<< Пред. стр. 2 (из 20) След. >>
Список литературы по разделу
-- А зачем ты пришла ко мне в кинотеатр?
-- Понимаешь, мне очень нужна твоя помощь.
-- Какая? -- отзывчиво откликнулся я.
-- Ты же знаешь, -- обратилась Аня ко мне, глядя на меня в упор, -- интеллигенту невозможно вступить в партию просто так...
-- Да уж, известное дело! Я, директор -- беспартийный...
Из-за этого с моим мнением почти не считаются в райкоме... Но я же не принимаю в партию, Аня.
-- Я вообще-то, -- продолжала говорить Аня, -- закончила медицинское училище и университет по специализации -- психология. Мечтаю заняться наукой, работать во Дворце Здоровья. Но чтобы работать там, на серьезном месте, обязательно надо быть членом партии.
-- Но я же не принимаю в партию, Аня, -- возразил я еще раз.
-- Не волнуйся, директор, я не сомневаюсь, что в партию ты не принимаешь. Речь идет о другом. Мне приходится существовать, а не жить полной духовной жизнью, третий год я уже на заводе, здесь, на бетонном -- лаборанткой! Рабочих в партию принимают с меньшими лимитами. Через месяц заседание парткома: будет решаться и мой вопрос о переводе из кандидатов...
-- Но я не влиятельный человек на заводе, Аня.
-- То, что ты не влиятельный, я знаю... Но начинаю понимать, что ты еще вдобавок и нетерпеливый!
-- Извини, слушаю дальше, -- определился я.
-- Все бы хорошо, -- продолжала Аня, -- но у меня есть, так сказать, партийное задание, сколотить художественную агитбригаду на заводе -- тогда переведут в члены!
-- Ну, хорошо, а чем я могу быть тебе полезен в этой ситуации?
-- Как тебя зовут? -- вот уж совсем неожиданно спросила меня Аня.
-- Сережа, -- ответил я с тем удивлением, что ведь до сего момента она, действительно, не знала моего имени...
-- Сережа, -- жалобно обратилась ко мне Аня, -- агитбригаду я уже сколотила, но у меня во время ее выступления согласно сценарию из парткома, рефреном демонстрируются кадры одного документального фильма, а наша киноустановка, передвижная...
-- "Украина", что ль? -- спросил я, начиная понимать, в чем дело.
-- Да, кажется, "Украина", -- ответила Аня. -- Она поломалась. У тебя в кинотеатре -- есть такая установка, мне подсказали в парткоме.
-- Есть, -- покровительственно подтвердил я.
-- Выручи, Сережа. Мне нужна она будет только два раза: показать выступление представителям парткома и отстреляться на отраслевом смотре художественной самодеятельности.
-- Хорошо, -- обрадовался я. Представлялась возможность продолжить наше знакомство!.. И я протянул Ане чистый лист бумаги и ручку. -- Вот, -- предложил я, -- напиши, куда и когда надо будет привезти установку.
Я провожал Аню. На ступеньках кинотеатра мы остановились.
-- Вот что, Сережа, -- вдохновилась она, -- поскольку мы с тобой волею судьбы еще не раз встретимся, дам-ка я тебе почитать сборник рассказов. Они написаны одним очень близким мне человеком. Это вот, -- она вытащила из своей сумочки книжицу небольшого формата в красном переплете и по-дала ее мне, -- держи, они никогда не были официально опубликованы, всего лишь отпечатаны на пишущей машинке!
Я бегло пролистал ее.
-- Спасибо, почитаю, -- сказал я.
Мы попрощались. Девушка решительно спустилась по ступенькам кинотеатра и направилась через площадь к троллейбусной остановке.
Я следил за ней озадаченным взглядом и чувствовал себя снова неким загустевшим существом. Но обнаружил себя стоящим с книжкой под мышкой когда мимо меня по ступенькам поднималась с заплаканными глазами, причитая на ходу, уборщица Лидия Ивановна.
-- О, Господи! Горе-то, Сергей Александрович, -- обратилась она ко мне. -- А я вечером хотела "горько" кричать, у Наталки... Кровоизлияние в мозг! В больнице теперь, бедненькая... Господи! Чем кончится-то все это? Помоги ей, Бог!.. Невестушка, а свадьбы не вышло...
В тот же день
В тот же день, в день, как я буду понимать позже, -- начала великого пути Посвящения, -- в день беды на площади, стало по иному высвечиваться не только личное, но и мое общественное, служебное...
-- Сергей Александрович! -- окликнул меня в малом фойе киномеханик Палыч, -- до каких пор это будет продолжаться?!
-- Что случилось? -- опешил я перед подобным тоном. Раньше Палыч никогда еще не позволял себе, по крайней мере со мной, так себя вести...
-- Где ваш художник?! -- прокричал требовательно Палыч и состроил мне мерзкую гримасу.
-- Во-первых, Палыч, я не шестилетний мальчик и не надо на меня кричать. Во-вторых, зачем он, художник, вам вдруг так скоропалительно понадобился? И, в-третьих, это вовсе не мой художник, а художник нашего кинотеатра! -- я немного разозлился на последней фразе, а Палыч этого словно ожидал, как добычу!
-- Нашего, вашего, -- вы директор, вы и отвечать будете!
-- Перед кем и за что? -- возмутился я.
-- На завтрашний день, да будет вам известно -- рекламы нет!
-- Как нет?! -- удивился я.
-- Да вот так! Нет! Пойдемте со мной, сами убедитесь!
Мы вышли на площадь. И действительно, рекламные стенды были пусты. Щитов с рекламой на завтрашний кинофильм не оказалось и в мастерской художника. Не оказалось художника и дома, который стоял напротив кинотеатра: как выяснилось, он уехал на пару дней к родителям в деревню. Я был разъярен, но старался не очень-то показывать себя с этой стороны...
Затравленный криками Палыча, я, словно зверек, поскорее юркнул в свой кабинет. Надо было срочно найти любого другого художника, но реклама должна была быть вывешена сегодня, ибо завтра будет невероятный скандал, и я его уже предчувствовал. Я обзвонил всех своих знакомых. И все-таки мне удалось за десять рублей, за свой счет, конечно же, договориться с одним знакомым моего знакомого. Последний приехал буквально через полчаса и тотчас приступил к написанию рекламы.
