2.1.2. Основания, ресурсы, легитимность и эффективность власти

  Мы уже затронули вопрос об основе власти. От нее следует отличать основания власти, т. е. средства, которые используются для воздействия на объекты власти, способы воздействия на них. Различают также ресурсы власти — потенциальные основания власти, т. е. такие средства, которые могут быть использованы, но еще не используются или используются недостаточно. Всестороннее изучение как фактически используемых, так и возможных оснований власти дает представление о потенциале власти. Учет же ресурсов сопротивления этому потенциалу позволяет оценить силу власти.
  Классификация ресурсов власти зависит от критерия, по которому она осуществляется. В качестве такого критерия можно использовать тип носителя власти или так называемый антропологический принцип (в его психоаналитической конкретизации). Классификация по типу носителя различает ресурсы власти законодательной или судебной, власти государственной и партийной, власти центральной и региональной, личной власти лидера и анонимной власти аппарата и т. д. это различие весьма существенное, кроме того носители одного типа власти могут выступать как ресурс для другого (аппарат для лидера, партии; местная власть для центральной и т. п.). Но во всех случаях, даже когда власть в данный период не использует ни одно из своих средств, т. е. вообще не проявляет себя, наличие потенциала власти критически важно. Сознание наличной, хотя и не актуализированной власти само по себе оказывает сильное дисциплинирующее и организующее воздействие на потенциальные ее объекты, в некотором отношении не менее сильное, чем реально действующая, «употребленная» власть.
  Классификация по антропологическому принципу выявляет типы основных мотивов, т. е. того непосредственного, что вызывает поведение объекта власти желательное для ее субъекта, например, страх, убеждение, интерес. Грани, отделяющие их друг от друга, конечно, относительные.
  Опора на интерес отдельного человека или всей группы характерна для большинства субъектов власти. Прежде всего интересом руководствуется и объект воздействия. Обращение к интересу является основным ресурсом власти в развитом гражданском обществе. Известный американский политолог Д. Истон определил политику как отношения рационального избирателя и рационального политика. Политик думает: «Что я могу обещать7» — избиратель: «Что это мне дает?». Их отношения приобретают характер торга. Мощность ресурса, типа интереса определяется экономическим потенциалом, возможностями передвижения в иерархической структуре, привлекательностью ожидаемого статуса, налоговой и кредитной политикой и т. д. Но интерес может формироваться не только в результате рационального расчета, последний может подкрепляться чувствами. Национальные и религиозные чувства, восторг и ненависть, зависть и негодование не выступают отдельно, самостоятельно, но они - всегда мощный дополнительный фактор воздействия.
  В качестве самостоятельного ресурса следует рассматривать лишь чувство страха. Страх за жизнь, здоровье, имущество, благосостояние, за близких людей -это результат уже использованного принуждения (о принуждении непосредственно - несколько ниже), либо убеждения в его возможности. Использование поощрения (заинтересованности) наиболее распространено в условиях, когда классовые антагонизмы ушли в прошлое и основным в обществе является "средний класс". Основой законопослушности граждан здесь становится не страх, а привычка к порядку, высокий уровень развития культуры, материальное благосостояние большинства. Напротив, принуждение наиболее распространено в отсталых странах со слабыми демократическими традициями и институтами. В обществах с развивающейся экономикой и сильным индивидуализмом (пример — Россия) отчетливо просматривается соревнование двух основных ресурсов власти: материального интереса и его символа - денег, с одной стороны, и принуждения и страха, - с другой. Как и интерес, страх в открытой и скрытой форме способен влиять на убеждение.
  Убеждение формируется в результате внушения. Главное в нем - это превращение установки субъекта властвования во внутренний императив действия для его объекта, исполнителя. Ресурс внушения и убеждения определяется как духовным состоянием общества, так и средствами влияния на него, например, работой средств массовой информации. Обычно тот, кто владеет ими, обладает и ресурсом убеждения. Было бы упрощением считать, что убежденность - это всегда положительный ресурс власти, в то время как страх - это исключительно негативный ресурс. Вопрос в том, о какой убежденности идет речь. Если убежденность агрессивна, оправдывает насилие, распространение страха, то она может быть разрушительной и гибельной как для объекта властвования, так и для носителей убеждения. Опыт показывает, что убежденность может оказаться формой глубокого самообмана, основой жестокости во имя великих целей.
