<< Пред.           стр. 18 (из 21)           След. >>

Список литературы по разделу

 Отцовская любовь ничем не отличается от любви к самому себе, ибо ребенок во всем зависит от родителей и связан с ними. Но у детей есть самолюбие, поэтому дети любят отцов меньше, чем отцы — детей.
 Домашние животные ублажают наше самолюбие: мы вообража­ем, что попугай любит нас, ценит нашу ласку — и любим его за этот перевес над ним.
 Дружескую приязнь рождает несовершенство нашей сущности, а несовершенство самой этой приязни ведет к ее охлаждению. Мы страдаем от одиночества, но и дружба не заполняет пустоты. В юнос­ти дружат нежней, в старости — крепче. Низок душою тот, кто сты­дится дружбой с запятнавшими себя людьми.
 О любви. Вполне возможна и любовь, свободная от грубой чувст­венности, но ока нечаста. Человек влюбляется в созданный им образ, а не в реальную женщину. Вообще же в любви главное для нас — ка­чества внутренние, душа. Не надо путать любовь с дружбой, ибо дружбой правит разум, а любовью — чувства. Нельзя о человеке су­дить по его лицу, куда интересней смотреть, какие лица ему нравятся более других.
 Сострадание — чувство, в котором печаль смешана с приязнью. Оно бескорыстно, разум над ним не властен.
 О ненависти. Ненависть — глубокое уныние, которое отвращает
 [726]
 нас от того, чем оно вызвано — в это чувство входят и ревность, и зависть.
 Человек уважает все, что любит, в том числе и себя.
 Главнейшие чувства человека: желание, недовольство, надежда, со­жаление, робость, насмешка, замешательство, удивление. Но все они слабее любви, честолюбия и скупости.
 Человек не может в общем управлять страстями. успокоить их нельзя, да и не нужно, потому что они — основа и суть нашей души. Но бороться с дурными привычками необходимо, а победим ли мы их — на все Господня воля.
 Книга третья О ДОБРЕ И ЗЛЕ КАК НРАВСТВЕННЫХ ПОНЯТИЯХ
 Добром следует считать лишь то, что благотворно для всего обще­ства, а злом — то, что для него гибельно. Интересами отдельного че­ловека приходится жертвовать. Цель законов — охранять права каждого.
 Добродетель — это предпочтение общего интереса интересу лич­ному; а корыстный интерес — источник любых пороков. Доброде­тель не приносит людям счастья потому, что они порочны, а пороки не приносят пользы.
 Величие души — влечение совершать великие деяния, добрые или злые. Поэтому иные пороки не исключают великих достоинств, и на­оборот.
 О мужестве. Есть много разновидностей мужества: мужество в борьбе с судьбой, терпение, храбрость, твердость и другие. Но они редко встречаются все сразу.
 Чистосердечие — это верность, не ведающая подозрений и уло­вок. Умеренность говорит о душевном равновесии. Благоразумие есть здравая предусмотрительность. Деятельность — проявление беспо­койной силы, лень — спокойного бессилия. Суровость — ненависть к наслаждениям, строгость — ненависть к порокам. Мудрость — пони­мание сути добра и любовь к нему.
 Добродетель — это добро и красота вместе; к примеру, лекарства хороши, но не красивы, и многое есть, что красиво, но не полезно.
 Господин Круза говорит, что красота — это то, что наш разум воспринимает как сложное, но неразделимое целое, это многообразие в единстве.
 А. В. Скобелкин
 [727]
 Размышления и максимы (Reflexions et Maximes) - Афоризмы (1747)
 Легче сказать новое слово, чем примирить меж собой слова, уже ска­занные.
 Наш разум скорее проницателен, чем последователен, и охватыва­ет больше, чем в силах постичь.
 Если мысль нельзя выразить простыми словами, значит, она ни­чтожна и ее надо отбросить.
 Вырази ложную мысль ясно, и она сама себя опровергнет.
 Неизменная скупость в похвалах — верный признак поверхност­ного ума.
 Пылкое честолюбие изгоняет из нашей жизни всякую радость — оно хочет править единовластно.
 Лучшая опора в несчастье — не разум, а мужество.
 Ни мудрость, ни свобода не совместны со слабостью.
 Разуму не дано исправить то, что по самой своей природе несо­вершенно.
 Нельзя быть справедливым, не будучи человечным.
 Одно дело смягчать правила добродетели во имя ее торжества, другое — уравнивать ее с пороком ради того, чтобы свести на нет.
 Мы не любим, когда нас жалеют за совершенные нами ошибки.
 Молодые люди плохо знают, что такое красота: им знакома толь­ко страсть.
 Стоит нам почувствовать, что человеку не за что нас уважать — и мы начинаем почти что ненавидеть его.
 Наслаждение учит государя чувствовать себя просто человеком.
 Тот, кто требует платы за свою честность, чаше всего продает свою честь.
 Глупец всегда убежден, что никто ловчей его не проведет умного человека.
 Несколько болванов, усевшись за стол, объявляют: «Где нет нас, там нет и хорошего общества». И все им верят.
 Умные люди были бы совсем одиноки, если бы глупцы не причис­ляли к ним и себя.
 Нелегко ценить человека так, как ему хочется.
 Пусть человек, не имеющий больших талантов, утешается той же мыслью, что и человек, не имеющий больших чинов: сердцем можно быть выше и тех и других.
 Наше суждение о других не так изменчиво, как о самих себе.
 [728]
 Заблуждается тот, кто считает, будто бедняки всегда выше бога­чей.
 Люди лишь до тех пор охотно оказывают услуги, пока чувствуют, что это им по силам.
 Кто не способен к великим свершениям, тот презирает великие замыслы.
 Великий человек берется за великие дела, потому что сознает их величие, глупец — потому что не понимает, как они трудны.
 Сила легко берет верх над хитроумием.
 Чрезмерная осмотрительность не менее пагубна, чем ее противо­положность: мало проку от людей тому, кто вечно боится, как бы его не надули.
 Дурных людей всегда потрясает открытие, что добропорядочные способны на остроумие.
 Редко случается высказать здравую мысль тому, кто всегда тщится быть оригинальным.
 Чужое остроумие быстро прискучивает.
 Дурные советы куда влиятельнее, чем собственные наши прихоти.
 Разум вводит нас в обман чаще, чем наше естество.
 Великодушие не обязано давать отчет благоразумию о причинах своих действий.
 Совесть умирающих клевещет на всю прожитую ими жизнь.
 Мысль о смерти вероломна: захваченные ею, мы забываем жить.
 Иногда думаешь: жизнь так коротка, что не стоит малейшего моего неудовольствия. Но когда приезжает докучный гость, я не спо­собен терпеливо поскучать каких-нибудь полчаса.
 Если даже предусмотрительность не может сделать нашу жизнь счастливой, то что уже говорить о беспечности.
 Как знать, может быть, именно страстям обязан разум самыми блистательными своими завоеваниями.
 Если бы люди меньше ценили славу, у них не хватило бы ни ума, ни доблести ее. заслужить.
 Люди обычно мучают своих ближних под тем предлогом, что же­лают им добра.
 Карать без нужды — значит бросить вызов милосердию Господ­ню.
 Никто не сострадает глупцу на том лишь основании, что он глуп, и это, пожалуй, резонно; но до чего же нелепо считать, что в своей глупости повинен он сам!
 Всего отвратительнее, но и всего обычнее древняя как мир небла­годарность детей по отношению к родителям.
 [729]
 Порою наши слабости привязывают нас друг к другу ничуть не меньше, чем самые высокие добродетели.
 Ненависть пересиливает дружбу, но пасует перед любовью.
 Кто рожден покорствовать, тот и на троне будет покорным.
 Обделенные силой ищут, кому бы им подчиниться, ибо нуждают­ся в защите.
 Кто способен все претерпеть, тому дано на все дерзнуть.
 Иные оскорбления лучше проглотить молча, дабы не покрыть себя бесчестием.
 Нам хочется верить, что пресыщенность говорит о недостатках, о несовершенстве того, чем мы пресытились, меж тем как на деле она лишь следствие истощения наших чувств, свидетельство нашей не­мощи.
 Человек мечтает о покое, но радость он обретает только в деятель­ности, только ею он и дорожит.
 Ничтожный атом, именуемый человеком, способен одним взгля­дом охватить вселенную во всех ее нескончаемых переменах.
 Кто осыпает насмешками склонность к вещам серьезным, тот се­рьезно привержен к пустякам.
 Своеобычное дарование — своеобычный вкус. Отнюдь не всегда один автор принижает другого только из зависти.
 Несправедливо, когда Депрево ставят рядом с Расином: ведь пер­вый преуспел в комедии — низком жанре, второй же — в трагедии, высоком.
 В рассуждениях примеры должны быть немногочисленными; надо не отвлекаться на побочные темы, а сразу изложить конечный вывод.
 ум большинства ученых подобен человеку прожорливому, но с дурным пищеварением.
 Знание поверхностное всегда бесплодно, а порою и вредно: оно понуждает тратить силы на пустяки и тешит лишь самолюбие глуп­цов.
 Философы чернят человеческую природу; мы воображаем, будто мы сами настолько отличны от всего рода человеческого, что, клевеща на него, сами остаемся незапятнанными. Человек нынче в немилости у умствующих.
 Великие люди, научив слабодушных размышлять, наставили их на путь размышлений.
 Неверно, что равенство — закон природы. Подчинение и зависи­мость — вот ее верховный закон.
 Подданные льстят государям куда как с большим пылом, чем те
 [730]
 эту лесть выслушивают. Жажда что-то добыть всегда острее, чем на­слаждение уже добытым.
 Редкий человек способен, не дрогнув, стерпеть правду или сказать ее в глаза.
 Пусть нас и корят за тщеславие, все равно нам порою просто не­обходимо услышать, как велики наши достоинства.
 Люди редко примиряются с унижением: они попросту забывают о нем.
 Чем скромней положение человека в свете, тем безнаказанней ос­таются его поступки и незаметней — заслуги.
 Неизбежность облегчает даже такие беды, перед которыми бесси­лен разум.
 Отчаяние довершает не только наши неудачи, но и нашу слабость.
 Критиковать автора легко, трудно оценить.
 Произведения могут нравиться, даже если кое-что в них неверно, ведь правильности нет в наших рассуждениях тоже, как и в рассуж­дениях автора. Вкус наш легче удовлетворить, нежели ум.
 Легче захватить всю землю, чем присвоить себе наималейший та­лант.
 Все вожди красноречивы, но вряд ли они преуспели бы в поэзии, ибо столь высокое искусство несовместно с суетой, которая необхо­дима в политике.
 Нельзя долго обманывать людей там, где идет дело о выгоде. Можно обманывать весь народ, но надо быть честным с каждым лицом в отдельности. Ложь слаба по природе — поэтому ораторы искренни, хотя бы в деталях. Поэтому сама по себе истина выше и красноречивее любого искусства.
 К сожалению, талантливый человек всегда хочет принизить другие таланты. Поэтому не стоит судить о поэзии по высказываниям фи­зика.
 Хвалить человека нужно и при жизни, если он того заслуживает. Похвалить от души неопасно, опасно незаслуженно очернить.
 Зависть не умеет таиться, она накидывается на самые неоспори­мые достоинства. Она слепа, неуемна, безумна, груба.
 В природе нет противоречий.
 Предполагается, что тот, кто служит добродетели, повинуясь рас­судку, способен променять ее на полезный порок. Да так оно и было бы, если бы порок мог быть полезен — на взгляд человека, умеющего рассуждать.
 Если от себялюбия человека не страдают другие, оно полезно и ес­тественно.
 [731]
 Мы восприимчивы к дружбе, справедливости, человечности, со­страданию и разуму. Не это ли и есть добродетель?
 Законы, обеспечивая народам покой, умаляют их свободу.
 Никто не бывает честолюбив по велению разума и порочен по глупости.
 Наши поступки менее добры и менее порочны, чем наши жела­ния.
 Люди рассуждают: «Зачем знать, где истина, когда ты знаешь, где наслаждение ?»
 Сила или слабость нашей веры зависит скорее от мужества, неже­ли от разума. Тот, кто смеется над приметами, не умнее того, кто верит им.
 В чем только не убеждают человека страх и надежда!
