2.4. Историография второй четверти и середины XVIII в. (немецкие ученые, историки на русской службе). М.В. Ломоносов
Со второй четверти XVIII в. развитие научной мысли в России возглавляет основанная Петром I в 1725 г. Академия наук. Положение об учреждении Академии наук было послано за границу русским дипломатическим миссиям для опубликования за рубежом и набора подходящих кадров. Помощь иностранных академиков принималась и оплачивалась, но каждому из них предписывалось обязательно привезти одного-двух учеников и желательно «которые из словенского народа, дабы могли удобнее русских учить...». Следует объяснить причину преобладания в Академии наук в XVIII в. ученых немецкой национальности, в том числе и историков. Дело в том, что «Священная Римская империя германской нации», как тогда называлась эта страна, не была единым политическим целым. Она состояла более чем из 300 суверенных государств и 1800 таможенных границ. Ученые, писатели, музыканты и художники, можно сказать вся интеллигенция, были вынуждены поступать на службу к маленьким деспотам и находились в полной от них зависимости. Тирания меценатствующих князьков, сословная замкнутость, душная атмосфера карликовых резиденций и имперских городов — все это заставляло многих выдающихся деятелей немецкого Просвещения бежать из Германии в поисках лучшей доли, в том числе и в Россию.
По проекту устава Академии в ее «третьем классе» должен был состоять один академик по «гистории древнейшей и Нынешней». На этой должности сначала состоял И. Коль, который занимался рукописями Московской синодальной библиотеки. Специалист по церковной истории, он в Академии занимался изучением древних славянских народностей. Однако, слабо зная русский язык, не смог внести существенного вклада в изучение этой проблемы.
В 1729 г. профессор «нравоучительной философии» Х.-Ф. Гросс составил на основе «Степенной книги» краткие хронологические таблицы. Следует сказать, что среди ученых- ' историков того времени только древнейшая история считалась достойной внимания. Первым, кто оставил наиболее значительный след в отечественной историографии того времени, был бывший кенигсбергский профессор Готлиб Зигфрид Байер.
Г.З. Байер
Г.З. Байер (1694-1738) был приглашен в академию наук в 1730 г. Он сразу пришелся ко двору Анны Иоанновны и Бирона. До приезда в Россию в Кенигсбергском университете он изучал семитические и китайский языки, говорил свободно по-латыни и писал диссертацию «О словах Христа». Очень усидчивый молодой человек к двадцати годам накопил большой запас знаний по Востоку, свободно объяснялся по-китайски, обладал солидными сведениями по маньчжурской и монгольской литературам, мастерски владел приемами филологической критики. Ко времени приезда в Россию Байер изучил византийское рукописное наследие, средневековых писателей и, таким образом, подготовил себя к разработке древнейшего периода, русской истории. Однако ему не хватало еще одного условия, и, надо сказать, он и не старался его выполнить — Байер не знал русского языка. Русская летопись была известна Байеру в латинском переводе. Среди тщательных исследований Байера следует выделить постановку варяго-русского вопроса на основе непосредственного изучения скандинавских материалов, а также первые разработки исторической географии Киевской Руси.
Трактат Байера о варягах послужил краеугольным камнем целой норманнской теории. Свое внимание он сосредоточил на одном факте — призвании князей из варягов. Байер так начинает свой рассказ: «Исстари русами владели варяги; потом их прогнали. Гостомысл начал править государством. Но вследствие неурядиц он дал совет призвать тех же варягов, и был призван Рюрик с братьями». Байер опровергает данные летописных сводов XVI в. о призвании варягов из Пруссии. Далее автор не соглашается с мнением С. Герберштейна о происхождении варягов от вагров — славянского племени из Голштинии. По мнению Байера, варяги были из Скандинавии и Дании, т.е. скандинавами, и представляли собой наемную гвардию. Выводы Байера легли в основу норманнской теории.
Деятельность Байера в нашей историографии получила различную оценку. Н.Л. Рубинштейн отмечал прекрасное знание Байером византийских и скандинавских источников. По мнению М.Н. Тихомирова, он был «бездарным, малоразвитым и воинствующим немцем, с отсутствием настоящего интереса к науке и ее задачам». В.К. Яцунский подчеркивал беспочвенность его утверждений в области норманнского вопроса, но в то же время признавал, что историко-географические исследования «сыграли полезную роль в истории нашей науки» и что ими пользовался В. Н. Татищев.
Действительно, Байер был крупным ученым-ориенталистом (арабистом) и филологом. Им опубликованы труды по языкознанию, литературе, нумизматике, эпиграфике Древнего мира, восточного и частично западного Средневековья. Работы Байера, относящиеся к истории России, основаны преимущественно па данных античных и средневековых греческих и латинских писателей, а также и на скандинавских источниках. Они имели довольно узкий историко-географический уклон и были посвящены древнейшим векам. Это этюды по истории Скифии и скифов, Греко-Бактрийского царства, киммерийцев, гипербореев (народы, упоминаемые Геродотом); изыскания в области русско-византийских отношений. Ими действительно пользовался В.Н. Татищев, с некоторыми наблюдениями Байера соглашался и М.В, Ломоносов.
Отдельно надо выделить специальные статьи Байера, посвященные обоснованию норманнской теории возникновения Русского государства: «О варягах», «О происхождении Руси», «География Руси и соседних, областей по данным северных писателей». В них доказывается скандинавское происхождение Руси. И здесь, по мнению Л.В. Черепнина, аргументация автора весьма натянутая и неубедительная. Например, ряд славянских имен выводится из корней слов скандинавского языка. Еще Татищев подчеркивал, что убедительность работ Байера в значительной мере подрывалась вследствие незнания им русского языка. Но тем не менее, он перевел главные работы Байера по древней русской истории и поместил их в 1-м томе своих сочинений.
Г.Ф. Миллер
Из немецких историков, более всех, почти 60 лет, в Академии наук работал Герард Фридрих Миллер (1705-1783). Своей необычайно активной деятельностью он оставил значительный след в разработке научной русской истории, архивном деле и просвещении. Миллер приехал в Россию в 1725 г., когда ему было всего 20 лет, после учебы в Ринтельнском, а затем в Лейпцигском университетах, где получил степень бакалавра. Он был приглашен в Россию президентом Академия Л.Л. Блюментростом и зачислен адъюнктом. Благодаря покровительству секретаря Академии И.Д. Шумахера получил должность преподавателя латинского языка, истории и географии при академической гимназии.