  Действительно, ресурсы власти типа страха и убеждения часто становились источником иллюзий, искаженных восприятий и неадекватных оценок. Подсознательный страх становится убеждением, рождает мазохистскую радость, потребность угнетения. Возникают поразительные парадоксы. С одной стороны, любое подчинение причиняет подчиняемому ущерб. Против угнетателей возникают чувства возмущения и ненависти. Однако, с другой стороны, естественной является также тенденция подавить это чувство или даже заместить его чувством слепого восхищения. Как считал Э. Фромм (крупнейший психоаналитик), у этого восхищения две субъективные функции, ведущие к упрочению власти. Во-первых, устранить болезненное и опасное чувство ненависти, а во-вторых, смягчить чувство унижения. Если властитель умен, удивителен, смел и прекрасен, то нечего стыдиться подчинения ему. В результате при угнетающей власти неизбежно возрастание либо ненависти к ней, либо сверхвосхищения. Такие превращения Фромм называет бегством от свободы, т. е. иррациональной потребностью подчиняться властителю и восхищаться им. Но цена такого бегства - автоматизированный конформизм, при котором индивид перестает быть самим собой, полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и становится точно таким же как все остальные, и таким, каким они хотят его видеть. Нетрудно заметить, что приписывание, например, политическим лидерам многих замечательных качеств, большей частью которых они в действительности не обладают составляет подлинную основу их харизмы в такой стране как Россия, так же, как конформизм является негативной чертой политического наследства нашего прошлого.
  Приведенные соображения о различных ресурсах власти уже подвели нас к анализу тех из них, которые выходят за рамки указанных классификаций. Прежде всего, это принуждение и язык. Западные политологи различают в принуждении использование силы на основе закона и насилие, т. е. противозаконное использование силы. Но и действия, нарушающие закон, в свою очередь, разделяются в массовом сознании на объяснимые и оправданные, и такие, которые вызывают осуждение. Последнее чаще всего возникает тогда, когда единичные акты насилия превращаются в массовые, т. е. в насилие над массой. Главный результат насилия в том, что люди вынуждены вести себя не так, как они хотели бы, будь на то их воля. Не следует забывать о том, что принуждение может проявляться в разных формах, более открытых или замаскированных: оно может быть физическим, направленным на повреждение тела; психологическим, направленным на повреждение психической конституции человека; моральным, направленным на достижение желаемого поведения вопреки внутренним моральным установкам личности.
  Мощным ресурсом власти, тесно связанным с убеждением, но не совпадающим с ним, является такой элемент политической культуры как язык. Он может объяснять и затемнять (обманывать), может внушать интерес подлинный и ложный, пробуждать страх или отвагу. Слово может многое. Но политический язык не сводится к словам речей или текстов, у него есть и особая, символическая форма: совокупность специальных знаков достоинства, условных сигналов, эмблем, ритуалов. Политический язык есть средство поддержания непрерывного контакта между властью и гражданами. Он может быть рационален в различной степени. В случае избыточной идеологизации политики, преобладающую роль в нем играют различные стилистические приемы типа языковых трюков, штампов и т. п. Тогда важным становится не столько то, что говорится и печатается, сколько как это делается, к кому, когда, где обращено, а также то, о чем вообще умалчивается или на что намекается. Политическая реальность как бы заклинается магическими формулами типа "народ и партия едины", "всеобщее одобрение", "исторический выбор" и т. п. Недаром политический текст всегда нуждается в расшифровке, в нем надо уметь "читать между строк". Таким образом, овладение средствами массовой информации как ресурс властвования само по себе является недостаточным и должно обязательно реализоваться через использование языка — формы фиксации политических идей и практики власти, в которой одновременно и обнаруживается, и скрывается (кодируется) их подлинный смысл.