 Никакой неверующий не умрет спокойно, если подумает: «Я ты­сячи раз ошибался, значит, мог заблуждаться и насчет религии. А те­перь у меня нет ни сил, ни времени поразмыслить над этим — я умираю...»
 Вера — отрада обездоленных и бич счастливцев.
 Жизнь кратка, но это не может ни отвадить нас от ее радостей, ни утешить в ее горестях.
 В мире полно холодных умов, которые, не будучи в силах что-ни­будь придумать сами, утешаются тем, что отвергают чужие мысли.
 По слабости или по боязни навлечь на себя презрение люди скры­вают самые заветные, неискоренимые и подчас добродетельные свои наклонности.
 Искусство нравиться — это умение обманывать.
 Мы слишком невнимательны или слишком заняты собой, чтобы изучать друг друга.
 А. В. Скобелкин
 Жак Казот (Jacques Cazotte) 1719-1792
 Влюбленный дьявол (Le Diable amoureux) - Фантастическая повесть (1772)
 Повествование ведется от лица молодого испанского дворянина, едва не ставшего жертвой дьявольских козней. Когда дону Альвару Маравильясу было двадцать пять лет, он служил капитаном гвардии короля Неаполитанского. Офицеры часто предавались философским беседам, и однажды разговор зашел о каббалистике: одни считали ее серьезной наукой, другие видели в ней лишь источник для плутней и обмана легковерных. Дон Альвар помалкивал и присматривался к старшему из своих сослуживцев — фламандцу Соберано. Как выяснилось, тот обладал властью над тайными силами. Альвар пожелал немедленно приобщиться к этой великой науке, а на предостережения учителя легкомысленно отвечал, что отдерет за уши самого князя тьмы.
 Соберано пригласил юношу отобедать в обществе двух своих дру­зей. После трапезы вся компания отправилась к развалинам Портичи. В пещере со сводчатым потолком фламандец начертал тростью круг, вписал в него какие-то знаки и назвал формулу заклинания. Затем все вышли, и дон Альвар остался один. Ему было не по себе, однако он боялся прослыть пустым фанфароном и потому исполнил все предпи­сания, трижды назвав имя Вельзевула. Внезапно под сводом распахну-
 [733]
 лось окно, хлынул поток ослепительного света и показалась отврати­тельная голова верблюда с огромными ушами. Разинув пасть, призрак вопросил по-итальянски: «Что ты хочешь?» Дон Альвар едва не ли­шился чувств при звуках страшного голоса, но сумел овладеть собой и заговорил таким повелительным тоном, что дьявол пришел в смуще­ние. Дон Альвар приказал ему явиться в более подобающем обли­ке — например, в виде собаки. Тогда верблюд вытянул шею до самой середины пещеры и выплюнул на пол маленького белого спа­ниеля с шелковистой шерстью. Это была сучка, и юноша дал ей имя Бьондетта. По приказу Альвара был накрыт богатый стол. Бьондетта сначала предстала в образе музыканта-виртуоза, а затем — прелест­ного пажа. Соберано и его спутники не могли скрыть изумления и испуга, однако дерзкая уверенность молодого офицера несколько ус­покоила их. Затем к развалинам подали роскошную карету. По доро­ге в Неаполь Бернадильо (так звали одного из друзей Соберано) высказал предположение, что дон Альвар заключил удивительную сделку, ибо никому и никогда не прислуживали с такой предупреди­тельностью. Юноша промолчал, но ощутил смутную тревогу и решил как можно скорее избавиться от своего пажа. Тут Бьондетта стала взывать к чувству чести: испанский дворянин не может выгнать в столь поздний час даже презренную куртизанку, не говоря уж о де­вушке, которая всем для него пожертвовала. Дон Альвар уступил: от­казавшись от услуг мнимого слуги, он разделся и лег, но лицо пажа мерещилось ему повсюду — даже на пологе кровати. Тщетно напо­минал он себе о безобразном призраке — мерзость верблюда лишь оттеняла прелесть Бьондетты.
 От этих тягостных размышлений кровать подломилась, и юноша упал на пол. Когда испуганная Бьондетта бросилась к нему, он прика­зал ей не бегать по комнате босиком и в одной рубашке — так не­долго и простудиться. Наутро Бьондетта призналась, что полюбила Альвара за доблесть, проявленную перед лицом ужасного видения, и приняла телесную оболочку, чтобы соединиться со своим героем. Ему угрожает опасность: клеветники хотят объявить его некромантом и отдать в руки известного судилища. Им обоим нужно бежать из Неа­поля, однако прежде он должен произнести магическую формулу: принять служение Бьондетты и взять ее под свое покровительство. Дон Альвар пробормотал подсказанные ему слова, и девушка вос­кликнула, что станет счастливейшим созданием на свете. Юноше пришлось смириться с тем, что демон взял на себя все дорожные расходы. По дороге в Венецию дон Альвар впал в какое-то оцепене­ние и очнулся уже в апартаментах лучшей гостиницы города. Он от-
 [734]
 правился к банкиру своей матери, и тот немедленно вручил ему двес­ти цехинов, которые донья Менсия прислала через конюшего Мигеля Пимиентоса. Альвар вскрыл письма: мать жаловалась на здоровье и на сыновнее невнимание — о деньгах же по свойственной ей добро­те ни словом не обмолвилась.
 С облегчением вернув долг Бьондетте, юноша погрузился в вихрь городских развлечений — он всячески стремился быть подальше от источника своего соблазна. Страстью дона Альвара была игра, и все шло хорошо, пока счастье не изменило ему — он проигрался дотла. Бьондетта, заметив его огорчение, предложила свои услуги: скрепя сердце, он воспользовался ее познаниями и применил одну простень­кую комбинацию, которая оказалась безошибочной. Теперь Альвар был всегда при деньгах, но тревожное чувство вернулось — он не был уверен, что сумеет удалить от себя опасный дух. Бьондетта постоянно стояла у него перед глазами. Чтобы отвлечься от мыслей о ней, он стал проводить время в обществе куртизанок, и самая известная из них вскоре влюбилась в него до безумия. Альвар искренне пытался ответить на это чувство, поскольку жаждал освободиться от своей тайной страсти, но все было тщетно — Олимпия быстро поняла, что у нее есть соперница. По приказу ревнивой куртизанки за домом Альвара установили наблюдение, а затем Бьондетта получила аноним­ное письмо с угрозами. Альвар был поражен сумасбродством своей любовницы: если бы Олимпия знала, кому угрожает смертью! По не­понятной для него самого причине он никогда не мог назвать это су­щество подлинным именем. Между тем Бьондетта явно страдала от невнимания Альвара и изливала свои томления в музыкальных имп­ровизациях. Подслушав ее песню, Альвар решил немедленно уехать, ибо наваждение становилось слишком опасным. Вдобавок ему пока­залось, будто за ним следит Бернадильо, некогда сопровождавший его в развалины Портичи. Носильщики понесли вещи Альвара в гондолу, Бьондетта шла следом, и в этот момент женщина в маске нанесла ей удар кинжалом. Второй убийца с руганью оттолкнул опешившего гондольера, и Альвар узнал голос Бернадильо.
 Бьондетта истекала кровью. Вне себя от отчаяния, Альвар взывал о мщении. Появился хирург, привлеченный криками. Осмотрев ране­ную, он объявил, что надежды нет. Юноша словно лишился рассудка: обожаемая Бьондетта стала жертвой его нелепого предубеждения — он принимал ее за обманчивый призрак и сознательно подверг смер­тельной опасности. Когда измученный Альвар наконец забылся сном, ему привиделась мать: будто он идет вместе с ней к развалинам Пор­тичи, и внезапно кто-то толкает его в пропасть — это была Бьондет-
 [735]
 та! Но тут другая рука подхватила его, и он очутился в объятиях ма­тери. Альвар проснулся, задыхаясь от ужаса. Несомненно, этот жут­кий сон был плодом расстроенного воображения: теперь уже нельзя было сомневаться, что Бьондетта — существо из плоти и крови. Аль­вар поклялся дать ей счастье, если она все-таки выживет.
 Через три недели Бьондетта очнулась. Альвар окружил ее самой нежной заботой. Она быстро поправлялась и расцветала с каждым днем. Наконец он осмелился задать вопрос о страшном видении в развалинах Портичи. Бьондетта утверждала, что это была хитрость некромантов, замысливших унизить и поработить Альвара. Но силь­фиды, саламандры и ундины, восхищенные его смелостью, решили оказать ему поддержку, и Бьондетта предстала перед ним в образе собачки. Ей было дозволено принять телесную оболочку ради союза с мудрецом — она добровольно стала женщиной и обнаружила, что у нее есть сердце, которое всецело принадлежит возлюбленному. Одна­ко без поддержки Альвара она обречена стать самым несчастным су­ществом на свете.
 Месяц прошел в упоительном блаженстве. Но когда Альвар ска­зал, что для женитьбы ему нужно испросить материнское благослове­ние, Бьондетта обрушилась на него с упреками. Удрученный юноша решил тем не менее отправиться в Эстремадуру. Бьондетта нагнала его около Турина. По ее словам, негодяй Бернадильо осмелел после отъезда Альвара и обвинил ее в том, что она — злой дух, виновный в похищении капитана квардии короля Неаполитанского. Все в ужасе отвернулись от нее, и ей с большим трудом удалось вырваться из Ве­неции. Альвар, преисполненный раскаяния, все же не отказался от мысли навестить мать. Казалось, все препятствовало этому намере­нию: карета постоянно ломалась, стихии бушевали, лошади и мулы поочередно приходили в неистовство, а Бьондетта твердила, что Аль­вар хочет погубить их обоих. Неподалеку от Эстремадуры юноше по­палась на глаза Берта, сестра его кормилицы. Эта честная поселянка сказала ему, что донья Менсия находится при смерти, ибо не смогла перенести известий об ужасном поведении сына. Невзирая на про­тесты Бьондетты, Альвар приказал гнать в Маравильяс, но тут у каре­ты снова лопнула ось. К счастью, поблизости оказалась ферма, принадлежавшая герцогу Медине Сидонии. Арендатор Маркое при­ветливо встретил неожиданных гостей, пригласив их принять участие в свадебном пиршестве. Альвар вступил в беседу с двумя цыганками, которые обещали рассказать ему много интересного, но Бьондетта сделала все, чтобы помешать этому разговору. Ночью случилось неиз­бежное — юноша, растроганный слезами возлюбленной, не сумел
 [736]
 высвободиться из сладостных объятий. Наутро счастливая Бьондетта попросила не называть ее больше именем, которое дьяволу не подо­бает — отныне признаний в любви ждет Вельзевул. Потрясенный Альвар не оказал никакого сопротивления, и враг рода человеческого опять овладел им, а затем предстал перед ним в своем подлинном виде — вместо прелестного личика на подушке появилась голова от­вратительного верблюда. Чудовище с мерзким хохотом высунуло бес­конечно длинный язык и страшным голосом вопросило по-италь­янски: «Что ты хочешь?» Альвар, зажмурив глаза, бросился ничком на пол. Когда он очнулся, светило яркое солнце. Фермер Маркое ска­зал ему, что Бьондетта уже уехала, щедро расплатившись за них обоих.
 Альвар сел в карету. Он был в таком смятении, что почти не мог говорить. В замке его радостно встретила мать — живая и невреди­мая. Несчастный юноша упал к ее ногам и в порыве раскаяния рас­сказал обо всем, что с ним произошло. С удивлением выслушав его, мать сказала, что Берта уже давно прикована к постели тяжким неду­гом. Сама донья Менсия и не думала посылать ему деньги сверх по­ложенного содержания, а добрый конюший Пимиентос скончался восемь месяцев тому назад. Наконец, у герцога Медины Сидонии нет никаких владений в тех местах, где побывал Альвар. Несомненно, юноша стал жертвой обманчивых видений, поработивших его рассу­док. Призванный тотчас священник подтвердил, что Альвар избегнул величайшей опасности, какой только может подвергнуться человек. Но в монастырь уходить не нужно, ибо враг отступился. Конечно, он попытается вновь оживить в памяти прелестное видение — прегра­дой этому должен стать законный брак. Если избранница будет обла­дать небесной прелестью и талантами, Альвар никогда не почувствует искушения принять ее за дьявола.