В начале своей деятельности в России Миллер имел в виду не столько науку, сколько службу. Вскоре он получает должность библиотекаря при Академии наук и становится довольно близко к влиятельным академическим сферам. В первые годы, вспоминал впоследствии Миллер, он «более прилежал к сведениям, требуемым от библиотекаря, рассчитывая сделаться зятем Шумахера и наследником его должности».
В то время Шумахер, занимая должность секретаря АН, был фактическим вершителем ее дел. В 1728 г., в связи с отъездом в Москву конференц-секретаря Академии, Миллеру «препоручено было... при Академии вице-секретарство». В том же году он становится редактором академической газеты «Санкт-Петербургские ведомости». В качестве приложения к газете он издает «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях». Миллер окончательно переселился в Россию, но его «семейная» карьера не удалась, а отношения с администрацией АН были очень натянутыми. Он пишет, что «счел нужным проложить другой ученый путь». Это была русская история. Подкреплял его на этом пути Байер, ставший его единственным руководителем. Миллер приступил к созданию первого в России исторического журнала («Собрание российской истории»), который выходил на немецком языке начиная с 1732 г. В журнале печатались источники и статьи по русской истории, как отечественные, так и иностранные. После отъезда Миллера в Сибирь издание остановилось (1737) и было возобновлено им же лишь в 1758 г. Именно в этом журнале началась публикация Начальной русской летописи.
Новый этап в биографии Миллера связан с участием в Сибирской экспедиции В. Беринга. Он продолжался с 1733 по 1743 г. и был завершением той практической юколы, в которой Миллер окончательно сложился как историк и ученый. Десять лет Миллер провел вместе с натуралистом И.Г. Гмелиным в Сибири. Он знакомился с географией Сибири, этническим составом ее населения, собирал архивные материалы, составлял карты. До того времени центром исторического изучения были летописи. Миллер натолкнулся на акты, и перед ним впервые открылось безбрежное море архивных источников по русской истории. С этим открытием центр тяжести в изучении русской истории должен был переместиться из глубокой древности в XV-XVII вв. Два года ушло на обследование архивов Западной Сибири — Тобольска, Тюмени, Туринска, Омска, крепостей по Иртышу. С 1735 г. началось обследование Восточной Сибири, с 1738 г. — Западной Сибири и Приуралья. Помимо письменных источников, Миллер приступил к разработке археологических памятников, изучал быт и фольклор. В процессе этой работы самое собирание материала начинало приобретать научные формы и научную организацию. Надо сказать, что к чести Миллера он не боялся быть чернорабочим в истории. Уже, будучи академиком, он готов был ехать в деревню к В.Н. Татищеву, чтобы снять копии и сохранить для истории огромный материал, собранный первым историком России для своих трудов.
Результатом десятилетней работы в Сибири стали 38 фолиантов копий актового материала, так называемые «портфели Миллера», представляющие богатейший фонд для изучения Сибири и не утратившие своей научной значимости до наших дней. Тем более что многие подлинные документы с тех пор навсегда утрачены вследствие плохого хранения и многочисленных пожаров. Материалы Миллера далеко выходят за рамки местной сибирской истории и примыкают к общей истории России XVI-XVII столетий. Среди них акты периода Смуты (грамоты Бориса Годунова, Василия Шуйского, Михаила Романова и др.), что положило начало его «Опыту новой истории России», опубликованному в 1760 г.
В Петербург Миллер вернулся с развернутой программой научно-исторической работы. В 1744 г. он подал свой известный проект учреждения «Исторического департамента для сочинения истории и географии Российской империи»: Его план наметил следующий круг изучения и публикации источников: 1. Степенные книги, летописи и хронографы. 2. Рукописи татарские, персидские, турецкие. 3. Архивные дела из столичных и местных архивов. 4. Жития святых. 5. Рукописные известия о построении церквей и монастырей. 6. Надгробные и другие надписи в церквях и монастырях. 7. Родословные книги. 8. Разные русские древности. 9.Устные предания. 10. Иностранные сочинения о России, других государствах и подлинные документы о международных отношениях.
В этой связи им была предложена программа организации специальных экспедиций для сбора источников на местах. Однако план Миллера был отклонен. В 1748г. он вновь повторил его в представлении президенту Академии графу К.Г. Разумовскому, но результат был тот же. Миллеру было предложено заняться окончанием истории Сибири. Первый том его «Описания Сибирского царства и всех, происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его русской державой по сии времена» увидел свет в 1750 г. В «Ежемесячных сочинениях...» была опубликована основная часть второго тома. Целиком этот труд впервые был издан в 1761-1763 гг. на немецком языке под названием «История Сибири».
В 1747 г. Миллер окончательно перешел в русское подданство. К.Г. Разумовский заключил с ним контракт. Ученому присвоили звание историографа и утвердили в должности ректора университета. Исторический департамент был учрежден в 1748 г., но на других основаниях.
В 1749 г. ученый занялся разбором архива А. Д. Меншикова, привел его в систему и описал. Одновременно Миллер интенсивно работал над «Историей Сибири», которую писал по-немецки, а затем его работа переводилась в АН на русский язык. Полностью этот труд Миллера так и не был издан. В том же году Миллеру было поручено составить речь для произнесения 6 сентября на торжественном заседании Академии — на другой день после тезоименитства императрицы Елизаветы Петровны. В приглашении Академии наук, говорилось, что Миллер «читать будет диссертацию о начале российского народа и отчего оный так называется». Торжественное заседание было перенесено на день вступления Елизаветы на престол — 25 ноября, а обсуждение речи продолжалось с 23 октября 1749 по 8 марта 1750 г. и заняло 29 заседаний Чрезвычайного собрания академиков. На основании письменных мнений академиков Канцелярия Академии наук отправила Профессорскому собранию указ об уничтожении диссертации Миллера, «так как она предосудительная России».
Основные тезисы труда Миллера четко сформулировал В. О. Ключевский: 1) приход славян с Дуная на Днепр, в соответствии с рассказом Начальной летописи, Миллер относит к христианским временам, не раньше Юстиниана; 2) варягов он отождествляет со скандинавами; 3) «принимает тождество варягов и Руси и утверждает, что скандинавы дали Руси государей». Эта точка зрения была развитием «норманнской теории», основоположником которой был Г.З. Байер.
