5.4. Россия и Китай в новом тысячелетии

  Китайские официальные взгляды на общую ситуацию в Восточной Азии, в принципе, совпадают с официальными оценками США и Японии. В КНР также считают, что в настоящее время в регионе царит мир и относительная стабильность. Ее неустойчивость вызвана рядом проблем и «конфликтными зонами», среди которых указываются: ситуация на Корейском полуострове; территориальные споры в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях; гонка вооружений в регионе.
  Но в отличие от Вашингтона и Токио Пекин к этому списку добавляет несколько блоков противоречий, которые в случае их обострения могут расширить количество «конфликтных зон». Среди них следует обратить внимание на важный блок экономических противоречий. Имеется в виду, что в нынешнее время, когда идеология отодвинута на задний план, а на передний выдвигаются проблемы экономической безопасности, экономические противоречия, в особенности между США и Японией, в перспективе самым серьезным образом будут определять общий контекст безопасности в регионе.
  Китайские ученые придают серьезное значение этническим противоречиям, которые, по их представлениям, будут дробить государства в Восточной Азии.
  Еще более серьезно они относятся к религиозным проблемам, чреватым всевозможными конфликтами и угрозами безопасности. Выделяя религиозный фактор в отдельный блок безопасности, аналитики имеют в виду не только ситуацию за пределами КНР, но и внутри своей страны, связанную с движением буддийских сепаратистов в Тибетском автономном районе и мусульман в Синьцзяне.
  Наконец, хоти китайские ученые в свое время и подвергли жесткой критике концепцию С. Хантингтона о «столкновении цивилизаций», они сами же подтверждают ее примерами жесткого сопротивления восточноазиатской культуры (или современной конфуцианской культуры) западным ценностям. Другими словами, они не исключают обострения ситуации в регионе из-за циви­лизационных несовместймостей «эгоистичной» западной культуры и гуманистичной конфуцианской культуры.
  Однако более серьезные различия прослеживаются в оценках политики тех или иных великих стран, а также методов и способов поддержания и сохранения безопасности в регионе. В качестве примера можно привести оценки ситуации безопасности китайским послом Ша Дзуканом, которые были им озвучены в Гавайском центре Восток—Запад. К дестабилизирующим факторам в регионе он относит такие. Во-первых, намерение США развернуть НПРО (national missile defense system) — систему, наносящую ущерб глобальному и стратегическому балансу и стабильности. Во-вторых, наличие некоторых стран с менталитетом «холодной войны». В этой связи он указывает на пересмотр оборонного сотрудничества между США и Японией, которые расширяют сферу своего военного альянса в «окружающем пространстве» и даже не позаботились исключить из этого пространства «тайваньскую провинцию Китая». В-третьих, США и Япония решили совместно продвигать систему ПРО ТВД (theater missile defense system) с намерением разместить ее в СВА. Посол США считает, что проблемы с КНДР она не решит, но может спровоцировать гонку вооружений в регионе. В-четвертых, споры вокруг территорий, природных ресурсов и проблема морских прав также создают напряженность в регионе. В-пятых, на это же работает ядерная и ракетная гонка вооружений в Южной Азии (следовательно, Южная Азия также входит в «АТР»). В-шестых, религиозный экстремизм, сепаратизм и транснациональный терроризм представляют опасность региональной безопасности и стабильности.
  Все названные факторы делают обстановку в регионе «нестабильной, ситуативной и непредсказуемой». В негативном ключе рассматривается и вмешательство США во внутренние дела КНР под предлогом «плохой истории» прав человека и, естественно, «поддержка тайваньских националистов, инициирующих движение за независимость Тайваня».
