5.2. Этнические миграции как угроза этнокультурной безопасности России
Рассматривая этнические миграции в России как угрозу ее этнокультурной безопасности, прежде всего, необходимо обратиться к выяснению сущности данного явления.
С точки зрения современного отечественного исследователя С. Панарина, этническая миграция - это совокупность миграционных потоков, в каждом из которых численно преобладают люди с общей (или близкой) этнической самоидентификацией, перемещающиеся из одного этнокультурного ареала в другой, самоотчуждающиеся от отпускающего либо принимающего общества и / или отчуждаемые одним из них, а то и обоими вместе.
Отличительной особенностью предлагаемого определения является выделение не только общей (близкой) этнической идентификации среди мигрантов и пересечение границ этнокультурных ареалов, но и особого (агрессивного или, в лучшем случае, индифферентного) отношения общества в рамках национальных государств к потенциальным или реальным мигрантам - представителям того или иного этноса. Исходной точкой зарождения подобных отношений, по мнению С. Панарина, является потребность человека в безопасности, потребность быть признанным человеком, иметь права, которая реализуется посредством социальной защиты «со стороны общностей разного ранга, обладающих разными по своему происхождению, силе и диапазону действия институтами, которые непосредственно и реализуют функцию защиты». В качестве общностей, способных обеспечить реализацию данного права, выступают прежде всего те, к которым человек может уверенно апеллировать в силу своей идентичности с ними по тем или иным признакам.
В этой связи можно указать на то, что общность, выступающая в качестве гаранта, может быть как соразмерной человеку (т. е. доступной для прямой апелляции отдельного индивида ко всем членам общности), так и несоразмерной (т. е. недоступной во всей своей целостности для прямой апелляции к ней индивида). В качестве соразмерных человеку общностей выступают семья, род, клан, племя, землячество, с которыми он разделяет конкретные признаки идентичности в силу самого факта рождения в ней. Несоразмерные человеку общности, такие, как класс, народ, нация, государство, также способны предоставить человеку гарантии безопасности, обеспечить его защиту, но не в силу кровнородственных отношений, а под влиянием норм поведения, взаимоотношений между членами общности, которые существуют в виде ценностей, символов, обычаев, представлений и фиксируют права человека - члена данной общности, в т.ч. и право на защиту. Но, как отмечает С. Панарин, как частична в этом случае мера идентичности, так частична и защитная сила.
Для того чтобы человек мог бы в полной мере обеспечить доступ к получению права на безопасность, он должен заботиться не только о своей безопасности, но и групповой идентичности, групповой безопасности. Созвучность малой индивидуальной идентичности большой групповой является основным условием признания и защиты личности общностью. Человек испытывает органичную потребность в безопасности идентичности как своих индивидуальных качеств, так и качеств, которые не составляют его личное достояние, но в некоторых пределах разделяются им с общностями, к которым он принадлежит. В их число входит и этническая общность.
Стремление к безопасности групповой идентичности, и в особенности к безопасности этнокультурной идентичности, во многом аналогично стремлению к безопасности, характерному для национального государства. Многие национальные государства посредством ревностного отстаивания этнокультурной идентичности стремятся продемонстрировать заботу о безопасности своих граждан. Однако подобный способ обеспечения безопасности все чаще становится, наоборот, источником угрозы безопасности личности и общности, подрывает региональную и международную безопасность. За заботой о безопасности идентичности в ряде случаев скрывается беспокойство о сохранности этнокультурного наследия, которое служит средством для реализации националистических политических планов или для обоснования недемократических моделей политического устройства. В этом случае ревностно отстаиваемая идентичность приравнивается к ограниченной части культурно-исторического наследия или вовсе фальсифицируется.
Потребность в этнокультурной безопасности остро ощущается не везде, а главным образом в тех регионах мира, где процессы национально-государственного строительства, формирования нации и становления гражданского общества еще не вышли на завершающую стадию. К числу таких регионов относится и пространство бывшего СССР.
