<< Пред.           стр. 8 (из 21)           След. >>

Список литературы по разделу

 Усердие совершает невозможное. «Великие начинания даже не нужно обдумывать».
 Никогда не «защищай себя пером», оно оставит след и сопернику скорее принесет славу, нежели кару.
 Лучший прием узнать что-либо — притворное недоверие. Наро­читым пренебрежением выманивают самые заветные тайны.
 Не доверяйся долговечности ни в дружбе, ни во вражде.
 Будь с виду простодушен, но не простоват, проницателен, но не хитер.
 Вовремя уступить — победить, не хватает силы — действуй умом.
 «Язык — дикий зверь», одерживай речь, властвуй собой, не выде­ляйся «странностями».
 Не блещи остроумием на чужой счет — тебя ждет месть.
 «Не показывай незаконченное деле», гармония только в целом.
 Не обольщайся тайной, переданной тебе вышестоящим. Забудь ее, ибо осведомленных не любят.
 Умей так просить, чтобы это выглядело услугой. То, что понятно, не ценится.
 [246]
 
 
 «Беда не приходит одна», поэтому пренебрегать нельзя даже малой бедой.
 Чтобы потерять друга — достаточно неоплатной услуги. Не в силах отдать долг, должник становится недругом. «Худшие враги — из бывших друзей». Не жди полной преданности ни от кого.
 «Что все говорят, то либо есть, либо должно быть».
 Обновляй свой характер по природе, а не по должности. Иначе «в 20 лет — павлин, в 30 — лев, в 40 — верблюд, в 50 — змея, в 60 — собака, в 70 — обезьяна, в 80 — ничто».
 Поступай всегда так, как будто на тебя смотрят и ты не сделаешь ошибки.
 «В 20 лет царит чувство, в 30 — талант, в 40 — разум».
 В последнем, 300-м афоризме, Грасиан пишет:
 «Добродетель — центр всех совершенств, средоточие всех радос­тей». «Ничего нет любезней добродетели, ничего отвратительней по­рока».
 Р. М Кирсанова
 Критикон (El criticon) - Роман-аллегория (1653)
 В обращении к читателю автор говорит о том, что при создании своего труда ориентировался на то, что более всего ему нравилось в произведениях Плутарха, Апулея, Эзопа, Гомера или Баркли. Пытаясь сочетать столь различные свойства в одном тексте, Грасиан начинает свой роман, состоящий из глав-«кризисов» так.
 На морском пути из Старого Света в Новый, вблизи острова Свя­той Елены, отчаянно борется за жизнь, уцепившись за доску, испанец Критило. Ему помогает выбраться на берег статный юноша, который, как выяснилось при попытке заговорить, не понимает ни одного из известных Критило языков и вообще не владеет никаким языком. В процессе общения Критило постепенно обучает его испанскому языку и дает имя — Андренио. Критило, по словам Андренио, пер­вый увиденный им человек, и что, будучи воспитан самкой дикого зверя, он не знает, откуда появился, и однажды почувствовал себя со­вершенно чужим среди зверей, хотя звери с ним всегда были ласко­вы.
 [247]
 
 
 Критило рассказывает Андренио об устройстве мира. Верховном Творце и месте всего сущего — солнца, луны, звезд. Однажды они видят приближающиеся корабли и Критило умоляет Андренио не рассказывать людям своей истории, так как это принесет ему несчас­тье. Они сказались моряками, отставшими от своей эскадры, и от­плывают в Испанию. На корабле Критило рассказывает Андренио, что родился он на корабле, в открытом море, у богатых родителей-испанцев. Молодость его была беспутной, чем он очень огорчал роди­телей и что ускорило их кончину. Критило влюбляется в богатую девушку Фелисинду, в борьбе за руку которой он убивает соперника. В результате этого он лишается богатого наследства и Фелисинды, ко­торую родители увозят в Испанию. Критило изучает науки и искусст­ва и вскоре морем отправляется искать свою возлюбленную. Однако капитан корабля, по наущению врагов Критило, сталкивает его в море — так он оказывается на острове.
 Сойдя на берег и отправившись в глубь страны, друзья подверга­ются нападению коварной предводительницы разбойников, у которой они были отбиты другой женщиной-главарем. В пути им встречается кентавр Хирон, который приводит друзей в селение, где прогуливают­ся тысячи зверей. Изумленные Критило и Андренио видят много по­разительного: особы, прогуливающиеся на руках и задом наперед;
 верхом на лисице; слепые, которые ведут зрячих, и многое другое. Далее, усевшись в неожиданно появившуюся карету с чудовищем, они становятся свидетелями еще больших чудес: источника, испив из которого людей выворачивает наизнанку; шарлатана, кормящего людей мерзостью, и множество других фантастических видений.
 Андренио, прельстившись чудесами, домогается чинов при дворе местного повелителя, а Критило бежит из дворца во владения коро­левы Артемии. Представ перед Артемией, он просит освободить от власти Фальшемира свое второе «я» — Андренио. Королева отправля­ет главного министра вызволить Андренио, найдя которого министр, раскрыв ему окружающий обман, убеждает покинуть лживое царст­во. В царстве Артемии друзья наслаждаются беседой с королевой, в то время как Фальшемир насылает на их владения Лесть, Злобу и За­висть. Взбунтовавшаяся чернь осаждает дворец, который Артемия спасает заклятиями. Артемия решает переселиться в Толедо, а друзья прощаются с ней и продолжают путь в Мадрид.
 В Мадриде Андренио неожиданно вручают записку якобы от его кузины Фадьсирены, которая приветствует его прибытие в Мадрид и приглашает к себе. Андренио, не сказав Критило, отправляется к
 [248]
 
 
 Фальсирене, которая рассказывает ему о матери, являющейся, по ее словам, возлюбленной Критило. Критило, занятый поисками утрачен­ной возлюбленной, отправляется на прогулку по городу, оказывается у закрытой двери жилища «кузины». На его расспросы соседи описы­вают жилище как дом отвратительной обманщицы Цирцеи. Так как Критило ничего не может понять и отыскать Андренио, он решает отправиться к Артемии.
 В пути он встречает Эхенио, человека, одаренного шестым чувст­вом — Нуждой, который соглашается помочь ему. Возвратившись в столицу, они долго не могут отыскать Андренио и только на месте дома, где тот потерялся, обнаруживают дверь в подземелье, где отыс­кивают его сильно изменившимся. Погасив волшебное пламя, им уда­ется пробудить Андренио к жизни и двинуться дальше на Торжище. Продавцами лавок оказываются известные люди: Фалес Милетский, Гораций, сиятельные князья и бароны.
 Критило и Андренио направляются в Арагон, а по пути встречают многоглазого человека — Аргуса, который объясняет им назначение каждого глаза. В пути они проходят через «Таможню Возрастов», под влиянием увиденого там у них меняется «мировоззрение и укрепля­ется здоровье». Встреченный в дороге слуга передает привет от своего господина Саластано, собирателя чудес, и просит у Аргуса один из его глаз для коллекции Саластано. Критило и Андренио решают осмот­реть коллекцию и отправляются вместе со слугой. Там они видят много необычного: великолепные сады редких растений и насекомых, бутылочку с хохотом шутника, снадобья и противоядия, кинжалы Брута и многое другое. Увлеченные рассказом о прелестях Франции, друзья решают ее посетить; преодолевают высокие вершины Пирене­ев и оказываются во дворце.
 Осматривая богатое убранство дворца, они с удивлением обнару­живают хозяина в темной, бедной комнате без света, в ветхой одеж­де скупца. С трудом отделавшись от любезностей хозяина, друзья безуспешно пытаются покинуть дворец, наполненный всевозможны­ми ловушками: ямами, петлями, сетями. Только случайная встреча с человеком, у которого вместо рук растут крылья, помогает им избе­жать плена или гибели. Продолжая двигаться во Францию, друзья встречают новое чудище со свитой. Этот получеловек-полузмея бы­стро исчезает, а вместе с ним и Андренио, увлеченный любопытст­вом. Критило вместе с Крылатым устремляются вслед за Андренио к сияющему вдалеке дворцу.
 Дворец оказывается выстроен из соли, которую с удовольствием
 [249]
 
 
 лижут окружающие его люди. В первом зале дворца они видят пре­красную женщину-музыканта, играющую попеременно на цитре из чистого золота и других необычно украшенных инструментах. В дру­гом зале дворца восседает нимфа, половина лица которой старая, по­ловина — молодая, окруженная писателями и поэтами. В следующем зале располагалась нимфа Антиквария, окруженная сокровищами. И так продолжается до тех пор, пока Критило не охватывает желание увидеть саму Софисбеллу — владычицу всего дворца.
 Что касается Андренио, то он оказывается на огромной площади ремесленников: пирожников, котельщиков, горшечников, сапожни­ков, заполненной такой безобразной по внешности толпой, что Анд­ренио бросается сломя голову прочь.
 Критило в сопровождении спутников: придворного, студента и солдата, взбирается на гору и на самой ее вершине неожиданно встречает пропавшего Андренио. Обрадовавшись встрече, они расска­зывают свои истории и двигаются дальше. По пути у них происходит встреча с Софисбеллой-Фортуной, владычицей смертных, которая имеет странный вид: вместо туфель — колесики, половина платья траурная, половина — нарядная. По окончании беседы она раздает дары, и друзьям достается Зеркало Прозрения. Тем временем начина­ется бешеная давка, в которой они остаются живы только потому, что дочь фортуны — Удача успевает схватить их за волосы и пере­править на другую вершину. Она указывает им путь ко дворцу Виртелии — королевы Блаженства.
 Встреченный Критило и Андренио отшельник приводит их в зда­ние, похожее на монастырь, в котором Отшельник рассказывает о способах обретения Счастья и показывает дорогу к дворцу Виртелии. По пути они попадают в дом, где знакомятся с оружием всех извест­ных истории героев и вооружаются мечами истины, шлемами благо­разумия и щитами терпения. Друзьям приходится вступить в битву с тремя сотнями чудовищ и одолеть их. Очутившись у входа в велико­лепный дворец, они встречают Сатира, показывающего им множество чудищ, которые вознамериваются их пленить.
 Преодолев множество трудностей, друзья достигают дворца, где видят приветливую и прекрасную царицу, дающую аудиенцию мно­гим желающим. Все получают мудрые советы Виртелии, а друзья спрашивают дорогу к Фелисинде. Призвав четырех подруг: Справед­ливость, Мудрость, Храбрость и Умеренность, она велит им помочь путникам найти желаемое. Критило и Андренио подхыватывает ветер, и они оказываются на дороге, ведущей к помощнице Вирте-
 [250]
 
