5. Декабристы

  Обычно история революционного движения начиналась с декабристов и это, вероятно, правильно. Однако движение декабристов, как уже отмечалось выше, нельзя сводить только к революционности. По своему содержанию оно было гораздо шире. Здесь соединились различные взгляды, группы с разными идейными установками и интересами, по-разному понимавшими цели, задачи движения и пути их достижения. Права исследователь В. Бокова, когда пишет, что «при желании - и без малейших натяжек - от декабристов можно провести маршруты куда угодно: к земскому движению 1860-х годов, к славянофильству, к теории официальной народности, к партии «Народная свобода», к «русскому социализму», к «аристократическому конституционализму», к правонационалистическим теориям, к российской религиозной философии, к социалистам-революционерам и т. д. И лишь в общем ряду - к социал демократии, в том числе и большевизму». В движении декабристов был заложен целый веер направлений общественно-политической жизни от консервативных до ультрареволюционных.
  Да и судьба декабристов говорит о том же. Из декабриста Я. И. Ростовцева вышел крупный представитель либеральной бюрократии, возглавивший подготовку крестьянской реформы. А вот М. Н. Муравьев стал генерал-губернатором, министром и жестоким усмирителем бунтов («вешатель»). Доживший до эпохи великих реформ либерал М. А. Назимов был членом дворянского губернского комитета, мировым посредником, а затем - первым председателем Псковского губернского земства.
  Среди декабристов можно увидеть и масонов, и прямых предшественников славянофильства, западничества или теории официальной народности, представителей самых различных литературных и научных направлений.
  Что же касается революционности декабристов и восстания, то здесь расширился спектр оценок. Если раньше восстание декабристов представлялось как событие, с безусловной закономерностью вытекавшее из российской обстановки вследствие обострения классовых противоречий, то нынче высказывается мнение о том, что случайность и закономерность в событиях 14 декабря столь переплелись, что восстание могло и не состояться. Историк С. В. Мироненко, например, замечает: «Как ни странно может показаться на первый взгляд, восстание 14 декабря принадлежит к числу тех исторических событий, у которых шансов не быть было гораздо больше, чем состояться». Это подтверждается и неготовностью декабристов к решительным действиям, проявившейся в день восстания, и поведением С. Трубецкого, и рядом других обстоятельств. Но в то же время высказывается мысль о возможной победе восстания, например, в книге Я. Гордина «Мятеж реформаторов» (Лениздат, 1989). И все же мнение об обреченности восстания преобладает в трудах историков.
  Не едины исследователи и в оценке возможностей военной победы в день восстания. Некоторые говорят, что контрреволюция все равно взяла бы верх, некоторые же склонны считать, что государственная машина стала бы работать на победителей. Известно, что еще Г. В. Плеханов говорил о предрешенности поражения восстания, опираясь на мнение некоторых декабристов. Но известна также и позиция А. И. Герцена, считавшего возможным иной исход событий: «Кто первый овладеет местом, тому и повинуется безмолвная машина с тою же силою и с тем же верноподданическим усердием». Подобные же рассуждения характерны и для современных историков. Вот что пишет, например, Н. Я. Эйдельман: «Мятежники могли, конечно, взять власть - вероятность была, и, полагаем, немалая. Вот тогда захваченный ими госаппарат (как в 1700-х гг. преображенцами, се- меновцами) тут же приказал бы всей России разные свободы: конституцию (северяне настаивали на Земском соборе) и отмену крепостного права.
  И что бы после того ни случилось - смуты, монархическая контрреволюция, народное непонимание, борьба партий и группировок, - многое было бы абсолютно необратимо». И Н. Я. Эйдельман не одинок в этой мысли. В одной из книг мы читаем: «К Сенату (декабристы - Е. И.) шли не на простое заклание. Думаем, они могли бы творить историю в случае военной удачи».
  Но есть и другая, совершенно противоположная точка зрения: «Ни взять власть, ни тем более удержать ее декабристы бы не смогли. Уровень народного сознания, царистские иллюзии, принципиальное отличие первого открытого революционного, организованного выступления от имевших место ранее многочисленных келейных дворцовых переворотов и победоносных заговоров были тому причиной», - отмечает исследователь Н. А. Рабкина.
  Так что поле для борьбы мнений по этому вопросу большое. И дискуссии здесь еще предстоят. Не забудем лишь, что о серьезности обстановки говорил сам Николай I своему брату Михаилу: «Самое удивительное в этой истории - это то, что нас с тобой тогда не пристрелили». Напомним, что, действительно, от возможной смерти великого князя Михаила спасла осечка пистолета В. Кюхельбекера, а кое-кто с оружием находился недалеко от царя.