"Ну, погоди, -- думал я о своем художнике. -- Приедешь ты из деревни, я тебе устрою!.." Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и постарался как можно спокойнее произнести: -- Алло...
-- Алло, -- отозвались в трубке, -- это директор кинотеатра?
-- Да, директор у телефона.
-- Сергей Александрович! -- в приказном тоне прозвучал голос какой-то женщины в трубке. -- Вы творите у себя в кинотеатре, что хотите! Это -- безобразие и произвол!
-- Извините, -- сдержанно сказал я, хотя внутри у меня уже снова все заклокотало и тоже хотелось орать в ответ, -- а с кем я говорю? -- совсем на пределе сдержанности спросил я.
-- Это вам звонит главный бухгалтер кинопроката, -- снова проорал в трубке женский голос.
-- Не кричите, пожалуйста, -- попросил я, -- объясните, в чем дело?..
-- Мне с вами больше некогда объясняться! Придете и все узнаете! -- в трубке послышались отрывистые, короткие сигналы зуммера...
"Да, сумасшедший все-таки денек у меня сегодня", -- подумал я.
-- Что за чертовщина! -- не выдержал я и выкрикнул вслух, и крепко ударил кулаком по столу! Дверь в кабинет открылась, вошла уборщица Лидия Ивановна.
-- Вы свободны, Сергей Александрович? -- кротко и печально спросила она.
-- Да, проходите, пожалуйста, Лидия Ивановна, садитесь...
-- Что это вы стучите так громко в кабинете, ремонтируете что, может, помочь в чем? -- искренне спросила она.
-- Да, ремонтирую, -- сказал я, -- свое настроение ремонтирую -- кулаком по столу.
-- Не обращайте внимания на Палыча. Он тридцать лет здесь работает, -- присаживаясь на стул, сказала Лидия Ивановна, -- сами понимаете -- чувствует себя хозяином. Столько уже директоров видел -- сколько непутевых! Я не оправдываю его, -- мужик он, конечно, скверный, противный и насмешливый, но дело свое знает хорошо. Аппаратура у него всегда в порядке, и в кинопрокате его уважают за это.
-- Да, во всем этом я убедился, хотя работаю у вас в кинотеатре всего-то четыре месяца! -- сказал я и закурил сигарету.
-- А художник, -- сказала Лидия Ивановна, -- он и раньше частенько подводил нас с рекламой. Просто последние месяцы он нового директора побаивался, вас... А теперь, видать по всему, -- акклиматизировался!..
-- Ну, я-то тут при чем? При мне-то он в первый раз выкинул подобное! Зачем же на меня сразу орать? Да еще при всех работниках, -- подрывать авторитет руководителя...
-- Ваш авторитет, Сергей Александрович в том, что вы молодцом, нашли выход из положения, реклама-то пишется!
Перетрется -- мука будет... Не расстраивайтесь...
-- Может быть вы и правы, Лидия Ивановна. Поживем -- увидим! Как говорится: жизнь, она покажет... -- я потушил сигарету.
Во время разговора с уборщицей меня одолевало желание узнать, в какую больницу положили Наташу. Это желание находилось где-то неподалеку от моей раздражительности, как спасательный круг. Я все думал, как начать разговор в этом русле.
-- А что, с Наташей, вашей соседкой, действительно, что-то серьезное? -- спросил я.
-- Кровоизлияние, Сергей Александрович! Шутка ли! Такая молоденькая! -- и Лидия Ивановна снова опечалилась. Мне было неловко продолжать разговор, но я все же спросил: -- А в какую больницу ее отвезли?
-- Не знаю, -- ответила задумчиво Лидия Ивановна, она думала о чем-то сокровенном и смотрела перед собой в никуда, поэтому не проанализировала мой вопрос, и это мне было даже на руку! Отпала необходимость объясняться, зачем я об этом спросил. Но узнать, в какой больнице лежит Наташа, мне очень хотелось, и я нашелся: -- А вы завтра бы поехали и навестили Наташу, с работы я вас отпущу.
-- Спасибо, Сергей Александрович, -- оживилась Лидия Ивановна. -- Мне Наталка все равно как дочь. С маленечку и до самой школы она у меня воспитывалась. Меня к ней в няни нанимали. Родители ее с утра до вечера на работе, -- инженера, -- а я -- все одно одинокая, -- помогала, как могла.
-- Так вот завтра и поезжайте к ней в больницу, Лидия Ивановна. А я вас, если хотите, на машине туда свожу, на нашей, кинотеатровской.
-- Правда? -- обрадовалась Лидия Ивановна: все-таки ей было уже за семьдесят.
-- Отчего же не правда!.. Зайдите сегодня к ее родителям, узнайте, в какую больницу поедем, -- подсказал я.
-- Честное слово! Я вам очень благодарна, Сергей Александрович, за вашу заботу...
Уборщица ушла. А мне стало стыдно за себя, что обманываю старого человека, но мне очень хотелось увидеть Наташу, и у меня не было иного выхода.
Вечером того же дня
Я возвращался домой после работы и уже почти подходил к своему подъезду, как, сам того не ожидая, резко свернул в сторону и вышел на крохотное футбольное поле в нашем дворе. В это время демонстрировались мультики по телевизору. Из распахнутых окон трех крупнопанельных домов, прилепленных друг к другу, до меня доносились причудливые визжащие голоса каких-то мультгероев. Многоэтажно и гулко раздавались взрывы детского хохота! Интуитивно я остановился на том самом месте, где прошлой ночью во сне случайно попал в объятия Наташи...
Я постоял совсем недолго. Мне стало отчего-то неспокойно: может быть, полуголая детвора, заметив меня, зашныряла туда-сюда сквозь мое изображение, отпечатанное сейчас в их таинственном мире...
"Что же это за мир такой, -- неведомый нам, людям?! Может быть, это мир наших снов?" -- мысленно спрашивал я себя, поднимаясь по лестничной клетке в свою квартиру.
Ключом дверь не открывалась, -- замок защелкнут на секретку. "Значит, мама уже дома..." -- подумал я и несколько раз просигналил звонком. В этот вечер мне предстояло некоторое открытие.
Мама встретила меня дружелюбно. Как обычно, мы обменялись несколькими семейными фразами на хозяйственную тему. Потом она ушла отдыхать в свою комнату, а я, задумчиво поужинав, ускользнул к себе в комнату.