  Все это воспринимается как политика гегемонизма США в регионе. Так, председатель ВСНП Цяо Ши (на встрече с южнокорейским политиком Ким Дэ Чжуном, нынешним президентом КР) в октябре 1995 г. заявил: «Гегемонизм и силовая политика все еще сохраняются в нынешнем мире. Народы Китая, Южной Кореи и других азиатских стран, тесно объединенные между собой и прогрессирующие в своем развитии, могут сами защитить себя против гегемонизма и силовой политики». Все понимают, что, когда речь идет о гегемонизме, имеются в виду только США. Следует подчеркнуть, что в отличие от США при анализе проблем безопасности в Восточной Азии китайские эксперты принимают в расчет все четыре основные державы, т.е., помимо США, Японии, Китая, также и Россию. При этом, правда, они четко оговаривают реальный статус каждой из них. Китай и Япония — на подъеме, Россия - в результате распада СССР ныне только «региональная держава», а США — единственная сверхдержава. Именно поэтому только Соединенные Штаты являются страной, которая в состоянии воздействовать на все аспекты национальных интересов КНР (политика, экономика, безопасность). Естественно, Америке придается первостепенное значение в совокупной внешней политике Пекина.
  С точки зрения безопасности в регионе центральным для Пекина является состояние японо-американского военного альянса, идея реформирования которого зафиксирована в совместном американо-японском коммюнике 1996 г.
  В ответ на заезженный аргумент о том, что военная спайка Токио с Вашингтоном, дескать, сдерживает милитаризацию Японии, китайцы резонно указывают на усиление военного потенциала собственно Японии, расширение зоны «национальной» (читай - военной) безопасности, т.е. расширение географического пространства действий «сил самообороны» страны чуть ли не до Австралии. Более же тесное военное сотрудничество двух стран, по мнению экспертов, может втянуть и Японию в тайваньскую проблему. Наконец, реформирование альянса усиливает ряд компонентов доктрины «превентивной дипломатии» США, что в первую очередь затрагивает китайскую сторону. К примеру, если Вашингтон и Токио решат создать систему ПРО ТВД в Японии, это неизбежно окажет дестабилизирующее воздействие в регионе и затронет систему безопасности КНР.
  Хочу обратить внимание на то, что хотя критика «японского милитаризма» перестала носить обостренный характер, однако время от времени японцам не дают забывать об истинном отношении китайского народа относительно военной мощи этой страны. Так, в статье с примечательным названием «Слишком торопится превращаться в военно-политическую державу» член редколлегии журнала «Бэйдзин Ревью» Чжоу Синьхуа пишет, что в Японии завершился этап превращения «мирной государственной системы» в так называемое «нормальное государство». Теперь «нормальное государство» намерено приобрести «универсальную квалификацию», создавая фундамент для развития японских вооруженных сил. Совсем недавно под предлогом «самообороны» Япония приспособила свою оборонную политику «ограниченной самообороны» на «океаническую оборону», а ныне движется даже к «наступательной обороне». Он напоминает, что японские военные расходы (около 49 млрд. долл.) находятся на втором месте в мире после США. К тому же Япония и США подписали договор о совместном строительстве ПРО ТВД, не исключив из сферы его действия зону Тайваня. Китайский автор напомнил весь набор анти-китайских деяний Японии и предупредил: если японское правительство не предпримет соответствующих мер, чтобы остановить процесс милитаризации, то Япония вновь может оказаться на «старой дороге разрушения». Свою статью он завершает так: Токио, не будь слишком поспешным, чтобы стать военно-политической державой.
  Возвращаясь к теме общей безопасности, следует учитывать и такую специфику КНР: в Пекине с настороженностью относятся к предложениям о формировании различного типа коллективистских организаций в сфере безопасности, например, к выдвигаемым американцами предложениям о создании Совета по сотрудничеству в области безопасности — нечто типа оборонного АТЭС. Незаинтересованность в подобного рода организациях объясняется просто: так или иначе в них будут доминировать США с их представлениями о безопасности в регионе, которая стратегически не совпадает с национальными интересами большинства стран Тихоокеанского региона.
  В изложении уже упомянутого посла Ша Дзукана система безопасности в «АТР» могла бы состоять из следующих элементов.
  1. Прежде всего должна быть выработана новая концепция безопасности, соответствующая новым тенденциям времени. Она должна вобрать в себя весь набор лозунгов, вытекающих из Пяти принципов мирного сосуществования, и базироваться на взаимном доверии и равенстве. Обеспечение глобального и регионального стратегического баланса и стабильности. Этот пункт предполагает отказ США от развертывания НПРО иПРОТВД.