 Е. Д Мурашкинцева
 Пьер Огюстен Карон де Бомарше (Pierre Augustin Caron de Beaumarchais) 1732-1799
 Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность (Le Barbier de Seville ou La precation inutile) - Комедия (1775)
 На ночной улице Севильи в костюме скромного бакалавра граф Аль­мавива ждет, когда в окне покажется предмет его любви. Знатный вельможа, устав от придворной распущенности, впервые желает за­воевать чистую непредвзятую любовь молодой благородной девушки. Поэтому, чтобы титул не затмил человека, он скрывает свое имя.
 Прекрасная Розина живет взаперти под надзором старика опеку­на, доктора Бартоло. Известно, что старик влюблен в свою воспитан­ницу и ее деньги и собирается держать ее в заключении, пока бедняжка не выйдет за него замуж. Вдруг на той же улице появляет­ся весело напевающий Фигаро и узнает графа, своего давнего знаком­ца. Обещая хранить инкогнито графа, плут Фигаро рассказывает свою историю: потеряв должность ветеринара из-за слишком громкой и сомнительной литературной славы, он пробует утвердиться в роли со­чинителя. Но хотя его песни поет вся Испания, Фигаро не удается сладить с конкуренцией, и он становится бродячим цирюльником. Благодаря невероятному остроумию, а также житейской умудреннос­ти, Фигаро по-философски и с неизменной иронией воспринимает
 [738]
 горести и очаровывает своей веселостью. Вдвоем они решают, как им вызволить из заточения Розину, ответно влюбленную в графа. Фигаро вхож в дом ревнивого до бешенства Бартоло как цирюльник и ле­карь. Они задумывают, что граф явится, нарядившись пьяным солда­том с назначением на постой в доме доктора. Сам Фигаро тем временем выведет из строя прислугу Бартоло, используя нехитрые ме­дицинские средства.
 Открываются жалюзи, и в окне появляется Розина, как всегда с доктором. Якобы случайно она роняет листок с нотами и запиской для своего неизвестного поклонника, в которой его просят в пении открыть свое имя и звание. Доктор бежит поднять листок, но граф оказывается проворнее. На мотив из «Тщетной предосторожности» он поет серенаду, где называет себя безвестным бакалавром Линдором. Подозрительный Бартоло уверен, что листок с нотами был обро­нен и якобы унесен ветром неспроста, и должно быть, Розина состоит в заговоре с таинственным воздыхателем.
 На другой день бедняжка Розина томится и скучает, заключенная у себя в комнате, и пытается придумать способ передать письмо «Линдору». Фигаро только что «полечил» домочадцев доктора: слу­жанке пустил кровь из ноги, а слугам прописал снотворное и чиха­тельное средства. Он берется передать письмо Розины и тем временем подслушивает разговор Бартоло с Базилем, учителем музы­ки Розины и главным союзником Бартоло. По словам Фигаро, это — бедствующий жулик, готовый удавиться за грош. Базиль открывает доктору, что влюбленный в Розину граф Альмавива в Севилье и уже наладил с ней переписку. Бартоло в ужасе просит устроить его свадь­бу на следующий же день. Графа же Базиль предлагает облить в гла­зах Розины клеветой. Базиль уходит, а доктор мчится к Розине выяснять, о чем она могла разговаривать с Фигаро. В этот момент по­является граф в форме кавалериста, притворяясь, что он навеселе. Его цель — назвать себя Розине, передать ей письмо и, если получится, остаться в доме на ночь. Бартоло острым чутьем ревнивца догадыва­ется, какая интрига кроется за этим. Между ним и мнимым солда­том происходит забавная перепалка, во время которой графу удается вручить письмо Розине. Доктор доказывает графу, что он освобожден от постоя и выгоняет его.
 Граф делает еще одну попытку проникнуть в дом Бартоло. Он переодевается в костюм бакалавра и называет себя учеником Базиля, которого внезапное недомогание удерживает в постели. Граф надеет­ся, что Бартоло тотчас предложит ему заменить Базиля и дать урок Розине, но он недооценивает подозрительности старика. Бартоло ре­шает немедленно навестить Базиля, и, чтобы удержать его, мнимый
 [739]
 бакалавр упоминает имя графа Альмавивы. Бартоло требует новых из­вестий, и тогда графу приходится сообщить от имени Базиля, что об­наружена переписка Розины с графом, а ему поручено отдать доктору перехваченное письмо Розины. Граф в отчаянии, что вынужден отдать письмо, но нет иного способа заслужить доверие старика. Он даже предлагает воспользоваться этим письмом, когда настанет момент сломить сопротивление Розины и убедить ее выйти замуж за доктора. Достаточно солгать, что ученик Базиля получил его от одной женщи­ны, и тогда смятение, стыд, досада могут довести ее до отчаянного поступка. Бартоло приходит в восторг от этого плана и немедленно верит, что графа действительно прислал мерзавец Базиль. Под видом урока пения Бартоло решает познакомить мнимого ученика с Розиной, чего и добивался граф. Но остаться наедине во время урока им не удается, поскольку Бартоло не желает упустить шанс насладиться пением воспитанницы. Розина исполняет песенку из «Тщетной предосторожности» и, слегка ее переделав, превращает песню в лю­бовное признание Линдору. Влюбленные тянут время, чтобы до­ждаться прихода Фигаро, который должен будет отвлечь доктора. Наконец тот приходит, и доктор бранит его за то, что Фигаро иска­лечил его домочадцев. Зачем, например, надо было ставить припарки на глаза слепому мулу? Лучше бы Фигаро вернул доктору долг с про­центами, на что Фигаро клянется, что скорее предпочтет быть долж­ником Бартоло всю жизнь, чем отказаться от этого долга хотя бы на мгновение. Бартоло в ответ божится, что не уступит в споре с наха­лом. Фигаро поворачивается спиной, говоря, что он, напротив, усту­пает ему всегда. И вообще, он всего лишь пришел побрить доктора, а не строить козни, как тот изволит думать. Бартоло в затруднении: с одной стороны, побриться необходимо, с другой — нельзя оставлять Фигаро наедине с Розиной, не то он сможет опять передать ей пись­мо. Тогда доктор решается, в нарушение всех приличий, бриться в комнате с Розиной, а Фигаро отправить за прибором. Заговорщики в восторге, так как Фигаро имеет возможность снять со связки ключ от жалюзи. Вдруг слышится звон бьющейся посуды, а Бартоло с воплем выбегает из комнаты спасать свой прибор. Граф успевает назначить Розине свидание вечером, чтобы вызволить ее из неволи, но ему не хватает времени рассказать ей об отданном доктору письме. Возвра­щаются Бартоло с Фигаро, и в эту минуту входит дон Базиль. Влюб­ленные в немом ужасе, что сейчас все может открыться. Доктор расспрашивает Базиля о его болезни и говорит, что его ученик все уже передал. Базиль в недоумении, но граф незаметно сует ему в руку кошелек и просит молчать и удалиться. Веский довод графа убеждает Базиля, и тот, сославшись на нездоровье, уходит. Все с облегчением
 [740]
 принимаются за музыку и бритье. Граф заявляет, что перед концом урока он должен дать Розине последние наставления в искусстве пения, наклоняется к ней и шепотом объясняет свое переодевание. Но Бартоло подкрадывается к влюбленным и подслушивает их разго­вор. Розина вскрикивает в испуге, а граф, будучи свидетелем дикой выходки доктора, сомневается, что при таких его странностях сеньо­ра Розина захочет выйти за него замуж. Розина в гневе клянется от­дать руку и сердце тому, кто освободит ее от ревнивого старика. Да, вздыхает Фигаро, присутствие молодой женщины и преклонный воз­раст — вот от чего у стариков заходит ум за разум.
 Бартоло в ярости бежит к Базилю, чтобы тот пролил свет на всю эту путаницу. Базиль признается, что бакалавра никогда в глаза не видел, и только щедрость подарка заставила его промолчать. Доктор не понимает, зачем надо было брать кошелек. Но в тот момент Ба­зиль был сбит с толку, а в затруднительных случаях золото всякий раз представляется доводом неопровержимым. Бартоло решает напрячь последние усилия, чтобы обладать Розиной. Однако Базиль не совету­ет ему этого делать. В конце концов, обладание всякого рода блага­ми — это еще не все. Получать наслаждение от обладания ими — вот в чем состоит счастье. Жениться на женщине, которая тебя не любит, — значит подвергнуть себя бесконечным тяжелым сценам. К чему учинять насилие над ее сердцем? Да к тому, отвечает Бартоло, что пусть лучше она плачет оттого, что он ее муж, чем ему умереть оттого, что она не его жена. Поэтому он собирается жениться на Ро­зине той же ночью и просит поскорее привести нотариуса. Что каса­ется упорства Розины, то мнимый бакалавр, сам того не желая, подсказал, как использовать ее письмо для клеветы на графа. Он дает Базилю свои ключи ото всех дверей и просит поскорее привести но­тариуса. Бедняжка Розина, страшно нервничая, ждет, когда в окне покажется Линдор. Вдруг заслышались шаги опекуна, Розина хочет уйти и просит назойливого старика дать ей покой хотя бы ночью, но Бартоло умоляет его выслушать. Он показывает письмо Розины к графу, и бедняжка его узнает. Бартоло лжет, что, как только граф Альмавива получил письмо, так сейчас же начал им хвастаться. К Бар­толо оно попало якобы от одной женщины, которой граф письмо преподнес. А женщина рассказала обо всем для того, чтобы избавить­ся от такой опасной соперницы. Розина должна была стать жертвой чудовищного заговора графа, Фигаро и молодого бакалавра, графского прихвостня. Розина потрясена тем, что Линдор, оказывается, завоевы­вал ее не для себя, а для какого-то графа Альмавивы. Вне себя от унижения Розина предлагает доктору немедленно жениться на ней и предупреждает его о готовящемся похищении. Бартоло бежит за под-
 [741]
 могой, собираясь устроить графу засаду возле дома, чтобы поймать его как грабителя. Несчастная оскорбленная Розина остается одна и решает повести игру с Линдером, чтобы убедиться, как низко может пасть человек. Открываются жалюзи, Розина в страхе убегает. Граф озабочен лишь тем, не покажется ли скромной Розине его план не­медленно сочетаться браком чересчур дерзким. Фигаро советует тогда назвать ее жестокой, а женщины очень любят, когда их называют жестокими. Появляется Розина, и граф умоляет ее разделить с ним жребий бедняка. Розина с возмущением отвечает, что посчитала бы счастьем разделить его горькую судьбу, если бы не злоупотребление ее любовью, а также низость этого ужасного графа Альмавивы, которо­му ее собирались продать. Граф немедленно объясняет девушке суть недоразумения, и она горько раскаивается в своем легковерии. Граф обещает ей, что раз она согласна быть его женой, то он ничего не бо­ится и проучит мерзкого старикашку.
 Они слышат, как открывается входная дверь, но вместо доктора со стражей показываются Базиль с нотариусом. Тут же подписывает­ся брачный договор, для чего Базиль получает второй кошелек. Врыва­ются Бартоло со стражником, который сразу смущается, унав, что перед ним граф. Но Бартоло отказывается признать брак действи­тельным, ссылаясь на права опекуна. Ему возражают, что, злоупотре­бив правами, он их утратил, а сопротивление столь почтенному союзу свидетельствует лишь о том, что он боится ответственности за дурное управление делами воспитанницы. Граф обещает не требовать с него ничего, кроме согласия на брак, и это сломило упорство скупого ста­рика. Бартоло винит во всем собственное нерадение, но Фигаро скло­нен называть это недомыслием. Впрочем, когда юность и любовь сговорятся обмануть старика, все его усилия им помешать могут быть названы тщетной предосторожностью.
 А. А. Фридрих
 Безумный день, или Женитьба Фигаро (Le Marriage de Figaro) - Комедия (1784)
 Действие происходит в течение одного безумного дня в замке графа Альмавивы, чьи домочадцы за это короткое время успевают сплести головокружительную интригу со свадьбами, судами, усыновлением, ревностью и примирением. Сердце интриги — Фигаро, домоуправи-
 [742]
 тель графа. Это — невероятно остроумный и мудрый человек, бли­жайший помощник и советник графа в обычное время, но сейчас впавший в немилость. Причина недовольства графа в том, что Фигаро решает жениться на очаровательной девушке Сюзанне, горничной графини, и свадьба должна состояться в тот же день, все идет отлич­но, пока Сюзанна не рассказывает о задумке графа: восстановить по­стыдное право сеньора на девственность невесты под угрозой расстроить свадьбу и лишить их приданого. Фигаро потрясен подоб­ной низостью своего хозяина, который, не успев назначить его домоуправителем, уже собирается послать его в посольство в Лондон курьером, чтобы спокойно навещать Сюзанну. Фигаро клянется об­вести, сластолюбивого графа вокруг пальца, завоевать Сюзанну и не потерять приданого. Как говорит невеста, интрига и деньги — его стихия.