  Много интересных мыслей о декабристах высказали И. К. Пантин, Е. Г. Плимак и В. Г. Хорос в книге «Революционная традиция в России. 1783-1883 гг.». (М., 1986). И, пожалуй, одна из самых важных являлась следствием анализа движения декабристов в контексте мирового антифеодального процесса. Авторы отмечают многогранное воздействие Запада на декабристов, особенно - в результате и после заграничных походов. Россия тогда недостаточно созрела для буржуазной революции. И именно западные понятия о свободе, конституции, более высокая культура Запада и т. д. подвигнули декабристов на борьбу и привели их на Сенатскую площадь. Чувство патриотизма здесь сыграло выдающуюся роль. Можно провести множество параллелей, характеризующих движение декабристов в связи с общественным движением Запада: увлеченность масонством и использование масонских форм конспирации в первые годы деятельности тайных обществ; некоторая общность с рядом национально-освободительных движений; приверженность тактике военного переворота и т. д. Мнения указанных исследований в определении причин возникновения движения декабристов явно накренились (по сравнению с предыдущей историографией советского времени) в сторону признания воздействия Запада как более важного фактора но сравнению с внутрироссийскими обстоятельствами, породившими это движение.
  Есть новые моменты в анализе истории декабризма по отдельным, не столь глобальным вопросам. Если не вызывает сомнений удаленность декабристов от народа, что было вообще- то совершенно естественным обстоятельством, то их малочисленность вовсе не означала их гипертрофированной в нашей историографии изоляции от дворянства. Самих декабристов было действительно мало (вспомним грибоедовских «сто прапорщиков»). Но среди них были представители виднейших дворянских аристократических родов (И. Долгоруков, П. Лопухин, Муравьевы, С. Трубецкой, Ф. Шаховской, С. Волконский, М. Нарышкин, . П и И. Коновницыны и т. д.). Много друзей, знакомых, сослуживцев, начальников декабристов были людьми с общероссийской известностью, причем сочувствовавшими их идеям (П. Д. Киселев, М. Н. Муравьев, А. П. Ермолов, М. М. Сперанский, Н. С. Мордвинов и др.). А как не вспомнить показания А. А. Бестужева: «Едва ли не треть русского дворянства мыслила почти подобно нам, хотя была нас осторожнее». И вряд ли А. А. Бестужев преувеличивал. Это говорит о жизненности дела декабристов и о том, что действительно «их дело не пропало». Нужно только вспомнить, что декабристы - это не только революционеры. Весьма характерно, что Н. С. Мордвинов сразу после расправы царя над декабристами подал ему записку, в которой были слова: «Угнетение же всех составляет ясную гибель всего государства».
  В связи с этим всплывает еще один вопрос, весьма односторонне освещавшийся раньше, - о последствиях и значении восстания декабристов. В литературе высказано мнение, что восстание сопровождалось непреодолимо углублявшимся расколом между правительством и обществом, а внутри освободительного движения привело к началу серьезной эволюции идейно-нравственного климата, к нравственному неприятию правительства и развитию менталитета интеллигенции в противоборстве с ним, а в конечном итоге - формированию прямой антитезы власти в виде исключительной централизации и организованной мощи революционных сил.
  Стали доступными читателям и прямые обвинения в адрес восстания: «...восстание декабристов имело чрезвычайно отрицательные и, можно сказать, даже роковые последствия для либерального развития России». Это объяснялось тем, что Николай I до конца своих дней не избавился от воспоминаний о пережитом им шоке 14 декабря 1825 года, и это подкрепляло его ненависть ко всякой оппозиции. Разрастание же революционной традиции лишь способствовало укреплению духа реакции (В. Леонтович).
  Нетрадиционно начинают осмысливаться важнейшие проблемы «народ и декабристы» и «армия и декабристы». Так, на примере выступления Черниговского полка на Украине исследователь О.И. Киянская показала, что согласия между руководителями восстания и солдатами не было. Офицеры, в том числе и честнейший С.И. Муравьев-Апостол, вынуждены были растратить полковую кассу и использовать деньги для подкупа солдат с целью оставить их в строю во время похода. Выступление черниговцев сопровождалось пьянством, грабежами и насилиями солдат над мирным населением, т.е. тем самым народом. В результате С.И. Муравьев- Апостол встретил следствие, суд и приговор как должное: «Офицер, возглавивший военный бунт и допустивший превращение своей команды в толпу пьяных грабителей, командир, покупавший своих подчиненных и пытавшийся ложью повести их за собой, по любым - и юридическим, и моральным - законам того времени, безусловно, заслуживал смерти», - пишет исследовательница. Действительно, руководители восстания ни на севере, ни на юге не раскрывали полностью солдатам свои цели и взгляды.
