Грин противопоставляет гражданский капитализм идеалам и практике консервативной, или, как часто говорят, неолиберальной, революции 1980-х. Она имела в качестве своего идеологического фундамента другую либеральную традицию «рационалистический либерализм», основоположником которого Грин называет Декарта. Либералы-рационалисты Нового времени относились к традиции как к анахронизму и некритически отождествляли обычаи и суеверия. Либерализм долгое время говорил о важности создания и укрепления институтов, которые позволяют людям совершенствовать свои моральные качества. Когда в XIX веке людей стали рассматривать как стремящихся к удовлетворению эгоистических потребностей, либерализм утратил свою моральную силу. В 1980-х на Западе к власти пришли экономические рационалисты. Сторонники экономического рационализма принимали во внимание только утилитарные соображения и с подозрением относились к формам коллективной самоорганизации. Они не считали нужным апеллировать к социальной ответственности или моральным обязательствам, полагая, что координирующего воздействия рыночной конкуренции вполне достаточно для решения всех злободневных проблем. Согласно гражданскому капитализму, современное общество нуждается в новой этике общественной солидарности, которая базируется «не на перераспределении доходов, но на взаимоуважении и чувстве личной ответственности». Грин относит к главным выразителям идей гражданского капитализма Майкла Оукшотта, Фридриха фон Хайека и Майкла Новака. Гражданский капитализм всецело опирается на рыночную конкуренцию в экономических вопросах, но признает, что свободное общество основывается также на гражданском долге, на разделяемой гражданами этике личной ответственности за благосостояние ближнего. Рыночная конкуренция, следовательно, является необходимым, но недостаточным условием для свободы. Грин пишет, что либерализм должен «нащупать то чувство общности или солидарности, которое будет совместимо с принципами свободы». В основе гражданского капитализма лежат также следующие важные идеи. Во-первых, свобода является следствием отсутствия в обществе центров всеподавляющей концентрации власти. Во-вторых, добровольные институты, которые люди без участия государства сами создают для взаимопомощи, являются фундаментом гражданского общества. В-третьих, индивид должен себя вести ответственно в нравственном плане. В свободном обществе значительно повышаются требования людей друг к другу. В-четвертых, главным критерием для оценки любых действий государства становится ответ на следующий вопрос: «Превращают ли они людей в инструмент достижения целей государства, или, наоборот, государство создает инструменты, позволяющие людям добиваться собственных целей?». Неолиберальные реформы 1980-х увенчались лишь частичным успехом, поскольку не ставили целью создание условий для возникновения институтов, отвечающих за нравственное самосовершенствование. Грин пишет, что тэтчеризм в Великобритании уделял недостаточно внимания таким гражданским добродетелям, как самопожертвование, долг, солидарность и служение людям. Консервативная «тэтчеровская» революция была построена на песке, потому что ее идеология была в конечном счете материалистической: она рассматривала «людей как акторов, стремящихся к максимальной полезности, то есть максимальному удовлетворению собственных потребностей». Как следствие, политика Тэтчер оставила в неприкосновенности государство всеобщего благосостояния. Она помогла восстановить экономическую сферу, но оставила пребывать во сне гражданское общество. Ярким примером политической философии тэтчеризма является известный тезис Маргарет Тэтчер, что общества не существует. Грин настаивает, что общество существует, просто его не следует понимать как синоним государства. И в этом смысле он солидаризуется с постулатами классического либерализма. Общество — это «сфера „действия сообща“, которые осуществляются добровольно и в то же время определяются чувством долга по отношению к другим людям и социальной системе, на которую опирается свобода». Феномен самоорганизации людей для решения своих проблем в рамках опыта негосударственного социального обеспечения становятся решающим аргументом в пользу гражданского капитализма. Грин обращается к истории деятельности добровольных социальных институтов в Британии — ассоциаций взаимопомощи, которые были распространены в XIX веке и в довоенную эпоху XX века. Они выполняли функцию негосударственной социальной системы либерального XIX века. Успешная деятельность обществ взаимопомощи противоречит доминирующему, как среди интеллектуалов, так и обывателей, убеждению, что общество с рыночной экономикой может добиться грандиозного успеха в создании богатства, но хронически не способно предоставить гражданам адекватную медицинскую и социальную помощь. Считается, что совершенствование системы социального обеспечения решающим образом связано с ролью государства. Государство всеобщего благосостояния возникло для заполнения лакун, которые, как допускается, неизбежно оставляет рынок в социальной сфере. Грин аргументировано показывает, что все обстояло совершенно по-другому. История не подтверждает общепринятую догму. В Великобритании общества взаимопомощи прошли заметную эволюцию. После вступления в силу закона 1834 года об обществах взаимопомощи и до принятия закона 1911 года об общенациональном страховании был долгий этап процветания. В 1911 году, в период наиболее динамичного развития обществ взаимопомощи, государство ввело обязательное соцстрахование в национальном масштабе по немецкому образцу, что привело к постепенному упадку обществ. В зените своей деятельности общества взаимопомощи превосходили профсоюзное движение по количеству членов и влиянию. Грин приводит следующие данные. В 1910 году в британских обществах взаимопомощи числилось 6,6 миллиона человек, а в официально зарегистрированных профсоюзах — 2,5 миллиона, столько же — в кооперативных ассоциациях. После войны, когда в 1946 году был принят закон об общенациональной службе здравоохранения, произошла почти полная ликвидация обществ взаимопомощи. Они были вытеснены государственными институтами. Общества взаимопомощи возникли из простых собраний мужчин, которые жили по соседству друг с другом и платили регулярные взносы. В период своего расцвета общества взаимопомощи представляли собой добровольные самоуправляющиеся ассоциации, которые оказывали материальную поддержку своим членам. Не являясь благотворительными организациями, они объединяли индивидов, взявших на себя обязательство в случае необходимости помогать друг другу. Члены обществ платили регулярные взносы в общий фонд. Суммы взносов и выплат в разных обществах варьировались. У людей была свобода выбора: можно было найти общество с большими взносами и, соответственно, с большими выплатами или с меньшими взносами, но меньшими выплатами. Общества взаимопомощи управлялись эффективно, и рядовые участники имели возможность контролировать их деятельность. Общества оказывали широкий спектр социальных услуг: выплата пособий по болезни, помощь при похоронах, накопление денег на черный день, на старость или на дорогостоящую покупку, оплата поездок для поиска работы. Они имели свои собственные медицинские учреждения и помогали в получении необходимых лекарств. Общества также оказывали другие виды материальной помощи, а также выплачивали пенсии по старости. В начале XX века стали выплачиваться и материнские пособия. В Великобритании существовало несколько разновидностей обществ. Ордена занимались выплатами по болезни, оказанием медицинской помощи и пособиями на похороны. Потом они стали уделять больше внимания отсроченным выплатам по ежегодным взносам для обеспечения выплат по старости и смешанному страхованию. Распределительные общества занимались сбережением средств, полученных в виде взносов, и любой образовавшийся за год избыток делили поровну между участниками. Существовали и депозитные общества.