В странах-наследницах СССР проблема безопасности этнокультурной идентичности не решена не только для этнических меньшинств, но и для титульного большинства. Угроза их идентичности проявляется трояким образом:
1) в виде угрозы прямого устранения меньшинств — путем их физического истребления (таков, например, опыт месхетинских турок), открытого насильственного изгнания (опыт азербайджанцев Армении) или скрытого, но активного выдавливания за пределы национальной территории (опыт русских в Азербайджане);
2) в виде постепенно реализующейся угрозы социального принижения меньшинств вследствие непредоставления им гражданства (опыт русских в Эстонии и Латвии), утраты доступа к престижным видам деятельности (опыт всех меньшинств без исключения), отрицания, замалчивания или искажения их вклада в историю и культуру титульных этноареалов (опыт русских в Центральной Азии, татар в Башкортостане);
3) в виде угрозы поглощения меньшинств в результате принятия властью и поддержки титульным большинством курса на их ассимиляцию (опыт мингрелов в Грузии, таджиков в Узбекистане и т. д.).
Основываясь на признаке этнокультурного тождества/различия между ареалами, в которых располагаются пункты выбытия и пункты прибытия миграционных потоков, отечественный исследователь С. Па- нарин выдвигает следующую классификацию типов этнической миграции:
1) миграция в пределах своего этнокультурного ареала;
2) движение из чужого этнокультурного ареала в свой;
3) движение из своего ареала в чужой;
4) перемещение мигрантов из чужого для них ареала опять-таки в чужой.
По последовательности каждый из этих типов этнических миграционных перемещений распадается на две стадии: стадию причин и стадию следствий; в пространственном отношении распределяется между двумя полюсами перемещений: полюсом выбытия и полюсом прибытия, а по обстоятельствам выезда/въезда подразделяется на недобровольные и добровольные перемещения.
Модель С. Панарина позволяет достаточно четко обозначить мотивационное различие между недобровольными и добровольными перемещениями этнических мигрантов. При недобровольной миграции мотивы принятия решения на миграцию в основном негативные, человек стремится уйти от обстоятельств, грозящих подорвать экономические основы его безопасности, сузить социальные пределы безопасности и т. д. При добровольной миграции мотивы большей частью позитивные, мигрант хочет раздвинуть границы ранее достигнутой безопасности, обеспечить те ее аспекты, которые прежде были неактуальны или вообще не осознавались.
Чаще всего в мотивах миграции обнаруживается связь не с одним, а с несколькими аспектами безопасности, и люди могут мигрировать под влиянием других причин, например для получения образования. Но вместе с тем этнокультурный аспект оказывает влияние на большую часть миграций населения. Он имеет место при трех типах миграционных перемещений из четырех, обозначенных выше (хотя и на разных стадиях и полюсах).
Этническая миграция не сводится только к недобровольной миграции. Ее поток захватывает как недобровольных, так и добровольных мигрантов, при этом первые утрачивают безопасность идентичности на полюсе выбытия и это обстоятельство составляет глубинную причину преобладания у них установки на выезд. Для вторых, наоборот, проблема этнокультурной безопасности возникает лишь в полюсе прибытия. Она предстает в виде побочного следствия этнически не мотивированных миграционных решений. В обоих случаях угроза безопасности, возникающая на обоих полюсах пространства перемещений, воплощается в «чужаках» — людях не нашего облика, не нашей крови, культуры, национальности и проч.
Кроме того, есть некоторые различия и в восприятии недобровольных и добровольных этнических мигрантов, их старой и новой средой:
• при движении от одних чужих к другим чужим мигрантов могут считать источником опасности по месту выезда или по месту въезда (либо в обоих местах сразу);
• при переселении от своих к чужим неудовольствия на полюсе выбытия практически нет, его вызывает только сам факт миграции, а не конкретные мигранты. На противоположном полюсе часто встречается восприятие иноэтничных пришельцев в качестве источника угрозы, опасности;
• при перемещениях от чужих к своим отпускающее общество видит для себя угрозу не в конкретных покидающих его людях, а в меньшинстве, к которому те принадлежат. Более того, у большинства людей отношение к исходу «чужаков» из меньшинства может быть вполне положительным в связи с ожиданием очевидных выгод от их отъезда, с укреплением своей безопасности за счет освобождаемых вторыми квартир, рабочих мест и начальственных постов. И хотя принимающее общество, напротив, может горячо сочувствовать меньшинству, вынужденному мигрировать, но не всегда готово достойно встречать самих мигрантов. Однако если конкретные переселенцы, попадающие к своим, воспринимаются теми негативно, то основная причина состоит по преимуществу не в этнической инаковости, а в конкуренции на рынке труда и в тех особенностях облика и поведения мигрантов, которые обусловлены длительным пребыванием внутри чужого этнокультурного ареала.