  Исследование ресурсов власти представляет собой последовательную смену двух подходов к ним редукционистского (аналитического) и синтетического. Редукционистский подход предполагает выявление элементарных клеточек ресурсов власти, составных частей базы властвования. Но это только первый, аналитический этап. Следующий, более сложный этап исследования требует синтетического подхода, т. е. выявления реальных комбинаций этих элементарных видов ресурсов в конкретном обществе (убеждения и страха, интереса и убеждения, страха и интереса и т. д.). В целом формирование и функционирование любой реальной власти основывается обычно на использовании всех ее возможных ресурсов.
  Ссылаясь на концепцию Вебера, мы уже касались понятия легитимности власти (господства). Рассмотрим его подробнее. Этот термин получил широкое распространение в Европе в начале XIX века для того, чтобы противопоставить власть французского короля, свергнутого революцией, как легитимную, т. е. единственно законную, правомерную, власти Наполеона Бонапарта как узурпаторской, незаконной, нелегитимной.
  Однако, само представление о легитимности формировалось задолго до этой революции, еще в средневековую эпоху. Оно выражало право и обязанность верховной власти поступать согласно обычаям, традициям, устоявшимся правилам ее поведения, осознание предпочтительности общепризнанного порядка перед его произвольным нарушением. В сущности, это представление об обязательности соблюдения властью религиозных норм и церковных догматов и подчинения народа ей в этом и только в этом случае заключено во всех средневековых политических учениях. Таким образом, суть легитимности власти состоит в признании права носителей власти предписывать нормы поведения другим индивидам.
  Как мы видели, Вебер выделил три исторических типа легитимности: традиционный, харизматический и легальный (конституционный). Первый, исторически более ранний тип воплощался во власти монарха, основанной на праве наследования престола. Здесь именно традиция (особенно религиозная) санкционировала в глазах народа царскую власть. Акции царя, которые противоречили народным обычаям и представлениям о царе, могли выполняться только с опорой на прямое и грубое насилие. Так, например, Иван Грозный для своих кровавых дел должен был создать опричнину. В глазах же высших сословий формула легитимности выражалась в нормах также традиционного кодекса чести: дворянин до тех пор связан присягой, пока царь держит свое слово. Именно такой была и основа легитимности власти французского короля, свергнутого в частности и потому, что он сам подорвал ее своими действиями.
  На противоположных основаниях базировался тип легитимности, присущий власти узурпатора - Наполеона. Это была харизматическая легитимность, легитимность власти вождя, вытекающая прежде всего из его особых личных качеств, "гения", которые делают его способным руководить народом, выполняющим важнейшую историческую задачу. Только признание за ним таких качеств давало ему право на власть. Народ перестает поддерживать вождя, потому что разочаровывается в его харизме, убеждается в отсутствии у него той силы дара, которой ранее безгранично доверял. Тогда опять-таки остается возможность опоры лишь на прямое насилие.
  В современных западных обществах развит третий, конституционный тип легитимности, называемый еще либерально-демократическим. Он основан на свободном волеизъявлении граждан, выборности всех центральных органов власти народом, конституционной ограниченности сферы деятельности государства, равноправии всех политических сил, действующих в рамках закона. Конституционалистская легитимность - результат долгой социокультурной эволюции этих обществ, превращения гуманистических принципов, прежде всего свободы и прав человека, в основополагающую черту, норму образа жизни народа Конституционная легитимность, тип легального господства конечно вовсе не означают, что абсолютно все граждане принимают и оправдывают данную власть, а тем более поддерживают конкретный политический курс В обществе всегда есть критики правящей группы, несогласное меньшинство. Тем не менее, принимаемые законы и указы исполняются основной частью общества, согласной с данной властью. Легитимность и легальность - далеко не одно и то же. Оппозиция в конституционном государстве действует легально, стремясь в рамках закона сменить носителей власти, утративших в ее глазах свою легитимность. Но в нем, так же, как и при других типах легитимности, всегда кроме легальной власти и легальной оппозиции существует и нелегальная власть (например, мафиозные структуры или группировки политических террористов) и нелегальная оппозиция. Нелегальную власть, в свою очередь, не следует путать с неофициальной властью типа власти политических кланов или лобби. И те, и другие обладают определенной долей политической власти, либо борются за нее и ее увеличение. Однако, главное - это то, что внутри самих подобных структур тип легитимности властвующих в них не является легальным, а является скорее харизматическим или патриархальным (псевдосемейным); в глазах же большинства граждан конституционного государства их власть вообще нелегитимна.
