Европы и США носителями исторического прогресса и обосновывая, в частности, порабощение исконных жителей Мексики и Перу европейскими колонизаторами ссылкой на то, что индейцы якобы "во всех отношениях, даже в отношении роста, стоят ниже европейцев"67.
Гегель выделяет три "географических различия" земной поверхности: 1) безводное плоскогорье со степями и равнинами, 2) низменности, переходные страны, орошаемые реками, 3) прибрежная страна, непосредственно прилегающая к морю68. Из этих трех "географических различий" Гегель выводит тот или иной общественный строй.
Гегель писал, что "скотоводство является занятием обитателей плоскогорий, что земледелием и промышленным трудом занимаются жители низменностей; наконец, торговля и судоходство составляют третий принцип. Патриархальная самостоятельность тесно связана с первым принципом, собственность и отношение господства и порабощения - со вторым, а гражданская свобода - с третьим принципом"69. Этими софистическими ссылками на природные условия Гегель стремился замаскировать истинных виновников эксплуатации народов, "доказать" якобы вытекающее из географии "превосходство" прибрежных стран, то есть прежде всего западноевропейских и США, над всеми другими странами.
В XIX веке сторонники географической школы уже не ограничиваются исследованиями влияния только климата на общественное развитие. Сама жизнь, успехи науки и техники ставили под сомнение господствующие в то время взгляды прошлого. В общей системе географической школы формируется второе направление, представители которого пытаются установить значение не только климата, но и плодородия почв, влияние транспортных магистралей и т.п. .на жизнь общества. Особенно яркое воплощение данное направление получило в трудах англичанина Генри Томаса Бокля (1821 - 1862).
Профессор географии Лондонского университета Бокль был разносторонним ученым. Работы Бокля дают право отнести его к сторонникам географической школы, хотя он и не был типичным ее представителем. В своей книге "История цивилизации в Англии"10 Бокль, дополняя учение Монтескье о климате, выдвинул идею о совокупности условий географической среды, влияющей на жизнь общества71. В результате он выделил четыре группы: "климат, пищу, почву и общий вид природы". По Боклю, коренная причина цивилизации в древнем мире - плодородие почвы, в Европе - климат72. Однако он не ограничивался данными компонентами и признавал, например, влияние развитого человеческого разума на исторический процесс и т.п.
Бокль, в отличие от Монтескье, подчеркивал основное влияние не климата, а ландшафта. Уделяя первостепенную роль географическим условиям (климату, плодородию почвы, ландшафту) как стимулу общественного развития, Бокль, вместе с тем, подчеркивал, что достигнутый уровень экономического благосостояния "зависит не от благости природы, а от энергии человека", которая безгранична в сравнении с ограниченностью и стабильностью естественных ресурсов73. От климата, пищи, почвы и ландшафта зависит первоначально "история богатства": "почвой обусловливается вознаграждение, получаемое за данный итог труда, а климатом - энергия и постоянства самого труда"74. Плодородная почва через избыток продовольствия увеличивает народонаселение, а это, по Боклю, ведет к уменьшению заработной платы каждого работника. На юге пища более дешевая и требует меньших усилий для ее добывания. Отсюда - громадное население, нищета работников, невиданное богатство правителей. Ландшафт, значение которого Бокль особенно подчеркивает, "действует на накопление и распределение умственного капитала"75. Бокль различает ландшафты, возбуждающие воображение (различные виды "грозной природы"), и ландшафты, способствующие развитию рассудка, логической деятельности. Первый тип характерен для тропиков и прилегающих к ним регионов. Это - места возникновения всех древнейших цивилизаций, в которых преобладающее воздействие имели силы природы. Одни из них вызвали неравное распределение богатства, другие - "неравномерное распределение умственной деятельности, сосредоточив все внимание людей на предметах, воспламеняющих воображение. ...Вот почему, принимая всемирную историю за одно целое, мы находим, что в Европе преобладающим направлением было подчинение природы человеку, а вне Европы - подчинение человека природе" 76.
Основателем географической школы во французской социологии следует считать Фредерика Пьера Гийома Ле Пле (1806-1882). Ле Пле - экономист и социолог, с 1840 г. - профессор Горной школы, сенатор при Наполеоне 111 (1867), организатор Международного общества практического изучения социальной экономики (1885), издатель газеты "Социальная реформа" (1881).
Французская социально-географическая школа получила столь широкое распространение, что оказала влияние даже на эстетику: историком Жаном Батистом Дюбо (1670-1742) была создана так называемая "теория среды". Дюбо основным фактором развития искусства считал климатические условия страны; Монтескье, который также придерживался этой теории, таковыми считал экономические и социальные факторы, обусловленные, в свою очередь, географической средой и климатом; Ипполит Адольф Тэи (1828-1893) расширил понятие "среды" (milieu), рассматривая ее как совокупность различных факторов. Это, с одной стороны, неизменные климатические и географические условия страны, с другой - характер расы, государственного устройства и "моральная температура", или "состояние умов и нравов" данной эпохи. Географическая среда определяет, например, характер живописи: "линейный" на юге и "колористический" на севере.
Французский социолог Эдмон Демолен (1852-1907) в 80-х гг. на основании изучения социальных условий жизни различных групп сельского населения, а также сравнительного исследования быта горняков и фабричных рабочих разных стран (например, Франции и России) выдвинул идею социографии (социальной географии) - ответвления социологии, которое изучает влияние местных условий жизни на образование "общественных типов".
Социогеография - социологическая дисциплина, которая анализирует географический аспект социальной жизни конкретных общественных групп: их территориальную дифференциацию, пространственное распространение, влияние деятельности человека на окружающую среду. Термин, близкий по смыслу, был введен в научный оборот в 1913 г. Р. Штейнметцем, предложившим выделить в качестве особой социологической дисциплины социогеографию, или "социальную географию", которая в противоположность абстрактно-теоретической социологии должна дать полное описание жизни народа той или иной эпохи. Социогеография сформировалась под влиянием географического направления во французской социологии; один из первых представителей Видаль де ла Блаш усматривал цель социальной географии в анализе ландшафта, представляя его как "открытую книгу", которая позволяет выявить способ жизни тех или иных человеческих коллективов. Существенный вклад в социогеографию внесла Амстердамская социологическая школа, представители которой, критикуя географический детерминизм, делали главный акцент на исследовании связей между социологией и географией. Задачу социогеографии они видели в изучении географического контекста жизни социальных групп, считая, что различие между нею и географией ландшафта состоит в том, что последняя изучает не группы, а ландшафт. Л. Февр обращал внимание на отличие социальной морфологии, изучающей то, как географически выражено социальное состояние, от географии, анализирующей действия человека на географическое окружение. Близкой точки зрения придерживался М. Сорр, считавший, что хотя Социогеография, так же как и социология, исследует активность социальных групп, однако ее предметом является экстериоризация (овнешнение) деятельности человека в предметах ландшафта. Не ограничиваясь исследованием влияния человека, его деятельности на природный ландшафт, социогеография включает в круг своих проблем социальное пространство, отношения между населением и территорией, зависимости социальной жизни от окружающего природного мира, влияние освоения природы на развитие внутриобщинных и межобщинных связей, а также отношения человека и пространства, роль пространственно-географических факторов в социальной жизни.
Всплеск развития русской школы географического детерминизма приходится на XIX - начало XX века. Следует отметить, что русские исследователи не занимались простым компилированием и переводом на родной язык идей западноевропейских ученых.
Анализ природных и географических факторов в их связи с социальным бытием русского человека и его историей широко использовали историки Б.Н. Чичерин, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, А.П. Щапов и др. По мнению Чичерина, громадность территории России, ее малая заселенность, однообразие и простота занятий населения, постоянная угроза внешних нападений обусловили жизненную потребность в крепкой центральной власти. Особое внимание географическим условиям в развитии России уделил и С.М. Соловьев. Так же как и Чичерин, он отмечал географическую предопределенность зарождения русской государственности и наиболее интенсивного хозяйственного освоения земель в центре Среднерусской возвышенности. Историк показал, что возглавить объединение русских земель и создание крепкого централизованного государства суждено было Москве именно благодаря особенностям ее географии и природы. В природно-климатических условиях центрального пространства России Соловьев увидел и решающий фактор, повлиявший на характер деятельности и форму организации населения. "Скупая на дары", природа этих мест приучала жителей к упорству и твердости, не обещая скорой награды за вложенный труд. В сравнении со средой обитания западноевропейских народов суровую природу Центральной России Соловьев называл "мачехой", а не "матерью" для коренных ее жителей. В неравенстве изначальных условий развития он видел и естественные причины отставания России от Западной Европы. Русскому народу пришлось вести жестокую борьбу за выживание и в полном смысле слова отвоевывать жизненное пространство у природы. Это наложило особый отпечаток на весь уклад его жизни77. Идеи географического детерминизма весьма заметны и в исследованиях другого выдающегося русского историка Ключевского. "Начиная изучение истории какого-либо народа, - писал он, - встречаем силу, которая держит в своих руках колыбель каждого народа, - природу его страны"78.