Обратимся теперь к рассмотрению конкретных угроз этнокультурной безопасности в России, связанных с миграционным движением населения.
Нынешние проблемы этнокультурной безопасности в стране были в значительной мере предопределены миграционными процессами, разворачивавшимися в советское время. XX в. стал для России периодом интенсивных миграционных перемещений населения, вызванных к жизни рядом причин: войнами, индустриализацией и урбанизацией; освоением слабозаселенных территорий; мобилизационным характером экономической системы; авторитарным типом политической власти, часто прибегавшей к массовым депортациям людей по социальному и этническому признакам. Основные миграционные потоки шли из села в город, из европейской части страны в азиатскую, из центра на периферию, из русских регионов в инонациональные. Одновременно развивались переселенческие процессы в Россию, так что к 1980-м гг. здесь сформировались значительные диаспоры титульных народов союзных республик.
Внутреннее миграционное движение населения России в течение XVI - XX вв. привело к тому, что к началу XX в. в России доминировал «анклавный» тип расселения этнических групп, и русская миграция, как правило, огибала этнические ареалы других народов России. После десятилетий советской миграции значительная часть этнических групп оказалась в ситуации численного меньшинства на своих титульных территориях. По данным Всесоюзной переписи 1989 г., в большинстве оно было лишь в 7 из 31 российской автономии: в Чувашии, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Туве, Чечено-Ингушетии, Агинско-Бурятском и Коми-Пермяцком автономных округах.
Изменение этнодемографической структуры в России в XX в. происходило быстрыми темпами (на протяжении жизни одного-двух поколений) и при этом накладывалось на модернизационные процессы, в ходе которых формировались этнические элиты и идеологии этнического национализма. Следствием миграций стало образование довольно крупных диаспор, главным образом в городах.
Хотя миграционные процессы создали определенные неудобства для воспроизводства этнических культур, привели к несоответствию между официальным и реальным статусами многих народов, тем не менее, этнокультурные деформации не были значительными, а значительная часть народов России, по крайней мере в период с 1926 по 1989 гг., ориентировалась на национальные языки. Исключение составили две группы народов, к концу 1980-х гг. владевших национальным языком на уровне 50 % общей их численности и даже ниже. Это, во-первых, аборигенные народы - вепсы, карелы, ижорцы, финны, многие народы Севера. Они были слишком малочисленны и распылены, чтобы угрозы их этнокультурной безопасности воспринимались на уровне государственной власти как политически дестабилизирующий фактор. Большинство из них не отражалось даже в переписях населения, официально как бы не существовало. Во-вторых, сильно диаспоризированные или социально ущемленные народы, не получившие поэтому от советской власти «ресурса» в виде собственной автономии (ни территориальной, ни национально-культурной), — поляки, немцы, а также корейцы, греки, болгары.
Проблема этнокультурного воспроизводства остро стояла и перед городскими диаспорами титульных народов России. Не случайно в среде этих диаспор с их относительно высоким уровнем образования были инициированы процессы национально-культурного возрождения, воспитывались активисты этнонациональных движений.
Особый случай с точки зрения этнокультурной безопасности представляют так называемые наказанные народы — этнические группы, подвергнувшиеся депортациям в период с 1938 г. по начало 1950-х гг. Значительная часть современных межэтнических конфликтов на территории Российской Федерации и стран СНГ связана именно с ними. Не решена проблема их всесторонней реабилитации. Места прежнего проживания, куда они возвращались из ссылки, часто оказывались занятыми другими этническими группами. Возникли и вопросы о спорных территориях, поменявших свой статус. Это, например, Пригородный район Северной Осетии или Ауховский (Новолакский) район Дагестана.
В некоторых случаях основа для конфликтов была создана еще раньше, при произвольном проведении административных границ между автономиями или автономиями и областями России. Например, при образовании Башкирской советской республики в нее был включен Уфимский уезд с его преимущественно небашкирским населением. В результате был создан повод для нынешних территориальных претензий к республике со стороны татарских националистов, а титульный народ, башкиры, отодвинулся на третье место по численности, уступив русским и татарам.
Вследствие жесткой централизации политической власти в СССР совокупность угроз этнокультурной безопасности в стране приобрела «отложенный» характер. Реализовываться она начала лишь по мере ослабления союзного центра, с конца 1980-х гг. То есть почти с того самого времени, когда свою лепту в эти угрозы стала вносить постсоветская миграция.