  2. Содействие общей безопасности для всех стран региона. Идея заключается в том, чтобы ни одна страна не обладала превосходством над другими.
  3. Твердо придерживаться принципов невмешательства во внутренние дела других стран. Любое вмешательство предполагается рассматривать как политику гегемонизма или «политику канонерок».
  4. Необходимо практиковать «фазовый подход» в свете региональных условий и искать общие основы, отбрасывая в сторону различия. Надо принимать во внимание политические, экономические и культурные различия в регионе и развивать такую модель безопасности, которая соответствует региональным условиям. Реализация такого подхода требует постепенности, а не быстрых результатов. В качестве примера Ша Дзукан приводит формы обсуждений проблем на форумах АСЕАН, а также на встречах на высшем уровне в рамках «Шанхайской пятерки».
  В целом же все предложения по проблемам безопасности в «АТР» нацелены на стремление лишить США и Японию преимущественных позиций, низвести их до уровня «всех» и только на этой равноправной основе создавать структуру коллективной безопасности. Что, естественно, кардинально противоречит установкам Вашингтона и Токио.
  Китайско-российские отношения находятся под пристальным вниманием всех международников, поскольку от «веса» и «качества» этих отношений в значительной степени зависит структура мировых отношений. Например, сторонники биполярности полагают, что именно спайка Россия -- КНР может стать реальным противовесом Западу во главе с США. Вместе с тем, как было показано выше, немало американских экспертов предлагают не придавать большого значения этим отношениям, которые, с одной стороны, не просты сами по себе, с другой — Россия просто слишком слаба, а посему и вся «сторона» не является структурообразующим элементом. Посмотрим, как же китайцы оценивают эту «сторону» и Россию вообще. Не вдаваясь глубоко в историю китайско-российских отношений (о чем написаны тысячи работ), напомню, что толчком к их реальному улучшению послужил визит министра иностранных дел КНР Цянь Цичэня в Москву в 1988 г. Затем последовал ответный визит в Пекин в мае 1989 г. М. Горбачева, который пообщался с Дэн Сяопином и тогдашним генеральным секретарем ЦК КПК Чжао Цзыяном. В совместных заявлениях того периода был изложен фактически весь джентльменский набор фраз и подчеркнуты Пять принципов мирного сосуществования как основа двусторонних отношений.
  До развала СССР Москву успели посетить тогдашний премьер-министр КНР Ли Пэн (1990 г.), подписавший серию соглашений по сотрудничеству в сфере экономики, торговли, науки, техники и культуры. В 1991 г. в Москве побывал Цзян Цзэминь. В ходе этого визита министры иностранных дел подписали Соглашение по восточной секции китайско-советской границы.
  После распада Советского Союза в середине декабря 1992 г. по приглашению Президента КНР Ян Шанкуня Пекин посетил Б. Ельцин. На этот раз было подписано 24 документа, касающихся политических и экономических отношений, а также опубликовано Совместное заявление о взаимных отношениях между КНР и Российской Федерацией.
  Еще один пакет документов был подписан во время визита президента КНР Цзян Цзэминя в Россию в сентябре 1994 г. Среди них — Декларация о долгосрочном развитии двусторонних связей, протокол о торговле и экономическом сотрудничестве и соглашение о таможенном сотрудничестве. В ходе этого визита Цзян Цзэминь охарактеризовал состояние русско-китайских отношений как «конструктивное партнерство». С военной точки зрения имело значение Совместное заявление о взаимном неиспользовании ядерного оружия и ненацеливании стратегического ядерного оружия друг на друга. Министры иностранных дел подписали Соглашение о западной секции китайско-российской границы.
  В апреле 1996 г. Ельцин вновь нанес визит в КНР, в ходе которого были подписаны очередная порция документов (12) и Совместное заявление (Пекинская декларация), где говорилось уже о «стратегическом партнерстве на основе равенства, взаимного доверия и взаимной координации, ориентированном на XXI век». Подобная многозначительная фраза сразу же была расценена СМИ как «шаг вперед» от «конструктивного партнерства». Ельцин заявил тогда же, что две страны должны увеличить взаимную торговлю от нынешнего уровня в 5,5 млрд. долл. до 20 млрд. долл. ежегодно.