  Итак, легитимность - социокультурная характеристика власти. Это означает, что она может оцениваться, даже измеряться, но не поддается полной формализации. Чем более устойчивы нормы поведения в обществе, тем более однозначную оценку легитимности можно дать. В обществе, переживающем модернизацию, смену организации власти (как российское общество), легитимность власти является реальностью лишь частично и скорее представляет собой проблему. Поэтому оценка уровня легитимности власти в такой ситуации весьма сложна, требует учета многообразных факторов.
  Что является первичным критерием легитимности? В ответе на этот вопрос сталкиваются два взгляда, две позиции: либерально-демократическая и прагматическая. Согласно либеральнодемократической позиции, легитимной следует признать только такую власть, которая сформирована в результате демократических процедур. На это сторонники политического реализма, прагматической позиции, возражают: главное в другом, легитимна власть, которая является устойчивой и способна поддерживать в обществе порядок и стабильность. Пусть власть захвачена в результате насилия, переворота, революции, но если она доказала свою устойчивость, навела порядок, то ее следует признать. Именно так поступили США, признав СССР через 15 лет после Октябрьской революции И наоборот, власть, сформировавшаяся демократическим путем, но не способная предотвратить гражданскую смуту, общественный конфликт, грозящий перерасти в войну, ставящий под угрозу саму целостность государства, не является легитимной.
  И все же сегодня, с уходом с политической сцены или ослаблением многих диктаторских и авторитарных режимов, либерально-демократический подход возрождается. Основой легитимности является убеждение в правомерности данной власти. Заключение о наличии такого убеждения можно сделать прежде всего, исходя из свободного выражения гражданами своей воли. Вместе с тем подход к легитимности с позиций политического реализма не утрачивает своего значения, особенно в области внешней политики. Не следует, вероятно, и излишне противопоставлять эти два подхода. Опыт показывает, что не все демократии устойчивы, но все диктатуры исторически обречены
  Особой разновидностью легитимности является этническая легитимность, т. е. формирование властных структур, политической элиты по национальному признаку, становящемуся в таком случае основой и оправданием претензий на власть лиц, принадлежащих к данной национальной общности. Можно предположить, что этническая легитимность не имеет длительной исторической перспективы, так как ведущей тенденцией мирового развития является переход все большего количества государств к конституционному типу легитимности.
  Легитимность не только теоретическая проблема современной политологии, но и острейшая практическая задача любых властных систем. Отсутствие широкой легитимности власти неизбежно ведет к нежеланию подвластных признавать любые акты власти независимо от их рациональности: решения принимаются, но не выполняются, - власть "буксует", растет нестабильность. Только постоянное воспроизводство легитимности делает власть прочной и надежной. Вот почему власть придер- жащие так заботятся о нем (а если не заботятся, то рано или поздно теряют власть).
  В политологии выделяются три уровня легитимности власти: идеологический, структурный и персоналистский. Идеологический уровень основан на соответствии власти устоявшемуся типу представлений о справедливости. Власть, поощряющая индивидуализм, требующая от граждан личного свободного выбора и ответственности за него, ориентации прежде всего на собственные силы и возможности, не будет пользоваться поддержкой, широким признанием там, где длительное время в качестве высших культивировались такие ценности как коллективизм, равенство (пусть и в бедности), возложение на власть всей полноты ответственности и за благосостояние граждан, и за принятие решений. Самым простым способом достижения идеологической легитимности является прямое отождествление субъекта власти с ее объектом: "народ и партия едины", "народ и царь...", "народ и вождь...", и т. д. Такой способ был характерен для тоталитарных режимов. В демократических обществах все сложнее. Но и там лидеру и всей правящей элите многое прощается, если проводимая политика в целом соответствует менталитету ("складу ума") народа. И наоборот, лидер, разрушающий сложившийся менталитет, власть, бросающая вызов прочно устоявшимся представлениям, вековым традициям, фундаментальным ценностям, очень многим рискует. Например, народ, привыкший считать себя "великим" и "сильным", весьма ревниво относится к снижению международного престижа своего отечества и никогда не будет долго терпеть правительство, допускающее его.
