Не подлежит сомнению, что главными виновниками предвоенного политического кризиса, а затем и поджигателями мировой войны были Германия, Италия и Япония, которым содействовали их сателлиты. Однако немалая доля ответственности ложится и на правящие круги

Англии и Франции, которые в Мюнхене пошли на преступное попусти­тельство Гитлеру, открывшее «зеленый свет» войне. Трудно уйти и от мысли, что в тот сложный момент советских руководителей также по­кинуло чувство реализма и выдержки. Они не могли не знать о глобаль­ных планах Гитлера, жертвами которых неизбежно должны были стать и западные державы, и поэтому мюнхенскую политику со всеми ее пороками нельзя было расценивать как последнее слово их прави­тельств. Это позволяет сказать, что наряду с политикой Англии и Фран­ции сталинизм стал одной из основных причин, помешавших Советско­му Союзу достигнуть соглашения с ними о совместных действиях про­тив фашизма.

Сталин испытывал недоверие к политике Англии и Франции обо­стрившееся после Мюнхена, когда эти страны небезуспешно стремились сделать все возможное, чтобы СССР оказался в международной изоля­ции, и свели практически на нет усилия советской дипломатии по созда­нию системы коллективной безопасности. Однако до мая 1939 г. он все же не терял надежды на сотрудничество с Лондоном и Парижем не возражал против реанимации системы коллективной безопасности, од­новременно давая понять, что не исключена возможность улучшения отношений с Германией. В докладе на XVIII съезде ВКП (б) 10 марта 1939 г. Сталин заявил, что советская дипломатия будет проводить по­литику мира и укрепления деловых связей со всеми странами, соблюдая при этом осторожность и не давая провокаторам войны втянуть СССР в конфликт. Эти слова с озабоченностью были восприняты в столицах западных держав. В Берлине же их поняли как приглашение к диалогу

Это было время, когда резко усилилась угроза возникновения вой­ны в Европе. Германия захватила и расчленила Чехословакию. Эти аг­рессивные действия вызвали тревогу во многих странах, однако, пути обеспечения своей безопасности они видели по-разному. Усиливавшая­ся агрессивность Германии, которая уже непосредственно угрожала ин­тересам Великобритании и Франции в Европе, и нараставшее недоволь­ство общественности этих стран политикой умиротворения Гитлера ока­зали влияние на эволюцию внешнеполитической - линии глав их пра­вительств—Н. Чемберлена и Э. Даладье. Правда, менялась она непо­следовательно, но все же это не было тактическим приемом, за которым скрывалось сознательное продолжение попустительства Гитлеру.

Перемены в политике Англии и Франции состояли в следующем: во-первых, со второй половины марта 1939 г., когда Англию и Францию по­стигло горькое разочарование, так как Гитлер, оккупировав Чехослова­кию, перешел тот рубеж, непосредственно за которым лежали интере­сы этих держав, Чемберлен и Даладье предприняли шаги к началу переговоров с Советским Союзом, как по политическим, так и по воен­ным вопросам. Подобное развитие событий свидетельствовало о том, что Англия и Франция перестали игнорировать, как делали это до Мюнхена, роль СССР в европейской политике и вынуждены были считать­ся с ним как с важным политическим фактором в Европе. Во-вторых, 31 марта 1939 г. Чемберлен заявил в парламенте, что в случае возникновения угрозы независимости Польши и если последняя окажет при этом сопротивление, английское правительство «будет считать себя обязан­ным немедленно оказать польскому правительству всю находящуюся в его силах помощь». Эти односторонние гарантии вскоре приобрели взаимный характер, что и было зафиксировано в англо-польском ком­мюнике от 6 апреля 1939 года. Позже подобное заявление сделало и французское правительство. Летом того же года эти документы были оформлены в международно-правовые обязательства о гарантиях.