 Свадьбе Фигаро угрожают еще два врага. Старый доктор Бартоло, у которого граф с помощью хитрого Фигаро похитил невесту, нашел возможность посредством своей домоуправительницы Марселины отомстить обидчикам. Марселина собирается через суд заставить Фи­гаро выполнить долговое обязательство: или вернуть ее деньги, или на ней жениться. Граф, конечно, поддержит ее в стремлении помешать их свадьбе, зато ее собственная свадьба благодаря этому и устроится. Некогда влюбленный в свою жену, граф через три года после женить­бы слегка к ней охладел, но место любви заняла бешеная и слепая ревность, при этом от скуки он волочится за красотками по всей ок­руге. Марселина по уши влюблена в Фигаро, что понятно: он не умеет сердиться, вечно в добром расположении духа, видит в настоя­щем одни только радости и так же мало помышляет о прошлом, как и о будущем. На самом деле, жениться на Марселине — прямой долг доктора Бартоло. Брачными узами их должен был связать ребенок, плод забытой любви, украденный младенцем цыганами.
 Графиня, однако, не чувствует себя окончательно покинутой, у нее есть поклонник — паж его сиятельства Керубино. Это очарователь­ный маленький проказник, переживающий сложный период взросле­ния, уже осознающий себя привлекательным юношей. Перемена в мировосприятии совсем сбила подростка с толку, он по очереди уха­живает за всеми женщинами в его поле зрения и тайно влюблен в графиню, его крестную мать. Легкомысленное поведение Керубино вызывает неудовольствие графа, и тот хочет отослать его к родителям. Мальчик в отчаянии идет жаловаться Сюзанне. Но во время разгово­ра в комнату к Сюзанне входит граф, и Керубино в ужасе прячется за кресло. Граф уже без обиняков предлагает Сюзанне деньги в обмен
 [743]
 на свидание перед свадьбой. Неожиданно они слышат голос Базиля, музыканта и сводника при дворе графа, он приближается к двери, граф, в страхе, что его застанут с Сюзанной, прячется за кресло, где уже сидит Керубино. Мальчик выбегает и забирается с ногами в крес­ло, а Сюзанна накрывает его платьем и становится перед креслом. Базиль ищет графа и заодно пользуется случаем уговорить Сюзанну на предложение его хозяина. Он намекает на благосклонность многих дам к Керубино, в том числе ее и графини. Охваченный ревностью, граф встает из-за кресла и приказывает немедленно отослать мальчи­ка, дрожащего тем временем под своим укрытием. Он сдергивает платье и обнаруживает под ним маленького пажа. Граф уверен, что у Сюзанны было свидание с Керубино. Вне себя от ярости, что подслу­шали его щекотливый разговор с Сюзанной, он запрещает ей выхо­дить за Фигаро. В эту же минуту появляется толпа нарядно одетых поселян с Фигаро во главе. Хитрец привел вассалов графа, чтобы те торжественно благодарили своего господина за отмену права сеньора на девственность невесты. Все восхваляют добродетель графа, и ему ничего не остается, как, проклиная хитрость Фигаро, подтвердить свое решение. Его умоляют также простить Керубино, граф соглаша­ется, он производит юношу в офицеры своего полка, с условием не­медленно уехать служить в далекую Каталонию. Керубино в от­чаянии, что расстается с крестной, и Фигаро советует ему разыграть отъезд, а потом незаметно вернуться в замок. В отместку за неуступ­чивость Сюзанны граф собирается поддержать на суде Марселину и сорвать, таким образом, свадьбу Фигаро.
 Фигаро тем временем решает действовать с не меньшей последо­вательностью, чем его сиятельство: умерить его аппетиты насчет Сю­занны, внушив подозрение, что и на его жену посягают. Через Базиля граф получает анонимную записку о том, что некий поклонник будет во время бала искать свидания с графиней. Графиня возмущена, что Фигаро не стыдно играть честью порядочной женщины. Но Фигаро уверяет, что не позволит себе этого ни с одной женщиной: боится попасть в точку. Довести графа до белого каления — и он у них в руках. Вместо приятного времяпрепровождения с чужой женой он будет вынужден ходить по пятам за своею собственной, а в присутст­вии графини он уже не осмелится помешать их бракосочетанию. Опасаться нужно только Марселины, поэтому Фигаро приказывает Сюзанне назначить графу вечером свидание в саду. Вместо девушки туда пойдет Керубино в ее костюме. Пока его сиятельство на охоте, Сюзанна с графиней должны переодеть и причесать Керубино, а затем Фигаро его спрячет. Керубино приходит, его переодевают, и
 [744]
 между ним и графиней проскальзывают трогательные намеки, гово­рящие о взаимной симпатии. Сюзанна отлучилась за булавками, и в этот момент граф возвращается с охоты раньше срока и требует, чтобы графиня его впустила. Очевидно, что он получил записку, сочи­ненную Фигаро, и вне себя от ярости. Если он обнаружит полуразде­того Керубино, то застрелит его на месте. Мальчик прячется в туалетной комнате, а графиня в ужасе и смятении бежит открывать графу. Граф, видя смятение жены и услыхав шум в туалетной комна­те, хочет взломать дверь, хотя графиня и уверяет его, что Сюзанна там переодевается. Тогда граф идет за инструментами и уводит с собой жену. Сюзанна открывает туалетную, выпускает еле живого от страха Керубино и занимает его место; мальчик же выпрыгивает из окна. Граф возвращается, и графиня в отчаянии рассказывает ему про пажа, умоляя пощадить ребенка. Граф открывает дверь и, к своему изумлению, находит там смеющуюся Сюзанну. Сюзанна объясняет, что они престо решили его разыграть, и Фигаро сам написал ту за­писку. Овладев собой, графиня упрекает его в холодности, беспочвен­ной ревности, недостойном поведении. Ошеломленный граф в искреннем раскаянии умоляет его простить. Появляется Фигаро, женщины заставляют его признать себя автором анонимного письма. Все уже готовы помириться, как приходит садовник и рассказывает о выпавшем из окна мужчине, который помял все клумбы. Фигаро спе­шит сочинить историю, как, испугавшись графского гнева из-за пись­ма, он выпрыгнул в окно, услыхав, что граф неожиданно прервал охоту. Но садовник показывает бумагу, выпавшую из кармана бегле­ца. Это — приказ о назначении Керубино. К счастью, графиня вспо­минает, что на приказе недоставало печати, Керубино говорил ей об этом. Фигаро удается выкрутиться: Керубино якобы передал через него приказ, на котором граф должен поставить печать. Тем време­нем появляется Марселина, и граф видит в ней орудие мести Фигаро. Марселина требует суда над Фигаро, и граф приглашает местный суд и свидетелей. Фигаро отказывается жениться на Марселине, по­скольку считает себя дворянского звания. Правда, родителей своих он не знает, так как его украли цыгане. Благородство его происхождения доказывает знак на его руке в виде шпателя. При этих словах Марсе­лина бросается на шею Фигаро и объявляет его своим потерянным ребенком, сыном доктора Бартоло. Тяжба, таким образом, разреша­ется сама собой, и Фигаро вместо разъяренной фурии обретает любя­щую мать. Графиня между тем собирается проучить ревнивого и неверного графа и решает сама пойти на свидание к нему. Сюзанна под ее диктовку пишет записку, где графу назначается встреча в бе-
 [745]
 седке в саду. Граф должен прийти обольщать собственную жену, а Сюзанна получит обещанное приданое. Фигаро случайно узнает о на­значенном свидании, и, не понимая его истинного смысла, теряет рассудок от ревности. Он проклинает свою злосчастную судьбу. В самом деле, неизвестно чей сын, украденный разбойниками, воспи­танный в их понятиях, он вдруг почувствовал к ним отвращение и решил идти честным путем, и всюду его оттесняли. Он изучил химию, фармацевтику, хирургию, был ветеринаром, драматургом, пи­сателем, публицистом; в результате заделался бродячим цирюльником и зажил беспечной жизнью. В один прекрасный день в Севилью при­бывает граф Альмавива, узнает его, Фигаро его женил, и вот теперь, в благодарность за то, что он добыл графу жену, граф вздумал перехва­тить его невесту. Завязывается интрига, Фигаро на волоске от гибели, едва не женится на собственной матери, но в это самое время выяс­няется, кто его родители. Он все видел и во всем разочаровался за свою трудную жизнь. Но он искренне верил и любил Сюзанну, и она так жестоко предала его, ради какого-то приданого! Фигаро спешит на место предполагаемого свидания, чтобы застать их с поличным. И вот в темном уголке парка с двумя беседками происходит финальная сцена безумного дня. Затаившись, свидания графа с «Сюзанной» ждут Фигаро и настоящая Сюзанна: первый жаждет мести, вторая — за­бавного зрелища. Так они подслушивают весьма поучительный разго­вор графа с графиней. Граф признается, что очень любит свою жену, но к Сюзанне его толкнула жажда разнообразия. Жены обычно дума­ют, что если они любят мужей, то это уже все. Они до того предуп­редительны, так всегда услужливы, неизменно и при любых обстоятельствах, что однажды, к своему изумлению, вместо того, чтобы вновь ощутить блаженство, начинаешь испытывать пресыще­ние. Жены просто не владеют искусством поддерживать в своих му­жьях влечение. Закон природы заставляет мужчин добиваться взаимности, а дело женщин уметь их удерживать. Фигаро пытается разыскать в темноте беседующих и натыкается на Сюзанну, переоде­тую в платье графини. Он все равно узнает свою Сюзанну и, желая проучить графа, разыгрывает сцену обольщения. Разъяренный граф слышит весь разговор и созывает весь дом, чтобы публично изобли­чить неверную жену. Приносят факелы, но вместо графини с неиз­вестным поклонником обнаруживают смеющихся Фигаро и Сюзанну, а графиня тем временем выходит из беседки в платье Сюзанны. По­трясенный граф во второй раз за день молит жену о прощении, а мо­лодожены получают прекрасное приданое.
 А. А. Фридрих
 [746]
 Преступная мать (La mere Coupable) - Пьеса (1792)
 Париж, конец 1790 г.
 Из разговора Фигаро, камердинера испанского вельможи, графа Альмавивы, и его жены Сюзанны, первой камеристки графини, ста­новится ясно, что с тех пор, как погиб на поединке старший сын графа, беспутный повеса, на все семейство словно легла черная тень. Граф все время угрюм и мрачен, младшего сына, Леона, он ненави­дит, а графиню едва терпит. Мало того, он собирается произвести обмен всех своих владений (получить по разрешению короля земли во Франции, отдав испанские поместья).
 Всему виной Бежарс, коварный ирландец, состоявший при графе секретарем, когда тот исполнял обязанности посла. Этот хитрый ин­триган «овладел всеми семейными тайнами», заманил графа из Испа­нии во Францию, где «все вверх дном» (происходит революция), в надежде рассорить графа с женой, жениться на их воспитаннице Флорестине и завладеть состоянием графа. Оноре Бежарс — «человек низкой души, лицемер, безукоризненно притворяющийся честным и благородным. Фигаро зовет его «Оноре-Тартюфом» (почтенным ли­цемером). Бежарс виртуозно владеет искусством сеять раздоры под видом самой преданной дружбы и извлекать из этого выгоду. Все се­мейство им очаровано.
 Но Фигаро, севильский цирюльник, прошедший суровую школу жизни, человек, наделенный острым умом и сильным характером, знает истинную цену обманщику и полон решимости вывести его на чистую воду. Зная, что Бежарс питает некоторую склонность к Сю­занне, он велит ей «задабривать его, ни в чем ему не отказывать» и докладывать о каждом его шаге. Чтобы увеличить доверие Бежарса к Сюзанне, Фигаро с женой разыгрывают при нем сцену яростной ссоры.
