- Все воры и разбойники, мошенники после отбытия ими тюремного заключения;

- Содержатели питейных заведений за нарушение монополии государства за торговлю спиртным;

- Чиновники, которые во второй раз, после наказания за первый, пойманы за нарушение отчетности;

- Соучастники в краже из жилища, если одним из участников совершено убийство;

- Горожане, если при расследовании скроют или изменят свое имя[44];

В соборном Уложении 1649 года появляются нормы уголовно-исполнительного характера. Само по себе это не указывает на начало формирования пенитенциарной системы, начало проведения государством политики, ставящей своей целью достижение всех или хотя бы некоторых, признаваемых наукой уголовного права, целей наказания. Такие нормы касались лишь вопросов осуществления контроля над осужденными. Как справедливо отмечал Н. Д. Сергиевский «правительство лишь принимало меры лишь против «утечки» заключенных»[45]. Непосредственный контроль возлагался на тюремных сторожей и целовальников, которые через присягу («целование креста») и поруку выбирались сошными людьми. В Москве они получали жалование от тех, кто их выбирал, то есть от «московских черных сотен»[46].

К началу XVII века управление тюремными учреждениями оставалось децентрализованным и находилось в ведомстве различных приказов: Стрелецкого, Земского, Разбойного и других. Впервые вопрос об управлении местами лишения свободы находит отражение в Соборном Уложении: «в городах тюрьмы ведают губные старосты и губным старостам доведется тюрьмы и тюремных сидельцев осматривать почасту, чтобы тюрьмы были крепки, и у тюремных бы сидельцев в тюрьмах ничего не было, чем из тюрьмы вырезаться»[47]. Далее в статье указывается и причина в необходимости такой нормы: «в городах ис тюрем воры уходят губных старост небрежением и недосмотром и за то на губных старостах исцом выти перед губными целовальники вдвое правити». По словам современного исследователя И. В. Упорова эту норму можно считать тем правовым «зерном», из которого в последствии развился современный институт режима отбывания наказания в уголовно- исполнительном праве России[48].

Кроме того, ряд правовых норм того времени, имевших уголовно-исполнительный характер, помимо Уложения, содержался и в других нормативно-правовых актах, развивая его отдельные статьи. В доказательство этому можно привести «Память» губному старосте 1663 года, где указывается, что в его обязанности входит ремонт тюремных зданий и строительство новых тюрем[49].

Тюремное заключение отбывалось или в особо для этого предназначенных зданиях-тюрьмах (постоянных и временных) или при московских приказах. Постоянные тюрьмы находились в Москве, Муроме, Устюге, Шуе, Верхнетурье, а также монастырях. Временные тюрьмы строились по мере надобности в отдаленных местностях и предназначались для лиц, приговоренных к ссылке в тюрьме. Кроме того, в 1697 г. в Верхнетурье была построена особая пересыльная тюрьма. А в Москве в XVII веке существовала бражная тюрьма, она являлась прообразом современных медвытризвителей, в нее заключались лица, задержанные в пьяном виде. В случае повторного задержания виновный наказывался кнутом и мог быть водворен в эту тюрьму на «долгие сроки». В рассматриваемый период существовали земляные, каменные и обыкновенные тюрьмы[50]. Земляные (ямы с опущенными в них срубами) предназначались большей частью для политических и религиозных преступников, которых желали не только изолировать, но и подвергнуть наиболее строгому и суровому режиму. Зачастую в таких тюрьмах отбывали наказание люди, открыто выступившие против государственной власти или ее возможные «конкуренты», но в силу политических причин или стечения обстоятельств не казненные смертной казнью. По условиям содержания узник не покидал своего места заключения до конца срока наказания, пищу ему спускали в яму на веревках.

В качестве каменных тюрем использовались монастырские кельи, погреба и другие удобные помещения. Каменные тюрьмы также в основном принимали государственных преступников и раскольников. Что же касается обыкновенных тюрем, то они представляли собой одну или несколько изб, огороженных частоколом (острогом) и в свою очередь подразделялись на две категории: губные и опальные. В губных сидели за татьбу и разбой, смертное убийство, поджог, ведовство; в опальных – за преступления в сфере экономки «по истцовым искам» и в «боярских делах, люди их и крестьяне»[51].