Книга "Возрожден ли мистицизм?" лежала там же, где я по-ложил ее утром -- на журнальном столике. Я подхватил ее на ходу в руки и наконец-то впервые прилег за целый день на диван.
Положив две подушки под голову, я прочел название первой главы -- "Волна неразумия", и тут же обратился в чтение.
Время напоминало о себе только шепотом перелистываемых мною страниц. Что-то таинственно сопоставлялось и глубинно зрело во мне. Я не читал, -- я впивался в строчки!..
-- Встань, пожалуйста, испортишь зрение. Ты уже четвертый час читаешь лежа! -- услышал я заботливый голос мамы.
Оказывается, я не заметил, что она время от времени заглядывала в комнату. Наконец, решилась вмешаться и правильно сделала! Потому что, во-первых, глаза у меня уже действительно начинали превращаться в стекляшки; во-вторых, очень хотелось поделиться, поговорить с кем-нибудь о прочитанном. Я сел и ласково обратился к маме: -- Проходи, мама, садись. Я действительно зачитался!
Она присела рядышком со мною на диван и одной рукой облокотилась на подушки.
-- Честно говоря, сынок, -- сказала она, -- что-то мне сегодня тоскливо и одиноко. -- Я прильнул к ее теплому плечу и с шутливым оттенком в голосе произнес: -- Моя мама -- преподаватель философии! И мне доставляет удовольствие слушать ее дозволенные речи!
-- Подлиза, перестань! -- сказала она и, шутливо оттолкнув меня плечом, добавила: -- Я не слишком навязчива?..
-- Что ты, мама! Я действительно рад.
-- Ну ладно, ладно, не оправдывайся. Лучше скажи, я тебя давно не видела в столь озабоченном чтении книги, как сегодня.
Что ты читал так увлеченно и столько времени, если не секрет, конечно? -- Вот, -- сказал я и протянул маме книгу. Она прочла вслух ее название.
-- "Возрожден ли мистицизм?"... Павел Семенович Гуревич...
-- Ты уже читала ее? -- спросил я, обрадовавшись тому, что можно будет прямо сейчас поделиться впечатлениями.
-- Прочесть не было времени. Я просматривала эту книгу в университетской библиотеке.
-- Ну, и каково будет твое родительское мнение?
-- Как только у меня появится свободное от усталости время, я обязательно ее прочту, -- ответила мама.
-- Все понятно, значит, одобряешь?
-- Одобряю, сынок.
-- Тогда, мама, можно тебе задать вопрос по существу дела?
-- Задавай.
-- Итак, мой вопрос, что такое мистика?
-- Когда я училась в университете, мистика в энциклопедическом словаре определялась как вера в сверхъестественный мир, с которым особым, таинственным путем якобы общается человек.
-- Мама, а какое определение ты можешь дать теперь -- не как студент по словарю и не как преподаватель, а сама, как человек-философ со своим отношением к этому вопросу?
-- Сейчас попробую... Мистика, это, по-моему, необъяснимое сейчас, принимаемое на веру, соприкосновение с определенным, известным частно или в сравнениях, количеством, принадлежащим известному или неизвестному качеству, причем, соприкосновение с таким количеством, которое не может существовать вне своего качества, ибо количество вне качества, существующее само по себе, это уже не количество, а качество, а любое качество имеет при себе сумму всех своих количеств, в нашем земном понимании, и его можно принять за совершенно законченную вещь, предмет, выраженный в какой-то форме, а это уже обычное явление, лишь может возникнуть вопрос о предназначении этого предмета; итак, соприкосновение с количеством, где не ясно лишь то, как существует это количество, не могущее существовать вне своего качества, все-таки -- вне качества! Если мы зададим такой вопрос, то мы подтвердим в каком-то данном случае присутствие мистики, в противном случае ее просто нет...
-- Мама, а что, если мистика -- это наука, и наисерьезнейшая?
-- К сожалению, Сережа, в нашем мире верят только приборам, а приборы, еще раз, к сожалению, пока еще не оборудованы понятием веры.
Мама замолчала. Прошло некоторое время, может, с минуту или больше...
-- Кстати, -- неожиданно оживившись, сказала мама, -- наше семейство имеет некоторые соприкосновения с мистикой! -- Я насторожился. -- Родной брат твоего деда по отцу был, -- воскликнула мама, -- самый настоящий мистик! Колдун, говорили в народе!
-- Да что ты, мама! -- подскочил я на месте. -- И ты никогда об этом не говорила! Расскажи...
-- Твой двоюродный дед, когда еще был живой, рассказывала бабушка Дарья, был очень суровым человеком, злым и жестоким. Он жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки, жители окрестных деревень, каждый год уходили на небольших судах на рыбный промысел и по нескольку месяцев находились в открытом море, а твоего двоюродного деда с собою не брали. Боялись они его. Если кто и отваживался его взять, то тот навидывался страхов на всю свою жизнь: огненные птицы летали над судном, преследуя его по пятам, они бросались на рыбаков! Огненные кошки бегали по палубе, карабкались по мачте в небо... Да и в селе от твоего двоюродного деда житья не было! А когда он, старый и дряхлый, лежал при смерти в своей избе, то он целый месяц не мог умереть. Бабушка Дарья говорила, он все просил, чтобы кто-нибудь подал ему руку для пожатия. Никто этого не делал, а твой отец подал ему свою руку. Несчастный с жадностью пожал ее и к вечеру умер. В народе существует такое поверье, что колдун не умрет, пока не передаст кому-нибудь свои чары через пожатие руки. Вот и вся история о твоем двоюродном деде, сынок...
-- А я тоже подал бы ему руку, -- решительно сказал я.
-- И стал бы колдуном? -- рассмеявшись, спросила мама.
-- Но мой отец подал же ему руку и остался обыкновенным человеком?!
Неожиданно мама сделалась серьезной, даже печальной, и, ничего не отвечая, поднялась медленно с дивана и ушла к себе. Я остался один на фоне своего вопроса с чувством вины: из-за меня мама, -- подумал я, -- снова вспомнила об отце, который, как она мне рассказывала, уже давно ушел от нас к другой женщине, но до сих пор не ушел, как я начал понимать в этот вечер, -- не ушел из маминого сердца...
