Так, при подлоге Указа Правительствующего сената, в ст. 292, в части третьей (а не в каком-либо примечании, как сегодня) было предписано: если лицо добровольно, по собственному побуждению явится к суду или начальству с повинной и тем предупредит всякое вредное последствие, то наказание существенно смягчилось, вместо 5-6 лет пребывания под стражей и лишения прав, назначалось от 4 до 8 месяцев тюремного заключения и сверх того участь повинившегося лица могла быть "повергнута Монаршему милосердию". Сходно решался вопрос и о повинившихся в других преступлениях (по ст.294, 296, 372, 373) при подлогах и подделке документов, печатей, мздоимстве или лихоимстве, в том числе взяточников на ниве общественной деятельности. Поощрительные нормы о повинной имелись и во многих других статьях Уложения 1845/1885 гг., иногда в сочетании с дополнительными условиями и даже гарантиями для повинившихся лиц. Например, в части второй ст.559 - о фальшивомонетничестве - указывалось, что те, "которые откроют правительству о своих соумышленниках и сим дадут средство обнаружить и пресечь преступные действия, освобождаются от всякого наказания (и) имена их сохраняются в тайне". Еще шире наши предшественники, законодатели и правоприменители, использовали "заблаговременность повинной" в нормах статей (831-842) о карантинных преступлениях, где наказанием могла быть даже смертная казнь, например, за нарушение противочумных правил, поджог карантинных заведений и некоторые другие деяния, имеющие место быть и сегодня.

В российском Уставе (1864 г.) о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, как правило, за очевидные деяния типа уголовных проступков, повинной не уделялось большого внимания. Однако в ст. 13 были указаны "обстоятельства, уменьшающие вину подсудимого, преимущественно" и среди них - "признание и чистосердечное раскаяние". Определение "преимущественно" позволяло считать перечень поощрительных обстоятельств (условий) не исчерпывающим и открытым, в том числе для явки с повинной. Последняя и в то время (да и сегодня) вполне могла (и может) быть специфичной разновидностью того же признания; что означало возможность учета явки с повинной практически при рассмотрении мировым судьей любого дела об уголовных проступках небольшой тяжести. Уложение (1845/1885), после множества изменений и дополнений, позднее было заменено Уголовным уложением 1903 года, сохранявшем свое значение до 1917 года. В Общей части нового Уложения не стало указаний о повинной, как и о других обстоятельствах, смягчавших либо отягчавших уголовную ответственность и наказания. Объективные исторические условия подвигли российских законодателей пойти по пути "распыления" всех обстоятельств при формулировании в Особенной части Уложения конкретных составов определенных преступлений - именно самих составов, а не примечаний к ним.

Однако и среди общих, принципиально важных предписаний, например в ст.53 Уложения, указывались определенные варианты и пределы допускаемого по закону смягчения наказаний. В этом российском законе также значилось, что помилование и прощение могут исходить и непосредственно от верховной власти. Степень и "пространство" действия монаршего милосердия, в изъятие из общих законов, могли быть определены в "самом милостивом Манифесте, коим смягчалась участь виновных или же даровалось им совершенное прощение". Кроме законоположений общего характера в целом ряде статей Особенной части все-таки было найдено свое место и для повинной - иногда текстуально, а чаще фактически и с учетом прежнего опыта российских законодателей. Как правило, это делалось при изложении и правоприменении статей о наиболее тяжких и латентных преступлениях (ст. 100-102, 124-127 и другие).

Из более чем полутора десятков составов таких преступных деяний многие, к сожалению, "не ушли в историю ." Например, посягательства на изменение в России или в какой-либо ее части образа правления либо на отторжение от России какой-либо ее территории; что каралось смертной казнью. Одновременно ст. 100 предусматривала возможность существенного смягчения наказания при повинной - если преступление обнаруживалось в самом начале и "не вызвало особых мер к его подавлению". Аналогичным был подход российских законодателей того времени и в случаях, когда речь шла о подготовке взрыва, организации преступного сообщества, создании складов оружия, боеприпасов и т.п. Так, в части второй ст. 127 Уголовного уложения 1903 года была предусмотрена такая поощрительная норма о повинной: участнику, сообщившему о преступном сообществе "прежде обнаружения существования оного", наказание существенно смягчалось в установленных законом пределах (по ст.53) либо участник мог быть "вовсе освобожден от наказания".

Начиная с религиозных заветов и древнерусских нормативных источников, как и в других государствах, уголовно-правовые - материальные и процессуальные положения длительное время не были разделены в отдельных "кодексах" (книгах). Яркой иллюстрацией этому служит российское Уложение 1845 года, в уголовно-правовых (материальных) нормах которого (об обстоятельствах, "уменьшавших вину и строгость наказания") одновременно содержались и определенные процессуальные условия для правоприменения повинной: "1) когда лицо добровольно и прежде, чем на него падет какое-либо подозрение, явится в суд или к местному или другому начальству и с раскаянием сознается в учиненном преступлении; 2) если лицо после возбуждения насчет его подозрения и вскоре, без упорства, на одном из первых допросов учинит с раскаянием полное признание; 3) если лицо заблаговременно и с полной откровенностью укажет всех участников" (выделено мной). Бесспорно, что везде речь шла, по сути, об одном - о признании, о повинной и явке с повинной, но в разных правовых (и процессуальных) ситуациях: когда нет еще конкретного подозреваемого или когда такое лицо уже есть либо это обвиняемый, подсудимый и даже осужденный - в терминах УПК РФ. В далеком прошлом наши предшественники, российские законодатели и правоприменители, довольно тесно увязывали не только некоторые материальные и процессуальные нормы, но и процессуальный статус повинившихся лиц с определенными в законе пределами смягчения ответственности и наказания, вплоть до полного освобождения от них, включая сюда и помилование главой государства.

В рассматриваемый период основополагающим актом российского процессуального законодательства становится Устав уголовного судопроизводства 1864 г. В то время один из выдающихся отечественных правоведов И.Я. Фойницкий писал, что и весь вновь принятый судебный устав, и отдельные его правила, процессуальные институты не могут быть признаны ни английскими, ни французскими, потому что "на каждом из них лежит печать самобытности". Причем язык закона "отличался изяществом, легкостью; это так называемый язык литературный . уставы излагались так, чтобы их постановления были понятны для каждого грамотного человека, хотя и не юриста по профессии". Сразу отметим, что в Уставе 1864 года, как и ранее, явка с повинной прямо упоминалась и рассматривалась, прежде всего, в качестве одного из (пяти) законных поводов для начала предварительного следствия - в пункте 3 ст.297 УУС. Надо также заметить, что в раннерусских правовых актах, еще не разделенных на "материальные" и процессуальные, слово "явити" имело и такой смысл, как сделать явным что-то, показать, раскрыть, т.е. сделать известным другим, - к примеру, ст.88,89 Соборного Уложения 1649 г. Лишь значительно позже "явити - явка" стала пониматься и как сегодняшнее "явиться, т.е. лично прийти куда-то".

Согласно ст.297 УУС (1864) при наличии явки с повинной - в отличие от других сообщений о преступлении - следователь обязан был всегда приступить к началу следствия; т.е. в сегодняшнем понимании -следователь обязан был всегда начать и провести процессуальные и другие проверочные действия. Если в результате этого признание явившегося лица не нашло объективного подтверждения и, тем более, было опровергнуто, то следователь обязательно составлял особый протокол - "о причинах, побудивших его оставить явку с повинной без последствий". Копия протокола должна была быть направлена прокурору. )