 На чем же строятся планы нового Тартюфа и каковы препятствия к их осуществлению? Главное препятствие — это любовь. Граф до сих пор любит свою жену, Розину, и она до сих пор имеет на него влияние. А Леон и Флорестина любят друг друга, и графиня поощря­ет эту привязанность. Значит, нужно удалить графиню, окончательно поссорив с ней супруга, и сделать невозможным брак Леона и Фло-рестины, причем так, чтобы все произошло как бы без участия Бе­жарса. Граф подозревает, что графиня, которая всегда «слыла за женщину высоконравственную, ревнительницу благочестия и пользо­валась поэтому всеобщим уважением», двадцать лет назад изменила
 [747]
 ему с бывшим пажом графа Леоном Асторга по прозвищу Керубино, который «имел дерзость полюбить графиню». Ревнивые подозрения графа основаны на том, что, когда он был назначен вице-королем в Мексику, жена решила провести три года его отсутствия в захудалом замке Асторга и через девять или десять месяцев после отъезда графа произвела на свет мальчика. В тот же год Керубино погиб на войне. Леон очень похож на Керубино и вдобавок во всем превосходит по­гибшего наследника: он «образец для своих сверстников, он пользует­ся всеобщим уважением», его ни в чем нельзя упрекнуть. Ревность к прошлому и ненависть к Леону вспыхнули в душе графа после смерти старшего сына, потому что теперь Леон стал наследником его имени и состояния. Он уверен, что Леон не его сын, но у него нет никаких доказательств измены жены. Он решает тайно заменить свой портрет на браслете графини портретом Керубино и посмотреть, как воспри­мет это графиня. Но Бежарс располагает гораздо более убедительны­ми доказательствами. Это письма Керубино (Бежарс служил с ним в одном полку) к графине. Бежарс сам передавал ей эти письма и мно­жество раз читал их вместе с графиней. Они хранятся в ларце с по­тайным дном, который он сам заказывал для графини, вместе с драгоценностями. По просьбе Бежарса Сюзанна, помня повеление Фигаро ни в чем ему не отказывать, приносит ларец. Когда граф за­меняет один браслет на другой, Бежарс, притворяясь, что хочет поме­шать этому, как бы случайно открывает потайное отделение, и граф видит письма. Теперь доказательства измены у него в руках. «Ах, ве­роломная Розина! Ведь, несмотря на всю мою ветреность, я к ней одной питал...» — восклицает граф. У него остается одно письмо, а остальные он просит Бежарса положить на место. Оставшись один, граф читает письмо Розины к Керубино и ответ пажа на оборотной стороне. Он понимает, что будучи не в силах совладать с безумной страстью, юный паж овладел графиней насильно, что графиня тяжко раскаивается в невольном преступлении и что ее повеление более не видеться с нею заставило несчастного Керубино искать смерти в бою. Последние строки ответа пажа писаны кровью и размыты слезами. «Нет, это не злодеи, не чудовища — это всего лишь несчастные без­умцы», — с болью признает граф, но не меняет решения выдать Флорестину за преданного друга Бежарса, дав за ней огромное прида­ное. Итак, первая часть плана Бежарса выполнена, и он тут же при­ступает к выполнению второй. Оставшись наедине с Флорестиной — радостной, только что поздравившей возлюбленного с днем ангела, полной надежд на счастье, — он объявляет ей, что граф — ее отец, а Леон — брат. В бурном объяснении с Леоном, который, узнав от Фи-
 [748]
 гаро, что Флорестина обещана графом Бежарсу, готов схватиться за шпагу, Бежарс, разыгрывая оскорбленное достоинство, открывает ему ту же «тайну». Неуязвимый лицемер так прекрасно играет свою обычную роль радетеля о всеобщем благе, что Леон со слезами рас­каяния и благодарности бросается ему на шею и дает обещание не разглашать «роковой тайны». А Бежарс наводит графа на прекрасную мысль: дать в провожатые Леону, который должен отбыть на Мальту, Фигаро. Он мечтает избавиться от Фигаро, потому что «эта хитрая бестия» стоит ему поперек дороги.
 Теперь остается графиня, которая должна не только смириться с женитьбой Бежарса на Флорестине, но и уговорить девушку на этот брак. Графиня, которая привыкла видеть в Бежарсе верного друга, жалуется на жестокость мужа по отношению к сыну. Двадцать лет она провела «в слезах и покаянии», а теперь и сын страдает за совер­шенный ею грех. Бежарс уверяет графиню, что тайна рождения Леона неизвестна ее мужу, что он так мрачен и желает удалить сына только потому, что видит, как расцветает любовь, которую он не может благословить, ибо Флорестина его дочь. Графиня на коленях благодарит Бога за нежданную милость. Теперь ей есть что простить мужу, Флорестина становится ей еще дороже, а ее брак с Бежарсом представляется лучшим выходом. Бежарс заставляет графиню сжечь письма Керубино, чтобы она не заметила пропажи одного из них, при этом он умудряется так объяснить происходящее графу, застав­шему их с графиней за этим странным занятием (его привел Фигаро, предупрежденный Розиной), что выглядит воплощением благородства и преданности, и сразу вслед за этим как бы невзначай намекает графу, что во Франции люди разводятся.
 Как он торжествует, оставшись в одиночестве! Ему кажется, что он уже «наполовину граф Альмавива». Но необходим еще один шаг. Негодяй боится, что граф слишком еще подвержен влиянию жены, чтобы распорядиться состоянием, как хотелось бы Бежарсу. Чтобы удалить графиню, нужно поскорее спровоцировать крупный скандал, тем более что граф, восхищенный «душевным величием», с которым графиня приняла известие о браке Флорестины и Бежарса, склонен к примирению с женой. Бежарс подбивает Леона просить мать засту­питься за него перед отцом. Флорестина совсем не хочет выходить замуж за Бежарса, но готова пожертвовать собой для блага «брата». Леон смирился с мыслью о том, что Флорестина для него потеряна, и старается любить ее братской любовью, но не смирился с несправед­ливостью, которую проявляет к нему отец.
 Как и ожидал Бежарс, графиня из любви к сыну заводит разговор
 [749]
 с мужем, а тот в гневе упрекает ее в измене, показывает письмо, ко­торое она считала сожженным, и упоминает о браслете со своим портретом. Графиня находится в состоянии столь полного душевного смятения, что, когда она видит портрет Керубино, ей кажется, что мертвый соучастник греха пришел за ней с того света, и она исступ­ленно призывает смерть, обвиняя себя в преступлении против мужа и сына. Граф горько раскаивается в своей жестокости, а Леон, слы­шавший весь разговор, бросается к матери и говорит, что ему не нужно ни титулов, ни состояния, он хочет вместе с нею покинуть дом графа Граф в отчаянии удерживает Розину, происходит бурная сцена, в ходе которой выясняется, что Бежарс обманывал всех.
 Главное доказательство его гнусных злодеяний находится в руках Фигаро. Без труда обхитрив придурковатого слугу Бежарса, Вильгель­ма, Фигаро заставил его открыть, через кого идет переписка Бежарса. Несколько луидоров слуге, ведающему почтой, чтобы вскрывал пись­ма, написанные почерком Оноре-Тартюфа, и кругленькая сумма за само письмо. Зато сей документ полностью разоблачает негодяя. Происходит всеобщее примирение, все заключают друг друга в объ­ятия. «Оба они — наши дети!» — восторженно провозглашает граф, указывая на Леона и Флорестину.
 Когда появляется Бежарс, Фигаро, заодно сумевший спасти от мо­шенника все хозяйские деньги, разоблачает его. Потом он объявляет, что Флорестину и Леона «и по рождению и по закону нельзя считать родственниками», а умиленный граф призывает домочадцев «прощать друг другу ошибки и прежние слабости».
 И. А. Москвина-Тарханова
 Никола-Эдм Ретиф де ла Бретон (Nicolas-Edme Retif de la Bretonne) 1734-1806
 Совращенный поселянин, или Опасности городской жизни (Le Paysan perverti ou les Dangers de la ville) - Роман в письмах (1775)
 Перед читателем — «недавняя история, составленная на основе под­линных писем ее участников».
 Юного Эдмона Р***, сына многодетного зажиточного крестьянина, отвозят в город и помещают в ученики к художнику, господину Парангону. Застенчивость юного поселянина именуется в городе не­отесанностью, его праздничная крестьянская одежда считается немод­ной, «некоторые работы» и вовсе считаются постыдными, и хозяева их никогда не делают сами, а его заставляют, потому что он хотя и не слуга, но послушен и покладист, жалуется он в письме своему старшему брату Пьеру.
 Но постепенно Эдмон свыкается с городской жизнью. Кузина хо­зяйки, очаровательная мадемуазель Манон, распоряжающаяся в доме в отсутствие госпожи Парангон, сначала всячески унижает нового ученика, а потом начинает откровенно кокетничать с ним. Горничная Тьенетта, напротив, постоянно ободряет Эдмона. Тьенетта — дочь почтенных родителей, бежавшая из дома, чтобы ее не выдали замуж
 [751]
 вопреки ее воле. Ее возлюбленный, господин Луазо, последовал за нею, и теперь живет здесь же, в городе.
 Незаметно Эдмон влюбляется в мадемуазель Манон; он мечтает жениться на ней. Его желание совпадает с замыслами господина Парангона, ибо Манон — его любовница и ждет от него ребенка. Выдав ее замуж за деревенского простака, господин Парангон рассчи­тывает и в дальнейшем пользоваться расположением девицы. Госпо­дин Годэ, с которым Парангон знакомит Эдмона, делает все, чтобы ускорить свадьбу.
 Возвращается госпожа Парангон; ее красота и обаяние произво­дят на Эдмона неизгладимое впечатление.
 В город приезжает сестра Эдмона Юрсюль; госпожа Парангон берет ее под опеку и помешает к своей тетке, почтенной госпоже Канон. Видя, что Эдмон увлечен мадемуазель Манон, Тьенетта по по­ручению госпожи Парангон раскрывает ему секрет отношений этой девицы с господином Парангоном. «Что за вертепы города!» — воз­мущается Эдмон.
 Однако гнев его быстро проходит: он чувствует, что не может рас­статься с городом, который одновременно любит и ненавидит. А кра­савица Манон, отрекшись от своих заблуждений, уверяет Эдмона в искренности своего к нему чувства и как доказательство своей любви передает ему полное право распоряжаться ее приданым. Эдмон тайно женится на Манон, и та отправляется в монастырь, чтобы там разрешиться от бремени.
 Эдмон едет в деревню навестить родителей. Там он мимоходом соблазняет свою кузину Лору. Вольнодумец и распутник Годэ, став­ший лучшим другом Эдмона, советует ему отомстить господину Парангону: утешиться с его женой. Но пока еще Эдмон благоговеет перед госпожой Парангон.
 Госпожа Парангон не возражает, чтобы Эдмон питал к ней «сдер­жанную любовь», ибо уверена, что сможет удержать его в надлежа­щих границах. «Беспредельное уважение», которое Эдмон питает к «идеалу красоты» — госпоже Парангон, постепенно превращается в любовь.
 У Манон рождается сын, и господин Парангон увозит его в дерев­ню. Эдмон признается, что он женат на Манон. Госпожа Парангон прощает кузину и расточает ей ласки и внимание, как и Юрсюли и Тьенетге. Манон проникается идеалами добродетели и не желает во­зобновлять прежние отношения с господином Парангоном. «Истин­ное счастье кроется только в чистой совести, в непорочном сердце», — заявляет она При содействии госпожи Парангон Тьенет-
 [752]
 та мирится с родителями и выходит замуж за господина Луазо. Юр­сюль вместе с госпожой Канон отправляется в Париж усовершенст­вовать свое воспитание.
 Узнав, что Эдмон обольстил Лору, Манон пишет гневное письмо Годэ, обвиняя его в «растлении» Эдмона, и умирает. Перед смертью она заклинает супруга остерегаться дружбы с Годэ и обаяния ее кузи­ны, госпожи Парангон.