Рассматривая процессы этнической миграции на территории России, проходившие в течение 1990-х - начала 2000-х гг., необходимо отметить, что большинство мигрантов из постсоветских стран в Россию в течение 1990-х гг. ХХ в. составляли русские. Их доля в нетто-миграции постепенно падала: с 76 в 1993 до 67 % в 1994; с 63 в 1995 до 60-61 % в 1996-1998 гг. и 57 % в 1999 г. Некоторую долю этнических мигрантов составляли и представители других российских народов: татар, башкир, мордвы и проч. Например, в 1999 г. значительное число мигрантов из Средней Азии составляли татары (около 7 % из Киргизии и Туркмении, 10 % из Таджикистана, 15 % из Узбекистана), а всего в течение 1999 г. они обеспечили 10 % миграционного прироста. Около 1/4 прироста было получено за счет титульных народов стран СНГ и Балтии. Кроме того, в Россию выезжают и представители ранее депортированных народов — немцы (в основном из Казахстана), корейцы (большинство из Узбекистана и Казахстана), греки (главным образом из Грузии), их доля в нетто-миграции составила 1,8; 0,94 и 0,38 % соответственно.
Если рассмотреть структуру этнической миграции в течение 1990-х - начала 2000-х гг. в зависимости от страны выезда, то предстанет следующая картина:
1) из стран Балтии миграционные потоки почти полностью состояли из русских и частично из украинцев (около 10 %);
2) из Казахстана, Киргизии, Туркмении, Узбекистана и Украины в потоках мигрантов русские составляют около 2/3, из Молдавии - 1/2;
3) из закавказских стран выезжают в основном коренные народы. Например, поток мигрантов из Армении в Россию более чем на 80 % состоял из армян, из Азербайджана - наполовину из азербайджанцев (54 % в 1999 г.), армян (14 %) и только на 1/4 из русских, из Грузии - почти на 60 % из грузин, армян, осетин (примерно в равной пропорции) и на 1/4 из русских;
4) из Таджикистана коренные этносы также представляли значительную часть (34 % — таджики и узбеки), что во многом было связано с неспокойной обстановкой как в Афганистане, так и внутри страны. Русские в этом потоке в последние 3 года в меньшинстве (в 1999 г. — 41 %).
Если рассматривать этническую миграцию в количественном плане, то среди титульных народов стран СНГ первыми по величине притока в Россию являются украинцы. Но при этом большую часть чистого прироста украинцев дает Казахстан и только 1/3 (1998) или 1/4 (1999) — Украина. Что касается других народов, то представление о масштабах их миграционного движения в Россию дает табл. 4.
Таблица 4. Нетто-миграция из стран СНГ и Балтии в Россию по национальности. 1992—1999 гг., в тыс. человек
Окончание табл. 4
С 1994 г. в Россию идет движение всех коренных народов бывших республик Союза. За 1994-1999 гг. в целом их чистый приток составил 710 тыс. человек, 1/4 суммарного притока. Большая часть из них —украинцы (39 %). Кроме того, весьма значительна доля армян (28 %) и азербайджанцев (11 %).
Падение уровня естественного прироста населения, характерное не только для России, но и практически для большинства стран бывшего Советского Союза (за исключением некоторых среднеазиатских республик - Узбекистана, Таджикистана), не позволяет надеяться на привлечение мигрантов из этих государств в Россию во всевозрастающих масштабах. Начиная с 1995 г., наблюдается устойчивое падение потока мигрантов из республик бывшего СССР в Россию (см. табл. 4).
Что касается внутренней миграции, то (по экспертным оценкам) она превосходит внешнюю в четыре раза1. В течение 1990-х гг. продолжилась возвратная миграция русских и представителей других народов России в места традиционного проживания их предков из ряда регионов Севера и Сибири и из государств ближнего зарубежья. В это время появилась и новая категория мигрантов - беженцы и вынужденные переселенцы, а также трудовые и транзитные мигранты из конфликтных или депрессивных регионов как самой России, так и стран СНГ, Балтии и государств дальнего зарубежья. В настоящее время в эти миграционные потоки в Россию все более втягиваются представители титульных народов бывших союзных республик.
Какое влияние могут оказать данные миграционные процессы на складывание как реальных, так и потенциальных ситуаций, затрагивающих этнокультурную безопасность в России?