Казалось Сталину следовало бы в полном объеме использовать сложившуюся исключительно благоприятную ситуацию для углубления контактов с Лондоном и Парижем для внешнеполитической изоляции Берлина. В какой-то мере он так и поступал, хотя, по-прежнему не до­веряя политике Англии и Франции, продолжал двойную игру. Он улучшал отношения с Германией, не учитывая того, что в диалоге с Совет­ским Союзом Гитлер преследовал цель сорвать наметившиеся тройственные переговоры. Столкнувшись с первыми затруднениями на пере­говорах с западными державами. Советское правительство стало терять веру в возможность серьезного сотрудничества с ними. Задолго до на­чала военных переговоров секретарь ЦК ВКП (б) А. А. Жданов в статье «Английское и Французское правительства не хотят равного договора с СССР» утверждал, что затягивание переговоров вызывает сомнение в искренности и подлинных намерений.

11 августа 1939 г, когда еще не было ясно, как пойдут начавшиеся в Москве военные переговоры с Англией и Францией, Политбюро ЦК ВКП (б) приняла окончательное решение в пользу приоритета перегово­ров с Германией. Молотову было предложено вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов. 15 августа его встречей с пос­лом Германии ё СССР Ф. фон Шуленбургом начались официальные советско-германские переговоры. Поначалу обсуждались проблемы, реше­ние которых привело бы к нормализации германо-советских отношении: о совместных гарантиях независимости прибалтийских республик о по­средничестве Берлина в нормализации отношении между СССР и Япони­ей в частности о прекращении боев на Халхин-Голе, о развитии советско-германских торговых отношений и некоторые другие. Вопросы, связанные с территориальными изменениями в других странах, не под­нимались. Как докладывал в Берлин Шуленбург, Молотов с интересом выслушал предложение о краткосрочном приезде в Москву министра иностранных дел Германии И. Риббентропа, а также спросил относи­тельно идеи заключения договора о ненападении.

Таким образом, судьба «тройственных» переговоров была предреше­на. По предложению Сталина советская делегация во главе с К. Е. Во­рошиловым прервала переговоры, отметив при этом, что заключение советско-германского договора вполне совместимо с подписанием трой­ственного пакта между СССР, Англией и Францией. Французскому послу П. Наджиару Молотов заявил, что переговоры с англо-французской делегацией могли бы быть продолжены через неделю после заключения советско-германского договора ". Эти заявления, во-первых, были сделаны чтобы успокоить мировое общественное мнение: народам трудно было поверить что руководитель социалистического государства может пойти на переговоры с фашистским диктатором (о существовании секретного протокола они вообще не знали); во-вторых, они представляли собой элементарный блеф, ибо нельзя одновременно быть союзником агрессора и его жертв.

Конечно, западные партнеры не проявляли активности и должной заинтересованности в заключение военного соглашения с Советским Со­юзом и поэтому несут свою долю ответственности, за срыв «тройствен­ных» переговоров. Но советское руководство также не все сделало, что­бы добиться такого соглашения. Следовательно, всем участникам переговоров.

Утверждение, что Сталин пошел на сближение с Германией лишь за несколько дней до 23 августа, находясь в безвыходной и опасной си­туации, не соответствует действительности. Советско-германский дого­вор не был экспромтом. Он стал итогом эволюции, которую советская внешнеполитическая линия претерпела за несколько предшествующих месяцев при пассивности западных держав и энергичном подталкива­нии с немецкой стороны, действовавшей весьма инициативно. 22 авгус­та, выступая перед высшим командным составом вермахта, Гитлер за­явил, что решение «идти со Сталиным» он принял с осени 1938 года. Интересное признание сделал 27 августа и немецкий военный атташе генерал Э. Кестринг, приехавший в отдел внешних сношений Нарко­мата оборот, с поздравлением по случаю подписания советско-германского договора, В ходе беседы он сказал, что еще пять лет тому назад предлагал подписать подобный договор, а после доклада Сталина на XVIII партсъезде напомнил своему руководству об этом предложении, однако тогда Германия еще не была готова сделать такой шаг )