 
 лии — Гоногии. Путь их оказывается тяжелым и долгим, у подножия Альп голова Андренио начинает белеть, а «лебяжий пух Критило ре­деть». Если Пиренеи они проходили потея, то в Альпах — кашляя. «Сколько в юности попотеешь, столько в старости покашляешь».
 Медленно передвигаясь, друзья оказываются у наполовину рухнув­шего, ветхого здания. Сопровождающий их Янус — человек с двумя лицами, представил его как дворец Старости. У входов в здание при­вратник снимает латы и знаки достоинства со многих героев: Альбы, Цезаря, Антонио де Лейва (изобретателя мушкета) и многих других, и пускает одних в дверь почестей, а других — в дверь печалей. Кри­тило попадает в первую и достигает высшего почета среди своих спутников, где не было черни. Андренио же, попавший во вторую дверь, подвергается мучениям и, достигнув трона Старости, видит Критило по другую сторону трона. Секретарь Старости зачитывает протокол о правах того и другого.
 После этих приключений друзья оказываются во дворце Веселья, наполненном веселящимися людьми. Андренио засыпает мертвым сном, а Критило осматривает дворец, где обнаруживает массу мерзос­тей, связанных с пьянством и развратом. Вернувшись к Андренио с новым спутником — Угадчиком, они отправляются в Италию. Много чудес видят они в пути, смысл жизни и смерти все более раскрывает­ся им. Встреченные ими Дешифровщик, Шарлатан и Обманщик каждый дают свое объяснение смысла всего сущего, основной вывод из которых сводится к тому, что «Обольщение стоит при входе в мир, а Прозрение при выходе».
 Андренио, прельстившись в пути дворцом Невидимых, исчезает из поля зрения своих спутников, и те далее идут одни. Новый спутник Критило — Ясновидец успокаивает его и обещает отыскать Андре­нио. Действительно, у одной из развилок дороги появляется Андре­нио, а исчезающий Ясновидец внушает идти в «Столицу венце­носного Знания», что лежит в Италии.
 Многое испытали они по дороге в Рим, приближаясь к желанной Фелисинде. Разняв двух дерущихся, Кичливого и Ленивого, друзья двигаются сначала за Кичливым, а потом за Ленивым. Наконец они оказываются в цветущей местности, среди веселящихся итальянцев на пороге пещеры Ничто, куда провалились все, кто осмеливался перешагнуть ее порог. Ленивый пытается столкнуть Андренио в пе­щеру, а Честолюбивый — увлечь Критило к дворцу Суетности. Дру­зья, схватившись за руки, устояли против этого зла. и с помощью пилигримов пришли во дворец испанского посла.
 [251]
 
 
 Из дворца, огорченные известием о смерти Фелисинды, они от­правляются осматривать Рим и останавливаются ночевать в гостини­це. Ночью к ним проникает Постоялец и, предупредив о ловушке, которая им уготована, открывает тайный лаз, приведший их в страш­ные пещеры. В пещерах они видят призраков из свиты Смерти, ко­торая на их глазах правит суд. Из пещеры их выводит Пилигрим — никогда не стареющий человек, и призывает посетить Остров Бес­смертия. На Острове Бессмертия друзья оказываются перед бронзо­выми воротами, где Заслуга — страж ворот спрашивает у входящих грамоту, «проверенную Мужеством и подтвержденную Молвой». Увидев подписи Философии, Разума, Бдительности, Самосознания, Твердости, Осторожности, Зоркости и так далее, страж пропускает Андренио и Критило в обитель Вечности.
 Р. М. Кирсанова
 
 
 ИТАЛЬЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
 Пьетро Метатазио (Pietro Metastasio) 1698-1782
 Демофонт (Demofoonte) - Драма (1733)
 Дирцея умоляет своего отца Матусия не восставать против закона, который требует ежегодного принесения в жертву Аполлону юной девы из знатного рода. Имя жертвы определяет жребий. Лишь цар­ские дочери избавлены от страшной обязанности, да и то потому, что отосланы отцом за пределы страны. Но Матусий считает, что он, под­данный, в отцовстве своем равен царю, и по справедливости царь должен либо вернуть своих дочерей на родину и тем показать при­мер строгого соблюдения священных законов, либо освободить от их исполнения всех остальных. Дирцея считает, что властители — пре­выше законов, Матусий не соглашается с ней, он не желает дрожать от страха за дочь — или пусть Демофонт дрожит так же, как другие!
 Демофонт призывает во дворец своего сына Тиманта. Тот покида­ет военный лагерь и спешит на зов. Тимант состоит в тайном браке с Дирцеей. Если их тайна откроется, Дирцею ждет смерть за то, что она посмела сочетаться браком с наследником трона. Тимант радует­ся встрече с Дирцеей и расспрашивает ее об их сыне Олинте. Дирцея говорит, что мальчик как две капли воды похож на отца. Между тем приближается срок ежегодного жертвоприношения. Скоро станет из­вестно, кто из юных дев обречен на заклание. Царь не раз спрашивал
 255
 
 
 оракула, когда Аполлон смилостивится и перестанет требовать челове­ческих жертв, но ответ был краток и темен: «Гнев богов утихнет, когда невинный узурпатор узнает о себе правду». Дирцея боится предстоящего жребия. Ее страшит не смерть, но Аполлон требует крови невинной девы, и если Дирцея безмолвно пойдет на заклание, то прогневит бога, а если откроет тайну, то прогневит царя. Тимант и Дирцея решают признаться во всем Демофонту: ведь царь издал закон, царь может и отменить его.
 Демофонт объявляет Тиманту, что намерен женить его на фри­гийской царевне Креусе. Он послал за ней своего младшего сына Керинта, и корабль должен скоро прибыть. Демофонт долго не мог найти достойную Тиманта невесту. Ради этого он забыл давнюю вражду фракийских и фригийских царей. Тимант выражает недоуме­ние: отчего его жена непременно должна быть царской крови? Де­мофонт настаивает на необходимости чтить заветы предков. Он отправляет Тиманта навстречу невесте. Оставшись один, Тимант про­сит великих богов защитить Дирцею и охранить их брак.
 Фригийская царевна прибывает во Фракию. Керинт за время пути успел полюбить Креусу. Оставшись наедине с Креусой, Тимант угова­ривает ее отказаться от брака с ним. Креуса оскорблена. Она просит Керинта отомстить за нее и убить Тиманта. В награду она обещает ему свое сердце, руку и корону. Видя, что Керинт бледнеет, Креуса называет его трусом, она презирает влюбленного, который говорит о любви, но не способен постоять за честь любимой с оружием в руках. В гневе Креуса кажется Керинту еще прекраснее.
 Матусий решает увезти Дирцею из Фракии. Дирцея предполагает, что отец узнал о ее браке с Тимантом. Она не в силах покинуть мужа и сына. Тимант заявляет Матусию, что не отпустит Дирцею, и тут | выясняется, что Матусий не ведает об их браке и потому не может взять в толк, по какому праву Тимант вмешивается в их дела. Мату­сий рассказывает, что Демофонт разгневался на него за то, что он, подданный, посмел сравнивать себя с царем, и в наказание за строп­тивость повелел принести в жертву Дирцею, не дожидаясь жребия. Тимант уговаривает Матусия не тревожиться: царь отходчив, после первой вспышки гнева он непременно остынет и отменит свой при­каз. Начальник стражи Адраст хватает Дирцею. Тимант молит богов придать ему мужества и обещает Матусию спасти Дирцею.
 Креуса просит Демофонта отпустить ее домой, во Фригию. Демо­фонт думает, что Тимант отпугнул Креусу своей грубостью и неучти­востью, ведь он вырос среди воинов и не приучен к нежности. Но Креуса говорит, что ей не пристало выслушивать отказ. Демофонт, полагая, что всему виной мнительность царевны, обещает ей, что Ти-
 256
 
 
 мант сегодня же станет ее супругом. Креуса решает: пусть Тимант подчинится воле отца и предложит ей свою руку, а она потешит свое самолюбие и откажет ему. Креуса напоминает Демофонту: он отец и парь, значит, он знает, что такое воля отца и кара царя.
 Тимант умоляет Демофонта пощадить дочь несчастного Матусия, но Демофонт ничего не хочет слушать: он занят приготовлениями к свадьбе. Тимант говорит, что испытывает непреодолимое отвращение к Креусе. Он вновь умоляет отца пощадить Дирцею и признается, что любит ее. Демофонт обещает сохранить Дирцее жизнь, если Ти­мант подчинится его воле и женится на Креусе. Тимант отвечает, что не может этого сделать. Демофонт говорит: «Царевич, до сих пор я говорил с вами как отец, не вынуждайте меня напоминать вам, что я царь». Тимант равно уважает волю отца и волю царя, но не может ее исполнить. Он понимает, что виноват и заслуживает наказания.
 Демофонт сетует на то, что все его оскорбляют: гордая царевна, строптивый подданный, дерзкий сын. Понимая, что Тимант не под­чинится ему, пока Дирцея жива, он отдает приказ немедленно вести Дирцею на заклание. Общее благо важнее жизни отдельного челове­ка: так садовник срезает бесполезную ветку, чтобы дерево лучше росло. Если бы он сохранил ее, дерево могло бы погибнуть.
 Тимант рассказывает Матусию, что Демофонт остался глух к его мольбам. Теперь единственная надежда на спасение — бегство. Матусий должен снарядить корабль, а Тимант тем временем обманет стражей и похитит Дирцею. Матусий восхищается благородством Тиманта и дивится его несходству с отцом.
 Тимант тверд в своей решимости бежать: жена и сын для него до­роже, чем корона и богатство. Но вот он видит, как Дирцею в белом платье и цветочном венце ведут на заклание. Дирцея убеждает Тиманта не пытаться ее спасти: он все равно ей не поможет и только погубит себя. Тимант приходит в ярость. Теперь он ни перед кем и ни перед чем не остановится, он готов предать огню и мечу дворец, храм, жрецов.
 Дирцея молит богов сохранить жизнь Тиманту. Она обращается к Креусе с просьбой о заступничестве. Дирцея рассказывает, что без­винно осуждена на смерть, но она просит не за себя, а за Тиманта, которому грозит гибель из-за нее. Креуса изумлена: на пороге смерти Дирцея думает не о себе, но о Тиманте. Дирцея просит ни о чем не спрашивать ее: когда бы она могла поведать Креусе все свои несчас­тья, сердце царевны разорвалось бы от жалости. Креуса восхищается красотой Дирцеи. Если уж дочь Матусия смогла растрогать даже ее, то нет ничего странного в том, что Тимант ее любит. Креуса с тру­дом сдерживает слезы. Ей больно думать, что она — причина страда-
 257
 