Заседания Чрезвычайного собрания академиков проходили в довольно резкой форме. Свою речь Миллер произнес вскоре после правления Анны Иоанновны, когда немецкая партия была удалена от двора. Национальное царствование Елизаветы Петровны началось во время войны со Швецией, которая закончилась миром в Або в 1743 г. Было крайне неосмотрительно в это время сказать, что шведы дали России имя и государей. Основным оппонентом Миллера стал М.В. Ломоносов, которого поддержали астроном Н.И. Попов, а также СП. Крашенинников, А.П. Сумароков, И.Э. Фишер, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт и даже всесильный Шумахер. Нельзя не признать того, что в источниковедческом отношении позиции Миллера были достаточно серьезно обеспечены. Однако норманнская схема часто приводила его к ошибочным выводам в вопросах конкретной истории и заведомо обедняла историю Древней Руси. Оппоненты не могли согласиться с тем, что начало Руси сводится к влиянию извне. Тем более что это не соответствовало национальной патриотической идеи о самостоятельном развитии славянства. И все же заслуги Миллера в изучении истории Сибири, в собирании и анализе исторических источников полностью перекрывают его норманнистские заблуждения.
В 1754-1755 гг. Миллер возвращается к издательско-журнальной работе, которой занимался до 1764 г. В это время в «Ежемесячных сочинениях» выходят его работы по истории Сибири, «Опыт новейшей русской истории», очерки истории Новгорода и Пскова. Вся предыдущая деятельность, достаточно сложные отношения в АН приводят его к мысли о необходимости сосредоточить свои усилия на специальной археографической работе. В 1766 г. он был назначен начальником в Московский архив Иностранной коллегии. В это время ученому исполнилось 60 лет, он переезжает в Москву, одержимый желанием, с одной стороны, «давать наставления молодым людям для продолжения исследований после его смерти», а с другой — «устраивать архив, приводить его в порядок и сделать полезным для политики и истории». Судьба подарила ему еще целых 17 лет. Миллер предпринимает первую экспедицию для розыска архивных материалов по городам и монастырям Московской губернии. Таким образом, за 50 лет до начала археографических экспедиций, он сформировал и воспитал кадры русских архивных и археографических работников, среди которых были Н.Н. Бантыш-Каменский, А.Ф. Малиновский и др. Он пишет историю российского дворянства, очерк истории Преображенского и Потешного полков, историю АН, морских плаваний. Мы обязаны Миллеру изданием «Истории Российской» Татищева, он же впервые издал Судебник 1550 г., «Ядро российской империи» Манкиева, «Степенную книгу», «Географический лексикон», Письма Петра I к Шереметеву, «Описание земли Камчатки» Крашенинникова. Огромная работа, проделанная Миллером, превратила его в исключительного знатока истории России и поставила в центр всей исторической науки второй половины XVIII в. М.М. Щербатов в своей «Истории России» пишет о нем: «Миллер не токмо вложил мне охоту к познанию отечества моего; но, увидя мое прилежание, и побудил меня к сочинению оной». Также с благодарной памятью пишут о нем Новиков и Голиков. Основная часть миллеровских «портфелей» ждет опубликования до настоящего времени.
Итак, практическая работа Миллера развила метод собирания материала, принципы его фиксации и воспроизведения. От первичного собирания материала он перешел к организованному систематическому его подбору, и этот принцип определяет всю его работу в любой специальной области исторического изучения. Принцип точной документировки и воспроизведения памятника стал также основным для археографического изучения, который он распространял на этнографический и фольклорный материал. Миллер впервые потребовал точного воспроизведения исторического документа в неизменном виде с сохранением всех особенностей печатаемого списка, его орфографии и грамматических особенностей. Он указывал, что язык памятника служит свидетельством места и времени его возникновения. В результате была создана реальная основа для научного изучения текста, для критики источника, которая должна была стать основой исторического изыскания. Миллер также ввел еще один порядок научного обоснования изложения истории — обзор источников, которым начинаются его очерки. Когда свидетельства разных источников расходятся, он воспроизводит параллельно и другие взгляды и факты, чтобы была возможность для сопоставления и проверки высказанного суждения.
Во главу научного исследования Миллером был поставлен принцип «истинности». Если до него критика факта сводилась к критике «здравого смысла», как единственного «разумного» критерия, то Миллер отстаивает общий принцип рационализма, задача которого — борьба с баснословием. Для ориентировки в сложных княжеских счетах русских летописей Миллер приступил к разработке «генеалогии» как специальной практической дисциплины. Однако он оставался представителем своего времени в вопросах исторического синтеза, в деле осмысления исторического процесса. Не имея целостного научного миросозерцания, он шел путем прагматического изложения, установления внешней последовательности, частной связи исторического повествования. Основой обобщения для Миллера оставалась политическая идея российского самодержавия. Но он впервые показал значение источника во всей широте и объеме, впервые сделал попытку анализа этого источника и положил начало его научной критике. После Миллера М.М. Щербатов — уже на новой основе — смог возобновить попытку В.Н. Татищева создать общий труд по истории России.
А.Л. Шлецер
Младший коллега Миллера Август Людвиг Шлецер (1735-1809) родился в городе Ягштадте, в графстве Гогенлоэ. Сын пастора он в пять лет потерял отца. Чтобы продолжить обучение он с 10-летнего возраста давал частные уроки. В 16 лет Шлецер поступил на богословский факультет Виттенбергского университета, где получил хорошую богословскую и филологическую подготовку. В 1754-1755 гг. Щлецер слушал лекции в Геттингенском университете. Его учителями были филолог-классик А. Гесснер и крупнейший исследователь-библиист И.Д. Михаэлис. Последний настоятельно рекомендовал Шлецеру осуществить научную поездку на Ближний Восток для изучения исторических и лингвистических древностей.
С 1755 по 1758 г. Шлецер работал в Стокгольме домашним учителем, конторским служащим, корреспондентом гамбургской газеты и одновременно изучал скандинавские языки. Продолжая научные изыскания, он издает на шведском языке «Опыт всеобщей истории торговли и мореплавания в древнейшие времена», а на немецком языке написал «Новейшею историю учености в Швеции». К 25 годам, по его собственным словам, он знал «грамматически до пятнадцати языков», а также естественные науки и медицину. В 1761 г. Михаэлис в ответ на просьбу жившего в Петербурге Г.Ф. Миллера рекомендовал ему Шлецера в качестве домашнего учителя и помощника в обработке собранных материалов по русской истории. В Петербург Шлецер приехал в конце 1762 г. и некоторое время был па частной службе у Миллера. В 1762 г. он получил официальную должность адъюнкта по русской истории при Академии наук. К этому времени он был уже сложившимся ученым с широким кругозором и большой эрудицией.