К. Бэр впервые обстоятельно показал значение рек в распространении цивилизации. Последователем Бэра и наиболее видным представителем русской географической школы социальной мысли был
Лев Ильич Мечников (1838-1888) - географ, социолог, публицист и общественный деятель, брат известного биолога И.И. Мечникова. Л.И. Мечников родился в семье обрусевших выходцев из Румынии. Высшее образование не закончил из-за участия в студенческом движении. В 1858 г. Мечников уехал за границу, жил на Балканах и Ближнем Востоке, был волонтером в знаменитой "тысяче" Дж. Гарибальди. В 60-х гг. Мечников сблизился с кругами левой русской эмиграции, совместно с Н.П. Огаревым и Н.А. Шевелевым опубликовал "Землеописание для народа" (1868), принимал участие в делах 1 Интернационала. В 1874-1876 гг. Мечников читал лекции в Токийском университете. В 1883-1888 гг. занимал кафедру в Невшательской Академии наук (Швейцария), участвовал в подготовке девятнадцатитомного издания "Новая всеобщая география. Земля и люди" (1876-1894) Э. Реклю.
Главное произведение Мечникова "Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современного общества" было опубликовано посмертно в 1889 г. Именно в нем изложены геосоциологические идеи Мечникова. Ученый видел основу исторического развития прежде всего в гидросфере. Водные пути, по Мечникову, являясь как бы синтезом географических условий, оказывают гораздо большее влияние на развитие общества, чем другие компоненты среды. В соответствии с тем, что именно составляет основу цивилизации - река, море или океан, - Мечников разделил историю человечества на три периода:
1) речной, охватывающий четыре древних цивилизации (Египет на Ниле, Месопотамия на Тигре и Евфрате, Индия на Инде и Ганге, Китай на Янцзы и Хуанхэ); отличительные черты этого периода - деспотизм и рабство;
2) средиземноморский, или средневековый (с основания Карфагена до Карла Великого), характеризующийся крепостничеством, подневольным трудом, олигархическими и феодальными федерациями;
3) океанический, охватывающий Новое время (с открытия Америки); этот период, по Мечникову, только начинается; в нем должны осуществиться свобода (уничтожение принуждения), равенство (ликвидация социальной дифференциации), братство (солидарность согласованных индивидуальных сил).
II. КЛАССИЧЕСКАЯ ГЕОПОЛИТИКА
К отцам-основателям классической геополитики конца XIX - первой половины XX века можно отнести таких авторов, как ф. Ратцель (Германия), Р. Челлен (Швеция), А.Т. Мэхэн, X. Маккиндер, Дж. Фейргрив, дополнивший схему Маккиндера (Великобритания), И. Боумен и Н. Спикмен (США). Свое геополитическое видение мира в первые десятилетия XX века предлагали также Л.С. Эмери, лорд Керзон, И. Парч и др., хотя в целом их работы носили скорее эпигонский характер и не внесли ничего качественно нового по сравнению с классиками геополитики.
Традиционные представления о международных отношениях основывались на трех главных китах - территории, суверенитете, безопасности государств - то есть на факторах международной политики. В трактовке же отцов-основателей геополитики центральное место в детерминации международной политики того или иного государства отводилось его географическому положению. Смысл геополитики виделся в выдвижении на передний план пространственного, территориального начала. Первоначально геополитика понималась всецело в терминах завоевания прямого (военного и политического) контроля над соответствующими территориями. Не случайно одним из первых, кто предпринял попытку связать между собой политику и географию и изучить политику того или иного государства исходя из его географического положения, занимаемого им пространства, был германский географ, зачинатель политической географии конца XIX - начала XX века Ф. Ратцель.
§ 1. Антропогеография (Ф. Ратцель}
Своим возникновением классическая геополитика обязана немецкому мыслителю Фридриху Ратцелю (1844-1904). Фридриха Ратцеля можно считать подлинным "отцом" геополитики: "Без Ратцеля развитие геополитики было бы немыслимо, - писал Отто Маулль, - поэтому Челлен, например, или кто-либо другой не может быть назван, как это иногда случается по невежеству, отцом геополитики. Им является Ратцель"1 . Однако сам Ратцель этого термина в своих трудах не использовал, а писал о "политической географии". Следует отметить, что Ратцель действительно является одним из основоположников политической географии в современном понимании содержания данной науки.
Ратцель закончил Политехнический университет в Карлсруэ, где прослушал курсы геологии, палеонтологии и зоологии. Свое образование он завершил в знаменитом Гейдельбергском университете. В 1870 г. Ратцель отправился добровольцем на войну, где получил Железный крест за храбрость. После войны он продолжил свои академические занятия, уже в русле демографии. В 1876 г. Ратцель защитил диссертацию об эмиграции в Китае. В этот период он предпринял ряд путешествий по Европе и Америке, результатом которых стали исследования по этнологии. Ратцель преподавал географию в техническом институте Мюнхена, а в 1886 г. перешел на кафедру географии в Лейпциге. В 1886-1904 гг. Ратцель - профессор географии Лейпцигского университета. Наряду с наукой Ратцель интересовался и политикой, занимая националистические позиции. В 1890 г. он вступил в "Пангерманистскую лигу7" Карла Петерса.
В Гейдельберге Ратцель стал другом и учеником профессора Эрнста Геккеля (1834-1919), который ввел в научный оборот термин "экология". Сам Геккель был прямым учеником Чарльза Дарвина, поэтому неудивительно, что при разработке своего учения Ратцель использовал многие дарвиновские идеи, оказавшие, как известно, большое влияние на общественные науки, в частности в форме "социалдарвинизма". Под влиянием дарвиновских идей Ратцель рассматривал государство как живой организм, борющийся за свое существование2 . В этом плане Ратцель является также прямым продолжателем всей школы немецкой "органической" социологии, наиболее ярким представителем которой был Фердинанд Тённис (1855- 1936) - один из родоначальников профессиональной социологии в Германии, называвший расизм "современным варварством" и демонстративно ушедший с поста президента Немецкого социологического общества после прихода нацистов к власти.
Творя на стыке двух веков, Ратцель во многом основывал свою систему на популярных в XIX веке принципах эволюции и естественных наук вообще. Развивая идеи географического детерминизма в духе Карла Риттера и английского социолога-позитивиста Герберта Спенсера (1820-1903), Ратцель переносил в социальную область закономерности развития животного и растительного мира, например миграционную теорию М. Вагнера. Многие идеи Ратцеля восходят к воззрениям Иммануила Канта, Александра фон Гумбольдта, Карла Риттера и других немецких мыслителей, которые уделяли значительное внимание физической среде и ее влиянию на общественно-историческое развитие. Например, по Гумбольдту, элементы ландшафта, повторяясь в бесконечных вариациях, оказывают немаловажное влияние на характер народов, живущих в тех или иных регионах земного шара. В соответствии с этими идеями Ратцель рассматривал земной шар как единое целое, неразрывной частью которого является человек. Он считал, что человек должен приспосабливаться к своей среде точно так же, как это свойственно флоре и фауне.
Как уже говорилось, многие предшественники Ратцеля - и Монтескье, и Гердер, и Риттер - отмечали зависимость между размерами государства и его силой, но Ратцель первым пришел к выводу, что пространство есть наиболее важный политико-географический фактор. Главным, что отличало его концепцию от других, было убеждение, что пространство - это не просто территория, занимаемая государством и являющаяся одним из атрибутов его силы. Пространство - само есть политическая сила. Таким образом, пространство в концепции Ратцеля есть нечто большее, чем физико-географическое понятие. Оно представляет собой те природные рамки, в которых происходит экспансия народов. Каждое государство и народ имеют свою "пространственную концепцию", то есть идею о возможных пределах своих территориальных владений. Упадок государства, считал Ратцель, есть результат слабеющей пространственной концепции и слабеющего пространственного чувства3. Пространство обусловливает не только физическую эволюцию народа, но также и его ментальное отношение к окружающему миру. Взгляд человека на мир зависит от пространства, в котором он живет.