Заключенные обычно сидели в тюрьмах без оков. Оковы надевались по общему правилу лишь при употреблении арестантов в работы вне тюрьмы или при сборе подаяния. Прокормление тюремных сидельцев доставляло мало заботы государственной власти: заключенные кормились главным образом своими средствами или мирским подаянием. Это объясняется с одной стороны в неспособности государственной экономики содержать преступников, а с другой стороны в нежелании властей расходовать имеющиеся казенные деньги. Несмотря на это в 1662 г. во всех тюремных учреждения вводится «государственное жалование», или «кормовые деньги», но сбор подаяния остался в силе в виду недостаточности казенного содержания. Сохранился он и в XVIII веке. Правительство не только дозволяло, а прямо предписывало послать арестантов за сбором. Обычно для прокормления поочередно выпускались из тюрьмы по два – три человека в день скованными с охранником, а к ночи они по-прежнему сажались в тюрьму. Исключение составляли заключенные в малонаселенных местностях и подлежащие строгой изоляции. Кроме того, на содержание заключенных деньги взыскивались с крестьян тех вотчин на территории, которых находились тюрьмы. Особое место занимали пожертвования от частных лиц. Посещение тюрем и раздача денег, одежды и съестных припасов было делом милости христианской, обязательным для каждого верующего, к какому бы социальному слою, он не принадлежал. О содержании заключенных в XVII веке писал подъячий Посольского приказа, в последствии перебежчик, Котошихин Г. К.: « А которых людей на Москве и городах воров, разбойников и татей, и в иных злых делах приводят и сажают их в тюрьму: и тех людей, у кого есть отцы и матери, или иные сородичи и жена и дети, кормят их сами, своим. А у которых нет сородичей и кормиться нечем, и из тех воров, которые в малых винах сидят, на всякий день из тюрем выпущают по два человека, скованных, со сторожами, собирати по людем, по торгам и по дворам милостыню, деньгами и хлебом; а что они которого дни соберут, мало или много, и то меж себя делят с товарищи все вместе, и тем себя кормят»[52]. Сбор податей заключенными продолжался и много времени спустя, как писал С. В. Познышев: «необычайно, с криком поючи, пытанные, окровавленные в разодранных платьях, что едва тела лоскутами прикрыты»[53].

Господствующим порядком была система общего заключения. Одиночное заключение использовалось в земляных и каменных тюрьмах, но являлось редким исключением. Применяя общее заключение, русское право XVII века не отделяло подследственных арестантов от отбывающих наказание, не разделяло оно тюремных сидельцев высших и низших состояний или сословий. В тоже время эта эпоха выработала такие начала распределения арестантов как отдельное содержание женщин и мужчин, и распределение арестантов по роду их преступлений.

В соответствии с Уложением, тюрьмы в Москве предписывалось строить «государственной казною», а управлять постройкой должен был Разбойный приказ[54]. Судя по другой статье Уложения, где указывается, что «в городах тюрьмы сроить», вне столицы эта обязанность возлагалась на местные власти[55].

Тюрьмы подвергались иногда ревизии со стороны центрального правительства: из московских приказов посылались подъячие («добрые») в города для осмотра тюрем, «из которых воеводы писали, что тюрьмы худы». Подъячие должны были удостовериться, «впрямь ли те тюрьмы худы и мочно ли их починивать», или они «вовсе худы и починить их невозможно». Вместе с тем они должны были сметить расход на починку старых и постройку новых тюрем[56].

Жизнь и быт заключенных в XVII веке

К сожалению, до современников дошло мало сведений о быте и жизни заключенных непосредственно в период отбывания наказания. Несмотря на это, исследования дореволюционных и современных историков, а также нормативная база XVII века позволяет проанализировать то немногое, что имеется по интересующему вопросу, а на основе анализа строить предположения и делать выводы. Людская психология такова, что любой человек пытается устроить свою жизнь по привычному ему порядку, к которому он был привит с детства и которому пытается подчинить все себя окружающее. Тем более становится естественным, что при отсутствии в XVII веке установленного обязательного тюремного режима, люди, попавшие в тюрьмы, устраивались и жили в них по возможности по-своему. Они сами должны были вести свое скудное хозяйство, сами должны были охранять и защищать от других заключенных себя и то немногое, но необходимое, что у них было или могло быть. По выражению Н. Д. Сергиевского, они должны были поддерживать необходимый каждому внутренний мир своего жилища[57]. Этим и объясняется установление в тюрьме другого, негосударственного и нережимного порядка, которому, однако, подчинялись все заключенные и который своеобразно регулировал их отношения между собой. Преступники, еще вчера не знавшие друг друга, а сегодня сплоченные общей судьбой на долгие годы, необходимостью совместного существования неизбежно создавали свой уклад жизни и устанавливали свои законы. «Община – писал Н. Д. Сергиевский – делила подаяние между тюремной братией, община взимала с новопребывающих своих членов особую подать – « влазную деньгу», община, как одно лицо защищалось от притеснения администрации, приносила жалобы на худое состояние тюрем. С большой достоверностью можно сказать, что она блюла строгий порядок и между своими членами»[58]. Такой «общинный» порядок предполагал наличие «вожака», в роли которого выступал тюремный староста. )