Третья цель – одновременное с народно – хозяйственным ростом повышение жизненного уровня и культуры народа, достижение «расширенного потребления рабочих и крестьянских масс».[3]

Так в основных чертах выглядит один вариант стратегии индустриализации и строительства в СССР, отчётливо прочитывающееся во многих партийных документах.

Вместе с тем в те же годы начал формироваться, а в несколько лет получил полное развитие другой вариант социалистического строительства и индустриальных преобразований.

При решении многих вопросов, как полагал Сталин, необходимость во что бы то ни стало ускорить промышленный рост делала неизбежным широкое использование многообразных мер принуждения. Это был сталинский план форсированной индустриализации, с самого начала включавший меры экономического принуждения крестьянства. И со временем принуждение в сталинской стратегии стало рассматриваться как средство, которое может широко применяться и в отношении социалистического переустройства деревни в целом. В процессе формирования этой стратегии план длительного и чистого добровольного кооперирования был заменён установкой на быструю коллективизацию, достигаемую с помощью принуждения.

На словах признавая ленинское понимание НЕПА как политики, принятой «всерьёз и надолго», И.В. Сталин одновременно подчёркивал, что «всерьёз и надолго» не знает навсегда. Когда новая экономическая политика, говорил он в 1929 г., «перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту».[4]

После нелегкой и очень сложной борьбы (ибо она затрагивала одновременно множество различных проблем помимо экономики, в первую голову вопрос о власти) выбор был сделан в пользу плана форсированной индустриализации.

Однако, опыт, накопленный колхозным движением к концу 20-х годов, не позволял в полной мере моделировать по сталинскому плану предстоящую массовую коллективизацию. Подготовка широкого колхозного движения только начинала разворачиваться, нарастать по всем направлениям, но далека была от завершения. Так, в обстановке нарастающей индустриализации и затянувшегося хлебозаготовительного кризиса (в 1927 г. уровень частных цен на хлеб в производящих районах поднимался на 100 и более процентов) начал производиться в жизнь первый пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1928-29-1932-33.

Пятилетний план намечал такую экономическую политику, при которой участие деревни в финансировании индустриализации не должно подрывать крестьянское хозяйство. Напротив, доля сельского хозяйства в формировании накоплений, используемых для развития промышленности, должна была сокращаться с 54% в 1928 до 25% в 1932-33-х годах и «ножницы» цен предполагалось уничтожить.

Предусматривался подъём народного хозяйства за счёт роста социалистического сектора города и деревни и сокращение удельного веса капиталистических элементов. К концу пятилетки колхозы и совхозы должны были обеспечить 15.5% валовой продукции сельского хозяйства и 43% товарного производства зерновых культур. Предполагалось вовлечь в колхозы около 1/5 всех крестьянский хозяйств или 20 миллионов единоличников; охватить всеми видами кооперации до 85% крестьянский хозяйств, а производственной контрактацией – 75% посевных площадей. Колхозам предстояло освоить 20% всех посевных площадей, чтобы доля их валовой продукции поднималась с 1% в 1927-28 гг. до 11.4% в 1932-33 гг., чтобы они могли дать стране свыше 500 миллионов пудов хлеба.

Напряжённость пятилетнего плана, утверждённого в мае 1929г., обусловилась технико-экономической отсталостью страны, внешнеполитической обстановкой. Но сбыться ему было не суждено. Его практическое воплощение вызывает ужас, т.к. рыночное равновесие было серьёзно нарушено.

Глава 2. Социально-экономические итоги форсированного развития страны.

Ошибочное представление о сплошной коллективизации как о краткой, единовременной «ударной компании» нашло своё отражение и в «гигантомании». Создании агроиндустриальных комбинатов. Сталин и его окружение замыслили создать сельскохозяйственные фабрики по образу и подобию промышленного производства, а крестьянина из самостоятельного товаропроизводителя превратить в безликого исполнителя определённых трудовых операций.