На Ратцеля в значительной степени повлияло знакомство с Северной Америкой, которую он хорошо изучил и которой посвятил две книги: "Карты североамериканских городов и цивилизаций" (1874) и "Соединенные Штаты Северной Америки" (1878-1880). Ратцель заметил, что "чувство пространства" у американцев развито в высшей степени, так как они были поставлены перед задачей освоения "пустых" пространств, имея за плечами значительный "политико-географический" опыт европейской истории. Следовательно, американцы осмысленно осуществляли то, к чему Старый Свет приходит интуитивно и постепенно. Так, у Ратцеля мы сталкивается с первыми формулировками важной геополитической концепции - концепции "мировой державы" (Weltmacht). Ратцель заметил, что большие страны в своем развитии имеют тенденцию к максимальной географической экспансии, выходящей постепенно на планетарный уровень. Следовательно, рано или поздно географическое развитие должно подойти к своей континентальной фазе. Применяя этот принцип, выведенный из американского опыта политического и стратегического объединения континентальных пространств, к Германии, Ратцель предрекал ей судьбу континентальной державы.
В 1882 г. в Штуттгарте вышел фундаментальный труд Ратцеля "Антропогеография" ("Antropogeographie"), в котором он сформулировал свои основные идеи: связь эволюции народов и демографии с географическими данными, влияние рельефа местности на культурное и политическое становление народов и т.д.
При рассмотрении формирования геополитического учения значительный интерес представляет тот факт, что именно описательная политическая география, так сказать, натолкнула геополитиков на вопрос о географической обусловленности развития государства. Это положение, выдвинутое А. Геттнером4, было развито Ратцелем в его основном геополитическом тезисе о географической обусловленности не только становления и развития государства, но и всех политических явлений. Отстаивая свои взгляды, Ратцель писал по этому поводу в предисловии ко второму изданию "Антропогеографии": "Нельзя терпеть дальнейшего существования разницы между научной трактовкой вопросов физической географией и их ненаучной трактовкой политической географией"5.
Для развернутой в "Антропогеографии" методологии Ратцеля характерно утверждение о непосредственных отношениях между человеком и географической средой, государством и землей. Политическая жизнь, по Ратцелю, обусловлена непосредственным воздействием географической среды, а государство "так же старо, как семья и общество" и представляет собой "единство народа с известным почвенным пространством" и особый биологический организм.
В следующей своей работе "Народоведение" (1893) Ратцель поставил в центр исследования географическую обусловленность политической жизни и проследил отношение внешней политики государства к географическому пространству. Он рассматривал государство как биологический организм в тесной и неразрывной связи со свойствами населяющего его этноса, частично - со свойствами земли и природными условиями в целом. Ратцель отмечал: "Географическое воззрение (рассмотрение внешних условий) и историческое разъяснение (исследование факторов развития) должны... идти рука об руку. Только из соединения того и другого может получиться настоящая оценка нашего предмета"6 . Далее он вновь обосновывает избранный им метод: "Как бы человечество ни тянулось в высокие эмпиреи, ноги его касаются земли... Этим, прежде всего, обусловливается необходимость рассмотрения географических условий его существования. Что касается исторического воззрения, то мы можем указать народы, которые тысячелетия оставались одинаковыми, не меняя ни место пребывания, ни языка, ни физического облика, ни образа жизни, и только поверхностно изменили свои верования и знания"7. Отсутствие динамики в развитии таких этносов Ратцель объясняет условиями их географического расположения на земном шаре, но отнюдь не психической или ментальной их отсталостью, что снимает с него обвинение в расизме, которое выдвигали многие из его оппонентов. Наряду с местоположением народа большое значение для дальнейшего развития цивилизации имеет, по Ратцелю, плотность населения, также относящаяся к пространственному фактору. Ученый отмечает, что "...в большой плотности населения заключается не только прочность и порука энергичного развития народа, но и непосредственный стимул к росту культуры"8 .
Главный труд Ратцеля "Политическая география" ("Politische Geographic") увидел свет в 1897 г. В этой работе Ратцель показывает, что почва является основополагающей неизменной данностью, вокруг которой вращаются интересы народов. Движение истории предопределено почвой и территорией. Ратцель исходил из того, что человеческая история - это история приспособления людей к окружающей их среде. Далее следует эволюционистский вывод о том, что "государство является живым организмом", но организмом, "укорененным в почве".
В "Политической географии" Ратцель, так же как это делал в свое время Бокль, пытался рассматривать государство не с точки зрения такого известного и "разработанного" в прошлом географического фактора, как климат, а с позиции отношений государства и Земли. Отсюда его основной девиз: "Государство нуждается в земле, чтобы жить". Чтобы пояснить мысль Ратцеля, рассмотрим, как он понимает взаимодействие этих двух компонентов. "Политическая организация территории, - пишет он, - превращает государство в организм, в который определенная часть земной поверхности входит так, что свойства государства оказываются составленными из свойств народа и территории. Важнейшими из этих свойств являются размеры, положение и границы, далее вид и форма территории с ее растительностью и водами и, наконец, ее отношение к другим частям поверхности"9. Итак, выдвигается строго географический фактор, - Земля, или, точнее, - поверхность Земли, который определяет не только государство как таковое, но и его политическую организацию. Развитие государства и его форма без каких-либо промежуточных звеньев непосредственно зависит от территории, границ и пространственного отношения с другими государствами.
По мнению Ратцеля, государство совпадает с государственно организованным обществом, оно является выражением интересов всего общества. "Государство возникает там, - писал Ратцель, - где все общество объединяется во имя целей, которые являются лишь целями всего общества и могут быть достигнуты лишь благодаря общим усилиям в течение определенного времени. Здесь мы имеем дело непосредственно с преимуществом целого..."10.
Согласно Ратцелю, государство возникло потому, что все общество нуждалось в нем для защиты своих общих интересов. "Проявлением органического характера государства является то, что оно движется и растет как целое"11 . Государство складывается из территориального рельефа и масштаба и из их осмысления народом. Таким образом, в государстве отражается объективная географическая данность и субъективное общенациональное осмысление этой данности, выраженное в политике. "Нормальным" государством Ратцель считает такое, которое наиболее органично сочетает географические, демографические и этнокультурные параметры нации. Он пишет: "Государства на всех стадиях своего развития рассматриваются как организмы, которые с необходимостью сохраняют связь со своей почвой и поэтому должны изучаться с географической точки зрения. Как показывают этнография и история, государства развиваются на пространственной базе, все более и более сопрягаясь и сливаясь с ней, извлекая из нее все больше и больше энергии. Таким образом, государства оказываются пространственными явлениями, управляемыми и оживляемыми этим пространством; и описывать, сравнивать, измерять их должна география. Государства вписываются в серию явлений экспансии Жизни, являясь высшей точкой этих явлений".
Из такого органицистского подхода ясно видно, что пространственная экспансия государства понимается Ратцелем как естественный живой процесс, подобный росту живых организмов. Государство, рассматриваемое как биологический организм, подвержено тем же влияниям, что и все живое12.
Таким образом, в "Политической географии" Ратцель обосновал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биологическими законами. Более того, Ратцель видел в государстве продукт органической эволюции, укорененный в земле подобно дереву. Сущностные характеристики государства поэтому определяются его территорией и местоположением, и его процветание зависит от того, насколько успешно государство приспосабливается к условиям среды. Одним из основных путей наращивания мощи этого организма, считал Ратцель, является территориальная экспансия, или расширение жизненного пространства (Lebensraum). С помощью этого понятия он пытался обосновать мысль о том, что основные экономические и политические проблемы Германии вызваны несправедливыми, слишком тесными границами, стесняющими ее динамическое развитие.