  В ходе этого визита произошла встреча президентов КНР, России, Казахстана, Киргизии и Таджикистана в Шанхае, на которой было подписано многостороннее Соглашение об укреплении доверия в военной области в пограничных районах. Эта встреча послужила началом формирования регулярных контактов «Шанхайской пятерки», во время которых обсуждаются проблемы экономического и военно­политического сотрудничества в Центральной Азии.
  Следующий визит на высшем уровне состоялся в ноябре 1998 г. Это был визит Цзян Цзэминя в Москву, а в декабре 1999 г. Б. Ельцин нанес ответный визит в Пекин. На последней из встреч в Совместном заявлении была выражена озабоченность намерениями нарушить Договор по ПРО 1972 г. В документе было также зафиксировано удовлетворение по двум пунктам: Россия поддержала политику КНР, нацеленную на объединение Китая, и подтвердила свою позицию в отношении проблем Тайваня, т.е. не согласилась с перекрестными отношениями на базе «государство—государство»; Китай же обозначил свою позицию по Чечне, объявив, что эта проблема — внутреннее дело России.
  Вместе с тем, поскольку термин «стратегическое партнерство» стал вызывать беспокойство у некоторых государств, за два дня до приезда Ельцина пресс- секретарь МИД КНР Чжан Циюэ растолковал прессе: этот термин не предполагает альянса против третьей стороны, и это — не союзничество, характерное для периода «холодной войны», а «новый тип международных отношений, в котором нет места союзничеству, конфронтации и нацеленности на какую-либо страну»
  Наконец, последним визитом на высшем уровне (на момент написания данной главы) был визит В. Путина в Китай в июле 2000 г. Было подписано множество документов, включая Пекинскую декларацию (хотя такая уже была подписана ранее), совместное заявление по ПРО и два межправительственных соглашения: одно — по совместному развитию энергетики, другое — по созданию экспериментального реактора на быстрых нейтронах. Банк Китая подписал пакт о сотрудничестве с Российским Внешэкономбанком.
  В документе по ПРО, в частности, говорится, что план США создать запрещенную договором по ПРО систему национальной противоракетной обороны на территории страны вызывает глубокую озабоченность Москвы и Пекина: «Россия и Китай полагают, что сущность такого плана заключается в стремлении к одностороннему превосходству в военной сфере и в вопросах безопасности. Реализация такого плана имела бы самые серьезные негативные последствия для безопасности не только России, Китая и других государств, но и для безопасности самих США, для глобальной стратегической стабильности в мире в целом. Поэтому Россия и Китай решительно выступают против такого плана».
  В последующем среди заметных визитов можно рассматривать поездку российского премьер-министра в Пекин (ноябрь 2000 г.), где повышенное внимание было уделено сотрудничеству в военно-технической сфере.
  Такова внешняя канва китайско-российских отношений, которая определяется заинтересованностью не только в торгово-экономических отношениях, но и в укреплении «стратегического партнерства», а также верой в «многополярный мир».
  А теперь обратимся к оценкам китайско-российских отношений китайскими экспертами. Выстраивая цели в отношении России, китайские эксперты обосновывают их следующим набором аргументов. Во-первых, они с удовлетворением отмечают завершенность процесса демаркации российско- китайской границы за исключением небольших участков в районе Приморья и по реке Амур. Во-вторых, ими позитивно оценивается военно-техническое сотрудничество, особенно в связи с тем, что сами американцы заблокировали доступ на военный рынок США после событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г. В-третьих, они рассчитывают или, по крайней мере, рассчитывали на помощь России в деле обновления технического оборудования предприятий, построенных СССР в 50-е годы. Кроме того, большие планы связаны и с поставками нефти и газа Сибири. В-четвертых,как об этом откровенно пишет профессор Фуданьского университета У Синбо, китайско-российское сотрудничество «призвано оказать противодействие доминирующему влиянию США, как единственной сверхдержаве мира». Другими словами, «стратегическое партнерство» между КНР и РФ дает основу для более успешного выстраивания многополярной системы в мире.