 Госпожа Парангон едет в Париж — поведать Юрсюли о горе, по­стигшем ее брата. Эдмон опечален — сначала смертью жены, потом — разлукой с госпожой Парангон. У Лоры рождается дитя Эдмона — дочь Лоретта. «Какое сладостное имя — отец! Счастливец старшой, ты будешь носить его без угрызений совести, для меня же природные радости, в самом источнике своем, отравлены преступле­нием!..» — с завистью пишет Эдмон брату, женившемуся на скром­ной деревенской девушке и ожидающему прибавления семейства
 Годэ вступает с Лорой в преступную связь и берет ее на содержа­ние. Пользуясь отсутствием госпожи Парангон, он вводит Эдмона в общество девиц, «свободных от предрассудков» и внушает ему опас­ные софизмы, низвергающие его «в бездну неверия и разврата». Годэ признает, что «совратил Эдмона», но лишь потому, что «желал ему счастья». усвоив уроки своего наставника, Эдмон в письмах к госпо­же Парангон осмеливается открыть свою страсть к ней. Госпожа Парангон не любит мужа, постоянно изменяющего ей, она давно живет своей жизнью, но тем не менее она хочет сохранить чистоту отношений с Эдмоном: «Изгоним, братец, из наших отношений все, что похоже на отношения любовников. Я вам сестра...» Она также предостерегает Эдмона от тлетворного влияния Годэ.
 Эдмон пылает страстью к госпоже Парангон. Несчастная женщи­на, чье сердце уже давно преисполнено любви к дерзкому поселяни­ну, пытается сопротивляться их взаимному влечению. «Мне легче умереть, чем потерять к Вам уважение...» — пишет она Эдмону. Годэ цинично советует своему подопечному овладеть «очаровательной не­дотрогой»: по его мнению, победа над ней изгонит из его сердца не­лепое благоговение перед женской добродетелью и осушит его «деревенскую слюнявость»; победив госпожу Парангон, он станет «прелестнейшим мотыльком, порхающим по цветам любви». И вот распаленный Эдмон совершает насилие над госпожой Парангон. Не­сколько дней несчастная жертва находится между жизнью и смер­тью. Когда же она, наконец, приходит в себя, она бесповоротно удаляет от себя Эдмона В урочный час у нее рождается дочь — Эдмэ-Колетт.
 [753]
 Приходит письмо от госпожи Канон — Юрсюль похищена! Она «не лишилась целомудрия, но утратила невинность...» Эдмон мчится в Париж, вызывает обидчика-маркиза на дуэль, ранит его, но, утолив жажду мести, тотчас перевязывает рану своего противника. Пока Эдмон скрывается, госпожа Парангон выступает его заступницей перед семьей маркиза. В результате старый граф обещает Эдмону свое покровительство, его принимают в свете, и дамы, восхищенные его красотой, бросаются заказывать ему свои портреты.
 Эдмон остается в Париже. Сначала город ему не нравится своей суетностью, но постепенно он привыкает к столичной жизни и начи­нает находить в ней неизъяснимую прелесть. Воздействуя на ум Эд­мона, Годэ гасит его религиозные чувства. «Естественный человек не ведает иного блага, кроме своей выгоды и безопасности, им он при­носит в жертву все окружающее; это его право; это право всех живых существ», — наставляет Годэ своего юного друга.
 У Юрсюли рождается сын, маркиз хочет узаконить его, женив­шись на ней даже против воли семьи. Юрсюль отвергает его предло­жение, но соглашается отдать младенца на воспитание родителям маркиза. Старый граф быстро женит сына на богатой наследнице.
 Прежние претенденты на руку Юрсюль отказываются от нее, опасаясь, что приключение ее получит огласку. Негодуя на сестру, Эдмон пытается удержать ее на стезе добропорядочности, но сам с головой уходит в развлечения, посещает доступных девиц самого низ­кого пошиба. Годэ, имеющий «кое-какие виды» на Эдмона, укоряет друга: «человек, преодолевший предрассудки», отнюдь не должен те­рять голову и предаваться бессмысленным утехам.
 Похититель Юрсюли представляет Эдмона своей молодой жене, и та заказывает ему свой портрет. Вскоре они становятся любовника­ми. Годэ одобряет эту связь: молодая аристократка может быть по­лезной для карьеры Эдмона.
 Юрсюль влюбляется в некоего Лагуаша, «человека без средств и безо всяких заслуг» и бежит с ним из дома. Добившись своего, него­дяй тут же бросает ее. Вкусив плоды разврата, Юрсюль соглашается стать содержанкой все еще влюбленного в нее маркиза Более того, она испрашивает на это согласия его жены и даже предлагает поде­литься с ней деньгами, которыми одаряет ее любовник. Извращенная маркиза в восторге от изобретательности и циничности недавней поселяночки. Наставляемая Годэ, Юрсюль становится дорогой куртизан­кой и забавы ради соблазняет собственного брата. Эдмон потрясен.
 Юрсюль доходит до крайней точки падения: разоренная и опозо­ренная одним из отвергнутых ею любовников, она выходит замуж за
 [754]
 водоноса. Возмущенный Эдмон убивает Лагуаша — главного, по его мнению, виновника несчастий сестры.
 Эдмон опускается: живет на чердаке, посещает отвратительные притоны. В одном из таких заведений он встречает Юрсюль. Водонос бросил ее, она окончательно погрязла в самом низменном разврате и вдобавок подхватила дурную болезнь. По совету Годэ Эдмон помеща­ет ее в приют.
 Окончательно пав духом, Эдмон также погрязает в низменном разврате. С трудом отыскавший его Годэ пытается приободрить его. «Снова возьмись за свое искусство и возобнови связь с госпожой Парангон», — советует он.
 В Эдмона влюбляется юная куртизанка Зефира. Выходя замуж за состоятельного старца Трисмегиста, она надеется воспользоваться его состоянием на благо возлюбленного. Вскоре Зефира сообщает мужу, что ждет ребенка от Эдмона; господин Трисмегист готов признать будущего младенца. Растроганная Зефира становится на путь доброде­тели, и, хотя душа ее преисполнена любви к Эдмону, она хранит вер­ность своему благородному супругу. Желая блага бывшему любов­нику, она уговаривает его соединиться с любящей его госпожой Парангон, которая недавно овдовела. Поздно: Годэ находит для Эд­мона жену — омерзительную, но богатую старуху, а сам, расстав­шись с Лорой, женится на ее не менее безобразной внучке. Заключив брак, обе женщины составляют завещания в пользу своих мужей.
 Госпожа Парангон, отыскав Юрсюль, забирает ее из приюта. У Зефиры рождается сын; она знакомится с госпожой Парангон.
 Под видом лечения Годэ отравляет свою жену и жену Эдмона. Обвиненные в убийстве, Эдмон и Годэ сопротивляются явившимся их арестовать стражникам; Эдмон нечаянно ранит Зефиру.
 На суде Годэ, желая спасти друга, берет всю вину на себя. Его приговаривают к смерти, а Эдмона — к десяти годам каторги и отрубанию руки.
 Овдовевший маркиз вновь предлагает Юрсюли вступить с ним в брак, чтобы узаконить сына. С одобрения госпожи Парангон Юрсюль принимает предложение. Отбывший срок Эдмон ускользает от ожи­дающих его друзей и отправляется бродяжничать: он посещает моги­лы родителей, издалека любуется детьми брата. Увидев Юрсюль в карете маркиза, он решает, что сестра его вновь вступила на путь по­рока, и закалывает ее. Узнав о своей трагической ошибке, Эдмон приходит в отчаяние. Проходит слух, что его больше нет в живых.
 Неожиданно в церкви селения, где живет брат Эдмона Пьер, по­является картина: мужчина, похожий на злосчастного Эдмона, зака-
 [755]
 лывает женщину, удивительно напоминающую Юрсюль. Рядом стоят еще две женщины, имеющие сходство с Зефирой и госпожой Пара­нгон. «Кто мог принести эту картину, если не сам Злосчастный?» — вопрошает Пьер.
 Дочь госпожи Парангон и сын Зефиры по взаимной склонности вступают в брак. Зефира получает покаянное письмо Эдмона: «Поно­сите же меня, о вы все, любившие меня, гнушайтесь моими чувства­ми! Презирайте тень человека, пережившего самого себя, а главное, узнайте, что все потери, недавно им понесенные, произошли не по его вине, а были следствием его былой распущенности». Раскаявший­ся Эдмон призывает оберегать детей, появление которых на свет было связано с преступлением. увы, предупреждение его запоздало: от кровосмесительной связи Эдмэ-Колетты и Зефирена уже родилось двое сыновей.
 Отвечая на призыв госпожи Парангон, искалеченный Эдмон явля­ется к своей бывшей возлюбленной, и они, наконец, сочетаются за­конным браком.
 Но счастье Эдмона коротко: вскоре он попадает под колеса каре­ты, в которой едет сын Юрсюли со своей молодой женой, и умирает в страшных мучениях. Следом за ним умирает безутешная госпожа Парангон.
 «Преступление не остается безнаказанным. Манон, а также госпо­дин Парангон были наказаны мучительной болезнью, кара Годэ ока­залась еще суровее, десница Всевышнего покарала Юрсюль; высокочтимой особе причинял огорчения полюбившийся ей человек; сам Эдмон, скорее слабый, чем преступный, получил по делам своим; маркиз и его первая жена пали под ударами бича ангела-истребителя. Бог справедлив».
 Сраженный смертельным недугом, умирает Зефирен. Узнав, что муж был ей одновременно братом, Эдмэ-Колетта уходит из жизни, поручив детей дядюшке Пьеру.
 Исполняя последнюю волю госпожи Парангон и Зефиры, Пьер строит образцовое селение для потомков рода Р***. «Принимая во внимание, сколь пагубно для нравственности пребывание в городе», учредители поселка навсегда запрещают членам семейства Р*** жить в городе.
 Е. В. Морозова
 Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер (Jacques Henri Bernardin de Saint-Pierre) 1737-1814
 Поль и Виргиния (Paul et Virginie) - Роман (1788)
 В предисловии автор пишет о том, что ставил себе в этом маленьком сочинении большие цели. Он попытался описать в нем почву и рас­тительность, не похожие на европейские. Писатели слишком долго усаживали своих влюбленных на берегу ручьев под сенью буков, а он решил отвести им место на побережье моря, у подножия скал, в тени кокосовых пальм. Автору хотелось соединить красоту тропичес­кой природы с нравственной красотой некоего маленького общества. Он ставил перед собой задачу сделать очевидными несколько великих истин, в том числе ту, что счастье заключается в жизни, согласной с природой и добродетелью. Люди, о которых он пишет, существовали в действительности, и в основных своих событиях история их под­линна.
 На восточном склоне горы, поднимающейся за Портом Людови­ка, что на Острове Франции (ныне — остров Маврикий), видны раз­валины двух хижин. Однажды, сидя на пригорке у их подножия, рассказчик познакомился со стариком, который поведал ему историю двух семейств, живших в этих местах два десятка лет назад.
 В 1726 г. один молодой человек родом из Нормандии по фамилии де Латур приехал на этот остров с молодой женой искать счастья.
 [757]
 Жена его была старинного рода, но ее семья воспротивилась ее браку с человеком, который не был дворянином и лишила ее приданого. Оставив жену в Порте Людовика, он отплыл на Мадагаскар, чтобы купить там несколько чернокожих и вернуться обратно, но во время путешествия заболел и умер. Жена его осталась вдовой, не имея ровно ничего, кроме одной негритянки, и решила обрабатывать вмес­те с невольницей клочок земли и тем добывать себе средства к суще­ствованию. В этой местности уже около года жила веселая и добрая женщина по имени Маргарита. Маргарита родилась в Бретани в про­стой крестьянской семье и жила счастливо, пока ее не соблазнил сосед дворянин. Когда она понесла, он бросил ее, отказавшись даже обеспечить ребенка. Маргарита решила покинуть родные места и скрыть свой грех вдали от родины. Старый негр Доминго помогал ей возделывать землю. Госпожа де Латур обрадовалась, встретившись с Маргаритой, и вскоре женщины подружились. Они разделили между собой площадь котловины, насчитывавшую около двадцати десятин, и построили рядом два домика, чтобы постоянно видеться, беседовать и помогать друг другу. Старик, живший за горой, считал себя их сосе­дом и был крестным отцом сначала сына Маргариты, которого назва­ли Полем, а потом дочери госпожи де Латур, которую нарекли Виргинией. Доминго женился на негритянке госпожи де Латур Марии, и все жили в мире и согласии. Дамы с утра до вечера пряли пряжу, и этой работы им хватало на содержание себя и своих се­мейств. Они довольствовались самым необходимым, в город ходили редко и надевали башмаки только по воскресеньям, направляясь рано утром в церковь Пампельмуссов.