Представленный Шлецером в Академию наук план занятий одновременно стал и проектом разработки источников русской истории. А именно: 1. Изучение отечественных памятников. 2. Изучение памятников иностранных. 3. Использование и тех и других источников для составления свода русской истории. Под отечественными памятниками Шлецер понимал прежде всего летописи, которые, по его мнению, необходимо обрабатывать в следующих направлениях: 1. Подбор списков, их сличение и выявление «чистого и верного текста». 2. Грамматическое изучение, т.е. прочтение текста и выяснение его смысла. 3. Сопоставление разных летописей с целью проверки разнородных сведений, в них содержащихся. Кроме специальных источниковедческих работ, Шлецер считал необходимым написать очерк русской истории от основания государства до пресечения династии Рюриков. И последним этапом своего плана Шлецер считал задачу, связанную с созданием популярных книг по истории, географии я статистике.
В 1767-1768 гг. вместе с переводчиком Академии С. Башиловым Шлецер издал «Русскую Правду», Судебник царя Иоанна, две первые части Никоновой летописи. В 1769г. он напечатал на французском языке очерк русской истории и на немецком — «Русскую историю до основания города Москвы (1147)». Оба эти руководства были переведены на русский язык и долго служили для школьного образования. Покинув Россию в 1769 г., Шлецер преподавал в Геттингене всеобщую историю и статистику и не переставал заниматься русской Начальной летописью. В 1800 г. он приступил к печатанию своего критического исследования о Начальной летописи и посвятил его императору Александру I, который в благодарность прислал ему бриллиантовый перстень, а позже пожаловал орден Владимира и герб с изображением Нестора.
Надо признать, что история России поражала и влекла Шлецера своими масштабами, но он не был достаточно подготовлен к ее научному изучению. Историк признавался, что не способен написать сколь-нибудь хорошую историю России для серьезных читателей. Однако Шлецер имел превосходную подготовку к историко-критической работе. В этом направлении и сосредоточилось все его внимание. Изучение источника и его критика — тема «Нестор» — стали основными в его научной работе. В «Несторе» Шлецер сформулировал общие принципы и описал технические приемы проведенной им критики текста. Он различает три вида критики, три этапа критического изучения:
1. Что Нестор писал действительно?
2. Что он под сим разумел?
3. Правильна ли его мысль?
Третья «высшая критика» была уже переходом от критики текста к интерпретации исторического факта, т.е. самого исторического процесса. Сам Шлецер остановился на пороге третьего этапа. Дело Шлецера — критика текста. Применительно к этой задаче он дает чрезвычайно четкое и ясное описание технических приемов критики. Сличение и систематизация списков по их названиям, установление их взаимосвязи, генеалогии, что дает основу для их сличения и внутренней критики, поскольку для древней летописи мы имеем не подлинник, а позднейшие списки. Шлецер подробно характеризует сложный комплекс дальнейших признаков: бумага и внешнее оформление, письмо и приемы написания, иллюстрации, язык. Из этого комплекса данных может быть выведено место и время возникновения не только изучаемого списка, но и того утраченного текста (протографа), от которого данный список происходит. В результате Шлецер вывел главный принцип: древность списка не тождественна древности его редакции и сама по себе не решает вопроса о степени достоверности даваемого им чтения.
На основе этих принципов Шлецер и подошел к изучению русского летописания. В его распоряжении было 20 текстов русских летописей, из которых лишь 13 допускали научное изучение и критическую проверку. Шлецер дал близкую к действительности историю летописных сводов, в частности установил позднее происхождение Никоновского и Воскресенского сводов, и «Степенной книги» и подверг их критической оценке. К слову, составление «Степенной книги» Татищев, Миллер и Щербатов относили к XIV в. Шлецер доказал, что это — памятник XVI в. с искаженным первоначальным текстом. Разбор русской летописи был доведен Шлецером до 980 г. и привел к научному пересмотру основных вопросов, занимавших современную Шлецеру историческую науку:
1. историческая этнография и происхождение современных народов;
2. говоря о норманнской теории происхождения Руси, он указал, что через 200 лет не осталось ни одного скандинавского термина в русском языке;
3. исследуя общественный строй славян IX-X вв., доказывал примитивность политического строя и отсутствие государственности.
Эти выводы Шлецера встретили резко отрицательную оценку современников - русских историков. Шлецера обвинили в немецком национализме, в стремлении доказать, что именно немцы принесли в Россию и культуру, и государственный строй, а внешняя политика России, начиная с образования Московского государства, носила исключительно завоевательный характер. С этого времени в историографической литературе довольно широкое распространение получило мнение, что Шлецер презирал Россию и русский народ. Но вопрос этот не так прост, как кажется на первый взгляд. Когда Шлецер принялся за изучение церковно-славянского языка, он, не скрывая своего изумления, восхищался его богатством и говорил: «Вот на какой язык лучше всего перевести Гомера». Ученый прекрасно видел, что пребывание в России прямо связано с его научным ростом, расширяет кругозор, не говоря о жизненном опыте. Будучи достаточно тщеславным человеком, он понимал, что из русских летописей можно сделать настоящее ученое открытие для европейской науки. Видел и не ошибся в том, что перед ним — область, которая даст 1 ему и деньги, и ученую славу в Западной Европе. Действительно, судя по его работам, мы можем говорить, что Шлецер недооценивал глубину и творческие возможности русской культуры. Он подчеркивал превосходство иностранцев и особенно немцев, которые, по его мнению, облагородили Россию и распространили в ней просвещение.
Однако основное значение Шлецера заключается в том научном методе, которым он вооружил русского историка, В 1809 г, ученый был избран почетным членом Общества истории и древностей российских. В 1813 г. Н.П. Румянцев внес 25 тыс. рублей в Академию наук как фонд издания русских летописей и в своем обращении в АН сослался на Шлецера как основателя научного издания летописей. «Шестор» после этого сразу получил широкое признание в науке, был тотчас переведен и издан на русском языке.
Сочинение Шлецера «Нестор» имело большое влияние на развитие нашей историографии. Начиная с Н.М. Карамзина, C.M. Соловьева, М.П. Погодина все русские историографы, включая А.А. Шахматова, смотрели на Шлецера как на первоучителя, родоначальника своей науки и руководствовались его приемами. Позже А.А. Шахматов доказал, что сама летопись Нестора была лишь одним из промежуточных звеньев в общей истории летописания. Но этот вывод Шахматова стал возможен только на основе развития исторической науки XVIII в., которое было подготовлено, в том числе и трудами А.Л. Шлецера.
М.В. Ломоносов
Выдающийся русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) не был профессиональным историком, но его работы в области изучения прошлого России и других стран явились новым словом в науке. Для Ломоносова занятия историей были делом, связанным с выработкой национального самосознания, с борьбой за экономическую, политическую и культурную независимость России. В то же время он должен был сделать русскую историю достойной внимания высшего общества, украсить ее новыми приемами изложения и одеть в соответствующий времени классический костюм. Представитель народа, он органически воспринял и пронес через всю жизнь чувство высокого патриотизма, которым пронизаны и его исторические труды.