 
 ний влюбленных. Она просит Керинта смирить гаев Тиманта и удер­жать его от безрассудных поступков, а сама идет к Демофонту про­сить за Дирцею. Керинт восхищается великодушием Креусы и вновь говорит ей о своей любви. В его сердце пробуждается надежда на взаимность. Креусе очень трудно притворяться суровой, ей мил Ке­ринт, но она знает, что должна стать женой наследника трона. Она сожалеет, что суетная гордыня делает ее рабой и заставляет подавлять свои чувства.
 Тимант и его друзья захватывают храм Аполлона, опрокидывают алтари, гасят жертвенный огонь. Появляется Демофонт, Тимант не подпускает его к Дирцее. Демофонт приказывает страже не трогать Тиманта, он хочет посмотреть, до чего может дойти сыновняя дер­зость. Демофонт бросает оружие. Тимант может убить его и предло­жить своей недостойной возлюбленной руку, еще дымящуюся от крови отца. Тимант падает в ноги Демофонту и отдаст ему свой меч. Его преступление велико, и ему нет прощения. Демофонт чувствует, что его сердце дрогнуло, но овладевает собой и приказывает стражам заковать Тиманта в цепи. Тимант покорно подставляет руки. Демо­фонт велит заклать Дирцею прямо сейчас, в его присутствии. Тимант не может спасти любимую, но просит отца смилостивиться над ней. Он открывает Демофонту, что Дирцея не может быть принесена в жертву Аполлону, ибо бог требует крови невинной девы, а Дирцея жена и мать. Жертвоприношение откладывается: надо найти другую жертву. Дирцея и Тимант пытаются спасти друг друга, каждый готов взять всю вину на себя. Демофонт приказывает разлучить супругов, но они просят позволения быть вместе в последний час. Демофонт обещает, что они умрут вместе. Супруги прощаются.
 Начальник стражи Адраст передает Тиманту последнюю просьбу Дирцеи: она хочет, чтобы после ее смерти Тимант женился на Креу­се. Тимант с гневом отказывается: он не станет жить без Дирцеи. Появляется Керинт. Он приносит радостную весть: Демофонт смяг­чился, он возвращает Тиманту свою отцовскую любовь, жену, сына, свободу, жизнь, и все это произошло благодаря заступничеству Креу­сы! Керинт рассказывает, как он привел к Демофонту Дирцею и Олинта и царь со слезами на глазах обнял мальчика. Тимант советует Керинту предложить руку Креусе, тогда Демофонту не придется краснеть за то, что он нарушил слово, данное фригийскому царю. Ке­ринт отвечает, что любит Креусу, но не надеется стать ее мужем, ибо она отдаст свою руку только наследнику престола. Тимант отрекается от своих прав наследника. Он обязан Керинту жизнью и, уступая ему трон, отдает лишь часть того, что должен.
 В это время Матусий узнает, что Дирцея — не его дочь, а сестра
 258
 
 
 Тиманта. Жена Матусия перед смертью вручила мужу письмо и за­ставила поклясться, что он прочтет его только в том случае, если Дирцее будет грозить опасность. Когда Матусий готовился к бегству, он вспомнил о письме и прочел его. Оно было написано рукой покой­ной царицы, которая удостоверяла, что Дирцея — царская дочь. Ца­рица писала, что в дворцовом храме, в том месте, куда нет доступа никому, кроме царя, спрятано еще одно письмо: в нем разъясняется причина, по которой Дирцея оказалась в доме Матусия. Матусий ожидает, что Тимант обрадуется, и не понимает, отчего тот бледнеет и трепещет... Оставшись один, Тимант предается отчаянию: выходит, он женился на собственной сестре. Теперь ему ясно, что навлекло на него гнев богов. Он жалеет, что Креуса спасла его от смерти.
 Демофонт приходит обнять Тиманта. Тот отстраняется, стыдясь поднять глаза на отца. Тимант-не желает видеть Олинта, прогоняет Дирцею. Он хочет удалиться в пустыню и просит всех забыть о нем. Демофонт в тревоге, он боится, не повредился ли сын в уме.
 Керинт убеждает Тиманта, что тот ни в чем не виновен, ведь его преступление — невольное. Тимант говорит, что хочет умереть. По­является Матусий и объявляет Тиманту, что он его отец. Дирцея со­общает, что она не сестра ему. Тимант думает, что, желая утешить, они обманывают его. Демофонт рассказывает, что когда у царицы ро­дилась дочь, а у жены Матусия — сын, матери обменялись детьми, чтобы у трона был наследник. Когда же родился Керинт, царица по­няла, что лишила трона собственного сына. Видя, как Демофонт любит Тиманта, она не решилась открыть ему тайну, но перед смер­тью написала два письма, одно отдала своей наперснице — жене Ма­тусия, а другое спрятала в храме. Демофонт говорит Креусе, что обещал ей в мужья своего сына и наследника престола и ныне счас­тлив, что может сдержать слово, не прибегая к жестокости: Ке­ринт — его сын и наследник престола. Креуса принимает предложение Керинта. Керинт спрашивает царевну, любит ли она его. Креуса просит считать ее согласие ответом. Тут только Тимант понимает, что он и есть тот невинный узурпатор, о котором вещал оракул. Наконец фракийцы избавлены от ежегодного жертвоприно­шения. Тимант падает царю в ноги. Демофонт говорит, что по-преж­нему любит его. До сих пор они любили друг друга по долгу, отныне же будут любить друг друга по выбору, а эта любовь еще крепче.
 Хор поет о том, что радость сильнее, когда приходит в сердце, уд­рученное несчастьем. Но совершенен ли мир, где для того, чтобы на­сладиться ею сполна, необходимо пройти через страдание?
 О. Э. Гринберг
 
 
 Карло Гольдони (Carlo Goldoni) 1707-1793
 Семья антиквария, или Свекровь и невестка (La famiglia delTantiquario, о sia la suocera e la nuota) - Комедия (1749)
 Дела графа Ансельмо Террациани более или менее поправились, когда он, пренебрегнув сословной спесью, женил единственного своего сына Джачинто на Дорадиче, дочери богатого венецианского купца Панта-лоне деи Бизоньози, который дал за нею двадцать тысяч скудо прида­ного. Эта сумма могла бы составить основу благосостояния графского дома, когда бы львиная ее доля не была растрачена Ансельмо на лю­бимое его развлечение — коллекционирование древностей; он стано­вился буквально невменяем при виде римских медалей, окаменелостей и прочих штучек в таком роде. При этом Анседьмо ниче­го не смыслил в любезных его сердцу древностях, чем пользовались всякие проходимцы, сбывая ему за большие деньги разнообраный ни­кому не нужный хлам.
 С головой погруженный в свои занятия, Ансельмо только отмахи­вался от докучных проблем повседневной жизни, а их было достаточ­но. Помимо постоянной нехватки денег, день изо дня портившей кровь всем домочадцам, случилось так, что с самого начала свекровь и невестка люто невзлюбили друг друга. Графиня Изабелла не могла
 [255]
 
 
 оракула, когда Аполлон смилостивится и перестанет требовать челове­ческих жертв, но ответ был краток и темен: «Гнев богов утихнет, когда невинный узурпатор узнает о себе правду». Дирцея боится предстоящего жребия. Ее страшит не смерть, но Аполлон требует крови невинной девы, и если Дирцея безмолвно пойдет на заклание, то прогневит бога, а если откроет тайну, то прогневит царя. Тимант и Дирцея решают признаться во всем Демофонту: ведь царь издал закон, царь может и отменить его.
 Демофонт объявляет Тиманту, что намерен женить его на фри­гийской царевне Креусе. Он послал за ней своего младшего сына Керинта, и корабль должен скоро прибыть. Демофонт долго не мог найти достойную Тиманта невесту. Ради этого он забыл давнюю вражду фракийских и фригийских царей. Тимант выражает недоуме­ние: отчего его жена непременно должна быть царской крови? Де­мофонт настаивает на необходимости чтить заветы предков. Он отправляет Тиманта навстречу невесте. Оставшись один, Тимант про­сит великих богов защитить Дирцею и охранить их брак.
 Фригийская царевна прибывает во Фракию. Керинт за время пути успел полюбить Креусу. Оставшись наедине с Креусой, Тимант угова­ривает ее отказаться от брака с ним. Креуса оскорблена. Она просит Керинта отомстить за нее и убить Тиманта. В награду она обещает ему свое сердце, руку и корону. Видя, что Керинт бледнеет, Креуса называет его трусом, она презирает влюбленного, который говорит о любви, но не способен постоять за честь любимой с оружием в руках. В гневе Креуса кажется Керинту еще прекраснее.
 Матусий решает увезти Дирцею из Фракии. Дирцея предполагает, что отец узнал о ее браке с Тимантом. Она не в силах покинуть мужа и сына. Тимант заявляет Матусию, что не отпустит Дирцею, и тут | выясняется, что Матусий не ведает об их браке и потому не может взять в толк, по какому праву Тимант вмешивается в их дела. Мату­сий рассказывает, что Демофонт разгневался на него за то, что он, подданный, посмел сравнивать себя с царем, и в наказание за строп­тивость повелел принести в жертву Дирцею, не дожидаясь жребия. Тимант уговаривает Матусия не тревожиться: царь отходчив, после первой вспышки гнева он непременно остынет и отменит свой при­каз. Начальник стражи Адраст хватает Дирцею. Тимант молит богов придать ему мужества и обещает Матусию спасти Дирцею.
 Креуса просит Демофонта отпустить ее домой, во Фригию. Демо­фонт думает, что Тимант отпугнул Креусу своей грубостью и неучти­востью, ведь он вырос среди воинов и не приучен к нежности. Но Креуса говорит, что ей не пристало выслушивать отказ. Демофонт, полагая, что всему виной мнительность царевны, обещает ей, что Ти-
 [256]
 
 
 мант сегодня же станет ее супругом. Креуса решает: пусть Тимант подчинится воле отца и предложит ей свою руку, а она потешит свое самолюбие и откажет ему. Креуса напоминает Демофонту: он отец и парь, значит, он знает, что такое воля отца и кара царя.
 Тимант умоляет Демофонта пощадить дочь несчастного Матусия, но Демофонт ничего не хочет слушать: он занят приготовлениями к свадьбе. Тимант говорит, что испытывает непреодолимое отвращение к Креусе. Он вновь умоляет отца пощадить Дирцею и признается, что любит ее. Демофонт обещает сохранить Дирцее жизнь, если Ти­мант подчинится его воле и женится на Креусе. Тимант отвечает, что не может этого сделать. Демофонт говорит: «Царевич, до сих пор я говорил с вами как отец, не вынуждайте меня напоминать вам, что я царь». Тимант равно уважает волю отца и волю царя, но не может ее исполнить. Он понимает, что виноват и заслуживает наказания.
 Демофонт сетует на то, что все его оскорбляют: гордая царевна, строптивый подданный, дерзкий сын. Понимая, что Тимант не под­чинится ему, пока Дирцея жива, он отдает приказ немедленно вести Дирцею на заклание. Общее благо важнее жизни отдельного челове­ка: так садовник срезает бесполезную ветку, чтобы дерево лучше росло. Если бы он сохранил ее, дерево могло бы погибнуть.
 Тимант рассказывает Матусию, что Демофонт остался глух к его мольбам. Теперь единственная надежда на спасение — бегство. Матусий должен снарядить корабль, а Тимант тем временем обманет стражей и похитит Дирцею. Матусий восхищается благородством Тиманта и дивится его несходству с отцом.
 Тимант тверд в своей решимости бежать: жена и сын для него до­роже, чем корона и богатство. Но вот он видит, как Дирцею в белом платье и цветочном венце ведут на заклание. Дирцея убеждает Тиманта не пытаться ее спасти: он все равно ей не поможет и только погубит себя. Тимант приходит в ярость. Теперь он ни перед кем и ни перед чем не остановится, он готов предать огню и мечу дворец, храм, жрецов.
 Дирцея молит богов сохранить жизнь Тиманту. Она обращается к Креусе с просьбой о заступничестве. Дирцея рассказывает, что без­винно осуждена на смерть, но она просит не за себя, а за Тиманта, которому грозит гибель из-за нее. Креуса изумлена: на пороге смерти Дирцея думает не о себе, но о Тиманте. Дирцея просит ни о чем не спрашивать ее: когда бы она могла поведать Креусе все свои несчас­тья, сердце царевны разорвалось бы от жалости. Креуса восхищается красотой Дирцеи. Если уж дочь Матусия смогла растрогать даже ее, то нет ничего странного в том, что Тимант ее любит. Креуса с тру­дом сдерживает слезы. Ей больно думать, что она — причина страда-
 [257]
 