  Один из специалистов по России, сотрудник Института современных международных отношений Дзи Чжие, склонность России к сотрудничеству с КНР понимает таким образом: после окончания «холодной войны» США стали единственной сверхдержавой. Россия из «сверхдержавы превратилась во второразрядную страну». На фоне расширения НАТО на Восток и укрепления американо-японского военного сотрудничества стратегическое пространство России сократилось. Поэтому «со стратегической точки зрения России необходим надежный партнер, который помог бы ей продолжать играть стратегическую роль в международном сообществе. Таким надежным партнером должен быть Китай, так как Китай и Россия естественным образом разделяют похожие идеи о важности международных проблем благодаря их похожему историческому опыту и современным стратегическим соображениям».
  Другой ученый — Дин Шен, анализируя американо-российские отношения, выделяет ряд проблем, действительно существующих между США и Россией. Одна из них — проблема американского НПРО, против которого выступает Россия. Он пишет: «В связи с ослаблением национальной мощи России важности ядерного оружия как «козырной карты» в деле обеспечения государственной безопасности и пропаганды имиджа крупной державы стало придаваться первостепенное значение. На самом деле, может ли эффективно обеспечить безопасность ПРО или нет, - не только это волнует Россию, ее волнует также и международный имидж России, и стабильность политической силы». Другими словами, если упростить приведенную цитату, проблема ПРО — это не столько проблема безопасности, сколько проблема международного авторитета России.
  Упоминая также различия подхода США и России к проблемам в Косове и Чечне, Дин Шен полагает, что вне зависимости от того, кто является Президентом России, американо-российские отношения вряд ли существенно улучшатся. «Их борьба в международных делах превосходит сотрудничество. Тем не менее, их борьба и компромиссы сосуществуют... Поэтому их отношения всерьез не ухудшатся и даже не попадут в ситуацию «борьбы до полного разрыва» в течение периода «холодного мира».
  Китайский ученый из педагогического университета Восточной Азии (Шанхай) Цао Чжипин с позиции геополитики оценивает место и роль России в мире. Он пишет: «После распада Советского Союза геополитические условия для России сложились крайне неблагоприятно, мощь страны ослабла, положение на международной арене пошло вниз, сфера влияния сузилась, из прежнего центра Евроазиатского материка страна практически превратилась лишь в сегмент его внутренней части. Перед Россией, возможно, даже встает вопрос об отстаивании собственной независимости, не говоря уже о восстановлении имиджа великой державы».
  В этих условиях Россия, получая неадекватную реакцию на попытки вступить в «западное сообщество», вынуждена обращаться к Востоку. К этому ее толкают и экономические возможности Азиатского региона, из которого Москва рассчитывает получить определенные выгоды.
  Более подробно «новую восточную политику» России излагает Юй Гочжэн из Центра исследований Северо-Восточной Азии (г. Чанчунь, пров. Цзилинь), которая обосновывается множеством факторов военно-политического и экономического характера. Эта статья любопытна тем, что она напоминает работы сотрудников ИДВ РАН, для которых характерно восторженное перечисление намерений России на Дальнем Востоке без анализа их реального исполнения. Так, китайский автор, упоминая Тумыньцзянский проект (по-другому, Туманганский проект), пишет: «В декабре 1995 г. Россия официально присоединилась к международному соглашению, начались практические работы в российском районе Тумыньцзян» (с. 34). Однако в чем заключаются эти практические работы, он не указал и указать не мог. Поскольку сам проект до сих пор продолжает «жить» только на бумаге.