Органицистский подход Ратцеля сказывается и в отношении к самому пространству. Это "пространство" переходит из количественной материальной категории в новое качество, становясь "жизненной сферой", "жизненным пространством", некоей "геобиосредой". Отсюда вытекают два других важных термина Ратцеля: "пространственный смысл", "чувство пространства" (sinn) и "Жизненная энергия" (Lebensenergie). Эти термины близки друг к другу и обозначают некое особое качество, присущее географическим системам и предопределяющее их политическое оформление в истории народов и государств.
Ратцель считал, что "...в создании государства как организма участвует определенная часть пространства Земли так, что свойства государства оказываются как бы свойствами народа и земли. Важнейшие из них - это размеры, положение и границы, затем форма земли с ее растительностью и водами и, наконец, ее отношение к другим частям земной поверхности"13. Ратцель в своем анализе брал за основу именно пространственные характеристики. Но пространство, по Ратцелю, это нечто большее, чем физико-географическое понятие; это не только территория, которую занимает то или иное государство. Пространство - это и политическая сила, влияющая на человека, определяющая его взгляды на окружающий мир и его поведение.
Все эти тезисы являются основополагающими принципами геополитики в той форме, в которой она разовьется несколько позднее у последователей Ратцеля. Более того, отношение к государству как к "живому пространственному, укорененному в почву организму" есть главная мысль и ось геополитической методики. Такой подход ориентирован на синтетическое исследование всего комплекса явлений независимо от того, принадлежат ли они человеческой или нечеловеческой сфере. Пространство как конкретное выражение природы, окружающей среды, рассматривается как непрерывное жизненное тело этноса, это пространство населяющего.
Какими Ратцель видел соотношения этноса и пространства, видно из следующего фрагмента "Политической географии": "Государство складывается как организм, привязанный к определенной части поверхности земли, а его характеристики развиваются из характеристик народа и почвы. Наиболее важными характеристиками являются размеры, местоположение и границы. Далее следуют типы почвы вместе с растительностью, ирригация и, наконец, соотношения с остальными конгломератами земной поверхности, в первую очередь, с прилегающими морями и незаселенными землями, которые, на первый взгляд, не представляют особого политического интереса. Совокупность всех этих характеристик составляет страну (Land). Но когда говорят о "нашей стране", к этому добавляется все то, что человек создал, и все связанные с землей воспоминания. Так, изначально чисто географическое понятие превращается в духовную и эмоциональную связь жителей страны и их истории.
Государство является организмом не только потому, что оно артикулирует жизнь народа на неподвижной почве, но потому что эта связь взаимоукрепляется, становясь чем-то единым, немыслимым без одного из двух составляющих. Необитаемые пространства, неспособные вскормить государство, это историческое поле под паром. Обитаемое пространство, напротив, способствует развитию государства, особенно если это пространство окружено естественными границами. Если народ чувствует себя на своей территории естественно, он постоянно будет воспроизводить одни и те же характеристики, которые, происходя из почвы, будут вписаны в него"14.
Отношение к государству как к живому организму предполагало отказ от концепции "нерушимости границ". Государство рождается, растет, умирает, подобно живому существу. Следовательно, его пространственное расширение и сжатие являются естественными процессами, связанными сего внутренним жизненным циклом. Ратцель, конечно, понимал, что захват чужих территорий не может происходить гармонически, мирно, без военных столкновений. Поэтому он утверждал: "Сущность государств такова, что они развиваются, соревнуясь с соседними государствами, причем наградой в борьбе в большинстве случаев являются части территории"15. Почему дело обстоит именно таким образом? "Народ растет, увеличиваясь в числе, страна - увеличивая свою территорию. Так как растущий народ нуждается в новых землях для увеличения своей численности, то он выходит за пределы страны. Первоначально он ставит себе и государству на службу те земли внутри страны, которые до сих пор были не заняты: внутренняя колонизация. Если последней становится недостаточно, народ устремляется вовне, и тогда появляются все те формы пространственного роста... которые, в конце концов, неизбежно ведут к приобретению земли: внешняя колонизация. Военное продвижение, завоевание, часто с ней связано"16. Ратцель приходит к выводу, что требование Германией колоний является следствием естественного биологического развития, свойственного якобы всем молодым и сильным организмам17. Существование "народа без пространства" неизбежно приводило, по Ратцелю, к стремлению приобрести земли, то есть к войне. Таким образом, Ратцель придавал войне характер естественного закона18.
Неудивительно, что многие критики упрекали Ратцеля в том, что он написал "катехизис для империалистов". При этом сам Ратцель не скрывал, что придерживался националистических убеждений. Для него было важно создать концептуальный инструмент для адекватного осознания истории государств и народов в их отношении с пространством. На практике же он стремился пробудить "чувство пространства" у вождей Германии, для которых чаще всего географические данные сухой академической науки представлялись чистой абстракцией. Большое пространство поддерживает жизнь, считал Ратцель. Он был убежден, что потребность человека в большем пространстве и его способность использовать его эффективно станет политическим принципом международной политики XX века. Ратцель верил, что в будущем будут доминировать крупные государства, занимающие большие континентальные пространства, подобные Северной Америке, Евро-Азиатской России, Австралии и Южной Америке.
По мнению Ратцеля, "государства имеют тенденцию врастать в естественные замкнутые пространства"19. Эта тяга государств к врастанию в естественные границы может быть удовлетворена лишь в границах континентов. Понимая невозможность мирного характера пространственного роста, Ратцель подчеркивал, что сущность государства такова, что оно развивается, соревнуясь с соседними государствами, причем наградой в борьбе в большинстве случаев являются части пространства. По Ратцелю, государство, если оно желает быть "подлинной" великой державой, должно иметь в качестве своей пространственной основы площадь приблизительно в 5 миллионов квадратных километров20. А "новое пространство, в которое врастает народ, является как бы источником, из которого государственное чувство черпает новые силы"21.
Можно представить себе до некоторой степени, какие области должен был еще присоединить германский империализм, для того чтобы Германия хотя бы приблизительно соответствовала ратцелевскому критерию великой державы; ведь ее границы охватывали тогда около 550 тысяч квадратных километров. Ратцель уверял, что земля виновна в том, что люди и внутри общества ведут "борьбу за существование". "На небольшом участке земли становится слишком много людей, - писал Ратцель, - они вступают в слишком близкое соприкосновение друг с другом, задевают, борются и истощают друг друга, если колонизация не приносит нового пространства"22. "Чем больше производится внешней работы, тем дальше отступают на задний план внутренние трения. Новое пространство, в которое врастает народ, является как бы источником, из которого государственное чувство черпает новые силы"23. Пытаясь внушить своим читателям, что отказ от агрессивных войн и территориальных приобретений приведет германский народ к разложению, Ратцель писал: "Каждый народ должен быть воспитан на концепциях развития малых стран и больших; этот процесс должен все время усиливаться, чтобы уберечь народ от его возвращения к концепциям малых пространств. Разложение каждого государства происходит при его отказе от концепции большого пространства"24.
Ратцель, по сути, предвосхитил одну из важнейших тем геополитики - значение моря для развития цивилизации. В своей книге "Море, источник могущества народов" (1900)25 он указал на необходимость каждой мощной державы особенно развивать свои военно-морские силы, так как этого требует планетарный масштаб полноценной экспансии. То, что некоторые народы и государства (Англия, Испания, Голландия и т.д.) осуществляли спонтанно, сухопутные державы (Ратцель, естественно, имел в виду Германию) должны делать осмысленно: развитие флота является необходимым условием для приближения к статусу "мировой державы" (Weltmacht).
В работах Ратцеля берет начало ставшая затем с различными изменениями и дополнениями популярной геополитическая идея "океанического цикла". В ней особое значение придавалось бассейну Средиземного моря и Атлантике как важнейшим стратегическим районам мира. Наибольший интерес с позиций сегодняшнего дня, как и с точки зрения российских государственных интересов, представляет его оценка значения бассейна Тихого океана. Ратцель называл его "океаном будущего". Этот огромный океанический район станет, по его мнению, местом активной деятельности и столкновения интересов многих ведущих держав мира, поскольку он имеет выгодное стратегическое положение, уникальные ресурсы и огромные размеры. Государства, имеющие первенство в Тихом океане, будут доминировать и в мире. Поэтому Ратцель не сомневался, что именно в зоне Тихого океана будут выясняться и решаться сложные силовые отношения пяти ведущих мировых держав: Англии, Соединенных Штатов, России, Китая и Японии. Ратцель и его ученики пришли к выводу, что решающий конфликт между морскими и континентальными державами произойдет не где-нибудь, а именно в зоне Тихого океана и завершит собой в катастрофическом финале циклическую эволюцию человеческой истории26. В то же время в этом конфликте континентальные державы с их богатыми ресурсами имеют совершенно определенное преимущество перед державами морскими, не обладающими достаточным пространством в качестве своей геополитической базы.