 
 ний влюбленных. Она просит Керинта смирить гаев Тиманта и удер­жать его от безрассудных поступков, а сама идет к Демофонту про­сить за Дирцею. Керинт восхищается великодушием Креусы и вновь говорит ей о своей любви. В его сердце пробуждается надежда на взаимность. Креусе очень трудно притворяться суровой, ей мил Ке­ринт, но она знает, что должна стать женой наследника трона. Она сожалеет, что суетная гордыня делает ее рабой и заставляет подавлять свои чувства.
 Тимант и его друзья захватывают храм Аполлона, опрокидывают алтари, гасят жертвенный огонь. Появляется Демофонт, Тимант не подпускает его к Дирцее. Демофонт приказывает страже не трогать Тиманта, он хочет посмотреть, до чего может дойти сыновняя дер­зость. Демофонт бросает оружие. Тимант может убить его и предло­жить своей недостойной возлюбленной руку, еще дымящуюся от крови отца. Тимант падает в ноги Демофонту и отдаст ему свой меч. Его преступление велико, и ему нет прощения. Демофонт чувствует, что его сердце дрогнуло, но овладевает собой и приказывает стражам заковать Тиманта в цепи. Тимант покорно подставляет руки. Демо­фонт велит заклать Дирцею прямо сейчас, в его присутствии. Тимант не может спасти любимую, но просит отца смилостивиться над ней. Он открывает Демофонту, что Дирцея не может быть принесена в жертву Аполлону, ибо бог требует крови невинной девы, а Дирцея жена и мать. Жертвоприношение откладывается: надо найти другую жертву. Дирцея и Тимант пытаются спасти друг друга, каждый готов взять всю вину на себя. Демофонт приказывает разлучить супругов, но они просят позволения быть вместе в последний час. Демофонт обещает, что они умрут вместе. Супруги прощаются.
 Начальник стражи Адраст передает Тиманту последнюю просьбу Дирцеи: она хочет, чтобы после ее смерти Тимант женился на Креу­се. Тимант с гневом отказывается: он не станет жить без Дирцеи. Появляется Керинт. Он приносит радостную весть: Демофонт смяг­чился, он возвращает Тиманту свою отцовскую любовь, жену, сына, свободу, жизнь, и все это произошло благодаря заступничеству Креу­сы! Керинт рассказывает, как он привел к Демофонту Дирцею и Олинта и царь со слезами на глазах обнял мальчика. Тимант советует Керинту предложить руку Креусе, тогда Демофонту не придется краснеть за то, что он нарушил слово, данное фригийскому царю. Ке­ринт отвечает, что любит Креусу, но не надеется стать ее мужем, ибо она отдаст свою руку только наследнику престола. Тимант отрекается от своих прав наследника. Он обязан Керинту жизнью и, уступая ему трон, отдает лишь часть того, что должен.
 В это время Матусий узнает, что Дирцея — не его дочь, а сестра
 [258]
 
 
 Тиманта. Жена Матусия перед смертью вручила мужу письмо и за­ставила поклясться, что он прочтет его только в том случае, если Дирцее будет грозить опасность. Когда Матусий готовился к бегству, он вспомнил о письме и прочел его. Оно было написано рукой покой­ной царицы, которая удостоверяла, что Дирцея — царская дочь. Ца­рица писала, что в дворцовом храме, в том месте, куда нет доступа никому, кроме царя, спрятано еще одно письмо: в нем разъясняется причина, по которой Дирцея оказалась в доме Матусия. Матусий ожидает, что Тимант обрадуется, и не понимает, отчего тот бледнеет и трепещет... Оставшись один, Тимант предается отчаянию: выходит, он женился на собственной сестре. Теперь ему ясно, что навлекло на него гнев богов. Он жалеет, что Креуса спасла его от смерти.
 Демофонт приходит обнять Тиманта. Тот отстраняется, стыдясь поднять глаза на отца. Тимант-не желает видеть Олинта, прогоняет Дирцею. Он хочет удалиться в пустыню и просит всех забыть о нем. Демофонт в тревоге, он боится, не повредился ли сын в уме.
 Керинт убеждает Тиманта, что тот ни в чем не виновен, ведь его преступление — невольное. Тимант говорит, что хочет умереть. По­является Матусий и объявляет Тиманту, что он его отец. Дирцея со­общает, что она не сестра ему. Тимант думает, что, желая утешить, они обманывают его. Демофонт рассказывает, что когда у царицы ро­дилась дочь, а у жены Матусия — сын, матери обменялись детьми, чтобы у трона был наследник. Когда же родился Керинт, царица по­няла, что лишила трона собственного сына. Видя, как Демофонт любит Тиманта, она не решилась открыть ему тайну, но перед смер­тью написала два письма, одно отдала своей наперснице — жене Ма­тусия, а другое спрятала в храме. Демофонт говорит Креусе, что обещал ей в мужья своего сына и наследника престола и ныне счас­тлив, что может сдержать слово, не прибегая к жестокости: Ке­ринт — его сын и наследник престола. Креуса принимает предложение Керинта. Керинт спрашивает царевну, любит ли она его. Креуса просит считать ее согласие ответом. Тут только Тимант понимает, что он и есть тот невинный узурпатор, о котором вещал оракул. Наконец фракийцы избавлены от ежегодного жертвоприно­шения. Тимант падает царю в ноги. Демофонт говорит, что по-преж­нему любит его. До сих пор они любили друг друга по долгу, отныне же будут любить друг друга по выбору, а эта любовь еще крепче.
 Хор поет о том, что радость сильнее, когда приходит в сердце, уд­рученное несчастьем. Но совершенен ли мир, где для того, чтобы на­сладиться ею сполна, необходимо пройти через страдание?
 О. Э. Гринберг
 
 
 Карло Гольдони (Carlo Goldoni) 1707-1793
 Семья антиквария, или Свекровь и невестка (La famiglia delTantiquario, о sia la suocera e la nuota) - Комедия (1749)
 Дела графа Ансельмо Террациани более или менее поправились, когда он, пренебрегнув сословной спесью, женил единственного своего сына Джачинто на Дорадиче, дочери богатого венецианского купца Панта-лоне деи Бизоньози, который дал за нею двадцать тысяч скудо прида­ного. Эта сумма могла бы составить основу благосостояния графского дома, когда бы львиная ее доля не была растрачена Ансельмо на лю­бимое его развлечение — коллекционирование древностей; он стано­вился буквально невменяем при виде римских медалей, окаменелостей и прочих штучек в таком роде. При этом Анседьмо ниче­го не смыслил в любезных его сердцу древностях, чем пользовались всякие проходимцы, сбывая ему за большие деньги разнообраный ни­кому не нужный хлам.
 С головой погруженный в свои занятия, Ансельмо только отмахи­вался от докучных проблем повседневной жизни, а их было достаточ­но. Помимо постоянной нехватки денег, день изо дня портившей кровь всем домочадцам, случилось так, что с самого начала свекровь и невестка люто невзлюбили друг друга. Графиня Изабелла не могла
 [260]
 
 
 смириться с тем, что ее благородный отпрыск ради жалких двадцати тысяч взял в жены простолюдинку, купчиху; впрочем, когда зашла речь о выкупе из залога ее драгоценностей, графиня таки не побрез­говала воспользоваться купчихиными деньгами.
 Дораличе со своей стороны возмущалась, что изо всего приданого на нее саму не истрачено ни скудо, так что теперь ей не в чем даже выйти из дому — не может же она показываться на люди в платье, как у служанки. Мужа, молодого графа Джачинто, она напрасно про­сила как-то повлиять на свекра со свекровью — он очень любил ее, но был слишком мягок и почтителен, чтобы суметь навязать родите­лям свою волю. Джачинто робко пытался примирить жену с мате­рью, но без всякого успеха.
 Бешеному властному нраву графини Дораличе противопоставляла убийственное ледяное хладнокровие, свекровь непрестанно тыкала невестке в глаза своим благородством, а та ей — приданым. Вражду между Изабеллой и Дорадиче к тому же подогревала служанка Ко­ломбина. Она обозлилась на молодую госпожу за пощечину, которую получила от нее, отказавшись величать синьорой — мол, они ровня, обе из купеческого сословия, и неважно, что ее отец торговал враз­нос, а папаша Дораличе — в лавке. За сплетни о невестке Коломбине иногда перепадали подарки от графини, и, чтобы расщедрить Изабел­лу, она сама частенько выдумывала гадости о ней, сказанные якобы Дораличе.
 Масла в огонь подливали также чичисбеи графини — кавалеры, из чистой преданности оказывающие услуги замужней даме. Один из них, старый доктор, стоически сносил капризы Изабеллы и потакал ей абсолютно во всем, в том числе и в озлобленности на невестку. Второй, кавалер дель Боско, впрочем, вскоре сделал ставку на более молодую и привлекательную Дорадиче и переметнулся к ней.
 Бригелла, сдута Ансельмо, быстро смекнул, что на причуде хозяина можно хорошо нажиться. Своего друга и земляка Арлекина он выря­дил армянином, и вместе они всучили графу некий предмет, выдан­ный ими за неугасимую лампаду из гробницы в египетской пирамиде. Почтенный Панталоне мигом опознал в ней обыкновен­нейший кухонный светильник, но коллекционер наотрез отказался верить ему.
 У Панталоне сердце кровью обливалось — он все готов был сде­лать, чтобы его любимой единственной доченьке хорошо жилось в новой семье. Он умолял Дорадиче быть мягче, добрее со свекровью и, дабы хоть временно прекратить стычки на почве денег, подарил ей кошелек с полусотней скудо.
 [261]
 