  В несколько ином ключе представлена совместная статья Ван Шучуня и Чжао Синя. Разобрав различные аспекты китайско-российских отношений, они пришли к выводу о существовании такого странного явления, как «двух горячих и двух холодных». В переводе с китайской мудрости «горячее» означают политические отношения в высших сферах, «холодное» — торгово-экономические отношения на низовом уровне. Авторы имеют в виду существенный разрыв между теми и другими. Они справедливо подчеркивают, что «без материальной заинтересованности как надежной базы межгосударственных отношений уповать только на политические отношения — это химера, так как чисто политические отношения легко подвержены колебаниям под воздействием международной обстановки и других факторов... Лишь экономические отношения, основанные на тесной взаимной смычке и взаимной опоре, способны обеспечить крепкий фундамент развития политических отношений».
  Причины разрыва между «горячими и холодными» отношениями они видят в 20-летней истории враждебности двух стран, в неопределенности в целом внешней политики России, в дисгармонии в отношении к Китаю в российских политических кругах и СМИ, пропаганде концепции «о китайской угрозе», а также в беспорядочном переселении китайского населения в Россию.
  Действительно, все названные факторы имеют место. Но китайские авторы, возможно, из дипломатических соображений не указывают главные причины: Россия находится в состоянии системного кризиса, который продолжает уменьшать возможности страны к развитию полномасштабного сотрудничества, особенно в сфере торгово-экономических отношений.
  В целом китайские авторы, обозначая те или иные проблемы в двусторонних отношениях, проявляют исторический оптимизм и, самое главное, страстное желание в укреплении этих отношений. Но при этом они не забывают оговорить, что эти отношения не должны быть союзническими и не направлены против третьих стран. Подобные оговорки, зафиксированные в официальных документах, весьма расстраивают российских сторонников биполярности, рассчитывавших на объединение двух держав (плюс Индия) против опротивевшего им американского гегемонизма. Торгово-экономические отношения между КНР и Россией
  Всего с 1992 по 1996 г. было подписано более 150 двусторонних документов на правительственном и министерских уровнях, не считая соглашений с регионами РДВ. Если довести этот период до 2000 г., то этих документов будет не менее 200.
  Все это, безусловно, неплохо, но в реальности картина менее радужная.
  Роль КНР как торгового партнера СССР/России стала повышаться с 1985 г., достигнув пика в 1993 г. В последующем происходят колебания в экспорте и импорте, но в целом динамика понижательная. И это на фоне бесконечных разговоров и заявлений о потенциальных возможностях и перспективах экономического сотрудничества.
  Резко снижается торгово-экономическая активность в приграничных зонах. На это указывает сокращение количества визитов китайских бизнесменов через КПП г. Цинь Чэнлу (г. Суйфэньхэ) с 300—350 тыс. чел. в год до 30 тыс., т.е. в 10 раз. И хотя приведенные цифры отражают ситуацию 1998—1999 гг., картина не намного улучшилась и в последующие годы.
  Не следует преувеличивать в целом значение России в совокупной торговле КНР: в экспорте этой страны она меньше 1%, в импорте — около 2,5%. Но самое главное — тенденция и по данной позиции понижательная. Правда, доля Китая в торговле России относительно велика: почти 5% в экспорте и 3% в импорте, но она опять же несоизмерима со значимостью европейских государств. И все же, несмотря на существенный спад во взаимной торговле, Китай превратился в главного торгово-экономического партнера России в Восточной Азии, опередив даже Японию. Структура торговли ныне определяется не географической, промышленной или технологической взаимодополняемостью, а экономическим кризисом в России и внутренними потребностями Китая в сырье и технологиях. Русский экспорт в КНР в основном состоит из машин и оборудования, включая авиационную технологию, автомобили, грузовики, сельскохозяйственную технику, уголь и нефтедобывающее оборудование, генераторы для электростанций, текстильное оборудование, а также сырье и продукцию химической промышленности, строительных материалов, черных металлов, стальных труб, древесины, цемента, стекла и удобрений. Доля машин и оборудования, транспортных средств составляет около 40% всего экспорта России в Китай.
  Процесс специализации и сотрудничества на основе разделения труда находится пока в эмбриональном состоянии. КНР в свою очередь экспортирует в Россию товары народного потребления, продукты питания и рабочую силу.