В связи с этим необходимо рассмотреть перемещения русского и иного российского населения. Это наиболее крупный поток в составе внешней миграции — на его долю приходится от 60 % до 80 % прироста населения России за счет миграции в нее из бывших союзных республик. Он же доминирует во внутренних миграциях.
В настоящее время Россия имеет положительное миграционное сальдо почти со всеми новыми независимыми государствами, но основной поток идет из стран Центральной Азии, особенно Казахстана, с Украины и из Закавказья. Эмиграционный потенциал этих государств еще достаточно велик. По оценке бывшей главы Федеральной миграционной службы Т. Регент, в 1998 г. он составлял 24 млн человек — представителей всех народов России, живущих за ее пределами. При этом основной потенциал сосредоточен сейчас в странах Центральной Азии (особенно в Казахстане) и оценивается разными экспертами в 4—5 млн человек.
Что касается внутрироссийских перемещений мигрантов этого потока, то различают две его части. Первую образовали беженцы и вынужденные переселенцы с территорий межэтнических конфликтов. Он был довольно значителен: так, на 12 апреля 1995 г. зарегистрировано 321 тыс. беженцев только из одной Чечни. Вторая часть представлена трудовыми мигрантами из депрессивных или неперспективных районов, преимущественно из регионов Севера и Дальнего Востока. По своей величине он в несколько раз превосходит первый. Основными принимающими регионами в обоих случаях являются Западная Сибирь и европейская часть страны (Северный Кавказ, Поволжье и Центральный район).
Перемещение в этнически родственную среду несет наименьший объем угроз для этнокультурной безопасности России и основных социальных субъектов/объектов, но и здесь существует ряд проблем. Прежде всего, это проблема оказания помощи беженцам и вынужденным переселенцам, обустройства трудовых мигрантов. Неэффективное ее решение ведет к маргинализации больших групп населения, росту конфликтогенного фона в местах прибытия. Этому же способствует усиление конкуренции за рабочие места и повышение нагрузки на социально-культурную инфраструктуру. Пересечение потоков беженцев, вынужденных переселенцев и трудовых мигрантов из числа титульных народов стран СНГ, их оседание в одних и тех же регионах создает условия для роста ксенофобии, противоправных действий со стороны местных властей, развития межэтнической конфликтности. В этих условиях подлинно действенная миграционная политика должна регулировать различные потоки мигрантов, предотвращая их наложение друг на друга.
Миграция русских и представителей других народов России создает угрозы безопасности не только по месту прибытия мигрантов, но и по месту их выезда. Особенно ощутимы угрозы, возникающие по причине эмиграции русского населения из Закавказья и Центральной Азии, поскольку в обоих макрорегионах русское и русскоязычное население во многом выступало в качестве стабилизирующего фактора. Поэтому его продолжающийся исход стимулирует здесь политическую нестабильность. Репатриация русского населения может вызвать дальнейший подрыв возможностей российской политики в государствах ближнего зарубежья, переориентации их на другие страны, значительное уменьшение (если не прекращение) здесь русского культурного влияния. Политическая нестабильность не признает государственных границ и, если политическая нестабильность с юга проникнет в Россию, то наверняка возникнут новые угрозы этнокультурной безопасности.
Вместе с тем в России все острее ощущается демографический кризис. Сохранение, а тем более увеличение численности населения в России без приема мигрантов на ее территорию многими исследователями видится почти неразрешимой задачей. В этой связи репатриация становится одним из тех шагов, который в ближайшей перспективе позволил бы смягчить остроту демографического кризиса при максимальном обеспечении этнокультурной безопасности внутри страны. В настоящее время именно в этом направлении прослеживаются некоторые шаги российских властных органов по отношению к соотечественникам, проживающим за пределами России.
Летом 2006 г. Президент Российской Федерации В. В. Путин заявил о необходимости стимулировать возвращение соотечественников в Россию. В соответствии с государственной программой, которая начала разрабатываться для реализации заявления президента России, будет оказываться содействие добровольному переселению граждан России, проживающих за границей, а также бывших советских граждан из стран СНГ, эмигрантов из СССР и России, принявших иностранное подданство, а также их потомков, за исключением лиц титульных наций иностранных государств. Содействие государства будет заключаться в сокращении сроков получения гражданства для переселенцев. Государство возьмет на себя оплату дорожных расходов, покупку жилья (а при выдаче ипотечных кредитов заплатит часть первоначального взноса), предоставит единовременное пособие на обустройство, полугодовое пособие по безработице. В качестве регионов, которые примут первых переселенце в течение 2007 г. выбраны 12 регионов России: Дальний Восток, Сибирь, Калининградская, Калужская, Липецкая, Тамбовская и Тверская области. Таким образом, впервые в отечественной истории должна развернуться широкомасштабная программа репатриации русских и русскоязычного населения, что внушает определенные надежды на решение демографической проблемы в России в условиях минимальных угроз для этнокультурной безопасности страны.