Жизненный путь ученого хорошо известен, и мы остановимся лишь на тех обстоятельствах, которые наложили свой отпечаток на идеологию Ломоносова и оказали влияние на те практические предложения, с которыми он выступал. Выходец из государственных крестьян, он считал, что экономическое развитие России возможно лишь при проведении ряда мероприятий по улучшению положения крестьянства. В то же время он оставался сторонником просвещенного абсолютизма и обосновывал руководящую роль абсолютной монархии в жизни страны. Дойдя до материализма в области понимания явлений природы, Ломоносов в объяснении общественного развития был идеалистом. В своеобразных условиях крепостнической России в его работах проявляются демократические тенденции.
Связь исторических взглядов В.Н. Татищева и М.В. Ломоносова видна из того, что в 1749 г. последний по просьбе Татищева написал посвящение (великому князю Петру Федоровичу) к первой части его «Истории Российской». В этом посвящении Ломоносов излагает мысль о том, что занятие историей является патриотическим делом. К нему побуждает «искренняя любовь и горячее усердие к отечеству». В то же время в соответствии со взглядами Татищева на первый план выдвигается задача изучения «дел бывших в России владетелей, а особливо самодержавных...», т.е. абсолютистских монархов. История народа тесно сливается с историей правителей делам которых народ обязан своей славой. Ломоносов отмечает, что из-за отсутствия «достоверного описания деяний российских», «похвала государей, заслугами своими Россию одолживших, равно как и древнего российского народа славное имя затмевается, и добрые примеры мужественных поступков и премудрых поведений остаются в закрытии». Таким образом, о «похвале государей» говорится в первую очередь, о «славном имени российского народа» — во вторую, потому что, с точки зрения Ломоносова, причиной могущества народа являются заслуги просвещенных монархов.
В том же году Ломоносов выступил с замечаниями на диссертацию Миллера «Происхождение имени и народа российского», предназначавшуюся для оглашения в качестве речи на публичном собрании Академии наук. Миллер доказывал норманнское происхождение Руси. В решительных возражениях Ломоносова против этой концепции представляет интерес прежде всего его разбор источниковедческих основ диссертации Миллера. Ломоносов считает неправильным сам принцип отбора источников, игнорирование показаний русских авторов и преимущественное внимание к иностранным. Он высказывает свои соображения о задачах критического анализа древних памятников письменности: «Надо уметь отделить в них правду от баснословия». Далее отмечает субъективный подход Миллера к иностранным источникам, использование лишь того материала, который отвечает его предвзятой точке зрения. Подвергает Ломоносов сомнению и выводы Миллера (идущего вслед за Байером), основанные на созвучии корней ряда слов, например производство имен древнерусских князей от скандинавских (Ольга — Аллогия, Владимир — Валдмар, Всеволод — Визвальдур и т.д.). Ученый называет подобные сопоставления «перевертками», происходящими от «неразумения российского языка». Возражая Миллеру по существу, Ломоносов считает неправильными его утверждения о позднем появлении славян в местах их последующего пребывания, о том, что Русь — это новое название, наконец, противопоставление руси славянам. Он доказывает, что название «россияне» происходит от «роксалан» (славян) и что роксаланы вместе с готами (тоже, по Ломоносову, славянами) перешли с берегов Черного моря к побережью моря Балтийского, получив там название «варяги». Таким образом, варяги-русь, по Ломоносову, говорили на славянском языке.
Интересна система доказательств, приводимых Ломоносовым. Привлекая топонимические данные, он доказывает наличие славянских названий деревень, городов, рек, целых земель там, где (как он считает) когда-то жили варяги-русь. Далее Ломоносов утверждает, что еще в его время курляндцы, обитающие на территории, запятой ранее варягами-русью, и являющиеся их потомками, говорят «языком, от сла-венского происходящим». Указание Нестора-летописца также свидетельствует, что «славенский и русский язык едино есть». Если бы варяги-русь отличались по языку от славян и были скандинавами, очевидно, в русский язык должны были бы проникнуть какие-то шведские слова, чего в действительности не случилось. В то же время, например, татарский язык оказал влияние на русский, хотя татары и не жили в русских городах, а лишь посылали туда баскаков. Принимая предпосылку о скандинавском происхождении варягов-руси, следует ожидать, пишет Ломоносов, что в России должны сохраниться деревни и даже города, население которых говорило бы на одном из скандинавских языков. Отсутствие подобных населенных пунктов опровергает, по Ломоносову, вывод о скандинавском происхождении варягов-руси.
Полемика Ломоносова с Миллером свидетельствует о хорошем знании Ломоносовым источников (древних и средневековых, русских и иностранных), а также о своеобразном и в ряде случаев вполне критическом подходе к ним. По существу вопроса Ломоносов стоял на правильных позициях, доказывая значительную давность появления славян на территории Восточной Европы и зарождения у них государственности независимо от варягов.
В полемике Ломоносова с Миллером чувствуется большая любовь первого к родине и ее прошлому, забота о славе и чести Отечества. Он не может примириться с утверждениями Миллера, ибо, по выражению Ломоносова, почти на каждой странице миллеровской диссертации «русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают, разоряют, огнем и мечом истребляют...» и т.д.
Ломоносов считает, что для «славено-российского народа» будет «предосудительно», «ежели его происхождение и имя положить столь поздно, а откинуть старинное, в чем другие народы себе чести и славы ищут». В то же время иногда Ломоносов выступает с церковно-охранительных позиций. Он упрекает Байера, что тот не столько заботится об «исследовании правды», сколько о том, «дабы показать, что он знает многое языков и читал много книг». Ломоносов изображает его в виде «идольского жреца, который, окурив себя беленою и дурманом и скорым на одной ноге вертением, закрутив свою голову дает сумнительпые, темные, непонятные и совсем дикие ответы». Больше всего он возмущается критикой Байером летописной легенды о пребывании на Руси апостола Андрея. В своем «исступлении и палоумстве» Байер, по мнению Ломоносова, подрывает основание, на котором Петр Великий учредил орден Андрея Первозванного.
С начала 50-х гг. XVIII в. Ломоносов начал работать над обобщающим трудом по русской истории. Сохранились два первоначальных наброска плана этого труда, содержащих периодизацию исторического процесса. В первом наброске выделяются 5 периодов: 1. От Рюрика до смерти киевского князя Владимира Святославича (начало XI в.). 2. От смерти князя Владимира Святославича до нашествия Батыя. 3. От нашествия Батыя до царствования Ивана Васильевича Грозного. 4. От времени Грозного до времени Петра Великого. 5. От Петра Великого до Елизаветы Петровны. В целом эпоха до Рюрика осторожно характеризуется как «прежде сомнительные времена».