 
 В результате общих дипломатических усилий, казалось, было до­стигнуто перемирие между свекровью и невесткой, и последняя даже согласилась первой поприветствовать Изабеллу, но и тут осталась вер­ной себе: раскланявшись с нею, она объяснила сей жест доброй воли долгом молодой девушки по отношению к старухе.
 Обзаведясь деньгами, Дораличе решила приобрести себе союзницу в лице Коломбины, что было нетрудно — стоило предложить ей пла­тить вдвое против жалованья, которое она получала у графини Иза­беллы. Коломбина тут же с удовольствием принялась поливать грязью старую синьору, при этом, правда, не желая упускать дополнительно­го дохода, она и Изабелле продолжала говорить гадости о Дораличе. Кавалер дель Боско хотя и безвозмездно, но тоже горячо предлагал Дораличе свои услуги и беззастенчиво льстил ей, что девушке было не столько полезно, сколько просто приятно.
 Бригелла тем временем вошел во вкус и задумал надуть Ансельмо по-крупному: он рассказал хозяину о том, что разорился известный антикварий капитан Саракка, который поэтому вынужден за бесце­нок продать коллекцию, собранную за двадцать лет. Бригелла обещал Ансельмо заполучить ее за каких-то три тысячи скудо, и тот с востор­гом выдал слуге задаток и отправил к продавцу.
 Во все время разговора с Бригеллой Ансельмо благоговейно дер­жал в руках бесценный фолиант — книгу мирных договоров Афин со Спартой, писанную самим Демосфеном. Случившийся тут же Панталоне, в отличие от графа, знал греческий и попытался объяснить ему, что это всего лишь сборник песенок, которые поет молодежь на Корфу, но его объяснения убедили антиквария только в том, что гре­ческого Панталоне не знал.
 Впрочем, Панталоне пришел к графу не для ученых разговоров, а для того, чтобы с его участием устроить семейное примирение — он уже уговорил обеих женщин встретиться в гостиной. Ансельмо нехо­тя согласился присутствовать, а затем удалился к своим древностям. Когда Панталоне остался один, случай помог ему изобличить мошен­ников, надувавших графа: Арлекин решил, чтобы не делиться с Бри­геллой, действовать на свой страх и риск и принес на продажу старый башмак. Панталоне, назвавшемуся другом Ансельмо и таким же, как и тот, любителем старины, он попытался всучить его под видом той самой туфли, которой Нерон пнул Поппею, спихивая ее с трона. Пойманный с поличным. Арлекин все рассказал о проделках Бригеллы и обещал повторить свои слова в присутствии Ансельмо.
 Наконец-то свекровь с невесткою удалось свести в одном помеще­нии, но обе они, как и следовало ожидать, явились в гостиную в со-
 [262]
 
 
 провождении кавалеров. Без всякого злого умысла, а лишь по бестол­ковости и желая быть приятными своим дамам, доктор и кавалер дель Боско усердно подзуживали женщин, которые и без того беспре­станно отпускали в адрес друг друга разнообразные колкости и гру­бости. Никто из них так и не внял красноречию, расточаемому Панталоне и взявшемуся помогать ему Джачинто.
 Ансельмо, как бы и не он был отцом семейства, сидел с отсутству­ющим видом, так как думать мог только о плывущем ему в руки со­брании капитана Саракка. Когда Бригелла наконец вернулся, он опрометью бросился смотреть принесенные им богатства, не дожида­ясь, чем окончится семейный совет. Панталоне тут уже не мог боль­ше терпеть, плюнул и тоже удалился.
 Граф Ансельмо пребывал в полнейшем восторге, рассматривая добро, достойное украсить собрание любого монарха и доставшееся ему всего за три тысячи. Панталоне, как всегда, вознамерился поло­жить конец антикварным восторгам графа, но только на сей раз с ним явился Панкрацио, признанный знаток древностей, которому Ансельмо полностью доверял. Этот самый Панкрацио и раскрыл ему глаза на подлинную ценность новоприобретенных сокровищ: ракови­ны, найденные, по словам Бригеллы, высоко в горах, оказались про­стыми ракушками устриц, выброшенными морем; окаменелые ры­бы — камнями, по которым слегка прошлись резцом, чтобы потом дурачить легковерных; собрание адеппских мумий представляло собой не что иное, как коробки с потрошеными и высушенными трупика­ми котят и щенят. Словом, Ансельмо выбросил все свои денежки на ветер. Он поначалу не хотел верить, что виноват в этом Бригелла, но Панталоне привел свидетеля — Арлекино — и графу ничего не оста­валось, как признать слугу негодяем и мошенником.
 С осмотром коллекции было покончено, и Панталоне предложил Ансельмо подумать наконец о семейных делах. Граф с готовностью обещал всячески способствовать умиротворению, но для начала ему совершенно необходимо было занять у Панталоне десять цехинов. Тот дал, думая, что на дело, тогда как Ансельмо эти деньги требова­лись для приобретения подлинных прижизненных портретов Петрар­ки и мадонны Лауры.
 Кавалеры тем временем предприняли еще одну попытку прими­рить свекровь с невесткой — как и следовало ожидать, бестолковую и неудачную; Коломбина, кормившаяся враждой двух женщин, дела­ла при этом все, чтобы исключить малейшую возможность примире­ния. Панталоне вдоволь понаблюдал за этим сумасшедшим домом и решил, что пора все брать в свои руки. Он направился к Анседьмо и
 [263]
 
 
 предложил безвозмездно взять на себя роль управляющего графским имуществом и поправить его дела. Ансельмо тут же согласился, тем более что после мошенничества Бригеллы, сбежавшего с деньгами из Палермо, он стоял на грани полного разорения. Для того чтобы запо­лучить Панталоне в управляющие, граф должен был подписать одну бумагу, что не моргнув глазом и сделал.
 В очередной раз собрав вместе всех домочадцев и друзей дома, Панталоне торжественно зачитал подписанный графом Ансельмо до­кумент. Суть его сводилась к следующему: отныне все графские дохо­ды поступают в полное распоряжение Панталоне деи Бизоньози;
 Панталоне обязуется в равной мере снабжать всех членов семьи графа припасами и платьем; Ансельмо выделяется сто скудо в год на пополнение собрания древностей. На управляющего возлагалась также забота о поддержании мира в семье, в интересах какового та синьора, которая захочет иметь постоянного кавалера для услуг, должна будет поселиться в деревне; невестка и свекровь обязуются жить на разных этажах дома; Коломбина увольняется.
 Присутствующим отрадно было отметить, что Изабелла и Дорали-че дружно согласились с двумя последними пунктами и даже без ссоры решили, кому жить на первом этаже, кому — на втором. Впрочем, даже за кольцо с бриллиантами, предложенное Панталоне той, что первой обнимет и поцелует другую, ни свекровь, ни невестка не согласились поступиться гордостью.
 Но в общем Панталоне был доволен: дочери его больше не грози­ла нищета, да и худой мир, в конце концов, лучше доброй ссоры.
 Л А. Карельский
 Слуга двух господ (И servitore di due padroni) - Комедия (1749)
 Счастливая помолвка Сильвио, сына доктора Ломбарди, с юной Кла-риче смогла состояться только благодаря обстоятельству, самому по себе весьма несчастливому — гибели на дуэли синьора Федериго Рас-пони, которому Клариче давно была обещана в жены отцом, Панга-лоне деи Бизоньози.
 Едва, однако, отцы торжественно вручили молодых людей друг другу в присутствии служанки Паеталоне Смеральдины и Бригеллы, владельца гостиницы, как откуда ни возьмись объявился шустрый
 [264]
 
 
 малый, ко всеобщему изумлению, назвавшийся Труфальдино из Бергамо, слугой туринца Федериго Распони. Сначала ему не поверили — настолько верные источники сообщали о гибели Федериго, а дружные заверения в том, что его хозяин умер, даже заставили Труфадьдино сбегать на улицу удостовериться, жив ли тот. Но когда появился сам Федериго и продемонстрировал Панталоне адресованные ему письма общих знакомых, сомнения развеялись. Помолвка Сидьвио и Клариче разрывалась, влюбленные были в отчаянии.
 Один только Бригелла, до того как перебраться в Венецию не­сколько лет проживший в Турине, сразу опознал в незнакомце пере­одетую в мужское платье сестру Федериго — Беатриче Распони. Но та умоляла его до времени не раскрывать ее тайны, в подкрепление просьбы посулив Бригелле десять дублонов за молчание. Чуть позже, улучив момент, Беатриче рассказала ему, что брат ее действительно погиб на дуэли от руки Флориндо Аретузи; Беатриче и Флориндо давно любили друг друга, но Федериго почему-то был решительно против их брака. После поединка Флориндо вынужден был бежать из Турина, Беатриче же последовала за ним в надежде разыскать и по­мочь деньгами — Панталоне как раз остался должен ее покойному брату круглую сумму.
 Труфальдино размышлял, как бы поскорее и пообильнее пообе­дать, когда ему вдруг подвернулся случай услужить только что при­бывшему в Венецию Флориндо Аретузи. Тому понравился рас­торопный малый, и он спросил, не желает ли Труфальдино стать его слугой. Рассудив, что два жалованья лучше, чем одно, Труфальдино со­гласился. Он занес хозяйские вещи в гостиницу Бригеллы, а потом пошел на почту посмотреть, нет ли там писем для Флориндо.
 Беатриче остановилась в той же гостинице и также первым делом отправила Труфальдино за письмами на имя Федериго или Беатриче Распони. Не успел он отойти от гостиницы, как его остановил мучи­мый ревностью Сильвио и потребовал позвать хозяина. Труфальдино, понятно, не стал уточнять, какого именно, и позвал первого попав­шегося — Флориндо. Они с Сильвио друг друга не знали, но из завя­завшегося разговора Флориндо открылась смутившая его новость:
 Федериго Распони жив и находится в Венеции.
 На почте Труфальдино вручили три письма, и не все они предна­значались Флориндо. Поэтому он, не умея читать, придумал историю о приятеле по имени Паскуале, тоже слуге, попросившем забрать письма и для его хозяина, имя которого он, Труфальдино, запамято­вал. Одно из писем было послано Беатриче из Турина ее старым вер­ным слугой — распечатав его, Флориндо узнал, что его возлюбленная,
 [265]
 