Ратцель в своей книге "О законах пространственного роста государств" (1901) вывел семь законов экспансии, или "пространственного роста государств". Данный рост обусловлен тем, что "растущий народ нуждается в новых землях для увеличения своей численности", а "высшее призвание народа в том, чтобы улучшить свое географическое положение". Законы эти таковы:
1. Пространство государств растет вместе с ростом их культуры.
2. Пространственный рост государства сопровождается иными симптомами развития: развитием идей, торговли, производства, миссионерством, повышенной активностью в различных сферах.
3. Рост государства осуществляется путем присоединения и поглощения меньших государств.
4. Граница есть периферийный орган государства и как таковой служит свидетельством его роста, силы или слабости и изменений в его организме.
5. В своем росте государство стремится вобрать в себя наиболее ценные элементы физического окружения: береговые линии, бассейны рек, равнины, районы, богатые ресурсами.
6. Исходный импульс к пространственному росту приходит к государствам извне - благодаря перепадам уровней цивилизации соседствующих территорий.
7. Общая тенденция к слиянию и поглощению более слабых наций, разветвляясь в ходе своего развития, переходит от государства к государству и по мере перехода набирает силу27, то есть непрерывно подталкивает к еще большему увеличению территорий28.
Эти законы должны были строго обосновать неизбежность территориальных завоеваний. Один из этих "основных законов" гласит: "В процессе роста государство стремится к охвату политически ценных мест". Для того чтобы теперь, когда государство Ратцеля "охватило" политически ценные места, не создалось впечатления, что отныне прекращается рост государства, используется другой из семи "основных законов", который гласит: "Масштабы политических пространств непрерывно изменяются". Таким образом, сообразно с обстоятельствами, может быть оправдана любая агрессия в любом направлении. Сущность этих законов состоит в том, что государство Ратцеля должно занимать по мере своего роста все большее пространство. Один из более поздних последователей Ратцеля в области геополитики очень ясно выразил эту сущность: "Государства имеют тенденцию врастать в естественно замкнутые пространства... По-видимому, эта тяга государств к врастанию в естественные границы будет удовлетворена лишь в границах континентов"29. Здесь его взгляды перекликаются со взглядами профессора-пангерманиста Хейка, требовавшего расширения германской империи "за черно-бело-красные столбы, за моря, по всему земному шару".
Очевидно, что в теории Ратцеля акцент явно смещается с преимущественно географического, имеющего к тому же в основном описательный характер, аспекта воздействия окружающей физической среды на жизнедеятельность государств и народов, в том числе и на ее политическую сторону, на политический и даже на политико-стратегический аспект роли и влияния географического фактора, прежде всего роли пространства. Ратцель был возмущен тем, что все философские теории исторического развития упускают из виду ближайшие условия государственного развития и совершенно не показывают как влияет географическая среда30. Он решил устранить этот пробел и поставил в центр своих исследований географическую обусловленность политической жизни, отношение между государством и землей, отношение внешней политики государства к географическому пространству. Эти идеи были подхвачены и развиты учениками и последователями Ратцеля как в самой Германии, так и за ее пределами.
Поначалу число сторонников Ратцеля в Германии ограничивалось кругом его ближайших учеников (Гельмольт, Эккерт, Хэнш)31.Лишь первая мировая война 1914-1918 гг. изменила позицию германского ученого мира, прежде всего географов. Работы Ратцеля, особенно "Политическая география", "Антропогеография" и "Земля и жизнь", имели большое значение для формирования немецкой географической школы. Особенность этих работ заключается в том, _ что в них Ратцель одним из первых пытался приспособить основные положения географов других стран к специфике исторического развития Германии. Здесь впервые поднимаются проблемы территориального роста и могущества государства с точки зрения пространственной характеристики.
Кроме того, труды Ратцеля, конечно же, стали необходимой базой для последующих геополитических исследований. На книгах Ратцеля основывали свои концепции швед Челлен и немец Хаусхофер. Его идеи учитывали француз Видаль де ла Блаш, англичанин Маккиндер, американец Мэхэн и русские евразийцы (П. Савицкий, Л. Гумилев и др.). Преемственность нацистской геополитики с концепцией Ратцеля отмечается Карлом Хаусхофером в предисловии к "Политической географии", пользовавшейся широкой популярностью в гитлеровской Германии. Эту преемственность отмечал и главный обвинитель от Франции на Нюрнбергском процессе, который заявил: "Теория жизненного пространства появилась в начале XIX века. Эта теория - выражение хорошо известного географического и исторического порядка, к которой, позднее обратятся ратцели, артуры диксы и лампрехты, уподобив конфликт народов неистовой борьбе концепций и борьбе за их проведение в жизнь, заявляя, что ход истории направляет мир к германской геополитике"32.
§ 2. Система геонаук (Р. Челлен)
Шведскому ученому Юхану Рудольфу Челлену (1864-1922) геополитика обязана своим наименованием. Юрист и государствовед Челлен - профессор истории и политических наук Гётеборгского (1901 - 1916) и Уппсальского (1916-1922) университетов. Он изучал системы управления с целью выявления путей создания сильного государства. Кроме того, он активно участвовал в политике, являлся членом парламента, отличаясь подчеркнутой германофильской ориентацией. Челлен не был профессиональным географом и рассматривал геополитику, основы которой он развил, отталкиваясь от работ Ратцеля (которого он считал своим учителем), как часть политологии.
В работах Челлена содержатся, по сути дела, все принципиальные положения геополитики. Как и Ратцель, он считал, что на основе всестороннего изучения индивидуального государства могут быть дедуцированы некоторые самые общие принципы и законы, подходящие для всех государств и для всех времен. Одним из них является сила государства. Государства возвышаются, потому что они сильны. Челлен считает, что сила - более важный фактор для поддержания существования государства, чем закон, поскольку сам закон может поддерживаться только силой. В силе Челлен находит дальнейшее доказательство своего главного тезиса, что государство есть живой организм. Если закон вводит нравственно-рациональный элемент в государство, то сила дает ему естественный органический импульс. Утверждением, что государство есть цель сама в себе, а не организация, служащая целям улучшения благосостояния своих граждан, Челлен явно противопоставлял .свой взгляд либеральным концепциям, сводящим роль государства к второстепенной служебной роли, к роли "пассивного полицейского".
В книге "Великие державы", изданной в 1910 г., Челлен пытался доказать, что малые страны в силу своего географического положения "обречены" на подчинение "великим державам", которые, опять-таки в силу своей "географической судьбы", обязаны объединить их в большие географические и хозяйственные "комплексы". Челлен указывал, что отдельные "комплексы" такого рода - в частности, США, Британская империя, Российская империя - сложились еще в XVIII-XIX веках, тогда как образование большого европейского "комплекса", или единства, составляет задачу Германии.
Это последнее указание Челлена на "необходимость объединения Европы под эгидой Германии" и было, в сущности, основной идеей его геополитического учения. Челлен развил геополитические принципы Ратцеля применительно к конкретной исторической ситуации в современной ему Европе. Он довел до логического конца идеи Ратцеля о "континентальном государстве" применительно к Германии и показал, что в контексте Европы Германия является тем пространством, которое обладает осевым динамизмом и которое призвано структурировать вокруг себя остальные европейские державы. Будучи германофилом и сознавая слабость скандинавских стран перед лицом потенциальной внешней угрозы, он предлагал создать германо-нордический союз во главе с Германской империей.
Первую мировую войну Челлен интерпретировал как естественный геополитический конфликт, возникший между динамической экспансией Германии (страны Оси) и противодействующими ей периферийными европейскими (и внеевропейскими) государствами (Антанта). Различие в геополитической динамике роста - нисходящей для Франции и Англии и восходящей для Германии - предопределило основной расклад сил. При этом, с его точки зрения, геополитическое отождествление Германии с Европой неизбежно и неотвратимо, несмотря на временное поражение в первой мировой войне.