Во втором наброске Ломоносов продвигает периодизацию в глубь русской истории. «Прежде сомнительные времена» превращаются в первый период — «век древний до Рюрика». Зато ближайшее к Ломоносову время из плана исключается, и набросок заканчивается смертью царя Федора Алексеевича.
В дальнейшем, работая над историей России, Ломоносов, I как видно из некоторых материалов, продолжал уточнять периодизацию, в результате чего снова передвинул некоторые рубежи. В конце концов, он пришел (в пределах до XVI в.) к установлению следующих периодов: 1. Время до Рюрика. 2. От вокняжения Рюрика до смерти князя Ярослава Мудрого. 3. От смерти князя Ярослава до «Батыева нашествия». 4. Время татаромонгольского владычества до вокняжения Ивана III. Эта схема близка к периодизации истории России, разработанной В. Н. Татищевым и в ее основу положено развитие абсолютизма.
Основным произведением исторического характера, принадлежащим М.В. Ломоносову, является «Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава первого или до 1054 года». Работать над этим трудом Ломоносов начал в 1751 г., написал его в 1754-1758 гг. Напечатана «Древняя Российская история» была уже после смерти ученого, в 1766 г. Текст «Истории» начинается со «Вступления», в нем излагаются те руководящие идеи, которым следовал Ломоносов в работе по изучению исторического прошлого своей родины. Автор говорит, что российский народ «много видел в счастии своем перемены», страдал от внешних врагов и от внутренних междоусобиц, и тем не менее не только не утратил своей национальной независимости, «не токмо не расточился», «но и на высочайший степень величества, могущества и славы достигнул».
Историческая концепция Ломоносова
В связи с этим Ломоносов высказывает некоторые общие соображения об историческом развитии как смене периодов упадка и расцвета. «Каждому несчастию последовало благополучие большее прежнего, каждому упадку высшее восстановление... » Представление о том, что исторический процесс совершается путем конфликтов внутреннего и внешнего характера было передовой для того времени идеей. Автор образно представляет себе этот процесс как течение «великия реки», которая «от источников своих по широким нолям распростираясь, иногда в малые потоки разделяется и между многими островами теряет глубину и стремление», но затем снова «соединяясь в одни береги, вящую быстрину и великость приобретает», и чем дальше, тем в большей мере вбирая в себя другие реки, «обильнейшими водами разливается и течением умножает свои силы». Это — мысль о поступательном движении истории, преодолевающей на своем пути многочисленные препятствия, отступающей и снова идущей вперед, -мысль для того времени достаточно прогрессивная.
Для Ломоносова характерно также стремление понять прошлое своего народа в рамках всемирно-исторического процесса, представляющего собой последовательную смену ряда народов, проходящих циклы своего развития от расцвета до заката. «Начинаются народы, когда другие рассываются; одного разрушение даст происхождение другому». Это высказывание, конечно, далеко ушло от фаталистической концепции средневековых хронографов, видевших в истории поучительный пример тщетности и суетности как личных человеческих судеб, так и судеб целых обществ и государств. Изучение истории Ломоносова, напротив, убеждает в том, что дела «смертных», преходящие «труды» отдельных лиц сообщают бессмертие народу. Всемирно-исторический процесс, по его мнению, свидетельствует о прогрессивном движении человечества, во время которого оставляют свой след в прошлом люди разных поколений и пароды разных времен. И историческая паука должна по этим следам воссоздать путь развития от прошлого к настоящему. История — это движение, она не знает ограниченных рамок времени и пространства, она дает беспредельные возможности дальнейшего роста.
Ученый поднимает вопрос о том, как из действий людей ряда поколений слагается история человечества. Если люди разных времен выступают раздельно, то история объединяет их деяния в общем всемирно-историческом процессе. Эта трактовка представляет значительный шаг но сравнению с развитым Татищевым пониманием истории как науки, изучающей цепь человеческих «деяний» и «приключений», к мысли об их преемственности и непрерывности.
Ломоносов выдвигает задачу выяснения общих начал и черт своеобразия в развитии отдельных народов. При этом он исходит из идеи повторяемости явлений у народов, разновременно выступающих на всемирно-исторической арене. Ломоносов сравнивает политическую историю России с историей Древнего Рима. Если римская история началась с единовластия «королей», то история России — с единовластия князей. Период, когда в Риме установилась республика, напоминает Ломоносову время феодальной раздробленности на Руси. Наконец, Римская империя, на его взгляд, аналогична по своему характеру «самодержавству государей московских». Таковы черты сходства истории русской и римской.
Но Ломоносов не только сопоставляет, но и противопоставляет историческое развитие России и античного Рима. Это противопоставление производится с целью доказать, что абсолютизм содействовал росту могущества России. Таким образом, «в единоначальном владении залог... блаженства» России. И в данном случае, выявляя параллели в истории отдельных народов и указывая особенности их исторической жизни, Ломоносов, выступая с позиций просвещенного абсолютизма, ушел значительно вперед от схемы Татищева с его выделением в развитии народов четырех «станов», подобных возрастам отдельных людей. Сама идея «бессмертия» народа получила яркое звучание лишь в трудах Ломоносова с их демократической направленностью.
Как и Татищев, Ломоносов поднимает вопрос о пользе истории. Он видит ее в правдивости изображения прошлого, которая является условием морального воздействия (силой примера) на людей. Представление о значении славных подвигов исторических деятелей прошлого как примера для последующих поколений свидетельствует о большом патриотизме Ломоносова. В то же время на исторических фактах он обосновывает роль просвещенного абсолютизма в развитии человечества. История «дает государям примеры правления, подданным — повиновения, воинам — мужества, судиям — правосудия, младым — старых разум, престарелым — сугубую твердость в советах, каждому незлобливое увеселение, с несказанною пользою соединенное». Здесь ученый в свете рационалистического мировоззрения рисует и сущность государства, и характер исторического процесса, подчеркивая также моменты, помогающие их пониманию, как «разум», «польза», «правосудие», «твердость», «мужество» и т.д.