 
 переодетая мужчиной, отправилась за ним в Венецию. До крайности взволнованный, он отдал Труфальдино письмо и велел во что бы то ни стало разыскать этого самого Паскуале.
 Беатриче была весьма недовольна, получив важное письмо распе­чатанным, но Труфальдино сумел заговорить ей зубы, снова сослав­шись на пресловутого Паскуале. Панталоне тем временем сгорал от желания поскорее выдать за нее, то есть за федериго, Клариче, хотя дочь и умоляла его не быть таким жестоким. Беатриче пожалела де­вушку: оставшись с нею с глазу на глаз, она открыла Клариче, что ни­какая она не Федериго, но при этом взяла клятву молчать. Обрадованный тем, что после свидания наедине дочь его выглядела исключительно довольной, Панталоне решил назначить свадьбу прямо назавтра.
 Доктор Ломбарди пытался убедить Панталоне в действительности помолвки Сильвио и Клариче путем строгих логических доводов, по-латыни приводя основополагающие принципы права, но все пона­прасну. Сильвио в беседе с несостоявшимся тестем был более решителен, даже резок и в конце концов схватился за шпагу. Плохо бы пришлось тут Панталоне, не случись поблизости Беатриче, кото­рая со шпагою в руке вступилась за него. После непродолжительной схватки она повергла Сильвио наземь и уже приставила клинок к его груди, когда между нею и Сильвио бросилась Клариче.
 Сильвио, однако, тут же заявил возлюбленной, что видеть ее он не желает после того, как она так долго пробыла наедине с другим. Как ни старалась Клариче убедить его в том, что она по-прежнему верна ему, уста ее были скованы клятвой молчания. В отчаянии она схвати­ла шпагу, желая заколоть себя, но Сильвио счел ее порыв пустой ко­медией, и только вмешательство Смеральдины спасло девушке жизнь.
 Беатриче между тем велела Труфальдино заказать большой обед для нее и Панталоне, а перед этим припрятать в сундук вексель на четыре тысячи скудо. Указаний насчет обеда Труфальдино уже давно ждал от обоих своих хозяев и вот наконец дождался хотя бы от одного: он живо обсудил с Бригеллой меню, вопрос же сервировки оказался сложней и тоньше, посему потребовалось наглядно изобра­зить расположение блюд на столе — тут пригодился вексель, кото­рый был разорван на кусочки, изображавшие то или иное кушанье.
 Благо вексель был от Панталоне — он тут же согласился перепи­сать его. Труфальдино лупить не стали, а велели вместо этого неразво­ротливей прислуживать за обедом. Тут на его голову явился Флориндо и велел накрыть себе в комнате, соседней с той, где обедали Беатриче и Панталоне. Труфальдино пришлось попотеть, прислуживая сразу за
 [266]
 
 
 двумя столами, но он не унывал, утешаясь мыслью, что, отработав за двоих, покушает он уж за четверых.
 С господами все прошло спокойно, и Труфальдино уселся за заслу­женную обильную трапезу, от которой его оторвала Смеральдина, принесшая для Беатриче записку от Клариче. Труфадьдино давно уже положил глаз на симпатичную служаночку, но до того у него не выда­валось случая вдоволь полюбезничать с нею. Тут они от души нагово­рились и как-то между делом вскрыли записку Клариче, прочитать которую они все равно не умели.
 Получив уже второе письмо распечатанным, Беатриче не на шутку разозлилась и хорошенько отделала Труфальдино палкою. увидав из окна эту экзекуцию, Флориндо захотел разобраться, кто это смеет лупить его слугу. Когда он вышел на улицу, Беатриче уже уда­лилась, а Труфальдино придумал случившемуся такое неудачное объ­яснение, что Флориндо прибил его тою же палкой — за трусость.
 Утешая себя тем соображением, что двойной обед все же вполне искупает двойную взбучку, Труфальдино вытащил на балкон оба хо­зяйских сундука, с тем чтобы проветрить и почистить платье, — сун­дуки были похожи как две капли воды, так что он тут же забыл где чей. Когда Флориндо велел подать черный камзол, Труфальдино выта­щил его из сундука Беатриче. Каково же было изумление молодого человека, обнаружившего в кармане свой собственный портрет, кото­рый он когда-то подарил возлюбленной. В ответ на недоуменные рас­спросы Флориндо Труфальдино соврал, что портрет достался ему от прежнего его хозяина, умершего неделю назад. Флориндо был в от­чаянии — ведь этим хозяином могла быть только переодетая мужчи­ной Беатриче.
 Потом в сопровождении Панталоне пришла Беатриче и, желая проверить какие-то счета, спросила в Труфальдино свою памятную книгу; тот притащил книгу из сундука Флориндо. Происхождение этой книги он объяснил проверенным способом: мол, был у него хо­зяин по имени Флориндо Аретузи, который на прошлой неделе скон­чался... Беатриче его слова сразили наповал: она горько запричитала, уже нимало не заботясь о сохранении тайны.
 Ее горестный монолог убедил Панталоне в том, что Федериго Рас-пони на самом деле мертв, а перед ним — его переодетая сестра, и он немедля побежал сообщить эту радостную весть безутешному Сильвио. Едва Панталоне удалился, Флориндо и Беатриче каждый из своей комнаты вышли в залу с кинжалами в руках и с явным наме­рением лишить себя постылой жизни. Это намерение было бы ис-
 [267]
 
 
 полнено, не заметь они внезапно друг друга — тут же им оставалось только бросить кинжалы и устремиться в желанные объятия.
 Когда первые восторги миновали, влюбленные захотели как следу­ет наказать мошенников-слуг, своею болтовней чуть не доведших их до самоубийства. Труфальдино и на сей раз вывернулся, наболтав Флориндо о своем непутевом приятеле Паскуале, состоящем в услу­жении у синьоры Беатриче, а Беатриче — о бестолковом Паскуале, слуге синьора Флориндо; обоих он умолял отнестись к провинности Паскуале со снисхождением.
 Между тем Панталоне, доктору Ломбарди и Смеральдине боль­ших трудов стоило примирить разобидевшихся друг на друга Сильвио и Клариче, но в конце концов труды их увенчались успехом — моло­дые люди обнялись и поцеловались.
 Все вроде бы уладилось, дело шло к двум свадьбам, но тут по вине слуг образовалось еще одно, последнее, недоразумение: Смеральдина попросила Клариче посватать ее за слугу синьоры Беатриче; Труфаль­дино об этом не знал и со своей стороны уговорил Флориндо просить у Панталоне Смеральдину ему в жены. Речь шла как бы о двух раз­ных претендентах на руку одной служанки. Желание соединить судь­бу со Смеральдиной все же заставило Труфальдино сознаться в том, что он служил сразу двум хозяевам, что никакого такого Паскуале не существовало и он один, таким образом, был во всем виноват. Но во­преки опасениям Труфадьдино ему на радостях все простили и пал­ками наказывать не стали.
 Д. А. Карельский
 Трактирщица (La locandiera) - Комедия (1752)
 Граф Альбафьорита и маркиз Форлипополи прожили в одной флорен­тийской гостинице без малого три месяца и все это время выясняли отношения, споря, что важнее, громкое имя или полный кошелек: маркиз попрекал графа тем, что графство его купленное, граф же па­рировал нападки маркиза, напоминая, что графство он купил прибли­зительно тогда же, когда маркиз вынужден был продать свой маркизат. Скорее всего, столь недостойные аристократов споры и не велись бы, когда бы не хозяйка той гостиницы, обворожительная Мирандолина, в которую оба они были влюблены. Граф пытался завое-
 [268]
 
 
 вать сердце Мирандодины богатыми подарками, маркиз же все козы­рял покровительством, коего она якобы могла от него ожидать. Мирандолина не отдавала предпочтения ни тому, ни другому, демонстрируя глубокое равнодушие к обоим, гостиничная же прислу­га явно больше ценила графа, проживавшего по цехину в день, неже­ли маркиза, тратившего от силы по три паоло.
 Как-то раз снова затеяв спор о сравнительных достоинствах знат­ности и богатства, граф с маркизом призвали в судьи третьего посто­яльца — кавалера Рипафратта. Кавалер признал, что, как бы славно ни было имя, всегда хорошо иметь деньги на удовлетворение всячес­ких прихотей, но повод, из-за которого разгорелся спор, вызвал у него приступ презрительного смеха: тоже, придумали, из-за чего по­вздорить — из-за бабы! Сам кавалер Рипафратта никогда этих самых баб не любил и ровно ни во что не ставил. Пораженные столь не­обычным отношением к прекрасному полу, граф с маркизом приня­лись расписывать кавалеру прелести хозяйки, но тот упрямо утверждал, что и Мирандолина — баба как баба, и ничего в ней нет такого, что отличало бы ее от прочих.
 За такими разговорами застала постояльцев хозяйка, которой граф тут же преподнес очередной дар любви — бриллиантовые серьги;
 Мирандолина для приличия поотнекивалась, но затем приняла пода­рок для того только, по ее словам, чтобы не обижать синьора графа.
 Мирандолине, после смерти отца вынужденной самостоятельно содержать гостиницу, в общем-то надоело постоянное волокитство постояльцев, но речи кавалера все же не на шутку задели ее самолю­бие — подумать только, так пренебрежительно отзываться о ее пре­лестях! Про себя Мирандолина решила употребить все свое искусство и победить глупую и противоестественную неприязнь кавалера Ри­пафратта к женщинам.
 Когда кавалер потребовал заменить ему постельное белье, она» вместо того чтобы послать к нему в комнату слугу, пошла туда сама, Этим она в который раз вызвала недовольство слуги, Фабрицио, кото­рого отец, умирая, прочил ей в мужья. На робкие упреки влюбленно­го Фабрицио Мирандолина отвечала, что о завете отца подумает тогда, когда соберется замуж, а пока ее флирт с постояльцами очень на руку заведению. Вот и придя к кавалеру, она была нарочито сми­ренна и услужлива, сумела завязать с ним разговор и в конце концов, прибегнув к тонким уловкам вперемежку с грубой лестью, даже рас­положила его к себе.
 Тем временем в гостиницу прибыли две новые постоялицы, акт­рисы Деянира и Ортензия, которых Фабрицио, введенный в заблуж-
 [269]
 
 
 дение их нарядами, принял за благородных дам и стал величать «сия­тельствами». Девушек посмешила ошибка слуги, и они, решив поза­бавиться, представились одна корсиканской баронессой, другая — графиней из Рима. Мирандолина сразу же раскусила их невинную ложь, но из любви к веселым розыгрышам обещала не разоблачать актрис.
 В присутствии новоприбывших дам маркиз с превеликими цере­мониями как величайшую драгоценность преподнес Мирандолине носовой платок редчайшей, по его словам, английской работы. Поза­рившись скорее не на богатство дарителя, а на его титул, Деянира с Ортензией тут же позвали маркиза отобедать с ними, но, когда по­явился граф и на их глазах подарил хозяйке бриллиантовое ожерелье, девушки, мигом трезво оценив ситуацию, решили обедать с графом как с мужчиной несомненно более достойным и перспективным.
 Кавалеру Рипафратта в этот день обед был подан раньше, чем всем прочим. Мало того, к обычным блюдам Мирандолина присово­купила на сей раз собственноручно приготовленный соус, а потом еще и сама принесла в комнату кавалера неземного вкуса рагу. К рагу подали вина. Заявив, что она без ума от бургундского, Мирандолина выпила бокальчик, затем, как бы между прочим, села к столу и стала кушать и выпивать вместе с кавалером — маркиз и граф лопнули бы от зависти при виде этой сцены, так как и тот и другой не раз умо­ляли ее разделить трапезу, но всегда встречали решительный отказ. Скоро кавалер выставил из комнаты слугу, а с Мирандолиной загово­рил с любезностью, которой сам от себя прежде никогда не ожидал.
 Их уединение нарушил назойливый маркиз. Делать нечего, ему налили бургундского и положили рагу. Насытившись, маркиз достал из кармана миниатюрную бутылочку изысканнейшего, как он ут­верждал, кипрского вина, принесенного им с целью доставить на­слаждение дорогой хозяйке. Налил он это вино в рюмки размером с наперсток, а затем, расщедрившись, послал такие же рюмочки графу и его дамам. Остаток кипрского — гнусного пойла на вкус кавалера и Мирандолины — он тщательно закупорил и спрятал обратно в кар­ман; туда же он перед уходом отправил и присланную в ответ графом полноценную бутылку канарского. Мирандолина покинула кавалера вскоре после маркиза, но к этому моменту он уже был совсем готов признаться ей в любви.
 За веселым обедом граф с актрисами вдоволь посмеялись над нищим и жадным маркизом. Актрисы обещали графу, когда приедет вся их труппа, уморительнейшим образом вывести этого типа на
 [270]
 