Челлен закрепил намеченную Ратцелем геополитическую максиму: интересы Германии противопоставлены интересам западноевропейских держав (особенно Франции и Англии). Но Германия - государство "юное", а немцы - "юный народ". (Эта идея "юных народов", которыми считались русские и немцы, восходит к Ф.М. Достоевскому, не раз цитируемому Челленом.) "Юные" немцы, вдохновленные "среднеевропейским пространством", должны двигаться к континентальному государству планетарного масштаба за счет территорий, контролируемых "старыми народами" - французами и англичанами. При этом идеологический аспект геополитического противостояния считался Челленом второстепенным.
Впервые термин "геополитика" был введен Челленом в его работе "Государство как форма жизни" ("Staten som Lifsform", в немецком переводе "Der Staat als Lebensform"), написанной под влиянием идей Фридриха Ницше и Вернера Зомбарта (1863-1941) и вышедшей в Стокгольме в 1916 г. В этом своем основном труде Челлен развил тезисы, заложенные Ратцелем. Челлен, как и Ратцель, считал себя последователем немецкого органицизма, отвергающего механицистский подход к государству и обществу. Отказ от строгого деления предметов изучения на "неодушевленные объекты" (фон) и "человеческие субъекты" (деятели) является отличительной чертой большинства геополитиков. В этом смысле показательно само название основного труда Челлена. Следуя Ратцелю, Челлен основное внимание сконцентрировал на природе государства. Название главной его работы служит своего рода отражением основной идеи Ратцеля, что государство есть живой организм. "Государство - не случайный или искусственный конгломерат различных сторон человеческой жизни, удерживаемый вместе лишь формулами законников; оно глубоко укоренено в исторические и конкретные реальности, ему свойствен органический рост, оно есть выражение того же фундаменталист типа, каким является сам человек. Одним словом, оно представляет собой биологическое образование или живое существо". Как таковое оно следует закону роста: "...сильные, жизнеспособные государства, имеющие ограниченное пространство, подчиняются категорическому императиву расширения своего пространства путем колонизации, слияния или завоевания" - такова одна из главных идей Челлена33.
Как таковое государство наиболее полно выражено в империи - в этой общности территорий и пространств. Отсюда понятно, что геополитика как политическая наука прежде всего имеет в виду государственное единство и одна из ее задач - внести свой вклад в понимание сущности государства. В отличие от геополитики политическая география изучает местообитание человеческих сообществ в их связи с остальными элементами Земли"34. Так Челлен видел различие между геополитикой и политической географией, споры о котором, кстати, не смолкают по сию пору.
Челлен наделил государства "прежде всего инстинктом к самосохранению, тенденцией к росту, стремлением к власти". Он утверждал, что вся история человечества - это борьба за пространство, и делал вывод, что "великая держава, опираясь на свое военное могущество, выдвигает требования и простирает влияние далеко за пределы своих границ". "Великие державы являются экспансионистскими государствами", - заявлял он, делая вывод, что "пространство уже поделенного мира может быть лишь отвоевано одним государством у другого".
Если Ратцель рассматривал государство как организм низшего типа, находящийся на одном уровне с водорослями и губками35, и объявил бесплодным сравнение государства с высокоразвитыми организмами36, то Челлен утверждал, "что государства, как мы их наблюдаем в истории... являются, подобно людям, чувствующими и мыслящими существами"37. И так как сущность всякого организма он усматривал в "борьбе за существование", то, согласно Челлену, государства, как "наиболее импозантные формы жизни", также должны развиваться в соответствии с правилами "борьбы за существование". Челлен писал: "Они также существуют на поверхности земли благодаря собственной жизненной силе и благодаря благоприятному стечению обстоятельств, находясь в состоянии постоянной конкуренции друг с другом, то есть борьбы за существование, и благодаря естественному отбору. Мы видим, как они рождаются и вырастают, мы видим также, как они, подобно другим организмам, увядают и умирают. Итак, они являются формами жизни, самыми импозантными среди всех жизненных форм на земле"38.
Челлен не ограничился, однако, данными выводами. Условия империалистической борьбы за колонии, кризисные явления внутри стран требовали дальнейшей разработки проблемы развития государства, прежде всего отношений между ними. Другими словами, данной теории необходимо было придать политическую окраску. Вот здесь-то и был выдвинут на передний план географический фактор, а именно пространство, вернее, размеры территории и ее ограниченность. К заявлениям о том, что "государство должно жить за счет земли" (Ратцель) и "государство... связано с определенным участком земли, из которого оно высасывает пищу"39, присоединяется фраза о "борьбе за существование" и о "естественном отборе", то есть социальный дарвинизм. Суть его учения о "борьбе за существование", которую ведут государства, особенно обнаруживается в политических выводах, вытекающих из теоретических рассуждений Челлена. "Борьба за существование" в жизни государства является, по Челлену, борьбой за пространство. Большие государства растут за счет малых. Отвечая на вопрос, какими формами должна вестись борьба за существование, во время которой происходит естественный отбор, Челлен писал: "Жизнеспособные государства, чье пространство ограничено, подчинены категорическому политическому императиву: расширить свою территорию путем колонизации, объединения или завоеваний различного рода. В таком положении была Англия, а в настоящее время находятся Япония и Германия. Как мы видим, здесь имеет место не стихийный инстинкт завоевания, а естественный и необходимый рост в целях самосохранения"40. "Борьба за существование" является, согласно Челлену, сущностью всякого организма, а война - конкретная форма проявления "борьбы за существование" между государствами - является борьбой за пространство и подчиняется вечным законам природы.
Челлен не отрицал того, что при "неизбежном росте государств" плохо обстоит дело с будущим малых государств, ибо "чем больше возникает великих государств, тем больше падает курс малых"41. Согласно этому закону природы, "малые государства... или вытесняются на периферию, или сохраняются в пограничных районах, или исчезают"42. Такой ход развития, происходящего с естественной необходимостью, имеет место, разумеется, "по ту сторону справедливости и несправедливости"43. Политический деятель, по Челлену, обладает лишь свободой пролагать путь этой естественной необходимости. В той мере, в какой он это делает, он также находится "по ту сторону справедливости и несправедливости", и ни один народ не может осудить его как преступника за подготовку и проведение разбойничьей войны.
Производство в государстве не должно быть ни чисто аграрным, ни чисто индустриальным. Ведь в случае той или другой крайности государство нуждалось бы всегда в мирных отношениях с другими государствами. Государство же, которое нуждается в мире, не в состоянии вести войны за новые источники сырья и рынки сбыта. Такое государство не может "в случае необходимости существовать само по себе за закрытыми дверями"44. Решением данной проблемы является, по Челлену, автаркия, то есть равновесие между обеими крайностями. Однако следует заметить, что речь идет не об автаркии в смысле границ, прикрытых таможенными барьерами, а об автаркии, которая заменяет систему "открытых дверей" системой "закрытых сфер интересов"45.
Разделяя взгляд Ратцеля относительно того, что почва, на которой государство расположено, есть его интегральная часть, соединенная с ним в единое целое, он идет дальше. Немецкий географ то ли не заметил, то ли не счел нужным специально останавливаться на том, что в создании государства, в его росте и развитии, помимо физических условий внешнего окружения, участвуют также и другие элементы. Челлен исправляет упущение своего учителя, отмечая важность и таких аспектов государственного становления и роста, как культура, экономика, народ, форма правления и др.
В работе "Государство как форма жизни" Челлен предпринял попытку проанализировать анатомию силы и ее географические основы. Он писал о необходимости органического сочетания пяти взаимосвязанных между собой элементов политики, понимаемой в самом широком смысле этого слова. Как единство форм жизни государство состоит из пяти жизненных сфер:
1) государство как географическое пространство;
2) государство как народ;
3) государство как хозяйство;
4) государство как общество;
5) государство как управление.
Таким образом, помимо физико-географических черт, государство, по Челлену, выражает себя в четырех ипостасях: как определенная форма хозяйства со своей особой экономической активностью; как народ со своими этническими характеристиками; как социальное сообщество различных классов и профессий и, наконец, как форма государственного управления со своей конституционной и административной структурой. Взятые вместе, они, по выражению Челлена, образуют "пять элементов одной и той же силы, подобно пяти пальцам на одной руке, которая трудится в мирное время и сражается в военное"46.