  В настоящее время утверждается сотрудничество в области высоких технологий, космических исследований, строительства гидро- и атомных станций, а также в военно-технических областях. В частности, во время визита Ли Пэна в Москву в декабре 1996 г. «стороны договорились о совместном проекте по строительству атомной станции в Китае и предприятия по переработке урана»'.
  В российских политических и экономических кругах большие надежды возлагаются на крупномасштабные проекты. Среди них Ковыктинское газовое месторождение в Иркутской области, выполнение работ на Люньюньганской АЭС в приморской провинции Цзянсу, строительство в Китае тепловых станций, доставка сахалинского сжиженного газа в КНР. Обсуждается также проект по доставке газа из Туркмении в китайский порт Люньюньган с последующей его транспортировкой в Японию. В России полагают, что они также могут встроиться в этот проект.
  На данный момент в поле зрения находится ковыктинский газ — проект стоимостью, по одним оценкам, в 7 млрд. долл., по другим — в 11 млрд. Надо заметить, что, помимо Китая в него вовлечены также Монголия, Япония и Южная Корея. Но самым главным участником является «Бритиш петролеум-Амоко», контролирующая через офшорную компанию «Буровик» российскую «РУСИА- петролеум».
  Несмотря на большой ажиотаж вокруг этого проекта, его реализация находится под большим вопросом. Это связано не только с тем, что Япония и КР окончательно не определили свои позиции (Япония, кажется, больше заинтересована в Туркменском проекте), но и с ужесточением требований Пекина в отношении гарантий Москвы. В частности, Россия должна внести Ковыктино в список объектов, на которые распространяется соглашение о разделе промышленной продукции. Пекин также выразил свою заинтересованность в передаче прав на месторождение из рук компании «РУСИА-петролеум» в руки компании «СИДАНКО», поскольку последняя была создана на базе государственного капитала, которому китайцы, несмотря на свой «капитализм», доверяют больше, чем частным капиталам. Более серьезная проблема заключается в том, что «БП-Амоко» в принципе не торопится с реализацией данного проекта в соответствии со своими стратегическими планами.
  Надо иметь в виду и следующее. Учитывая, что множество совместных проектов не реализуется в срок, нынешний премьер КНР Чжу Жуньцзи потребовал от китайских экспертов перепроверить все проекты, заключенные с Россией. Такая проверка должна была привести к их резкому сокращению, поскольку большинство из них просто экономически необоснованны. Видимо, не случайно в ходе визита российского премьер-министра в Пекин (в ноябре 2000 г.) обсуждалось всего 14 проектов соглашений, т.е. чуть ли не наполовину меньше от обычной практики.
  Единственной сферой сотрудничества с КНР остается военно-техническая, которая имеет все шансы на процветание. Еще в 1993 г. были подписаны соглашения о поставках в КНР 26 истребителей «Су-27», ракетных систем «С-300» «земля — воздух» и других вооружений. Также сообщалось, что Пекин купил две эскадрильи истребителей-перехватчиков «Су-31» и неоговоренное количество танков «Т-72». В результате визита зам. российского премьера А. Большакова в Китай (декабрь 1996 г.) было подписано соглашение о военно-техническом сотрудничестве. По западным сообщениям, там же было оформлено окончательное соглашение, дающее Китаю право на лицензионное производство «Су-27». Недавно появилось сообщение, что на вооружение китайских ВМС поступила третья подводная лодка проекта 877 ЖКМ («Варшавянка») российского производства. Всего в соответствии с подписанным в 1994 г. контрактом Россия должна поставить Китаю четыре субмарины этого класса на сумму 1 млрд. долл.
 Четвертая «Варшавянка», которую ВМС КНР предполагают получить еще до конца 1998 г., одновременно станет последней выпущенной Россией подлодкой проекта 877, производство которых на этом будет завершено. Став последним покупателем «Варшавянок», КНР одновременно является первым покупателем новейших российских подлодок проекта 636, которые были спущены на воду весной 1998 г. Приобретение Китаем двух российских подлодок проекта 636 многие объясняют не столько потребностями собственных ВМС, сколько стремлением заполучить новейшие технологии.