  Идеологический уровень легитимации проявляется также в мере доверия граждан знаниям, профессионализму управляющих. Легитимность нуждается в постоянном подтверждении успехами. Невыполнение обещаний ослабляет доверие к власти. Можно сказать, что легитимность власти вообще находится в прямой зависимости от ее эффективности и результативности.
  Структурная легитимность преобладает в устойчивых обществах, где заведенный порядок формирования властных структур стал привычным. Люди признают власть, потому что она сформирована на основе существующих правил. Стержнем такой легитимности является убежденность в правомочности существующей политической системы. Доверие к системе автоматически распространяется на лиц, избранных законным образом.
  Персонализированная легитимность основана на одобрении данного властвующего лица (лидера). Властвующая личность как бы отождествляется с идеалом, с личным выбором. Персонализированная легитимность близка к харизматическому типу и может перерастать в него. Однако между ними больше различий, чем сходства. Хотя лидеру с персонализированной легитимностью доверяют, испытывают к нему симпатию, но в целом в отношении к нему все же господствует рациональный подход, расчет. Харизма же рождает любовь, восторг, поклонение, готовность к полному подчинению. Персонализированная легитимность нуждается в подкреплении идеологической и структурной. Харизма может противопоставлять себя стереотипам сознания и особенно структурам.
  В соответствии с реальным соотношением значимости этих уровней легитимности для данной власти, она формирует свою политику легитимации, в которой использует разнообразные средства. Самым верным из них, как было указано, является разработка и реализация в политике в целом таких социальных технологий, которые на деле демонстрируют успех в разрешении проблем, достижении общественно значимых целей. Не последнюю роль играет разъяснение проводимого политического курса и его обоснование, для чего используется обширная политическая, правовая, моральная и интегрирующая их в себе идеологическая аргументация.
  У власти всегда велик соблазн попытаться возместить недостаток реальных успехов своей политики чисто пропагандистскими мерами воздействия на психологию масс. Но "успех" пропаганды немыслим без ограничения или даже полного блокирования доступа к альтернативным источниках информации. Непосредственные результаты таких действий власти - предотвращение или уменьшение поводов для волнений и сомнений в массах, роста оппозиционности. Более отдаленные последствия - привычка масс только к одной правительственной информации. Если такая стратегия легитимации на протяжении длительного периода является главной, чуть ли не единственной, пропаганда приобретает все более иррациональный характер, то мы наверняка имеем дело с какой-то разновидностью тоталитарного режима. Хорошо известно, что сталинский и гитлеровский режимы держались не только на страхе, но и на исключительно энергично осуществлявшейся пропагандистской обработке населения, на абсолютной монополии на информацию. Для духовного раскрепощения общества, избавления от совершенно одностороннего и тенденциозного видения внешней и внутренней политической реальности во втором случае пришлось пройти через военное поражение, полный крах государства, смену поколений, а в первом - почти то же самое, но в другом порядке: смену поколений, "мирное" поражение, крах государства, причем этот процесс (раскрепощения) не завершен и сегодня. Впрочем "свято место пусто не бывает", и любители замещать реальность пропагандой (только другого содержания) не перевелись и, наверное, никогда не переведутся, хотя монополии на информацию уже нет. Но следует помнить, что подобная .стратегия способна обеспечить только псевдолегитимацию, а в конечном счете ведет к делегитимации (т. е. потере легитимности) власти.