 
 сцене, на что граф отвечал, что также очень забавно было бы предста­вить в какой-нибудь пьесе и непреклонного женоненавистника кава­лера. Не веря, что такие бывают, девушки ради потехи взялись прямо сейчас вскружить кавалеру голову, но у них это не больно-то вышло. Кавалер с большой неохотой согласился заговорить с ними и более или менее разговорился, только когда Деянира с Ортензией призна­лись, что никакие они не знатные дамы, а простые актрисы. Впро­чем, поболтав немного, он в конце концов все равно обругал актрис и прогнал вон.
 Кавалеру было не до пустой болтовни, потому как он с недоумен­ным страхом сознавал, что попался в сети Мирандолины и что, если до вечера не уедет, эта прелестница сразит его окончательно. Собрав в кулак волю, он объявил о своем немедленном отъезде, и Мирандолина подала ему счет. На лице ее при этом была написана отчаянная грусть, потом она пустила слезу, а немного погодя и вовсе грохнулась в обморок. Когда кавалер подал девушке графин воды, он уже назы­вал ее не иначе, как дорогой и ненаглядной, а явившегося со шпагой и дорожной шляпой слугу послал к черту. Пришедшим на шум графу с маркизом он посоветовал убираться туда же и для убедительности запустил в них графином.
 Мирандолина праздновала победу. Теперь ей требовалось лишь одно — чтобы все узнали о ее торжестве, долженствующем послу­жить посрамлению мужнин и славе женского пола.
 Мирандолина гладила, а Фабрицио послушно подносил ей разогре­тые утюги, хотя и пребывал в расстроенных чувствах — его приводи­ла в отчаяние ветреность возлюбленной, ее бесспорное пристрастие к знатным и богатым господам. Может, Мирандолина и хотела бы уте­шить несчастного юношу, но не делала этого, поскольку полагала, что еще не время. Порадовать Фабрицио она смогла лишь тем, что ото­слала обратно кавалеру переданный тем драгоценный золотой фла­кончик с целебной мелиссовой водой.
 Но от кавалера было не так легко отделаться — обиженный, он собственноручно преподнес Мирандолине флакончик и принялся на­стойчиво навязывать его ей в подарок. Мирандолина наотрез отказы­валась принять этот дар, и вообще ее как подменили: держалась она теперь с кавалером холодно, отвечала ему чрезвычайно резко и нелю­безно, а обморок свой объясняла насильно якобы влитым ей в рот бургундским. При этом она подчеркнуто нежно обращалась к Фабри­цио, а в довершение всего, приняв-таки от кавалера флакончик, не­брежно бросила его в корзину с бельем. Тут доведенный до
 [271]
 
 
 крайности кавалер разразился горячими любовными признаниями, но в ответ получил только злые насмешки — Мираядолина жестоко тор­жествовала над поверженным противником, которому невдомек было, что в ее глазах он всегда был лишь противником и более никем.
 Предоставленный самому себе, кавалер долго не мог прийти в себя после неожиданного удара, пока его немного не отвлек от пе­чальных мыслей маркиз, явившийся требовать удовлетворения — но не за поруганную дворянскую честь, а материального, за забрызган­ный кафтан. Кавалер, как и следовало ожидать, снова послал его к черту, но тут на глаза маркизу попался брошенный Мирандолиной флакончик, и он попробовал вывести пятна его содержимым. Сам флакончик, сочтя его бронзовым, он под видом золотого презентовал Деянире. Каков же был его ужас, когда за тем же флакончиком при­шел слуга и засвидетельствовал, что он и вправду золотой и что плаче­но за него целых двенадцать цехинов: честь маркиза висела на волоске, ведь отобрать подарок у графини нельзя, то есть надо было заплатить за него Мирандолине, а денег ни гроша...
 Мрачные размышления маркиза прервал граф. Злой как черт, он заявил, что, коль скоро кавалер удостоился бесспорной благосклон­ности Мирандолины, ему, графу Альбафьорита, здесь делать нечего, он уезжает. Желая наказать неблагодарную хозяйку, он подговорил съехать от нее также актрис и маркиза, соблазнив последнего обеща­нием бесплатно поселить у своего знакомого.
 Напуганная неистовством кавалера и не зная, чего от него еще можно ожидать, Мирандолина тем временем заперлась у себя и, сидя взаперти, укрепилась в мысли, что пора ей поскорее выходить за Фабрицио — брак с ним станет надежной зашитой ей и ее имени, свободе же, в сущности, не нанесет никакого ущерба. Кавалер оправ­дал опасения Мирандолины — стал что есть силы ломиться к ней в дверь. Прибежавшие на шум граф и маркиз насилу оттащили кавале­ра от двери, после чего граф заявил ему, что своими поступками он со всею очевидностью доказал, что безумно влюблен в Мирандолину и, стало быть, не может более называться женоненавистником. Взбе­шенный кавалер в ответ обвинил графа в клевете, и быть бы тут кро­вавому поединку, но в последний момент оказалось, что одолженная кавалером у маркиза шпага представляет собой обломок железки с рукояткой.
 Фабрицио с Мирандолиной растащили незадачливых дуэлянтов. Припертый к стенке, кавалер наконец вынужден был во всеуслыша-
 [272]
 