Размеры предприятий были превращены в самоцель, крупные сельскохозяйственные предприятия насаждались независимо от местной целесообразности. В Витебском округе коммуна им. В.И. Ленина состояла из 4 тыс. крестьянских хозяйств и имела 32 тыс. гектаров. В Гомельском, Оршанском и Могилёвском округах сельскохозяйственные «фабрики» создавались на площади от 5 до 10 тыс. гектаров. Особенно большой вред подобные гиганты наносили в национальных районах, дискредитируя принципы социалистического укрепления сельскохозяйственного производства. Здесь необходимо остановиться на весьма существенном аспекте коллективизации в Белоруссии. Речь идёт о так называемой хуторизации. Хутора в Белоруссии получили широкое распространение ещё до революции, и особенно во времена столыпинской аграрной реформы, когда здесь было создано 55-60 тыс. хуторов и отрубов. Использование хуторской системы в период НЭПА было вынужденной мерой и обусловливалось исключительно стремлением ускорить общий подъём сельскохозяйственного производства.

Партийные и советские органы вполне ясно представляли себе, что хутора препятствуют осуществлению социалистических преобразований сельского хозяйства и потому рассматривали эту форму как меру кратковременную. 7 июня 1929 г. бюро ЦК КП(б)Б дало директиву: «Категорически запретить хуторскую и мелко поселковую форму землеустройства».

Сложные, трагические годы форсирования колхозного строительства сопровождались большими потерями. Это в первую очередь коснулось главной производительной силы сельского хозяйства – крестьянина. В ходе борьбы за колхозы был в значительной степени распылен и изъят из деревни тот ещё очень не большой слой «цивилизованных кооператоров». Переход к ликвидации «кулачества» как класса был законодательно закреплён в постановлении ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. Репрессии проводились в соответствии с делением кулачества на 3 категории: активно сопротивляющихся коллективизации, наиболее богатых, всех остальных. Практически это происходило примерно так: из район приезжал уполномоченный, собирал работников сельсовета, бедняцкий актив, спешно составлялись списки раскулачиваемых и начиналась вакханалия. Всех отнесённых к 1-ой категории без суда и следствия по решению «тройки» (первый секретарь райкома партии, председатель исполкома и начальник ГПУ) арестовывали, направляли в места заключения или расстреливали. Зачисленных во вторую категорию вместе с семьями выселяли в северный край, Урал, Сибирь и Казахстан. Отнесённые к 3-ей категории лишались права надела в своей деревне и им отводились участки за пределами колхозов. Но так как в Белоруссии была огромная нехватка земли, то и они попадали в категорию спецпоселенцев, находившихся под административным надзором (своеобразные концлагеря). Реальное раскулачивание превращалось в основной метод ускорений коллективизации, выступало не столько её результатом, сколько причиной.

Поскольку чётких критериев разграничения этих «категорий» не было, и они носили весьма условный характер, то под раскулачивание шёл гораздо более широкий круг сельских жителей. Только за 4 месяца (февраль – май) 1930-ого года в Белоруссии было раскулачено 15629 крестьянских хозяйств. При этом была прихвачена и часть середняцких хозяйств (2393). Весной 1931 года началась новая война раскулачивания. Борьба с «кулаком» продолжалась в течение всех 30-х годов. Заключительный её аккорд приходится на рубеж 30-40-х годов, когда проходила ликвидация хуторов в республике. Тысячи крестьян переселялись на центральные усадьбы, земля оставалась без хозяина.

Какова же цена сталинской коллективизации? К 1929 году к кулакам было отнесено 4% крестьянских хозяйств в Белоруссии. А число раскулаченных доходило в отдельных районах до 10-15%. Количество же «лишенцев» (незаконно лишённых избирательных прав из-за отказа вступить в колхозы) поднималось до 20%. По статистике тех лет в «кулацких» семьях Белоруссии было разорено 95500 крестьянских хозяйств, а это значит – более 700 тыс. человек сдвинулось с места, лишилось крова (при 5 млн. человек, проживающих в то время на территории республики). Началось беспрецедентное по своим масштабам и последствиям глубинное «перепахивание» социальной и экономической структуры белорусской деревни. Чрезвычайно форсированная и насильственно проведённая коллективизация обернулась падением сельскохозяйственного производства, обострила трудности продовольственного снабжения населения. )