По Ломоносову, «Древняя Российская история» делится на две части: 1) «О России прежде Рюрика»; 2) «От начала княжения Рюрикова до кончины Ярослава первого». Первый вопрос, который ставит Ломоносов, — это вопрос о древнем населении России и о происхождении русского народа. Автор указывает, что по летописным данным «старобытными» жителями России являются славяне и чудь. В этом нет ничего унизительного для русских, так как «ни в едином языке утвердить невозможно, чтобы он сначала стоял сам собою без всякого применения». И далее Ломоносов выдвигает интересную мысль о том, что народы как этнические категории формируются в процессе «переселений» и «странствований», «в таком между собою сплетении», что часто нельзя сказать, какому народу отдать преимущество в смысле древности. Словом, не бывает «чистых» народов.
Затем исследователь подробно рассматривает данные древних и средневековых писателей (Плиния, Тацита, Птолемея, Прокопия Кесарийского, Иорнанда и др.) о славянах и их роли во всемирной истории. Он стремится доказать древность «словенского племени». Автор отмечает, что славяне, «ненавидя римского ига и любя свою вольность», сыграли свою роль в падении Римской империи. В этих утверждениях, подкрепляемых ссылками на источники, было много верного, несмотря на ряд наивных суждений, вроде того, что венеды переселились из Трои. Ломоносов проявил и известный критицизм в отношении легендарного материала, подвергнув, например, сомнению наличие грамоты Александра Македонского «славенскому народу», отметив вымышленный характер имен славянских князей Славена и Руса.
Специальные главы «Древней Российской истории» посвящены чуди и варягам. В данном случае высказывается (вслед за Байером) неверное соображение о том, что чудь (финны, ливы, эсты) — это скифы. Варягами, по мнению Ломоносова, именовались вообще северные народы. Варягов-россов Ломоносов отождествляет с пруссами, говорившими па языке, близком к литовскому, который являлся «отраслью» языка славянского. Говоря о быте восточных славян до вокняжения Рюрика, Ломоносов указывает, что они жили семьями «рассеянно», редко имели «общих государей» и города. Киевские славяне (поляне) давали дань хазарам, новгородские — варягам. Тем не менее и те и другие «без монархии почитали себя вольными». У полян «самодержавство» началось с вокняжения Аскольда и Дира, укрепилось при князе Олеге. У новгородских славян сначала правил старейшина Гостомысл, затем, после смерти последнего, они призвали на княжение Рюрика с братьями. «Самодержавства российского основатель» Рюрик рассматривается Ломоносовым как «герой», отличающийся «разумом и мужеством». Утверждение «самодержавства», по Ломоносову вызывало сопротивление сторонников «общенародного прежнего владения». Это — интересная мысль, указывающая на понимание автором того, что возникновение государственности происходило в борьбе, участниками которой выступали родовые и племенные старейшины. Факт создания государства у восточных славян Ломоносов расценивает как исторический прогресс.
Вторая часть книги Ломоносова разбита на главы, посвященные отдельным княжениям (Рюрика, Олега, Ольги, Святослава, Ярополка, Владимира, Святополка, Ярослава). Изложение построено на данных летописи, а также некоторых византийских источников (например, при описании походов Святослава в Болгарию). История Киевской Руси изложена хорошим языком, просто и доступно, в некоторых случаях имеет характер литературного произведения. Летописные тексты даны в пересказе на современном Ломоносову русском языке.
При рассмотрении внутренней истории Древней Руси проводится мысль о том, что киевские князья вели борьбу за единодержавие, добиваясь включения ряда славянских и неславянских племен в российское подданство. Эта борьба расценивается как выражение заботы об этих племенах. В такой концепции, несомненно, сказалось присущее Ломоносову стремление подчеркнуть роль просвещенных государственных правителей. До нас, к сожалению, не дошли комментарии (цитаты, тексты документов и т.д.), которые Ломоносов предполагал приложить к своему труду.
В 1759 г. ученым был написан (а в 1760 г. издан) «Краткий Российский летописец» с родословием, посвященный царевичу Павлу Петровичу. Этот летописец состоит из трех частей. В первой части дан краткий очерк (на основе «Древней Российской истории»), посвященный древнему населению на территории России и истории славян до вокняжения Рюрика. Изложение пронизано идеей величия славянского парода. Во второй части помещены сжатые сведения о русских князьях и царях, кончая Петром Великим. Эта часть написана А. Богдановым и отредактирована Ломоносовым. Последняя часть содержит материал, касающийся брачных связей и генеалогии русских князей и царей вплоть до Петра
I и его потомства.
Для понимания исторических взглядов Ломоносова представляет интерес его рукопись «Идеи для живописных картин из российской истории». Это — сюжеты исторических картин. Они могут быть разбиты на несколько групп: 1. Темы из истории государства (единодержавия — абсолютизма) в России. 2. Темы национальноосвободительной борьбы. 3. Темы, касающиеся международного значения России. Самая идея создания живописных картин на исторические сюжеты показывает, что Ломоносов придавал большое воспитательное значение истории.
Среди исторических тем, интересовавших Ломоносова, важное место принадлежит сюжетам, относящимся ко времени Петра I. В 1757 г. ученый написал примечания на рукопись «Истории Российской империи при Петре Великом», составленной по предложению русского правительства Вольтером. Кроме внесения в текст Вольтера ряда поправок фактического характера, Ломоносов исправляет также его неверные утверждения, касающиеся уровня экономического, политического и культурного развития России. Поправки Ломоносова отличаются заботой об историческом достоинстве русского народа. Так, Вольтер указывает, что земля около города Архангельска стала известна в Западной Европе лишь в XVI в. Ломоносов же поправляет этот текст и утверждает, что датчане и другие северные народы торговали по Двине еще в XII в. Характеристику Вольтером Москвы как «нарочитого города» Ломоносов отказывается признать достаточной и с чувством законной гордости пишет: «Москва великий город, первого рангу во всей Европе». Ломоносову кажется оскорбительным («бесчестным и поносительным») для русского народа, что Вольтер, описывая Лапландию, самоедов и т.д., обходит молчанием такие «многолюдные, плодоносные и наполненные городами... провинции», как Ярославская, Тверская, не упоминает Нижний Новгород, Владимир и «великое множество городов около Оки и других рек великих».
Примечания Ломоносова исполнены заботой и о военной славе России. На утверждение Вольтера, что в первое восемнадцатилетие XVIII в. единственным героем на севере был шведский король Карл XII, Ломоносов возражает, что «геройские дела», «великие предприятия и труды славны» Петра I стали известны еще до сражения при Лесной и Полтавской победы, а Карл XII своим бегством после Полтавской битвы показал задолго до 1718г. «больше себя героя в Петре Великом...». Совершенно неудовлетворительным разделом труда Вольтера признал Ломоносов текст, касающийся «стрелецких бунтов», и предложил исправить его на основе составленного им самим описания этих событий.
«Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи», принадлежащее Ломоносову, сохранилось во французском переводе не дошедшего до нас оригинала. Это рассказ о политической борьбе конца XVII в., облеченный в художественную форму, с пересказом речей действующих лиц и психологическими мотивировками их поступков, с известной драматизацией всего происходившего. Рассказ написан живо и интересно. В целом выступления стрельцов характеризуются Ломоносовым как действия «солдатчины, всегда готовой к бунту». Говоря о стрелецких казнях, организованных Петром I, Ломоносов выступает с позиций просвещенного абсолютизма и пишет, что царь «заглушил в себе милосердие и обрушил справедливую кару...».
Характеристика Петра I и его царствования Ломоносовым в «Слове похвальном блаженныя и вечнодостойныя памяти государю императору Петру Великому», написанном в связи с празднованием дня коронования Елизаветы Петровны в 1755 г. Это — настоящий панегирик (в торжественной форме художественной прозы) Петру. Ломоносов говорит о распространении в России при Петре просвещения, развитии промышленности, торговли, создании регулярной армии и флота. В своих похвалах Петру Ломоносов выступает борцом за самостоятельное экономическое и культурное развитие России, все время проявляет интерес к производительным силам страны, заботится об условиях для их роста, о преодолении отсталости. Раньше, указывает Ломоносов, соседи России с основанием говорили, что это великое сильное государство не может организовать металлургическую промышленность, производство собственного вооружения, «не имея в недрах своих не токмо драгих металлов для монетного тиснения, но и нужнейшего железа к приготовлению оружия...». Благодаря деятельности Петра «исчезло сие нарекание... отверсты внутренности гор сильною и трудолюбивою его рукою. Проливаются из них металлы... Обращает мужественное российское воинство против неприятеля оружие, приуготованное из гор российских, российскими руками».
Конечно, Ломоносов понимал, какое значение для экономического и культурного подъема России, для усиления сношений с окружающими странами, а также для защиты имеет использование окружающих страну морей. Поэтому он считает особым достижением Петра I строительство флота; указывает на роль флота и в распространении торговых связей, и для географических открытий.
Демократические тенденции в трудах Ломоносова проявляются в его характеристике Петра I. Он стремится подчеркнуть, что Петр не только управлял как государь, но и трудился как рядовой подданный.
Для мировоззрения самого Ломоносова важно, что, возвеличивая Петра, он искал в нем такие черты, которые, по мысли автора, должны были приблизить его к людям труда. Петр «собственным примером побуждал к трудам подданных!».
Несмотря на демократические тенденции в творчестве Ломоносова, его неумеренная идеализация абсолютизма Петра объективно означает и признание крепостничества. Так, введение подушной подати рассматривается как шаг к уравнению в повинностях трудолюбивых людей и лентяев, к уничтожению бродяжничества, праздности и нищеты. Говоря о препятствиях, метавших «Герою» (т.е. Петру I) в совершении его подвигов, Ломоносов отмечает, что царь со всех сторон был окружен «неприятелями». «Извне воевала Швеция, Польша, Крым, Персия, многие восточные народы, Оттоманская Порта; извнутрь стрельцы, раскольники, козаки, разбойники».
Ломоносов и деятельность Академии наук в области изучения истории
До конца своей жизни ученый интересовался и занимался историей и заботился о судьбах исторической науки. В проект нового регламента Академии наук (1764) им внесен специальный параграф о должности историографа, обязанного собирать исторические сведения о России и издавать труды по русской истории. Этому историографу должны быть доступны государственные архивы, но надо заботиться, чтобы он был человеком «надежным и верным», русским по национальности, не склонным в своих исторических сочинениях «ко шпынству и посмеянию».
Ломоносов выступал против назначения Г. Ф. Миллера академиком. Он не доверял Шлецеру и глубоко переживал, что в руках последнего окажутся судьбы русской исторической науки. Известен его отрицательный отзыв о составленной Шлецером русской грамматике, где русские слова искусственно сопоставлялись с немецкими («дева» и «Dlieb» — вор; «князь» и «Knecht» — холоп и т.д.). В поведении Шлецера он видел неуважение к русскому народу и использовал это как аргумент в пользу и необходимость создания национальных научных кадров, в том числе и историографов.
Итак, мы видим, что норманнисты способствовали движению вперед народившейся русской исторической науки. В тоже время основной проблемой историографии XVIII столетия стал варяжский вопрос, который вышел из бироновских кругов как антирусское явление. В чем же состояли сильные и слабые стороны исторической концепции академиков- немцев — Байера, Миллера и Шлецера — и противостоявшей им концепции Ломоносова?
Академики-немцы продолжили и довели до конца критику легендарных исторических теорий о происхождении русских царей от императора Августа; подвергли критике представление о мирном, добровольном и всенародном призвании варяжских князей; утверждали, что приход варяжских князей знаменовал собой начало Русского государства; считали себя основоположниками русской исторической науки.
У антинорманнистов, возглавляемых Ломоносовым, тоже были сильные и слабые стороны. Заслуга знаменитого ученого заключалась в том, что он первым подошел к коренному вопросу всей проблемы — вопросу об уровне развития восточнославянского общества и о создании Русского государства. В противоположность норманнистам для Ломоносова история была прежде всего историей народа, который прошел длинный и сложный путь развития задолго до появления у него государства. Произведения античных писателей от Геродота до Прокопия Кесарийского, а также средневековых западных авторов от Гельмольда до Муратори стали для него основными свидетельствами по истории славян. Ученый доказал, что славяне прошли стадию родового строя, далеко продвинулись в своем общественном развитии и у них не было той «тьмы невежества» о которой твердили норманнисты.
Подводя итог «вечной» и жгучей «норманнской проблеме», или «варяжскому вопросу», следует отметить, что историография этой темы весьма значительна и результат очевиден. Исследования Б. Д. Грекова, Л.В. Черепнина и особенно Б.А. Рыбакова показали, что для исторической науки гораздо более важным и актуальным является вопрос, не кто создавал, а как создавалось Русское государство.
Литература
Джаксон Т.Н. Герард Фридрих Миллер//Историки России XVIII—XX вв. Вып. 1. Архивноинформационный бюллетене № 9. Приложение к журналу «Исторический архив». М., 1995.
Джаксон Т.Н. Август Людвиг Шлецер // Там же.
Некрасова М.Б. Михаил Васильевич Ломоносов // Там же. Славяне и Русь: проблемы и идеи. М., 1998.
Черепнин Л.В. А.Л. Шлецер и его место в развитии русской исторической науки (из истории русско-немецких научных связей во второй половине XVIII — начале XIX в.) // Международные связи России XVII—XVIII в. М., 1966.