 
 ние признать, что Мирандолина покорила его. Этого признания Мирандолина только и ждала — выслушав его, она объявила, что выхо­дит замуж за того, кого прочил ей в мужья отец, — за Фабрицио.
 Кавалера Рипафратта вся эта история убедила в том, что мало презирать женщин, надо еще и бежать от них, дабы ненароком не подпасть под их непреодолимую власть. Когда он спешно покинул гостиницу, Мирандолина все же испытала угрызения совести. Графа с маркизом она вежливо, но настойчиво попросила последовать за ка­валером — теперь, когда у нее появился жених, Мирандолине без на­добности были их подарки и тем более покровительство.
 Д. А. Карельский
 Феодал (II feudatario) - Комедия (1752)
 Общинный совет Монтефоско в лице трех депутатов общины — Нардо, Чекко и Менгоне, а также двух старост — Паскуалотто и Марконе собрался по весьма важному поводу: умер старый маркиз Ридольфо Монтефоско, и теперь в их края ехал вступать в права соб­ственности его сын, маркиз Флориндо, сопровождаемый матушкой, вдовой маркизой Беатриче. Почтенным членам совета предстояло ре­шить, как получше встретить и поприветствовать новых господ.
 Сами депутаты были не горазды на язык, их дочери и жены тоже, в общем-то, не блистали образованностью и воспитанием, так что сначала всем показалось естественным поручить встречу маркиза с маркизой синьору Панталоне деи Бизоньози, венецианскому купцу, давно жившему в Монтефоско откупщиком доходов маркизата, и воспитанной у него в доме юной синьоре Розуаре. Но по здравом рассуждении обе кандидатуры были отклонены: синьора Панталоне — как чужака, богатевшего на поте и крови монтефоскских крес­тьян, а синьоры Розауры — как особы заносчивой, строившей из себя — с полным, впрочем, и никем из деревенских не оспаривае­мым правом — благородную.
 Эта самая синьора Розаура в действительности являлась законной, но обойденной судьбою наследницей как титула, так и владений мар­кизов Монтефоско. Дело в том, что маркизат был владением майо­ратным, и отец Розауры при наличии прямых наследников не имел права продавать его. Но в момент совершения сделки он не подозре-
 [273]
 вал, что его жена ждет ребенка, да к тому же и умер старый маркиз за шесть месяцев до рождения Розауры. Покупатель Монтефоско, по­койный маркиз Ридольфо, поступил с девочкой по чести — он выдал Панталоне внушительную сумму на ее воспитание, образование и даже на небольшое приданое, так что жаловаться Розауре было особо не на что. Но когда она подросла, мысль о том, что кто-то другой пользуется ее титулом, властью и деньгами, стала не давать ей покоя. Розаура могла бы затеять процесс, но на это требовались большие деньги, да и старый Панталоне уговаривал девушку не портить жизнь людям, благородно с нею обошедшимся.
 Поскольку замок пребывал в запущенном состоянии, новые госпо­да должны были остановиться в доме Панталоне. Маркиза Беатриче оказалась дамой благородной и благоразумной, сын же ее, юный Флориндо мог думать лишь об одном — о женщинах, и само вступление во владение Монтефоско радовало его исключительно потому, что среди новых подданных, как он полагал, непременно должно оказать­ся изрядное число красоток. Так что когда к Флориндо явились деле­гаты общины, он едва позволил произнести им пару слов, зато оказавшись наедине с Розаурой, сразу ожил и, не тратя даром време­ни, настоятельно посоветовал девушке не быть идиоткой и поскорее предаться с ним восторгам любви.
 Своею несговорчивостью Розаура неприятно поразила маркиза, но он не оставлял грубых исканий до тех пор, пока им не положило конец появление синьоры Беатриче. Она выставила вон сына, а с Ро­заурои завела серьезный разговор о том, как бы ко всеобщему удо­вольствию уладить досадный имущественный конфликт. Розаура обещала в разумной мере помогать всем ее начинаниям, так как ви­дела в маркизе достойную особу, помимо родного сына любящую также правду и справедливость.
 Потерпев фиаско с Розаурой, Флориндо, впрочем, быстро утешил­ся: в соседней комнате, куда его выставила мать, аудиенции у марки­зы дожидалась делегация женщин Монтефоско. Джаннине, Оливетте и Гитте пришелся весьма по вкусу молодой маркиз, красавчик и ве­сельчак, каждая из них с готовностью дала ему свой адресок. Флорин­до они все тоже очень понравились, чего нельзя сказать о его матери, которая была несколько разочарована тем, что ее встречают не слиш­ком отесанные девушки из низших слоев. Определение «из низших слоев» делегатки, позабавив этим синьору Беатриче, неожиданно вос­приняли как комплимент — еще бы, дескать, конечно они из доли­ны, а не какие-нибудь дикарки с гор.
 [274]
 С маркизой Беатриче девушки в меру способности вели изыскан­ную по их понятиям беседу, но когда к обществу присоединилась Розаура, встретили ее подчеркнуто хамски. Маркиза пожалела сироту, при всем благородном происхождении вынужденную жить в таком ужасном окружении, и у нее возник план: чтобы позволить Розауре вести достойную ее жизнь, прекратить безумства Флориндо и уладить спор вокруг прав на Монтефоско, необходимо женить молодого мар­киза на Розауре.
 Флориндо отнесся к замыслу матери прохладно, но обещал поду­мать; старый, умудренный опытом Панталоне горячо поддержал ее. Когда же синьора Беатриче изложила свои планы Розауре, та гневно заявила, что для нее абсолютно невозможен брак с молодцом, вместе с деревенскими девками распевающим малопристойные песенки о ней, Розауре.
 Дело в том, что, отделавшись от материнских наставлений, Фло­риндо тут же побежал в деревню и теперь недурно проводил время с Джанниной и Оливеттой. Беатриче послала к нему Панталоне с при­казанием немедленно возвратиться из деревни. Флориндо и слушать не стал занудного старика, хотя тот, помимо материнского гнева, сулил ему и побои со стороны оскорбленных деревенских мужчин.
 По пути от Джаннины с Оливеттой к красотке Гитте Флориндо чуть было не нарвался даже на нечто худшее, нежели палочные побои. Случилось так, что дорогу к ее дому он спросил у ее мужа Чекко, охотника, никогда не расстававшегося с ружьем. Это послед­нее и послужило весомым аргументом, заставившим маркиза, пусть хотя бы на словах, согласиться с тем, что жены и дочери подданных не входят в число причитающихся ему доходов с вотчины.
 Чекко не ограничился тем, что не пустил Флориндо к жене: убе­дившись, что тот убрался восвояси, он направился в совет общины, где как раз обсуждался вопрос о том, как лучше вечером развлечь новых господ. Доложив о недостойных наклонностях Флориндо, Чекко заявил, что общине надо что-то предпринять для сохранения спокойствия и благочестия. Первым поступило предложение молодо­го маркиза застрелить, но было отклонено как больно кровавое; не прошли также предложения о поджоге дома и об оскоплении рети­вого аристократа. Наконец Нардо высказал мысль, встретившую общее одобрение: надобно действовать дипломатично, то есть заки­нуть удочки к маркизе-матери.
 Когда деревенские дипломаты явились к синьоре Беатриче, та уже успела заключить прочный союз с Розаурой: маркиза обещала девуш-
 [275]
 ке, что та станет наследницей по праву причитающихся ей вотчины и титулов, если выйдет замуж за Флориндо; Розаура, со своей стороны, во всем доверялась маркизе и отказывалась от мысли о судебном про­цессе. Речи представителей общины убедили синьору Беатриче в том, что дружба Розауры на самом деле ей с сыном даже нужнее, чем она полагала: Нардо, Чекко и Менгоне в весьма решительных выражени­ях объяснили, что, во-первых, они ни перед чем не остановятся, дабы прекратить покушения маркиза на их женщин, и что, во-вторых, только Розауру они считают и всегда будут считать своей законной госпожой.
 Пока шли эти переговоры, Флориндо, переодевшись пастухом и взяв себе в проводники Арлекина — парня недалекого, как и все уроженцы Бергамо, — снова отправился на поиски прекрасной Гитты. Гитту он разыскал, но часовой из Арлекина был никакой, так что в самый разгар интересной беседы парочку накрыл Чекко. К ружью Чекко и в этот раз прибегать не стал, зато от всей души отмо­лотил Флориндо дубинкою.
 Едва живым от побоев и зарекшимся впредь даже смотреть в сто­рону деревенских женщин маркиза и нашли синьора Беатриче с Панталоне. Как ни обливалось кровью материнское сердце, маркиза не могла не признать, что сынок ее все же получил по своим заслу­гам.
 Представители общины, узнав об учиненных Чекко побоях, все­рьез испугались мести молодого маркиза и, дабы предотвратить ее, решили объявить Розауру своей госпожой, а потом, собрав со всего Монтефоско денег, ехать в Неаполь и отстаивать ее права в королевском суде. Маркиза Беатриче возмутилась наглостью подданных, а когда Розаура попыталась объяснить ей, что крестьяне имеют все ос­нования к недовольству Флориндо, не пожелала слушать девушку и назвала ее соучастницей бунтовщиков. Назревал крупный скандал, но тут как раз доложили о судебном комиссаре и нотариусе, прибывших для официального введения Флориндо в права собственности.
 Комиссар с нотариусом уже приступили было к оформлению не­обходимых бумаг, когда Нардо от имени Розауры сделал заявление о том, что только она является законной наследницей Монтефоско. Со­образив, что противоречия сторон сулят ему дополнительный зарабо­ток, комиссар велел нотариусу официальным порядком засви­детельствовать это заявление. Но тут слово взяла Розаура, которой, как маркизе и владелице здешних земель, не требовались посредники, и ошеломила всех присутствующих, продиктовав чиновнику отрече-
 [276]
 ние от своих прав в пользу маркиза Флориндо. До глубины души тро­нутая синьора Беатриче в ответ приказала нотариусу записать, что маркиз Флориндо обязуется вступить в брак с синьорой Розаурой. Розаура пожелала, чтобы в бумагах было зафиксировано и ее согласие на этот брак.
 Писанина, к вящему удовольствию нотариуса с комиссаром, полу­чающим отдельную плату с каждого акта, могла бы продолжаться до утра — далее следовало официальное нижайшее извинение членов об­щины за нанесенное маркизу оскорбление, столь же официальное прощение со стороны владельцев и т. п., — если бы синьора Беатри­че не попросила комиссара отложить составление документов и пойти вместе со всеми погулять на свадьбе.
 Д. А. Карельский
 Кьоджинские перепалки (La baruffe chizzoto) - Комедия (1762)
 На кьоджинской улице сидели женщины — совсем молодые и по­старше — и за вязанием коротали время до возвращения рыбаков. У донны Паскуа и донны Либеры в море ушли мужья, у Лучетты и Орсетты — женихи. Лодочник Тоффоло проходил мимо, и ему захоте­лось поболтать с красавицами; перво-наперво он обратился к юной Кекке, младшей сестре донны Либеры и Орсетты, но та в ответ на­мекнула, что неплохо бы Тоффоло топать своей дорогой. Тогда оби­женный Тоффоло подсел к Лучетте и стал с нею любезничать, а когда рядом случился продавец печеной тыквы, угостил ее этим немудре­ным лакомством. Посидев немного, Тоффоло поднялся и ушел, а между женщинами началась свара: Кекка попеняла Лучетте за из­лишнее легкомыслие, та возразила, что Кекке просто завидно — на нее-то никто из парней внимания не обращает, потому что она бед­ная из из себя не ахти. За Лучетту вступилась донна Паскуа, жена ее брата, падрона Тони, а за Кекку — ее две сестры, Орсетта и донна Либера. В ход пошли обидные клички — Кекка-твороженица, Лучетта-балаболка, Паскуа-треска — и весьма злобные взаимные обвине­ния.
 Так они ругались, кричали, только что не дрались, когда торговец рыбой Виченцо сообщил, что в гавань возвратилась тартана падрона
 [277]
 Тони. Тут женщины дружно стали просить Виченцо ради всего свято­го не говорить мужчинам об их ссоре — больно уж они этого не любят. Впрочем, едва встретив рыбаков, они сами обо всем прогово­рились.
 Вышло так, что брат падрона Тони, Беппо, привез своей невесте Орсетте красивое колечко, а сестру, Лучетту, оставил без гостинца, Лучетта обиделась и принялась чернить Орсетту в глазах Беппо: уж и ругается она как последняя базарная торговка, и с лодочником Тоф­фоло бессовестно кокетничала, Беппо ответил, что с Орсеттой он раз­берется, а негодяю Тоффоло всыплет по первое число.
 Тем временем Орсетта с Кеккой повстречали Тита-Нане и не по­жалели красок, расписывая, как его невеста-вертихвостка Лучетта не­пристойно сидела рядышком с Тоффоло, болтала с ним и даже приняла от него кусок печеной тыквы. Сестры добились своего: взбе­шенный Тита-Нане заявил, что Лучетта ему больше не невеста, а пре­зренного Тоффоло он, дайте срок, изловит и изрубит на куски, как акулу.
 Первым на Тоффоло близ дома падрона Тони наткнулся Беппо. Он бросился на лодочника с ножом, тот принялся было швырять в противника камнями, но скоро, на его беду, на шум драки прибежа­ли сам падрон Тони и Тита-Нане, оба вооруженные кинжалами. Тоффоло оставалось только спасаться бегством; отбежав на безопасное расстояние, он прокричал, что пусть на сей раз их взяла, но он этого так не оставит и непременно сегодня же подаст на обидчиков в суд.
 Тоффоло сдержал обещание и с места драки прямиком направил­ся в суд. Судья был временно в отъезде, поэтому жалобщика принял его помощник, Исидоро, которому и пришлось выслушать сумбур­ную историю невинно пострадавшего лодочника. Своих обидчиков — Беппо, Тита-Нане и падрона Тони — Тоффоло самым серьезным об­разом требовал приговорить к галерам. Возиться со всей этой шум­ной компанией помощнику судьи, по правде говоря, не очень-то хотелось, но коли жалоба подана — делать нечего, надо назначать разбирательство. Свидетелями Тоффоло назвал падрона Фортунато, его жену Либеру и золовок Орсетту с Кеккой, а также донну Паскуа и Лучетту. Он даже вызвался показать судебному приставу, где они все живут, и пообещал поставить выпивку, если тот поторопится.
 Донна Паскуа и Лучетта тем временем сидели и сокрушались о том, какие неприятности, и уже не в первый раз, приносит их бабья болтливость, а Тита-Нане как раз разыскивал их, чтобы объявить о своем отказе от Лучетты. Собравшись с духом, он решительно сказал,
 [278]
 что отныне ветреница Лучетга может считать себя свободной от всех обещаний, в ответ на что девушка вернула ему все до единого подар­ки. Тита-Нане был смущен, Лучетга расплакалась: молодые люди ко­нечно же любили друг друга, но гордость не позволяла им сразу пойти на попятный.
 Объяснение Тита-Нане с Лучеттой прервал пристав, потребовав­ший, чтобы донна Паскуа с золовкой немедленно шли в суд. Донна Паскуа, услыхав про суд, принялась горько убиваться, дескать, теперь все пропало, они разорены. Тита-Нане, оборов наконец замешатель­ство, стал снова вовсю винить легкомыслие Лучетты.

<< Пред.           стр. 8 (из 21)           След. >>

Список литературы по разделу