 Поль и Виргиния росли вместе и были неразлучны. Дети не умели ни читать, ни писать, и вся их наука заключалась в обоюдном угожде­нии и помощи. Госпожа де Латур тревожилась за дочь: что станется с Виргинией, когда она вырастет, ведь у нее нет никакого состояния. Госпожа де Латур написала во Францию богатой тетушке и при каж­дом удобном случае писала снова и снова, пытаясь пробудить у той добрые чувства к Виргинии, но после долгого молчания старая ханжа наконец прислала письмо, где говорила о том, что племянница заслу­жила свою печальную участь. Не желая прослыть чересчур жестокой, тетушка все же попросила губернатора, господина де Лабурдонне, взять племянницу под свое покровительство, но так отрекомендовала ее, что только настроила губернатора против бедной женщины. Мар­гарита утешала госпожу де Латур: «К чему нам твои родственники! Разве Господь нас покинул? Он один нам отец».
 Виргиния была добра, как ангел. Однажды, накормив беглую не­вольницу, она пошла вместе с ней к ее хозяину и вымолила для нее
 [758]
 прощение. Возвращаясь с Черной Реки, где жил хозяин беглянки, Поль и Виргиния заблудились и решили заночевать в лесу. Они стали читать молитву; как только они закончили ее, послышался собачий лай. Оказалось, что это их пес Фидель, вслед за которым показался и негр Доминго. Видя тревогу двух матерей, он дал Фиделю понюхать старое платье Поля и Виргинии, и верный пес сразу бросился по сле­дам детей.
 Поль превратил котловину, где жили оба семейства, в цветущий сад, искусно насадив в ней деревья и цветы. Каждый угол этого сада имел свое название: утес Обретенной Дружбы, лужайка Сердечного Согласия. Место у источника под сенью двух кокосовых пальм, поса­женных счастливыми матерями в честь рождения детей, называлось Отдохновение Виргинии. Время от времени госпожа де Латур читала вслух какую-нибудь трогательную историю из Ветхого или Нового за­вета. Члены маленького общества не мудрствовали над священными книгами, ибо все богословие их, как и богословие природы, заключа­лось в чувстве, а вся мораль, как и мораль Евангелия, — в действии. Обе женщины избегали общения и с богатыми поселенцами, и с бед­ными, ибо одни ищут угодников, а другие часто злы и завистливы. При этом они проявляли столько предупредительности и учтивости, особенно по отношению к беднякам, что постепенно приобрели ува­жение богатых и доверие бедных. Каждый день был для двух малень­ких семей праздником, но самыми радостными праздниками для Поля и Виргинии были именины их матерей. Виргиния пекла пироги из пшеничной муки и угощала ими бедняков, а на следующий день устраивала для них праздник. У Поля и Виргинии не было ни часов, ни календарей, ни летописей, ни исторических, ни философских книг. Они определяли часы по тени, отбрасываемой деревьями, вре­мена года узнавали по тому, цветут ли или плодоносят сады, л годы исчисляли по сборам урожаев.
 Но вот с некоторых пор Виргинию стал мучить неведомый недуг. То беспричинная веселость, то беспричинная грусть овладевали ею. В присутствии Поля она испытывала смущение, краснела и не решалась поднять на него глаза. Маргарита все чаще заговаривала с госпожой де Латур о том, чтобы поженить Поля и Виргинию, но госпожа де Латур считала, что дети слишком молоды и слишком бедны. Посове­товавшись со Стариком, дамы решили отправить Поля в Индию. Они хотели, чтобы он продал там то, что в избытке имеется в округе: неочищенный хлопок, черное дерево, камедь — и купил несколько рабов, а по возвращении женился на Виргинии, но Поль отказался покинуть родных и близких ради обогащения. Тем временем прибыв­ший из Франции корабль привез госпоже де Латур письмо от тетуш-
 [759]
 ки. Она наконец смягчилась и звала племянницу во Францию, а если здоровье не позволяло той совершить столь долгое путешествие, нака­зывала прислать к ней Виргинию, обещая дать девушке хорошее вос­питание. Госпожа де Латур не могла и не хотела пускаться в путь. Губернатор стал уговаривать ее отпустить Виргинию. Виргиния не желала ехать, но мать, а за ней и духовник стали убеждать ее, что та­кова воля Божия, и девушка скрепя сердце согласилась. Поль с огор­чением наблюдал, как Виргиния готовится к отъезду. Маргарита, видя грусть сына, рассказала ему, что он всего лишь сын бедной крестьян­ки и вдобавок незаконнорожденный, следственно, он не пара Вирги­нии, которая со стороны матери принадлежит к богатой и знатной семье. Поль решил, что Виргиния в последнее время сторонилась его из презрения. Но когда он заговорил с Виргинией о разнице в их происхождении, девушка поклялась, что едет не по своей воле и ни­когда не полюбит и не назовет братом другого юношу. Поль хотел сопровождать Виргинию в путешествии, но обе матери и сама Вирги­ния уговорили его остаться. Виргиния дала обет вернуться, дабы со­единить свою судьбу с его судьбой. Когда Виргиния уехала, Поль попросил Старика научить его грамоте, чтобы он мог переписываться с Виргинией. От Виргинии долго не было вестей, и госпожа де Латур лишь стороной узнала, что ее дочь благополучно прибыла во Фран­цию. Наконец через полтора года пришло первое письмо от Вирги­нии. Девушка писала, что отправила до этого несколько писем, но не получила на них ответа, и поняла, что их перехватили: теперь она приняла меры предосторожности и надеется, что это ее письмо дой­дет по назначению. Родственница отдала ее в пансион при большом монастыре близ Парижа, где ее учили разным наукам, и запретила всякие сношения с внешним миром. Виргиния очень скучала по своим близким. Франция казалась ей страной дикарей, и девушка чувствовала себя одиноко. Поль очень грустил и часто сидел под па­пайей, которую некогда посадила Виргиния. Он мечтал поехать во Францию, служить королю, составить себе состояние и стать знатным вельможей, чтобы заслужить честь стать мужем Виргинии. Но Старик объяснил ему, что его планы неосуществимы и незаконное происхож­дение закроет ему доступ к высшим должностям. Старик поддержи­вал веру Поля в добродетель Виргинии и надежду на ее скорое возвращение. Наконец утром двадцать четвертого декабря 1744 г. на горе Открытий подняли белый флаг, означавший, что в море показал­ся корабль. Лоцман, отплывший из гавани для опознания корабля, вернулся лишь к вечеру и сообщил, что корабль бросит якорь в Порте Людовика на следующий день после полудня, если будет по­путный ветер. Лоцман привез письма, среди которых было и письмо
 [760]
 от Виргинии. Она писала, что бабушка сначала хотела насильно вы­дать ее замуж, потом лишила наследства и наконец отослала домой, причем в такое время года, когда путешествия особенно опасны. Узнав, что Виргиния находится на корабле, все поспешили в город. Но погода испортилась, налетел ураган, и корабль стал тонуть. Поль хотел броситься в море, чтобы помочь Виргинии либо умереть, но его удержали силой. Матросы попрыгали в воду. Виргиния вышла на па­лубу и простирала руки к возлюбленному. Последний матрос, оста­вавшийся на корабле, бросился к ногам Виргинии и умолял ее снять одежды, но она с достоинством отвернулась от него. Она одной рукой придерживала платье, другую прижала к сердцу и подняла вверх свои ясные глаза. Она казалась ангелом, который улетает на небо. Водяной вал накрыл ее. Когда волны вынесли ее тело на берег, то оказалось, что она сжимала в руке образок — подарок Поля, с ко­торым она обещала никогда не расставаться. Виргинию похоронили близ Пампельмусской церкви. Поль не мог утешиться и умер через два месяца после Виргинии. Неделю спустя за ним последовала Мар­гарита. Старик перевез госпожу де Латур к себе, но она пережила Поля и Маргариту лишь на месяц. Перед смертью она простила бес­сердечную родственницу, обрекшую Виргинию на гибель. Старую женщину постигло суровое возмездие. Она мучилась угрызениями со­вести и несколько лет страдала приступами ипохондрии. Перед смер­тью она пыталась лишить наследства родственников, которых ненавидела, но те засадили ее за решетку, как сумасшедшую, а на имущество наложили опеку. Она умерла, сохранив, в довершение всех бед, довольно рассудка, чтобы сознавать, что ограблена и прези­раема теми самыми людьми, чьим мнением всю жизнь дорожила.
 Мыс, который корабль не мог обогнуть накануне урагана, назвали мысом Несчастья, а бухту, куда выбросило тело Виргинии, — бухтой Могилы. Поля похоронили подле Виргинии у подножия бамбуков, рядом находятся могилы их нежных матерей и верных слуг. Старик остался один и стал подобен другу, у которого нет больше друзей, отцу, лишившемуся своих детей, путнику, одиноко блуждающему по земле.
 Закончив свой рассказ, Старик удалился, проливая слезы, да и его собеседник, слушая его, уронил не одну слезу.
 О. Э. Гринберг
 Луи Себастьян Мерсье (Louis Sebastian Mercier) 1740—1814
 Картины Парижа (Tableau de Paris) - Очерки (1781-1788)
 Авторское предисловие посвящено сообщению о том, что интересует Мерсье в Париже — общественные и частные нравы, господству­ющие идеи, обычаи, скандальная роскошь, злоупотребления. «Меня занимает современное мне поколение и образ моего века, который мне гораздо ближе, чем туманная история финикиян или египтян». Он считает нужным сообщить, что сознательно избегал сатиры на Париж и парижан, так как сатира, направленная на конкретную лич­ность, никого не исправляет. Он надеется, что сто. лет спустя его на­блюдения над жизнью всех слоев общества, живущих в огромном городе, сольются «с наблюдениями века».
 Мерсье интересуют представители разнообразных профессий: из­возчики и рантье, модистки и парикмахеры, водоносы и аббаты, офи­церство и банкиры, сборщицы подаяний и учителя, словом, все, кто разными способами зарабатывает себе на жизнь и дает другим воз­можность существовать. Университетские профессора, например, умудряются привить ученикам отвращение к наукам, а адвокаты, из-за неустойчивых законов, не имеют возможности задуматься об исхо­де дела, и идут в том направлении, куда их влечет кошелек клиента.
 [762]
 Зарисовки Мерсье — это не только городские типы и обыватели, но и портрет города. Лучшая панорама, по его мнению, открывается с башни «Собора богоматери» (Лицо большого города). Среди «кар­тин» можно найти Улицу Урс и Улицу Юшетт, Сите и Остров Людо­вика Святого, Сент-Шапель и Церковь святой Женевьевы. Он живописует те места, куда собирается на гуляния весь Париж — Пале-Рояль и Лон-Шан. «Там собираются и дешевенькие кокотки, и куртизанки, и герцогини, и честные женщины». Простолюдины в праздничной одежде смешиваются с толпой и глазеют на все, на что следует смотреть в дни всеобщих гуляний, — красивых женщин и экипажи. В таких местах автор делает вывод, что красота не столько дар природы, сколько «сокровенная часть души». Такие пороки, как зависть, жестокость, хитрость, злоба и скупость, всегда проступают во взгляде и выражении лица. Вот почему, замечает писатель, так опасно позировать человеку с кистью в руке. Художник скорее определит род занятий и образ мысли человека, нежели знаменитый Лафатер, цюрихский профессор, который столько написал об искусстве узна­вать людей по их лицам.
 Здоровье жителей зависит от состояния воздуха и чистоты воды. Ряд очерков посвящен тем производствам, без которых немыслима жизнь гигантского города, но кажется, что их предназначение — от­равление Парижа ядовитыми испарениями (Вытопка сала, Бойни, Тлетворный воздух, Ветеринарные ямы). «Что может быть важнее здоровья граждан? Сила будущих поколений, а следовательно сила самого государства, не зависит ли от заботливости городских влас­тей?» — вопрошает автор. Мерсье предлагает учредить в Париже «Санитарный совет», причем в его состав должны входить не докто­ра, которые своим консерватизмом опасны для здоровья парижан, а химики, «которые сделали так много новых прекрасных открытий, обещающих познакомить нас со всеми тайнами природы». Доктора, которым писатель посвятил лишь одну «картину», не оставлены вни­манием в других зарисовках. Мерсье утверждает, что доктора продол­жают практиковать медицину старинными, довольно темными способами только для того, чтобы обеспечить себе побольше визитов и не давать никому отчета в своих действиях. Все они действуют как сообщники, если дело доходит до консилиума. Медицинский факуль­тет, по его мнению, все еще преисполнен предрассудков самых вар­варских времен. Вот почему для сохранения здоровья парижан требуется не доктор, а ученые других профессий.