Законы 1911 года включили общества взаимопомощи в состав системы государственного страхования. Грин показывает, что наступление государства на общества взаимопомощи не было результатом благих намерений правительства и искренней заботы о неимущих. Государство просто стало заложником определенных групповых интересов. Профсоюзы врачей уже давно были недовольны тем, что «на рынке медицинских услуг решающее слово принадлежит потребителям, а рабочие диктуют условия „джентльменам“». Британская медицинская ассоциация стремилась к повышению гонораров и статуса врачей. Страховые компании, со своей стороны, имели проблемы с конкуренцией с некоммерческими обществами взаимопомощи. Врачи и страховщики договорились, чтобы добиться от правительства уступок за счет обществ взаимопомощи. Фактически правительство приняло сторону узкой группы лиц, которые были заинтересованы в повышении своих доходов, в ущерб подавляющей части общества. Все это прикрывалось риторикой прогресса и социальной справедливости, а также святой убежденностью в том, что по эффективности предоставляемых услуг государство превосходит рыночные механизмы. Какими были результаты реформы социального страхования в Великобритании? Как оказалось, медицинские услуги, предоставляемые обществами взаимопомощи, сдерживали рост цен в негосударственном секторе. После реформы цены значительно возросли. Действия правительства привели к двукратному повышению доходов докторов за счет общенациональной системы страхования. Их статус и влияние также выросли. Напротив, введение общенационального страхования ослабило влияние потребителей в предоставлении медицинских услуг. Кроме того, пишет Грин, произошло сплочение профессиональной медицинской организации в ущерб потребителям. В результате врачи освободились от контроля неспециалистов, то есть в конечном счете потребителей, и стали частью государственного механизма по предоставлению медицинских услуг. В заключении Грин пытается наметить контуры возвращения полномочий гражданского общества. Вслед за Хайеком и Леони он считает, что необходима деполитизация законодательного процесса. Закон следует поставить выше государства, чтобы он не был ни инструментом групповых интересов, ни орудием государства. Государственная политика должна исходить из того, что предоставление услуг в рамках государственного сектора и государственный монополизм в равной степени неэффективны. Наконец, государство не должно рассматривать людей как средство, а, наоборот, давать им самим необходимые средства. Грин убежден, что большая часть функций государства всеобщего благосостояния должна быть вновь возвращена гражданскому обществу, прежде всего образование и здравоохранение. Гражданское общество здесь сможет справиться лучше государства. Нельзя забывать и о том, что добровольное служение другим позволяет индивидам проявлять свои лучшие качества. Грин пишет, что «принцип добровольности не только обеспечивает более высокое качество услуг, но и создает возможности для выработки свойств личности, необходимых для жизни в условиях свободы». “Возвращение в гражданское общество” может послужить целям популяризации определенной точки зрения в отношении будущего современной социальной системы, перед которой стоят такие вызовы, как старение населения и деградация добровольного сотрудничества, когда все слои гражданского общества требуют от государства следования своим групповым интересам. Более того, социальная система в странах Запада, основанная на перераспределении богатства за счет прогрессивного налогообложения, представляет угрозу для самой демократии. Может ли общество, в котором все более популярными становятся призывы к снижению налогов для среднего класса, а следовательно, в котором все меньшая часть населения будет оплачивать услуги, предоставляемые государством, для все большей части населения, быть устойчивым в длительной перспективе? Склоняясь к такому популизму, современная демократия все больше отделяет большинство от меньшинства. А в обществе, где большинство требует от меньшинства оплаты услуг, которые они часто способны купить сами, свобода находится под угрозой. В этом смысле книга Грина может внести свой вклад и в дискуссию о том, какая социальная система нужна современной России. Грин показывает, что другое гражданское общество, без государственной системы социального обеспечения, возможно и, более того, уже успешно существовало в истории человечества. Государственное управление социальной сферой, следовательно, не может быть догмой, выступающей в качестве обязательной предпосылки любой социальной политики. Так же как и контроль государства над образованием и здравоохранением не есть нечто неизбежное и само собой разумеющееся. )