Я тоже разволновался, и, чтобы хоть как-то забыться и успокоиться, достал из дипломата книжку в красном переплете, данную мне сегодня Аней. Открыл ее и стал читать первый рассказ. Постепенно я упал в усталое, дремотное состояние и совершенно не понимал, читаю ли я рассказ или он мне уже снится...
Любовь
(Рассказ)
Когда-то люди рождались на белый свет и жили честно и справедливо. У каждого человека была своя любовь, каждый мог и любил каждого. Все люди на Земле жили в благополучии и радости, во взаимности. Они могли обмениваться любовью, дарить любовь друг другу, и вера была у каждого в то, что он не останется без любви, отдавши свою любовь ближнему, что он обязательно получит взаимно любовь ближнего. Все человечество было обласкано и счастливо, оно утопало в любви. Не было на свете людей, пресыщенных любовью, и людей нищих, без любви...
Но шло время, и вот, может быть, случайно, но родился кто-то первым -- без любви, а может, даже и не родился вовсе, а просто кто-то первым не подарил свою любовь ему. И тот, который не подарил свою любовь, стал обладателем и своей и чужой любви, превратившись в собирателя любви, в богача. А тот, который подарил свою любовь, но не получил взамен любовь, тот человек стал нищим, без любви, и дарить ему больше было нечего, оставалось быть просителем любви и жить в нищете духа своего...
Богач, имеющий кроме своей любви и чужую любовь, стал заметным среди всех. По его примеру кто-то еще обманул кого-то, тоже не подарил свою любовь взамен. Появился еще один богач и еще один нищий. Всегда важен первый пример, от него все идет.
Вскоре уже стало много богачей и много нищих. Некоторые богачи имели уже по три-четыре чужих любви и больше! Так плодились разные по степени богачи, богатство стало переходить по наследству, и только нищих оказывалось все больше и больше...
Нищие умоляли, просили богачей вернуть их любовь, принадлежащую им от рождения, или же обманывали богачей и хитростью отнимали у них свою любовь, или же грабили их. Любовь стали продавать и покупать, выменивать...
И лишь немногие люди хранили свою любовь при себе, кто-то из них обменивался ею друг с другом сладостно и открыто, а кто-то в страхе друг перед другом думал, что его обманут и не дадут любовь взамен на его любовь! А такое все чаще случалось!
Прошло время, все большие драки устраивались из-за обладания любовью среди человечества. Люди из-за этого истребляли друг друга огромными количествами!
Стали появляться люди замкнутые, которые вообще никому и никогда не дарили свою любовь, разуверившись в справедливости.
Так возник мир людей -- нищих, и пресыщенных, и живущих сами по себе...
Вскоре появились учителя. Они призывали богачей, имеющих много любви, раздавать свою любовь прежде всего нищим, людям, не имеющим любви. Не дожидаясь от них сиюминутной любви взамен потому, что они нищи и не имеют любви! Они говорили, что вскоре не станет на свете нищих и богачей. И снова на земле будут жить люди, любящие друг друга.
Но, если подарить любовь первому, можно стать нищим, потому что можно ли быть уверенным, думает каждый, в том, что и все вокруг тебя будут тоже дарить любовь без оглядок?! Нет!
Конечно же -- нет!.. Значит, прежде, чем начать дарить любовь, надо быть уверенным человеком и жить в уверенном мире!..
Вера! Именно вера друг в друга утеряна людьми. Надо восстановить веру, -- тогда и возникнет любовь! И кому-то надо начать верить первому, как некогда кто-то первый не подарил свою любовь взамен. Вера спасет мир!
Все начнется с Веры!.. Все начнется с Веры первого, одного!..
Я носился над землею из одного конца света в другой.
Иногда я зависал где-то, над чем-то, и видел там, внизу, ужасающие меня картины!
Я видел, как какой-то мужчина ласково подманил, выказывая свою любовь, девушку-подростка к себе... Он жадно и безжалостно сорвал с нее одежду и отобрал у нее любовь силой и, не оставив свою взамен, убежал прочь, неистово хохоча! А девушка-подросток, совершенно голая, с опущенными бессильно руками, стояла и, онемевши, плакала. Она осталась нищей. У нее больше не было любви.
Я видел, как некий богач, окруженный любовью и возвышающийся на горе из любви, совершенно никого не любил вокруг. А люди, надеясь на взаимность, дарили ему свою любовь искренне и слепо и, обманутые, уходили прочь уже нищими.
Что интересно: богачи, они, как айсберги, -- с виду обычные люди, но стоит им подарить свою любовь, и мы сразу замечаем, что обнищали, что эта любовь ушла в бездну, в глубину этой ненасытной натуры богача, и мы подолгу живем, думая о богаче, чувствуя, что нам чего-то не хватает, мы мучимся и даже не подозреваем, что нам не хватает любви.
Неожиданно я увидел, как мой отец украл любовь у моей мамы, ушел от нее и скрылся в толпе богачей. Это мне не понравилось!.. И тогда я увидел, как мама не поверила отцу, не приняла его любовь в подарок и не подарила своей взамен. Отец ушел и подарил свою любовь другой женщине и получил взамен любовь от нее, а мама, моя мама, осталась со своею любовью одна, в безверии... И это мне тоже не понравилось!.. И я летел дальше...
* Часть вторая Продолжение *
Утро
Будильник затрещал, возвещая о наступлении десяти часов утра. Я опомнился ото сна, крепко потянулся и зевнул, продолжая лежать на диване. Мое тело было укутано одеялом, моя голова лежала, наполовину утонувшая в теплой подушке, мне не хотелось вставать с постели сразу. Надо было себя подготовить: сосредоточиться в ласковых объятиях лени, потом усилием воли оттолкнуть от себя маятник ночи и пока он откачнулся в сторону, успеть вскочить с постели до его возвращения и выглянуть в распахнутое окно, освежиться! И потом долго выковыривать солнечные соринки из глаз...
Но я продолжал лежать. Мне о вчерашнем думалось: я читал и перечитывал про себя остатки вчерашних мыслей и впечатлений и беззвучно шевелил губами, не открывая глаз...