Собственно геополитику Челлен определил следующим образом: "Это - наука о государстве как географическом организме, воплощенном в пространстве"47. Помимо "геополитики" Челлен предложил еще четыре неологизма, которые должны были составить основные разделы политической науки:
1) экополитика ("изучение государства как экономической силы");
2) демополитика ("исследование динамических импульсов, передаваемых народом государству"; аналог "антропогеографии" Ратцеля);
3) социополитика ("изучение социального аспекта государства");
4) кратополитика ("изучение форм правления и власти в соотношении с проблемами права и социально-экономическими факторами").
Но все эти дисциплины, которые Челлен развивал параллельно геополитике, не получили широкого признания, тогда как термин "геополитика" утвердился в самых различных кругах.
Если в других западноевропейских странах, да и в самой Швеции - на родине основателя данной теории - эти геополитические идеи остались в известной степени незамеченными, то в Германии они сразу же получили широкую известность. Благодаря сочинению Челлена "Государство как форма жизни", которое уже в 1917 г. появилось на немецком языке, геополитические идеи получили более широкое распространение, особенно в Германии, а с возникновением Третьего рейха произошло их "блестящее воскресение"48. Они приобрели в "речах германского фюрера Адольфа Гитлера и его заместителя Рудольфа Гесса для миллионов соотечественников народное звучание (Volksgenossen)"49, как выразился Карл Хаусхофер. Хаусхофер охарактеризовал книгу Челлена "Государство как форма жизни" как "произведение..., в котором теория геополитики развита наиболее ясно"50 . Все книги Челлена были переведены на немецкий язык и широко рекламировались в нацистских высших и средних учебных заведениях. Одно из произведений Челлена было переведено Мартой Хаусхофер - супругой К. Хаусхофера и вышло с его предисловием.
§ 3. Концепция "Срединной Европы"
Геополитика в Германии возникла на основе интеллектуальной традиции Пруссии и Второго рейха, которая рассматривала использование физической силы в качестве prima ratio в отношениях между государствами. Как отмечал Г. Трейчке, "триумф сильного над слабым составляет неискоренимый закон жизни". Прусский король Фридрих II в своем "Завещании племяннику и наследнику" пытался доказать, что Пруссия не может нормально развиваться в существовавших в то время границах. "Нет больше рек, которые бы пересекали мои владения, - писал он, - и только одна треть земли моего королевства может быть вспахана, в то время как две другие трети состоят из лесов, рек и полей". И вместо призыва к выкорчевыванию лесов и осушению болот прусский король призывал к грабительским походам и нарушениям международных договоров. Он внушал своему наследнику, что слово "политика" было выдумано "для монархов, так как их неудобно называть мошенниками и подлецами". В период борьбы Пруссии за объединение Германии под ее эгидой доктрина "естественных границ" развивалась в двух направлениях: "естественных языковых границ" и "естественных рельефных границ". Первая призывала к объединению в едином государстве всех территорий, населенных лицами немецкого происхождения; вторая, получившая особенно широкое распространение, призывала к созданию так называемой Великогермании, в состав которой входили бы не только Австрия, но также ряд территорий Польши,
России, Франции, Бельгии, Голландии, Люксембурга, Швейцарии и других стран. Поль Лагард в 1875 г. писал, что Германия сможет выполнить свою "миссию умиротворения Европы", лишь если в состав ее границ "будут включены все территории, расположенные от Эмса до устья Дуная, от Мемеля до Триеста, от Меца до берегов Буга. Только такая Германия будет в состоянии обеспечить свое самостоятельное существование, сможет при помощи своей кадровой армии завоевать Францию и Россию, а призвав еще и резервистов, завоевать и Францию, и Россию, вместе взятые"51 .
Следует отметить, что, несмотря на блистательную дипломатию Отто фон Бисмарка, своим возникновением Второй рейх был обязан военной мощи Пруссии. Синтез идеологических германских мифов с современной индустриальной и военной мощью дал начало государству, в котором на первое место ставились героизм, агрессия, сила и господство. Пруссия рассматривалась как нечто вроде вооруженного лагеря в центре враждебного окружения. Не случайно Бисмарк говорил, что единственными эффективными границами Германии является ее армия. Постепенно сформировалась территориальная концепция обширной и могущественной "Срединной Европы" (Mitteleuropa), руководимой Германией. Другим народам региона также предлагалась защита от внешней опасности, особенно от Франции на Западе и России на Востоке. Сама Германия как органическое образование отождествлялась с духовным понятием "срединное положение" (Mittellage). Это еще в 1818 г. сформулировал представитель мистического направления в немецком протестантизме Арндт: "Бог поместил нас в центре Европы; мы (немцы) - сердце нашей части света".
В разработку идеи "Срединной Европы" внесли свой вклад такие ученые, как Адольф Ласеон, Карл Лампрехт, Леопольд фон Ранке, Герман Онкен и др. К числу глашатаев германской "Срединной Европы" принадлежали не только немцы, но и шведские ученые Рудольф Челлен и Свен Хедин. Наиболее законченное выражение эти идеи получили в книге И. Парча "Mitteleuropa", опубликованной в 1906 г., и в работе евангелического пастора Фридриха Науманна, появившейся под тем же названием в 1915 г.
Науманн в своей книге поставил геополитический диагноз, тождественный концепции Челлена. С его точки зрения, для того, чтобы выдержать конкуренцию с такими организованными геополитическими образованиями, как Англия (и ее колонии), США и Россия, народы, населяющие Центральную Европу, должны объединиться и организовать новое интегрированное политико-экономическое пространство. Осью такого пространства будут, естественно, немцы.
Науманн, вместе с Челленом, защищал идею "геополитического" охвата германскими империалистами всех стран, расположенных между Атлантическим океаном и Персидским заливом, Балтикой и Адриатикой; Челлен и Науманн доказывали, что вся эта территория имеет единую "географическую судьбу", не заключает в себе никаких "естественных границ" и на протяжении веков якобы не терпела "раздробления". Науманн выводил программу империалистических захватов Германии - "Берлин - Багдад" - из предшествовавшего исторического развития огромной территории Срединной Европы и Ближнего Востока. "Срединная Европа" в отличие от чистых пангерманистских проектов была уже не национальным, но сугубо геополитическим понятием, в котором основное значение уделялось не этническому единству, а общности географической судьбы. Проект Науманна подразумевал интеграцию Германии, Австрии, придунайских государств и, в далекой перспективе, Франции.
§ 4. Концепция "Морской силы" (А. Мэхэн)
Сэр Альфред Тайер Мэхэн (1840-1914) - американский историк, кадровый военный, офицер американских Union Navy, адмирал морского флота. В 1885-1889 гг. - преподаватель истории военного флота в военно-морском колледже в Ньюпорте (Род-Айленд), а с 1886 г. - его президент, Мэхэн не пользовался термином "геополитика", но методика его анализа и основные выводы точно соответствуют сугубо геополитическому подходу. Практически все его книги были посвящены одной теме - теме "морской силы" (Sea Power). Если Ратцель, Маккиндер и Хаусхофер делали упор на преимущество континентальных держав, то Мэхэн, наоборот, выдвинул концепцию преимущества морских или океанических держав.
Признавая первостепенное влияние морских вооруженных сил на историю войн и судьбы государств, Мэхэн попытался установить непосредственную связь между географическим положением государства, "характером народа" и "морской силой". Мэхэн утверждал, что "история прибрежных наций" определялась прежде всего "условиями положения, протяжения и очертаний береговой линии", а также "численностью и характером населения". Последнее играет роль при сопоставлении "морских" и "сухопутных" наций: если испанцы отличались "жестокой скупостью", то англичане и голландцы были "по природе своей деловыми людьми"; "способность к основанию колоний" объясняется "национальным гением" англичан.
Для Мэхэна главным инструментом политики является торговля. Военные действия должны лишь обеспечить наиболее благоприятные условия для создания планетарной торговой цивилизации. Мэхэн рассматривает экономический цикл в трех аспектах:
1) производство (обмен товаров и услуг через водные пути);
2) навигация (которая реализует этот обмен);
3) колонии (которые производят циркуляцию товарообмена на мировом уровне).