  По разным оценкам, за период с 1991 по 1997 год Москва поставила Пекину оружия на сумму от 3,26 млрд. до 3,5 млрд. долл. Данное направление сотрудничества, судя по отрывочным сведениям печати, сохранило приоритетное значение и в последующем.
  Так, в ходе визита в Пекин Председателя правительства РФ (ноябрь 2000 г.), на котором военная тематика, судя по всему, была ключевой, в печать просочились такие сведения: Россия поставила Китаю 48 истребителей «Су-27», восемь дивизионов «ЗРС» С-300 ПМУ1, 14 ЗРК «Тор-Mi», подводные лодки проектов 877 ЭКМ и 636, эскадренный миноносец проекта 956 Э (еще один находится в стадии достройки). Проходят плановые мероприятия по подготовке к началу серийных поставок в КНР истребителей «Су-30 МКК». При техническом содействии РФ реализуется ряд китайских военных программ, в том числе по созданию самолетного реактивного двигателя с управляемым вектором тяги и самонаводящихся ракет класса «воздух — воздух».
  Однако главная сенсация переговоров — сообщение о поставке Пекину модифицированных российских самолетов дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО) «А-50». Кроме того, стороны рассмотрели практические аспекты совместного использования российской космической навигационной системы «ГЛОНАСС», а также проанализировали состояние двусторонних контактов в сфере ВТС.
  В комплексе торгово-экономического сотрудничества России с КНР необходимо учитывать и отношения с двумя ее провинциями: Гонконгом и Тайванем. Первая уже «вернулась» в лоно КНР, вторая — даже если какое-то время и останется «независимой», то экономически она так или иначе будет существовать в сфере китайского притяжения.
  Отношения с Гонконгом были налажены еще до середины 80-х годов, однако торговля развивалась довольно вяло и неровно, хотя в целом с повышательной тенденцией до 1993 г. Затем «устойчивое» падение. Аналогичная ситуация с Тайванем. Бума не происходит, что может показаться странным, если иметь в виду, что объемы внешней торговли и Тайваня, и Гонконга превышают объем торговли России в два-три раза. Причины здесь не политические, а чисто экономические. У России нет возможностей для экономического сотрудничества по широкому фронту.
  Ясно, что нынешняя «рабочая модель» русско-китайских торгово­экономических отношений не отвечает полностью национальным интересам России. В действиях Москвы в отношении КНР не чувствуется стратегического плана. Создается впечатление, что нынешняя политика формируется под воздействием текущих нужд «латания дыр» в экономике. Об этом говорит и упор на искусственное превышение экспорта над импортом для получения валюты, сбрасывание части технологии, оборудования и машин, не востребованных собственными предприятиями, низкий контроль над импортом товаров из КНР, Гонконга и Тайваня, многие из которых не отвечают элементарным стандартам качества. Совершенно не продумана и система использования китайской рабочей силы (этот аспект, судя по всему, вообще пущен на самотек). В определенной степени хаос в русско-китайских отношениях вызван попытками залатать бреши, возникшие из-за прерванных связей с бывшими советскими республиками, ставшими самостоятельными государствами. Все это означает, что нынешнее состояние торгово-экономических связей с КНР хотя и не отвечает национальным интересам России, но в полной мере отражает возможности страны.
  Китайская же политика, в резком контрасте с российской, стратегически продумана и весьма искусно увязана как с интересами КНР, так и с ее возможностями, постоянно оцениваемыми и переоцениваемыми на каждом этапе экономических реформ.
  Россия и Китай — естественные исторические и стратегические союзники. Развитие международных отношений будет неизбежно толкать эти страны на укрепление и усиление этого стратегического партнерства. Главная задача России — совместить свои пока слабые экономические возможности со стратегическими интересами в мире с учетом национальных интересов и в отношении КНР. Известно, что часть политических сил в нынешней России предостерегает от слишком большого крена в сторону Пекина, рекомендуя делать его в сторону Вашингтона и Токио. Но именно политика последних неизбежно будет толкать Россию на стратегическое партнерство с КНР. У Москвы просто нет выбора.
  Причем вне зависимости от того, кто у власти. Геостратегическая игра диктует свои правила.