"Мистика -- это все-таки наука, -- думалось мне. -- И я начинаю верить в это... Саша показал мне, как они живут. Он приходил ко мне по радуге -- совершенно реально; если это так, -- значит он в какой-то иной, другой форме, а значит -- смерти нет... И Бога тоже нет?.. "Но есть что-то вроде него..." А что?.. Что "вроде него"?.. А может, это был просто сон, в самом деле? Да, но тогда Наташа!.. Ведь я познакомился с ней там, возле хижин, а она узнала меня здесь, в реальном мире, на следующий же день... Собственно говоря, а где "там" я с ней познакомился?.. На том свете, что ль?.. Гм... Что-то звучит уж больно по-старушечьи... Все окончательно перепутывается у меня в голове. Логика и здравый смысл -- дети, играющие за высоким забором!.. Наивно, да и только!.. Что же там, за высоким забором?.. Великий Астрал... Знакомое слово... Где я его встречал?.. Ах да! "Возрожден ли мистицизм?", об "Астрале" там упомянулось... и рассказ... Интересный рассказ о любви я прочел вчера, то есть, читал вчера на ночь и, по-моему, уснул. Не помню, -- дочитал ли?.. Интересно, я нищий без любви или богач?.. Как все-таки мерзко выглядит человек, отнимающий любовь у другого человека насильно!..
Аня... Вчера я познакомился с Аней. Она, честно говоря, поразила меня. Ее рассуждения и взгляды... Они... Они меня заставляют думать...
Двоюродный дед был колдун!.. Наверное, он живет где-то там, в хижинах... Повидаться бы с ним. Я его никогда не видел, но, кажется, что мы бы узнали друг друга. Тьфу! Так можно и договориться!.. Ну, все. Пора вставать, -- начну заниматься йогой!.." Все еще с закрытыми глазами, я уселся прямо в постели и принял позу "полулотос". Буду учиться для начала дышать.
Учиться дышать заново! Смешно осознавать, что я не умею дышать.
А ведь, в сущности, дыхание, -- одна из самых главных функций человеческого организма, напрямую связанная с мышлением, -- что-то вроде этого я где-то когда-то читал. Итак, прежде всего, необходимо сосредоточиться...
Я выдохнул весь воздух, какой только был у меня в легких, и на мгновение замер, стараясь думать только о дыхании...
Форточка была открыта, и, медленно всасываясь через нос, свежий воздух вначале вспузырил мне живот, потом расширил, раздвинул грудную клетку, и я почувствовал жесткость ребер, наконец, приподнялись плечи, -- во мне воздуха было уже по горло! Несколько секунд я не дыша просидел вздутый изнутри, словно воздушный шар, ноги сложены бантиком. И вот, постепенно выдох, облегчение: опустились плечи, ужалась грудная клетка, в области живота -- впадина. И опять я повторил все сначала. И так я продышал минут пять...
На первый раз достаточно. Я открыл глаза, поднялся с постели и ушел принимать душ.
По утрам время почти всегда бежит быстрее, особенно когда залежишься в постели!
Приняв душ и побрившись, я только что и успел позавтракать как пришла Вика: -- Вот сегодня, Сережа, ты мне нравишься больше, чем вчера, -- заявила она с порога, -- и умыт, и побрит, и позавтракал, даже улыбаешься по-другому, обновленнее.
-- Я просто очень рад тому, что ты пришла, как и обещала, -- сказал я, но про себя подумал: "Надо же! -- совершенно забыл, что Вика должна прийти сегодня утром в гости... Ладно, все равно я прилично проспал, залежался на диване, на просмотр новых фильмов не поеду. Дом кино подождет!" Я снова обратился к Вике: -- Я радуюсь тому, что ты пришла... Можно твоему соседу тебя поцеловать? -- я подошел к Вике, приблизился к ее лицу...
-- Можно -- ответила она.
Мы обнялись. Она молчала и очень смотрела на меня.
Я подхватил Вику на руки. На диване, в моей комнате, ее красивые ноги обнажились. Она застеснялась меня, словно школьница, вспорхнувшая на качелях...
Первое свидание
Директорам, конечно, может быть, не всем, но многим, хотя бы иногда можно и нужно какие-то из служебных обязанностей прогуливать! Но прогуливать как школьникам, перерешавшим классные задачи на два дня вперед...
На работу я попал к двум часам дня. Я появился в кинотеатре, как если бы посетил Дом кино, но я просмотр кинофильмов прогулял, и это было замечательно!
Директор не укладывается в понятие определенного часового рабочего дня, а скорее всего, директор укладывается в понятия -- опережение, запас, направление... и другое...
Директор обязан уметь сегодня за целый день сделать одно, с виду, может, очень маленькое дело, пусть даже пустячное, но дело, которое протолкнет завтра кучу больших и объемных служебных дел... Не проходите мимо такого дела, директора!
Бросьте все, оставьте всех, и вы выполните это маленькое дело, пусть даже личное, и вы добудете, пусть даже за целый день, но не даром прожитый, самое главное, что может пригодиться на долгие дни потом -- настроение!
По секрету сказать, попасть на просмотр новых кинофильмов мне удалось еще неделю назад, конечно, в ущерб личному времени, с группой профсоюзных лидеров города. Но зато, как оно, это потраченное, но сохраненное личное время понадобилось мне сегодня утром! Я боготворю подобные переносы! Это есть не что иное, как творчество жизни. Людей, живущих так двадцать четыре часа в сутки, я назвал бы поэтами жизни... И как жаль, что я, да и многие мы, редко бываем такими организованно-свободными!..
Это своеобразная гармония, музыка. Сотворение судьбы собственными руками...
Итак, я поспел на работу к двум часам дня, и поспел в замечательном настроении, сохраняя на своей груди Викино тепло.
-- Сергей Александрович, спасибо! -- окликнул меня Палыч в малом фойе. -- Вы спасли сегодняшний фильм -- реклама на месте!
-- Что вы, Палыч, не за что! -- ответил я легко и свободно.
Я теперь все чаще стал замечать, что, как только у меня появляется женщина, все вокруг преобразуется в какую-то благосклонность, уважительность, доброжелательность...
Вот и теперь все работники мне вокруг улыбались, и я себя чувствовал очень уютно в кинотеатре. Но мое настроение как бы спохватилось, заворожило меня еще больше, когда я увидел Лидию Ивановну, уборщицу, и услышал, что она уже целый час как готова ехать в больницу к Наташе!..