Что касается въезда в Россию представителей титульных народов бывших союзных республик, то в этом потоке присутствуют те же категории мигрантов, что и в первом: беженцы, вынужденные переселенцы и трудовые мигранты. Их характеризует относительно незначительная культурная дистанция между странами выезда и прибытия и, следовательно, отсутствие (или слабая выраженность) фактора «культурного шока», наличие в России традиционно большой диаспоры соответствующих народов и институтов их национально-культурной автономии; общее политическое прошлое в рамках Российской империи и СССР. Данный поток вливается хоть и в иноэтничную, но достаточно близкую и знакомую среду. Численность его оценить очень трудно. Определенное представление о численности мигрантов, представляющих титульные народы бывших союзных республик, позволяют составить данные из табл. 4. Некоторые из экспертов оценивают их как явно заниженные. В прессе сообщалось, что одних только мигрантов из Закавказья насчитывается сейчас порядка 4,5 млн человек. В любом случае большинство экспертов признают, что с учетом трудовых мигрантов число выходцев из ближнего зарубежья, ежегодно временно пребывающих в России и оседающих в ней на постоянное жительство, было и есть неизмеримо больше, чем об этом говорит официальная статистика.
У мигрантов, представляющих титульные народы бывших республик СССР, кроме проблем, разделяемых ими с российскими мигрантами, имеются и свои, специфические. Прибывая в Россию, они сосредоточиваются в отраслях занятости, обеспечивающих быстрые, а зачастую и крупные доходы, прежде всего в торговле. Это вызвано необходимостью обеспечить не только собственное выживание и обустройство, но и поддержать оставшихся за рубежом родственников. По оценкам, только азербайджанская диаспора в России переводит на родину от 1,5 до 2,5 млрд долл., что превышает бюджет Азербайджана, равный примерно 1,4 млрд долл. Подобное разделение труда вызывает недовольство коренного населения, что создает питательную среду для всплесков ксенофобии по отношению к пришельцам и приводит к межэтническим конфликтам на личностном уровне.
При этом если беженцы и вынужденные переселенцы из ближнего зарубежья еще могут претендовать на официальный статус, то трудовые мигранты практически полностью подвержены произволу местных властей. И это в условиях острой нехватки рабочей силы во многих отраслях народного хозяйства в большинстве регионов России, например: в строительстве, транспорте.
Выводы экспертов сводятся к тому, что трудовые мигранты этого потока должны получать официальный вид на жительство в Российской Федерации. Возможно также и упрощение для них процедуры предоставления российского гражданства. Последнее необходимо потому, что перспективы в развитии экономики России на фоне других стран—быв- ших республик СССР, тенденции в развитии миграционных процессов показывают, что численность трудовых мигрантов будет увеличиваться. В этой связи необходимы четкие правовые гарантии их пребывания в стране, а также меры по развитию системы национально-культурной автономии, адаптации мигрантов, позволяющие минимизировать проявление различных девиантных, в том числе и криминальных, форм поведения с их стороны.
Рассматривая миграцию из стран дальнего зарубежья можно отметить, что культурная дистанция между страной выхода и страной прибытия чрезвычайно велика. Основная масса таких мигрантов практически не включена в российскую культуру, да и не стремится к этому. Большинство из них находится на территории России нелегально с целью транзита в страны Запада или челночной торговли. Они образуют закрытые общины, значительная их часть прямо или косвенно включена в криминальную деятельность. Точная их численность неизвестна. По официальным оценкам, на начало 1999 г. на территории России незаконно находилось 700 тыс. граждан и лиц без гражданства из Афганистана, Китая, Вьетнама, Ирака, Анголы, Нигерии, Судана, Эфиопии, Шри-Ланки, Бангладеш, Индии. Независимые эксперты полагают, что эту цифру надо увеличить в два-три раза. По оценкам экспертов, количество нелегальных мигрантов из развивающихся стран в России в настоящее время продолжает увеличиваться.