  Что же касается народа, то офицеры-черниговцы смогли убедиться на практике, «на что способна вооруженная крестьянская толпа, в которую превратился Черниговский полк за три дня похода» (О. И. Киянская). Не случайно М. П. Бестужев-Рюмин признал: «Самый успех нам был бы пагубен для нас и для России».
  В наше время изменяется взгляд на декабристов в связи с тем, что они перестали быть просто субъектами общественнополитической жизни, но и стали рассматриваться как живые люди - представители своего времени. В этом отношении очень интересным является возвращение из «небытия» воззрений на декабристов одного из историков Георгия Вернадского. Он говорил, на наш взгляд, совершенно справедливо, что декабристов невозможно понять, если подходить к ним только с революционными мерками. Они были, чаще всего, религиозными людьми, православными в основном, и это накладывало на них неизгладимый отпечаток «почвенности». У них было два лица: «один рационалистический, интернационально-революционный, карбонарский. Другой - религиозный, патриотический, бытовой». Последний из указанных ликов декабристов приходил в противоречие с первым и чаще всего побеждал. Причем не только после, но и до восстания 14 декабря.
  Интересны выводы К. Г. Межовой, исследовавшей ответы декабристов в ходе следствия об источниках формирования их вольнолюбивых идей. Оказалось, что декабристы говорили о сильном воздействии на них французских просветителей, английских публицистов, революционных событий начала 1820-х годов в Европе, но почти не упоминали о Французской буржуазной революции. Не оказало на них решающего воздействия и русское просветительство. Мощным толчком к появлению вольнодумческих и либеральных мыслей стали заграничные походы, о чем говорят почти все декабристы. И еще одна интересная деталь: формирование вольнолюбивых идей относится и к более позднему, чем это принято считать, времени - 1822-1824 годам. Здесь чрезвычайно сильным было влияние немногочисленной, но чаще всего упоминаемой в ходе следствия группы декабристов на молодежь: П. И. Пестеля, К. Ф. Рылеева, П. Г. Каховского, М. П. Бестужева-Рюмина и А. А. Бестужева. Более понятным становится тот факт, что именно эти личности (за исключением последнего) оказались на виселице. Нельзя здесь не упомянуть о том, что было точно установлено место погребения пятерых казненных декабристов (см.: А. Чернов. Поминовение //Огонек. - 1989. - № 4).
  Интересен также малоизвестный факт помощи Николая I семьям декабристов после их осуждения. Когда до царя стали доходить сведения о тяжелом положении многих семей наказанных судом декабристов, он приказал тайно обследовать материальное положение всех семей осужденных. После этого около двадцати семей, оказавшихся действительно в трудных материальных обстоятельствах, получили либо пенсии, либо разовые суммы. Дети же некоторых декабристов были устроены в учебные заведения (более подробно об этом см. в указанной в конце параграфа статье исследователя М.А. Рахматуллина).
  Учитывая сказанное выше, надо отметить, что фактически движение декабристов шло в рамках нескольких альтернативных возможностей исторического развития: либо путь более или менее быстрого развития капитализма (в зависимости от методов преобразования страны), либо путь сохранения на длительный срок крепостнического застоя. Пока сохранялась возможность успеха декабристов, сохранялась и возможность продвижения по первому из названных путей. Победа Николая I предопределила второй путь - николаевской «контрреволюции».

Источники и литература

  Андреева Т.В. Русское общество и 14 декабря 1825 года // Отечественная история. - 1993. - № 2.
  Вернадский Г, Два лика декабристов // Свободная мысль. - 1993.- № 15.
  Гордин Я. Мятеж реформаторов. - Лениздат, 1989.
  Киянская О.И. Южный бунт. Восстания Черниговского полка. - М., 1998.
  Крутов В.В., Швецова-Крутова Л.В. Белые пятна красного цвета. Декабристы. В 2-х книгах. - М., 2001.
  Леонтович В.В. История либерализма в России. 1762-1914. - Париж, 1980.
  Межова К. Г. Об источниках формирования вольнолюбивых идей декабристов // История СССР. - 1989. - № 5.
  Муравьев-АпостолМ. «Непостижима дерзость безумцев» // Родина. - 1991. - № 11-12.
  Пантин И.К., Плимак Е.Г., Хорос В.Г. Революционная традиция в России. 1783-1883 гг. - М., 1986.
  Политическая история: Россия - СССР - Российская федерация. - Тт. I, II. - М., 1996.
  Рабкина Н.А. К современному прочтению декабризма (Проблемы и тенденции) // История СССР. - 1988. - № 3.
  Рахматуллин М.А. Император Николай I и семьи декабристов // Отечественная история. - 1995. - № 6.
  14 декабря 1825 года и его истолкователи (Герцен и Огарев против барона Корфа). - М., 1994.