Не долго думая, я позвонил Степану, подвозчику кинофильмов от кинопроката. И уже через полчаса я и Лидия Ивановна ехали с ним в машине. По дороге в больницу я исподволь выведал, в какой палате лежит Наташа, но все-таки заметил, как Лидия Ивановна один разок искоса глянула на меня. Наверное, меня выдавала моя излишняя озабоченность. Но я был слишком счастлив, вспоминалось, как я не мог надышаться поцелуями Вики все утро, и потом я уже предвкушал таинственность, встречу с Наташей, ведь счастье, как и беда -- не приходит одно!
Мой дальнейший план был очень прост, я довез Лидию Ивановну до больницы, а сам как бы по делам поехал в кинопрокат, пообещавши вернуться в больницу через час. Через час я действительно вернулся, отвез Лидию Ивановну обратно в кинотеатр, но на этот раз проявил может быть излишнюю холодность в отношении Наташи и снова вызвал косой взгляд в мою сторону Лидии Ивановны.
Теперь путь к Наташе был свободен, я помог выбраться из машины старушке, а сам тут же вернулся в машину и уговорил Степана опять вернуться в больницу, сославшись на то, что уборщица забыла там свою сумку.
Возле больницы я попрощался со Степаном. Я поблагодарил его, но отказался от его предложения отвезти меня обратно в кинотеатр. И он уехал.
И вот я поднялся по бетонным ступенькам на крыльцо больницы и постучался в окошечко, врезанное в деревянную дверь.
Потрескавшаяся фанерка отодвинулась, окошечко открылось.
-- Вам что нужно, молодой человек? -- прозвучал ядовито голос вахтерши.
-- Я хотел бы навестить Наташу из палаты номер девять, -- как можно вежливее попросил я.
-- Как фамилия? -- поинтересовалась вахтерша.
-- Моя? -- переспросил я, с ужасом соображая, что фамилии-то Наташи я не знаю.
-- Фамилия Наташи? -- насторожилась вахтерша.
-- Такая же, как и у меня, -- ответил я, глупо улыбнувшись, продолжая думать, как же выкарабкаться из этой ситуации.
-- Так ты жених, что ль?! -- воскликнула пренебрежительно вахтерша.
-- Да, -- тут же ответил я, и только после своего ответа понял, что я ответил правильно.
-- Ну, а что тогда голову морочишь?! -- зло возмутилась вахтерша.
Что-то щелкнуло за дверью, видимо, железная задвижка, и одна половинка двери открылась настежь.
-- Заходи, -- послышался из-за второй, закрытой половинки двери теперь почему-то безразличный голос вахтерши.
Я робко зашел в полутемный коридор. Стены вокруг были не выкрашены, а словно измазаны зеленой краской с желтым отливом.
Вот уж поистине: каков человек -- такие и стены вокруг него!
Ядовитые стены -- ядовитая вахтерша.
-- Вон на вешалке халат, одевай! -- словно огрызнулась в мою сторону вахтерша.
Я поспешно надевал халат, оглядываясь по сторонам.
-- На втором этаже девятая, -- сказала вахтерша, отчаянно зевая.
-- Спасибо, -- тут же поблагодарил я. Вахтерша меня жутко раздражала, хотелось поскорее избавиться от ее взглядов. Не застегнув халат, я пошел быстрым шагом.
-- Молодой человек, -- словно выстрел в спину остановил меня все тот же ядовитый голос. -- Так фамилия-то как? -- Я оторопел. Я уже начал медленно спускаться с первых преодоленных мною ступенек, спокойно осознавая свое поражение, но желание навестить Наташу во что бы то ни стало клокотало во мне, как вдруг: -- Маргарита Львовна! -- послышался женский голос над моей головой.
-- Да! -- выкрикнула раскатисто вахтерша.
-- Вы будете покупать эту кофточку, если нет, то Галина Васильевна покупает! -- снова прогремел женский голос, он усиливался акустикой ядовитых стен. Видимо, женщине лень было спускаться со второго этажа, и она вела переговоры с вахтершей, перевесившись через перила.
Я воспользовался случаем и через какие-то мгновения проскользнул мимо медсестры, которая громко перекрикивалась с вахтершей. Медсестра не обратила на меня никакого внимания.
Я торопливо зашагал по коридору, считывая номера палат с табличек. Я каждую секунду ожидал, что меня снова окликнут в спину. Но медсестра и вахтерша были заняты своим делом, и я свободно передвигался вдоль коридора к заветной цели: палате номер девять. Я подошел к ней и сразу же, не раздумывая, тихо постучал в дверь.
Мне не ответили. Тогда я приоткрыл дверь и заглянул в палату: на широкой деревянной кровати лежала Наташа: она спала.
Больше в палате никого не было. Я на цыпочках зашел в палату и осторожно прикрыл за собою дверь. Я приблизился к Наташиному изголовью.
Даже сегодняшнее свидание с Викой не могло удержать меня.
Я заронил эту девушку в свое воображение там, у хижин, у свадебных машин, и лишь только сейчас, здесь, в больнице, я начинал понимать, что я влюблен, и может быть, безнадежно, навсегда. И эта безнадежность неухоженной робостью замерла у изголовья Наташи сейчас...
Что -- устремленность к Наташе или к тайне минуту назад осторожно прикрыла за мною дверь в эту палату? Но лишь спустя много-много времени, когда я порядком изведаю мыслительные тропы насущных дней и ночей, я пойму, что любовь и тайна -- одно и то же на свете. А пока я еще не знал об этом...
Неожиданно Наташа открыла глаза, словно ожидала. Как же она была хороша! Вьющиеся волосы обрамляли безмятежное лицо.
-- Сережа, -- промолвила она шепотом, -- я ничего не понимаю, обними меня, пожалуйста, мне страшно, я боюсь тебя.
Я подошел совсем близко, присел на краешек кровати, нагнулся к Наташиному лицу, и мы начали перешептываться.
-- Все прояснится, -- сказал я, -- не бойся меня, все прояснится...
-- Ты думаешь? -- с напряжением в голосе спросила Наташа, -- а ты, случайно, не призрак?
-- Нет... Я настоящий.
-- А я, может, призрак?