Мэхэн считает, что анализировать позицию и геополитический статус государства следует на основании шести критериев:
1. Географическое положение государства, его открытость морям, возможность морских коммуникаций с Другими странами. Протяженность сухопутных границ, способность контролировать стратегически важные регионы. Способность угрожать своим флотом территории противника.
2. "Физическая конфигурация" государства, то есть конфигурация морских побережий и количество портов, на них расположенных. От этого зависит процветание торговли и стратегическая защищенность.
3. Протяженность территории. Она равна протяженности береговой линии.
4. Статистическое количество населения. Оно важно для оценки способности государства строить корабли и их обслуживать.
5. Национальный характер. Способность народа к занятию торговлей, так как морская сила основывается на мирной и широкой торговле.
6. Политический характер правления. От этого зависит переориентация лучших природных и человеческих ресурсов на созидание морской силы.
Из вышеперечисленного видно, что Мэхэн строит свою геополитическую теорию исходя исключительно из "морской силы" и ее интересов. Для Мэхэна образцом "морской силы" был древний Карфаген, а ближе к нам по времени - Британия XVII и XIX веков. Понятие "морская сила" основывается для него на свободе "морской торговли", а военно-морской флот служит лишь гарантом обеспечения этой торговли. Мэхэн идет еще дальше, считая "морскую силу" особым типом цивилизации - наилучшим и наиболее эффективным, а потому предназначенным к мировому господству.
В 1890 г. Мэхэн опубликовал свою первую книгу, ставшую почти сразу же классическим трудом по военной стратегии - "Влияние морской силы на историю. 1660-1783". Мэхэн выступил со своим трудом в США в период аннексии Гавайских островов и войны против Испании, повлекшей за собой аннексию Соединенными Штатами Кубы и Филиппин52. Тогда Мэхэн был еще капитаном военно-морского флота США. Далее последовали с небольшим промежутком другие работы: "Влияние морской силы на Французскую Революцию и Империю (1793-1812)", "Заинтересованность Америки в морской силе в настоящем и будущем", "Проблема Азии и ее воздействие на международную политику" и "Морская сила и ее отношение к войне". Первые две книги сложились из лекций по истории морских войн.
В книге "Влияние морской силы на историю" Мэхэн попытался доказать, что история Европы и Америки была обусловлена прежде всего развитием военно-морского флота. "Политика, - писал он, - изменялась как с духом века, так и с характером и проницательностью правителей; но история прибрежных наций определялась не столько ловкостью и предусмотрительностью правительств, сколько условиями положения, протяженности и очертаний береговой линии, численностью и характером народа, то есть вообще тем, что называется естественными условиями"53.
Эти "естественные условия" требуют создания сильного военно-морского флота, который в свою очередь имеет решающее значение с точки зрения "национальной судьбы". Суть главной идеи Мэхэна, настойчиво проводимой во всех его работах, состояла в том, что морская сила в значительной мере определяет исторические судьбы стран и народов. Объясняя превосходство Великобритании над другими государствами в конце XIX века ее морской силой, Мэхэн писал: "Должное использование морей и контроль над ними составляют лишь одно звено в цепи обмена, с помощью которого [страны] аккумулируют богатства... но это - центральное звено". Мэхэн выделял условия, определяющие основные параметры морской силы: географическое положение страны, ее природные ресурсы и климат, протяженность территории, численность населения, национальный характер и государственный строй. При благоприятном сочетании этих факторов, считал Мэхэн, в действие вступает формула: N+MM+NB=SP, то есть военный флот + торговый флот + военно-морские базы = морская сила. Свою мысль он резюмировал следующим образом: "Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большом числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль над океаном и закрыть пути, по которым торговые суда движутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходство может быть достигнуто только при посредстве больших флотов"54. Исходя из подобных постулатов Мэхэн обосновывал мысль о необходимости превращения США в могущественную военно-морскую державу, способную соперничать наравне с самыми крупными и сильными государствами того периода.
Мэхэн был ярым сторонником доктрины американского президента Монро (1758-1831), который в 1823 г. декларировал принцип взаимного невмешательства стран Америки и Европы, а также поставил рост могущества США в зависимость от территориальной экспансии на близлежащие территории. Мэхэн считал, что у Америки "морская судьба" и что эта "Manifest Destiny" ("проявленная судьба")55 заключается на первом этапе в стратегической интеграции всего американского континента, а потом и в установлении мирового господства.
Надо отдать должное почти пророческому предвидению Мэхэна. В его время США еще не вышли в разряд передовых мировых держав, более того, не был очевиден даже их "морской цивилизационный тип". Еще в 1905 г. Маккиндер в статье "Географическая ось истории" относил США к "сухопутным державам", входящим в состав "внешнего полумесяца" лишь как полуколониальное стратегическое продолжение морской Англии. Маккиндер писал: "Только что восточной державой стали США. На баланс сил в Европе они влияют не непосредственно, а через Россию". Характерно, что десятью годами раньше адмирал Мэхэн предсказывал именно Америке планетарную судьбу, роль ведущей морской державы, прямо влияющей на судьбы мира.
В книге "Заинтересованность Америки в морской силе" Мэхэн утверждал, что для того, чтобы Америка стала мировой державой, она должна:
1) активно сотрудничать с британской морской державой;
2) препятствовать германским морским претензиям;
3) бдительно следить за экспансией Японии в Тихом океане и противодействовать ей;
4) координировать вместе с европейцами совместные действия против народов Азии.
Мэхэн видел судьбу США в том, чтобы не пассивно соучаствовать в общем контексте периферийных государств "внешнего полумесяца", но в том, чтобы занять ведущую позицию в экономическом, стратегическом 'И даже идеологическом отношениях.
Независимо от Маккиндера Мэхэн пришел к тем же выводам относительно главной опасности для "морской цивилизации". Эту опасность представляют континентальные государства Евразии - в первую очередь Россия и Китай, а во вторую - Германия. Борьба с Россией, с этой "непрерывной континентальной массой Русской империи, протянувшейся от западной Малой Азии до японского меридиана на Востоке", была главной долговременной стратегической задачей.
Мэхэн перенес на планетарный уровень принцип "анаконды", примененный американским генералом Мак-Клелланом в североамериканской гражданской войне 1861 - 1865 гг. Этот принцип заключается в блокировании вражеских территорий с моря и по береговым линиям, что приводит постепенно к стратегическому истощению противника. Так как Мэхэн считал, что мощь государства определяется его потенциями становления "морской силой", то в случае противостояния стратегической задачей номер один является недопущение этого становления в лагере противника. Следовательно, задачей исторического противостояния Америки является усиление своих позиций по шести основным пунктам (перечисленным выше) и ослабление противника по тем же пунктам. Свои береговые просторы должны быть под контролем, а соответствующие зоны противника нужно стараться любыми способами оторвать от континентальной массы. И далее: так как доктрина Монро (в части ее территориальной интеграции) усиливает мощь государства, то не следует допускать создания аналогичных интеграционных образований у противника. По Мэхэну, евразийские державы (Россия, Китай, Германия) следует удушать в кольцах "анаконды", сдавливая континентальную массу за счет выведенных из-под ее контроля береговых зон и перекрывая по возможности выходы к морским пространствам.
Мэхэн хорошо понимал, что северная континентальная полусфера является ключевой в мировой политике и борьбе за влияние. Внутри Евразии в качестве наиболее важного компонента северной полусферы он признавал позицию России - этой доминантной азиатской континентальной державы. Зону между 30- и 40-й параллелями в Азии он рассматривал как зону конфликта между сухопутной мощью России и морской мощью Англии. Доминирование в этом регионе, по его мнению, могло бы удерживаться с помощью цепи ключевых баз на суше вдоль периферии Евразии. Мэхэн выдвинул предположение, что однажды Соединенные Штаты, Великобритания, Германия и Япония объединятся против России и Китая - предположение, делающее честь проницательности американского адмирала. В целом же Мэхэн рассматривал Соединенные Штаты как продвинутый далеко на запад аванпост европейской цивилизации и силы. Считая США мировой державой будущего, он неустанно и с энтузиазмом призывал к укреплению военно-морской мощи США, которая соответствовала бы американскому имперскому предназначению. Флот, способный к наступательным действиям, заявлял он, обеспечит США неоспоримые преимущества в Карибском бассейне и Тихом океане.

<< Пред. стр. 1 (из 6) След. >>

Список литературы по разделу