 К улучшениям условий жизни горожан Мерсье относит закрытие кладбища Невинных, оказавшееся за века своего существования (со
 [763]
 времен Филшша Красивого) в самом центре Парижа. Автора зани­мает также работа полиции, которой посвящены довольно простран­ные (по сравнению с другими) зарисовки (Состав полиции, Начальник полиции). Мерсье констатирует, что необходимость сдер­живать множество голодных людей, видящих, как кто-то утопает в роскоши, является невероятно тяжелой обязанностью. Но он не удержался от того, чтобы сказать: «Полиция — это сборище негодя­ев» и далее: «И вот из этих-то омерзительных подонков человечества родится общественный порядок!»
 Для изучающего общественные нравы интерес к книгам законо­мерен. Мерсье утверждает, что если не все книги печатаются в Пари­же, то пишутся они именно в этом городе. Здесь, в Париже, обитают те, кому посвящен очерк «О полуписателях, четвертьписателях, о ме­тисах, квартеронах и проч.». Подобные люди публикуются в Вестни­ках и Альманахах и именуют себя литераторами. «Они громко осуждают надменную посредственность, в то время как сами и над­менны и посредственны».
 Рассказывая о корпорации парламентских парижских клерков — Базош, — автор замечает, что герб их состоит из трех чернильниц, содержимое которых заливает и губит все вокруг. По иронии судьбы, у судебного пристава и вдохновенного писателя общие орудия труда. Не меньший сарказм вызывает у Мерсье состояние современного те­атра, особенно при попытках ставить трагедии, в которых капельди­нер силится изображать римского сенатора, облачившись при этом в красную мантию доктора из мольеровской комедии. С не меньшей иронией автор говорит о страсти к любительским спектаклям, осо­бенно к постановке трагедий. К новому виду представлений Мерсье относит публичное чтение новых литературных произведений. Вместо того, чтобы узнать мнение и получить совет от близкого друга, лите­раторы стремятся обнародовать свой труд на публике, тем или иным способом состязаясь с членами Французской академии, имеющими право публично читать и публично выслушивать похвалы в свой адрес. В 223-й по счету «картине» писатель сожалеет об утрате таких див­ных зрелищ, как фейерверки, которые пускали по торжественным дням — как-то: день св. Жана или рождения принцев. Теперь по этим дням отпускают на свободу заключенных и выдают замуж бед­ных девушек.
 Мерсье не упустил из виду и маленькую часовню Сен-Жозеф на Монмартре, в которой покоятся Мольер и Ла-Фонтен. Он рассуждает о религиозных свободах, время для которых наступило, наконец, в Париже: Вольтер, которому раньше отказывали в погребении, полу-
 [764]
 чил обедню за упокой своей души. Фанатизм, резюмирует автор, по­жирает самого себя. Далее Мерсье говорит о политических свободах и общественных нравах, причина падения которых заключена и в том, что «красота и добродетель не имеют у нас никакой цены, если они не подкреплены приданым». Отсюда возникла потребность в сле­дующих «картинах»: «Под любым названием, О некоторых женщи­нах, Публичные женщины, Куртизанки, Содержанки, Любовные связи, О женщинах, Об идоле Парижа — о «прелестном»». Не менее детально и ярко отражены в зарисовках «Ломбард, Монополия, От­купное ведомство, Мелочная торговля». Внимание уделено и таким порокам Парижа, как «Нищие, Нуждающиеся, Подкидыши, Места заключения и Подследственные отделения», основанием для создания которых послужило желание «быстро очистить улицы и дороги от нищих, чтобы не было видно вопиющей нищеты рядом с наглой рос­кошью» (картина 285).
 Жизнь высшего общества подвергнута критике в «картинах»: «О дворе, Великосветский тон, Светский язык». Причуды великосветско­го и придворного быта отражены в зарисовках, посвященных различ­ным деталям модных туалетов, таких, как «Шляпы» и «Фальшивые волосы». В своих рассуждениях о модных головных уборах Мерсье так характеризует влияние Парижа на вкусы других стран: «И кто знает, не расширим ли мы и дальше, в качестве счастливых победите­лей, наши славные завоевания?» (Картина 310). Сравнение аристо­кратии с простолюдинкой оказывается не в пользу дамы из высшего общества, слепо следующей из-за сословного тщеславия за всеми при­чудами моды — «Болезни глаз, воспаления кожи, вшивость являются следствием этого преувеличенного пристрастия к дикой прическе, с которой не расстаются даже в часы ночного отдыха. А тем временем простолюдинка, крестьянка не испытывает ни единой из этих непри­ятностей».
 Автор не обошел вниманием и такое учреждение, каковое, по его мнению, могло возникнуть только в Париже, — это Французская академия, которая скорее мешает развитию французского языка и литературы, чем способствует развитию как писателей, так и читате­лей. Проблемы словесности подвергнуты анализу в зарисовках «Апо­логия литераторов, Литературные ссоры, Изящная словесность». Последняя, 357 «картина», завершает собой труд Мерсье и написана как «Ответ газете «Курье де л'Ероп»». Сопоставив все похвалы и кри­тические замечания, автор обращается к своему читателю со словами: «Хочешь расплатиться со мной, чтобы я был вознагражден за все свои
 [765]
 бессонные ночи? Дай от своего избытка первому страждущему, пер­вому несчастному, которого встретишь. Дай моему соотечественнику в память обо мне».
 Р. М. Кирсанова
 2440 год (L'an 2440) - Утопический роман (1770)
 Роман начинается посвящением году две тысячи четыреста сороково­му. В предуведомлении автор сообщает, что его цель — всеобщее благоденствие.
 Герой (он же автор) романа, утомленный долгой беседой со ста­риком англичанином, который резко осуждает французские нравы и порядки, засыпает и просыпается у себя дома в Париже через 672 г. — в двадцать пятом веке. Так как одежда его оказывается не­лепой, он одевается в лавке подержанного платья, куда его приводит встреченный на улице прохожий.
 Герой удивляется почти полному отсутствию карет, которые, по словам его спутника, предназначены только для больных людей или особо важных персон. Человеку, прославившемуся в каком-либо ис­кусстве, жалуется шапка с его именем, что дает тому право на всеоб­щее уважение граждан и возможность свободно посещать государя.
 Город поражает чистотой и изяществом оформления обществен­ных мест и зданий, украшенных террасами и вьющимися растения­ми. Врачи теперь принадлежат к наиболее уважаемой категории граждан, а благоденствие достигло такой степени, что отсутствуют, за ненадобностью, приюты для бедных и смирительные дома. Вместе с тем человек, написавший книгу, проповедующую «опасные принци­пы», должен носить маску, пока не искупит своей вины, причем ис­правление его не принудительно и заключается в нравоучительных беседах. Каждый гражданин записывает свои мысли, и к концу жизни составляет из них книгу, которую зачитывают у него на мо­гиле.
 Детей обучают на французском языке, хотя сохранился «Коллеж четырех наций», в котором изучают итальянский, английский, немец­кий и испанский языки. В печально знаменитой когда-то своими «бесплодными» диспутами Сорбонне занимаются исследованием че­ловеческих трупов, с целью отыскания средств уменьшения телесных
 [766]
 страданий человека. Универсальным лечебным средством считаются ароматические растения, обладающие способностью «разжижать сгус­тившуюся кровь»; излечиваются воспаление легких, чахотка, водянка и многие ранее неизлечимые болезни. К новейшим принципам пред­упреждения болезней относятся прививки.
 Все книги по богословию и юриспруденции хранятся теперь в подвалах библиотек, и, в случае опасности войны с соседними наро­дами, противнику засылаются эти опасные книги. Вместе с тем адво­каты сохранены, а преступившие закон либо гласно содержатся в тюрьме, либо изгоняются из страны.
 Беседа прерывается частыми ударами колокола, оповещающего о редчайшем событии — казни за убийство. Законопослушание воспи­тывается рано: в четырнадцать лет каждый обязан собственноручно переписать законы страны и принять присягу, возобновляемую через каждые десять лет. И все-таки иногда для назидания смертная казнь производится: на площади перед Дворцом правосудия преступника подводят к клетке с телом убитого. Председатель Сената зачитывает приговор суда, раскаивающийся преступник, окруженный священни­ками, выслушивает речь Прелата, после чего приносят скрепленный подписью Государя смертный приговор. У той же клетки преступни­ка расстреливают, что считается окончательным искуплением вины и имя его вновь вписывается в списки граждан.
 Служители церкви в государстве являют образец добродетели, их главная миссия — утешение страждущих, предотвращение кровопро­лития. В храме почти все привычно для нашего героя, но отсутствует живопись и скульптура, алтарь лишен украшений, стеклянный купол открывает вид на небо, а молитвой служит поэтическое послание, идущее от самого сердца. В обряде причащения юноша в телескоп разглядывает небесные тела, затем в микроскоп ему показывают мир, еще более дивный, убеждая тем самым в мудрости Творца.
 Путешествуя по городу, спутники осматривают площадь с симво­лическими фигурами: коленопреклоненной Франции; Англии, протя­гивающей руки к Философии; поникнувшей головой Германии; Испании, из мрамора с кровавыми прожилками — что должно было изображать раскаяние в неправедных делах в прошлом.
 Приближалось время обеда, и спутники оказываются в доме, ук­рашенном гербом и щитом. Выяснилось, что в домах знати принято накрывать три стола: для семьи, чужестранцев и бедняков. После обеда герой отправляется смотреть музыкальную трагедию о жизни и смерти тулузского торговца Каласа, колесованного за желание перейти в католичество. Сопровождающий рассказывает о преодолении пред-
 [767]
 рассудков в отношении актеров: например, Прелат недавно просил Государя пожаловать вышитую шапку одному выдающемуся актеру.
 Герою видится сон с фантастическими видениями, которые меня­ют течение переживаемых событий — он оказывается один без про­вожатого в королевской библиотеке, которая вместо огромных когда-то комнат уметается в небольшом помещении. Библиотекарь рассказывает об изменившемся отношении к книге: все легкомыслен­ные или опасные книги были сложены в огромную пирамиду и сож­жены. Однако предварительно из сожженных книг была извлечена главная суть их и изложена в небольших книжицах в 1/12 долю листа, которые и составляют нынешнюю библиотеку. Оказавшийся в библи­отеке писатель характеризует нынешних сочинителей как самых по­читаемых граждан — столпов морали и добродетели.
 Проследовав в Академию, спутники оказываются в простом зда­нии с местами для академистов, украшенных флажками с перечисле­нием заслуг каждого. Один из присутствующих академиков обра­щается с пламенной речью с осуждением порядков старой Академии XVIII в. Герой не оспаривает правоты оратора, но призывает не су­дить строго прошедшие времена.
 Далее герой посещает Королевскую коллекцию, в которой рас­сматривает мраморные статуи с надписями «Изобретателю пилы», «Изобретателю бойницы, ворота, блока» и т. д.; перед ним проходят редкие растения, минералы; целые залы посвящены оптическим эф­фектам; залы акустики, где молодых воинственных наследников пре­стола отучают от агрессии, оглушая звуками сражений.
 Неподалеку от коллекции располагается академия Живописи, включающая в себя ряд других академий: рисования, живописи, скульптуры, практической геометрии. Стены академии украшены ра­ботами величайших мастеров, в основном на нравоучительные темы, без кровавых битв и любострастных утех мифологических богов. В ал­легорической форме передано своеобразие народов: завистливость и мстительность итальянца, горделивая устремленность вперед англича­нина, презрение к стихиям немца, рыцарственность и возвышенность француза. Художники теперь находятся на содержании у государства, скульпторы не лепят толстосумов и королевских прислужников, уве­ковечивают лишь великие деяния. Широкое распространение получи­ла гравюра, которая учит граждан добродетели и героизму.
 Герой возвращается в центр города, где с толпой граждан беспре­пятственно попадает в тронный зал. По обе стороны трона распола­гаются мраморные доски с выгравированными на них законами, обозначающими пределы королевской власти, с одной стороны, и
 [768]

<< Пред.           стр. 18 (из 21)           След. >>

Список литературы по разделу