-- Нет, ты тоже настоящая, видишь, я глажу твои волосы и ощущаю их нежность, а сейчас ты ощущаешь мою ладонь у себя на щеке. Ведь правда?..
-- Да, твоя ладонь настоящая, и я даже могу дотронуться до нее губами.
-- Как твоя фамилия, Наташа, а то вахтерша не пропускает меня.
-- Сказкина, а твоя?
-- Истина, Сережа Истина...
-- Истина, -- повторила Наташа. -- Это правда?
-- Да.
-- Серьезная фамилия, ты не находишь, Сережа?
-- Наверное, так, а твоя фамилия очень ласковая, -- Сказкина.
-- Истина рождается тяжеловесно, вырывается из тьмы, освобождает свои крылья из тины невежества, -- прошептала задумчиво Наташа.
-- Откуда это? -- поинтересовался я.
-- Я не помню, -- отрешенно ответила Наташа, -- пришло в голову просто сейчас, -- она вгляделась в мои глаза. -- А я тебя уже не боюсь. Ты словно родной мне человек...
-- У нас есть тайна, общая тайна. Она объединяет нас, Наташа... Ты помнишь хижины?
-- Не надо об этом, Сережа, пожалуйста, мне снова становится страшно...
Мы замолчали и долго смотрели друг другу в глаза. Наши чувства и наши мысли будто переплетались.
-- Я видела тебя вчера, Сережа, -- первой снова зашептала Наташа.
-- На площади поселка у свадебных машин?
-- Нет, -- и я внутренне насторожился, такой поворот меня напугал. "Нет" -- это значит, что Наташа видела меня в другом месте, но где и как, ведь вечером вчера она находилась уже здесь, в больнице!..
-- И где же ты меня видела?
-- В твоем дворе...
-- А-а, возле хижин, -- обрадовался я, но по глазам Наташи я понял, что обрадовался напрасно. Возле хижин мы виделись в том, замысловатом сне, тогда где же она могла меня видеть? Я насторожился еще больше. Дыхание, затаившись, пружинило у меня в груди.
-- Я видела тебя вчера вечером в твоем дворе на футбольном поле, -- я вслушивался в каждое ее слово. -- Ты возвращался откуда-то домой очень печальный и несколько минут постоял на футбольном поле. Я подошла и поцеловала тебя, а ты отшатнулся от меня и так поспешно ушел...
От этого признания Наташи, в свою очередь, мне стало жутковато... Уж не призрак ли, действительно, Наташа? И я снова погладил ее волосы и прикоснулся к ее щеке ладонью.
-- А потом появился какой-то туман, -- сказала Наташа. -- Я увидела людей в белых халатах, один из них хлопал меня по щекам, я поняла, что приоткрыла глаза. Меня тошнило и очень кружилась голова...
-- Можно, я буду тебя навещать? -- прошептал я.
-- Да, конечно... -- утомленным голосом ответила Наташа.
-- А сейчас уходи, пожалуйста, я постараюсь уснуть. -- Она закрыла глаза.
Через три месяца
-- Ну, как? -- спросила Аня, когда мы вышли из Дворца культуры.
-- Неплохо, -- ответил я. -- Думаю, что парткому понравится.
-- Господи, как же я устала от этих репетиций! Хочется отдохнуть...
-- Пойдем что-нибудь выпьем в летнем кафе, -- предложил я.
Аня посмотрела на часы: -- У меня в запасе только один час.
-- Только час? -- переспросил я.
-- Да, а потом надо зайти в детский сад, за Аленкой.
-- Аленка, это кто?
-- Это моя дочь.
-- Ясно...
-- Ну что, идем в кафе? -- переспросила Аня.
-- Да, -- решительно ответил я.
Мы взяли по чашечке кофе, по стакану густого лимонного сока и присели за столик в самом углу решетчатой беседки. В кафе почти никого не было, звучала негромкая музыка.
-- Нет, в самом деле, тебе понравилось или ты просто не желаешь разочаровывать меня? -- спросила Аня.
-- Конечно понравилось. К чему беспокоиться... Я не привык обманывать себя, строить взаимоотношения на похвальном похлопывании по плечу... Впрочем, одно место я, вероятнее всего бы, скорректировал, -- и я улыбнулся...
-- Какое? -- спохватилась Аня.
-- "...за правду, за труд!..." Ты помнишь эту фразу, она звучит в конце второй части?
-- Да, -- ответила Аня, недоумевая. -- Но что же здесь плохого?
-- В самой фразе плохого ничего нет. Только вот в слове "труд", буква "дэ" звучит как буква "тэ", и на слух "труд" слышится как глагол "трут". А там еще и "за"!.. Вот и получается -- "затрут". И вся фраза воспринимается не иначе, как "... за правду -- затрут!.." -- Аня улыбалась, придерживая ускользающие из-под ее тонких пальцев губы. Я вначале тоже сдерживал порывы своей улыбки усилием воли, старался быть серьезным. Но мы все-таки весело расхохотались, не обращая внимания на окружающих! А впрочем, никому не было дела до нас...
-- В самом деле, а что же делать? -- успокаиваясь, спросила Аня.
-- Думаю, -- ответил я, -- надо скорректировать фразу так: "... за правду и за доблестный труд!.." -- Спасибо за подсказку, -- ласково поблагодарила меня Аня. Она отпила лимонный сок, сделала пару глотков, поставила стакан перед собой и о чем-то задумалась. Мы немного помолчали.
Мы оба смотрели через решетчатую стену кафе на улицу. Поодаль от нас шумела автострада. Машины, словно механические существа, изворачивались на повороте в порывах ветра и, подсигналивая, обгоняли друг друга; иногда какая-нибудь из них, чтобы пропустить торопливого пешехода, резко притормаживала, припадая на передние колеса, и, когда рассеянный пешеход давал стрекача, машина, весело взвизгнув шинами по асфальту, снова уносилась вдаль.
Аня и я, молча, небольшими глотками, отпивали из чашек очень горячий кофе, густой, словно жидкий шоколад, запивали кофе холодным лимонным соком и смотрели на автостраду...
-- Я прочел рассказ о любви, -- сказал я, нарушив наше уже загустевшее молчание.
-- Ты без любви, -- утвердительно и как-то отрешенно определила Аня и откровенно посмотрела мне в глаза.
-- Как ты это чувствуешь? -- недоверчиво спросил я, потому что не поверил Ане, потому что уже не хотел я ей верить на этот счет. Там, в больнице, у изголовья Наташи, я уже почувствовал рождение ранее действительно неведомого мне чувства. Я еще не мог с точной уверенностью сказать, что это любовь, но я уже не мог не ощущать ее сладкий, еще ослепительно размытый контур...
Я посмотрел на Аню выразительно и недоверчиво покачал головой.
-- Но твоя любовь где-то очень близко, рядышком. Только протяни ей навстречу руки, и ты сможешь ее обнять, -- тут же добавила она.
С минуту мы снова молчали. Теперь меня что-то сковало изнутри. Мысленно я подыскивал новую тему для разговора. Мне вспомнилась первая встреча с Аней в моем рабочем кабинете, но следующий мой вопрос, как я ни старался, прозвучал как-то неохотно, неуверенно.
-- Аня, -- тихо позвал я девушку. Она подняла опущенные глаза и оперлась взглядом на меня.
-- Аня, -- спросил я, -- что ты имела в виду, когда говорила, что символ "вы" имеет право на земное существование?
Насколько я понял тогда, ты все-таки чего-то недоговорила!..
Аня словно пришла в себя, как-то приободрилась и повеселела. По всему было видно, что она благодарна мне за то, что я не продолжил мучительную для нее тему.
-- Сейчас я тебе все постараюсь объяснить, Сережа... Ты правильно догадался, а я в самом деле недоговорила тогда. Но сам понимаешь: из-за стола рекомендуется вставать, когда еще хоть немножко ощущаешь голод, а разговор на какую-то тему, на мой взгляд, надо останавливать, когда еще есть хоть немного недосказанности.
-- Хватит философствовать, -- улыбнувшись, вмешался я, -- или ты опять хочешь ускользнуть от ответа?
-- Вовсе нет, -- шутливо продолжила Аня, -- но оправдаться лишний раз не грех! Итак... Ты, конечно, в курсе, что наш мозг состоит из двух полушарий? -- Аня прищурилась...
-- Обижаешь! -- вдохновился и я.
-- Так вот, -- продолжила Аня уже серьезно, -- ученый мир доказал, что каждое из полушарий предрасположено к более или менее определенному роду деятельности. Каждое из них может работать самостоятельно.
-- Значит в человеке получается как бы два человека! Ты это имеешь в виду? -- спросил я.
-- Да, -- ответила Аня. -- И вот что: надо развить свои полушария так, как предлагают ученые, чтобы они работали на равных. Но, все-таки, в зависимости от жизненной ситуации, какому-то из полушарий необходимо уменьшать свою деятельность за счет увеличения деятельности другого, соседнего; вплоть до полного включения другого в это время. Тогда символ "вы" оправдывает свое земное существование, потому что в человеке начинает жить попеременно, или согласованно, или на равных -- два человека. Но этого состояния может достичь только тот, кто научится владеть полностью своими эмоциями, страстями, ощущениями и даже мыслями. А это подвластно лишь человеку с высоким развитием интеллекта, согласись. Мне далеко не каждому хочется сказать "вы", все больше -- "ты", тому, кто совершенно не владеет собою, ближе к животному сословию, чем к человеческому...
-- Да-а, Аня... -- проговорил я, -- интересные, честно говоря, права на земное существование у символа "вы...", интересные...
Мы переглянулись.
-- А что такое "астральное тело"? -- спросил я неожиданно даже для самого себя. И вообще я стал в последнее время замечать, что я частенько говорю первое, что приходит в голову, не раздумывая, будь то вопрос или ответ. Аня как-то особенно выразительно посмотрела на меня и тоже спросила: -- Почему у тебя возник такой вопрос?
-- Читал книгу Гуревича "Возрожден ли мистицизм?" и там наткнулся.
-- Ну что же, -- сказала Аня, -- тогда слушай.
Наш мир, а точнее мир вообще, делится мистиками, условно конечно же, на три взаимосвязанные, составляющие одно целое, части. Это ментальный, астральный и физический планы. Ну, физический план, с ним проще! Мы, то есть, наше тело -- физическое, находится в нем непосредственно -- это мир форм.
Астральный план, -- это мир образов и чувств. Ментальный -- мир мыслей, идей. Вот, например, у художника появляется идея написать картину, идея формируется в ментальном плане, переживается, воображается в более или менее конкретной форме в Астрале и, наконец, реализуется в физическом плане, то есть пишется художником на холсте красками...
-- Не значит ли это, что существует и ментальное тело? -- спросил я, оживившись.
-- Совершенно верно! И ментальное тело тоже существует.
-- Интересное дело! -- охотно обрадовался я своему открытию. -- А нельзя ли подробнее?
-- Можно и подробнее! -- одобрительно ответила Аня. -- Астральное тело также реально, как и физическое. О ментальном пока говорить не буду, о нем как-нибудь потом. Астральное тело не имеет определенно канонизированной формы своего существования, как наше физическое тело, а может, по желанию его обладателя, принимать любую форму, доступную нашему воображению.
-- Как это? -- удивился я.
-- Очень просто, -- продолжала Аня, -- оно может принять форму, например, большого и маленького шарика, форму любого предмета, растения, животного, а так же форму физического тела, находящегося в физическом плане...
-- Недавно я узнал, что мой двоюродный дед был колдун. Он жил в сорока километрах от Каспийского моря. Рыбаки из окрестных деревень не брали его с собою в плавание, потому что огненные кошки бегали по палубам, карабкались на мачты, огненные птицы преследовали корабль и нападали на рыбаков, до смерти их перепугивая. Как объяснить это, Аня?
-- Это чисто астральные проказы, шалости. Видимо, твой двоюродный дед умел выводить, в качестве подчиненных ему, целые группы людей в астральный план. Он умел так сильно притягивать Астрал...
-- Слушай, удивительные вещи ты говоришь, -- задумчиво подытожил я и сделал последний глоток лимонного сока.
-- Удивительного здесь ничего нет. Просто для тебя это все в новинку, необычно. -- Аня посмотрела на свои часы и всплеснула руками: -- Все! Пора идти за Аленкой. Ты меня проводишь до остановки?
<< Пред. стр. 2 (из 20) След. >>
Список литературы по разделу